- Ленок, одевайся, через сорок минут за тобой кто-нибудь заедет на моей тачке. – Ее тон не мог сдержать пререканий.
- А сама чего не заедешь? – Поинтересовалась я, ухмыльнувшись самой себе.
- А я уже выпила, - хохочет она, затем разговаривает с кем-то, но я едва ли могу уловить смысл слов, - за тобой сейчас заедет мой друг, не волнуйся, он трезвый, - громкий смех, - ну, мою машину ты знаешь, все, Ленок, целую, жду!
В трубке раздались короткие гудки, которые не дали мне возможности одуматься, прийти в себя и что-нибудь ответить. Ну и ладно. Вяло расхаживая по квартире, я начала одеваться, краситься, одним словом – приводить себя в божеский вид. Когда все было готово, я выглянула в окно, Юлькина машина уже стояла у окна. Я быстро накинула кожаную куртку и выбежала из квартиры. Сев на переднее сидение, я обернулась к парню, сидящему у руля, и протянула ему руку.
- Лена. – Улыбка мягко коснулась моих губ, с благодарностью смотря на парня. – Спасибо, что заехал.
- Георгий, - он почти невесомо коснулся моей руки, легонько сжимая в своей, но затем резко и смешно затряс головой, - в смысле, Гоша.
- Очень приятно! – Не сдержала смеха я, повернув голове к дороге. – Ну что, едем?
Он утвердительно промычал, и машина тронулась с места. Во время дороги мы почти не разговаривали, изредка перекидываясь фразами. Он спросил, как мы познакомились с Юлей, в ответ рассказал историю своего знакомства, немного поговорили о его работе, о проблемах пробок в Москве, о том, какое хорошее лето, на этом наши разговоры практически закончились.
- Ну вот мы и приехали. – Торжественно произнес он и, вылетев из машины, открыл мне дверь, даже подал руку.
Я улыбнулась ему, выскальзывая из салона машины. Мы быстро зашли в клуб, по ушам тут же ударила громкая музыка, в нос тут уже ударил запах алкоголя и бешенных танцев. Это клуб, надо смириться, ничего уж тут не поделаешь. Проходя мимо толпы людей, я вдалеке я заметила знакомый беспробудно черный затылок, и уже предвидела взмокшую, от зажигательных танцев, челку. И я не ошиблась – это была она. Но подойдя ближе, я увидела силуэт человека, прижимающегося к ней, обнимающего. Я хотела подойти и сказать ей, не смотря ни на что, что так нельзя, что дома ее ждем Парвиз, что он любит ее, что она любит его. Но подойдя ближе, я остановилась, стоя, как вкопанная, - это был сам Парвиз. И тогда, в ту самую секунду, когда я готова была послать все к чертовой матери, завернуться и уйти, ее глаза встретились с моими. Ее – затуманенные, пьяные, озорные, тут же немного поутихли, примирились с моими глазами. Она пошла ко мне навстречу, не выпуская из поля зрения мои глаза. Юля, стоя уже близко ко мне, обняла одной рукой за талию и притянула к себе, радостно целуя меня в щеку. Она подвела меня к Парвизу, мы поздоровались, и решили немного посидеть за столиком, который был заказан на ее имя. Помимо Юли, Парвиза, меня и Гоши, было еще несколько человек, которые были тоже какими-то друзьями. Пусть, мне все равно. Первая стопка чего-то пошла хорошо, я и не думала о том, что не буду пить. Стало веселее, разговоры стали смешней и продолжительней. Вскоре все уже плавно перебрались на танцпол. Почти за всю проведенную ночь в клубе, мы так и не поговорили наедине с Юлей, видимо, ей было не до этого. Но мне было хорошо, я и правда развеялась. Она все время была около Парвиза, который, казалось бы, не отпускал ее ни на минуту от себя. Они выглядели счастливыми, и я любовалась на них во время медленного танца, в то время, как сама танцевала с Гошей. Только в конце песни я вновь столкнулась с ее глазами, а моих – безнадежных, отчего-то немного грустных, стоял лишь один вопрос: «Почему?». В нем не было никакой конкретики, но она без слов поняла меня, и, опустив глаза, не ответив мне своими глазами, уткнулась все тем же, дрожащим от интереса подбородком, в плечо Парвиза. Пусть будет так. В конце вечеринки, когда первые лучи солнца начали пробиваться сквозь неясное небо, я попрощалась с ней, уезжая домой. И на секунду, совсем на сотую долю секунды, мне показалось, что в ее глазах я тоже увидела этот беззвучный вопрос: «Почему?»
Время гулянок сменилось работой. Начались съемки фильма «В поисках Тату», которые происходили в Москве. Ребята, участвующие в процессе съемки уже освоились и чувствовали себя, как дома. Дни растянулись в связи с длительными съемочными днями, но это было даже интересно. Вокруг крутились новые, интересные люди, которые даже при напряженной работе не давали унывать. В середине месяца был запланирован концерт в Казахстане, на который нас буквально вырвали со съемочного процесса. Не то чтобы мы отвыкли от концертов, но на сцене мне было как-то неуютно, хотя пение по-прежнему доставляло мне только удовольствие. Это было по крайней мере странно. Странно было по-прежнему стоять рядом с Юлькой на сцене, держа в руках микрофон, видя под сценой фанатов, у которых глаза по-прежнему горят, странно было петь те же песни, в который вкладывался тот же смысл, и при этом – не чувствовать практически ничего. Только грустную пустоту внутри, которая с каждым месяцем становилась все ощутимей. Может, это как творческий кризис, все это временно? И скоро это непременно пройдет, а пустота заполнится чем-то радостным и замечательным, ведь в моей жизни таких моментов было достаточно, и они до сих пор случались, только реже. Но возможно в этом виновата я сама, возможно я сама не давала им вырваться на свободу и заполнить странную пустоту внутри. И все проходит как обычно, то в плавном, то в энергичном ритме нашего концерта, и все как обычно: мы получаем цветы, поздравления, подарки, заряд энергии. А затем совершенно опустошенные уезжаем, и моя пустота никуда не девается…
К августу, когда стали снимать заключительные сцены фильма, Юлькин животик уже на полном праве дал о себе знать. Он аккуратно выпирал из-за, теперь уже свободных, кофточек, показываясь на всеобщее обозрения совсем без зазрений совести. Еще бы, на его бы месте я бы тоже ничуть не стеснялась, ведь Юля выглядела просто потрясающе, не смотря на то, что она прибавила в объемах, она ничуть не стала чувствовать себя хуже. Размеры груди тоже сделали обороты, превращаясь в шикарные пышные формы. В середине августа состоялся концерт, на котором и были сняты заключительные эпизоды фильма. Все прошло без особой шумихи и суеты, все как-то по-семейному. Самым шикарным образом нас одели и накрасили, затем выпустили на сцену, где мы представили новые песни из третьего альбома. И уже тогда можно было видеть, как все это отличается от предыдущего альбома, да и от первого тоже. Мы почти не держались за руки и не сталкивались взглядами, это получалось само собой. Лишь на песне «You and I», которая и стала главным саундтреком фильма, мы, по старой привычке, взяли руки друг друга, но все же в основном – это режиссерская задумка. Новые песни фанаты вроде бы восприняли на ура, но некоторые версии были еще не окончательными и подлежали обработке, поэтому сложно было судить объективно нашу работу. Этот альбом в корни отличался от предыдущего, и это было заранее понятно, но когда все смогли услышать и песни – это стало очевидно. Зная английский, можно было понять суть песен, которые уже сами по себе были отнюдь не позитивными. Они не были о безумной любви друг к другу, как в первом альбоме, они не были запретной, странной любовью, привязкой, чем-то очень родным, как во втором альбоме. Нет, они были пропитаны какой-то безнадежностью, отречением друг от друга, и это казалось странным. Даже для меня. Будто кто-то уже предвидел наш конец, будто так оно и должно быть. В конце концов, на самой последней песне, как и было всегда, мы позволили себе расслабиться. Она подошла ко мне на проигрыше, обхватив мою шею руками, притягивая ближе, и я обняла ее в ответ. Прижаться к ней было сложно, мешал ее животик, и я едва отстранилась от нее. Она добродушно улыбнулась мне в ответ, продолжая петь. А потом прощания, в конце песни, снова наши объятия, крепкие, в тоже время нежные, родные, теплые, такие, каких было полно когда-то. Это ничего, это исправимо…
Пока решились незначительные нюансы в нашей жизни, с нашим альбомом, в Японии, в середине сентября, успели выпустить DVD TRUTH, с того самого концерта в Питере 2006 года, когда все было по-другому. Хотя к этому выпуску мы не имели никакого отношения, было ужасно приятно, что об этом все еще не забыли. Работа не кипела так, как раньше, но это не мешало нам думать о будущем альбоме, о гастролях, концертах, наших фанатах, о Юлькином малыше, который родится через пару месяцев. Парвиз с Юлей выглядели по-настоящему счастливыми, и я радовалась за нее, искренне надеясь на ее огромную любовь к этому мужчине, думая о ЕЕ семейной жизни. Со временем меня перестали мучить ностальгические воспоминания и мечты о том, что когда-то она меня любила. Нам уже не 16 и все уже не то. Второго октября начались съемки клипа «Белый Плащик», которые происходили не в самых лучших условиях. И эти съемки были полны интересных историй, да и сами по себе проходили очень круто. Всего они проходили несколько дней, так что мое День Рождение пришлось «отмечать» на съемочной площадке. В один день мы снимали эпизод на улице, где я иду домой, затем момент уже на кровати. Было заснято две версии клипа: обычная и без цензуры. Самым страшным, пожалуй, для меня стало полное обнажение перед камерой, наверное, это и значило переступить через себя, но это того стоило. О нас не должны забывать. Тату всегда были скандальными. В то время как Юля обнажила какой раз свою грудь, во время кадров из душа. На площадке было ужасно холодно, пахло ужасно, вокруг сыро, противно, но это как раз соответствует атмосфере, которую мы хотим передать в клипе. Мне по-настоящему было жалко беременную Юльку, которую заковывали в наручники, после чего у нее оставались синяки. В День своего рождения, я проснулась с головной болью после прошедшего дня, но даже это не испортило моего настроения. Меня поздравила вся съемочная команда и Юля с Борисом, вокруг была веселая, дружелюбная атмосфера, мы быстро досняли оставшиеся эпизоды и поздравили друг друга с окончанием съемок. Почти через два месяца вышла премьера клипа на MTV, и за все это время в нашей жизни не произошло ничего интересного, о чем можно было бы рассказать. Декабрь оказался более насыщенным, чем все три месяца осени. Мы снялись в программе «Истории в деталях», где смогли по полной развернуться в своих рассказах о том, как мы живем и чем мы живем. Теперь уже все лучше узнали о Парвизе, о Юлькиной семье, о ее планах и о том, как изменилась ее жизнь. В то же время, я рассказала о том, сколько изменилось в жизни и у меня, ведь все уже не так, как прежде. А ту же программу вошла и наша фотосессия для мужского журнала MAXIM, для которого мы очередной раз разделись. Ведь всем хочется посмотреть на это, а тем более на беременную Юлю, а если еще и в совокупности со мной, так вообще – идеально. В последние дни я снова мучилась с ночными кошмарами. В одних из таких дней, я пришла к ней поздним вечером, она была чем-то обеспокоена, но едва я перешагнула ее порог, ее беспокойство, застывшее на губах, сменилось хитрой улыбкой, и уже тогда я поняла к чему она клонит.
- Проходи, - она широким жестом пригласила меня в гостиную, - чего стоишь, как не родная?
Улыбка расплывается еще шире, едва я сделала первые несмелые шаги в сторону просторной комнаты.
- Садись, я сейчас принесу что-нибудь выпить.
- А где Парвиз и Вика? – Спросила я спустя пару минут, ведь никто так и не спустился вниз, как бывало всегда. – Почему они не спускаются ко мне? Или я им надоела? – Тихий, заразительный смех раздается из кухни.
Юля возвращается с бутылкой шампанского и вазочкой фруктов.
- Их нет, они уехали к моим родителям, мама настояла на ужине, но я уже сказала, что ты приедешь ко мне.
Я неловко пожала плечами, будто хотела выразить, как мне жаль, что из-за меня сорвался семейный ужин, но она тут же отмахнулась.
Разлив вино по бокалам, она первая сказала тост. Залпом выпив содержимое, я рассказывала ей о чем-то незначительном в моей жизни, но речь стала сбиваться, едва я почувствовала ее приближающуюся руку к бедру. Не смотря на это, я продолжила говорить. Говорить, говорить, не слушая себя, просто чувствуя ее руку. Дойдя до ягодицы, она мягко, плавно повела ткань юбки вверх. Но даже на это я решила не обращать внимание, только до того момента, как ее рука оказалась у основания ног.
- Что ты делаешь? – Не вытерпела я.
- Разве ты не знаешь? – В ту же секунду ее глаза встретились с моими. – Я соблазняю тебя…
- Зачем? – Через силу выдавливаю я, чувствуя, как ее пальчик настойчиво упирается в меня.
- Потому что я хочу тебя…
Черт! Я вскочила с кровати, тяжело дыша, жадно глотая воздух. Неужели так может продолжаться дальше?
Ведь все уже не то! Все давно не то! Юля родила второго ребенка, она родила его от Парвиза в преддверии Нового Года, 27 декабря. В то время как я вскочила с кровати, мучаясь от этих снов. Почему прошлое не может оставить меня в покое?
Единственное что остается мне – бежать…
Странно все.. мы были, но нас нету...
нет тебя, меня, нет никого...
я домой возвращаюсь к рассвету,
вдруг встречаю тебя за столом...
разлепив только спящие глазки
ты внимательно смотришь в упор
"ну привет, ты какими судьбами?" -
начинаю я наш разговор.
"я по делу..." - "по делу? а как же!"
ты смеешься: "Давай же, садись!"
"Только где пропадала ты раньше?"
"Подожди же, Ленок, не сердись!"
Я устало за стол лишь присела,
где мы раньше обедали вместе,
что такого от тебя я хотела?
что потом была встречная 200.
чай вскипел, ты устало плетешься
"что ты делаешь здесь?" - я кричу.
"жду тебя", - мирно ты обернешься.
"но зачем? я тебя 10 лет уж не жду".
"десять лет", - повторяешь ты эхом, -
"где прошедшие эти года?"
"мне с тобою прохладно", - укрываюсь я пледом, -
"а года те ушли навсегда..."
"я по делу." - "по делу? ах, точно".
"ты позволишь?" - "конечно, давай."
"я хотела с тобою немножко..."
"юль.. не надо.. не продолжай.."
"умоляю, послушай, родная..
десять лет пролетели назло,
каждый день без тебя умирая...
я мечтала видеть твое лицо..."
"юль.." - "не надо, послушай немного...
я скучала ведь так без тебя,
я с собой забрала только вещи,
что б остаться с тобой навсегда!"
"десять лет", - я шепчу с полустраха, -
"десять лет я ждала тебя тут...
десять лет я, терзая сомненья,
говорила, что все нагло врут..."
"десять лет... ну, любимая, помнишь?"
"что?" - "какой нынче день?"...
я смотрю в календарь: "не напомнишь?"
"десять лет...всех безумных потерь..."
неприрывно шел дождь пятый час за окном,
мы с тобой за камином сидели вдвоем,
ты молчала, я тоже, только треск от огня,
ты в душе понимала, - я уже не твоя.
что нам делать, не я и не ты - мы не знали,
половину лишь тайн мы с тобой разгадали.
я ревниво смотрю на кулон твой, молчу,
ты все делаешь вид, будто я так кричу.
в день рождения твой, я несмело пришла,
и кулон прямо в руки тебе отдала.
не заметила ты, как дрожали ресницы,
не услышала хруст робкий мой в пояснице,
не увидела эти глаза, что - твои,
забрала, не сказала надменно: "люби".
вряд ли ты замечала те глаза, что - твои,
как они отзывались на любые мольбы,
как ранимо и терпко смотрели в тебя,
когда ты притворялась вновь спящей, моя...
почему не почувствовала ты, как люблю?
почему ты сдалась, не борясь - почему?
мне б твои белоснежные плечи согреть,
быть с тобой, и ночами от страсти нам млеть...
мне б в тот год, когда я вдруг пришла...
отдала тот кулон, всю любовь отдала...
не заметила ты, или я незаметна?
и от нашей любви не найдется таблетка...
ты молчишь... я молчу... от камина лишь треск...
и теперь в глубине моих глаз...замечаешь ты блеск....
-68-
Часть 1.
Мы сидели наедине за начисто убранным столом, расслабленные после плотного ужина и вина. В гостиной тускло горели несколько настенных ламп и камин, который потрескивал от негодования, что я достаточно надолго задержалась здесь. В чужом доме, который стал мне родным за несколько прошедших лет. Но теперь мне казалось, что все здесь настроено крайне недружелюбно ко мне, или это моя мнительная натура вновь дала о себе знать? Дощечки почти догорели, поэтому она, лениво привстав, поплелась к камину, чтобы подложить еще немного дерева. Затем, мягким жестом руки пригласила меня к себе на диван. Я молча присела к ней, наблюдая, как свет от камина чудно играет у нее на лице. Она дружелюбно улыбнулась мне, всматриваясь в мое лицо, будто что-то хотела услышать от меня, или же сказать самой крайне важную вещь. За последнее время между нами, как мне казалось, было столько недосказанного, столько всего, о чем нужно было поговорить, но никто не решался затевать такой сложный разговор. Мы наслаждались тем, что было, стараясь забывать обо всех невзгодах и печалях. Мы предпочли жить во лжи…
- Ты так изменилась за последнее время, - тихо шепчет она мне, будто боится, что ее кто-то услышит, - боже, неужели это ты? Та Ленка, которую я знаю столько лет… Как же ты изменилась.
Гладит она по моим волосам, нежно скользя взглядом по лицу, не пропуская ни единого миллиметра, четно стараясь уловить признаки моего изменения. Пальцы плавно переходят на контур лица, очерчивая его, затем двигаются в сторону подбородка, огибая его, стремятся к скулам, откуда соскальзывают на губы, едва затрагивая нижнюю. Затем же ты это делаешь, Юлек?
- Зато ты совсем не изменилась. – Осмеливаюсь перебить ее я, и ее рука в ту же секунду неловко соскальзывает. – Спасибо за ужин!
- Было бы за что. – Улыбается она мне, и наступает неловкая пауза. Ее руки находят мои холодные пальцы и переплетаются с ними. Так, сидя по-турецки, на ее небольшом диване, который скорее походил на кресло, она вновь пробудила во мне застывшую на время тоску, навеяла воспоминания, от которых я старательно убегала. Зачем она это делала я не знала, и вряд ли бы догадалась, если бы не ее действия…
Она не дала мне собраться с мыслями, не дала времени, чтобы вдохнуть и приготовиться к чему-либо, она не оставила мне права выбора, не оставила ничего, в ту секунду ее губы едва коснулись моих, вспухли на моих губах, отпечатываясь на них жарким солнцем, весенним теплом, сладким медом, дыханием моря… Они совсем не были требовательны, они были неуклюжими, даже робкими. Такими, какими я их знала девять лет назад… И этого я испугалась больше всего. И едва не заплакала, но крепко зажмурив глаза, справилась с секундным наваждением. Что же ты делаешь, Юлек? И самое главное – для чего? Почему я не могу понять ее действия, ее мысли, ее поступки? Я не могу понять ее совсем, как бы я не хотела себе в этом сознаваться. Я просто чувствую ее губы на своих губах, которые так и застыли в нерешимости двинуться дальше. Где же твоя прыткость, где же твоя смелость, родная? Где дьявольский и похотливый огонек в твои глазах? Смотря в них, мне еще больше хочется плакать, ведь в голубых глазах нет ничего, кроме самой откровенной, самой, что ни на есть смелой грусти, в них нет ничего, кроме сожаления, немного жалости и отчаяния, и кажется, в них столько любви… Столько, сколько я никогда не видела в своей жизни. Ты ли это, родная?
- Милая, я не могу успокоить Самира, он плачет, может, ему нужно покушать? – Как будто в тумане я слышу голос Парвиза, и в ту же секунду отпрыгиваю от Юли, сжавшись в комок.
- Я сейчас! – Подает голос она.
- Я… мне… извини… мне нужно идти… - Бормочу я, пытаясь собрать все мысли в голове, и уже встаю с дивана.
- Куда ты? – Парвиз остановился около Юли, мягко опустив руки на ее плечи. – Уже уходишь?
- Да, мне пора, спасибо еще раз за прекрасный ужин. – Развернувшись, я иду в коридор, чтобы одеться.
Юля поспешно отправляет Парвиза наверх, а сама бежит за мной. Видя, как я одеваю пуховик, она обеспокоено думает о чем-то.
- На улице холодно, - вскоре замечает она, кинув взгляд в окно, - может, ты останешься?
- Нет, я не могу. – Мягко отстраняюсь я, в то время как она бережно поправляет мои волосы.
- Почему?
- Потому что у тебя есть своя семья, а у меня своя. – Все просто объясняю я, ища свою сумку.
- А разве я не твоя семья? – Безнадежно спрашивает Юля, протягивая мне ее.
- Не в этом деле. – На секунду я отрываю свой взгляд от пола и сталкиваюсь с ее глазами. – Я – не твоя семья.
Быстрый, неловкий поцелуй в щеку, и я ухожу из ее дома, мягко прикрыв дверь…
За прошедший февраль произошло столько всего, что начинающийся новый год уже казался мне перспективным и загруженным по полной программе. Мы дали множества интервью в журналы по поводу синглов альбома, фильма и других вещей, приняли участие в программе «Доброе утро, Россия», где очередной раз услышали глупую просьбу: «Тут за кадром поцелую требуют», съездили на love radio, где опять же был весь эфир. Одним словом – жизнь кипела в привычной обстановке, и это не могло не радовать нас, ведь нам совсем не хотелось гаснуть, быть забытыми, уходящими, в нас еще полно энергии, нам есть, что рассказать и что показать. Почти в самом конце весны стали крутить рекламы про выступления, почти за месяц до самих концертов. Уже в конце марта мы уехали в Дубай, где был запланирован один из концертов. Мы приехали туда первый раз, с надеждой немного развеяться, посмотреть город, отдохнуть и не забивать голову условиями концерта. Одним из условий выступления было то, что мы не должны выражать никоим образом свои чувства, никакие объятий, никакие поцелуем и желательно даже без прикосновений. Все это могло вызвать волну недовольств в ОАЭ, где люди крайне негативно настроены к таким вещам. Хотя я едва ли могу поверить в то, что наши фанаты не привыкли ко всему этому, но ничего уж тут не поделаешь. Следующим утром, уже после концерта, когда мы давали интервью, у нас спросили как раз на эту тему:
- Оговаривались ли с вами какие-либо правила поведения организаторами концерта, принимая во внимания ваш имидж двух влюбленных в друг друга девушек?
- Да, они как-то боятся внешних проявлений любви. Нельзя обниматься, целоваться. – Волкова изменилась в лице, изображая непонимаение и смятение.
- Мы были удивлены, когда нам запретили обнимать друг друга на концерте. Сказали, ладно, за ручку подержаться можете. Запугали нас, бумаги заставили подписать какие-то. – Рассказывала я парню, сидящему напротив.
- Дело даже не в том, что устроители концерта нас запугали. Просто непонятно почему нельзя. Какая разница – мусульмане они или христиане. Есть понятие любви, есть понятие каких-то дружеских отношений между людьми, которые имеют внешние проявления – объятия, поцелуи. Почему нет?
- Странно, действительно. Ведь здесь, как и в других странах, люди создают семьи, рожают детей. Муж с женой ведь, наверняка, целуются друг с другом. – Я добродушно улыбнулась, глядя, как губы Юльки тоже расплываются в улыбке.
- И на концерт они ведь не приходят в парандже. Они же приходят с открытыми лицами, многие девушки были в коротких юбках, обтягивающих майках. Как это тогда расценивать? Это, получается, нормально.
Мы сидели в гримерки, ожидая выхода на сцену, и обсуждали предстоящее выступление. Юля все еще была недовольна тем, что нам ставили такие условия, а я тысячный раз объясняла то, что она итак уже знала – такая уж это страна. Во всяком случае, когда тебя постепенно забывают, а концерты резко сокращаются, уже ничто не кажется плохим. Хоть что-то. Это лучше, чем ничего. «Это не могло длиться вечность», - утешает Юля то ли себя, то ли меня, говоря о нашей нежности на сцене, о нашей искренности. «Это вообще не может длиться вечность», - срывается с моего языка та мысль, которая крутится в голове уже так долго. И она непонимающе поднимает на меня взгляд: «Что ты имеешь в виду?». Струсив, что она разгневается, я замялась, неловко дернула плечами и подскочила с места: «Мне кажется, нам пора идти». Неоднозначно вздохнув, она вышла за мной, поднимаясь по неуклюжей лестнице к сцене. Издалека я слышу, как ведущая заводит толпу: «Are you ready?», и в ответ упоенные визги, крики. Музыканты начали играть мелодию, фанаты выкрикивали: «Tatu…tatu…tatu», свистели какие-то свистки, заиграло интро D&M…
… Мы выходим на сцену, на несколько секунд скрепив руки, это ходит как-то по привычке, но через мгновение я остаюсь одна. Она остается одна, но ей легче, она – не я. Мы расходимся по разным краям сцены, всматриваясь в лица фанатов, которые не отображают ничего, кроме блаженного удовольствия и абсолютного счастья. Когда заканчивается музыка, и все замирает в ожидании песни, мы разворачиваемся и идем навстречу друг к другу. Первое вступление, голос дрогнул, но вряд ли кто-то услышал, затем вступилась и музыка. Весь концерт мы мучились от невозможности даже прикоснуться друг к другу, но Юля это Юля, она находила моменты, чтобы пройти мимо и якобы случайно провести рукой по талии или плечу. Все продолжается из песни в песню, ходим вокруг друг друга, боясь лишний раз взглянуть в глаза друг другу, а то потом захочется прикоснуться, а нам – нельзя. Так и на песне ‘Loves me not’ мы сталкиваемся взглядами, случайно, но на долго остаемся в глазах друг друга, боясь оборвать невидимую нить, которая нас объединяет. Пусть объединяет не так, как раньше, как тогда уже ни когда не будет, но все же мы связаны. На всю жизнь. И даже все мои несчастные попытки выкинуть ее из моей головы, спустя несколько лет, так и остались всего лишь попытками, и даже все ее попытки забыть меня, только более жестоким способом, тоже не оправдались. Мы никогда не смогли бы стереть друг друга из памяти, даже если сжечь про простыни, все гостиницы, разрушить все места, где мы бывали, перестать продавать те вина, которые мы пили, даже если сжечь все подарки от фанатов, от друг друга, и даже если решить выбросить самое дорогое, что у меня есть – кулон, мы все равно, в конечном итоге, не забудем друг друга. Ничего уж тут не поделаешь. Мы столкнулись глазами, боясь потерять друг друга из вида, но так и не решились подойти друг к другу, только в конце песни, я шагнула к ней первой, не смея противостоять тому чувству, что так тянет меня к ней, и она шагнула на встречу. Шагнула, протянула руки, обвивая мои плечи, не смея противостоять тому чувству, что так тянет ее ко мне. Нельзя же. Почти резко отстраняемся друг от друга, в один голос говоря: «Thank you». Но почему-то ничего не заканчивается, Юля вновь находит секунду, чтобы подойти ко мне так близко, что мое сердце пугливо начинает биться сильнее, она обнимает меня за шею, стараясь притянуть ближе к себе, но я едва заметно, едва слышно говорю ей: «Условия…», отталкивая ее. Она разочаровано уходит в другую сторону. Почему все всегда так сложно? Я задаюсь этим вопросом уже много лет…
… Когда нас заставляли обниматься, целоваться и играть в влюбленных овец, в двух влюбленных идиоток, псевдолесбиянок, почему тогда я тотально ничего не чувствовала? Почему мое сердце не подпрыгивала от желания прикоснуться к ней, вдохнуть аромат ее смуглой кожи, которая отдает персиковым гелем для душа, почему я так сладко не мечтала засыпать с ней, просыпаться, я не хотела так сильно быть с ней просто рядом, как сейчас? Почему все должно быть обязательно так сложно? Неужели все не может быть как у людей? Почему, чтобы осознать то, что тебе действительно нужно, должно пройти так много времени, почему я понимаю это, когда все мои желания уже невозможны? Я ничего не понимаю, да и вряд ли пойму… Мне хотелось так мало, мне хотелось самого банального, но даже это я уже не могла получить от нее.
Клип "220" снимали 3 марта в специально построенных декорациях в студийном павильоне в маленьком городке Санта Кларита примерно в 50 км к северу от Лос-Анжелеса. Всё сделали за один длинный съёмочный день, который начался в 6.30 утра и закончился в полночь. До этого мы три дня по восемь часов репетировали хореографию (и не путать с танцами), для постановки которой был приглашён именитый голливудский хореограф Shotyme. Кстати, так получилось, что над "220" трудились сразу несколько людей из команды клипа Гвен Стефани "The Sweet Escape" - уже упомянутый Shotyme, а также оператор и сет-дизайнер. Идея сэт-дизайна "220" - сцены в стиле "ар-деко" - прорабатывалась около двух недель, а его строительство заняло ещё шесть дней. Режиссер клипа - Джеймс Кокс, уже работавший с нами над клипами "Белый плащик", "Люди инвалиды" и "All About Us". "220" - не просто бессмысленная развлекаловка, а яркий образец постмодернизма, где смешивается и совмещается несовместимое, - рассказываем мы в одном из итервью. - Слова - трагические, музыка - легкий ретро поп-дэнс а ля 80-е, декорации в стиле арт-деко а ля 30-е и футуристическая хореография. Эти четыре вещи традиционно несовместимы, а мы совместили".
А позже весной же мы дали еще один концерт в Санта-Барбаре, в том самом городе, который так известей в России по своему сериалу, но сериалом там и не пахло. Прилетев в США, в штат Калифорния, мы тут же заселились в гостиницу и, едва успев передохнуть и поспать еще пару часов, выехали на репетицию. А поздно вечером начался концерт, и снова все по одной и той же программе, из года в год ничего не меняется. Практически ничего. Нас уже не встречают по 25 тысяч человек, на наших концертах уже не падают в обмороки, и уже никто не режет вены, теперь все как-то утихло, но даже в этом я могу найти свои плюсы – все стало как-то по семейному. Мне ведь всегда нравился покой, так что грех жаловаться. По привычке мы выходили на небольшую сцену, держась за руки, будто ничего так и не изменилось с тех самых пор, когда Ваня перед самым нашим первым выступлением сказал: «Юля, бери Лену за руку и не отпускай ее». Будто ничего не изменилось с тех пор, и даже нежные, полные заботы и любви взгляды, тоже остались. Она держалась рядом со мной, а я оставалась рядом с ней, мечтая о том, чтобы вновь тысячи людей сходили с ума, но такого никогда уже не будет. Ее привычки так и оставались привычками – проходить мимо, задевая меня рукой по плечу или талии, ее привычка во время проигрыша «Не верь, не бойся, не проси» подходить ко мне, притягивая к себе. И даже на этом концерте она не изменяла себе, она таки подошла во время проигрыша, и закинув свои руки на мои плечи, обвила ими шею, притянула к себе, все это время улыбаясь мне, обняла, давая возможность вспомнить все наши концерты, когда она делала так. И я вспоминала. Посильнее обняв ее за талию, мы медленно раскачивались, не боясь упасть посреди сцены. А когда лирический момент заканчивался, и снова начинала играть музыка, мы отстранялись друг от друга, и с такими же довольными лицами, продолжали концерт. Она подходила ко мне с таким же лицом, беззлобно улыбаясь, на многих проигрышах, ведь это была наша едва ли не любимая часть всех песен, которая погружала в лирический лад. Она, пользуясь этим, непременно подходила ко мне и обнимала меня или брала за руку. Так и не этом концерте, на самой грустной и безнадежной песне «Не жалей», она подошла ко мне, тем не менее улыбаясь, и обняла меня, я обняла ее, и без контроля за собой, мы снова закружились в нелепом танце, забывая обо всем негативном. У нас не было причин сердиться друг на друга, обижаться, в нашей жизни все было стабильно и хорошо, и даже на такой песне, которая прямым текстом выражала незримый конец чего-то, мы имели силы улыбаться. Сил не осталось только под конец, когда едва борясь с желанием сомкнуть ресницы, мы ввалились полуживые в гостиничный номер. Я быстро первая метнулась в сторону ванной, оставляя Волкову позади себя с недовольным бормотанием. Струи прохладной воды более-менее привели меня в чувства, когда я вышла, она уже нетерпеливо ждала меня у двери. Обмотанная в полотенце, сонная, косметика частично стерлась, - она была похожа на взъерошенного ангела, и я улыбнулась ей, давая пройти внутрь. Тем временем побежала быстренько написать пару строчек в свой дневник, в который давненько не вносила новые записи. Быстро вынув дневник из сумки, я села за стол, но совсем забыла, что не достала ручку. Дурацкая ситуация, когда не можешь найти самую распространенную вещь, в карманах и отделениях сумки не было ничего такого, чем бы я могла писать. Наконец, я заметила стоящую на столе подставку с ручкой. Отругав себя за неосмотрительность, я открыла дневник на нужной странице и уже начала было писать, как вдруг моя рука предательски дрогнула и скользнула вниз, оставляя длинную дорожку чернил. Я сидела, смотря в одну точку, иногда забывая дышать, сердце отчего-то подпрыгнуло к горлу, отзываясь в ушах, кровь прилила к лицу. Такое странное ощущение я еще никогда не чувствовала. Наконец, наклонившись, я подняла упавшие листочки, на которых было что-то написано. Не трудно догадаться, что это русский язык, и вроде бы похожий на мой почерк, но почему я не могла разобрать ни слова? И даже глядя в свои новые записи, я не могла понять ничего. Будто все слова вылетели у меня из головы.
- Ну, вот и я. – Послышался довольный голос Юльки позади меня.
Но я не обратила на нее никакого внимания, только тогда, когда она подошла чуть ближе, а ее ровное дыхание уже касалось моей макушки, я ожила.
- Что это? – Я встряхнула листами перед ее лицом, по прежнему не оборачиваясь.
- Видимо, твои записи. – Предположила она, обходя меня со спины. – Что случилось, Ленок? – Присев передо мной на корточки, она обеспокоено заглянула мне в лицо.
- Но это не мой почерк! – Встрепенулась я, очередной раз четно пытаясь понять, что происходит. – Ничего не понимаю…
Она на секунду вздрогнула, испугалась. Или сделала вид, что испугалась. Или мне показалось. Во всяком случае, Юля выпрямилась и уперлась рукой на стол.
- Ленок, у тебя фантазии через край, тебе нужен здоровый сон и еда, какой день ты нормально не ешь?
- Похож ведь на твой почерк… - Несмело начала я, осмеливаясь подумать на то, что это принадлежит ей.
Как я могу?
- Ничуть не похож. – Замечает она, глядя в рукописи.
- Да нет, взгляни же!
- Ленок, нет, - она снисходительно улыбнулась, - пойдем уже спать.
- Откуда это здесь? – Устало спрашиваю я, почему-то вкладывая листы обратно к себе.
- Понятия не имею. Ты ведь не думаешь, что это и впрямь я, еще скажи, что я пишу дневники! - Она усмехнулась, давая понять, что только овцы могут такое предположить.
Мы легли спать, но это событие еще долго тревожило меня, как бы она не пыталась меня успокоить.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |