Рассуждая так, Дэн пытался определить, а любит ли их папа. Леонард был человеком практичным, деловым от кончиков волос и до мысков туфель. Он не разменивался на сантименты, он всё и всегда доказывал поступками, твёрдостью характера и суждений. Он был дисциплинирован и ответственен, чего требовал и от других. Мама с ним не ведала проблем, печали и горя. И он наверняка хотел как лучше, но… но эти взгляды, полные злости…
* * *
В шестнадцать лет Дэн впервые серьёзно влюбился. Влюбился стихийно, искренне и неожиданно для целого класса красавиц. Нора Нортон, новенькая в школе, красавицей была лишь наполовину: у неё имелась ладная фигурка и вполне ровные ножки, зато остальное вызывало сомнения. Слишком светлые тонкие волосы, неизменно стянутые махрушкой на затылке. Слишком проблемная кожа, слишком близко посаженные глаза… Одноклассницы могли бы продолжать список и дальше – юного Спаркса это мало заботило: Нора, придя в коллектив, сразу заинтересовалась театром! Училась она средне, зато любила читать, и оба могли подолгу обсуждать пьесы, в основном классические. Нора призналась, что пробовала, ломая язык, осилить Чехова в оригинале – это подняло её в глазах Дэна на недосягаемую высоту. Однако главным достоинством девушки было умение шить – талант, перенятый у мамы-портнихи. В школьном кружке, где верховодили другие, более красивые и популярные, Нора на спектакли не претендовала, а вот как швея оказалась в центре внимания и, по мере сил, бралась за работу. Миссис Нортон ей помогала, если не была занята чужими пальто и юбками. И старшая, и младшая портнихи, в тайне от Дэна, подготовили ему сюрприз к премьере «Бури»[28], где юноша играл Ариэля – снежно-белую накидку из шифона, расшитого золотыми бусинами. Тонкий материал прохладным молоком лился по рукам, перетекая и струясь, золотая отделка играла на свету… Дэну было страшно спросить и ещё страшнее предположить, сколько труда, денег и метров ткани ушло на это великолепие.
- Вот и не спрашивай, - ухмыльнулась Нора в день премьеры, помогая другу расправить шифон, надетый поверх чёрной водолазки. Вокруг суетились остальные ученики, попеременно штурмуя зеркало и затасканные копии текста. Воздух наполнялся нервным предвкушением, смехом и запахом лака. Дэн, заговорщицки оглянувшись, шагнул к Норе, обвил слоями шифона и поцеловал. Совсем не в щёчку. За спиной кто-то хмыкнул, кто-то оценивающе присвистнул – всё было неважно. Элинор Нортон, по случаю знаменательного события наконец-то распустившая волосы и завившая их в кудри, казалась самой шикарной девчонкой во Вселенной.
А потом пришла её мама, с полароидной камерой в руках. Женщина, улыбаясь, делала фотографии друзей дочери для семейной хроники, шутила и желала всем удачи. Несколько снимков потом были отданы ему: на них Дэниел, расправив руки, точно крылья, стоял возле зеркала. Тонкий силуэт в чёрном окружало облако летящего шифона с крохотными искорками. Бляха на брючном ремне ловила вспышку. Глаза сияли восторгом. Дэн хорошо помнил, как Нора, зардевшись, взяла одно фото себе, подписав на белом поле «Мой нежный Ариэль». И отложила его в карман платья. Он помнил и те аплодисменты, что поджидали в конце представления… Шекспир выдался на «Ура»! Но лучше бы не помнилась сцена, устроенная папой, не пришедшим на постановку. Школьную «Бурю» он эффектно дополнил домашней.
- Вертлявому дурачеству скоро придёт конец, сын. Я забочусь о тебе не для того, чтобы наблюдать сценические эпопеи и забеги. Пора браться за ум.
- А разве я недостаточно берусь за него? – удивился Дэн. - Я хорошо учусь и делаю всё, от меня зависящее.
- Мне нужно не «хорошо», а «превосходно»! Или у тебя слишком много свободного времени?
Ещё прежде, чем юноша понял, что сейчас произойдёт, отец выхватил у него полароидные снимки и разорвал пополам. И снова пополам. Глянцевые клочки полетели на ковёр – Леонард, проводивший их глазами, поднял взгляд на ошарашенного сына – один из множества тех самых взглядов и, бросив «Убери мусор», ушёл в коридор.
В ту ночь Дэн впервые осознал, что выпрыгнуть из окна, возможно, не худшая идея. Это было бы так просто – подойти к нему, открытому, раздвинуть тёмно-зелёные шторы, встать на подоконник… И улететь. Внизу клумба, ещё не цветёт, да оно и не нужно, он ведь не с парашютом сигает, чтобы мягкой посадки требовать… Загубленные снимки лежали на тумбочке, источая слабый запах реактивов. От опасных дум отвлекли мысли о матери. Разве можно с ней так? Она любит, она не переживёт подобного удара. И потом, что будет с театром? С шансом всё-таки сделать по-своему и, окончив школу, рвануть на актёрские курсы? Что будет с Норой, мисс Тейт и коллективом? Что будет с вредностью отца и его взглядами, если признать поражение?
Поднявшись с кровати, он медленно, как в полусне, подошёл к окну, вдыхая холодный мартовский воздух… Луна высоко поднятым прожектором светила на лужайки вокруг семейного дома, вдалеке слышался шум автомобилей… Нет, что-то хорошее в отце есть. Несомненно, есть, раз мама его любит! Что-то не тираническое и, пускай со временем, он должен это увидеть… Должен переупрямить.
Крепко схватившись за ручку, Дэн вернул тяжёлую раму на место и отвернулся. Если имеется ничтожная вероятность добиться и доказать, жертвуя малым, вроде фоток, то нельзя поддаваться слабости. Он должен жить!
* * *
В школе про семейную ссору не знали, хотя о крутом нраве Спаркса-старшего и поговаривали. В основном, это происходило в отсутствие Дэна, которому «серьёзных разговоров» было достаточно дома. Леонард максимально ужесточил дисциплину – приближались экзамены, а к ним следовало готовиться заранее. Его «превосходно» тоже имело разные оттенки и не всегда соответствовало требованиям. От нескольких спектаклей пришлось отказаться… Потом вновь отказаться, огорчая мисс Тейт и команду. Нора, понимающая и сочувствующая, гуляла с другом по пути от школы домой, ничего не требуя и лишнего не говоря. Девушка успела здорово подтянуться по всем предметам, благодаря совместным занятиям химией и биологией. Дэн помогал ей, забыв, когда оба в последний раз читали пьесы под аккомпанемент поцелуев.
Он ждал, что вот, на последнем году, случится чудо – папа сжалится, и всё будет в порядке. Он понимал, что врачом становиться не хочет, что это несправедливо, а длинные коридоры с лампами, научные статьи и – самое страшное – «Эм.Ди.» на белом халате ему даром не нужно. Но отец был неумолим, продвигая к учебной литературе пару килограммов дополнительной, включая свои коронные взгляды и намеренно отсекая любую возможность вернуться на сцену. Если раньше, не имея времени репетировать, удавалось хоть отвести душу в костюмерной, бродя среди кронштейнов со старыми перешитыми нарядами, то теперь пропало и это. Не позволялось ничего, что могло идти вразрез с фамильными планами.
К семнадцати годам Дэниел имел высшие баллы по естественным наукам и самые блестящие перспективы. Тогда же он обнаружил, что у него начинают дрожать руки. Дрожь была то едва уловимой, то усиливалась, не позволяя нормально держать карандаш. Анжела, испугавшись, повела сына к неврологу, где состоялся осмотр с традиционными молоточками, фонариками и кучей вопросов. Врач, вздыхая под конец, пригласил в кабинет и миссис Спаркс, на правах коллеги. Дэниел, по его словам, был совершенно здоров физически – хоть в баскетбол отдавай, явление носило скорее психический характер. И нагрузки со стрессами требовалось в срочном порядке снизить, пока дрожь не стала постоянной. А ещё, по мере необходимости, принимать лёгкое успокоительное, вот по этому рецепту. Дэн, было, чуть не рассмеялся на последнюю фразу со словами «Вы что, серьёзно?» Как прежде думал о самоубийстве, так теперь он напрасно надеялся, что недомогание окажется хроническим, не позволяя в дальнейшем стоять у операционного стола. В том, что его, так или иначе, запрягут в хирургию, младший Спаркс не сомневался.
- Дорогой, может, стоит согласиться на медицинский университет? – после осмотра вздыхала уже мать, начиная свой серьёзный разговор. - Папа хочет для тебя лучшей жизни, он уверен, и положиться на него можно.
- Положиться? – воскликнул Дэн. - Ма, он не видит, что это – не то, чего я жажду! Он строит из меня макет, по собственным данным и амбициям! Да, три поколения врачей – здорово, но кто сказал, что я обязан быть четвёртым?!
- Ты умён, - продолжала Анжела, - у тебя великолепная память и лучшие результаты по биологии. Ты схватываешь все формулы и термины, и в школе говорят, сможешь выбрать любое учебное заведение…
- Вот и прекрасно, недорогие курсы в драмтеатре будут лучшим вариантом!
- Дэниел, - женщина смотрела на раздражённого наследника, тщательно подбирая аргументы, - пойми, актёрство – это приятное и увлекательное дело, оно дарит людям радость. Но оно нестабильно. Тебе будет двадцать два, когда ты получишь диплом, возможно, меньше. Придётся играть в рекламах, эпизодах, пробиваться, ждать и терпеть в поисках Той Самой лучшей роли… А как долго? А вдруг она не придёт? Вдруг не дождёшься? Ты талантлив, милый, ты красив и умеешь себя подать, но актёрство – это случай и везение. И везёт не всегда тем, кто достоин. Другое дело – медицина. Она сложнее и дольше, но врач имеет постоянную работу, он идёт вверх и уважаем по определению. Врач знает, что грядёт завтра и послезавтра, он тоже зарабатывает известность – пусть в другой сфере, не столь яркую, но всё же.
- Ма, а разве врачи не зависят от случая? - с горечью прошептал Дэн. - Разве им всегда везёт?
Анжела в первый момент не нашлась, что ответить, и на мгновение показалась, победа будет за ним. Но потом…
- Дэнни, это другое везение, как ты его называешь. Ситуации бывают разными.
- Это то же самое!
Миссис Спаркс обняла сына, гладя по вечно встрёпанным волосам.
- Хорошо, если тебе так больше нравится… Но остаётся ещё визит к неврологу – перестав воевать с отцом, ты снимешь с себя часть нагрузки, а она именно моральная, как мы поняли. Ты перестанешь упрямиться, папа не будет «макет» из тебя делать, вы оба выиграете!
Дэниел молчал, а мама говорила и говорила, убеждая в своей правоте, но неизвестно, убеждённая ли сама. Она, несомненно, устала от глупой затяжной войны, она расписывала карьерный рост, возможности и то, как здорово помогать людям. Младший Спаркс внимал, идя рядом и чувствуя себя на моральной развилке, где ветер клонил то в одну, то в другую сторону. Ему было жалко мать и хотелось всего, как в десять лет: прекращения домашнего конфликта, клетчатых жилетов и длинных диалогов с партнёршами в кружевах. Хотелось, чтобы родители гордились, а не страдали и отдалялись друг от друга. А ещё хотелось, чтобы руки, чёрт возьми, не дрожали!
Возможно, тот день и разговор сложили и спрессовали аргументы воедино. Возможно, гамма папиных взглядов и лишняя порция учебников добавила «прелести». Возможно, виной был «Ромео и Джульетта», где он страстно желал сыграть на выпускном и так и не сыграл… Или каждый пункт сразу.
Дэн, вздрогнув, споткнулся на мысленной развилке, клонясь в сторону семейных убеждений. Он блестяще сдал экзамены и превратился в студента-медика. И моментально понял, что совершил огромную ошибку.
* * *
Университет при госпитале или просто Сент-Мэри, как его называли студенты, принял перспективного талантливого мальчика с распростёртыми объятиями. И даже, не дав разобраться в грядущих квартирных вопросах, предложил небольшую работу и полкомнаты в лучшем крыле жилого корпуса. Дэниел был рад съехать из Гринплейс и обрести хоть каплю самостоятельности, даром, что в очередной раз пришло осознание: люди уповают и рассчитывают на сына «тех самых Спарксов». Это напоминало древнее волшебное пророчество – ему не то единорогов полагается ловить, не то во второго Денди превращаться. Идею с комнатой и работой молодой человек принял – надо было на что-то согласиться теперь, когда ворота за спиной лязгнули и закрылись. Соседом оказался некто Гарольд, тщедушный вопросительный знак в толстых очках и с вечно обкусанными ногтями. Дэн попытался наладить контакты и расспросить нового знакомого про его интересы, на что получил подробный отчёт о сложных жирах и бензольных кольцах. Стало ясно, что им не по пути, но, по крайней мере, Гарольд не страдал излишним любопытством. В вещах не копался, не шумел и вообще вёл себя тактично.
Родители, к которым Спаркс-младший начал выбираться на уик-энды, угомонились и сияли благодушием. Точнее, сиял отец, мать же присматривалась и будто выжидала неких значимых событий. События следовать не спешили – Дэн, тщательно разобравшись во внеучебной деятельности университета, обнаружил бейсбольную команду и пару мелких клубов по интересам. Театра среди них не было. К тому времени, как папочка стал окончательно похож на горделивый бюст Нерона[29] за пятьсот баксов, театр был потерян вовсе: месяца через два Нора вышла замуж и укатила куда-то в Оклахому. Да, она оставила свой электронный адрес, да, они пару раз переписывались, но вскоре Дэн счёл за лучшее прекратить общение. О чём они могли болтать, о работе? О семье? О погоде и поездке? Мисс Тейт уволилась из школы – по слухам, в кружке теперь заправлял весьма своевольный тип, раздававший главные роли только любимчикам и подлизам. Кронштейны с костюмами, монологи и дощатый настил сцены остались в далёких расплывчатых снах…
Так прошёл год. Сном стала и реальность внутри мрачного огромного корпуса, наполненного аудиториями. Лекции, практики, работа, лекции, практики… Толпы молодёжи в белых халатах, тяжёлые двойные доски, испещрённые рисунками и формулами, энциклопедии, доклады, скрип мела и бесконечные ряды парт, напоминавшие переполненные галёрки. Дэну казалось, он сходит с ума и растворяется в мире, которому ещё недавно противился. Успеваемость шла вверх, преподаватели восхищались, появилось несколько знакомых… Но всё это было не то.
Однажды летом, незадолго до начала экзаменов, основная часть студентов выползла в огромный двор и занималась на свежем воздухе. Дэн предпочёл тенистый угол газона, возле старого дуба, ибо скамейки, как одна, были заняты, да и не только скамейки – будущие медики едва ли не сплошным пикником растянулись по зелёной территории университета. Здесь же, под деревом, получалось разложить массу конспектов и пособий в хронологическом порядке и нормально систематизировать. Составляя ответы на вопросы, Дэн увлёкся и не сразу заметил длинную тень, пересёкшую тетрадный разворот.
- Не помешаю, чувак? Можно к тебе?
Подняв глаза, он увидел Найджела Каннингема – бейсбольную звезду с третьего курса. Найджел обладал высоким ростом и высокой популярностью, предпочитая в качестве обращения именно «чувак» – нейтрально-лёгкое и вполне дружеское, особенно, если не располагал вариантами. Большую часть времени он проводил на тренировочной площадке или где-нибудь в холле, собирая компании вокруг себя, и оставалось только гадать, когда парень успевает учиться, притом, что его ответы всегда были блестяще подготовленными и содержательными.
Дэн, кивнув, сдвинул книги в сторону и продолжил работать. Краем глаза он отметил, что руки Найджела, севшего рядом, пусты, если не считать сигаретной пачки и зажигалки. Какое-то время возня с вопросами продолжалась, вокруг кто-то ходил, до дерева долетал смех студентов и аромат свежих цветов. Обстановка казалась почти нормальной и, если закрыть глаза, можно было представить, что позади драмтеатр, а не здание с досками и халатами… Дэн, спохватившись, начал перелистывать учебник, забыв, где видел информацию для нужного ответа.
- Вот, - Найджел, потянув книгу на себя, очертил пальцем длинный абзац, - перекатывай главу от начала и зубри, в твоём вопросе обычно именно её требуют.
- О… да, спасибо, - не ожидая, что за его манипуляциями следили всё это время, Дэн взял учебник и, склонившись над тетрадью, приготовился делать записи. Панорама театра в сознании потускнела, уступая суровой действительности. Найджел, хмыкнув, закурил, сплетая вместе запахи цветов и табака.
- Зачем ты пошёл в Сент-Мэри, чувак?
Вопрос прозвучал полтора листа спустя, когда однокурснику уже давно надлежало заскучать и самоустраниться. Дэн, вздрогнув, пощёлкал ручкой.
- Что, прости?
- Ты слышал, Спаркс.
Каннингем, помимо какого-то поистине благотворительного интереса проявил, оказывается, и потрясающую осведомлённость, до сих пор сидя рядом. Впрочем, грех быть не осведомлённым, слыша такую фамилию… Будто прочтя мысли, молодой человек улыбнулся и подмигнул – этакий Джин Келли[30] в молодости.
- Да-да, о тебе легенды слагают, можешь не отрицать – избранный мальчик и всё такое… Эй, не обижайся, я же прикалываюсь, - поймав хмурый недовольный взгляд, Найджел добродушно пихнул Дэна локтем, - в конце концов, они правы – ты можешь не играть в бейсбол, но за тебя всё равно будут болеть и носиться. А знаешь, почему? Потому что ты, цитирую: «Тот самый Спаркс». И ты попал в страшное место, страшное! Здесь люди набираются знаний и опыта, а позже медиками становятся…
Ручка щёлкнула. Дэн, закусив губу, терпеливо пялился в книгу и мечтал, чтобы Каннингем свалил. Он хотел просто позаниматься перед экзаменом…
- …если, конечно, у них крыша не едет прежде.
Дурашливый тон стал вдруг абсолютно серьёзным. В который раз Дэниел оторвался от бесполезных конспектов, но поворачиваться к соседу не спешил. А тот как будто и не требовал, вытащив из пачки новую сигарету и предлагая составить ему компанию.
- Зачем ты пошёл в Сент-Мэри?
Вопрос был повторен тем же серьёзным тоном. Спаркс, помедлив, взял сигарету, осторожно закуривая. Вся пачка была пафосной и слишком красивой, не похожей на дешёвую дрянь, какой он баловался в старших классах.
- С чего тебе любопытничать, хм? – вопросом на вопрос ответил Дэн. Мимо прошли две девушки с книгами наперевес, указав друг другу на дерево и компанию. Найджел игриво помахал им.
- Я вообще любопытен от природы, если угодно, - заговорил он, - мы раньше не общались, но это не значит, что я не в теме. Я наблюдаю за тобой весь год.
Не ожидавший такого поворота, Дэн позорно закашлялся, едва не уронив сигарету на библиотечный справочник. Найджел любезно похлопал его по спине.
- Наш муравейник слухами полнится, - продолжил третьекурсник, - как я сказал, ты забрёл в крутое место. Сюда обычно поступают, чтобы отдать медицине всю жизнь. Всю, понимаешь? Преподаватели мучают студентов, те, в свою очередь, отыгрываются на преподавателях. Информации – бездна, работы – две бездны, напряга – сразу три. Прогрессия! Иногда к нам забредают в поисках модного, иногда – что-то себе доказывая.
- И куда относишься ты?
- Я? Как ни странно, к первым. Выпорхну отсюда через несколько лет и буду диетологом. Людям всегда нужны диеты – и лечебные, и, опять же, модные. Впрочем, я отвлёкся: среди студентов есть четвёртая группа…
Дэн, выровняв дыхание, прислонился спиной к дереву и снова затянулся. Ситуация была дурацкой – рядом сидел философствовавший тип, не склонный философствовать в принципе, его благотворительность принимала угрожающие масштабы, экзамены и подготовка требовательно ждали, ждали и родители в Гринплейс… Хотелось, подобно сигаретному дыму, свернуться колечком и улетучиться. Выкурить самого себя.
- Мамина работа?
Найджел, не договорив, выдержал короткую паузу. Дэн всё-таки повернул голову, пинком отодвинув книги ещё дальше. Он не собирался откровенничать, не считал, что оно правильно и вообще нужно. И, не смотря на пятиминутное знакомство, произнёс:
- Папина, вообще-то.
Снова пауза.
- Я другим хотел заниматься, - добавил он, - но теперь, в любом случае, поздно выбирать.
Найджел, затушив сигарету подошвой кеда, лениво придвинул к себе толстую тетрадь собеседника и принялся листать аккуратные записи. Дэн смотрел на группу девушек на скамейке возле клумбы.
- Что ты знаешь о масляных лампах, Спаркс? – поинтересовался Каннингем несколько минут спустя, взяв тему буквально из ниоткуда. Видя озадаченность в глазах однокурсника, он хохотнул. - Попробую, раз ты другим хотел заниматься, перейти на другой тип мышления. Представь, что весь мир – это множество масляных ламп, стоящих во мраке. Как, представляется?
- С трудом.
- Ладно, неважно. Допустим, что люди – масляные лампы: одни стоят и спокойно себе светят, другие, хоть им не полагается, даже немножко греют. О третьи можно обжечься. Четвёртые просто воняют и чадят. Все они, при личных нюансах, по большому счёту, одинаковы и делают одно и то же. Пока доходит?
Дэн затушил собственную сигарету и кивнул.
- Чудно, - просиял Каннингем, - теперь представь, что во мраке, среди масляных ламп, стоят спиртовки – это такие маленькие стеклянные…
- Я знаю химию, Найджел.
- Тем лучше! Маленькие стеклянные спиртовки тоже горят, но у них иное предназначение. И топливо иное. И они на масляные лампы совсем не похожи. Передержишь такую без присмотра – иссякнет её содержимое, накроешь колпачком – оборвёшь приток воздуха. И станет одним огоньком меньше…
Перевернув наугад ещё страницу, Найджел с хлопком закрыл тетрадь и вернул хозяину.
- Ты, наверное, сейчас гадаешь, чем «заряжены» мои сигареты и откуда я словил такие потрясающие глюки, а? Расслабься, и я, и они чисты, - Найджел склонился ближе, упираясь рукой в корни дерева, - а распинаюсь я потому, что не хочу допустить большую ошибку, Дэн. Ты – как та спиртовка, у тебя и глаза кислородно-голубые. И весь этот год, не смотря на преподавательское щебетание, ты буквально угасаешь…
- …Найджел! Чёрт возьми, вот, ты где! – со стороны дорожки появилась группа рослых студентов, недовольно махавших руками. - На тренировку топаешь или нет?
- Топаю-топаю, один момент! – через лужайку прокричал Каннингем, поднимаясь и отряхиваясь. А затем опять повернулся к Дэниелу. - Запомни, выбор у человека есть всегда, как и собственная воля. Беги, пока тебе совсем кислород не перекрыли.
Он унёсся прочь так же внезапно, как и пришёл. Дэн поёжился, рассеянно глядя на забытые конспекты и чувствуя себя подопытным кроликом, которого выдают любые симптомы. Почему именно он? Почему сейчас? Неужели со стороны всё так безнадёжно? Или бейсболист-философ просто лучше смотрит?
«Я вообще любопытен от природы…»
Больше они не откровенничали, временами здороваясь в коридорах, но надолго не пересекаясь. Диетологом Найджел Каннингем так и не стал – через полгода он свёл тесное знакомство с патологоанатомами, получив проломленный, в результате нападения, череп и место в холодильнике. Для Дэна это стало первой чужой историей, принятой близко к сердцу. Именно тогда он понял, что пора действовать…
Он собрал чемодан под недоумённым взором Гарольда и отнёс в деканат заранее написанное заявление. Выслушал о своём решении много нелестного и плевать на то хотел, не поддаваясь уговорам и увещеваниям. Стояла зима, приближались экзамены, второй курс готовился к важным работам, контрольным и семинарам и мог вот-вот лишиться интеллектуальной элиты в лице младшего Спаркса! Как же так? Сам Спаркс отбивался от искавшего компромисс лебезившего декана, глядя куда-то за окно. Туда, где танцевали капли дождя по стеклу, а внутренний взор добавлял к ним ряды масляных ламп и спиртовок. И траурное фото Каннингема с первого этажа.
А потом он, сломав уговоры и чужой алгоритм, не ощущая веса чемодана, мчался по улицам Эйвери-маунтин, позволив воротам лязгнуть за спиной, как уже было когда-то. Люди пялились на него и крутили пальцем у виска, кто-то обзывал придурком и смеялся… Дэну не было дела до чужого мнения – даже до брошенной работы и отсутствии замены. Даже до того скандала, что наверняка поджидал вечером дома. Родители в госпитале, есть несколько часов… Он бежал, отсекая прочь белые халаты, двойные доски и тяжеловесное «доктор Спаркс»; бежал, не смотря на угрозу новых конфликтов и отцовского гнева.
«Беги, пока тебе совсем кислород не перекрыли», - стояло в ушах торжественным эхом.
Сердце громыхало вовсю. Казалось, пелена затяжного мрачного сна, дрогнув, начинает рассеиваться…
Примечание к части [18] Английская пьеса по роману Майкла Морпурго.
[19] Пьеса Альфреда де Мюссе.
[20] Пьеса Энтони Шаффера, английского драматурга и сценариста.
[21] Физическое понятие о теле, поглощающем любое излучение, падающее на него. При этом само тело ничего не отражает.
[22],[23] Харви Кушинг и Уолтер Денди – известные американские нейрохирурги.
[24] Херберт Оливекруна – шведский нейрохирург.
[25] M.D., от латинского Medicinae Doctor – рабочее сокращение, применяемое врачами в англоязычных странах.
[26] Нулевой или Гринвичский меридиан – начало отсчёта географических долгот и точка в Лондоне, на которой принято загадывать желания.
[27] В США движение правостороннее, а в Великобритании – левостороннее.
[28] Пьеса Уильяма Шекспира.
[29] Римский император.
[30] Американский актёр, певец и хореограф. Известен прежде всего ролью в «Поющих под дождём».
Глава 8. Спаркс (часть вторая)
Оставив мотоцикл у служебного входа, Дэн взбежал по ступенькам, быстро снимая рюкзак. Ближе к восьми театр всегда оживал, как за кулисами, в пересечении дверей и лестниц, так и в парадной, зрительской части. Вечерние спектакли и вдохновлённые толпы, вечерние репетиции, вечерние примерки, болтовня и цветы в гримёрных… Серьёзно, начиная с шести актёрские комнаты превращались в храм флористических произведений и дизайнерского шика, благо, у помрежа, лично справлявшегося о явке труппы, аллергии на пыльцу не имелось.
- Привет, как дела?
- Добрый вечер!
- Здравствуй, у меня пара вопросов!
- О, хорошо, что ты уже вернулся!
Дэниела в театре любили и ценили, счастливо наблюдая две крайности его гибкой натуры: беспечную дурашливость в свободное время и предельную собранность в процессе работы. Он исключительно редко представлялся полным именем, а «мистера Спаркса» – громоздкую версию для интервью – и вовсе терпеть не мог, намеренно оставаясь Дэном. Коротко и броско. Дэном он был для каждого: от рабочих мебельного цеха до въедливого любителя пончиков Джей-Джея. И лишь один человек в огромном коллективе имел забавную привилегию, играя бровями, называть его ребёнком.
Невозмутимый и непотопляемый, как теплоход, Александр Гаррет.
Приветствуя и приобнимая коллег, молодой человек шёл по коридорам и раздавал улыбки. Трудно поверить, что минуло восемь лет с того памятного дня, как юный парнишка в толстом шарфе приковылял к театру Гордона. Трудно поверить, что его не выгнали, а приютили, дав надежду и старт хорошей карьере. Впрочем, тогда, восемь лет назад, он о подобной карьере и не мечтал.
Тогда всё выдалось непросто…
* * *
…Распахнувшаяся дверь в холл с грохотом ударилась о стену, а сразу за этим последовало лёгкое дребезжание и падение чего-то тяжёлого. Кажется, статуэтка у входа погибла героической смертью, возможно, как и стеклянная поверхность высокого декоративного столика. Две пары нетерпеливых шагов, голоса и взаимное шиканье с приглушённо-рассерженными интонациями, а затем – то самое, неизбежное:
- Дэниел Спаркс!
Дэн, сидевший в гостиной, выключил телевизор и поднялся с кресла. Он не переодевался, вернувшись домой и не разбирая чемодан. Разобрал бы, но витавшее в воздухе напряжение не позволяло отвлечься. Как электричество, сгущавшееся перед грозой – несколько часов спокойствия по дороге в Гринплейс казались роскошью и передышкой, но сейчас… Сейчас их было непростительно мало. Чай и по-быстрому сделанные горячие бутерброды стремительно остывали: приготовив лёгкий перекус, Дэн понял, что аппетит исчез, а руки вновь и вновь хватаются за мобильник, проверяя время на циферблате. Двадцать минут, тридцать, сорок… Куда делся целый час? Включив телевизор, где шла какая-то мелодрама с Гертрудой Вудс, он попытался вникнуть в сюжетные перипетии, но получалось плохо. А потом, наконец, в холле раздались шаги и все прочие звуки, и оттягивать дольше смысла не было.
Он покинул гостиную, впервые жалея, что комната не где-нибудь на втором этаже, а почти сразу рядом с главным входом. Статуэтка действительно пала, грохнувшись со стола – что-то такое там находилось, не то нимфа, не то балерина… Анжела, бросив пальто прямо на пол и едва ли придав этому значение, спешила к сыну.
- Дэнни, что случилось? Нам позвонил декан, сорвав с работы, сказал, перепробованы все уговоры и убеждения, но ты уходишь из университета… Что там произошло?
- Ничего особенного, мам, - ответил младший Спаркс, взглянув на женщину и стараясь казаться невозмутимым, - мы действительно говорили и спорили, но я не ухожу из университета. Я уже ушёл.
- Как бы не так, - впервые заявил о своём присутствии Леонард, стоявший у входа и пальто пока не снимавший. Дэн посмотрел на отца и понял, что его ожидает не злость и не гнев, а самая настоящая ярость. Глаза мужчины метали молнии, перчатки на сжатых в кулаки руках скрипели натянутой сухой кожей. Казалось, Леонард был готов убить сына.
Сердце забилось часто-часто. Дэн тоже сжал кулаки, чувствуя, как предательски подрагивают пальцы.
- Двадцать лет, - тихо и зловеще начал старший Спаркс, ногой отбрасывая осколки статуэтки, - двадцать лет я ращу тебя, забочусь, кормлю, одеваю и воспитываю… Я позволил тебе учиться в хорошей школе, терпел актёрские эскапады и надеялся, что после экзаменов дурь выветрится из твоей головы. Сент-Мэри – лучшее и достойнейшее учебное заведение, о котором только мечтают…
Говоря это, он шёл вперёд, наступая медленно и неотвратимо.
- Я счёл подарком судьбы возможность самому пребывать там и надеялся, что мой ребёнок, когда вырастет, последует за мной. Я имел право требовать маленькой благодарности, не так ли? А что теперь?!
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |