— Что может быть прекраснее славянки, говорящей на нашем языке? — произнес Лоренцо.
— Мой акцент так заметен? — улыбнулась Лиза, садясь, Бруно заботливым жестом поправил съехавшую с ее плеч шаль.
— Едва уловим и прекрасен, — польстил ей Лоренцо.
— Страна льстецов вот куда я попала! — рассмеялась Лиза.
— Хотел бы выяснить, это похвала или порицание, но должен спешить на встречу с племянницей и сестрой, — Лоренцо указал куда-то вглубь зала, и Бруно обернулся, чтобы приветливо помахать красивой блондинке с малышкой на руках.
Этот день, он стал особенным для Лизы, сначала несмелое объятие Бруно, потом покупка им нехитрых кукол для малыша, знакомство с его другом, это словно толкало их навстречу друг к другу, и у нее не было сил сопротивляться. Еще совсем недавно ей бы даже в голову не пришло, что беременная женщина может принимать ухаживания мужчины, не являющегося отцом ее ребенка, — стереотипы, так часто мешающие жить. Сейчас Лиза с радостью принимала эти ухаживания, и была рада им. Может быть, кто-то нашел бы в их отношениях элемент противоестественного, радости, которые ей следовало делить с Алексеем, она понемногу начинала разделять с другим мужчиной. Может быть, она была недостаточно настойчива в желании рассказать Корнилову обо всем, может быть, следовало сказать ему по телефону или написать e-mail? Может быть, после ее обмана следовало забыть о Корнилове навсегда — в наказание себе и ему? Вопросов как всегда было больше, чем ответов, и Лиза от этого слишком устала. Это был ее обман, ее ребенок и ее жизнь.
Милан в предрождественские дни был волшебным и каким-то камерным местом, позади остались недели модных показов, нашествие байеров со всего света, шумные рейды модниц по Monte Napoleone. Город замер в ожидании светлого праздника, открытия оперного сезона и коротких новогодних каникул. Милан никогда не был для российской тусовки чем-то большим, чем короткой остановкой в модных метаниях межу Лондоном, Нью-Йорком и Парижем, здесь не задерживались, попав в объективы фэшн-блоггеров и опустошив кредитные карты, неслись в Москву или на Лазурный берег — Лиза ощущала себя в каком-то подобии уединения и свободы. Именно поэтому она и была так удивлена приглашению на званый ужин в честь проекта Art Space, проводимый галеристкой Марией Башмаковой в Музее дизайна. Они были знакомыми, обменявшимися за прошедший год не более чем парой фраз. Мария, дочь акционера уральских машиностроительных заводов, имеющая степень в области искусства, активно игравшая роль посредника между богатыми русскими, желающими приобрести Моне или Пикассо и аукционными домами, считала себя неизмеримо выше Лизы. Лиза не обращала внимания, успокаивая себя тем, что для ее деловых интересов это не имеет никакого значения, а для души и эмоций у нее есть Катя, а больше и не надо.
Лиза никак не могла решить: идти или нет, одной или с Бруно. Последний вопрос был самым щекотливым и важным. Конечно, на подобное мероприятие лучше было бы отправиться парой, да и Бруно был своим в том обществе, что собирала Мария, зная, по крайней мере, треть приглашенных, но появление с ним могло быть воспринято слишком прямолинейно, как некое заявление о том, чего нет, а, может быть, и не будет. Лиза могла еще долго размышлять, но Бруно решил ее проблему, с сожалением сообщив о короткой поездке в Лондон именно в тот день, на который был назначен ужин.
Удивительно, если перед выходами в свет с Бруно Лиза долго размышляла над своим нарядом, понимая, как важно сохранить элегантность и стиль в ее положении, то в этот раз, не раздумывая ни минуты, надела молочное платье Gucci из джерси с юбкой в пол и красивой драпировкой узлом под грудью, уступив своей беременности, заменила туфли Jimmy Choo на ботильоны Manolo Blanic, клятвенно пообещав себе, что это ее последний раз на каблуках.
Лиза не ждала от этого вечера ровным счетом ничего — привычные разговоры с единственной целью показать собственный интеллект, поверхностные знания о живописи и музыке, а с тем же успехом — об экономике или политике. Легкий флер причастности, нежный звон хрусталя, оценивающие взгляды украдкой, демонстрация и самопиар. Мир, который она знала и в котором была своей.
Вечер тянулся бесконечно долго, и Лиза уже не раз пожалела, что решила прийти. Приятные знакомства — несколько владельцев итальянских галерей, представитель аукционного дома Christie’s, наследница модного дома Missoni с молодым супругом, куратор Венецианской биеннале, а в остальном прежние московские приятельницы, которые, очевидно, устав от своих занятий писательниц-колумнисток-дизайнеров решили переквалифицироваться в любительниц искусства. Переезд в Белладжио оторвал Лизу от этого закрытого московского круга, и, удивительно, но ей было сложнее поддерживать разговор с прежними «подружками», чем с новыми знакомыми. Все те же обсуждения: кто, когда, с кем; Ида развелась, ее бывший муж — такая бедняжка; Лена сделала липосакцию и ботокс — кстати, совсем не удачно, сочувственные вздохи, фальшивые улыбки.
Не успели еще подать горячее, а Лиза уже не раз ощутила на себе очередной заинтересованный взгляд: беременна? от кого? неужели от Корнилова? Говорят, его уже больше месяца не видели в Москве. Она с тоской посмотрела в окно: рождественскими огнями, словно игрушка, сиял кастелло Сфорцеска, они с Бруно в минувшую пятницу гуляли по его дворикам и узким галереям, пользуясь любезностью главного смотрителя — одного из Гальтрукко.
Когда ужин, наконец, завершился, и дошла очередь до осмотра выставки, к Лизе подошла Мария: пара ничего не значащих фраз, вспышки фотокамер и вопрос, который интересовал многих:
— Тебя можно поздравить?
— Можно.
— Ну что ж, тогда поздравляю! Наверное, беременность несет большие перемены в жизни? — Мария сделала большой глоток шампанского, словно показывая, что ей подобные перемены не грозят.
— Можно долго говорить о том, что ожидание материнства открывает целый мир, которого ты никогда не знала, но пока не ощутишь этого сама, все сказанное — пустые слова. А я совсем не хочу говорить о пустом, — Лиза улыбнулась и с удовольствием отпила Перье из своего бокала. — Ты привезла интересную выставку и собрала прекрасный ужин — поздравляю. Я поняла, общество здесь в Милане не спешит раскрываться навстречу новым людям, но тебя они приняли очень хорошо.
— Ты так хорошо узнала это общество? — Марию удивил этот чуть покровительственный Лизин тон — в конце концов, кто она такая?
— Достаточно хорошо, — Лиза чувствовала себя на редкость умиротворенно.
— Беременность изменила тебя, — бросила Мария, окидывая Лизу критическим взглядом.
— Ну это же закономерно, — рассмеялась Лиза, — Я была бы испугана, если бы это не произошло.
— Беременность — это единственное, с чем стоит тебя поздравлять? — Башмакова опрашивала Лизу с упорством опытного следователя.
— Возможно, и нет, — пожала плечами Лиза, она не считала, что кривит душой — впереди было много событий, каждое из которых заслуживало своего поздравления. — Знаешь, спасибо за сегодняшний вечер, но я сейчас быстро устаю и уже не слишком хорошо себя чувствую, поэтому мне нужно ехать домой.
— Домой? — нахмурилась Мария.
— Да, — кивнула Лиза, отходя от нее.
Позже в своем номере в отеле Лиза долго сидела перед туалетным столиком, так до конца и не сняв макияж, — ужин утомил ее больше, чем хотелось признаться. Ситуация, к которой она сама начала привыкать, со стороны, вероятно, и правда выглядела странной — внезапный переезд в Белладжио, праздная жизнь, беременность, одиночество. Сколько ей еще придется прожить здесь, ведь ребенка она надеялась родить в Москве. Уже совсем скоро нужно переходить к ремонту магазина, а делать это, находясь за тысячи километров, Лиза не хотела. Магазин был ее детищем, и она мечтала заниматься многими вопросами сама. Алексей отправил ее сюда как героя той старой песни «One-way ticket», отправил и словно исчез, как будто задвинул ненужную вещь в пыльный чулан. Лиза так и ощущала себя, когда вспоминала про Корнилова — сломанной игрушкой, о которой забыли, и не важно, сломалась она сама или по чьей-то злой воле. Лиза собралась с силами и стерла остатки теней и тонального крема — из-под слоя пудры, шиммера и хай-лайтера показалась ее бледная в некрасивых пятнах кожа. С каких пор обычные действия стали так утомлять ее? И почему так хочется бросить все, натянуть мягкий плюшевый костюм и упасть на кровать, съесть ведерко мороженого с карамелью или жирной колбасы, забыть про три разных крема для тела и масло от растяжек, проспать до полудня, наплевать на все свои обеты: здоровое питание, йога и плавание, никаких бесформенных вещей и никакой простоты. И как же обидно, что некому принести ей ни мороженого, ни колбасы.
Глава 26
Он думал о Лизе, как бы ни хотелось в этом признаваться, вспоминал ее улыбку и слезы, ласковые прикосновения и страстные объятия, разговор, который они вели в то памятное утро в Марбелье, и ее шутки в тот же вечер в Гибралтаре, мог ощутить вкус торта по бабушкиному рецепту, воспроизвести любую фразу из тех, что она произносила в чайном доме, почувствовать нежное касание ее рук, когда мучился от очередного приступа оглушительной головной боли. Он думал о ней во время долгих перелетов и напряженных совещаний, проводя ночи с Настей и оставаясь наедине с самим собой. Эти мысли нарастали как снежный ком после того, как Алексей осмыслил предательство Саюри и осознал все, что могло произойти с Лизой, пока она оставалась в Москве и даже, когда согласилась уехать в Белладжио. Сначала Корнилов старался отогнать воспоминания о Лизе, но получалось, что так он думает о ней словно бы дважды: вспоминая совместно проведенные часы и заставляя себя забыть об этом.
Подспудно Алексей все время сравнивал Настю и Лизу, и, конечно, Настя должна была победить, но, увы, не побеждала. Они были слишком разными — в проявлении своих чувств, в эмоциях, в реакции на его шутки и поступки. Свои головные боли Корнилов всегда старался скрывать от окружающих, подростком считая, что испытывать подобное не подобает мужчине, а став старше — следуя устоявшейся привычке не раскрывать о себе ничего, что может быть использовано во вред. Но так уж получилось, что обе женщины: и Лиза, и Настя — стали свидетельницами этой его слабости. И если Лиза и в чайном доме, играя роль Кейко, которой не должно было быть никакого дела до ее клиента, и будучи самой собой в Марбелье, была полна искреннего участия и не задавала вопросов, лишь давая ему так нужный покой и ласку, то Настя подвергла Корнилова настолько дотошному допросу о его самочувствии, о том, бывало ли такое раньше, и какого конкретного врача ему стоит вызвать, что он готов был взорваться, правда, уже не от боли, а от странной смеси раздражения и разочарования.
— Таковы наши предложения по этому вопросу, но они могут быть скорректированы согласно пожеланиям Moscow Building. Алексей Дмитриевич! — Корнилов услышал свое имя и подумал, что, наверное, совещание с участием генерального директора одного из крупнейших генерирующих холдингов страны, который он, к тому же, намеревался купить, — не лучшее место для сравнения женщин в его жизни. И все же, в данный момент мысли о том, как и что он может сделать для Лизы, занимали его куда больше позиций на рынке электроэнергии и мощности.
Год катился к концу, и его следовало завершить целым рядом решений, как в делах, так и в личной жизни. Были закрыты сделки по приобретению нескольких стратегически важных активов в Краснодарском крае, компания успешно вышла из оказавшихся неудачными медиа-проектов, выиграла конкурсы на строительство грузовых терминалов на Балтийском и Азовском морях. Корнилов запустил процесс, который должен был привести к исчезновению из его жизни и из жизни вообще Сюнкити и наиболее рьяных его приспешников. Это был, конечно, непростой шаг, но Алексей тянул так долго вовсе не из-за отсутствия решимости, а лишь для того, чтобы понимать, кто после Сюнкити мог продолжить его вендетту. Теперь, когда все было ясно, оставалось лишь ждать соответствующего момента. Это означало, что мама и Марина с детьми вернутся с Сент-Барта, а Лиза покинет Белладжио, и они, конечно, увидят друг друга — как бы Алексей ни желал этого избежать, стоило хоть немного быть реалистом.
Корнилов оставил мысль осуществлять реконструкцию или снос здания, в котором располагалась «Весна», — игра Кейко или Лизы, или обеих вместе принесла свой результат. Структурное подразделение холдинга, занимавшееся непрофильными активами, готовило проект дальнейшей эксплуатации объекта, но Алексею не нужны были никакие проекты, чтобы решить, что будет с этим местом в дальнейшем.
Едва завершилось совещание, из которого он не вынес ни одной дельной мысли или фразы, хотя сам настаивал на его проведении, Корнилов пригласил Челышева в свой кабинет:
— Дмитрий, подготовьте все необходимые документы для того, чтобы назначить Елизавету Максимовну генеральным директором компании, управляющей «Весной», — Алексей даже не считал нужным запоминать, как называется этот его вновь приобретенный актив. — Включите в ее трудовой договор условие о выплате ежегодного бонуса, право единоличного принятия решений по всем вопросам, которые допускает законодательство, и остальное, что необходимо. Идите.
Вот так все просто — Корнилов делал подарок Лизе и освобождал самого себя от угрызений совести, которые продолжал испытывать за то, что произошло при его участии семь лет назад, и за то, что творила Лиза сейчас. Алексей мог подарить ей «Весну», но отчего-то понимал, что такой подарок не будет принят, как бы ни была Лиза корыстна, или, наоборот, опасался, что она с радостью согласится, а это еще больше разочарует его.
За Челышевым давно захлопнулась дверь, а Алексей продолжал смотреть ему вслед — вот и еще один вопрос решен. 25 декабря — вот такой вот для Лизы рождественский подарок, о котором она узнает уже после Нового года, когда все формальности будут завершены.
— Все же хорошо, что у нас нет привычки праздновать Рождество, — некстати подумал Алексей, — Пришлось бы отвлекаться и еще на один лишний день выпадать из работы, а это совсем ни к чему. Достаточно и того, что он отказался от Нового года с родными на Сент-Барте, выслушав огорченные вздохи матери и раздраженное бормотание сестры. Корнилов отговорился делами в Лондоне, а вездесущая Марина спросила, не связаны ли эти дела с попыткой заменить Лизу. Алексей промолчал, не желая ни ссориться с сестрой, ни объяснять ей что-либо.
До отказа заполнив делами предновогодние дни, Корнилов дневал и ночевал в офисе, возвращаясь домой в тот час, когда даже забитые в праздничной гонке московские дороги, становились свободны. Он не был озабочен вопросами покупки подарков, не думал о том, как и где будет отмечать Новый год, — Алексей лишь смотрел на все происходящее вокруг с легкой презрительной усмешкой. Еще один повод произнести лживые пожелания, вытребовать заветные меха или бриллианты — вот что такое этот праздник. Сначала он вовсе не собирался делать какую-то разницу между 31 декабря, 1 января или любым другим днем в году, но потом все же решил, что провести новогоднюю ночь с Настей в люксе отеля Claridge’s — не худший вариант, а наутро можно снова погрузиться в дела.
Ла Скала прекрасна! — какая глупая фраза, которую мог написать неумелый школьник, силясь начать сочинение на тему искусства. И все же Ла Скала прекрасна, как ожившая сказка, как яркая картинка из позапрошлого века, как сцена в костюмном кино.
Узкие улочки, обступившие скромный фасад театра, не могли вместить сияющие автомобили и нарядную толпу, казалось, вся Италия в этот день переместилась в Милан. Лиза проснулась в шесть утра и не находила себе места до выхода из отеля, казалось, она не волновалась так никогда: предвкушение праздника, возбужденное обсуждение прически и макияжа в салоне красоты, сияющие бриллианты, ну и пусть их подарил Корнилов, — сегодня она забудет о нем и насладится происходящим.
Спектакль разворачивался на сцене и в зрительном зале, не зря считалось, что публика — это абсолютная величина, главный персонаж Ла-Скала, особенно в день открытия сезона. Лиза вошла в ложу в сопровождении Бруно, в темно-синем платье Marchesa из тафты с вышивкой по лифу и пышной юбкой как с полотен позапрошлого века, она сама себе напоминала какую-то волшебную девушку, а не беременную женщину с массой проблем. Огромный сверкающий зал, роскошь в каждом движении и жесте, имперский занавес, предупредительный Бруно рядом с ней, повсюду лица, которые Лиза видела на первых полосах газет, причем не только итальянских. Занавес обнажает сцену, мрачноватый «Лоэнгрин» Вагнера — отнюдь не та музыка, которая она могла бы назвать своей любимой, но в этот вечер важно другое — ощущение события, которое разворачивается на твоих глазах, чувство причастности, и это чувство она сполна ощутила.
Еще несколько следующих дней Лиза жила радостью и восхищением от произошедшего, а потом навалилась тоска и слезы. Плакать хотелось от каждого вздоха, от каждого слова, услышанного от других или произнесенного самой. Лиза была невыносима, но ничего не могла изменить — она слишком тревожилась о будущем, не зная, каким же хочет его видеть, и еще ей безумно хотелось, чтобы обо всем узнал Корнилов, чтобы бросил на нее свой ледяной взгляд или накричал на нее, но только, чтобы он знал. Она мечтала, чтобы Алексей увидел ее фото и понял то, что Лиза так хотела ему сказать, или чтобы ее верные охранники, наконец, донесли своему работодателю о переменах в жизни своей подопечной, но, увы… Корнилов не читал глянцевую прессу, а новые телохранители, не будучи связанными с подконтрольными Алексею структурами, не доносили ему о ее жизни ничего. Лиза игнорировала звонки Бруно и через силу заставляла себя выходить из отеля на прогулку вдоль озера, она съедала огромные порции сытных спагетти, забыв о подсчете каллорий, и заказывала третье за день тирамису. Вернувшись в номер, Лиза надевала бесформенный гостиничный халат и, небрежно собрав волосы, могла подолгу смотреть в зеркало на свое отекшее в нелепых подростковых прыщах лицо, ощущая лишние килограммы и покрывающуюся растяжками, несмотря на лучшие крема, кожу. Лиза думала о своем малыше каждую минуту, каждую секунду, давая ему и самой себе обещания, что все у них будет чудесно, она гладила свой округлившийся живот, мечтая как можно скорее ощутить первые шевеления, но пока не ощущала их, находя в этом новый повод для паники. Она должна была обеспечить своему сыну или дочке волшебное будущее, но почему-то перестала верить в то, что это будущее возможно в Москве. Нужно было встряхнуться, вернуться к самой себе — идеальной беременной, но почему-то не получалось — из глаз лились слезы, руки тянулись к меню room-service’а и до боли и отчаяния хотелось, чтобы кто-то был рядом, вполне определенный кто-то…
Приближалось Рождество и Новый год, прежде, будучи свободной и одинокой, Лиза ненавидела Новый год, в ревностно-католической Италии она начинала ненавидеть и Рождество — все неистово готовились к празднику, а ей не хотелось совсем ничего, кроме как свернуться клубочком в огромной казенной постели и уснуть, чувствуя на губах липкий вкус карамельного мороженого, а в спине — легкий дискомфорт от еще чуть подросшего живота.
Лиза открыла глаза — хмурое солнце никак не решалось заглянуть в окно, моросил слабый дождь, 24 декабря — преддверие Рождества. Вечер этого дня Лиза собиралась провести с Бруно, ужиная в том же ресторане, где прошло их первое свидание, а затем, отправиться на театрализованное представление в Кастелло Сфорцеска. Бедный Бруно, решивший поухаживать за беременной женщиной с целым шлейфом проблем, которого она, к тому же, избегала всю последнюю неделю, но отказаться от встречи в рождественский сочельник так и не решилась, но могла отказаться прямо сейчас.
Первый луч солнца скользнул в комнату, наполнив ее радостным сиянием бликов, на смену дождю пришли легкие редкие снежинку, Лиза медленно повернулась на бок — она твердо решила, если в ближайшие дни ребенок не начнет шевелиться, она идет к доктору, и пусть никто не говорит ей, что еще рано.
Нужно сейчас же позвонить Бруно и отказаться от встречи — она не в том настроении и не в том состоянии, чтобы вести с ним дружеский разговор и мучиться от непонимания, приятны ей его прикосновения или нет, хочет она ощущать его дыхание, его нежный шепот или никак не может забыть другой голос и другие ласки. Лиза протянула руку к телефону, лежащему на прикроватной тумбочке, отметив про себя, что нужно немедленно записаться на маникюр, как вдруг ощутила какое-то странное, почти нереальное движение где-то глубоко внутри, как будто легкая щекотка, прикосновение шелковистого перышка к самому сокровенному, что у нее есть. Лиза резко села на постели, откинув спутавшиеся волосы, а ее детка ответила чуть менее деликатным трепыханием в животе.
— Он шевелится, — восторженным шепотом произнесла Лиза, — Шевелится! — рассмеялась она, ласково поглаживая свой живот, а в ответ ощутила еще одно легкое касание, почти невесомое и воздушное.
Лиза осторожно опустилась в большое кресло возле окна, положив руки на живот, — свою самую большую ценность в этом мире, подняла глаза, взглянув на небо, — солнце скрылось, зато на землю падал искрящийся и самый настоящий снег. Она улыбнулась — жизнь снова была прекрасна, и слезам в ней не было места. Лиза взяла телефон и набрала номер Бруно, услышала его облегченный вздох и улыбнулась, почувствовав, как глаза защипало от слез:
— Ты все еще хочешь меня видеть?
— Лиза, конечно, хочу! Ты даже не представляешь как.
— И я хочу. Значит, все по плану: ужин, потом спектакль?
— Да, по плану, — Бруно нерешительно замолчал, и Лиза испугалась, что он хотел отказаться, а соглашается только из вежливости или из жалости к ней, оставшейся одной в чужом городе или в чужой стране. — Стеф требовала, чтобы я не беспокоил тебя и не выдумывал ничего — это ее слова, а я вот все-таки решил предложить: может быть, не пойдем в ресторан и в Кастелло тоже, а ты приедешь на ужин ко мне, ведь настоящее Рождество не должно быть шумным.
Лиза не знала, что ответить, еще пару минут назад, она не знала, хочет ли она вообще впредь видеть Бруно, а теперь собиралась отправиться к нему домой, но нужно было решаться или решать, или и то, и другое вместе.
— Да, хочу, — быстро ответила Лиза, — Так даже лучше. Ты приедешь за мной? — ей так хотелось, чтобы он приехал — было что-то неправильное в том, чтобы ехать на свидание с одним мужчиной под охраной, оплаченной другим.
— Да, приеду, закончу все быстро в офисе и приеду часам к шести. Ты как, будешь готова?
— Буду, — сказала Лиза, отключаясь, у нее было совсем немного времени, чтобы исправить полное пренебрежение к своей внешности, которому она с восторгом предавалась последние дни.
Спустя полчаса, стоя в ванной комнате в одном белье, глядя на весы и косясь в зеркало за своей спиной, Лиза ругала себя за несдержанность последних дней: лишние три с половиной килограмма, складки на боках и глаза-щелочки — такой она себе не нравилась и оставаться такой не собиралась, и если с килограммами ничего не поделать и их легко задрапировать новым платьем, то уж со своим лицом к приходу Бруно она обязательно что-то сотворит.
В начале пятого похорошевшая после похода в салон красоты Лиза с небрежной косой, уложенной на макушке, со скептическим выражением лица рассматривала свой гардероб — приготовленное для выхода в свет золотисто-розовое платье Delpozo совсем не годилось для тихого ужина в домашней обстановке. Нужно было выбрать между мягкой юбкой-шотландкой с блузкой в тон и туникой из лимонного кружева Moschino. Лиза уже в третий раз прикладывала к себе то один наряд, то другой, когда в раздался настойчивый стук и голос одного из охранников. Лиза быстро распахнула дверь и увидела рассерженную Стефанию за спинами мужчин:
— К тебе прямо не пробраться, моя дорогая! — она влетела в номер, неся с собой терпкий аромат духов Killian и свежести настоящего снега.
Лиза чуть посторонилась, но промолчала, позволив себе легкую полуулыбку.
— Ты закончила тосковать или так и решила остаться здесь трагической затворницей? — Стефания забрала у Лизы тунику и приложила ее к себе. — Очаровательно! И судя по тому, что платье ты отложила в сторону, хотя была бы в нем просто шикарна, Бруно все-таки пригласил тебя домой.
— Стеф, ты просто чудо! — Лиза вернула себе тунику и вновь подошла к зеркалу. — Но у меня иммунитет против этой тактики «пять вопросов в секунду». Ты должна познакомиться с моей подругой Катей — в чем-то вы с ней удивительно похожи.
— Не уходи от темы! — рассмеялась Стефания, снимая пальто и располагаясь на диване.
— Я и не ухожу, — Лиза присела рядом, — Я раздумала быть трагической затворницей, и Бруно пригласил меня к себе. И, да, я согласилась. Так что ты думаешь насчет этого наряда?
— Я думаю, что ты абсолютно права. Ты должна провести хороший вечер с Бруно, Рождество — правильное для этого время. Но я приехала говорить не о Бруно — в конце концов, он сам может сказать за себя.
Лиза напряглась, не ожидая ничего хорошего от разговора с таким началом.
— Ты не отвечала никому целую неделю и, наверное, депрессовала здесь целую неделю, — Лиза хотела возразить, но Стефания взяла ее за руку и своим взглядом заставила промолчать. — Я не беспокоила тебя, понимая, как легко радость сменяет отчаяние и наоборот, как хочется все бросить и невозможно решить, что делать дальше. И как хочется, чтобы рядом был тот, кто все решит за тебя.
Лиза отвернулась, чтобы не дать себе заплакать, — сдерживаться было куда легче, не видя участливых глаз подруги. Друзья — это наше счастье и наше наказание — они желают и могут помочь, но точно так же желают знать абсолютно все, даже то, в чем мы не готовы признаться самим себе.
— Мне было 19, когда я ждала Франческу, и я была абсолютно одна. Родители погибли, когда я была на пятом месяце — мама и папа, и мать Бруно. Я не знала, что делать и хочу, ли я что-то делать. Ты старше и ты должна знать, чего хочешь, но эту неделю, не слыша тебя, я боялась, что ты, хоть и должна, но не знаешь, чего именно хочешь.
Удивительно, но еще пару минут назад Лиза готова была возражать до хрипоты, но сейчас снова не была уверена ни в чем.
— Да, я не знаю, — тихо сказала она. — У меня был отличный план, я тебе рассказывала и показывала проект магазина. С точки зрения бизнеса это было бы успешно, но сейчас я не понимаю, хочу ли реализовывать его, не знаю, хочу ли жить в Москве, рожать там своего ребенка, — Лиза с ужасом понимала, что мысли, которые она даже в уме не решалась облечь в слова, вдруг вырвались на свободу, и остановить их она не могла. — Сначала я думала, это из-за Корнилова, а теперь понимаю, что не только.
— Бедная моя, — Стефания ее порывисто обняла и прижала к себе. — Я хотела завести этот разговор позже, но начну его сейчас. Ты можешь думать, что я давлю на тебя или что пытаюсь помочь. Я и давлю, и желаю помочь, но решение все равно за тобой. И еще для меня это важно с позиций бизнеса. Мы давно знаем друг друга по делу, и я ценю тебя, ценю то, что ты всегда делала для «Весны», и считаю, что твой собственный проект очень хорош. Ты знаешь, тенденции на luxury-рынке сейчас таковы, что львиную долю нашего дохода дает Россия и то, что принято называть постсоветским пространством, ну еще и арабские страны. И если пять-семь лет назад все охотились за японками и китаянками, сейчас нам, мне нужна девушка, которая понимает эти рынки.
Лиза вздрогнула — это было предложение, от которого она не могла, не имела права отмахнуться.
— Спасибо, Стеф, — только и произнесла Лиза. Может быть, следовало узнать детали, распросить поподробнее, но, казалось, всем этим можно заняться позже, — сейчас следовало понять, а, может быть, она хочет именно этого.
— Если ты хотя бы согласна об этом подумать, я сделаю тебе формальное предложение, но сразу могу сказать, что оно будет гораздо привлекательнее того, что тебе давала «Весна», — Стефании вдруг захотелось закончить этот разговор, дать Лизе время и возможность принять правильное решение.
— Да, я согласна. Я буду думать, — кивнула Лиза, понимая, что подруга дала ей отличный шанс сделать небанальный ход.
— Ну а теперь собирайся, — Стефания поднялась с дивана и направилась к двери, — Убей этого финансового зануду лимонным кружевом, а в новогоднюю ночь выгуляй Delpozo — оно шикарно, как и ты.
И Лиза сделала все именно так, как сказала Стефания, — провела очаровательный вечер с Бруно, вернувшись в свой отель в начале второго ночи, когда Рождество уже наступило, а в новогоднюю ночь сияла золотом длинного платья под сводами отеля Chateau Monfort, радуясь звону бокалов, смеху нарядной толпы и взрывам фейерверков за окном. Она боялась рождественского вечера и предвкушала новогоднюю ночь, но от каждого из этих событий получила максимум из того, что было возможно. В сочельник они с Бруно неспешно гуляли по городу, наблюдая, как сияющий снег сглаживает серые краски усталого города. Укрывшись полами длинной шубы и сунув ноги в ставшие привычными угги, Лиза с восторгом каталась на фиакре, глядя на неспешно проплывающие фасады зданий и улыбающиеся лица прохожих. Чуть позже они зашли в маленькую, словно игрушечную часовню, чтобы услышать удивительной красоты службу, прикоснуться к празднику, а через него — к сказке. Во время ужина не было ни напряжения, ни неловкости — только тихое обаяние потрескивающих поленьев в камине, прекрасной еды и внимательного, нежного мужчины рядом с ней — мужчины, который мог бы стать чьим-то счастье, а постепенно становился ее надеждой.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |