Верховная власть алан (I - X вв. ) 10 страница

«Житие епископа Исраиля» представляет «царство гуннов» VII в. как политическое образование, шедшее по пути важных социальных перемен, где явно наметились признаки классового размежевания, где отчетливо выделилась господствующая группа, вступившая в резкий конфликт с жреческой кастой, стремившейся удержать в своих руках политическую власть.

На рубеже VI – VII вв. в Западном Предкавказье на старых оногуро-булгарских землях возникло новое объединение, ядром которого стали родоплеменные группы, ранее, входившие в конфедерацию утигуров. Возглавивший объединение род Дуло выдвинулся в период совместной борьбы оногуро-булгар и алан с каганатом тюрок и, как считает А.В. Гадло, был генетически связан с аланской военной аристократией [55, с. 117 – 118]. В Оногуро-Булгарской конфедерации представитель одного из аристократических родов Кубрат с помощью Византии расправился с проаварской группировкой и попытался, хотя и не совсем удачно, закрепить руководство конфедерацией за своим родом [135, с. 83]. Власть главы нового объединения над племенами, вошедшими в его состав, была столь значительна, что он раздавал их в ленное владение членам своего рода. На короткое время (до середины 50-х гг.) оногуро-булгарская конфедерация подчинила всю северокавказскую степь [130, с. 18]. «Разделение и расселение» народа, «государем» которого был Кубрат, произошло только после его смерти. Столкновение центральной власти с сепаратизмом вождей отдельных родоплеменных групп привело к тому, что в 60-х гг. VII в. она перестала существовать под ударами нового крупного политического образования, возникшего в регионе – Хазарского каганата.

На западном Кавказе процесс консолидации наблюдается у горных абазских (абазинских), восточноадыгских и западноадыгских групп. Попытка объединения абазгских групп – собственно абазгов, санигов и брухов – вызвала в 40-х годах VI в. между социальными верхами этих групп настоящую войну, которая усиленно разжигалась стоящими за ними Византией и Ираном. В начале VII в. Абазгия уже выступает целостным этносоциальным образованием. Восточноадыгские горные группы, известные в грузинской традиции под этнонимом «каскун» (ср. осет «касгон»), а в армянской «гаш, к», на Руси IX – XI вв. – касоги, в течении VI в включают в свой союз население закубанских предгорий. Протоадыгская общность зихов, коренные земли которой лежали к югу от современного г. Туапсе, к 40-м гг. VI в. поглощает прибрежные протоадыгские племена ахеев и эвдусиан и достигает низовьев Кубани. Здесь в VII в. она инкорпорирует сагинов, обитавших к югу от дельты [130, c. 15].

VI в. стал временем «демографического взрыва для того населения северокавказских гор и предгорий, которое принято отождествлять с аланами» [70, с. 131]. На увеличение плотности населения степных и предгорных районов Северного Кавказа указывают материалы могильников Гиляч, Тамгацык, у Вольного аула, с. Брут, с. Октябрьское, с. Мартан-Чу, на р. Березовке, у г. Майского, у г. Пятигорска и др. С VI в. в речных долинах и по линии лесистых предгорий, на возвышенных местах возникает густая сеть городищ с мощными культурными слоями и оборонительными сооружениями. Некоторые городища (Нижний Джулат, Рим-Гора, Нижний Архыз и др.), занимая выгодное положение на пересечении транзитных и местных путей, становились рынками сбыта и обмена товаров, превращаясь постепенно в экономические, политические и культурно-идеологические центры округа [67, с. 103].

Демографический взрыв и увеличение плотности аланского населения имели большие социальные последствия. Возросшая плотность населения вынуждала к более тесному сплочению как внутри, так и по отношению к внешнему миру. К 60-м гг. VI в. политические границы алан переросли границы общности V в.: на западе достигли Большой Лабы, на востоке – верховьев Аргуна [130, с. 16]. Часть занимаемой аланами территории в VI в. была объединена под властью одного вождя – источники того времени упоминают «басилевса» страны, верховного правителя, ведавшего внешними сношениями части аланских племен, вошедших в его конфедерацию. «Это указывает на заметный шаг в консолидации алан и социальный переворот в верхах общества (скоре всего на рубеже 40 – 50-х гг.), в результате которого «соцарствующие» архонты (родовая знать) потеряла прежние функции в управлении» [61, с. 37].

«Марзбан» Асии и «басилевс» Алании. Основная тенденция этносоциального развития VI – VII вв. – формирования предгосударственных объединений – прослеживается отчетливо. Но сколько их было? Исследования последних лет склоняют к мысли о существовании двух таких образований - западного (с центром в верховьях Кубани) и восточного (примыкающего к Дарьялу). Опыт исторических исследований последних лет на материале разных стран показывает, что формированию централизованного государства хронологически предшествует оформление, как правило, двух социальных организмов, как это было, например, в Дании, Швеции, на Руси и Балканах [87, с. 52 – 55; 208, с. 95 – 99; 150, с. 60]. Поэтому выдвинутая исследователями идея о существовании двух аланских образований может быть поддержана.

Древнеармянские историки, начиная с Мовсеса Хоренаци, на Северном Кавказе выделяли две аланские общности: западную и восточную (в местности «Артаз»). Современные исследователи также подтверждают этот тезис. По мнению В.А Кузнецова, уже в V – VI вв. могли существовать два крупных объединения аланских племен – западное и восточное, находившимся во взаимодействии (нередко противоречивом) [77, с. 92]. Если первая территориально тяготела к верхнему течению Кубани, то вторая локализована на верхнем течении Терека. Географическое положение западных алан в верховьях Кубани делало их довольно близкими соседями Лазики и Абхазии, находившихся под контролем Византии. Положение восточных алан близ Дарьяльского прохода и других перевальных путей, ведущих в зависимую от персов Картли, неизбежно побуждало их ориентироваться на Иран.

На основе анализа источников, употребляющих в отношении ираноязычных племен Северного Кавказа разные этнонимы («аланы» и «асы»), отдельные исследователи пришли к следующему выводу: разделение аланского общества во второй половине I тысячелетия на западных и восточных алан, помимо всего прочего, носило и некоторый этнический оттенок. Первым на это обстоятельство обратил внимание М.И. Артамонов, считавший, что «в древности аланы и асы различались между собой и представляли два разных племени» [44, с. 359]. В дальнейшем, В.А. Кузнецов также рассмотрел соотношение этнонимов «аланы» и «асы» как «двух частей одного раннесредневекового народа», подчеркивая сложность проблем их политической и социальной истории, процессов дифференциации и оформления двух, отдельно взятых объединений, со всеми специфическими особенностями и внешнеполитическими связями [169, с. 180]. При этом, западный аланский ареал им отождествляется с собственно Аланией, по «Армянской Географии» занимавшей бассейн верхней Кубани между ущельем Большой Лабы на западе и район г. Нальчик на востоке, включая район Кавказских Минеральных Вод [169, c. 177]. Следует отметить, что византийская историческая традиция прочно связывает этноним «аланы» с бассейном верхней Кубани [11, с. 86]. Что касается восточной Алании или Асии, то ее локализация восточнее верхнекубанской Алании подтверждается Константином Багрянородным (913 – 959 гг.) в его сочинении о церемониях византийского двора: император отличает эксусиократора Алании от архонтов Асии в стране около «Каспийских ворот», т.е. Дарьяльского прохода.[2, с. 244 – 245].

Разделение Алании на западную и восточную специалисты подтверждают и на нумизматическом материале [61, с. 38]. В частности, обращает внимание концентрация византийских монет на западе, иранских – на востоке Алании. Однако следует отметить, что если западная часть аланского общества придерживалась стабильной «провизантийской» политики, особенно во время ирано-византийских войн, то восточных алан (как и савиров) источники упрекают в непостоянстве, не вскрывая причин этого явления. А.В. Гадло, изменчивость внешнеполитической ориентации савиров видит в борьбе за установление наследственной власти внутри объединения. Это привело к конфликтам и поискам внешних союзников [55, с. 88]. То же самое можно сказать и о восточных аланах VI в.

Процесс консолидации восточных алан сопровождался борьбой вождей за первенство в союзе племен. Интересен в этой связи рассказ Мовсеса Хоренаци о том, как армянский полководец Смбат по приказу своего «царя» Арташеса «пошел с войском на землю Аланов на помощь брату Сатиник, потому что отец Сатиник умер и другой, завладев землею Аланов, преследовал брата Сатиник. Смбат опустошил землю его врагов, которых в большом множестве отвел в плен в Арташет». Земля, «откуда переведены пленные, до сего времени называется Артазом» [3, Вып I, с. 33]. Совершенно очевидно, что местность Артаз совпадает с «Ардоз» Кавказских гор, упоминавшейся в Армянской Географии как восточная Алания. Данный сюжет свидетельствует о межплеменных столкновениях, имевших место в восточноаланском обществе. К такому выводу склоняют два фрагмента из «Истории Армении». Противники Арухеанов (некоторые исследователи видят в Арухеанах армянскую интерпретацию аланского Ахсартаггата, что лишний раз подчеркивает высокое происхождение родственников Сатиник) «завладели их землей»; Смбат, придя на помощь брату, «опустошил землю его врагов». Ф.Х. Гутнов считает, что речь идет о двух племенных княжениях, вожди которых, очевидно, стремились к единоличному лидерству и подчинению соседних племен своей власти [61, с. 43].

Л.Мровели и Джуаншер упоминают о вождях алан, призвавших силы из «Хазарети» для похода в Грузию и противоборства с Вахтангом Горгосалом. После поражения остатки аланских дружин отошли в ущелья Центрального Кавказа. «Цари овсетские бежали и скрылись в крепостях Кавказа. Вышли из них послы и заключили мир» [10, с. 63 – 64; 26, с. 82, 85].

На рубеже V – VI вв. в область политического господства восточных алан не входил стратегически важный Дарьяльский проход. По сведениям Прокопия, при императоре Анастасии (491 – 518 гг.) проходом владел «гунн Амбазук», имя которого («амбазук» по-осетин. – «равноплечий») выдает его связь с аланской элитой. Амбазук даже предлагал Анастасию за деньги уступить проход вместе с крепостью. Однако, не имея вблизи Дарьяла союзников, император отказался от этой сделки. После смерти Амбазука «царь» персов Кавад «завладел вратами, изгнав оттуда детей Амбазука» [34, с. 46 – 47].

В этой сложной обстановке восточным аланам все-таки удалось выстоять и консолидироваться. Район Дарьяла вошел в состав восточноаланского ЭСО, в археологии представленного катакомбными могильниками и терско-сунженской группой городищ (относительно недавно, благодаря раскопкам Даргавского могильника (VI – IX вв.) под руководством Р.Г. Дзаттиати, мы обогатились новой суммой данных об истории восточных алан). Данный ЭСО в «Дербенд-намэ» назван страной Ирхан. Согласно анализу А.В. Гадло, владельцы Ирхана в VII – VIII вв. возглавили борьбу горцев Центрального Кавказа с арабской агрессией [112, с. 129 – 130]. В течении VI – VII вв. в условиях постоянной внешней опасности и борьбы за расширение своей этнической территории в горах, межплеменные различия внутри восточноаланского объединения отходили на задний план и уступали место основной линии их этносоциального развития – консолидации.

Свидетельством этому являются мощные заградительные системы, которыми овсы пытались прикрыть освоенные ими территории в предгорной и горной зонах. Так, в Куртатинском ущелье находился Хилакский оборонительный комплекс – стена (общей протяженностью 335 м), укрепленная массивными башнями. Толщина стены в отдельных местах доходила до 3-х м, высота – до 5 м [92, с. 62 – 64]. Анализ раствора стены и башен комплекса, проведенный А.О. Наглером, дал дату 638 г. [179, с. 58]. Тем не менее, некоторые исследователи дату возведения стены относят к VI в. и связывают ее строительство с целенаправленной политикой, проводимой Ираном для защиты своих территорий от вторжений кочевников. Еще одно оборонительное сооружение этой эпохи – мощная заградительная стена в Касарском ущелье. Интересно, что название ущелья восходит, вероятно, к араб. «къасара» – «крепость, замок, дворец», т.е. топоним следует переводить как «крепость – ущелье» [98, с. 198 – 199].

Как уже было отмечено, в V – VI вв. Восточная Алания входила в сферу интересов Ирана. Пытаясь возвести барьер против кочевников, и, вместе с тем, укрепить свое влияние в Армении, Грузии и Азербайджане, правители Ирана в этот период предпринимают целую серию акций, направленных на создание вдоль северной границы государства вассальных владений, ускоряя тем самым естественный процесс имущественного и социального расслоения местных обществ. Строительство мощных крепостей и фортов, переселение на север обитателей глубинных районов страны и превращение их в полувоенное сословие, включение местной аристократии в иерархическую структуру Иранского государства – все это проявление целенаправленной политической линии.

В.А. Кузнецов, ссылаясь на арабского писателя IX в. Ибн-Хордадбеха, отличающегося достоверностью, приводит свидетельство об Алании, вероятнее всего восточной. «Джарби или страны севера составляли четвертую часть Персидской империи под властью спахбеда, который назывался Адарбакан-спахбед; эта четверть заключала в себе, Азербайджан, Армению, Рей…, Аланию и др». Сведения Ибн-Хордадбеха подтверждаются другим источником – «Письмом Тансара», относящимся к VI в. В письме говорится о престолонаследии Ирана: «никто другой, кроме тех, что принадлежат к нашему дому, не должен зваться царем, за исключением пограничья Алана, западного края, Хорезма и Кабула» [2, с. 474]. Вероятно, речь идет о марзбанах (к ним следует отнести и правителя восточных алан) и спахбедах Запада и Хорезма.

Во второй половине I тысячелетия политическая история Восточной Алании тесно связана с возникшим в степях Предкавказья мощным Хазарским каганатом, который «представлял на Северном Кавказе новый, более высокий тип политической и этносоциальной интеграции населявших регион общностей» [130, с. 18]. Хазарский каганат, согласно дагестанской хронике «Дербенд-намэ», выделял Аланию («страна Ирхан») из числа соседних этносоциальных организмов. Свидетельство источника об особом положении Ирхана/Ихрана среди других этнополитических образований Кавказа, связанных с Хазарским каганатом, соответствует сообщению Кембриджского анонима о характере взаимоотношений между Аланией и каганатом, той политической оценке, которую дает Алании этот автор. Он сообщает о традиционном «союзе», существовавшем между аланами и хазарами, возникшем на самом раннем этапе становления хазарского государства, именно он обеспечивал устойчивость и могущество Хазарии.

А.В. Гадло, на основе анализа сведений источника, выделяет в структуре управления «страны Ирхан» следующие должности: глава местной аристократии – правитель страны, глава хазарского войска, размещенного на территории страны, и глава Хазарской администрации. Взаимоотношения между этими представителями верховной власти, в целом, остаются еще недостаточно исследованными. «Причем особенно трудно определить взаимоотношения между двумя последними, поскольку в большинстве версий сведения о них слились, в результате чего возник обобщенный образ верховного наместника кагана – Кульбаха, давшего имя всей провинции» [128, с. 123]. Что касается правителя Ихрана, то он, судя по всему, занимал автономное положение по отношению к Хазарии. Анализ сведений источника дает основание думать, что правитель «страны Ихран» располагал значительной военной силой и внушительным политическим весом, которые определили его особое положение в антиарабской коалиции.

Принято считать, что после возникновения Хазарского каганата аланы оказались в определенной зависимости от хазар, хотя и сохранили свою территориальную целостность. Прямое указание на эту зависимость находим в памятнике еврейско-хазарской переписки. «Все аланы до границ Абхазии… платят мне дань», – говорится в письме хазарского царя Иосифа испанскому сановнику [18, с. 101 – 102]. К этому надо добавить, что в восточных источниках аланы почти всегда поставлены в связь с хазарами. «Надо полагать, что в данном случае мы имеем дело с отражением реального положения – временной политической зависимости алан от хазар» [77, с. 155].

В середине VII в. начались арабо-хазарские войны. Хазары и аланы выступали в них как верные союзники Византии, по мнению М.И Артамонова, спасшую империю от окончательного разгрома [44, с. 202]. Традиционные дружественные отношения алан с Византией, определившиеся еще в ходе ирано-византийских войн, направленный против арабов хазаро-византийский союз и политическая зависимость от хазар сделали участие алан в арабо-хазарских войнах неизбежным. Серьезный военный потенциал алан и их размещение близ важнейших горных проходов должны были быть поставлены на службу интересам Хазарии и Византии. Надо сказать, что привлечение алан (как западных, так и восточных) к участию в этих войнах стоило им крайнего напряжения сил. Так, арабский автор Ибн-ал-Асир под 662/663 гг. сообщает о столкновении арабов со своими противниками: «Мусульмане совершили поход, как против аланов, так и против румов (византийцев), обратили их в страшное бегство и убили несколько их батриков (патрициев – по В.А. Кузнецову) [77, с. 107]. Вероятно, речь идет о представителях военной аристократии алан. Ал-Дахаби автор «Истории ислама» информирует нас, что в 105 г.х. (724 г.) Ал-Джаррах б. Абд Аллах ал-Хаками вторгся в Хазарию через Дарьяльский проход и на следующий год он собрал подати с аланов, как подушную, так и поземельную [2, с. 334]. Комментируя эти события, А.В. Гадло отмечает, что, несмотря на поражение, аланы продолжали оказывать арабам сопротивление [55, с. 167].

Процесс консолидации западных алан, как уже было упомянуто, завершился на рубеже 40 – 50-х гг. VI в. социальным переворотом, в результате которого родоплеменная знать («соцарствующие архонты») была отстранена от управления. В источниках неоднократно упоминается независимый правитель («повелитель», «глава», «басилевс») Саросий. Аланский правитель упоминается неизменно как сторонник Византии. Впервые византийские авторы говорят о нем в 558 г., когда Юстиниан, сын Германария, константинопольский военачальник в Колхиде, получил от него письмо. Саросий выступил посредником «царя» аваров (новых азиатских тюркоязычных кочевников), пожелавшего установить отношения с империей [21, с. 47].

Авары, несомненно, знали о провизантийской политике Саросия и тесных связях западных алан с Константинополем. Посодействовав союзу авар и греков, Саросий тем самым оказал услугу Византии. В итоге аваро-византийских переговоров был заключен союз, и авары должны были «действовать против врагов Византии», в частности при участии аваров были разгромлены гуннские племена утигуров и салов, а в Предкавказье «сокрушили силы савиров» [77, с. 92]. Однако в Предкавказье авары надолго не задержались и под давлением Тюркского каганата вскоре откочевали на Дунай. По мнению Л.Н. Гумилева, косвенной причиной отхода аваров на запад было то, что «верный союзник Византии аланский князь Саросий» не мог больше оказывать аварам поддержку [58, с. 38].

Союзнические отношения с VI в. подкреплялись раздачей денежных субсидий аланам со стороны Византии. Согласно Агафию в 554 – 555 гг. византийский военачальник Сотерих, прибыл с миссией в Лазику. для раздачи императорских денег «соседним варварам». Для этой цели было решено передать уже упоминаемую крепость Бухлоон, находящуюся на земле мисимиан, аланам «… чтобы послы более отдаленных народов, собираясь там, получали субсидии и чтобы больше не было необходимости привозящему деньги огибать предгорья Кавказских гор и самому идти к ним» [13, с. 322 – 323]. Бухлоон занимал чрезвычайно выгодное стратегическое положение на стыке Алании, Лазики, и Сванетии и мог иметь влияние на византийские коммуникации на севере Кавказа. Когда в 552 г. Сванетия подчинилась Ирану, возникла опасность того, что персы, захватив Бухлоон, могли легко перерезать дороги на Северный Кавказ (в первую очередь на Клухорский перевал) и оторвать аланских союзников от Византии. В.А. Кузнецов считает, что передача крепости аланам может быть истолкована как выражение политического недоверия к мисимианам и напротив – доверия к аланам как более надежным союзникам [77, с. 106]. Следует отметить, что передача Бухлоона состоялась во время правления верного союзника Византии – аланского вождя Саросия.

Большинство исследователей видят в Саросии главу западной аланской конфедерации. Возможно его имя – производное от титула сар-и-ос («глава овсов») [61, с. 39]. Согласно анализу В.Б. Ковалевской, территория конфедерации Саросия охватывала верхнюю Кубань, Пятигорье и современную Балкарию – только здесь оставались в то время неподвластные Ирану перевальные пути, а в них и была в первую очередь заинтересована Византия. О силе и влиянии Саросии свидетельствует желание византийского посла к тюркам Земарха на обратном пути представиться правителю Алании. Сопровождавших его тюрков Саросий разоружил и только тогда подпустил к себе. Зная, что в Сванетии находился в засаде персидский отряд, он посоветовал Земарху воспользоваться другим перевалом – «Даринской дорогой», северокавказским участком знаменитого «Великого шелкового пути».

Последний раз правителя алан Саросия упоминает Феофан в событиях, относящихся к 571 – 572 гг., когда аланы приняли участие в войне с персами [11, с. 48]. В этот же период, согласно источникам, происходит сближение восточных алан и савиров с Византией, которые направляют в Константинополь свои посольства. Вероятнее всего это сближение произошло под влиянием того же Саросия. В целом, надо отметить ту твердую политику, которую проводил аланский правитель, по мнению Ф.Х. Гутнова, несомненно, опиравшийся на прочные тылы. Анализ социально-экономического положения Западной Алании подтверждает эту мысль.

Правление Саросия совпало со временем демографического «взрыва» в аланском обществе в VI в. Значительные массы населения появляются в горных и предгорных зонах. Поэтому появление серии поселений с системой строго продуманной организации обороны по всем горным долинам, уходящим к перевальным путям, не выглядит случайным. В.Б. Ковалевская связывает их возникновение с деятельностью Саросия [70, с. 133 – 135]. Следует отметить, что единообразие памятников Западной Алании заметнее, чем восточной; византийское влияние здесь сильнее. Кроме этого, немаловажное значение для усиления западноаланской конфедерации приобретал ряд других факторов.

Как уже упоминалось, ирано-византийская война заставила изменить трассу «Великого шелкового пути» и направить его в обход Ирана через северокавказские земли. Эксплуатация крупнейшего международного торгового пути позволила местной социальной верхушке в западноаланском ЭСО быстро обогащаться, что, в конечном счете, вело к ускоренным (сравнительно с восточной частью Алании) темпам социально-экономического развития и форсировало процесс классообразования. Усиленный приток значительных материальных ценностей связывается с практикой наемничества, и не случайно во многих могильниках этого времени встречается масса дорогих ювелирных изделий, в основном византийского или причерноморского происхождения [77, с. 98].

Участие военных группировок алан (как западных, так и восточных) в ирано-византийских войнах способствовало все большему отрыву военной аристократии от массы рядовых соплеменников, укреплению их позиций. «…Войны усиливали власть верховного военачальника, равно как и подчиненных ему военачальников; установленное обычаем избрание их преемников из одних и тех же семейств мало-помалу… переходит в наследственную власть … закладываются основы наследственной королевской власти и наследственной знати» [101, c. 184]. Это высказывание, относящееся к истории формирования «варварских» государств в Западной Европе, вполне приложимо к ряду раннесредневековых северокавказских обществ, в том числе к западноаланскому ЭСО.

3.1.2. Формирование аланских протогосударственных объединений. Легитимизация новых форм власти

Исследование социальной структуры аланского раннесредневекового общества приводит к выводу о формировании в VI – IX вв. на базе западного и восточного ЭСО предклассовых общественных структур. В этой связи значительный интерес представляет выделение вождества как одной из форм племенной организации, внутри которой основную роль приобретает централизация власти в руках племенного вождя. При такой организации общество сразу же переходит к жесткой внутренней структуре и стремится к расширению своей территории.

Термином вождество в научной литературе обозначается такой тип социально-политической организации, который упрощенно можно охарактеризовать следующим образом: это социальный организм, состоящий из группы общинных поселений, иерархически подчиненных центральному, наиболее крупному из них, в котором проживает правитель (вождь) [72, с. 91]. Последний, опираясь на зачаточные органы власти, организует военную, экономическую, редистрибутивную, судебную и религиозно-культовую деятельность общества. Первоначально термин использовался для обозначения только социополитической организации, но сейчас им нередко пользуются и в более широком смысле для обозначения позднепервобытного, предклассового общества в целом.

Вождество как политическая структура универсально. Современные представления об основных характеристиках вождеств базируются на гигантском количестве этнографического материала, собранного исследователями практически во всех частях света. Это дало право считать, что нет такого государства (если не считать те вторичные образования, которые пришли на смену существовавшим ранее), которое в своем поступательном развитии от догосударственных форм к государственным не прошло бы через этап протогосударства-вождество [119, с. 175].

В качестве основных критериев вождества выделяют следующие показатели:

централизованная структура управления;

стратификация и дифференциация культуры на элитарную и народную;

зародышевые формы иерархической власти;

редистрибутивная система;

большая численность населения;

общая идеология и ритуалы;

отстранение от непосредственного управления основных масс производителей;

наличие протогородов.

Среди обстоятельств, сочетание которых могло также способствовать процессу генезиса протогосударства, – конфликты и соперничество лидеров, борьба за контроль над ресурсами, стремление к получению максимально возможного экономическому эффекту. Все эти факторы, в конечном счете, легко вписываются в единую систему действий, сводящуюся к постепенному преобразованию престижной экономики, основанной на принципе реципрокности, в редистрибуционную, характерную для более развитых структур, начиная с вождества. Отсюда – один шаг до контроля над коллективными ресурсами (землей, водой, угодьями, и т.п.). Во главе такой структуры оказывается наиболее удачливый из кандидатов в политические лидеры, который в соперничестве с другими достиг наивысшего успеха, и сумел утвердиться в этом качестве. С ростом населения обостряется соперничество за земли, причем захват вождями (в нашем случае военными предводителями) более слабых соседей с присоединением их к себе есть акт политического соперничества в борьбе за контроль над жизнеобеспечивающими ресурсами, который приводит к возникновению вождества [119, с. 160].

У ряда исследователей прослеживается тенденция рассматривать понятие «вождество» и «военная демократия» как синонимы. Н.Н. Крадин весьма убедительно провел разбор этих двух дефиниций, указав на определенные различия между ними [163, с. 19 – 21]. Военная демократия как тип общества - это горизонтально организованная политическая структура. В ней динамически сосуществуют три равноправных органа управления: народное собрание (или собрание воинов), совет старейшин и вождь. Военно-демократическое общество – это только один из возможных вариантов происхождения государственности, т.н. «военного» пути политогенеза [73, с. 143 – 148]. В процессе эволюции она трансформируется в «военно-иерархические» и «военно-олигархические» структуры.

Вождество в сравнении с обществами уровня военной демократии выглядит как более развитая форма социально-политической организации. Оно более централизованно, здесь более ярко выражена иерархия поселений, социальная стратификация общества. В вождестве народ отстранен от управления, тогда как в племенном обществе народное собрание наряду с советом старейшин и институтом вождей является важным механизмом выработки и принятия решений. «В обществах уровня вождеств существует иерархия власти, социальная стратификация, редистрибутивная система, получает развитие культ вождей» [163, с. 20 – 21].

Племенное общество уровня военной демократии обладало более примитивной системой управления власти, чем вождество. Оно характеризовалось больше декларируемой, нежели реальной иерархией, более эгалитарной социальной структурой, отсутствием редистрибутивной системы, а институт вождей (верховных) только начинает складываться. В целом, понятия «вождество» и «племя» (общество уровня военной демократии) соотносятся как более развитая структура и генетически связанная с нею, но менее развитая форма.

Дата добавления: 2015-08-27