подзорными трубами и телеобъективами.
Пробило одиннадцать часов. Я, наконец, набрался смелости и заговорил о смерти
Иддо. Сара холодно взглянула на меня, потом произнесла бесцветным голосом:
- Иддо был убит четыре месяца назад. Это случилось на болотах, когда он лечил
аистов. Арабы застали его врасплох. Они привязали его к дереву и пытали. Они кидали
камни ему в лицо, пока не раздробили челюсти. У него в горле было полно осколков
костей и зубов. Ему также сломали пальцы и лодыжки. Они сняли с него одежду и
разделали его, как тушу, ножницами для стрижки овец. Когда нашли труп, целым
остался только кожный покров лица, который походил на небрежно натянутую маску.
Внутренности свисали до земли. Птицы начали клевать его тело.
Ночь была необычайно тиха.
- Ты сказала, это арабы. Виновных нашли?
- Полагают, что это те самые четверо арабов, о которых я тебе уже говорила. Те,
что убили солдат.
- Их арестовали?
- Они мертвы. На своей земле мы сами сводим счеты.
- Арабы часто нападают на гражданское население?
- В наших краях - нет. Только иногда на активных бойцов, вроде тех, которых
ты видел сегодня днем.
- Иддо был бойцом?
- Вовсе нет. Хотя в последнее время он очень изменился. Он где-то раздобыл
оружие: несколько автоматических винтовок, пистолетов и, что самое странное,
глушителей. Он пропадал целыми днями, прихватив его с собой. Он больше не ходил к
прудам. Стал грубым, раздражительным. То вспыхивал по пустякам, то часами не
произносил ни слова.
- Иддо нравилось жить в киббуце?
Сара горько и мрачно рассмеялась.
- Иддо был не такой, как я, Луи. Он любил рыб, любил пруды. Любил аистов и
болота. Любил возвращаться домой поздно ночью, в грязи, а потом закрыться в своей
лечебнице с несколькими общипанными птицами. - Сара снова невесело
рассмеялась. - Но меня он любил еще больше. И он искал возможность увезти меня
из этого гнусного ада.
Сара немного помолчала, пожала плечами, потом принялась собирать тарелки и
приборы.
- На самом деле, - продолжала она, - я думаю, Иддо никогда бы отсюда не
уехал. Он был здесь безмерно счастлив. Небо, аисты и к тому же я. На его взгляд, в
этом и заключалось главное преимущество киббуца: я была у него под рукой.
- Что ты хочешь этим сказать?
- То, что сказала: я была у него под рукой.
Сара пошла в дом. Она была нагружена посудой. Я помог ее поставить. Пока она
заканчивала уборку на кухне, я немного побродил по парадной комнате. Дом Сары
был маленький и белый. Судя по тому, что я успел разглядеть, кроме этой, самой
большой комнаты, в глубине коридора находились еще две спальни: Сары и Иддо. На
полке я заметил фотографию молодого человека. От его живого, обожженного
солнцем лица веяло здоровьем и радостью. Иддо был похож на Сару: тот же рисунок
бровей, те же скулы, но если ее лицо выглядело худым и напряженным, то у брата оно
светилось жизненной энергией. На снимке Иддо выглядел моложе Сары, на вид ему
было года двадцать два - двадцать три.
Сара вышла из кухни. Мы вернулись на террасу. Она открыла маленькую
железную коробочку, которую только что принесла.
- Ты куришь?
- Сигареты?
- Нет, травку.
- Ни в коем случае.
- Меня это не удивляет. Странный ты парень, Луи.
- Не надо из-за меня себе отказывать, если тебе хочется...
- Одной совсем не интересно, - отрезала Сара, закрывая коробочку.
Она умолкла, потом внимательно взглянула на меня.
- А теперь, Луи, объясни мне, что ты на самом деле здесь делаешь. Ты не похож
на birdwatcher. Я хорошо их знаю. Они сумасшедшие, помешанные на птицах, они
говорят только об этом и живут, задрав голову кверху. А вот ты в птицах ничего не
понимаешь - разве что в аистах. И глаза у тебя такие, будто ты за кем-то гонишься,
но при этом кто-то гонится и за тобой. Кто ты, Луи? Полицейский? Журналист? Здесь
не доверяют гоям. - Сара понизила голос. - Но я готова тебе помочь. Скажи мне, что
ты ищешь?
Несколько секунд я размышлял, а потом не колеблясь выложил ей все. А что мне
было терять? Мне стало легче, когда я рассказал все как есть. Я поведал ей о
поручении Макса Бёма и о его смерти. Рассказал об аистах, о совершенно невинных
поисках, в компании только ветра и неба, и о том, как все это внезапно превратилось в
кошмар. Я выложил ей все, что произошло со мной за последние сорок восемь часов в
Болгарии. Я сообщил ей, как умер Райко. Как убили Марселя, Йету и, наверное, еще
цыганского малыша. Как потом на заброшенном складе я зарезал незнакомца
осколком стекла. Сказал о намерении выманить из логова второго мерзавца и его
соратников. Наконец, я упомянул "Единый мир" и назвал имена Дюма, Джурича и
Жоро. Хирургическая пила, вырезанное сердце Райко, таинственная операция,
сделанная Максу Бёму, - все смешалось в моей голове.
- Это может показаться странным, - заключил я, - но я убежден: именно аисты
являются ключом ко всей этой загадке. С самого начала я чувствую, что у Бёма была
еще какая-то причина ждать возвращения аистов. Весь путь птиц, километр за
километром, отмечен убийствами.
- И смерть моего брата тоже имеет отношение к этой истории?
- Возможно. Хорошо бы мне узнать о ней побольше.
- Досье в полиции. У тебя нет никаких шансов его увидеть.
- А те, кто нашел тело?
- Они ничего тебе не скажут.
- Прости, Сара, ты сама видела тело?
- Нет.
- Не знаешь ли ты... - Я колебался. - Не знаешь ли ты, все ли органы у него
были на месте?
- Как это?
- Полностью ли сохранилась внутренняя часть грудной клетки?
Лицо Сары застыло.
- Большую часть органов склевали птицы. Это все, что мне известно. Его труп
нашли на рассвете. Шестнадцатого мая, точно помню.
Я поднялся и прошелся по саду. Смерть Иддо, несомненно, стала следующим
звеном запутанной цепи, новой ступенью террора - но я, как никогда, блуждал во
мраке. В полном мраке.
- Я ничего не понимаю из того, что ты говоришь, Луи, но мне есть что тебе
рассказать.
Я достал свою маленькую записную книжку из заднего кармана брюк и снова сел.
- Во-первых, Иддо что-то раскопал. Не знаю, что именно, но он не раз уверял
меня, что мы скоро разбогатеем и уедем отсюда в Европу. Сначала я не придала
значения его бредовым словам. Я решила, что Иддо выдумал это, просто чтобы меня
порадовать.
- Когда он начал делать такие заявления?
- Кажется, в начале марта. Однажды вечером он вернулся в сильнейшем
возбуждении. Обнял меня и сказал, что я могу собирать вещи. Я плюнула ему в лицо.
Не люблю, когда надо мной издеваются.
- Откуда он пришел в тот вечер?
Сара пожала плечами:
- Как всегда, с болот.
- И что, Иддо не оставил никаких бумаг, никаких записей?
- Все в его птичьей лечебнице, в глубине сада. Да, вот еще что: организация
"Единый мир" постоянно здесь находится. Ее сотрудники перемещаются вместе с
силами Организации Объединенных Наций и работают в палестинских лагерях.
- Что они там делают?
- Лечат арабских детей, раздают продукты и лекарства. В Израиле об этой
организации говорят много хорошего. И все единодушны, а это редкий случай.
Я записывал каждую мелочь. Сара посмотрела на меня, наклонив голову:
- Луи, зачем ты все это делаешь? Почему не сообщишь в полицию?
- В какую полицию? Какой страны? И о каком преступлении? У меня нет ни
одного доказательства. Впрочем, один полицейский все же участвует в расследовании
- Эрве Дюма. Очень странный полицейский, истинные мотивы его действий мне до
сих пор непонятны. Однако на месте событий я один. Один, но готовый ко всему.
Сара вдруг взяла меня за руки, так что я даже не успел отстраниться. Я ничего не
почувствовал. Ни отвращения, ни страха. Как не ощутил и нежности ее ладоней,
коснувшихся моих безжизненных конечностей. Она размотала бинты и провела
пальцем по длинным шрамам. На ее губах мелькнула странная улыбка, в которой
сквозила явная извращенность, потом бросила на меня долгий взгляд, проникавший за
покров мыслей. Этот взгляд означал, что время слов закончилось.
Стояла непроглядная тьма, но внезапно все будто озарилось солнцем. Произошло
нечто грубое, жестокое, безжалостное. Найти движения стали порывистыми, поцелуи
- долгими, изощренными, страстными. Тело Сары походило на мужское. Ни груди,
ни бедер. Продолговатые мускулы, натянутые, как канаты. Мы не издали ни звука,
сосредоточившись только на дыхании. Я ни разу не коснулся ее руками, ведь они
ничего не могли мне рассказать, - зато мой язык сантиметр за сантиметром
исследовал всю ее кожу. Я медленно продвигался вперед, возвращался назад,
стремительно скользил по спирали, пока не достиг средоточия ее тела, пылающего,
как кратер вулкана. В этот момент я выпрямился и решительно вошел в нее. Сара
изогнулась, как язык пламени. Она глухо вскрикнула и вцепилась в мои плечи. Мое
тело стало твердым, как сталь, я весь вытянулся, не меняя позы. Руки Сары несколько
раз с силой опустились на меня, ускоряя движение наших бедер. Между нами не
возникло ни нежности, ни взаимного притяжения. Нас, двух одиноких зверей,
накрепко соединило дыхание смерти. Потрясение. Испуг. Уход. Острые скалы, на
которых остается твоя кожа. Поцелуи, убивающие обоих. Между двумя взмахами
ресниц я видел светлые волосы Сары, слипшиеся от пота, складки простыней,
разорванных ее сильными пальцами, вены, пульсировавшие под ее кожей. Вдруг Сара
что-то прошептала на иврите. Из ее горла вырвался хрип, в то же мгновение из меня
изверглась ледяная лава. Мы замерли в неподвижности, словно ослепленные ночной
тьмой и потрясенные собственной необузданностью. Ни удовольствия, ни
разделенной радости. Просто два существа, боровшиеся со своей плотью, получили
эгоистическое, животное удовлетворение. Эта пустота не огорчала меня.
Противоборство наших чувств со временем могло стать менее агрессивным, сойти на
нет и превратиться в единение. Нужно было только подождать. Эту ночь. Может быть,
еще одну ночь. Чтобы любовь превратилась в удовольствие.
Прошел час. Забрезжил рассвет. Послышался голос Сары:
- Твои руки, Луи. Расскажи, что с ними случилось.
Разве я мог лгать Саре после того, что произошло? Наши лица скрывала темнота,
впервые в жизни я мог без страха и стыда подробно рассказать о той трагедии.
- Я родился в Африке. В Нигере или Мали, точно не знаю. Мои родители уехали
на черный континент в пятидесятые годы. Мой отец был врачом. Он лечил чернокожее
население. В шестьдесят третьем году Поль и Марта Антиош перебрались в
Центрально-Африканскую Республику - одну из самых отсталых стран на
африканском континенте. Там они неутомимо продолжали свое дело. Мы с моим
старшим братом так и росли, проводя половину времени в классах с кондиционером, а
другую половину - в духоте непроходимых джунглей.
В те времена республикой управлял Давид Дако, который при всеобщем
ликовании народа получил власть из рук самого Андре Мальро. Положение там было
не бог весть какое, но и не катастрофическое. Во всяком случае, народ не желал смены
правительства. Между тем в шестьдесят пятом году один человек решил все изменить:
это был полковник Жан-Бедель Бокасса.
Он был обычным солдафоном, но единственным, кто получил унтер-офицерское
звание. Кроме того, он был из одного с президентом племени мбака и приходился ему
родичем. Естественно, ему и поручили возглавить армию, состоящую из одного
пехотного батальона. Став начальником генерального штаба центральноафриканской
армии, Бокасса начал постепенно прибирать власть к рукам. Во время торжественных
парадов он расталкивал всех локтями и шел следом за Дако, оттерев министров и
стуча себя кулаком в грудь, увешанную медалями. Он повсюду трезвонил о том, что
власть по праву принадлежит именно ему, поскольку он старше президента. Никто не
принимал его слова всерьез, поскольку его недооценивали. Все думали, что он всего
лишь упрямый и мстительный пьяница. А между тем, заручившись поддержкой
лейтенанта Банзы, - они смешали свою кровь, чтобы скрепить дружбу, - в конце
шестьдесят пятого года Бокасса решил действовать. Если быть точным, накануне
новогодних праздников.
Тридцать первого декабря в три часа дня он собрал свой батальон - несколько сот
человек - и объяснил, что на вечер назначены учения. Его подчиненные удивились:
им показалось странным, что маневры устраиваются накануне дня святого Сильвестра.
От подобных замечаний Бокасса пришел в ярость. В семь вечера подразделения
собрались в лагере Касаи. Некоторые солдаты обнаружили, что оружие заряжено
боевыми, а не холостыми патронами, и попросили объяснений. Банза направил на них
пистолет и приказал заткнуться. Все к чему-то готовились. В Банги уже начинался
праздник.
Представь себе такую картину, Сара. В этом городе, где дома вылеплены из
красной глины, где почти нет освещения, где полно заброшенных строений, заиграла
музыка, и спиртное полилось рекой. Сторонники президента в жандармерии ни о чем
не догадывались. Они танцевали, пили, веселились. В восемь тридцать Бокасса и Банза
заманили в ловушку начальника бригады Анри Изамо. Тот без сопровождающих
пришел в другой стратегический пункт заговорщиков, лагерь Ру. Бокасса приветливо
его встретил и раскрыл ему план путча, дрожа от возбуждения. Изамо сначала не
понял, а потом расхохотался. И тут же Банза ударил его саблей плашмя по затылку.
Сообщники надели на Изамо наручники и бросили в подвал. Ситуация накалялась.
Теперь следовало добраться до Давида Дако.
Воинская колонна отправилась в путь: сорок армейских машин камуфляжных
цветов, набитых растерянными солдатами, едва начинавшими что-то понимать. Во
главе зловещего кортежа ехали Бокасса и Банза, торжественно восседавшие в белом
"Пежо-404". В тот вечер кроваво-красную землю поливал дождь. Легкий зимний
дождь, который называли "манговым дождем", потому что, по поверью, он помогал
расти этим фруктам с сахарной мякотью. По дороге навстречу колонне ехал майор
Сана, сторонник Дако; он провожал домой своих родителей. Сана окаменел и
прошептал: "А вот это уже государственный переворот". Прибыв во дворец
Возрождения, солдаты тщетно искали президента. Дако нигде не было. Бокасса
забеспокоился. Раздраженный, он бегал, орал, приказывал проверить, нет ли во дворце
подземелий или тайников. Затем колонна вновь тронулась в путь. На сей раз войска
распределились по разным стратегическим пунктам: радиостанция Банги, тюрьма,
резиденции министров...
В городе воцарился всеобщий хаос. Мужчины и женщины, веселые и пьяные,
услышали первые выстрелы. И началась паника. Все разбежались, стараясь спрятаться.
Главные улицы были уже перекрыты, появились первые убитые. Бокасса совершенно
обезумел, он избивал пленных, осыпал бранью своих людей, наконец, в полном
изнеможении убрался в лагерь Ру. Он умирал от страха. Все еще могло повернуться
вспять. Он не арестовал ни Дако, ни самых опасных его советников.
Между тем сам президент ни о чем не подозревал. Когда он около часа ночи
возвращался в Банги, на семнадцатом километре ему встретились первые группы
обезумевших людей, сообщивших ему о перевороте и его собственной смерти.
Полчаса спустя Дако арестовали. Когда его привезли, Бокасса кинулся его обнимать,
говоря: "Я же тебя предупреждал, с этим следовало покончить".
Небольшая группа людей тут же выехала из ворот, держа путь к тюрьме Нгарагба.
Бокасса разбудил ее начальника, тот встретил его, вооруженный гранатами, поскольку
решил, что это нападение конголезцев. Бокасса приказал ему отпереть все двери и
выпустить заключенных. Начальник отказался. Тогда Банза наставил на него пистолет,
а начальник заметил Дако, сидящего в глубине машины под прицелом винтовки.
"Произошел государственный переворот, - тихо сказал Бокасса начальнику тюрьмы.
- Мне нужно освободить заключенных, чтобы завоевать популярность. Ты понял?"
Тот подчинился. Воры, мошенники, убийцы хлынули на улицы города с криками:
"Слава Бокассе!" Среди них было несколько особо опасных преступников. Это были
люди из племени кара, которых через несколько дней собирались казнить. Убийцы
жаждали крови. Они-то в два часа ночи и постучались в дверь нашего дома на авеню
де Франс.
Наш управляющий, совершенно заспанный, пошел открывать, вооружившись
винтовкой. Эти звери уже взломали дверь. Они скрутили Мохамеда и забрали его
оружие. Дикари раздели его и бросили наземь. Ударами палки и прикладом винтовки
они разбили ему нос, челюсти, ребра. Прибежала Азора, его жена, и все это увидела.
За ней следом из дома выскочили дети. Она прогнала их. Когда Мохамед упал в лужу,
убийцы стали над ним измываться. Наносили удары мотыгой и топором. Мохамед ни
разу не вскрикнул. Ни разу не попросил пощады. Воспользовавшись тем, что убийцы
совершенно обезумели, Азора попыталась скрыться вместе с малышами. Она
спряталась в полузатопленной бетонной трубе. Один из дикарей, стороживший
оружие, пошел за ними. Узкое пространство, затопленное водой, заглушило выстрелы.
Когда этот садист вернулся, по его лицу стекали струйки дождя и крови. Несколько
секунд спустя поток черной воды вынес наружу два маленьких тела и одежду Азоры,
которая тогда ждала третьего ребенка.
Неизвестно, сколько времени мой отец наблюдал за происходящим. Он ринулся в
дом и схватил свое ружье - крупнокалиберный "Маузер". Он устроился у окна и стал
ждать, когда появятся убийцы. Моя мать проснулась и поднялась по лестнице к нашим
спальням. В голове ее еще стоял туман от выпитого праздничного шампанского. А дом
уже горел. Негодяи проникли в него через заднюю дверь и в исступлении громили
комнаты, переворачивали мебель, сбивали лампы, от чего и начался пожар.
Нет точной версии того, как погибла моя семья. Предполагают, что мой отец был
расстрелян в упор из собственного ружья. На мать, видимо, напали на верхней
площадке лестницы. Скорее всего, ее зарубили топором в нескольких шагах от наших
комнат. Ее обугленные останки нашли после пожара в разных местах. Что касается
брата, который был старше меня на два года, то он погиб в огне, запутавшись в
тлеющей москитной сетке. Большинство нападавших также сгорели, пав жертвами
пожара, возникшего по их же вине. Не знаю, какое чудо спасло мне жизнь. У меня
загорелись руки, крича и спотыкаясь, я бежал под дождем до тех пор, пока не упал без
чувств у ворот французского посольства, где жили друзья моих родителей, супруги
Нелли и Жорж Бреслер. Когда они нашли меня, когда сообразили, что вся моя семья
перебита, и поняли, что власть захватил полковник Бокасса, они тут же помчались в
маленький аэропорт Банги и улетели на французском армейском биплане. Мы
поднялись в воздух в грозу, оставив Центральную Африку в руках безумца.
Впоследствии об этом "досадном происшествии" старались не говорить.
Французское правительство попало в затруднительное положение. Захваченные
врасплох французы в конце концов признали нового правителя. Были составлены
списки жертв ночи святого Сильвестра. Маленькому Луи Антиошу выплатили
крупную компенсацию. Со своей стороны, Бреслеры сделали все возможное, чтобы
правосудие свершилось. Но о каком правосудии можно было говорить? Убийцы
погибли, а главный виновник происшедшего тогда уже стал президентом Центрально-
Африканской Республики.
Мои слова повисли в предрассветной тишине. Сара прошептала:
- Мне очень жаль.
- Не жалей меня, Сара. Мне же было всего шесть лет. Я ничего не помню. Это
время - большое белое пятно в моей памяти. Впрочем, разве вообще кто-нибудь что-
нибудь помнит о первых пяти годах своей жизни? Все, что я знаю, мне рассказали
Бреслеры.
Наши тела снова сплелись. Розовые, красные, сиреневые краски рассвета немного
смягчили наше неистовство и нашу ярость. Однако наслаждения мы так и не
испытали. Мы не разговаривали. Слова ничем не могут помочь телу.
А потом Сара, совершенно нагая, села лицом ко мне и завладела моими руками.
Она разглядывала самые отвратительные шрамы, гладила пальцем свежие, еще
розовые рубцы от порезов стеклом на складе.
- Твои руки болят?
- Наоборот. Они совершенно ничего не чувствуют.
Она снова начала нежно водить по ним пальцем.
- Ты мой первый гой, Луи.
- Я могу обратиться в твою веру.
Сара пожала плечами. Она ощупывала мои ладони.
- Нет, не можешь.
- Надо только аккуратно отрезать...
- Ты не можешь стать гражданином Израиля.
- Почему?
Сара выпустила мои руки, словно потеряв к ним интерес, и отвернулась к окну:
- Ты никто, Луи. У тебя нет отпечатков пальцев.
На следующий день я проснулся поздно. Я с трудом заставил себя открыть глаза и
рассмотреть комнату Сары, стены из белого камня в солнечных брызгах, маленький
деревянный комод, приколотый кнопками портрет Эйнштейна, показывающего язык.
Книжки карманного формата кучами валялись прямо на полу. Комната одинокой
молодой женщины.
Я посмотрел на свои часы: одиннадцать двадцать, четвертое сентября. Сара ушла
на fishponds. Я встал и принял душ. Долго разглядывал свою физиономию в зеркале,
висящем над раковиной. Щеки ввалились. Лоб сиял матовой белизной, под тяжелыми
веками поблескивали светлые глаза. Возможно, мне это только показалось, но мое
лицо выглядело сильно постаревшим - и жестоким. В считанные минуты я побрился
и оделся.
На кухне я обнаружил записку Сары, подсунутую под коробку с чаем:
"Луи!
Рыбы ждать не любят. Вернусь ближе к вечеру. Чай, телефон, стиральная
машина - все в твоем распоряжении.
Береги себя и жди меня. Удачного тебе дня, мой милый гой.
Сара"
Я заварил чай и начал не спеша его пить, стоя у окна и оглядывая Землю
обетованную. В здешней природе странным образом сочетались бесплодность и
изобилие, за участками иссохшей почвы следовали обширные густо-зеленые
пространства. Местами на земле, словно ссадины, виднелись рыбные пруды,
сверкающие под солнечным ливнем.
Прихватив с собой чайник и подтянув длинный провод телефона, я устроился в
беседке, увитой зеленью, набрал свой номер и прослушал автоответчик. Связь была
плохая, но сообщения я все-таки расслышал. Дюма, серьезный и суровый, желал
узнать новости. Сгорающий от нетерпения Вагнер просил меня перезвонить. А вот
третий звонок меня удивил: это была Нелли Бреслер. Она волновалась обо мне: "Луи,
мой мальчик, это Нелли. Ваш звонок меня очень обеспокоил. Что вы сейчас делаете?
Позвоните мне".
Я набрал номер комиссариата Монтрё. По местному времени там было девять
утра. После нескольких попыток я дозвонился, и меня соединили с инспектором.
- Дюма? Это Антиош.
- Наконец-то! Вы где, в Стамбуле?
- Я не мог остановиться в Турции. Я в Израиле. Могу я с вами поговорить?
- Слушаю.
- Я имею в виду: никто не подслушивает наш разговор?
Я услышал в трубке тихий смешок Дюма. Он удивленно спросил:
- Что происходит?
- Меня пытались убить.
Я почувствовал, что мысли инспектора разлетелись и он не в состоянии их
собрать.
- Кто?
- Двое мужчин. Четыре дня назад. На вокзале в Софии. У них было
автоматическое оружие и инфракрасные очки.
- Как вам удалось уйти?
- Чудом. Но они убили трех ни в чем не повинных людей.
Дюма молчал. Я добавил:
- Эрве, мне удалось прикончить одного из убийц. Потом доехал на машине до
Стамбула, потом на пароме - в Израиль.
- Что же вы такое раскопали?
- Сам не пойму. Но аисты - центральное звено в этом деле. Сначала был Райко
Николич, орнитолог; его зверски убили. Потом пытались уничтожить меня, в то время
как я не интересовался ничем, кроме птиц. А теперь обнаружилась еще и третья
жертва. Я только что узнал, что четыре месяца назад прикончили одного израильского
орнитолога. Это убийство - из той же серии, я уверен. Иддо на что-то наткнулся, как
и Райко.
- Кто были те люди, что на вас напали?
- Возможно, те самые два болгарина, которые расспрашивали Жоро Грыбински в
апреле этого года.
- Что вы собираетесь делать?
- Продолжать то, что начал.
Дюма всполошился:
- Как это - продолжать? Вы должны немедленно поставить в известность
израильскую полицию, связаться с Интерполом!
- Ну уж нет. В Израиле убийство Иддо - дело закрытое. В Софии на смерть
Райко вообще не обратили внимания. Гибель Марселя вызовет побольше шума, ведь
он француз. Однако пока что все это - сплошная неразбериха. Нет доказательств,
только разрозненные факты - слишком рано подключать международные инстанции.
Единственный шанс - расследовать это дело самому.
Инспектор вздохнул:
- У вас хоть есть оружие?
- Нет. Но здесь, в Израиле, раздобыть что-нибудь такое совсем нетрудно.
Дюма молчал, я слышал только его частое дыхание.
- А у вас, Эрве, что новенького?
- Ничего существенного. Я копаюсь в прошлом Бёма. На данный момент, я
думаю, есть только одна зацепка: алмазные прииски. Сначала в Южной Африке,
потом в Центрально-Африканской Республике. Я продолжаю поиски. По другим
направлениям у меня нет никаких результатов.
- Что вы узнали о "Едином мире"?
- Ничего. У них безупречная репутация. Финансовая отчетность абсолютно
прозрачная, работают они у всех на виду, причем весьма успешно.
- Откуда взялась эта организация?
- Она была основана в семидесятых годах Пьером Дуано, французским врачом,
живущим в Калькутте, на севере Индии. Он помогал обездоленным людям, лечил
детей и прокаженных... Дуано решил расширить поле деятельности. Он открыл
общедоступные диспансеры, и эта акция приобрела большой размах. О Дуано
заговорили. Он стал известен во многих странах. Западные медики приезжали, чтобы
помочь ему в работе, ему стали перечислять деньги, и благодаря этому тысячи людей
получили помощь.
- А дальше?
- Позднее Пьер Дуано создал "Единый мир" и основал "Клуб 1001", членами
которого стали около тысячи предприятий и частных лиц, и каждый из них внес
десять тысяч долларов. Вся сумма целиком, то есть более десяти миллионов, была
надежно вложена, чтобы ежегодно приносить приличный доход.
- И какова реальная выгода?
- Этих средств хватает, чтобы финансировать представительства "Единого мира".
Таким образом, дарители могут удостовериться, что их деньги используются
непосредственно на нужды обездоленных, а не на обустройство, к примеру, шикарных
вилл. Прозрачность финансов весьма способствовала успеху "Единого мира". Сегодня
его медицинские центры существуют повсюду. В распоряжении организации целая
гуманитарная армия. В их сфере это кое-что значит.
На линии начался треск.
- Вы можете достать список его центров по всему миру?
- Конечно, только зачем вам...
- И список членов "Клуба 1001".
- Вы на ложном пути, Луи. Пьер Дуано - знаменитость. Он чуть было не
получил в прошлом году Нобелевскую премию мира и...
- Так вы достанете список?
- Попробую.
И снова оглушительный треск.
- Я на вас рассчитываю, Эрве. Я свяжусь с вами завтра или послезавтра.
- Где я могу вас найти?
- Я вам перезвоню.
Кажется, на Дюма все же не стоило особенно рассчитывать. Я снова снял трубку и
набрал номер Вагнера. Немец страшно обрадовался, услышав мой голос.
- Вы где? - завопил он.
- В Израиле.
- Прекрасно. Вы видели наших аистов?
- Я жду их здесь. Я как раз на перекрестке их дорог, в Бейт-Шеане.
- Там, где fishponds?
- Совершенно верно.
- А в Болгарии и на Босфоре вы их видели?
- В этом я не совсем уверен. Я видел несколько больших стай над проливом. Это
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |