Еще медленнее стянул рубашку и сантиметр за сантиметром разорвал ее зубами
пополам, потом обмотал лоскутами ступни. Шаги все приближались.
Я стоял полуголый, растерянный, потный от страха. На мгновение выглянул из-за
столба, потом перескочил на правую сторону и прижался к соседней опоре. Мне
удалось только раз коснуться ногами пола, бесшумно придавив осколки стекла
мягкими матерчатыми подошвами. Ни звука, ни дуновения. Я вновь услышал скрежет
осколков с другой стороны. И тут же прокрался за следующий столб. Между нами
оставалось пять или шесть колонн. Я вновь услышал, как они двинулись вперед. И
кинулся за следующий столб. Мой план был прост. Через несколько секунд я и мои
преследователи окажемся по разные стороны одной и той же опоры. Мне нужно будет
проскользнуть справа, в то время как они пройдут слева. В моем плане было что-то
подсознательное, почти ребяческое. Однако в нем заключался мой последний шанс. Я
медленно наклонился и двумя пальцами поднял кусок штукатурки с торчащим из него
осколком стекла. Миновал один за другим три столба. Внезапно меня словно
парализовало: я услышал человеческое дыхание. Они были там, с другой стороны. Я
отсчитал десять секунд, с первым скрипом шагов метнулся к правой грани
следующего столба и прижался к нему пылающей спиной.
И тут меня насквозь пронзил ужас. Передо мной возник великан в спортивном
костюме, в руке у него блеснул какой-то металлический предмет. Ему понадобилась
доля секунды, чтобы понять, что происходит. В следующую долю секунды в его горло
вонзился осколок стекла. Кровь брызнула и, булькая, потекла по моим сжатым
пальцам. Я выпустил свое оружие, развел руки и поймал тяжелое обмякшее тело.
Присел и подставил падающему великану спину. Этот ужасный маневр удался мне
неожиданно легко: обильно текущая кровь послужила чем-то вроде смазки. Я встал на
колени, опершись руками о пол. Мои бесчувственные обожженные ладони наткнулись
на острые осколки, но боли я не ощутил: увечье впервые сослужило мне добрую
службу. Из тела все хлестала горячая кровь. Вытаращив глаза и открыв рот в немом
крике, я услышал, как второй убийца, ничего не подозревая, прошел дальше. Я дал
неподвижной туше беззвучно сползти по моим плечам, а потом удрал, невесомый, как
страх. И только летя вниз по ступенькам, белым от птичьего помета, я понял, что за
оружие держал в руках убийца: это была высокооборотная хирургическая
электропила, питавшаяся от батареи, закрепленной на поясе великана.
Домчавшись до машины, я тут же рванул с места и плутал среди мокрых кустов,
пока не выехал на асфальтированную дорогу. Полчаса езды по улицам с
односторонним движением и темным проулкам - и я с наслаждением покатил по
автостраде на Стамбул. Я долго летел со скоростью двести километров в час, включив
дальний свет и разгоняя мрак.
Вскоре я уже был недалеко от границы. Мое лицо, наверное, было все в кровавых
пятнах, да и руки тоже. Я взглянул в зеркало: у меня на веках висели запекшиеся
корки, а волосы слиплись от крови - не моей, а того типа. У меня затряслись руки.
Приступы дрожи перешли с конечностей на челюсти. Я вылез из машины. Дождь
полил с удвоенной силой. Я разделся догола, вытянулся и подставил тело ливню,
чувствуя, как мои лодыжки погружаются в прохладную грязь. Я простоял так пять,
десять, пятнадцать минут, омываемый струями дождя, которые уничтожили следы
моего преступления. Потом нырнул в машину, достал сухое белье и переоделся. Раны
на руках оказались неглубокими. Я нашел все необходимое в аптечке, обработал
ладони антисептиком и перевязал их.
Пограничный контроль я прошел без проблем, хотя и опоздал больше, чем на
разрешенные двое суток. И снова помчался вперед. Занимался рассвет. На
придорожном указателе значилось: Стамбул, 80 километров. Я снизил скорость. Через
сорок минут я уже подъезжал к пригородам Стамбула, на ходу роясь в бумагах в
поисках адреса следующего места назначения. На карте все было ясно обозначено.
Еще в Париже, звоня разным людям и наводя справки, я наметил себе
"стратегический" пункт. Наконец, несколько раз повернув, я подъехал к вершине
холмов Бююк Кючук Кенлика, возвышавшихся над Босфором.
С высоты пролив напоминал распростертого на земле неподвижного великана,
скованного путами. Вдалеке виднелся Стамбул с его вытянутыми минаретами и
сонными куполами. Я остановился. Было шесть тридцать утра. Стояла бездонная,
чистая тишина, полная звуков, которые я так люблю: криков птиц, еле слышного
блеяния овец, шелеста ветра в колышущейся траве. Волны все больше и больше
разгорались под лучами солнца. Я поднял голову к небу и надолго застыл, глядя в
бинокль. Ни птицы. Ни тени. Миновал уже целый час, как вдруг на
головокружительной высоте показалось живое, колышущееся облако. То черное, то
белое. Это были они. Огромная стая - тысяча аистов, не меньше - собиралась
перелетать через пролив. Никогда прежде мне не приходилось любоваться подобным
зрелищем. Раскинув крылья и вытянув шеи, птицы словно исполняли великолепный
танец, движимые единой силой, единым стремлением. Они казались широкой легкой
волной, покрытой пеной белых перьев, порывом вольного ветра...
Сопровождаемые моим взглядом, аисты поднялись еще выше в безупречно синее
небо и вскоре стали почти неразличимы. Потом они одним махом перелетели через
пролив. Я подумал о молоденьких аистятах, летевших сюда от самой Германии и
направляемых одним лишь инстинктом. Впервые в жизни они одержали победу над
морем. Я резко опустил бинокль и стал смотреть на воды Босфора.
Впервые в жизни я убил человека.
III
Киббуц для аистов
От Стамбула я направился на юго-запад Турции, к Измиру. Там я сдал
"Фольксваген" местному дилеру компании. Служащие поморщились, увидев, в каком
состоянии автомобиль, но, как и обещали рекламные проспекты, оказались
сговорчивыми. Потом я взял такси до Кушасадаси, крохотного порта, откуда ходил
паром до острова Родос. Было первое сентября. Приняв душ и переодевшись в
гостиничном номере, в семь тридцать вечера я поднялся на борт. Теперь я старался
выбирать неприметную одежду: майку, полотняные брюки, песочного цвета ветровку
с коротким рукавом - и больше не расставался ни со шляпой из гортекса, ни с
солнечными очками, которые служили дополнительной гарантией того, что меня не
узнают. Моя сумка практически не пострадала, как и мой ноутбук. Что касается рук,
то раны на них почти зарубцевались. Ровно в восемь вечера я покинул турецкий берег.
На следующее утро, на рассвете, у подножия родосской крепости я сел на другое
судно, отплывавшее в Израиль, в Хайфу. Мы должны были за сутки пересечь
Средиземное море. Во время всего этого вынужденного круиза я только пил крепкий
чай.
Лицо Марселя, разнесенное первым же выстрелом, изрешеченное тело Йеты,
цыганский малыш, вероятно, погибший от одной из пуль, предназначавшихся мне, -
все эти образы неотступно преследовали меня. По моей вине погибли трое ни в чем не
повинных людей. А я жив. Я все время думал о том, как это несправедливо. Мной
овладела жажда мести. Странно, но тот факт, что я уже убил одного человека, не
занимал значительного места в цепочке моих размышлений. Я стал "человеком,
которого следует уничтожить", идущим навстречу неизвестности, готовым убить или
быть убитым.
Я рассчитывал проследить за аистами до самого конца их пути. По сравнению с
произошедшими событиями миграция аистов могла показаться пустяком. Но ведь
именно эти птицы и вывели меня на дорогу, вымощенную жестокостью. И более чем
когда-либо я был уверен, что они играли в этой истории главную роль. А эти двое, что
пытались меня убить, не были ли они теми болгарами, о которых упоминал Жоро? И
разве оружие моей жертвы - хирургическая электропила - не было напрямую
связано с убийством Райко?
Прежде чем сесть на корабль, я связался из гостиницы с центром "Аргус". Аисты
продолжали свой путь: первая стая птиц добралась до Дортиоля в заливе Искендерон,
на турецко-сирийской границе. Их средняя скорость была значительно выше
рассчитанной орнитологами: аисты легко преодолевали за день расстояние в двести
километров. Утомившись, они должны остановиться на отдых в окрестностях
Дамаска, прежде чем вновь отправиться по привычному маршруту - к прудам Бейт-
Шеана в Галилее, где они в изобилии находили пищу в рыбоводческом хозяйстве.
Туда и лежал мой путь.
Во время плавания по Средиземному морю на меня обрушилась лавина вопросов.
Что я такое узнал, из-за чего меня приговорили к смерти? Кто выдал меня убийцам?
Милан Джурич? Маркус Лазаревич? Сливенские цыгане? Или за мной следили с
самого начала? И какое отношение ко всему этому имеет "Единый мир"? Когда
водоворот вопросов давал мне недолгую передышку, я старался заснуть. Мгновенно
отключаясь под шум волн, я почти тут же просыпался, и вопросы начинали мучить
меня с новой силой.
Третьего сентября в девять часов утра я увидел Хайфу, окруженную пыльным
маревом. Порт, заполненный покачивающимися на волнах судами, простирался от
промышленной зоны до самых жилых районов; верхний город, светлый и безмятежно
спокойный, четко вырисовывался на склонах горы Кармель. На пристани стояло
адское пекло, там суетилось множество людей, вопя и толкаясь локтями, и эта
возбужденная толпа, бурлящая и пропитанная благовониями, напомнила мне
описание восточных базаров из приключенческих романов. Реальность оказалась куда
менее романтичной.
Израиль находился в состоянии войны. Это была война нервов, война на износ,
упорная, скрытая. Война без передышки, отмеченная взрывами жестокости и насилия.
Едва я ступил на землю, эта напряженность сразу бросилась мне в глаза. Сначала меня
обыскали. Тщательно осмотрели мой багаж. Затем подвергли форменному допросу,
усадив в маленьком закутке, отгороженном белой занавеской. Женщина в форме
забросала меня вопросами по-английски. Совершенно обычными. Сначала в одном
порядке, потом в другом. "Зачем вы приехали в Израиль? С кем вы собираетесь
встретиться? Что вы намерены здесь делать? Были ли вы здесь раньше? Что вы
привезли с собой? Знакомы ли вы с кем-нибудь из израильтян?" В моем случае
возникли проблемы. Женщина не поверила в историю про аистов. Она не знала, что
Израиль находится на пути миграции птиц. Кроме всего прочего, у меня не было
обратного билета. "Почему вы ехали через Турцию?" - спросила она, начиная
заметно нервничать. "Как вы собираетесь выехать из страны?" - нажимала на меня
другая женщина, прибывшая на подмогу первой и стоявшая рядом с ней.
После трех часов скрупулезного обыска и многократно повторенных вопросов я
смог, наконец, пройти таможню и попасть на территорию Израиля. Я поменял пятьсот
долларов на шекели и взял напрокат автомобиль. Небольшой "Ровер". Снова мне
пригодились ваучеры Бёма. Служащая подробно рассказала, какой дорогой мне лучше
добраться до Бейт-Шеана, и настойчиво советовала не сворачивать с нее в сторону.
"Вы знаете, путешествовать по оккупированным территориям с израильскими
номерами опасно. Палестинские дети сразу начнут вас оскорблять и забрасывать
камнями". Я поблагодарил женщину за заботу и пообещал не отклоняться от
указанного маршрута.
Снаружи, где не дул ветер с моря, стоял удушливый зной. Стоянка машин
ослепительно сверкала под южным солнцем. Все словно застыло в ярком свете утра.
Вооруженные солдаты в касках и камуфляже, обвешанные всевозможным
снаряжением и рациями, патрулировали улицы. Я показал договор об аренде, пересек
стоянку и нашел свою машину. Руль и сиденье совершенно раскалились. Я поднял
стекла и включил кондиционер. Сверил маршрут по карте, изданной на французском
языке. Хайфа находилась на западе, Бейт-Шеан - на востоке, рядом с иорданской
границей: значит, мне предстояло пересечь всю Галилею, около ста километров.
Галилея... При других обстоятельствах это название погрузило бы меня в долгие
размышления. Я бы во всей полноте насладился очарованием этих сказочных мест,
этой легендарной земли, где появилась на свет Библия. Я тронулся с места и поехал на
восток.
Я мог связаться с двумя людьми: Иддо Габбором, молодым орнитологом,
лечившим покалеченных аистов в киббуце Неве-Эйтан, неподалеку от Бейт-Шеана, и
Йоссе Ленфельдом, директором "Общества защиты природы" - огромной
лаборатории, размещенной поблизости от аэропорта Бен-Гурион.
Один вид сменялся другим: то бесплодная пустыня, то показное радушие
новехоньких поселений. Иногда мне попадался пастух с верблюдами. Под
ослепительным солнцем его коричневая накидка совершенно сливалась с шерстью его
питомцев. Время от времени мне на пути встречались светлые современные городки,
которые ослепляли своей безупречной белизной. Тогда пейзаж не показался мне
привлекательным. Больше всего меня поразил свет, безмерный, чистый,
колеблющийся. Словно мощное огненное дыхание, он, казалось, был способен
поджечь все вокруг, но застыл на ослепительной, трепещущей точке плавления.
Около полудня я остановился в какой-то харчевне. Устроившись в тени, я выпил
чаю, отведал маленьких галет, слишком сладких на мой вкус, и несколько раз набрал
номер Габбора. Он не отвечал. В час тридцать я решил продолжить путь и попытать
счастья на месте.
Через час я доехал до киббуцев Бейт-Шеана. Три деревни, содержавшиеся в
идеальном порядке, обрамляли огромные поля, засеянные сельскохозяйственными
культурами. Путеводитель подробно информировал меня о киббуцах, объясняя, что
речь идет о "коллективных хозяйствах, основанных на коллективной собственности на
средства производства и на коллективном потреблении, при том что доходы не имеют
прямой связи с количеством и качеством труда". "Агротехника в киббуцах, -
сообщалось в конце главы, - вызывает восхищение, ее изучают во всем мире,
поскольку она весьма эффективна". Я катил наугад вдоль нескончаемых зеленых
пространств.
Наконец я отыскал киббуц Неве-Эйтан. Я его узнал по fishponds - искусственным
прудам, в которых разводили рыбу; гладь их горьковато-соленых вод отбрасывала
солнечные блики. Было три часа. Зной не спадал. Я зашел в один из поселков,
состоящий из белых домов, выстроенных в одну линию. Единственным украшением
улиц служили квадратные цветочные клумбы. Кое-где сквозь изгороди виднелись
голубые зеркала бассейнов. Но везде было безлюдно. Ни одной живой души. Даже ни
одной собаки на крохотных улочках.
Я решил пройти вдоль fishponds. Пошел по дороге, проложенной по краю
неширокой долины. Внизу расстилались темные воды прудов. Мужчины и женщины
работали прямо на солнцепеке. Я спустился туда пешком. Меня встретил горький
пряный запах рыбы, приправленный ароматом сухих деревьев, слегка отдающим
золой. На всю округу раздавался оглушительный шум мотора. Двое мужчин грузили
на трактор ящики, полные рыбы.
"Шалом!" - крикнул я им, приветливо улыбнувшись. Мужчины молча уставились
на меня светлыми глазами. У одного из них на поясе висела кожаная кобура, а из нее
торчала коричневая рукоятка револьвера. Я представился по-английски и спросил, не
знают ли они Иддо Габбора. Их лица еще больше посуровели, и тот, что был
вооружен, потянулся к кобуре. И ни единого слова мне в ответ. Стараясь перекричать
трактор, я объяснил им причину своего визита. Я изучаю аистов и проехал три тысячи
километров, чтобы здесь понаблюдать за ними; мне хотелось бы, чтобы Иддо
проводил меня туда, где они обитают. Мужчины переглянулись, все так же храня
молчание. Потом тот, что был без оружия, указал мне на женщину, работающую у
пруда, метрах в двухстах от меня. Я поблагодарил его и отправился туда, где виднелся
женский силуэт. Я почувствовал, как их взгляды неотступно преследуют меня, словно
прицел автоматического оружия.
Я подошел и снова сказал: "Шалом". Женщина разогнулась. Она была молодая, лет
тридцати. Высокая, больше метра семидесяти пяти. Тело худое и жилистое, как
кожаный ремешок, выдубленный солнцем. Длинные пряди светлых волос разлетались
вокруг темного заостренного лица. Ее глаза, полные презрения и недоверия,
внимательно смотрели на меня. Не могу сказать, какого они были цвета, но рисунок
бровей придавал им волнующее очарование: солнечные брызги на хребте волны,
светлые искры в струе воды из кувшина, напоившей землю в теплых сумерках. На
женщине были резиновые сапоги и майка, измазанная грязью.
"Что вам надо?" - спросила она по-английски. Я повторил историю об аистах, о
путешествии, об Иддо. Внезапно, не отвечая мне, она снова принялась за работу,
погрузив тяжелую сеть в темную воду пруда. Ее движения были неловки, и сама она
напоминала мне птицу, отчего по всему моему телу пробежала дрожь. Я выждал
несколько секунд, потом опять заговорил: "Что-то не так?" Женщина выпрямилась и
ответила мне, на сей раз по-французски:
- Иддо погиб.
Путь аистов был залит кровью. Ощутив пустоту в сердце, я пробормотал:
- Погиб? Когда?
- Четыре месяца назад. Аисты как раз возвращались.
- И при каких обстоятельствах?
- Он был убит. Я не хочу говорить об этом.
- Мне очень жаль. Вы были его женой?
- Сестрой.
Женщина вновь наклонилась и принялась вытаскивать сетку, следя за рыбой. Иддо
Габбора убили вскоре после Райко. Еще один труп. Еще одна загадка. И укрепившаяся
уверенность в том, что маршрут аистов - это путешествие в ад без обратного билета.
Я смотрел, как ветер играет светлыми волосами израильтянки. На сей раз она сама
прервала работу и спросила:
- Вы хотели посмотреть на аистов?
- Ну, понимаете... - Теперь, когда погибло столько людей, моя просьба казалась
мне самому по меньшей мере странной. - Я бы, конечно, хотел, но...
- Иддо лечил аистов.
- Я знаю, поэтому и...
- Они прилетают по вечерам туда, за холмы.
Она перевела взгляд на горизонт, потом прошептала:
- Ждите меня в киббуце, в шесть часов. Я вас провожу.
- Я не ориентируюсь в киббуце.
- Там есть маленькая площадь с фонтаном. В том квартале живут "стражи птиц",
birdwatchers.
- Благодарю вас...
- Сара.
- Спасибо, Сара. Меня зовут Луи. Луи Антиош.
- Шалом, Луи.
Я пошел по тропинке, сопровождаемый враждебными взглядами двух мужчин,
стоящих возле трактора. Я переставлял ноги, как лунатик, - ослепленный солнцем,
оглушенный известием об очередном убийстве. Между тем, в тот момент я думал
только об одном: пронизанные светом белокурые волосы Сары воспламенили мою
кровь.
* * *
Меня разбудил щелчок затвора. Я вздрогнул и открыл глаза. Я уснул прямо за
рулем на маленькой площади в киббуце. Люди в гражданской одежде окружили
машину и навели на меня целый арсенал оружия. Среди них были и темнобородые
великаны, и розовощекие блондины. Они переговаривались на восточном наречии,
изобилующем гортанными звуками, - на иврите; у большинства на головах
красовались ермолки - киппы. Они осматривали салон машины инквизиторским
взором. Потом заорали по-английски: "Ты кто? Ты зачем сюда приехал?" Один из
великанов стукнул кулаком по стеклу и прокричал: "Открой окно! Покажи паспорт!"
Для большей убедительности он передернул затвор винтовки. Я медленно опустил
стекло и просунул им паспорт. Здоровяк схватил его и передал одному из своих
товарищей, продолжая держать меня на мушке. Мои документы пошли по кругу.
Внезапно среди гомона послышался женский голос, тихий и суровый. Люди
расступились. Я увидел Сару, расталкивающую локтями великанов. Она отпихивала
их, хлопая руками по оружию, что-то выкрикивая и бранясь. Она выхватила у них из
рук мой паспорт и тут же вернула его мне, продолжая поносить осаждавших. В конце
концов мужчины развернулись и, ворча, шаркающей походкой убрались восвояси.
Сара обратилась ко мне по-французски:
- Здесь все немного нервные. Неделю назад четыре араба убили троих наших
людей из военного лагеря, недалеко от киббуца. Они закололи их вилами, когда те
спали. Я могу сесть в машину?
Мы ехали минут десять. Нам вновь и вновь попадались пруды с черной водой,
скрытые среди высоких трав, зеленых, как рисовое поле. Неожиданно мы очутились на
краю другой долины, и я стал тереть глаза, чтобы убедиться в реальности возникшей
передо мной картины.
Кругом, насколько хватало глаз, тянулись болота, всем пространством которых
завладели аисты. Повсюду сплошные белые перья, острые клювы, и все это волнуется,
плещется, летает. Здесь были десятки тысяч аистов. Деревья гнулись под их тяжестью.
Там, где еще недавно простиралась водная гладь, теперь виднелось множество
намокших птичьих туловищ и шей, согнутых в поисках еды: пернатые шумели и
суетились, жадно утоляя голод. Аисты шлепали по грязи, растопырив крылья;
проворные и меткие, они хватали рыбу острыми клювами. Они ничем не напоминали
птиц из Эльзаса. Они стали тощими и грязными. Теперь им было не до чистки перьев
и не до отделки гнезда. Их занимало только одно: добраться до Африки в нужный день
и час. Я стал свидетелем необычного, с точки зрения науки, поведения птиц,
поскольку европейские орнитологи в один голос уверяли меня, будто аисты не ловят
рыбу, а питаются исключительно мясом.
Машина начала буксовать, попадая колесами в рытвины. Мы остановились и
вышли. Сара сказала просто:
- Киббуц для аистов. Каждый день они появляются здесь тысячами. Набираются
сил, прежде чем преодолеть пустыню Негев.
Я долго смотрел на птиц в бинокль. Невозможно было разглядеть, есть ли среди
них окольцованные. Я услышал над нашими головами легкий, но назойливый шум. На
небольшой высоте одна за другой мчались стаи птиц. Каждый аист, окруженный
ореолом лазури, летел по собственной траектории, скользя в раскаленном воздухе. Мы
находились в самом центре территории, где хозяйничали аисты. Мы уселись в
ложбинке среди сухой травы. Сара обхватила руками колени и положила на них
подбородок. Она показалась мне не такой красивой, как раньше. Ее слишком жесткое
лицо словно иссохло на солнце. Острые скулы торчали как осколки камней. Но
разрезом глаз она напоминала птицу, способную всколыхнуть вашу душу.
- Иддо приходил сюда каждый вечер, - вновь заговорила Сара. - Он
отправлялся в путь пешком, потом долго бродил по болотам. Подбирал раненых и
истощенных птиц и иногда лечил их прямо на месте, а иногда приносил домой. Он
переоборудовал для этого старый гараж. Открыл нечто вроде клиники для аистов.
- Все аисты пролетают через этот район?
- Все без исключения. Они изменили маршрут, чтобы кормиться в fishponds.
- Минувшей весной Иддо не говорил вам, что часть аистов куда-то пропала?
Сара неожиданно перешла на "ты":
- Что ты имеешь в виду?
- В этом году, когда аисты возвращались из Африки, их было меньше, чем
обычно. Наверное, Иддо обратил внимание на это явление.
- Он мне ничего не говорил.
Я подумал о том, не вел ли Иддо дневник, как Райко. И не работал ли он тоже на
Макса Бёма.
- Ты прекрасно говоришь по-французски.
- Мои дедушка и бабушка родились в твоей стране. После войны они не захотели
возвращаться во Францию. Именно они создали киббуцы в Бейт-Шеане.
- Такой прекрасный край!
- Кому как. Я всю жизнь жила здесь, кроме того времени, когда училась в Тель-
Авиве. Я говорю на иврите, по-французски и по-английски. В восемьдесят седьмом
году я получила диплом магистра физики. И все для того, чтобы вновь оказаться в
этом дерьме, вставать в три часа ночи и шлепать по вонючей воде шесть дней в
неделю.
- Ты хотела уехать?
- На какие деньги? У нас тут коллективная система. Все получают одинаково. То
есть ничего.
Сложив руку козырьком и загородившись от последних лучей солнца, Сара
подняла глаза на птиц, пролетавших в розовеющем небе. В тени ладони ее глаза
блестели, как блики на воде в глубине колодца.
- У нас аисты связаны с очень древней традицией. В Библии пророк Иеремия,
убеждая народ Израиля уйти, говорит: "Каждый обращается на путь свой, как конь,
бросающийся в сражение. И аист под небом знает свои определенные времена, и
горлица, и ласточка, и журавль наблюдают время, когда им прилететь..."
- Что это означает?
Сара пожала плечами, не отрывая глаз от птиц:
- Это означает, что я тоже жду своего времени.
Вечер прошел очень мило. Сара пригласила меня поужинать с ней. Я больше ни о
чем не думал, разомлев от неожиданно выпавших мне приятных минут.
Мы ели в саду ее дома, глядя на розовые и алые полосы заката. Она угощала меня
питой - тоненькими круглыми лепешками, которые можно приоткрыть и
обнаружить внутри нечто восхитительное. Я сидел с набитым ртом и утвердительно
кивал всякий раз, когда она еще что-нибудь предлагала. Я поглощал все подряд, как
сказочное чудовище. Израильская кухня нравилась мне во всех отношениях. Мясо
здесь стоило очень дорого, поэтому чаще готовили блюда из молочных продуктов и
овощей. Кроме всего прочего, Сара подала мне китайский чай с ароматными
добавками, заваренный по всем правилам.
Саре было двадцать восемь лет, в голове ее бродили мрачные мысли, а манерами
она напоминала фею. Она рассказывала мне об Израиле. Ее нежный голос как-то не
вязался с отвращением, звучавшим в ее словах. Она не изображала Землю
обетованную как прекрасную мечту, она разоблачала бесчинства, творимые евреями,
их неудержимое стремление завладеть землей, их уверенность в неоспоримости своих
прав, приводящую к несправедливости и жестокости в раздираемой на части стране.
Она рассказала мне о страшных деяниях, совершаемых обеими сторонами: о
перебитых ногах арабов, о заколотых еврейских детях, о вылазках "Интифады". А еще
она нарисовала странный образ Израиля. По ее словам, еврейское государство
представляло собой настоящую лабораторию войны: оно всегда было впереди и по
части радиоперехвата, и по части высокотехнологичного оружия, и по части области
угнетения людей.
Она говорила о своем существовании в киббуце, о тяжелом труде, о том, что едят
они все вместе, что по субботам устраивают вечерние собрания, чтобы принять
"решения, касающиеся каждого". Это коллективное существование, когда один день
похож на другой, сегодня на вчера и, что еще хуже, - на завтра. Она поведала о
зависти, о тоске, о тайном лицемерии, которыми пропитана общинная жизнь. Сара
страдала от одиночества.
Тем не менее она подчеркнула, что агротехника в киббуцах весьма эффективна,
вспомнила о дедушке и бабушке, сефардах по происхождению, - первопроходцах
этого края, основавших первые коммуны после Второй мировой войны. Она
рассказала о мужестве своих родителей, умерших прямо на работе, об их усердии и
воле. В такие моменты казалось, что еврейка борется в ней с обычной женщиной, а
идеалы - с личностью. Ее длинные руки порывисто поднимались кверху, к вечернему
небу, чтобы выразить чувства, кипевшие у нее в душе.
Потом она стала расспрашивать меня о том, чем я занимаюсь, о моем прошлом, о
моей парижской жизни. Я вкратце рассказал ей о годах учебы, а потом объяснил, что
отныне увлекаюсь только орнитологией. Я описал свое путешествие и вновь
подтвердил, что очень хотел понаблюдать за аистами во время их перелета через
Израиль. Моя навязчивая идея не удивила ее: киббуцы Бейт-Шеана служили пунктом
сбора многих birdwatchers. Это любители птиц со всех концов Европы и из
Соединенных Штатов, они поселяются здесь во время миграции птиц и целыми днями
наблюдают за таинственным полетом пернатых, вооружившись биноклями,
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |