Допризывник. 9 страница

С тех пор я больше никогда не возмущался тем, что повар в рабочей столовой третьего разряда несет с работы домой пару морковок и кусок мяса: ведь у него зарплата куда меньше, чем у поваров спецкухни. Что же до стажировки, то полное представление о службе можно получить на посту, где проходят члены ЦК, министры, депутаты Верховного Совета, маршалы, академики, известные всему миру люди. Вот тут как раз и важно сохранить, прежде всего, хладнокровие, действовать четко и быстро. Быть вежливым, но не позволять никому вольностей, не предусмотренных инструкцией. Выработать в себе сочетание этих качеств не просто; первые дни, даже недели, берешь в руки пропуск, рассматриваешь его, что-то читаешь, но фактически от напряжения ничего не видишь. Поэтому стажировка длиться не один день, а столько, пока не станешь все видеть в пропуске, и все, что происходит рядом с постом. Я не стану рассказывать, что же должен проверить в пропуске дежурный поста. Скажу только, что через месяц начинаешь успевать проверить более десятка параметров в пропуске. Еще через месяц уже не брешь в руки пропуск, а только придерживаешь его на две-три секунды рукой. Этого времени вполне хватает, чтобы проверить и прочитать в пропуске все, и трижды сличить фотографию с личностью предъявившего пропуск.

Помимо знания документов, нужно было также хорошо знать и охраняемую территорию. Знать в каждом здании все закоулки, чтобы в случае необходимости быстро прибыть в нужное помещение. В один из караулов, ночью, вместо отдыха Гурковский повел нас показать Большой Кремлевский дворец. Мы уже осмотрели все залы, Грановитую палату, Белый и Желтый коридоры дворца, Летний сад, пристроенный к дворцу при Хрущеве. С особым интересом прошли по царской половине: анфиладе комнат, тут когда-то находился кабинет царя, проходили официальные приемы, а в Советское время подписание Государственных договоров. По маленькой винтовой лестнице поднялись в Терема − квартиру царей Рюриковичей. Гурковский делал пояснения, показывал, как можно попасть с этажа на этаж. Осмотр уже подходил к концу, мы шли по уже знакомому коридору к выходу.

− А теперь я покажу вам нечто, о чем никто никогда и нигде не говорил.

В связке ключей на большом стальном обруче он выбрал нужный ключ и открыл тяжелую старинную дверь. Мы увидели запыленные, покрытые паутиной стены и своды маленькой часовни. На полу, наискосок, раскинув от угла до угла огромные крылья, лежал − такой знакомый по военной хронике − серый фашистский орел с Рейхсканцелярии.

− Это семейная часовня царской семьи, церковь святого Лазаря. А орла сюда привезли по приказанию Сталина, он пожелал, чтобы к его стопам положили этот ненавистный символ поверженного врага, − пояснил нам Гурковский. − Говорят, что он только однажды пришел сюда, постоял несколько минут, наступив ногой на орла, и ушел. Больше сюда никто из правительства не приходил. На нас пахнуло ужасом страшной войны, кошмаром недалекого прошлого, пережитого нашей страной, нашим народом. Стало понятно, почему Гурковский привел нас сюда в последнюю очередь.

Время пролетело быстро, и пора было снова заступать на посты. Уже скоро утро и все пойдут на работу, нужно сосредоточиться после стольких впечатлений этой ночи. Сегодня мы воочию увидели, даже почувствовали, каким причудливым образом переплелась тут, на Кремлевских холмах, многовековая история нашей страны. Теперь, каждый раз, идя на пост мимо дворца, я смотрел на маленькую золоченую луковицу церкви в самом конце дворца, и думал, почему орел так и лежит до сих пор там, а не в музее Вооруженных сил, почему его никому не показывают?

В отношении наших прямых начальников, имеющих право проверять несение нами службы, действовали особые инструкции. Их всех нужно было знать в лицо. Это значило, что ты твердо можешь назвать фамилию этого лица, его звание и должность.

«Не уверен твердо − проверяй пропуск», − внушал нам взводный на инструктажах.

И однажды мне пришлось воспользоваться этим правом. Мой пост был под аркой входа в Арсенал, здесь нужно было проверять помимо людей еще и въезжающие машины, регулировать движение светофором, чтобы машины не столкнулись в арке. Сюда, в офицерскую столовую ходило обедать все Управление. Вижу, к посту приближается заместитель оперативного дежурного, то есть мой прямой начальник. А вот который из четверых? Пока я присматривался, чтобы вспомнить уверенно его фамилию, он уже поравнялся со мной и проходит мимо. Я решаю остановить его.

− Товарищ майор, предъявите пропуск, − остановил я его.

− Вы что, меня не знаете? − удивленно спросил он.

− Никак нет, − хотя я уже твердо вспомнил его фамилию.

Но отступать уже поздно. За то, что я проверил пропуск у своего прямого начальника, не накажут, − так сами учили, − но за то, что пропустил, будучи неуверенным, будет замечание по службе в ведомость караула. Худшего уже не бывает: это грубое нарушение службы. Майор посмотрел на меня секунду и тоже решил сыграть свою партию:

− Да я только на минутку в столовую, пообедаю и вернусь назад. Ведь тут же столовая? − стал он «косить» под новичка, который еще хорошо не знает, что тут и где.

В лицо он наверняка хорошо меня помнил, так как я бывал с ним в карауле, но не будет же он поднимать ведомости, чтобы это доказать. Да и цель майор поставил себе совсем другую. И я это уже понял.

− Если Вы служите в Управлении, значит, знаете порядки. Предъявите пропуск, − продолжаю я настаивать.

− А я забыл удостоверение на рабочем столе, − делает майор новый ход.

− Тогда вернитесь за пропуском, без пропуска я вас не пропущу.

− Я помощник оперативного дежурного, иду в столовую, − он называет свою фамилию и пытается пройти через пост.

− Извините, товарищ майор, но так любой может прийти на пост в военной форме и сказать, что он такой-то. Предъявите пропуск или покиньте пост.

− Сейчас я позвоню дежурному, и он подтвердит, что это я, − нашел майор другой ход и тут же потянулся к телефону.

− Это телефон служебный и звонить по нему могу только я, − решительно отвожу его руку.

− Ну ладно, я действительно N. Позвони дежурному.

Майор уже понял, что спровоцировать меня на ошибку не получится. Похоже, нам эта игра нравилась обоим, но время обеда проходило…

− Отойдите вот сюда и стойте здесь, указываю я майору место в стороне от поста. Снимаю трубку и говорю оперативному дежурному:

− Товарищ майор, тут пришел какой-то майор на пост и говорит, что он ваш заместитель, пропуска у него нет.

− А вы что, не знаете его?

− Никак нет, ни разу не попадал с ним на службу.

− Дайте ему трубку.

− Пожалуйста, возьмите трубку, − протягиваю телефон майору.

− Вот, не пускает меня в столовую, − а сам явно удовлетворен игрой.

Снова трубка у меня и дежурный подтверждает, что это его заместитель.

− Пропустите его, − и положил трубку.

− Проходите, товарищ майор.

− А если я не хочу проходить? − еще не закончил игру майор.

− Товарищ майор, дежурный поста младший сержант Гуцко. За время моего дежурства на посту никаких происшествий не было, − докладываю своему прямому начальнику.

− Продолжайте нести службу, − мой экзаменатор удовлетворенно улыбнулся.

Мы отдали друг другу честь, и майор пошел обедать в столовую. А когда я пришел с поста в караульное помещение, Гурковский спрашивает:

− Что там у тебя на посту с оперативным произошло? Он звонил мне.

− Не мог вспомнить его фамилию, поэтому потребовал пропуск.

− Правильно. Молодец. Иди, отдыхай.

Потом каждый раз, когда майор проходил через мой пост, он одобрительно улыбался. Своим солдатам я постоянно напоминал, что на посту нельзя допускать ошибок из-за робости. Однако не всем и не всегда такая уверенность и четкая работа давалась легко. Работа на посту требовала постоянного нервного напряжения и полной сосредоточенности. Недосыпание по сравнению с этим − ничто.

Буквально в один из первых моих выходов на службу произошло событие, которое показало, что на посту нужно быть предельно собранным и сосредоточенным. Днем на посту всегда интенсивное движение людей и машин, поэтому днем мне помогает второй человек. Его задачей было проверять въезжающие машины и переключать светофор так, чтобы не допустить самовольного проезда или столкновения машин под аркой. Утренний поток людей уже прошел, работы на посту стало меньше, мы с Петей, моим помощником, от нечего делать вели обычный разговор ни о чем. К посту подошел мужчина в сером пальто и такой же серой кепке и, показав свое удостоверение, приказал:

− До моего разрешения машины из Арсенала не выпускать.

Во дворец Съездов кто-то приехал, но в такое время? Сейчас во дворце никаких торжеств нет, но приказ − есть приказ. Минуту спустя, к арке от офицерской столовой подъезжает «Чайка», шофер не дождавшись, когда мы переключим светофор на зеленый, высунувшись из машины, стал требовать:

− Я тороплюсь, включай зеленый, мне срочно нужно проехать.

− Придется Вам немного подождать, − не вдаваясь в объяснения, отвечаю нетерпеливому шоферу.

− Почему не включаешь зеленый, мне нужно проехать! − стал нервничать шофер.

− Придется подождать. Сейчас пропустить не могу.

− А чего ждать, встречных машин нет, − горячился шофер.

− Как только получу разрешение, сразу же пропущу.

− Что ты мне сказки рассказываешь! − он вышел из машины и подошел к посту. − Какое еще разрешение?! Я сейчас проеду и все, мне срочно нужно ехать!

− Попробуйте. Вы отлично знаете, какие будут последствия.

Ничего не понимая, но чувствуя, что это не моя прихоть, шофер вернулся в машину и сильно нервничая, дожидался зеленого светофора, но больше не произнес ни слова.

Через арку вижу, как к дворцу подъехали, резко развернувшись перед Троицкой башней, две черные «Волги». Прошло не больше минуты и тот же офицер в сером пальто, что подходил к нам, махнул рукой, давая разрешение выпускать машины. Сдав смену, возвращаюсь в караул и докладываю, что на посту никаких происшествий не случилось.

− Как не случилось? − удивился Гурковский.

И он рассказал, что дворец захотел осмотреть Антонин Новотный, президент Чехословакии, который находился в это время в стране с визитом. Они с Хрущевым прошли пешком от гостевой резиденции до дворца Съездов, вошли внутрь, а один из офицеров охраны, тот самый, что подходил к нам на пост, остался у входа. На противоположной стороне крыльца перед входом прохаживался мужчина в характерном широком пальто. Офицер решил, что это из личной охраны Новотного. Через некоторое время мужчина подошел к офицеру:

− Долго они еще там будут? Хрущев скоро выйдет? − спросил мужчина на чистом русском языке, что, в общем-то, не было удивительным. Походив в нетерпении по крыльцу, мужчина достал из-под пальто молоток и ударил по стеклу. Огромное стекло с грохотом обрушилось, а мужчина ринулся в проделанный проход. Это за ним так торопились две «Волги». Случай этот показал мне, что на посту нужно быть предельно внимательным, мелочей тут нет, на посту нужно замечать все.

Сегодня наш взвод впервые идет на службу в Мавзолей. Обычно сюда назначался караул из резервной роты, это всего на несколько часов, на время допуска посетителей, которых никогда не было мало. Летом очередь занимали еще с ночи, стояли в Александровском саду, дожидаясь открытия Мавзолея. Я был однажды в Мавзолее, еще до армии; но совсем другое дело, когда видишь все изнутри, с другой точки зрения. Нас привели в Мавзолей заблаговременно через проход в Сенатской башне, через служебный вход сзади Мавзолея. До открытия времени было еще много, Гурковский сел играть с дежурным офицером в шахматы. Я прошел в Траурный зал, тут никого не было, в центре зала стоял саркофаг с вождем, вернее с его мумией. Мне никто не мешал рассматривать зал, сам саркофаг и его хозяина. Я ходил вокруг саркофага, пытаясь определить, насколько тут мумия, а насколько искусство, изобретенное мадам Тюссо. Теперь об этом показывают фильмы, нет больше секретов, а тогда даже фотографировать в Мавзолее не разрешалось. Пробили куранты, открыли вход в Мавзолей и сплошным потоком пошли посетители. Моей обязанностью было поддерживать связь с дежурным офицером, поэтому я стоял у самого выхода из Траурного зала. Стремясь лучше рассмотреть вождя, все неотрывно смотрели на саркофаг, обходя саркофаг справа, по неширокому подиуму. Никто из посетителей не видел, как много охраны стоит в Траурном зале. Многих знакомых я потом спрашивал, видели ли они охрану в Мавзолее, все отвечали, что да, видели − у входа, с карабинами. А что по всему подиуму на расстоянии одного метра вдоль стены стоит целый взвод солдат, никто не видел. И не удивительно, ведь они все смотрели в противоположную сторону. Посетителей постоянно призывают соблюдать тишину, но отнюдь не для поддержания траурного настроения. Тогда для чего? Да чтобы было слышно щелчок курка или затвора фотоаппарата. В какой-то момент именно такой щелчок я и услышал. Бросаю взгляд туда, откуда послышался щелчок, один из солдат показывает мне глазами на высокую темноволосую женщину с сумкой на предплечье. Почему она с сумкой, кто ее пропустил? Даю знать дежурному офицеру, показываю ему нарушительницу, он уводит ее в специальную комнату у выхода. После закрытия Мавзолея он рассказал нам, что это была жена второго секретаря посольства США. Обычно такому фотографу засвечивали пленку и отпускали восвояси. Но тут был предъявлен дипломатический паспорт, и женщину пришлось отпустить, не задерживая ни минуты.

− Ничего, пока она приедет в посольство, ей уже займется МИД.

Но зачем столько охраны чтобы охранять мертвеца? На саркофаг покушались и неоднократно. Вот что произошло однажды во время несения службы нашей ротой. Сплошной поток посетителей медленно продвигался, каждому хотелось лучше все рассмотреть. Неожиданно мужчина лет сорока, поравнявшись с саркофагом, перекинул ногу через перила и попытался спрыгнуть вниз на саркофаг, чтобы разбить его. Мгновенно его схватили солдаты, мужчина отчаянно вырывался, его опустили вниз, один из двоих стоявших у саркофага часовых слегка приложил вырывавшегося прикладом по спине, тот сразу успокоился. А все посетители в траурном зале были плотно прижаты к стене, взявшимися за руки солдатами охраны. Вот для чего столько солдат нужно было поставить в Траурном зале. Чтобы в случае опасности, нейтрализовать сообщников, если они есть; и предотвратить панику, если она возникнет. На этот раз саркофаг не пострадал. Но дважды это удавалось сделать: саркофаг разбили кирпичом, пронесенным под пальто, а второй раз − выстрелом из ракетницы. На вождей покушаются и на том свете, нигде нет им покоя, нигде нет прощения. Летом 1966 года у Мавзолея было происшествие, которое вполне укладывается в сегодняшнее понятие теракта. Шел обычный доступ в Мавзолей. Как всегда при смене караула, очередь приостановили. Все переключили свое внимание на эту красивую и отработанную до автоматизма процедуру. В это время в очереди, рядом с Мавзолеем, раздался мощный взрыв. Погибло четырнадцать человек, многие получили ранения. То было время крайнего обострения отношений с Китаем, особенно обострились эти отношения после боев за остров Даманский. Один из китайских студентов взорвал себя устройством, которое через несколько десятилетий назовут «поясом шахида». После этого вопиющего случая тысячи китайских студентов были депортированы домой. Наступил длительный период разрыва отношений с теми, кого еще недавно называли братьями навеки.

Но были и анекдотичные случаи. Все привыкли, что часовые у Мавзолея стоят не шелохнувшись. Как всегда, у Мавзолея стояло много народа в ожидании смены караула. Вдруг мужчина лет сорока, отделяется от толпы, перелезает через оградку и направляется к Мавзолею. Один из часовых оставил пост, взял карабин наперевес и передернул затвор:

− Стой! Ни с места!

От неожиданности нарушитель упал на пятую точку и никак не мог уразуметь, почему это часовой, которого он всегда видел неподвижным, словно статуя, вдруг задвигался, да еще и карабин на него наставил. Оказалось, что мужчина хотел подняться на трибуну и сказать речь... Второй случай из такого же ряда произошел, когда смена стояла под аркой четырнадцатого корпуса в ожидании, когда стрелка Курантов покажет без трех минут: время выхода смены из Спасской башни. Мимо идет мужчина средних лет и ведет за руку мальчику. Увидев солдат с карабинами, он подходит и обращается к разводящему:

− Слушай, одолжи мне карабин…

− Нет, не могу, он мне самому нужен, − отвечает растерявшийся сержант. − А зачем тебе карабин?

− Брежнева застрелю, и принесу карабин назад…

Сержант окончательно растерялся: время уже вести смену, опоздать с разводом − абсолютно исключено. Все зарубежные радиостанции будет сегодня же передавать, что смена у Мавзолея произошла не под бой Курантов, а с опозданием. Мужчина, видя, что карабин ему не дадут, пошел дальше, к выходу на Красную площадь. Наконец сержант сообразил, что всего в нескольких метрах от них, вот за этой калиткой в сплошной ограде, стоит офицер. Он вызвал его, быстро объяснил ситуацию, и повел караул на смену. Когда мужчина с мальчиком еще не отошли и десяти метров от Спасской башни, к ним подъехала черная «Волга» и увезла их «куда следует»… Мужчину признали душевнобольным и отправили на лечение. Впрочем, практически всех нарушителей подобного рода признавали душевнобольными. И в самом деле, разве нормальный человек додумается до такого?

За три года службы почти у каждого, наверное, случалась ситуация, когда он был на грани нарушения по службе. Особенно было трудно тем, кто нес службу в помещении. От душного воздуха под утро нестерпимо хочется спать. На наружных постах в этом плане было легче, но однажды и на наружном посту со мной случилось то, чего я сам никак не ожидал. С самого начала службы я категорически запретил себе прислоняться на посту хоть на секунду. Если прислонишься − уснешь. Был конец мая или начало июня, предутренний воздух неподвижен. В огромной чаше Кремлевских стен он до такой степени насыщен дурманящим запахом сирени, которой по территории растет несколько десятков сортов, словно кто-то держит букет сирени у твоего лица. Время примерно половина пятого, я стою посреди арки входа в Арсенал, неудержимо клонит в сон. Изо всех сил пытаюсь стряхнуть с себя дремоту. В Кремле полная тишина, и дурманящий запах сирени, густой − до невероятного. Вдруг слышу за спиной, со стороны Троицкой башни гулкие шаги по брусчатке.

«Кто это в такую рань идет?», − спрашиваю сам себя. И снова погружаюсь в дремоту. Через мгновение выныриваю из дремоты, шаги по брусчатке еще громче и еще ближе.

«Кто-то идет. Очнись!», − приказываю себе, и снова погружаюсь в анабиоз.

Шаги уже под аркой, бьют по голове громовыми раскатами.

«Да очнись ты! Кто-то идет!» − невероятным усилием стряхиваю с себя накатившее наваждение, резко делаю поворот кругом и вижу в полуметре от себя погон полковника. В следующее мгновение соображаю, что это полковник Косолапов, автоматически беру под козырек и громко (с перепугу) докладываю:

− Товарищ полковник, дежурный поста, сержант Гуцко. За время моего дежурства никаких происшествий на посту не было.

Полковник подошел вплотную, мне показалось, что он даже коснулся меня животом.

«Вот я и влип! Он специально подошел вплотную, чтобы я не смог отпереться», − думаю в раздражении на самого себя.

− Расскажите, что вы тут охраняете, какие у вас на посту средства сигнализации и связи на случай чрезвычайной ситуации?

Рассказываю обо всем уверенно и подробно.

− Расскажите инструкцию своего поста.

Таким же уверенным тоном рассказываю наизусть инструкцию поста, а сам в это время думаю: «Главное рассказывай бойко и не запинайся. Он ведь не знает инструкции и если что-то пропустишь, он не поймет, но если запнешься − скажет, что плохо знаешь».

− Хорошо. А на каких постах стоят ваши солдаты?

Называю посты своих солдат.

− Расскажите инструкции постов ваших солдат, вы ведь обязаны их знать.

Без запинки рассказываю инструкции, чего полковник, видимо, не ожидал:

− Продолжайте нести службу, − сказал полковник Косолапов и ушел проверять другие посты.

Как только полковник отошел от поста, звоню в караул предупредить, что с проверкой идет полковник Косолапов. До смены еще целый час, все это время стою и переживаю, что полковник запишет в ведомость нарушение по службе: сон на посту. И как я мог, стоя посреди арки, уснуть?! Никогда такого со мной не было. Как я теперь смогу требовать от своих солдат безупречной службы?! Большего позора невозможно придумать. Наконец смена, сдаю пост и с тяжелым чувством иду в караул, приготовившись к самому худшему. Начальник караула отдыхает, докладываю его заместителю, сержанту Чистякову, что пост сдал, что все нормально.

− Что ты там натворил на посту? − как автоматной очередью сразил меня Чистяков.

− Ничего, приходил полковник, спрашивал знание инструкций, я все рассказал.

− Вот возьми, почитай в ведомости, − как обухом по голове.

Беру ведомость и читаю: «Сегодня, в 5 утра проверял несение службы караулом. Отмечаю хорошее знание своих обязанностей и четкое несение службы сержантом Гуцко, рядовыми Пичугиным и Тарасовым. У меня холодной волной откатило напряжение. А сержант Чистяков, довольный розыгрышем громко хохочет.

− Ну, ты и шутник. Если бы ты знал, что на самом деле произошло на посту…

Было в роте и нарушение по службе, которое было записано в ведомость караула. А значит, что в роте этот случай серьезно обсуждался. В то время Кремлевский театр был уже ликвидирован, он находился в четырнадцатом корпусе, его вход был рядом со стороны Спасской башни. Помещение отдали аппарату Верховного Совета, здесь проходила регистрация прибывающих на сессию депутатов, выдавались депутатские удостоверения, командировочные деньги, здесь их распределяли по гостиницам. Тут во время сессий на ночь выставлялся временный пост для охраны документов и денег. На этот пост и был назначен тот самый лучший ефрейтор роты, которого когда-то Гурковский забрал у меня и перевел во второе отделение. Член Комитета ВЛКСМ полка, безупречная служба в течение почти трех лет, фотография у Знамени полка, до демобилизации осталось совсем ничего… Пост легкий, не нужно ни у кого проверять пропуска, отстоял ночь, до прихода зав. Орготделом − и свободен. Но именно отстоял. А тут везде ковры, мягкие кресла, диваны, как тут устоишь и не присядешь. Каждый опытный дежурный поста знает, что если присядешь хоть на минутку − обязательно уснешь. Лучший ефрейтор роты не удержался, присел в кресло. Он не слышал, как в двенадцать часов ночи в зал вошел комендант корпуса, полковник Волков. Он не видел, что полковник уже добрую минуту стоит над ним и ждет, когда он проснется. Он этого не видел, так как крепко спал. Полковнику пришлось будить ефрейтора. Оперативный дежурный записал замечание в ведомость караула: пост − есть пост, служба − есть служба. Это чрезвычайное происшествие разбиралось на собрании солдат и сержантов третьего года службы, вел собрание ротный. Нас, сержантов и солдат первого и второго года службы на собрание не пустили, поэтому я не знаю, чтоговорили сослуживцы ефрейтору, но знаю, что парень, которому осталось служить пару месяцев, плакал в присутствии своих товарищей. Он подвел их, он разрушил мнение, что солдат третьего года службы − это самый опытный, самый надежный дежурный поста, у которого не может быть нарушений.

В течение ночи караул дважды высылал дозор для осмотра территории. Вечером − по внутренней территории Кремля, утром − оп наружному периметру. Задача была простая: обнаружить случайно оставшихся на территории посетителей, засидевшихся в Тайницком саду, а также случайно или нарочно оставленные пакеты, или другие подозрительные предметы. В то время больше боялись не заложенных фугасов, а антиправительственных листовок. Ранним утром дозор обходил Кремль снаружи, с целью обнаружения антиправительственных или хулиганских надписей, наклеенных листовок. Но таковых ни разу обнаружено не было. В сентябре для нас дозор становился мероприятием еще и приятным. В Тайницком саду растет несколько десятков сортов яблонь, других фруктовых деревьев. Мы точно знали, на каком дереве, когда поспевают яблоки. Дозор, сделав свою работу по осмотру территории, шел в сад, чтобы набрать яблок для всего караула. Это был отчасти мальчишеский азарт, но только отчасти. Если кормили нас, как я уже говорил, хорошо, по норме военных училищ, то фруктов мы практически не видели, если не считать посылок от родителей, да того, что мы могли себе позволить в солдатском буфете. Почему-то не принято в нашей армии кормить солдата фруктами хоть изредка. Весной даже самая маленькая ранка, полученная во время занятий, или при чистке оружия не заживала неделями. Помню, как родители прислали мне посылку. Я заранее написал, чтобы ничего, кроме яблок не присылали. По заведенному порядку, посылка делится на все отделение. Если после этого в посылке что-то останется, то хозяин посылки может угостить своих друзей из других отделений взвода. Я оторвал крышку и, боясь кого-нибудь поранить острыми гвоздями, отвернулся, чтобы положить ее на тумбочку. Когда я нагнулся над посылкой, чтобы взять себе яблоко, там лежало одно единственное, и не самое крупное яблоко… Пока я искал место для посылочной крышки, к отделению присоединился весь взвод. Я улыбнулся и понес выбрасывать ненужный больше посылочный ящик. Обижаться тут было глупо, сделали они это не от жадности: в этом запахе яблок запах твоего дома, в этом посылочном ящике родители прислали частицу своей любви, и не важно, что это не твои родители, родительской любви хватит на всех.

Но вернемся в наш ночной дозор. Все начальники караула знали про тайницкие яблоки, но не все на это одинаково реагировали. Начальником караула в этот раз был лейтенант Яценко, я повел дозор, мы тщательно осмотрели Соборную площадь, проверили все урны, все темные углы, то есть сделали все как положено. Теперь пришла очередь «осмотреть» Тайницкий сад… Только подошли к нужной яблоне, как увидели, что с противоположной стороны сада стоит лейтенант. Мы прошли сад и пошли к Спасской башне, где на воротах стояли наши ребята, и разговаривали с ними до тех пор, пока лейтенант не ушел в караул. Не будешь же всю ночь караулить сад, тем более что от высокого начальства такого приказа не было. Не понесут же эти яблоки членам Политбюро, а для нас это был существенный источник витаминов. Мы вернулись в сад и набрали яблок, загрузив их в пазухи и карманы. Прежде чем идти с докладом к начальнику караула, заходим в курилку и выгружаем яблоки заждавшимся ребятам. Он, конечно же, все понял, но не стал ничего говорить.

Как-то в караул пришел полковник Конев, обойдя все помещения, увидел, что у нас в комнате отдыха на стене висит книжная полка. На полке несколько десятков книг, которые мы периодически меняли в полковой библиотеке. Книги очень помогали нам коротать длинные часы караула, особенно ночью.

− Это что за безобразие тут у вас?! − возмутился Конев. − Вы что, сюда приходите художественные книжки читать? Немедленно все убрать! Замените на собрание сочинений Ленина, пусть изучают, − и ушел явно довольный «наведенным порядком».

На следующий день все книги заменили на полное, пятидесяти четырехтомное, собрание сочинений Ленина. Не каждый мог пересилить себя и читать произведения вождя, даже от скуки. Теперь, чтобы отогнать сон, заметно чаще стали ходить курить, особенно солдаты третьего года. Мысли их неудержимо тянулись туда, к родному дому… Я к тому времени уже бросил курить, и ничего другого не оставалось, как читать первоисточник, да и для института пригодится, там ведь тоже придется изучать основы марксизма-ленинизма… За год незаметно, прочитал все основные труды вождя: это очень помогало на политзанятиях, которые раз в неделю проводил с сержантами Павел Яковлевич, он неизменно вызывал меня, когда приходил с проверкой полковник Москалев. Полковника Конева через год с полка сняли. Ушел на пенсию и генерал Веденин, вместо него назначили генерала С. Шорникова. А вместо генерала Чекалина начальником Девятого управления стал генерал Антонов. Не менялись в полку только традиции…

Карацупа.

В полк довольно часто приглашали знаменитых людей, проявивших себя в том или ином виде деятельности. Пригласили космонавта Г. Титова, он рассказал о подготовке к первому полету, про последнюю ночь перед полетом в домике космонавтов, проведенную с Юрием Гагариным в качестве дублера; все это мы знали из газет и телевидения. Ничего нового Титов не сказал, похоже, что ему было неприятно говорить на эту тему: он всего лишь второй, а не первый… Встреча с разведчиком Абелем, которого только что обменяли на сбитого под Свердловском пилота самолета-разведчика У−2 Пауэрса, прошла совсем не интересно. Он говорил неохотно, говорил по-русски с заметным акцентом,. Он тоже не рассказал ничего, что бы уже не писалось в прессе. Побывал у нас и Иосиф Кобзон, он держал себя по-простецки, сразу установил контакт с аудиторией:

Дата добавления: 2015-07-25