Эрика не знала, обсуждает ли мама с Джеральдом щекотливую тему – мужчина был обычным человеком и наверняка иногда задавался вопросом, чью же дочь воспитывает. Наверняка даже озвучивал свой вопрос. Другое дело, что ему могли ответить… В подростковом возрасте девочка ещё не допускалась к взрослым беседам, но это не значило, что она не умела наблюдать. Луиза была по натуре открытой и дружелюбной, ни разу никто не слышал от неё грубостей или фраз в повышенном тоне, однако имелись вещи и события, которые женщина предпочитала запирать на своеобразный «замочек». То ли прикосновение к старым ранам причиняло боль, то ли её переполняла светлая грусть или, наоборот, ярчайшее счастье… Возможно, это было правом на личную, не потревоженную территорию, без вопросов и версий. Так или иначе, собственная мать походила на загадку, и возраст пока мешал пониманию истины.
Незаметно «Он уехал» трансформировалось в «Мы были счастливы, но нам пришлось расстаться». Ясности ответ не добавил, хотя возник повод верить, что до её, Эрики, рождения всё складывалось неплохо. Со временем она перестала изводить Луизу, думая, что ещё рано, ещё не наступил момент. Можно будет узнать всё, когда школа останется позади и стукнет восемнадцать. Или даже после… В конце концов, мама расскажет, если будет готова, не так ли?
Эрике не нравилось мистическое «если» и его вероятность, но поделать она ничего не могла. Девушка вернулась к наблюдению и личным выводам, дав свободу воображению. Что скрывается за коротким «Мы были счастливы?».
Так родились в один прекрасный день Беатрис и лорд Батлер – участники будущей пьесы.
Почему Бэзил, отец главной героини, оказывается благородным лордом, Эрика затруднялась ответить. Может, неосознанно хотела наделить персонажа самым лучшим, проецируя полученный образ на действительность. Что, если её собственный отец – тоже важная шишка? Впрочем, за подобную ерунду приходилось моментально одёргивать себя и взывать к разуму. Загадочный папа может быть кем угодно: водителем автобуса, фармацевтом, репортёром, министром, бандитом и сотню раз непорядочным человеком.
Ну ладно, последние два пункта вряд ли правдоподобны – с бандитом её мать не связалась бы. И уж точно не была бы счастлива, как утверждает.
Но он мог давным-давно умереть – и вот этот пункт беспокоил особенно сильно.
Эрике не хотелось думать, что её отец мёртв, она надеялась, что где-нибудь он живёт, немножко здравствует и просто не знает пока о её существовании. Но однажды непременно узнает – как в пьесе – тогда везение сжалится и подарит им встречу. И мистер Икс увидит то, к чему долгие годы подводила жизненная философия: его дочь всего добилась сама, у неё есть классная работа и как минимум два таланта, о которых тянет поведать людям.
Скорее бы Луиза дождалась подходящего момента и сняла «замочек» с тайн!
Время шло, круг общения менялся, две глобальные мечты по-прежнему надёжно хранились в сердце. Джеральд ушёл из семьи; пьеса, со всем возложенным на неё доверием, была практически завершена, чему Виктор несказанно радовался, предвкушая чтение, а тайны…
Тайны Луизы Рубинштейн так и оставались запертыми.
* * *
- Ма-ам, я дома! Принимай подарки и продукты!
Открыв дверь, Эрика собиралась привычно поискать выключатель на ощупь, но обнаружила, что коридор уже залит неярким светом висевших на стене бра. Прикидывая, куда поставить многочисленные пакеты, девушка втянула носом воздух – вместе с кипящим бульканьем из кухни долетали запахи готовящегося ужина. На их волне к дочери спешила сама хозяйка – Луиза за прошедшие годы обзавелась лёгкими мимическими морщинками, но в остальном прелести не утратила и привычкам не изменила. Улыбка сияла теплотой, фигура притягивала взгляд, волосы частенько схватывались резинкой в небрежный мягкий узел, а фартук и множество персональных мелочей были излюбленного красного цвета.
- Ты так быстро? – удивилась женщина, беря принесённое. - Я думала, в редакции затянется, мы с птичкой пока весело проведём время.
- Эдди предложил спастись бегством, поскольку нам досталось паршивое шампанское, - ответила Эрика, расстёгивая ботинки, - а потом я носилась в метро с подарками. Вручили, кстати, две одинаковые флэшки – можешь взять любую. И там где-то свёрточек от Виктора должен быть.
- Милый Вик, неизменно предусмотрителен. Кошачий глаз ему понравился?
- Угу, переоденусь – доложу в подробностях.
Повесив куртку на крючок, девушка отправилась в свою комнату, мысленно уже царя возле плиты. Внявшая словам о старшем сыне, Луиза никогда не оставляла Ньюмана без презентов. Нынешнее Рождество для учёного воплотилось в запонках, украшенных хризобериллом – камнем-покровителем Виктора. Женщина любила проявлять заботу и умела подбирать достойные вещи. О последнем можно было судить по общему оформлению квартиры Рубинштейнов: комнаты отличались яркостью и чистотой, повсюду мелькали открытки и фотографии – Эрика с приятелями, Луиза с учениками и коллегами. Порядок обычно приправлялся цветами, но совершенным не был: мать и дочь не хотели превращать педагогическую точность в занудство.
Самой себе Эрика позволяла занудство только в одном случае – в знаменитой коллекции рецептов, собираемых со школы. Несколько книжных полок в спальне занимало истинное сокровище – толстые тетради в твёрдых обложках: «Соусы», «Диетические блюда», «Азиатская кухня», «Десерты», «Детское меню», «Коктейли» и прочие. Страницы были обклеены разноцветными стикерами с указанием дат использования в «Лэдис Тайм», красным маркером делались отсылки к другому архиву – тому, что хранился в ноутбуке. Помимо самого-самого, горячо любимого и часто воссоздаваемого, память компьютера содержала папки с фотографиями блюд, снимаемых для раздела, а так же информацию о сочетаемости продуктов, калорийности, полезных и вредных свойствах, непереносимостях некоторых специй и маленьких секретах действительно идеального приготовления. Не доверяя себе, технике и случаю, Эрика хранила копию профессионального сокровища на переносном жёстком диске и никогда не считала предосторожности лишними. Луиза немного ориентировалась в системе дочери, но чаще оставляла выбор меню именно ей. И в занудстве не упрекала.
- Как «пациент»? – несколько минут спустя, переодевшись, вымыв руки и стянув по привычке оба кольца, девушка была готова к кулинарной баталии. Шкатулка, полученная в кафе, заняла место рядом с другими «участниками» вечера. Миссис Рубинштейн, успевшая поставить курицу в духовку, рассмеялась.
- «Пациент» принимает тепловую ванну и ждёт увлажняющих процедур, - она кивнула на стол, где находились вино и свежевымытые апельсины для соуса. Небольшая аккуратная курочка была каждый год пожеланием со стороны Луизы, справедливо полагавшей, что индейка великовата.
Эрика, облизнувшись, повязала фартучек и приготовилась возиться с томатами.
- И увлажним, и нафаршируем, и смешаем. Что подарил Виктор?
- Перчатки кожаные, карамельного цвета. Такие удобные! Вон, посмотри, я на подоконник отложила.
Крутя в руках самый большой и аппетитный помидор, девушка приблизилась к окну. Перчатки были действительно классные – Виктор в выборе подарков ничуть не уступал своим друзьям. Радуясь за результат, Эрика погрузилась, наконец, в любимый процесс.
- Как у него дела? Всё хорошо?
- Хм?
- У Ньюмана, - пояснила Луиза, - на тебе сейчас большими светлыми буквами написано, о ком думаешь.
- Всё прекрасно, - согласилась Эрика, - по-прежнему любит пирамиды и работу, обещал пугать научного руководителя новеньким шлемом – я сделала фото, кстати, потом продемонстрирую. А ещё мы выпили за исполнение наших мечтаний. Глупо, наверное, хотя…
- Думаешь, глупо?
Женщина оторвалась от нарезания рыбы, с любопытством глянув на дочь. Та пожала плечами.
- Не знаю, ма. Каждый год мы с тобой смотрим «Реальную любовь»[10] под Рождество, и каждый год мы с Виктором произносим одинаковый тост. Если бы от него было столько пользы, сколько мы получаем удовольствия от фильма, я бы сказала, что магия вернулась в мир.
Наверное, слова прозвучали немного разочарованно и растерянно, портя тщательно создаваемый образ преуспевающей предусмотрительной девушки-оптимистки. Коря себя за оплошность, Эрика махнула рукой.
- Забудь, традиции, даже глупые, следует поддерживать. А меня сильно попинали в метро, вот и всё.
Она вернулась к томатам и их будущей начинке, велев себе думать о том, что и как делает. Соус. Перемешивание. Ингредиенты. А ещё рыбный рулет, напоследок, и печенье звёздочками, обсыпанное пудрой. Некоторое время обе женщины трудились молча.
- Телефон сегодня не перегрелся от СМС-ок?
- Едва-едва, боюсь, на поздравления все деньги ушли. Кстати, бабушка звонила – передала приветы, поцелуи и прочее. Ждём её через два дня.
Эрика хмыкнула, щедро добавляя перец в начинку. Элинор Шоу, мать Луизы, жила отдельно, в Бронксе[11], и проявляла к семье интерес не менее специфический, чем бывший псевдо-отец, он же отчим. От последнего женщина отличалась отсутствием повторных браков, да периодически повторяемым «Видимся мы редко, но люди не чужие». Свидания действительно частыми не были – строгая, сухопарая, а в последние пять лет ещё и вдовствующая, Элинор зарабатывала переводами, а визиты планировала исключительно на праздники. И всё равно отношения с дочерью и с внучкой, у неё были мягко-уважительные. Вот почему Эрику, в скором будущем предвидевшую дамское трио, двухдневная задержка опечалила.
- Жаль, что не сегодня, можно было изменить правилам и перейти на индейку.
- Ну, если дело только в птичке…, - начала Луиза, а потом, что-то решив для себя, вздохнула, - всё к лучшему, дорогая. На сей раз всё к лучшему.
* * *
Некоторых людей семейные традиции Рубинштейнов приводили в замешательство, некоторым казались абсурдными, но саму семью это мало заботило. Эрике нравилось жить с матерью не из-за личной жадности, неуверенности или несостоятельности, а просто потому, что нравилось. Она ценила лёгкий характер Луизы, отвечая тем же. Обеих женщин связывала дружба, понятные лишь двоим шутки и стопроцентное попадание с взаимными презентами – от заколок и парфюма до кружевного белья. Немалое влияние оказали редкие приезды Элинор: та отличалась любовью к «полезным книгам» и прочими, не всегда разделяемыми взглядами. Как при подобной разнице в характерах семья держалась вместе, для людей со стороны тоже было загадкой. В список непознанного входило и достаточно уединённое празднование Рождества – без шумных вечеринок, фейерверков, громких гостей и неизбежного бардака.
Ещё не пробило девять, когда приготовления оказались закончены. Стол был сервирован, глинтвейн разлит по бокалам, съехавшие с еловых веток бантики возвращены обратно, а телевизор включен к моменту появления Билла Найи[12] на экране. Ближайшие день или два обещали отсутствие ненужных сюрпризов – обстановка складывалась идеально. Эрика, позволяя себе расслабиться, оглядела гостиную и поблёскивавшие тарелки и только тогда заметила торчащий из-под своей краешек чего-то белого.
- Что это? – пальцы вытащили маленький плотный листок, оказавшийся цветной квадратной фотокарточкой. Луиза, не успевшая ещё притронуться к рулету, покрутила вилку в руке, глядя на дочь. А затем, наконец, произнесла:
- Твой папа.
Эрика, вздрогнув, задела старательно сложенную салфетку, но не обратила на ту внимания. Быть может, интуиция подсказывала, что фраза «Всё к лучшему» способна иметь неслучайное продолжение. Но настолько неслучайное… Не в силах поверить, девушка поднесла находку ближе к лицу. На снимке были запечатлены двое на каком-то мосту, очевидно, в большом городе – при всей миниатюрности фото удалось разглядеть далеко позади высокие здания. Но отнюдь не фон привлёк внимание младшей Рубинштейн в данный момент, а люди, занимавшие передний план. Парень и девушка, сфотографированные в полный рост и от того казавшиеся крошечными, стояли, раскинув руки в стороны. Погода при съёмке выдалась ясной – оба надели тёмные очки и головные уборы, так что лица выше улыбок невозможно было разобрать: молодой человек выбрал соломенный стетсон с широкими полями, а его спутница предпочла кепку. Эрика узнала свою мать, или скорее угадала, по русым волосам и примечательной фигуре в ярко-красном платье. А вот некто рядом… С любопытством и замиранием сердца девушка всматривалась в старую глянцевую поверхность, выбросив из головы салфетки и планы на «Реальную любовь». Длинные руки парня торчали из рукавов просторной чёрной футболки, нижняя часть дополнялась ничем не примечательными джинсами и кроссовками. На одежде наблюдения и факты заканчивались – ни других людей в кадре, ни посторонних предметов. Перевернув снимок, Эрика увидела карандашную надпись, выполненную аккуратным учительским почерком Луизы:
Шоу и Роджерс
Истхиллский мост, Эйвери-маунтин
- Это над проливом Сильвер-Эш, - пояснила женщина, ковыряя порцию рулета, - мы гуляли там вместе… И да, его звали Роджерс. Джимми Роджерс.
Взяв пульт, она плавно убавила звук в телевизоре, будто предчувствуя, что настало время всерьёз отвлечься и позабыть традиции. Эрика, по-прежнему молча, разглядывала вновь повёрнутую лицевой стороной фотокарточку. Аппетит исчез, явив смятение и жажду информации. И девушка едва ли представляла, как подступиться к этой жажде. Почему сегодня? Почему вот так?
- Почему… ты не написала год здесь? – прочистив горло, спросила она. Спросила, чтобы затянувшееся молчание не перешло в разряд катастрофических. Луиза, похоже, только теперь и сама выдохнула, облизывая губы:
- Это была осень, когда мы познакомились, начало отношений. Почти за полтора года до твоего рождения.
Эрика услышала скрип пододвигаемого стула – мать осторожно пересела ближе, не зная, какой реакции ожидать, и было ли вообще хорошей идеей откровенничать в Рождественскую ночь. Девушка провела пальцем по примятому уголку фотографии, точно пытаясь восстановить её первозданный вид. «Джимми Роджерс»… Невидимый замочек, сдерживавший тайны, с треском лопнул при звуках имени и обрушился в пустоту.
- Расскажи мне, - Эрика подняла глаза на Луизу, отчаянно желая большего, - не закрывайся снова, расскажи всё.
Где-то в примолкшем телевизоре начали стремительно разворачиваться неважные теперь события. Старшая Рубинштейн улыбнулась в своей особенной манере – легчайшей, как свежий летний ветерок.
- Давай сперва поедим, а?
- Ма-ам!
- Мы будем есть, а я стану рассказывать. На сей раз обещаю.
Что-то в её голосе заставило послушаться и доверительно улыбнуться в ответ. Эрика положила снимок рядом с бокалом и перевела взгляд на сиротливую куриную ножку в тарелке. Интуиция, уже отличившаяся сегодня, твердила, что впервые отсутствие бабушки и вправду к лучшему.
* * *
- Ему был двадцать один год, как и мне, и звали его Джеймс Роджерс, - начала Луиза, - по-настоящему он всё же не был Джеймсом – я считала, что полное имя для него слишком тяжеловесно. Джим или скорее Джимми – это куда больше соответствовало его летящей ветреной натуре и характеру. Даже познакомил нас, можно сказать, ветер…
Эрика, жуя микроскопические кусочки курицы, смотрела на мать и боялась любым вмешательством сбить настрой. Но теперь, когда начало было положено, а обещание – дано, Луиза закрываться не собиралась.
- Семьи Шоу и Роджерсов никогда не соседствовали и вообще не знали друг о друге. Единственное объединяющее звено – местный университет, где учились их дети: сын и дочь. Джимми занимался экономикой и неплохо считал, как я позднее узнала – впрочем, он вряд ли делал из этого событие. Что касается меня, то я планировала преподавать, с самого начала, хотя и не в школе. Как видишь, интересы были разные, и недаром говорят про сближение противоположностей.
- Тогда вмешался ветер? – спросила Эрика, перед чьим внутренним взором лента времени начинала раскручиваться, восстанавливая прошлое.
- Вмешался, - подтвердила Луиза, - в Центральном парке Эйвери-маунтин – довольно популярном и красивом местечке, куда я заглядывала после учёбы или по выходным – собралась однажды целая компания. Группа детей и несколько взрослых стояли возле дерева, громко переговариваясь и глядя вверх. Заинтригованная, я подошла ближе, сперва не видя причины их интереса. Но причина сама заметила меня, окликнув из густой кроны:
- Осторожней, леди, иначе на вас что-нибудь спикирует!
Я подняла голову, щурясь от яркого солнца. Когда глаза немного привыкли, удалось разглядеть парня, сидевшего высоко на ветках. Точнее, висевшего, ибо держался он, в основном, ногами, пока руки распутывали застрявшие ленты пёстрого воздушного змея.
- Спасибо за предупреждение, - я с улыбкой повиновалась, шагнув назад, туда, где стояли остальные.
Видимо, малыши, играя со змеем, лишились его из-за ветра и возлагали теперь надежды на родителей. Родители, как на подбор, были представлены полноватыми приземистыми отцами и одной беременной женщиной, чей животик составлял им конкуренцию. Лазать по деревьям никто не мог, поэтому взрослые надеялись на незнакомого добровольца, выполнявшего трюки на ветке. Пожав плечами, я направилась дальше, планируя какие-то дела и отойдя достаточно далеко, но в тот момент, если вновь прибегнуть к романтическому языку, высшие силы заставили меня вернуться обратно. Галдящая беспомощная толпа ждала, что же будет, но я решила не ждать.
- Вы ещё тут, э-эй? – удивляясь себе, я задрала голову и посмотрела на парня. - Могу помочь, я неплохо умею карабкаться!
Изящно выгнувшись и едва не отпустив при этом спасительную ветку, незнакомец уставился на меня сверху вниз.
- Помочь? – кажется, я была первой, от кого он услышал предложение. - Ну давайте, если получится.
Компания под деревом оживилась, приветствуя меня как новую участницу супер-шоу. Радуясь, что именно сегодня надела бриджи, а не юбку или платье, я быстренько взобралась на ближайшую скамейку, служившую стартовой точкой, затем на её спинку и, прижавшись к стволу, зацепилась за нижние ветви. Позднее я со стороны пыталась представить, как, наверное, глупо и абсурдно всё это выглядело – не помощь детям, а именно моё спонтанное вмешательство. Но тогда у меня никаких особенных мыслей не имелось: я была лёгкой на подъём авантюристкой. А ещё в школе мне неплохо давались спортивные занятия, и проблем с канатами и деревьями на самом деле не предвиделось.
Поравнявшись со спасателем воздушных змеев, я пригляделась к ленте, с которой шла борьба. То ли от ветра всё обмоталось вокруг ветки, то ли мой знакомый, перестаравшись, запутал материю ещё больше. Легонько похлопав его по ноге, я предложила меняться местами.
- А? Вы серьёзно? – вряд ли он вообще ожидал, что я действительно заберусь следом. И, тем более, что попробую командовать.
- Серьёзно, - кивнула я, - мой вес меньше, а руки тоньше, чем у вас, так что должно выйти ловчее.
Оценив, что нас ждут, и ситуация не располагает к разборкам и препирательствам, парень сдался.
- Хорошо, но я буду подстраховывать.
Следующие минут пять или десять трюки выполнялись уже дуэтом. Меня держали за ноги, а я висела на ветке, чувствуя себя смешно, глупо и весело от того, что делаю. От того, что родители не видят, как я тут изображаю цирковую мартышку, и не возмущаются по этому поводу. Трудный узел поддался пальцам – здоровенный змей с шуршанием рухнул вниз, вызывая аплодисменты и восторги. Смеясь, я с помощью моего ассистента подтянулась и села на ветку – лохматая, в испачканной блузке, от которой оторвалась пуговица. И совершенно довольная жизнью и своим безрассудством.
- А ты молодец, - прокомментировал парень, стряхивая труху и листья с моих волос, - не думал, что девчонка решится на такое. Кстати, я Джеймс.
- Очень приятно, Луиза, - представилась я, поправив воротник его рубашки, - и спасибо за комплимент.
- Тебе спасибо, за помощь, - фыркнул Джеймс, указав на людей внизу, - одному для ребят ещё долго бы возиться пришлось.
Затем он повернулся ко мне – смешливый, взлохмаченный, не менее безрассудный, чем я. Мы смотрели друг на друга, не прислушиваясь к аплодисментам и не следя за моей сумкой, брошенной на траву. Мы просто сидели на ветке, улыбаясь и ловя ту искру, что проскочила где-то в воздухе…
…Луиза неспешно прикончила ломтик рулета, возвращаясь мысленно в погожий осенний день двадцать с лишним лет назад. Эрика, опять забывшая, что нужно есть, сидела, сложив руки под подбородком, и широко распахнутыми глазами смотрела в пространство. Она и видела и не видела описанное, но будто сама охотно перенеслась в то время и место.
- Ты так детально всё помнишь, словно только вчера оно произошло, - восхищённо шепнула девушка.
- Само получилось, - Луиза признала правоту дочери, - или обстоятельства виноваты, или я была другой. Это судьба, что мне запомнился яркий воздушный змей, дерево и парень на ветке. Запомнился день и множество других дней и моментов – хороших или не очень…
Четыре руки снова взялись за приборы. Чуть нахмурившись и машинально повторяя движения матери, Эрика гадала, как там дальше.
- Мы начали встречаться, а потом и жить вместе. Джимми снимал маленькую квартирку – ему периодически помогали родители. Тогда-то, между прочим, я и осознала, насколько разные семьи у нас: мои мама с папой сочли его непутёвым, нестоящим и недостойным. Знаю, каждый, у кого подрастает дочь, желает лучшей партии для неё. Но твои бабушка с дедушкой вели себя так, словно принцессу околдовал плебей, а вот родители Джимми, напротив, встретили меня радушно и не переставали поощрять наши отношения.
Помню, я была удивительно счастлива и находила прелесть в малейших нюансах – в том, что мы делаем, куда идём, о чём разговариваем. Я чувствовала себя настоящей… Помню, общий знакомый снимал нас на мосту, отпечатав затем два экземпляра, ведь ни у меня, ни у него не было собственной фотокамеры. И то, что изображение не очень, казалось ерундой – зачем фотографии, когда мы рядом друг с другом, и нас не разлучить?
Помню, у Джимми никогда не водилось много денег, пожалуй, восприятие достатка было ещё одним отличием между нашими родителями. Его семья считала трудности временными и как бы неотъемлемыми, моя – началом конца и залогом провальной связи. Мы оба в свободное от учёбы время подрабатывали, делая небольшие сбережения – не на что-то конкретное, а так, с абстрактным представлением о будущем. По-настоящему в будущее не заглядывал никто…
…Луиза с интересом воззрилась на свой бокал, где остатки глинтвейна соседствовали с долькой апельсина. Эрика чувствовала, что развязка близится – неизбежная и неприятная.
- Джимми всегда отличался удивительной добротой – это качество жизнь пыталась выбить из него, но не сумела, - женщина отставила бокал подальше, не доверяя рукам, - он часто делал мне подарки – мне и вообще друзьям: маленькие, но памятные, важные, без определённого повода. Он легко относился к деньгам и стремился помочь, стоило только попросить. Неважно, шли ли его интересы вразрез с чужими, была ли реальная необходимость вмешиваться, однако люди знали: Джим Роджерс готов нырнуть с головой в ваши проблемы и оказать любую услугу. Это было бы прекрасно, если бы наши отношения не приходилось приносить в жертву – один раз, другой, третий… Я начинала грустить, потом расстраиваться, накручивала себя, прекрасно зная, что он такой, какой есть, надо принять и смириться. Но с чем смириться? С авантюрным безрассудством или с эгоизмом? Тогда, не без помощи родителей, моя вера и стойкость дрогнули – может, к тому давно шло и накапливалось. Упрёки, недосказанности, пропущенные встречи… А может, объяснения ждали подходящего момента: вскоре я забеременела.
Семья Шоу поняла, что глупости затянулись, и что семья Роджерсов ничего хорошего им не приносит, вот уже целых несколько месяцев. Мой папа – твой покойный дедушка – кричал, что я поступила опрометчиво, что подобным образом губят собственную молодость и карьеру, что я совершила огромную ошибку… Меня поразила столь бурная и негативная реакция, с другой стороны, я не могла не предвидеть её. И пускай родители не говорили, что я должна избавиться от ребёнка, мне казалось, близкие отвернулись и оттолкнули меня, а теперь вынуждают отталкивать и моего любимого. Стремятся заставить во всём винить его. Мне было ужасно одиноко и не на кого положиться, отец с матерью убеждали, что совместного будущего у нас с Джимми нет, и я внезапно сама в это поверила. Настоящая Луиза посопротивлялась немного, а потом уступила место Луизе фальшивой, послушной, которая позволила увезти себя в Коннектикут и распрощаться с Джимми, оборвав контакты…
…Женщина сделала паузу, безжалостно разламывая пополам одну из печенюшек, рассыпавшуюся в руках на мягкие крошки. Эрика перевела взгляд с маленькой фотографии на экран телевизора, где красавица Кира традиционно выходила замуж не за того парня. Сейчас эпизод казался воистину ироничным.
- Ты не говорила ему, куда уезжаешь? – спросила девушка тихо. Старшая Рубинштейн покачала головой.
- Нет, да и зачем? У него не было шансов отбить меня и снова сделать настоящей. Тогда мне и вправду представлялось, что я совершила ошибку, и о ней стоит интеллигентно умолчать. Сейчас бы, конечно, ситуация выглядела по-другому, я могла бы категорично заявить «Нет» своей семье пытаться, не смотря на трудности, строить личное счастье, но раньше… Непутёвый ветреный Джим был не так плох, как мне внушали. А я, к сожалению, была слишком слаба для настоящего бунта. Знаешь, наверное, самым ярким и чётким воспоминанием, помимо первой встречи, для меня стала только последняя. Я до сих пор, будто наяву, вижу дождливый день: парк, закрытый на ремонт, лужи повсюду и глаза Джима, когда мы прощались. У него был такой взгляд… Словно весь свет померк и больше не вспыхнет. Словно конец подошёл. Я уходила, играя роль сильного существа, я говорила правильные вещи, а в душе всё сжималось от одного лишь взгляда.
Пауза.
- Больше мы не виделись после той встречи. Я с родителями уехала, стараясь обо всём забыть и наказывая себя таким образом. Через несколько лет после твоего рождения Коннектикут сменился Нью-Йорком, дела приобрели стабильность, а жизнь кое-что расставила по нужным местам. Я могла позволить себе отдельное от родителей проживание и воспользовалась шансом. И я никому никогда не рассказывала о Джиме – ни друзьям, ни даже твоему отчиму.
- А связаться с ним? – полюбопытствовала Эрика. - Ты не пыталась? Или он сам…?
Женщина снова покачала головой.
- Нет, ни с его, ни с моей стороны подобных действий не было. Может, ужасно глупо, но так, мне казалось, мы быстрее забудем друг друга, повзрослеем – время залечит раны, острота восприятия притупится. Станет лучше и легче. Сейчас-то понимаю, - за меня думали и решали другие. Но Джим, наверное, и сам сделал правильные выводы.
- Интересно, как это на нём отразилось…
- Трудно сказать. Где бы он ни был, - задумавшись, Луиза представила перемены, вызванные минувшими десятилетиями, - где бы он ни был, я хочу верить, что у него всё хорошо. Что он простил меня и не держит зла за причинённую боль. В тот последний день, помню, он спрашивал, не жалею ли я о нашей связи. Как я могла жалеть? О счастливых двенадцати месяцах, о подаренном мне ребёнке, - Эрика улыбнулась, когда тёплая рука матери скользнула по её волосам, - о настоящей Луизе, чувствовавшей себя с ним вольным существом? Я жалею, что потеряла его, мою первую сильную любовь, а больше – ни о чём.
- Я думала, он сделал что-то ужасное, - протянула младшая Рубинштейн, - оскорбил тебя, унизил, бросил. Предал. Поэтому ты не хотела рассказывать о нём все годы. Я думала, тебе слишком больно вспоминать…
Она не знала, как реагировать на услышанное, как разобраться во множестве ответов и подробностей. Странный и неожиданный подарок, перекрывший любые возможные… Жажда была отчасти утолена, но легче не становилось. Луиза прерывисто вздохнула, накрыв ладонью пальцы дочери.
- Я боялась, что кто-то из нас не готов – либо ты, либо я. Боялась разочаровать тебя и поделиться, помня, как раньше мне делиться было не с кем.
- Ох, ма, сколько же мы времени потеряли? – девушка ободряюще сжала материнскую руку, в простом жесте выказывая больше любых слов.
Часы отметили начало одиннадцатого, кинофильм в очередной раз прервало мельтешение рекламных картинок. Почти не тронутое горячее стремительно остывало. Мать и дочь сидели за столом, объединённые отныне тем, что прежде их разделяло…
* * *
Посвящённые празднованию остаток вечера и часть ночи прошли мимо Эрики. Луиза, в конце концов решившая, что необходимо приободриться, оправилась и переключила финал «Реальной любви» на какую-то другую комедию, не менее сказочную и атмосферную. Женщине стало легче после разговора и раскрытия своего старого секрета, в котором не было ничего позорного или преступного. А вот каково стало Эрике… Это было хорошим вопросом.
Ночью, когда просмотр фильмов плавно завершился просмотром фейерверков из окна гостиной, девушка лежала в кровати и тщетно пыталась заснуть. Волнение неизменно трансформировалось в бессонницу – с ней Эрика познакомилась ещё в старших классах. Теперь, однако, ночное бодрствование объяснялось не экзаменами и не контрольными, а всего-то беседой с матерью.
Джеймс Роджерс… Перевернувшись на правый бок, девушка посмотрела на прикроватную тумбочку. Возле лампы, напоминая квадратик плавленого сыра, слабо поблёскивала старая фотка. Луиза разрешила взять её, заметив, что так будет правильнее. И теперь снимок будоражил воображение, мысли и восприятие.
«Не бандит и не «сто раз непорядочный человек», а несчастный тип, не одобренный моими бабушкой и дедушкой, тут посочувствуешь. Интересно, что было после расставания – как он жил, чем занимался, с кем общался? Помнит ли он обо мне, хотя бы частично? Или мама засела в его подсознании невыводимым пятном позорного прошлого?».
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |