Верховная власть алан (I - X вв. ) 9 страница

Чрезвычайно интересен культ Ареса – бога войны, персонифицированного в образе меча. Только ему скифы воздвигали святилища, да и жертвоприношения в его честь, по Геродоту, отличались своеобразием. «В каждой скифской области по округам воздвигнуты такие святилища Аресу: горы хвороста нагромождены одна на другую на пространстве длиной и шириной в три стадии (1 стадия = 177,6 м), в высоту меньше… На каждом таком холме водружен железный меч. Это и есть кумир Ареса. Этому мечу ежегодно приносят в жертву коней и рогатый скот, и даже еще больше, чем другим богам» [8, с. 202].

Божество войны весьма почиталось и аланами. По свидетельству Аммиана Марцелина (IV в.), аланы поклонялись мечу, воткнутому в землю [4, с. 305]. Каких-либо сведений об этом культе источники не приводят, но интересные параллели ему можно привести из нартовского эпоса. Среди персонажей есть герой, который отличается от других, например Урызмага и Шатаны, тем, что не является «социальным типом» (Ж. Дюмезиль) – это Батрадз. Герой фольклора осетин – далекий собрат грозовых богов индоиранского пантеона. Дух грозы Батрадз не живет среди нартов. Он либо летает по воздуху, либо отдыхает на небе у небесного кузнеца Курдалагона. Среди землян он появляется только для того, чтобы совершить подвиг, «спуск» стального героя это каждый раз зримый образ молнии. В эпосе осетин красочно описывается борьба бога-воина Батрадза с другими божествами, которых фольклорный памятник называет зǽдтǽ ǽмǽ дауджытǽ. Где он настигал их, там и убивал [27, с. 245 – 247]. Несомненно, что перед нами фольклорное отражение реальных событий истории алан – противостоянии христианства и военной идеологии.

На протяжении I тысячелетия н.э. влияние военной аристократии все более возрастало. Укрепление ее позиций в аланском обществе привело к возникновению дружинного культа в VIII в. Имя этого культа неизвестно, как и его место в языческом пантеоне алан. Можно лишь предположить, что с усилением позиций военной аристократии и формированием единоличной власти военного вождя предпринимались попытки преобразовать и пантеон, поставив на первое по значимости место бога войны. Военное божество, как отмечает А.Р. Чочиев, обнаруживает тенденцию стать универсальным богом формирующегося государства и патроном его органов публичной власти [99, с. 217].

Аналогичные процессы протекали во многих позднепотестарных обществах. Выделение господствующего класса требовало идеологического обоснования, каковой цели и служили реформы, включая и религиозные. В этом смысле история Анахарсиса и Скила – явление не случайное, как не случайно и то, что у скифов именно с VII – VI вв. до н.э. появились первые богатые погребения. Вероятно, за убийствами Анахарсиса и Скила лежал конфликт между носителями светской и религиозной власти [97, с. 247] – «цари» скифов предприняли попытку провести религиозную реформу. У славян во времена Игоря (913 – 945 гг.) также была предпринята неудачная попытка религиозной реформы с целью утверждения культа Перуна, чьим именем клялась царская дружина. В начале 80-х гг. X в. реорганизацию языческого пантеона славян провел Владимир, поставив во главу богов того же Перуна. Однако и эта реформа не прошла. Новая религия оказалась искусственной в буквальном смысле слова, народ ее не принял, и она не смогла успешно функционировать [136, с. 167].

В целом, как отмечает С.А. Токарев, эпохе раннеклассовых обществ соответствуют «национальные» и «государственные» религии. Они разнообразны, но схема их оформления едина. Через слияние и обобщения отдельных родоплеменных культов складывается единый пантеон. Обособление национально-религиозных социальных организмов имело чрезвычайно важную сторону: консолидация создавала функцию внутренней солидарности ЭСО – т.е. затушевывались внутренние социальные противоречия [198, с. 98 – 100].

Ряд исследователей склонны предполагать существование у алан языческих жрецов. Сообщение об аланских жрецах встречается у Аммиана Марцеллина в IV в.: «О будущем они гадают странным образом: собирают прямые ивовые прутья, в определенное время раскладывают их с какими-то тайными наговорами и таким образом ясно узнают, что им предвещается» [4, с. 305]. Это упоминание наталкивает на сравнение со скифскими жрецами, также гадавшими при помощи связки прутьев [204, с. 41 – 50]. Совпадение способов гадания свидетельствует о преемственности традиций.

Конечно, функции аланских жрецов были многообразны и не сводились только к гаданию на ивовых прутьях. В связи с этим, определенный интерес представляет исследование антропоморфных амулетов, которые обычно связывают со жреческой кастой. Амулеты представляли собой бронзовые мужские фигурки с характерным для ритуального танца положением рук и ног и выраженными фаллическими чертами. Такие антропоморфные амулеты появляются в гуннскую эпоху, бытуют не только на Северном Кавказе, но, также и в Крыму в Северном Причерноморье. Иногда мужские фигурки в той же позе вписываются в солярный круг – символ солнца. В аланском могильнике VI – IX вв. Камунта эти мужские фигурки встречаем уже на кожаных амулетах-ладанках в виде вышивки [77, с. 295]. Мужские фигурки в сходной позе ритуального танца, но обрамленные в рамку были найдены при раскопках в с. Рутха, ст. Змейской в Северной Осетии и с. Колосовка в Краснодарском крае [204, с. 41 – 51]. По предположению В.А. Кузнецова, эти фигурки изображают языческих жрецов и связаны с очень архаичным фаллическим культом плодородия, «корнями своими уходящим в недра кобанской культуры» [77, с. 296].

Чрезвычайно интересны магические ожерелья и пояса, вероятно, принадлежавшие жрецам. На Северном Кавказе наиболее известно два: из Харачоевского могильника VII – VIII вв. в горной Чечне (ожерелье с набором разнообразных амулетов) и из скальных катакомб примерно того же времени близ с. Хасаут в восточной Карачаево-Черкесии. Последняя находка, обнаруженная на территории раннесредневековой Алании и хранящаяся в Государственном Историческом музее в Москве, бегло описана А.П. Руничем [189, с. 174], и Т.М. Минаевой [81, с. 103]. Культово-магический характер пояса вероятен, но расшифровка значения каждого закрепленного на нем элемента требует специального исследования. Бесспорными амулетами представляются археологам фигурки лошади и коричневая с полосками гантелеобразная бусина. Очень интересны загадочные деревянные предметы из подвешенного мешочка; резьбой и, в частности, фигурой креста они напоминают жертвенные деревянные предметы из осетинских дзуаров [77, с. 297].

Таким образом, несмотря на известную гипотетичность сказанного выше, мы можем предполагать существование языческих жрецов у алан. Каким было их общественное положение сказать трудно, в источниках практически не встречается упоминаний о представителях жреческой касты. Тем не менее, следует признать возможным выделение аланского жречества в социальную прослойку, занимавшую определенное место в структуре верховной власти Алании. Это весьма вероятно уже с учетом того, что у скифов жречество было обособленным. Согласно некоторым этнографическим исследованиям, выделение жречества в особое сословие происходит в эпоху разложения первобытнообщинных отношений, формирования классов и сословий, что согласуется с уровнем общественного развития раннесредневековой Алании.

Наличие жрецов предполагает наличие святилищ. Выявление их – в известном смысле, удача, ибо они обычно располагались вне населенных пунктов, как сейчас можно увидеть у осетин и других северокавказских народов. Однако некоторые святилища функционировали на территории городищ, и в таких случаях они легко обнаруживаются в ходе археологических раскопок. Одно из них святилище огня и солнца на Алхан-Калинском городище и Юцком поселении, а также вероятный грандиозный храм огня и солнца на Нижне-Архызском городище [77, с. 287]. Заслуживает внимания исследования О.В. Милорадович знаков на керамике Верхнего Джулата [177, с. 231 – 232]. На городище, в котором вскрыто семь культовых зданий, найдена керамика с определенными знаками – клеймами. Одним из самых распространенных клейм Верхнего Джулата является крест в круге – крест, вписанный в круг, колесо, крест с S-видно загнутыми концами. По мнению автора, эти символы связаны с культами солнца и огня, хорошо известными в различных районах, в том числе, и на Кавказе.

Оформление классов-сословий, протогосударств и классовых обществ сопровождалось яростной борьбой между старой родоплеменной властью и новой, военной по происхождению, аристократии. Победа последних вызывала необходимость проведения религиозной реформы. Так, например, в конце VI в. острый конфликт разгорелся в гуннском обществе. Глава военной аристократии Алп-Илитвер вместе со своими сторонниками вышел из повиновения жреческой касте и лишил ее приношений и жертв; вскоре «жрецы и кудесники» были заключены в оковы и преданы суду [55, с. 144 – 146]. В памятнике «Еврейско-хазарской переписки» отражена социальная борьба внутри хазарского племенного объединения, связанная также с религиозными противоречиями. Некий «военачальник» – его имя источник не называет, но сопоставление источников позволяет с полной достоверностью предполагать, что речь идет о Булане, – после «долгого времени» правления превратился в «главного князя», т.е. по существу узурпировал власть, принадлежащую до этого, очевидно, выборному главе старейшин. Не довольствуясь этим и понуждаемый своим кланом, он попытался провести реформу, которая дала бы ему право закрепить власть «главного князя» за своим родом. Булан начал свою деятельность с того, что удалил из страны «гадателей и идолопоклонников», т.е. с удара по жреческой касте, обычно тесно связанной с родовыми институтами [129, с. 24].

У алан, как уже отмечалось, военная аристократия, в VII – VIII вв. все более прибирая власть к рукам, также стремилась реорганизовать языческий пантеон. В эпосе осетин, как говорилось, этот процесс отразился в борьбе Батрадза (бога-воина) с древними божками. Развитие событий было подкорректировано распространением у алан христианства.

В V – VII вв. протекал первый и самый трудный этап процесса взаимной адаптации военной идеологии и христианства в аланском обществе, сопровождающийся процессами седентаризации и ассимиляции. Этническое противостояние оседлости и кочевничества сменилось социальным в рамках образовавшихся в V – VII вв. единых ЭСО. Смешанный состав дружин, на протяжении веков совершавших набеги, более всего способствовал заимствованиям в оседлую среду агрессивных установок кочевничества. В этих условиях, когда размежевание социальных сил все больше проявлялось, военная идеология становилась идеологией социальной непримиримости.

Предложенное объяснение можно подкрепить параллелями из истории формирования в Подунавье раннефеодального венгерского государства, отмеченной процессами седентаризации и этнического синтеза кочевников и земледельцев. Тогда в ряде районов ареала существования местных племен сложились отношения господства – подчинения, характерные для раннеклассовых обществ. Устраняя (или ассимилируя) на этих землях местный господствующий класс, социальная верхушка мадьяр могла использовать сложившиеся социальные структуры для своего превращения в господствующий класс раннефеодального общества [202, с. 194]. Именно эти районы и стали главным очагом формирования Венгерского раннефеодального государства. Те же места, где мадьяры имели возможность сохранять традиционный полукочевой быт, стали центром сопротивления, формирующимся раннефеодальным порядкам, именно здесь в XI в. происходили так называемые языческие восстания.

На Северном Кавказе, в результате седентаризации, социальная база военной аристократии несколько сузилась (интересы массы недавних кочевников-воинов теперь все больше сближаются с интересами автохтонов), социальное и идеологическое противоборство сильно обострилось. Одним из проявлений этого явилось жестокое преследование ранних христиан в Алании и за ее пределами.

Только с VII в. выгоды христианства как идеологии социального смирения стали осознаваться потестарными структурами, и очаги его появились в самой Алании. Дружинный строй военно-иерархического общества «приспособил» для своих нужд символику и риторику христианства, способствуя его перерождению. Язычество «контрабандно» проникало в христианство [82, с. 5 – 6]. Подобные изменения в религиозной жизни, связанные с осознанием выгодности новой христианской идеологии наблюдались во многих «варварских» королевствах в период раннего средневековья в Европе. Так, например, христианизация лангобардов в Паннонии имела важные политические и социальные последствия: она послужила основой укрепления авторитета королей и военачальников [141, с. 132]. Переход от язычества к арианству и обратно, принятие христианства по католическому обряду, отход от христианства официального направления – все эти изменения в религии зависели от политической ориентации военачальника и настроения в войске.

В начальный период установления контактов интерес аланской военной аристократии к христианству также стимулировался дипломатическими соображениями в быстроменяющейся политической ситуации. «Начавшееся идеологическое контактирование с христианским миром было, по-видимому, своего рода необходимой дипломатической уступкой христианским соседям, диктовавшейся реальностями исторической обстановки» [99, с. 263]. Бесперспективность ориентации на поиск надежных союзников в зоне степи, ситуация в которой быстро менялась, очевидно, была уже хорошо осознана. Прогрессирующая седентаризация, в свою очередь, вынуждала искать сильных союзников на другом фланге аланской конфедерации, что должно было противопоставляться нестабильному положению в степи. В то же время ортодоксальность кочевнической идеологии должна была смягчаться ввиду всевозрастающей роли оседлости в хозяйстве алан.

Нетрудно заключить, что в процессе седентаризации, в осложнившейся внутренней обстановке, должны были сложиться «консервативные» (тяготеющие к степи) и «прогрессивные» (оседавшие на землю) группировки Последние ориентировались на христианские центры – страны Закавказья и Византию. Борьба между ними, а фактически эта была борьба за власть в процессе укрепления аланской политической организации, часто принимала очень жестокие формы. Отдельные дошедшие до нас сведения, свидетельствуют, что приверженцы христианского учения, по крайней мере, в период до VII в. жестоко преследовались. Даже к тем из них, кто принимал христианскую веру за пределами Алании и образовывал аланские скиты вне ее территории, снаряжались экспедиции с целью вернуть их на родину в лоно исконной религии, а в случае упорства и сопротивления отступники предавались мечу [99, с. 277; 167, с. 30 – 31].

Драматичный эпизод, связанный с христианизацией части алан, относится к первым векам н.э., когда дочь аланского «царя» прекрасная Сатиник (отождествляемая с нартовской героиней Сатаной) вышла замуж за армянского царя Арташеса. С ней из страны алан прибыла группа сородичей, 18 из них («мужи благородного происхождения») восприняли христианское учение от святых Воскянов, учеников апостола Фаддея. После обряда крещения у истоков Евфрата, у подножия горы Цахкват, «новообращенные» аланы во главе с Баракадом, нареченным при крещении Сукиасом, отправились отшельничать на гору Сукав [93, с. 40].

После смерти аланского «царя» Шапуха, знавшего Баракада и его товарищей, у алан «воцарился» Гигианос (Дадианос). Он узнал, что некоторые бывшие аланские военачальники много лет назад отправились в Армению вместе с царевной Сатиник и живут там, исповедуя христианскую веру. Аланский вождь отправляет в Армению отряд опытных воинов во главе с полководцем Барлахом. Задача, поставленная перед ним, – убедить Сукиасянцев вернуться обратно в Аланию, а если они не захотят это сделать предать всех мечу. Барлах выполнил поручение: разыскав гору, где находились «святые», он предложил им вернуться [167, с. 30]. Происходит любопытный диалог между Барлахом и Сукиасом, где последний подтверждает, что он из Алании и что он был «вторым сановником государства» Сукиасянцы проявили твердость и решили в Аланию не возвращаться, после чего были зарублены мечами своих единоплеменников [1, с. 244].

Следует отметить, что в «Истории Армении» Моисея Хоренского и в «Житие Сукиасянцев» есть некоторые общие моменты в связи с описанным выше отрывком. Это – сообщение о смерти аланского царя и о каких-то внутренних политических переменах, происшедших в Алании с приходом нового «царя» Гигианоса. Мовсес Хоренаци говорит, что «после смерти отца Сатиник, другой, завладев страною аланов, преследовал брата Сатиник» [3, Вып. I, с. 32].

«Житие Сукиясянцев» является ценным источником. Особое его значение состоит не только в описании христианизации группы алан, но и в отражении некоторых фактов, касающихся внутренней жизни Алании. При рассмотрении сведений «Жития» перед нами возникают картины острых междоусобиц между аланскими родоплеменными вождями, именуемыми в источнике царями, и кровавой борьбы за власть. Нельзя не отметить, при этом, насколько серьезно отнеслась аланская верхушка к «отступникам», находившимся достаточно далеко за пределами Алании, снарядив экспедицию с целью возвращения их в лоно исконной религии.

Хотя указанные события происходили достаточно далеко за пределами Алании и коснулись лишь небольшой группы лиц, пострадавших за веру, процесс христианизации алан получил должный импульс. «Возможно, уже тогда произошла первая корректировка аланского пантеона в сторону христианизации, хотя в рассматриваемое время, христианство не затронуло широкие народные массы в Алании и не пустило глубоких корней» [93, с. 40 – 41]. Социальная опора классовой христианской религии – класс феодалов – еще не сформировался, а возникновение в середине VII в. мощного хазарского каганата, подчинившего (политически) Аланию, явилось сильным сдерживающим фактором как для экономического и социального ее развития, так и для укрепления в ней христианства.

Сказанное, однако, не означает, что приобщение алан к новой вере не велось последовательно и настойчиво. Так, С.П. Шестаков приводит интересный эпизод, связанный с пребыванием на Северном Кавказе, на границе Абхазии и Западной Алании, одного из столпов православия Максима Исповедника с двумя своими учениками (Анастасий монах и Анастасий апокрисиарий). События относятся к 662 г. В результате каких-то местных усобиц Анастасий апокрисиарий попадает в крепость Схемарий, а оттуда в крепость Тусуме. «В крепости, именуемой Тусуме, расположенной выше хутора Мохес, на границах области Апсилии, на востоке Понта, у самой подошвы кавказских гор, близ страны христолюбивых авазгов; у племени алан, около пяти миль от поместья Зихахория, т.е. резиденция истинно христолюбивого патриция и правителя той самой области Алании – Григорий» [167, с. 33].

К сожалению, локализовать эти пункты на местности не представляется возможным, хотя несомненно, что речь идет о западном аланском ЭСО и о его правителе. Важно то, что, как отмечает В.А. Кузнецов, «мы имеем высокой достоверности документ, показывающий, с одной стороны, глубину связей между западной частью Алании и Абхазией, с другой стороны, дающий прямые указания на наличие христианства у какой то части алан (у социальной верхушки), управляемым «христолюбивым патрицием», носящим христианское имя Георгий» [167, с. 33].

В недавно вышедшем обобщающем труде по истории христианства на Северном Кавказе, В.А. Кузнецов, продолжая анализировать вышеприведенный фрагмент, обратил внимание на «явную конфессиональную неустойчивость и даже борьбу: правивший Аланией, очевидно недоброжелательный к христианству и дважды оттуда изгнанный властитель уступает место «богобоязненному» христианину Григорию, который приближает к себе христианского миссионера» [78, с. 30]. Смена властителей символична – она отражает противостояние христианской религии и традиционных верований в лице представителей аланской раннесредневекой элиты.

Археологические материалы, относящиеся к обозначенной теме исследования, также незначительны. Одни из немногих находок: каменный крест с греческой надписью VIII в. из окрестностей Кисловодска, изображения креста в одной из скальных катакомб Рим-горы и изображение крестов на стенах пяти катакомб местности Песчанка у Нальчика. Эти материалы подтверждают спорадический характер проникновения христианства к аланам во второй половине I тысячелетия.

Процессу сближения религии алан с христианством мешала также и обстановка в степи, где беспрестанные приливы кочевых орд вынуждали к постоянной мобилизации военных сил, что способствовало консервации военного быта и установок воинственности. Трудности утверждения новой религии отчетливо прослеживаются в нартском эпосе. Как уже упоминалось выше, борьба военного культа с христианством в эпосе особенно выпукло предстает в борьбе Батрадза с представителями новых небесных сил. Языческий военный бог Батрадз (Батыр-Ас) ведет с христианством войну привычными средствами, уничтожая святых «георгиев» и «илиев» целыми группами [102, с. 61], точно так же он поступает с языческими божками (зǽдтǽ ǽмǽ дауджытǽ).

Интересным археологическим подтверждением длительного сосуществования христианской религии и традиционных верований является городище Гиляч, расположенное на скалистом хребте между р. Большой и Малый Гиляч. На склоне скалы, по направлению к городищу, стояла маленькая церковь, от нее на вершину шла выложенная из камня лестница. Сооружение на скале обособлено от остального поселения. Городище окружено множеством могильников. Они в виде каменных ящиков в грунте, склепов, наскальных захоронений по типу катакомбных, проходящих по склону балки вдоль течения р. М. Гиляч. Диапазон датировки могильников очень широк – от IV до XII вв. На левом берегу р. М. Гиляч было исследовано языческое капище X – XI вв. Это квадратное строение, в центре его стояло каменное круглое блюдо; в углу на небольшом возвышении находилось краснолаковое блюдечко, возле него — железная стрела. Вдоль стен внутри и снаружи в беспорядке разбросаны железные наконечники стрел, разбитые стеклянные браслеты и посуда, бусы, черепки глиняных горшков. Все эти предметы свидетельствуют о жертвоприношениях, связанных с мольбами о помощи в бою и охоте, в других заботах и печалях [83, с. 88]. Это капище вместе с каменным столбом на городище Адиюх дает представление о религиозных обрядах алан до распространения христианства, а также существовавших одновременно с христианством.

Все попытки «ранней» христианизации алан не достигли цели и к широкому внедрению христианства среди них не привели. Имеющиеся исторические и археологические материалы определенно говорят об этом. Неудача христианской пропаганды в Алании в период до X в. во многом объясняется тем, что в этот период в аланском обществе еще не сложились окончательно классовые отношения. Семена христианской религии не смогли дать еще всходов на слишком неблагодатной почве традиционного политеизма. Это стало возможным лишь в последующее время, когда в X –XI вв. сложилось аланское раннеклассовое общество.

Интересна интерпретация, проведенная А.Р. Чочиевым, на основе нартского эпоса. Христианские святые являются к верховному богу аланского пантеона Стыр Хуыцау с просьбой совладать с Батрадзом. Но христианизировавшийся аланский бог Стыр Хуыцау не в силах совладать с ортодоксально военным, так как тот появился на свет помимо его воли [99, с. 217]. Суть в том, что христианство и военная идеология – две разные по базису идеологии. Но «оседлая» ипостась Стыр Хуыцау знает средство для достижения победы: Батрадз погибает в уготованной ему «собратом» ловушке. Однако христианизировавшийся бог одержал над ортодоксально военным формальную победу, завершившимся компромиссом двух идеологий: Стыр Хуыцау велит поместить тело небесного Батрадза-богатыря в храм святой Софии в Византии – самое сердце христианской веры, проливает по нему три слезы, на месте падения которых образовались три известных в Осетии святилища: Реком, Таранджелос и Мыкалгабыр. Сюжет, приведенный из нартовского эпоса, является иллюстрацией напряженных взаимоотношений в структуре верховной власти аланского общества во второй половине I тысячелетия, связанных с распространением в ее среде христианской идеологии.

Таким образом, эволюция религиозной системы алан тесно связана с эволюцией социальной структуры. Усиление позиций военной аристократии привело к необходимости утверждения первенства дружинного культа. Пик военного культа, вероятнее всего, приходится с V –VIII вв. по X в., т.е. от археологически подтверждаемого периода существования культа вождей и до официального принятия христианства. Формирование единоличной власти, раскол общества на два основных класса, тенденция к образованию единого государства настоятельно требовали религиозной реформы, подкреплявшей социальные перемены идеологическими средствами. Попытки преобразовать языческий пантеон с учетом новых условий не увенчались успехом, и привилегированные слои обратились к христианству.

Глава 3. Аланские вождества и формирование раннеклассового общества

3.1. Эволюция верховной власти в аланских протогосударствах

3.1.1 Консолидация союза аланских племен. Образование западного и восточного ЭСО

Исследования последних лет политической истории региона в раннесредневековый период показали, что в течение VI – VII вв. на Северном Кавказе явно обозначились тенденции к образованию на базе крупных кочевых союзов (конфедераций) предклассовых политических структур, стремившихся к объединению и расширению своих хозяйственных границ.

Эти образования по своему социальному облику были однотипны. Они представляли собой конгломераты родоплеменных объединений, во главе которых стояла военная аристократия, стремившаяся превратить свою власть в наследственную [55, с. 106]. Вовлеченные Византией и Ираном в сферу общей евразийской политики некоторые племенные союзы Северного Кавказа не смогли отстоять свою целостность. В то же время тюркский натиск второй половины VI в. привел к ликвидации и вынужденному отходу на запад огорского объединения, к распаду утигурского, савирского и барсилского конгломератов, к ослаблению аланского союза. Однако все эти процессы не могли задержать социально-экономического развития северокавказских обществ, проявившееся в усилении внутрирегиональной интеграции, формировании объединений предгосударственного типа.

Патриархально-родовые, в том числе принявшие облик военно-иерархической организации, институты последовательно разрушаются под ударами формирующихся в недрах этих обществ раннеклассовых отношений. «Однако социальная дифференциация до середины VIII в. не выступает в открытой форме» [216, с. 24 – 26]. Только в связи с сокращением внешних объектов эксплуатации, социальная дифференциация, прежде замаскированная пережитками патриархального равенства, начинает проявляться более открыто. В первую очередь. она проходит по линии этнического размежевания, а в дальнейшем затрагивает и внутреннюю структуру отдельных обществ. Одним из основных социальных явлений этой эпохи был кризис родоплеменной организации общества. Малая семья становилась основной социальной и хозяйственной единицей. Это приводило к распаду привычных родовых связей, к сложению новых территориальных отношений, к усложнению социальных взаимодействий вообще, вплоть до вооруженной конфронтации этносоциальных группировок. В условиях социальной напряженности отсутствие новых юридических норм, общественного права, еще не пришедшего на смену обычному праву, лишь обостряло непростую ситуацию.

Гунны-савиры, по свидетельству Прокопия Кесарийского, во второй половине V в. были разделены на много самостоятельных «колен», а их вожди «издревле вели дружбу одни с римским (византийским) императором, другие с персидским царем» [33, с. 408]. В начале VI в. положение в савирском обществе изменилось. Из среды племенной знати выделилась наследственная династия, претендующая на управление всеми савирами. Представители этой династии вступили в открытую борьбу с сепаратизмом племенных вождей. Стимулом к объединению послужила возросшая опасность со стороны Ирана и стремление приобрести поддержку у византийского императора.

Феофан Исповедник в своей «Летописи» писал по этому поводу: «В том же (520-м) году присоединилась к римлянам некоторая жена из гуннов, называемых савирами, варварка по имени Боарикс, вдова, под властью которой находилось сто тысяч гуннов. Она управляла ими в странах гуннских по смерти мужа своего Балаха. Когда «цари» двух других гуннских племен проходили через ее владения на помощь иранскому шаху Каваду, она напала на них. Одного из них пленила и направила в Константинополь, другого убила в сражении» [201, с. 21]. Из сообщения Феофана можно заключить, что Боарикс была «царицей» – владетельницей, очевидно, главной южной части Сарира, вокруг которой шло объединение савирских и местных племен. Политическим центром, «стольным» городом Боарикс, вероятно, был Варачан.

Как показывает история с Боарикс, внутри савирского объединения имелась тенденция к установлению наследственной власти, что, несомненно, должно было приводить к конфликтам и поискам внешних союзников. Реализация отмеченной тенденции связана с деятельностью вождя гуннов Алп-Илитвера. Верхушка гуннского общества («вельможи», «дворяне», «нахарары») под руководством Алп-Илитвера использовала религиозное рвение албанского епископа для расправы со своими внутренними противниками [55, с. 144]. Последние, вероятнее всего, были связаны с представителями традиционных структур – жреческой кастой и старейшинами.

Дата добавления: 2015-08-27