Глава хххVIII 30 страница

ГЛАВА LХVIII

Негодование на женское вероломство и на глупость публики. Пьеса "Троил и Крессида" была впервые издана в 1609 году в двухредакциях, из которых одна была снабжена курьезным вступлением под заглавием"Послание человека, ничего не пишущего, к человеку, все читающему". (A neverWriter to an ever Reader). Здесь говорится, между прочим: "Ты, вечночитающий! Вот перед тобою новая драма. Она никогда не шла на сцене, никогдане слышала аплодисментов толпы. Тем не менее она блещет несравненнымкомизмом (здесь игра слов - "palm" - ладонь и "palm" - пальма). Это продукттой головы, которая отличалась всегда в области комического. Если бы толькоможно было вместо нелепого слова "комедия" назвать ее "предмет, годный дляполезного употребления" (опять непереводимая игра слов "commedies" и"commoditas"), вы увидели бы, как все строгие цензоры, клеймящие теперькомедии как глупое фиглярство, посещали бы их, чтобы насладиться ихнеотразимой прелестью и их глубокомыслием. Это особенно справедливоотносительно комедий нашего автора. Они так хорошо отражают в себе жизнь,что могут служить прекрасным комментарием ко всем ее случаям и событиям.Сила и меткость его остроумия так велики, что даже люди, относящиесяобыкновенно равнодушно к драме, восхищаются его пьесами. Многие тупоумные,безмозглые светские люди, которые не понимают ни одного остроумного слова,соблазненные, однако, славой нашего автора, посетили театр и нашли в егокомедии столько ума, сколько никогда не находили в собственной голове. Онипокидали театр более умными, чем пришли. Они почувствовали, что против нихнаправлена такая тонкая насмешливость, которая им раньше казаласьнемыслимой. В комедиях этого автора столько соли, - кому она не доставитгромадного наслаждения? - что можно подумать, комедия его возникла в томморе, из которого вышла богиня Венера. Но из всех его комедий эта - самаяостроумная. Если бы у меня было время, я написал бы к ней комментарий, хотязнаю, что он, в сущности, лишний. Я хочу только сказать, что эта комедиязаслуживает такого комментария подобно лучшим произведениям Плавта иТеренция. Поверьте моему слову: если автор умрет, и его пьесы выйдут изпродажи, то вы не замедлите учредить новую английскую инквизицию, чтобыотыскать их. Примите мое предостережение к сведению. Если вы не желаетелишиться удовольствия, и если вам угодно считаться умными, то непренебрегайте этой пьесой, а полюбите ее, хотя бы потому, что нечистоедыхание толпы еще не коснулось ее!" В этом старинном предисловии нас поражает верная оценка интересующейнас комедии, а также вдохновенно проницательный взгляд на Шекспира, на егозначение для потомства. Вторично пьеса появилась в издании in-folio от 1623года, причем издатели недоумевали относительно ее классификации. Пьеса неупоминается в оглавлении, где все драмы распределены по трем рубрикам:комедии, хроники и трагедии. Она помещена без обозначения числа страниц всамой середине тома, между хрониками и трагедиями, между "Генрихом VIII" и"Кориоланом". Вероятно, издателям показалось, что пьеса представляет нечтосреднее между хроникой и трагедией. Но в ней по меньшей мере столько жекомических элементов. Недаром ведь "Троил и Крессида" напоминает более всехшекспировских пьес "Дон-Кихота" Сервантеса. Насколько исключительный интерес к чисто филологическим внешностям,особенно к метрическим особенностям (зависящим то от сюжета, то от каприза),притупил во многих психологическое чутье, столь необходимое в этой области,видно, например, из того, что некоторые исследователи считали "Троила иКрессиду" юношеским произведением Шекспира и относили эту пьесу к тому жесамому периоду, как "Ромео и Джульетту". Этого мнения придерживается,например, Л. Молан и Ш. д'Эрико в книге "Nouelles francaises du XIV-iemesiecle". Тот же взгляд разделяют и другие не очень проницательныешекспирологи. На самом деле эта пьеса представляет разительный и поучительныйконтраст к "Ромео и Джульетте". То было действительно юношескоепроизведение, воодушевленное верой и надеждой. "Троил и Крессида", напротив,продукт зрелого возраста, произведение, пропитанное скептицизмом, горечью иразочарованием. Многих ввело в заблуждение то обстоятельство, что здесьвстречаются отрывки, написанные, по-видимому, молодым человеком. В некоторыхсквозит эвфуизм, который однако носит, вероятно, тоже характер пародии; вдругих, как например во многих репликах Троила, чувствуется юношескаямечтательность и страстная влюбленность. Возьмите, например, следующие стихив самом начале пьесы: Я говорю, что я люблю Крессиду, А ты твердишь: Крессида хороша! У ней такой-то голос, ручки, ножки, Иль волосы; берешься уверять, Что в белизне покажется пред нею Чернилом все на свете, годным только Писать про свой позор и т. д. Но все, даже самые мечтательные, излияния отзываются с самого началачем-то комическим. Фабула "Троила и Крессиды" является чуть ли не карикатурой на историюРомео и Джульетты В юношеской трагедии любовь носит характер безграничногопостоянства, которое и послужило причиной смерти молодой женщины. Напротив,в пьесе "Троил и Крессида" выведена девушка, не выдерживающая первогоиспытания. В трагедии "Ромео и Джульетта" дух находился в безусловнойгармонии с телом. Все внутреннее существо молодых людей сосредоточивалось водном напряженном чувстве. А здесь чувственная сторона любви как быпародирует ее идеальную сторону приблизительно так, как в известной серенадемоцартовского Дон-Жуана шаловливый аккомпанемент пародирует чувствительныеслова текста Правда, любовь Троила дышит нежностью и преисполнена рыцарскойделикатности; здесь Шекспир за несколько столетий предвосхитил чувство,свойственное Китсу. Но теперь во все эти нежные настроения разочарование иопытность надвигающейся старости запускают свои железные когти. Шекспирсчитает теперь безграничную и всепоглощающую любовь мужчины смешной иглупой. Поэт рассказывает, как Троил слепо попадается в ловушку, как у негоот счастья кружится голова, как он чувствует себя на седьмом небе, каквозлюбленная ему изменяет, и он постепенно отрезвляется. Шекспиррассказывает все это без искры сострадания, рассказывает сурово ихладнокровно. Вот почему пьеса не вызывает светлого настроения. Даже Троилне возбуждает сочувствия. Пьеса не согрета теплом и поэтому не греет.Шекспир этого и хотел Многие прочтут "Троила и Крессиду", иные придут ввосторг, но никто не полюбит эту пьесу Шекспир наделил Крессиду физической красотой и лишил ее вместе с темсимпатичности и деликатности. Не любовь, а чувственный инстинкт влечет ее кТроилу. Она принадлежит к числу тех людей, которые родились опытными. Оназнает уже заранее, как увлечь, как воспламенить и приковать к себе мужчинуОна всегда обманет человека, который любит ее честно. Но вместе с тем оналегко найдет своего повелителя. Кто сумеет спастись от ее кокетства,разгадать ее вызывающие манеры, ужимки, тот скоро ее покорит. Вся еемудрость сводится к одной истине если бы она сдалась не так быстро, то Троилбыл бы еще пламеннее, словом, она знает только то, что мужчины всегда ценяттолько недоступное и недостижимое. Это философия самой обыденной кокетки, инигде Шекспир не выставил кокетство в таком несимпатичном виде. Крессида не робеет даже тогда, когда прикидывается чопорной. Онапонимает самые грубые и фривольные шутки, она сама не прочь от смелойвыходки и слушает тирады старого Пандара без всякого отвращения. Онаобладает кошачьей красотой, но она совсем не интересна. При всем своемгорячем темпераменте она холодная эгоистка. Но она не смешна. Она некрасива, но и не дурна собой. Однако чувственная привлекательность женщиныникогда не была лишена у Шекспира поэзии в такой мере. Здесь немыслимовозвышенное и чистое впечатление Дядя Крессиды, к которому она так близка, умеет, подобно ей,действовать на инстинкты, привлекать к себе и отталкивать. Кто-то назвал его"деморализованным Полонием", и это выражение в высшей степени метко. Так какэтот старый волокита уже не может играть активной роли, он находитудовольствие быть зрителем и сводником. То циническое благодушие, с которымШекспир рисовал эту фигуру при всем глубоком к ней презрении, характеризуетярко настроение поэта в этот период жизни Пандар неглуп и подчас остроумен,но его остроты не доставляют никакого удовольствия. Он так же забавен,циничен и бесстыден, как Фальстаф, но не возбуждает той же абстрактнойсимпатии. Здесь ничто не вознаграждает зрителя за ту грязь, которой насыщеныречи Пандара, Терсита и вообще всех действующих лиц. Словом, в этой пьесе, так же, как в "Тимоне", чувствуется биение тогочисто англосаксонского нерва, который многие были склонны отрицать уШекспира, который является жизненным нервом произведений Свифта и Хогарта инекоторых из лучших творений Байрона. И он объясняет нам тот факт, чтостарая, веселая Англия стала родиной сплина. Мы указали уже на суровое осуждение Крессиды Уллисом. В той сцене (V,2), когда Троил становится свидетелем измены Крессиды, встречаются такиемногознаменательные слова и такие глубоко прочувствованные выражения, вкоторых обнаруживается сердце самого Шекспира. Диомед просит Крессидуподарить ему наручник, который она, в свою очередь, подучила в подарок отТроила. Диомед. Я с ним (т. е. с сердцем) беру в придачу и наручник. Троил (в сторону). И я клялся терпеть. Крессида. Нет, Диомед, Я лучше дам тебе другой подарок Диомед. Не нужно мне другого; чей наручник? Крессида. Не все ль равно? Диомед. Я непременно хочу узнать. Крессида. Мне дал его, кто любит Меня сильней, чем ты меня полюбишь Когда-нибудь. Но, впрочем, если ты Его уж взял, так удержи, пожалуй. А затем обратите внимание на ту психологию женской души, котораяобрисовывается в прощальной реплике Крессиды: Прощай! Смотри ж, приди! Простимся также С тобой, Троил: пока еще мне больно Забыть тебя, но глаз уже невольно Влечет к нему. Неверный глаз всегда Влечет наш ум: в том женщин всех беда! Кого ж винить, что верных нет меж нами, Когда в обман мы вводимся глазами. Но особенное внимание обратите на те страшные слова, которые Шекспирвлагает в уста Троила, когда он в отчаянии от всего виденного и слышанногопытается отогнать от себя эти впечатления, не веря в их реальность: Уллис. К чему еще стоять? Троил. Затем, чтобы припомнить По букве все, что слышал. Неужели Не будет гнусной ложью, если я Здесь повторю все, что, как нам казалось, Мы слышали? О, я еще таю В моей душе упорную надежду, Что слух мой был обманут иль клевещет Намеренно! Скажи, ужель была Крессида здесь? Уллис. Не вызвал же я духа. Троил. Но это не она. Уллис. Она наверно. Троил. Скажи, ведь я с тобою говорю Не в сумасшествии? Уллис. О, нет, и я Скажу не в сумасшествии, что здесь Была сейчас Крессида. Троил. О, не верь, Прошу, тому, хоть ради чести женщин! У нас ведь были матери; неужто Дозволим мы бесчестить их по мерке Неверности Крессиды? Их ведь будут Судить по ней! Забудем лучше то, Что здесь была Крессида. Уллис. Чем же это Бесчестит наших матерей? Троил. Ничем, Когда была здесь только не Крессида! Эта оценка Крессиды, сделанная Уллисом, проникает глубоко в душуТроила, пронизывает собою всю пьесу. В этом отчаянном возгласе "у нас ведьбыли матери!" выражена с уничтожающей ясностью основная идея драмы. Но фигуры Троила и Крессиды не господствуют над драмой. В видепротивоядия циническому содержанию главного действия, в виде контраста кнапыщенным речам, к нескончаемой руготне и горькой ювеналовской сатиреШекспир рассыпал всюду глубокомысленные эпизоды и серьезные реплики. Онвложил в них всю свою многостороннюю опытность и облек их в граненую формуполнозвучных сентенций. Он заставляет Уллиса и Ахиллеса размышлять в высшейстепени глубокомысленно о вопросах политики и жизни, хотя Ахиллес является унего обыкновенно безыдейным дураком, а Уллис - несимпатичным хитрецом,настолько холодным, опытным и коварным, насколько Троил горяч, молод инаивен. Глубокомысленные и прекрасные речи Ахиллеса и Уллиса вяжутся как-топлохо с их характером, производят порою впечатление дисгармонии и ненаходятся ни в какой связи с карикатурным действием пьесы. Однако эти явныепротиворечия только увеличивают интерес произведения. Они привлекаютвнимание глаза подобно неправильным чертам лица, которое способно выражатьиронию и меланхолию, сатиру и глубокую мысль. Уллис, который является единственным истинным политиком среди греков,унижается до самой плоской и низменной лести по адресу Аякса. Он восхваляетэтого "трижды благородного и храброго" героя, которому не подобает явитьсяпослом к Ахиллесу за счет этого последнего. Именно он подговариваетгреческих вождей прогуляться мимо палатки Ахиллеса и не отвечать на егопоклон. В этой сцене Ахиллес, этот фанфарон, дурак, трус и негодяй, поражаетчитателя своими речами, исполненными, как речи Тимона, серьезным и мрачнымпессимизмом (III, 3):...Что ж это значит? Иль я упал так низко? Мне известно, Что люди покидают нас со счастьем. Тот, кто упал, прочтет свое паденье В глазах людей в один момент с паденьем. Никто ни разу не был почитаем Сам по себе; нас чтут лишь за дары Слепого случая, за славу, деньги Иль доблести, и кто теряет их, Теряет вместе с тем любовь людскую Державшуюся ими. Затем Уллис вступает в беседу с Ахиллесом, блещущую богатыми иглубокими мыслями. Он утверждает, что никто, даже высокоодаренный человек,не в состоянии оценить как следует своих способностей, если суждения иповедение других не дадут ему надлежащего масштаба. Ахиллес соглашается сним в речи, полной метких и тонких сравнений, отличающейся философскимизложением мысли. Уллис продолжает:...Да человек Не может знать и правды о своих Достоинствах, покуда будет слушать О них хвалы других, чей голос только Напрасно увеличит их значенье Подобно отраженью солнца в стали Иль эха в круглой арке. Когда затем Ахиллес прерывает его пространное рассуждение,заканчивающееся насмешкой над Аяксом, вопросом: "Неужто я забыт?", вответной реплике Уллиса звучит явственно субъективная нотка. Внимательныйчитатель вынесет невольно такое впечатление, как будто он подошел к самомуисточнику того горького и пессимистического настроения, которое породило этупьесу. Нет никакого сомнения в том, что Шекспир сознавал в этот период своейжизни, что публика перенесла свои симпатии от него на более молодых ипосредственных поэтов. Известно, что вскоре после его смерти звезда Флетчеразатмила его славу. И Шекспир проникался все глубже всепожирающим сознанием,что люди в корне своем и низки, и неблагодарны. Он возмущался все большенесправедливостью жизненных явлений и мирового порядка. Мы уловили этонастроение впервые в пьесе "Конец - делу венец", где король приводит словапокойного отца Бертрама. Но это чувство обнаруживается ярче в пространнойсентенциозной реплике Уллиса, которая сама по себе кажется натянутой. Уллисдоказывает Ахиллесу, что он поступает неразумно, отдыхая на лаврах: У времени привешен за спиной Большой мешок, куда оно бросает Все, что прошло, в подачку для забвенья, - Для этого чудовища, которым Глотаются все славные дела Тотчас по их свершеньи. Свершенное покроется немедля, Как старый панцирь, ржавчиной и может В нас возбудить одну насмешку; слава Промчится мимо нас, как наводненье, И мы лежать останемся, как лошадь, Погибшая в бою, которой труп Пригоден лишь служить другим в защиту. И все тогда, чтоб мы ни совершили, Послужит впрок другим, хотя дела их Гораздо ниже наших. Время схоже С хозяином, который, распростившись Кой-как с ушедшим гостем, поспешает Встречать других с приветливой улыбкой. "Прощай" звучит холодностью, а "здравствуй" Встречает нас с приветом. Невозможно Найти привет за прошлое. Дары, Доставшиеся нам: заслуга, разум, Рожденье, красота, любовь и дружба, Подвержены губительным ударам Завистливого времени. В одном Согласны только люди: им всегда Милее тот, кто ходит в новом платье, Будь даже это платье перешито Из старых лоскутков. То, что блестит, Как золото, нередко ценят выше Чем золото, когда оно снаружи Покрыто слоем грязи. Современность Влечется к современному. Едва ли может быть сомнение в том, что один из источников той черноймеланхолии, которая сквозит повсюду в драме "Троил и Крессида" следуетискать именно здесь. Эта беспощадная ирония не щадит ни мужчину, ни женщину,ни войну, ни любовь, ни героя, ни любовника, и если одним из ее источниковявляется "женское непостоянство", то другой ее источник, несомненно, -"глупость публики". В конце этого разговора Уллис произносит несколько словоб идеальном государственном строе, которые пользуются знаменитостью вАнглии. Здесь диссонанс между поводом к этим глубокомысленным изречениям испособом их выражения является особенно разительным. Уллис сообщаетАхиллесу, что греки узнали, почему он отказывается от участия в войне: онвлюблен в дочь Приама. Ахиллес недоумевает, каким образом греки разоблачилиэту тайну его интимной жизни. Тогда Уллис отвечает с большим пафосом,который плохо гармонирует с незначительностью факта и с отвратительнымповедением шпиона, следующими почти мистическими, во всяком случае, чересчурглубокомысленными словами:...Тут дива нет! Во всяком государстве Известны сокровеннейшие мысли Тех, кто стоит в главе, как знает Плутус Песчинки драгоценного металла Сокрытые в земле. Людское мненье Прочтет почти с предвиденьем богов Все, что затеют высшие. Хоть это И кажется чудесным, но на деле Бывает так! Затем Уллис сообщает Ахиллесу, что его связь с Поликсеной сделаласьпредметом всеобщих толков; он старается уговорить разнеженного воина принятьучастие в сражении, замечая, что слова "Гектора сестра заполонила великогоАхиллеса, Аякс же сразил самого Гектора" - эти слова превратились впословицу. На отношение Аякса к Ахиллесу намекают довольно темныезаключительные стихи:...Прощай И внемли слову друга: твой противник Стоит на льду - умей его сломить, Чтоб прежних лет величье возвратить. Хотя все эти размышления о политике в данном случае совершеннонеуместны и искусственно приклеены, но они интересны в том отношении, чтообразуют переход к другой великой трагедии Шекспира из римской истории, т.е. "Кориолану" (1608). Уллис постоянно протестует против ходячего мнения, будто успех вполитике зависит не от отдельных личностей, а от черной подготовительнойработы; например, в том месте, где он возмущается насмешками Ахиллеса иТерсита над военачальниками: Они клеймят систему наших действий Названьем трусости, а осторожность Считают непригодной ни к чему. В делах войны и битв, по их понятьям, Вся сила в кулаке. Искусство думать И рассчитать, как враг силен, где лучше Его атаковать, как много войск Потребно для сраженья - называют Они постельным делом, иль пустым Черченьем карт... Здесь Терсит задает тон - и легкое остроумие или глубокомысленный юморпрежних клоунов уступает место яростному издевательству низкого негодяя.Терсит - это карикатура на завистливого и бездарного (хотя и неглупого)плебея. Шекспир осмеивает его устами напыщенность и развращенностьаристократов. Но он презирает и ненавидит его политические убеждения. Еслипроницательный Уллис является как бы первым эскизом Просперо с его светлым,неземным спокойствием, то Терсит словно первый очерк Калибана, но тольколишенного неповоротливости и сказочной неуклюжести. Впрочем, Терсит служитскорее переходной фигурой к грубому цинику Апеманту в "Тимоне". Интереснеепространная реплика Уллиса (I, 3), где он излагает свое политическоемиросозерцание. Шекспир разделяет его, по-видимому, и скоро провозглашаетего энергичнее в "Кориолане". Это мировоззрение основано всецело на томпринципе или на том настроении, которое получило в новейшей немецкойфилософии название "Das Pathos der Distanz", т. е. на том убеждении, чтосуществующее между людьми неравенство не должно быть уничтожено. СначалаУллис излагает систему Птолемея полуастрономическими, полуастрологическимидоводами: Светила все и самый центр вселенной В своих путях покорны лишь ему. Вот почему небесная зеница, солнце, Имеет власть среди других планет. Как смелый царь, оно стоит над ними, Даруя блеск всем, силу и красу, И гордо назначая каждой место В кругу светил, покорных лишь ему. Но если б вдруг пресеклась подчиненность Светил небесных солнцу, если б вдруг Планеты все задумали вращаться Как захотят - подумайте, какой Тогда хаос возник бы во вселенной, Какой раздор вселился б средь людей В какой бы вид пришла земля от вихрей, Ужасных бурь, взволнованных морей! Не скрылся ли б навеки в государствах Тогда спокойный мир? Затем следуют стихи, вошедшие во все английские антологии из Шекспира ивводящие нас непосредственно в трагедию о Кориолане. Речь идет о термине"degree" (т. е. приблизительно - "сословие"):...О, верьте мне, Что если раз исчезла подчиненность, Тогда прощай исход счастливых дел! Она душа всему. Не ей ли только Поддержаны - порядок в городах, Успехи школ, цветущая торговля, Права семейств, короны, скиптры, лавры... Попробуйте остаться без нее - И в тот же миг раздор воспрянет всюду, Не связанный ничем! Пучины вод Поднимутся над твердою землей И сделают весь шар земной похожим На мокрый, грязный ил. Жестокость станет Царить над тем, кто слаб. Дурные дети Восстанут на отцов. Насилье сменит Везде закон, иль, лучше говоря, Добро и зло, забывши власть закона, Смешаются, утратив имена! В главе всего тогда восстанет сила. И быстро увидав, что ей ни в чем Препятствий больше нет, подобно волку Накинется на все, пожрав к концу И самое себя. Такой хаос царит везде, где только Исчезла подчиненность; без нее Мы, думая идти вперед, ступаем За шагом шаг назад. Где же хотят Чтить власть вождей, там низшие, имея Дурной пример в других, влекутся им же Питая в сердце зависть к тем, кто выше. Шекспир отдавал так часто личным заслугам предпочтение передпреимуществами происхождения, что его нельзя заподозрить в сословныхпредрассудках, в пристрастии к чинам. Он здесь выражает только тоаристократическое мировоззрение, которое сложилось у него гораздо раньше икрепло все больше с течением времени. Оно сложилось в стране саристократическим, одно время даже монархическим строем и развивалось затемпод влиянием, с одной стороны, враждебного отношения буржуазии к актерам, сдругой - меценатства знати. Потом это мировоззрение прониклось страстнымзадором и выразилось резко и энергично в "Кориолане". Хотя драма "Троил и Крессида" кажется на первый взгляд романтическойпьесой с античными героями, но она является, несмотря на все своипричудливые орнаменты, просто сатирой на античные сюжеты и пародией наромантику. Вот почему эту драму только с некоторой натяжкой можносопоставить с попыткой других поэтов снова оживить гомеровские фигуры,например, с "Ифигенией в Авлиде" Расина и "Ифигенией в Тавриде" Гете. ГрекиРасина - французы придворных салонов; эллины Гете - немецкие принцы ипринцессы эпохи гуманитарного классицизма в пластических позах, как накартинах Рафаэля и Менгса. Можно было бы подумать, что Гектор Шекспира,цитирующий Аристотеля, и его лорд Ахиллес со шпорами и эспаньолкой, похожина английских лордов эпохи Ренессанса так же, как расиновский SeigneurАхиллес на придворного в напудренном парике и башмаках на красных каблуках.Но Расин не создает карикатуры. Шекспир же пишет преднамеренно пародию. Унего все кончается резким диссонансом. Любовнику изменяют, героя убивают,верность осмеяна, ветреность и злоба торжествуют. Нигде не сияет луч надеждына лучшее будущее. Пьеса кончается неприличной шуткой, заключающей собою непристойнуюреплику отвратительного Пандара.

ГЛАВА LXIX

Дата добавления: 2015-10-24