И Лиза сделала все именно так, как сказала Стефания, — провела очаровательный вечер с Бруно, вернувшись в свой отель в начале второго ночи, когда Рождество уже наступило, а в новогоднюю ночь сияла золотом длинного платья под сводами отеля Chateau Monfort, радуясь звону бокалов, смеху нарядной толпы и взрывам фейерверков за окном. Она боялась рождественского вечера и предвкушала новогоднюю ночь, но от каждого из этих событий получила максимум из того, что было возможно. В сочельник они с Бруно неспешно гуляли по городу, наблюдая, как сияющий снег сглаживает серые краски усталого города. Укрывшись полами длинной шубы и сунув ноги в ставшие привычными угги, Лиза с восторгом каталась на фиакре, глядя на неспешно проплывающие фасады зданий и улыбающиеся лица прохожих. Чуть позже они зашли в маленькую, словно игрушечную часовню, чтобы услышать удивительной красоты службу, прикоснуться к празднику, а через него — к сказке. Во время ужина не было ни напряжения, ни неловкости — только тихое обаяние потрескивающих поленьев в камине, прекрасной еды и внимательного, нежного мужчины рядом с ней — мужчины, который мог бы стать чьим-то счастье, а постепенно становился ее надеждой.
Новый год был совсем другим — ярким, шумным и полным какого-то безбашенного веселья, но для Лизы он был менее важен, чем Рождество. Она, кажется, начинала принимать правила этой страны, где двадцать пятое декабря было гораздо важнее тридцать первого.
В перерыве между праздниками, когда город затаился в ожидании новых гуляний и фейерверков, Лиза бродила по его узким улочкам, думая о том, хотела бы она жить здесь, растить ребенка, строить карьеру? Милан постепенно открывался ей — переулки и дома, великолепные виллы и церкви в самых неожиданных местах. Лизу поразила крохотная улочка — via Lincoln — с уютными двухэтажными коттеджами, увитыми плющом, — редкое место для большого и шумного города, но сама она быстро поняла, что хотела бы жить на via Alberto da Giussano, в месте, поразительно напоминающем Нью-Йорк: с одной стороны — аллея, с другой — элегантные фасады. И она действительно могла здесь жить, не оглядываясь по сторонам, не боясь, когда всплывет прошлое, когда в поле зрения попадет Корнилов с очередной пассией, а то, что он попадет в Москве, сомневаться не приходилось. Вспоминая ужин с Башмаковой и сравнивая его с вечеринками, на которые ее приглашали Стефания и Бруно, Лиза понимала, насколько комфортнее и проще ей с новыми знакомыми, с которыми она могла быть самой собой, а не неким образом, придуманном или навязанном ей в Москве. И все чаще и чаще всплывала мысль, а так ли уж она хочет, чтобы Алексей знал о ее ребенке, вернее, о том, что ее ребенок также и его. В той ситуации, в которой они расстались, среди нагромождения недоговоренностей и лжи, скрыть его отцовство было довольно легко, гораздо сложнее было бы убедить его в нем. И, может быть, даже лучше, что в ту страшную ночь в Москве Корнилов наотрез отказался от встречи с ней.
Неспешно и томно тянулись первые недели после Нового года, а потом вдруг каникулы завершились, и жизнь вошла в привычное русло. Стеф, как и обещала, сделала свое предложение, и оно было более чем достойно, гарантируя тот уровень дохода, которого Лиза только надеялась достичь, когда магазин заработает в полную силу. Работа в Милане давала финансовую стабильность, сохранение собственных средств, спокойное завершение беременности и первые месяцы рядом с малышом, которых она была бы лишена, затевая собственное дело. А еще Милан был именно тем местом, где Лиза была готова начать все заново.
Она приняла предложение Стеф, вот так однозначно зачеркнув свою московскую жизнь и московские планы, утешая себя тем, что решение остаться в Италии необязательно звучит как «навсегда». И сразу стало как-то легче, и хотя Корнилов не ушел из мыслей совсем, он сдвинулся в тень, где ему было и место.
Лизу переполняла кипучая энергия — нанятые еще в Москве для подготовки бизнеса к запуску юристы готовили документы о расторжении договоров кредита и аренды, а сама Лиза закрывала вопросы закупок для «Весны», чтобы, уведомив собственника, которым стала компания Корнилова, быстро и безболезненно передать дела. Она завершила все, касающееся заказов, в Милане, но вот с парижскими контрактами, возникли проблемы, и Лиза понимала, что нужно ехать туда, потому что расстаться со всем, связанным с Москвой, хотелось как можно быстрее. И еще обязательно нужно было встретиться с Катей, рассказать подруге обо всем, что она решила.
Перелет Милан-Париж, ночь в отеле на Елисейских полях, улаженные проблемы, три часа до самолета в Цюрих, а оттуда к Дорофеевым в Сент-Мориц. Лиза заканчивала свой обед в прекрасном ресторане La Tour d'Argent — утка с брусничным соусом и ягодные тарталетки с вербеной, так вкусно, что хочется закрыть глаза и отдаться радости вкуса, открыточный вид на остров Сен-Луи и огромный почти дикий кот, важно восседающий возле стойки у входа. Идеальный вечер в Париже — вечер, когда она впервые ощутила себя почти свободной от Алексея. Машина уже стояла у входа, Лиза попросила счет и достала из сумки I-Pad, чтобы проверить, нет ли задержки ее рейса. Экран приветливо моргнул, открылась рабочая страница: РБК, последние новости, котировки и курсы валют, а в центре — фотография покореженного разлетевшегося на две части автомобиля, первая мысль: «Какой ужас! Вряд ли кто-нибудь жив!», хлопья пены, человек, катающийся по земле, вверху надпись «Российский миллиардер разбился в Ницце».
Глава 27
Это не могло быть правдой, но было ей — Корнилов горел заживо под моросящим дождем серого французского неба, а Лиза просто смотрела, не понимая, как такое может быть.
Это не он, не Алексей, ни за что и никогда! Только не Корнилов, кто-то другой, кого тоже жалко, но не так, что разрывается сердце и не хочется даже дышать! И вообще, почему они фотографируют вместо того, чтобы помочь?!
Алексей Корнилов, Ferrari Enzo, не справился с управлением на влажной дороге, борется за жизнь в реанимации, бывшая с ним пассажирка отделалась легкими ожогами. Набор ничего не значащих слов, кроме одного — борется за жизнь. Значит, жив! Жив, он должен быть жив!
К столику Лизы подошел официант забрать счет, огромный сытый кот встал и потянулся, девушка за соседним столом громко рассмеялась, и мужчина взял ее за руку. Наверное, первое свидание, максимум второе, — вскользь подумала Лиза. Как они могут радоваться и дышать, когда ее мир почти разбит на части? Как жизнь может продолжаться, если она не знает, что с Алексеем и увидит ли она его когда-нибудь. Конечно, увидит! По-другому не может и быть. Лиза встала из-за стола, схватила свое пальто в гардеробе и вышла — ее телохранители ожидали возле машины.
— Нужно срочно поменять билеты, мы летим в Ниццу, — хрипло произнесла Лиза, садясь на заднее сиденье.
— Елизавета Максимовна, это не согласуется с планом, — заговорил один из них.
— Меня не волнуют ничьи планы! Алексей попал в аварию в Ницце, я еду к нему, — отрезала она, и никто не попытался возразить.
Мир грозил рухнуть. Все прошлые несчастья, когда, казалось, что жизнь кончена и ничего хорошего уже не будет, были детским разочарованием по сравнению с тем, что происходило сейчас. Разве сможет она жить, зная, что Алексея нет, что он не встретится ей на светском приеме и не обвинит в обмане и лжи, никогда не дотронется до нее со страстной лаской, не нахмурится устало, засыпая едва коснувшись головой подушки, не возьмет на руки своего сына или дочь? Разве сможет она жить в мире, где нет его?
Она должна быть рядом с ней, так проще, ей — не ему. Понимать, что есть надежда, первой узнать, что случилось самое страшное, и она больше никогда не увидит, не почувствует…
Город мелькал за окнами: огни машин, витрины магазинов с призывными рекламами распродаж — обычный вечер у всех, кроме нее. Вечер, когда почти разбилась ее жизнь. Вдруг стало жарко и словно нечем дышать, Лиза быстро освободилась от пальто и открыла окно — в салон автомобиля хлынул промозглый и полный выхлопов воздух. Малыш уже привычно и как-то отчаянно зашевелился, неужели он тоже понял, что с его папой происходит что-то плохое?
— Елизавета Максимовна, вылет в Ниццу через один час тридцать, — негромко произнес охранник.
— Да, хорошо, — медленно ответила она, а потом подумала, что нужно позвонить Кате и сказать, что она не приедет, узнать, может быть, подруге известно больше, чем ей.
Гудки, один за другим, веселый голос:
— Привет! Мы уже ждем тебя!
— Катя, ты знаешь, что случилось с Алексеем? — еле выдавила из себя Лиза.
— Нет, не знаю, — тихо ответила подруга. — А что?
— Он разбился в Ницце. Об этом пишут все газеты, я узнала из РБК, — Лиза сказала слишком много, и у нее совсем не было сил.
— Как? Что с ним? Где он?
— Я ничего не знаю, кроме названия госпиталя из РБК. Может, он и не там. Я лечу в Ниццу. Узнай, что сможешь, как-то, через Сергея.
— Да, все узнаю, — ответила Катя, проглатывая слезы, Корнилов в последнее время был порядочным кретином, но это же не повод умирать. — Все узнаю, а сама прилечу к тебе, — Катя быстро отключилась. Сергей летел в Нью-Йорк, был в этот момент где-то над Атлантическим океаном. Что делала бы она, случись что-то с ее мужем? — сходила бы с ума, как и Лиза, коря весь свет и его самого, что допустил хотя бы мысль оставить ее.
А вдруг так случилось потому, что она стала допускать мысль, что сможет жить без него, вдали от него, не любя его? — терзалась Лиза. — Ведь это произошло именно в тот момент, когда она почувствовала, что уже не так тоскует по нему, что сможет совсем забыть его? Забыть его руки, голос, глаза, его шутки, его дыхание в ночной темноте, их первую ночь в чайном доме, их страсть в номере отеля на Гибралтаре, прерывистый разговор в сумрачный час на морском побережье, его злость и жестокость в то последнее утро в Москве. Она не сможет забыть уже никогда.
Машина двигалась слишком медленно, время текло слишком быстро. Он был один, и ему было обжигающе больно, а, может быть, он уже не чувствовал ничего.
Лизе так хотелось знать, как он, что с ним, но, кроме Кати, никто и ничего не мог узнать — Лиза не могла заставить себя позвонить матери Алексея, или Марине, или Василию Петровичу, который так испуганно смотрел на нее, говоря, что она едва не погибла на собственной кухне.
В сумке жалобно просигналил планшет, Лиза достала его и вошла в Интернет. Казалось, все вокруг знали больше нее — новость об аварии в Ницце занимала первые строки новостных лент. Люди с восторгом смаковали чужое горе: «Миллиардер Алексей Корнилов разбился в Ницце», «У Алексея Корнилова обожжено три четверти тела», «Корнилов разбился с английской подругой», «Загадки аварии».
Алексей все еще жив, ему очень плохо, он был с женщиной, — промелькнуло в голове у Лизы. Он может быть с кем угодно, главное, чтобы он был жив.
Снова телефонный звонок — Катя, Лиза быстро взяла трубку:
— Ну что? — выдохнула она.
— Его отправили в госпиталь в Марсель, у него черепно-мозговая травма и ожоги, насколько сильные — пока сказать не могу. Тебе нужно лететь в Марсель, — быстро проговорила Катя. Если ей хотелось рассыпаться на части, что же сейчас испытывала Лиза? — Есть рейс в Марсель через час десять. Госпиталь называется «Консепсьон».
— Как..? — начала и тут же замолчала Лиза. — Как он? В каком состоянии? Боже, я не знаю, как спрашивать об этом? — она заплакала.
— Солнышко, пока говорят, что он в тяжелом состоянии и до сих пор не пришел в сознание. — Кате было проще говорить о Корнилове вот так — безлично, тогда ситуация не казалась настолько реальной. — Ты будешь там и скоро все узнаешь, и я тоже лечу в Марсель. Через полчаса выезжаю из дома. У него будет все хорошо — и это не банальность. Алексей слишком много тебе должен и не имеет права уйти. Ты меня поняла? — строго спросила подруга.
— Поняла, — ответила Лиза. — Меняйте билеты на Марсель, рейс через час, — тихо сказала она.
Дорога в аэропорт, наконец, подошла к концу. Предполетный досмотр — короткий проход по телетрапу — взлет — безучастное гудение турбин. Еще час пятнадцать страха, сомнений, надежд.
Секунды не бежали, они тянулись бесконечно долгие и мучительные как часы.
— Натуральные соки, чай, кофе, — вежливый вопрос стюардессы.
— Мне ничего не нужно, — глухой ответ Лизы.
— Подушку, одеяло?
— Мне ничего не нужно, — все тот же замороженный голос.
Лиза достала I-phone, вставила наушники. Вот эту песню Коэна Алексей цитировал в машине, когда они отъезжали от концертного зала, а этот дурацкий трэк стоял у нее на будильнике, и он сердился, когда утром никак не мог отключить разрывающийся веселым рэпом телефон, и спрашивал, не слишком ли Лиза взрослая, чтобы слушать такую музыку.
Не покидай меня,
А я, я тебе подарю
Жемчужины дождя.
Не покидай меня
Я выдумаю тебе
Безумные слова,
Которые ты поймешь,
— пела Нина Симонэ своим волшебным, чуть надтреснутым и каким-то мистическим голосом.
— Только не покидай меня, — думала Лиза, — Делай, что хочешь, но не оставляй меня, — слезы катились из глаз, а голос немолодой негритянке звучал в душе.
Разве могут быть лучшие слова, чем эти — я сделаю, что хочешь, как хочешь, уйду и никогда не покажусь на глаза, но только не покидай меня. Сколько было глупости, зла, предательства, но ведь это совсем не важно, стоит только представить, что человека, которого ты любишь и ненавидишь, желаешь видеть или мечтаешь забыть — что его просто нет. Что может быть проще и страшнее?
Не покидай меня
Я больше не буду плакать
Я больше не буду говорить
Я затаюсь здесь
Чтобы смотреть на тебя
Танцевать и улыбаться
И слушать тебя
Петь и потом смеяться.
— Мадам, мы просим вас выключить электронные приборы, самолет начинает снижаться, — стюардесса дотронулась до Лизиной руки, и она вынула наушники, а в голове все звучало: «Не покидай меня!».
Божественный Сен-Барт грозил стать самым ненавистным местом на свете. «Пожить на Сен-Барте — все равно что побывать в раю, прежде чем туда отправиться», — любили говорить старожилы, а Марина готова была отправиться даже в ад, но лишь бы подальше отсюда. Каждая неделя, проведенная на острове, отдаляла ее от мужа, оставшегося в Женеве, заставляла задуматься о том, чего хочет она сама, какой видит свою жизнь, а еще заставляла все больше и больше волноваться за брата.
Маршруты были известны, развлечения казались пресными как никогда. Ласковое солнце и белоснежный песок, парус серфа легко ловит волны, вечером — паста из морского ежа на террасе ресторана Eden Rose или бургеры в креольском Maya’s в компании с Данилой. Незадолго до Нового года прилетел отец, Боже, она много лет не отмечала праздник с родителями, а вот муж не соизволил явиться — конечно, мировая финансовая система рухнет, если он отлучится хотя бы на один день. Она была на втором месте, дети — хорошо, если на третьем, и стоила ли эта жизнь прощания со всеми своими юношескими мечтами и планами?
Было смешно жаловаться на жизнь, проводя время на одном из самых дорогих островов мира, но Марина жаловалась. Они медленно дрейфовали вдали от берега на яхте, мама занималась с Варей, а отец с Данилой пытались ловить рыбу. Марина сдвинула шезлонг в тень и открыла I-pad, ей не хотелось читать ни о политике, ни об экономике, она же была безработной домохозяйкой — зачем забивать голову сложными вещами? Медленно загрузилась страничка журнала Tatler — новости со светских вечеринок — то, что нужно дурочке вроде нее. Фотография за фотографией — выставка, презентация книги, показ новой коллекции — скука, на которую раньше было слишком жалко свое время. Знакомых лиц не так уж много, Марина давно не бывала в Москве, а в Женеве жила довольно уединенно. Странно, что нигде не было Лизы, — подумала Марина, но потом вспомнила, что брат отправил ее куда-то на итальянские озера. Лиза — интересная и успешная, с этим взглядом, так и ласкающим Алексея, слишком похожая на Саюри, чтобы нравиться ей. Эти нотки в голосе Алексея, когда Марина спрашивала о Лизе, Лизин печальный вздох при словах об Алексее — еще одна не родившаяся история, которая могла стать чем-то теплым и хорошим. Грустно. Лента новостей прокручивалась все дальше и дальше — новогодние вечеринки закончились, им на смену пришли предновогодние, кто-то проводил промозглые дни в Дубаи, кто-то катался на лыжах, Мария Башмакова, Марина, была шапочно с ней знакома, собирала ценителей искусства в Милане. Прекрасный повод продемонстрировать интеллектуальный снобизм, — подумала Марина и хотела уже закрыть страницу, когда взгляд выхватил на фотографии Лизу — улыбающуюся, все так же эффектную и беременную. Беременную, — повторила про себя Марина, и расплылась в улыбке, — Наверняка, беременную ребенком ее брата! Разве можно придумать что-то лучше.
— Мама, что я тебе покажу! — прокричала Марина, вставая с шезлонга. — Ты даже не представляешь! Мама, ты что молчишь? — она спускалась по лестнице в каюты, когда почувствовала, как до нее дотронулся отец, — после того случая в Париже, Марина вздрагивала даже от прикосновений родных.
— Марина, подожди! — голос был слишком напряженным, а рука холодной, и показалось, что что-то произошло, что-то плохое, чего уже перестали и ждать.
— Да, папа. Что случилось?
— Алексей… разбился в Ницце.
— Как?
— На Ferrari, машина разлетелась напополам.
— А он? Что с ним? — закричала Марина, брат был самым близким человеком на свете, после того, что сделал для нее, что знал о ней.
— В больнице.
— Жив?
— Жив.
— Слава Богу!
— Не спеши благодарить, — усмешка на постаревшем лице.
— Что вы тут кричите! У меня Варенька только заснула, — выглянула из каюты мама и замерла, видя напряженные лица мужа и дочери.
Еще одна ночь на смену еще одному дню, ничего не меняется, но все становится другим. Можно, конечно, позвать теплую нежную девочку, любая будет рада согреть его или согреться вместе с ним — все эти сладкие порноактрисы, чопорные служащие банков или тихие дочери боссов. Но звать никого не стоит, времени остается все меньше, и слишком жаль его тратить на пусть и красивое, но бездушное тело
Время все меняет, и Сюнкити это прекрасно известно. Думал ли он, будучи сыном жалкого докера в послевоенном и разрушенном Кобе, что к своим шестидесяти годам будет иметь финансовую и политическую власть — он даже не знал таких слов. Сюнкити не мечтал и не думал — просто выживал, и жизнь среди якудза была не хуже любой другой. Он был еще не стар, богат и держал за горло всю банковскую систему этих проклятых островов, где население стареет все быстрее, где все также любуются момидзигари, мужчины вдрызг напиваются по пятницам, а женщины ищут утешение в лесбийских связях. А все же это неплохо — что-то искать, пусть даже и утешение, пусть даже искать и не находить.
Сюнкити отложил в сторону тонкий журнал и потянулся выключить лампу возле своей кровати. Сегодня он ничего не будет искать — просто дождется следующего утра. Все-таки удивительное дело — он сын нищего докера красуется на обложке журнала Ямагути-гуми, в XXI веке якудза издает свой журнал и смеется над всеми.
Тонкая грань между сном и явью — редкое состояние, когда ты еще не спишь, но уже и не бодрствуешь, когда можешь видеть всех, кто ушел, и когда они не смотрят на тебя с укоризной: Саюри, еще совсем малышка, Киёми, его нежная жена, такая же, как и тридцать лет назад.
И снова он не с ними — проклятый телефонный звонок, хотя всем строго-настрого запрещено беспокоить его:
— Да, Кэтсуэ, что ты хочешь?
— Ямагути-сан, вы говорили, что я могу звонить с информацией о Корнилове всегда, — оправдывался Кэтсуэ.
— И что? — сведения о Корнилове стоили того, чтобы ненадолго оставить Киёми и Саюри.
— Попал в автокатастрофу в Ницце. В тяжелую. В госпитале, в коме, — в голосе парня чувствовалось удовлетворение.
— Как?
— Ferrari, скорость 220. Машина напополам, а он весь в огне, — Кэтсуэ словно смаковал эту новость, представляя, как пламя лижет кожу Корнилова, разрушая капилляры, пожирая мышцы.
Сюнкити замолчал — Корнилов и тут не дал ему взять реванш, собирался сдохнуть, не увидев того, что Сюнкити ему приготовил. Теперь придется отложить свои планы и надеяться, что он придет в себя настолько, чтобы ощутить новую боль.
Посадка, закладывает уши и кружится голова, трап подают мучительно долго, машины еле ползут по шоссе, нет никаких новостей. Господи, как хочется быть ближе к нему, знать, что с ним. Еще совсем немного.
Репортеры на парковке возле больницы, машина с затененными стеклами останавливается совсем близко от входа. Нужно только набраться сил и выйти, узнать, как он, что с ним. Просто быть рядом с ним.
Лиза натянула на голову шарф, вздохнула и вышла под проливной дождь, пара шагов под зонтом, и она ощущает больничные запахи, видит больничные стены, мрачные и сосредоточенные лица, но в голове никак не складывается, что Алексей здесь и эти мрачные лица из-за него.
Незнакомые лица, но все они откуда-то знают ее, Василий Петрович, с затравленным взглядом, не знает, что сделать для Лизы, для Алексея, он тоже совсем не умеет ждать.
— Его привезли сюда два часа назад, пока мы располагаем только первой информацией, которую сообщили в госпитале в Ницце, — несгибаемый сотрудник ФСБ стал даже как-то меньше в размерах.
— И что? Как он? — нетерпеливо перебивает его Лиза.
— Сильные ожоги, но нам не сообщили доподлинно насколько. Сначала речь шла о семидесяти процентах тела, потом о тридцати, — Василий Петрович видел, как вздрогнула Лиза, но не мог промолчать — она хотела знать и должна была знать. — Переломы и травма головы. Травма головы беспокоит их даже больше.
Лиза заплакала, она услышала многое и в то же время совсем ничего — она хотела знать только одно — будет ли он жить?
Руки горели и ныли, а голова слегка кружилась, но это было ничто по сравнению с произошедшим с Алексеем. Наверное, картина того, как он весь огне катается по мокрой дороге будет до конца жизни стоять у Насти перед глазами. И теперь невозможно понять, она его отвлекла или он сам отвлекся. Корнилов хотел закончить свой разговор, а она не желала слышать, и, может, она действительно была слишком резкой или неловкой. Теперь уже не понять, не вспомнить.
Настя медленно шла к комнате, в которой они ожидали новостей об Алексее, — она и хмурый мужчина, пытавшийся связаться с отцом Корнилова. Наверное, скоро выйдет врач, и все станет ясно. Настя тихо открыла дверь — усталый врач что-то говорил маленькой темноволосой девушке, та вздрогнула, прижала ладонь ко рту, а потом посмотрела на врача с надеждой. Он отрицательно покачал головой, а она продолжала настаивать. Врач обреченно кивнул и позвал медсестру, девушка вышла. Совсем молодая, беременная, приехавшая занять свое место.
Глава 28
Лиза стояла перед стеклянной стеной и не могла поверить, что мужчина, распростертый на больничной койке, — это Алексей, не могла и не хотела верить. Очертания тела виднелись под тонкой, почти прозрачной простынею, которой он был укрыт от подбородка до щиколоток. На левой руке, ноге и всей левой стороне тела был кокон бинтов, часть шеи и левая щека были заклеены чем-то. Повсюду стояли капельницы и мониторы, на лице — маска аппарата искусственного дыхания. Человек, который так выглядел, не мог быть жив, но он был жив, ведь эта его сердцебиение отражалось на экране, и в его вены вливалась жидкость.
Ребенок зашевелился, Лиза дотронулась до своего живота, словно желая полнее ощутить радость жизни, которая каждую секунду была рядом с ней, ощутить и передать Алексею это чувство.
— А почему он не дышит сам? — спросила Лиза медсестру, оборачиваясь к ней.
Та покачала головой и что-то произнесла по-французски, Лиза недоуменно нахмурилась, а потом подумала, что та просто не говорит по-английски.
Слишком ярко горел какой-то странно-сиреневатый свет, даже сквозь стену был слышен писк приборов, кафельные полы и кафельные стены — не место для живого человека. Лизу начал бить озноб, она не могла отвести взгляд от Алексея. Если ей так холодно здесь, то каково там ему, почти обнаженному, укрытому прозрачным куском ткани.
Лиза услышала шаги за своей спиной, обернулась:
— Доктор, а почему он не дышит сам? — она повторила свой вопрос.
— Отравление угарным газом, необходима искусственная вентиляция легких, — равнодушно ответил врач. Лизино сердце сжалось.
— Я не могу войти к нему, да? — ее голос дрогнул.
— Не можете. Я объяснял вам, необходима абсолютная стерильность.
— Понятно, — Лиза почти прошептала это. Глупо, конечно, но ей, казалось, если она коснется Алексея хотя бы пальчиком, хотя бы на секунду, станет как-то проще и лучше, ей — не ему.
Врач отошел, и Лиза снова осталась одна, не одна, а наедине с Алексеем — поправила она себя. Они так давно не были наедине друг с другом.
В голове вертелись слова о состоянии Алексея: ожоги пятидесяти процентов тела, большей частью второй степени, частично — третьей, ушиб головного мозга с компрессий, возможно, потребуется состояние искусственной комы. Лиза не понимала, что все это значит: плохо, очень плохо или безнадежно? Состояние стабильно тяжелое, но есть и хорошие новости: глаза и позвоночник не пострадали.
Лиза зябко обхватила себя руками, она смотрела на Алексея и вспоминала лучшие моменты, что были между ними, и, удивительное дело, события семилетней давности и прошлых месяцев смешались воедино: вот он подходит к ней на корпоративе «Брокер-инвеста», улыбается насмешливо и немного порочно, вваливается с Дорофеевым в ее прихожую и почти получает по голове коробкой из-под туфель, касается ее там, где не касался никто до него, властно обнимает ее и знакомит со своими друзьями и партнерами в Марбелье, засыпает рядом с ней, ест бабушкин торт. Наверное, последний момент — самый интимный из тех, что были между ними, — не секс и не занятия любовью, а именно этот теплый ужин в осенне-багровых Альпах. И вот он здесь, а она через стену, которая разделяет их больше, чем тысячи километров в пути, которые разделяли вчера и позавчера. Слезы катились по щекам, падая на грудь, впитываясь в плотную ткань платья. Она была ему никем, а ощущала себя самым близким человеком на свете.
— Лиза, это я, — она ощутила легкое прикосновение к своему плечу, обернулась — приехала Катя, лучшая подруга, с которой они планировали в эти минуты поедать фондю, делиться новостями и даже ругать мужчин.
Катя сделала шаг навстречу, обняв Лизу и притянув ее к себе. Лиза прижалась мокрой щекой к плечу подруги и позволила себе судорожный всхлип, потом еще один и еще. Слезы полились потоком, а рыдания грозили задушить.
— Пойдем отсюда, вдруг Алексей услышит, — Катя потянула Лизу в коридор. — И вообще не думаю, что ему понравится, что я видела его почти голым, — жалкие остатки иронии в попытке не зарыдать вслед за подругой. Лиза поддалась, бросив еще один взгляд на Алексея, надеясь, что этот взгляд не будет прощальным.
Они сидели рядом на жалком дермантиновом диване, не зная о чем говорить, вздрагивая каждую раз, когда открывалась дверь. Василий Петрович входил и выходил, что-то напряженно обсуждая по телефону, красивая усталая женщина с повязками на руках и ссадинами на лице ютилась в кресле в противоположном конце комнаты. Женщина, с которой был Алексей, когда все произошло. Катя кивнула ей, входя, Лиза мимолетно удивилась их знакомству, но спрашивать ни о чем не стала.
— Сергей с родителями Алексея и с его сестрой будет здесь часов через семь, — сказала Катя, не зная, как на это отреагирует Лиза. Ситуация, в которой они оказались, была не лучшим вариантом, при котором старшие Корниловы могли узнать о том, что станут бабушкой и дедушкой, а уж реакцию Сергея на то, что она ничего ему не рассказала о ребенке ее несерьезной подруги и его лучшего друга, было представить очень легко.
— Хорошо, — безразлично ответила Лиза, ее сейчас не волновал никто: ни родители Алексея, ни та женщина, рядом с которой он едва не погиб. Самым главным был Алексей.
— Скорее всего, Алексея нужно будет перевозить отсюда. И наши люди, и люди Корнилова занимаются этим, — Катя кивнула на вошедшего Василия Петровича. Сергей считает, что в Лондон.
— Они очень дружны, да? — Лизе хотелось говорить о чем-то простом, не связанным с ранами, болью и решениями, которые предстояло принимать, и принимать, увы, не ей.
— Очень, — криво улыбнулась Катя. — С детства. Сергей говорит, что не будь отца Алексея, он бы ни сделал ничего, ну ты понимаешь, весь этот бизнес, — Катя неопределенно махнула рукой. — Он считает Корниловых почти своей семьей.
— Алексей говорил, что Сергей после смерти родителей много времени проводил с его семьей. Сергею тогда было почти восемнадцать, а Алексею на год меньше — Лиза не могла представить себе юными ни одного, ни другого. Казалось, они так и родились уверенными в себе мужчинами под сорок.
— На полтора, Сергей любит повторять, что он старше его на полтора года, — Катя вспомнила, как вошла в прокуренный кабинет в их московском доме, когда мужчины вспоминали похождения своей юности. — Знаешь, они были такими смешными, у нас дома есть фотографии, я тебе покажу, — Катя любила старые снимки и то тепло, что они хранили. — Смешными и беззаботными, идеалистами, наверное.
— Жаль, когда мужчины навсегда перестают быть идеалистами слишком рано, — тихо произнесла Лиза и огорчилась, что даже не знала, когда это произошло с Алексеем.
— Сергей перестал быть им после смерти родителей, в один день, сначала матери, потом отца.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |