Алексей медленно опустился на диван не имея сил оторвать взгляд от этого действа. Хотелось верить, что все происходящее — плод его больной фантазии или помешанного на видео-эффектах Сюнкити, но картина казалась слишком реалистичной, и эта женщина, так яростно отдающаяся на экране, была той самой Саюри, что ненадолго предстала и перед ним самим.
Алексей не желал больше ничего видеть, схватил пульт от телевизора, желая прекратить это зрелище, — телевизор не выключался, захлопнул ноут-бук, но из-под закрытой крышки продолжали доноситься звуки нешуточной страсти. Обессилевшая Саюри медленно сползла по мужскому телу, дразня развратной негой и своего партнера, в котором Корнилов узнал Кэтсуэ — одного из приближенных Сюнкити, и к его ужасу, и самого Алексея. Кэтсуэ подхватил девушку и, собственнически прижимая к себе, отнес на кровать. Саюри раскинулась на подушках: сияющие глаза, порозовевшие щеки, тело, хранящее следы ласк, — такая, какой Алексей мечтал ее видеть в первую брачную ночь. Увы, ему досталось лишь жалкая насмешка над тем, что он желал получить, и что с такой радостью Саюри дарила этому парню.
Девушка поманила Кэтсуэ легким взмахом руки, он опустился на кровать, угнетая Корнилова видом своего возбужденного тела.
— Поговори со мной, Саюри, — тихо попросил Кэтсуэ, лаская ее нежную грудь.
— Мне хватает разговоров с будущим мужем, давай не будем терять время, — промурлыкала Саюри в ответ.
На экране развернулся очередной эпизод порно-фильма, вот только кино подобного рода Корнилов никогда не любил, да и видеть в главной роли хрупкую девочку, которой хотел оберегать от всего мира, было и странно, и страшно.
Внезапно все стало абсолютно понятным — череда притворства, мимикрии и обмана. Она действительно была беременна, а сцена в ночь после свадьбы — что ж в наше время не стоит ничему удивляться. Скованность и холодность — нежелание отдаваться нелюбимому «старенькому мужу», внезапная ошеломляющая страсть — воспоминание о Кэтсуэ. Алексей бессмысленно смотрел на экран, не различая в стремительном сплетении тел девушку своей мечты. Зачем она согласилась на брак с ним — вот основной вопрос, уж точно не род влиянием отца, тот с большим сожалением и крайне неохотно дал свое согласие Алексею. Единственное, что приходило в голову, — желание вырваться из-под опеки Сюнкити и всей Ямагути-гуми. Раньше Корнилов не видел в Саюри никаких порывов к свободной жизни, ее вполне устраивала жизнь оранжерейного цветка, но ведь он не видел и притворства, и чувств к Кэтсуэ.
Самый большой глупец на свете, ни года без женского обмана — сначала Саюри, потом Лиза, — Корнилов решительно направился к выходу из комнаты. Сейчас он вызовет своих так называемых охранников и снимет голову с каждого из них, пусть разбираются с тем, как постоянно кто-то посторонний проникает в его дом. И пусть Ямагути-гуми чувствует себя полновластной хозяйкой его жизни, больше это терпеть Корнилов не намерен. И если японцам доверять нельзя, значит, завтра сюда прилетят его люди из Москвы.
— И все-таки, малышка, может, ты остановишь все эти приготовления к свадьбе, не станешь выходить за него, — произнес расслабленный Кэтсуэ, играя с прядью волос той, кого Корнилов считал самой невинной девочкой на свете. Алексей остановился, было интересно послушать, что скажет в ответ Саюри.
— Прекрати! — она откатилась к противоположному краю кровати. — Я еле уговорила отца, я хочу этой свадьбы, хотя и не хочу Корнилова, — Алексей думал, что сильнее его огорчить уже невозможно, но от этих простых в своей жестокости слов, несмотря ни на что, испытывал боль. — Я хочу вырваться отсюда, я устала быть принцессой Ямагути-гуми, — Саюри стала покрывать поцелуями грудь молодого японца.
— Ну зачем, разве тебе плохо здесь? — недоумевая, спросил Кэтсуэ, и было видно, что он задавал свой вопрос не первый раз.
— Да, мне плохо! — закричала Саюри, и Корнилову стало ее жаль. — Я устала от этого контроля, от того, что отец определяет каждый мой вздох, где бы я ни была и с кем бы я ни была. Ты думаешь, он не знает, чем мы сейчас здесь занимаемся с тобой? Конечно, знает и одобряет! Пусть первым будет мальчик из Ямагути-гуми! — Саюри хрипло рассмеялась. Она вскочила с кровати и подошла к окну, резко распахнула его, обнаженная и прекрасная. — Корнилов сможет ему противостоять, я знаю. А самое смешное, что для Корнилова я тоже бессловесная игрушка, но он не отец, и это все равно лучше.
Алексей не знал, о чем и думать, мысли разбегались, чувства почти оставили его. Он презирал Саюри за ее ложь, за измену, за желание использовать его, но не мог не жалеть девочку, стремящуюся освободиться от жестких тисков семьи.
— У тебя есть еще марихуана? — спросила Саюри, возвращаясь к Кэтсуэ. — Покури на меня немного.
Алексей зачарованно наблюдал, как Саюри, накинув прозрачный пеньюар, кстати тот самый, что он пару недель назад нашел в своей спальне, прикрыв глаза, вдыхает сизый дым, выпускаемый Кэтсуэ.
— И потом, кто сказал, что я должна пробыть замужем долго? — с мечтательной улыбкой спросила она. — Чему-то папочка ведь меня научил. И никто ведь не подумает на меня.
Больше это видеть и слышать Алексей не хотел, одно дело понимать, что твоя любимая девушка — подлая лживая сука, но понимать, что она желала избавиться от тебя, используя секреты Ямагути-гуми, это уж слишком!
Алексей рванул дверь в спальню, на ходу сбрасывая пиджак, резким движением развязывая галстук. Оставив свои вещи неряшливой кучей на полу, он кое-как натянул спортивную одежду, схватил клюшки и бросился вон из дома. Звонки и разговоры подождут, а вот если он прямо сейчас не выпустит пар, разочарование и боль разорвут его на части.
— Лживая тварь! — резкий взмах клюшкой. — Думала только о том, как бы использовать меня!
— Сука, мечтающая о собственной выгоде! — мяч отправился в лунку.
— Не верить никому и никогда! Истина, такая простая, когда речь идет о делах, забытая в личной жизни, — точный свинг, выбросивший мяч на фэрвэй.
— Притворство, одно сплошное притворство! Как вообще он мог открыть ей душу?
— Шлюха, только строящая из себя рафинированную особу! — Алексей с отвращением к самому себе понял, что думает не о Саюри, а о Лизе. Эти две мерзавки смешались в его мозгах.
— Выключите этот чертов свет! — заорал Корнилов, ощущая, что от слепящих прожекторов взрывается голова, потом понял, что закричал по-русски и, прищурившись, сосредоточился на мяче, обещая себе дойти до последней лунки.
— Удар, за ударом — точно к цели, всегда и во всем. Как же так получилось, что в отношениях его преследовало фиаско? Хотя до Саюри и не было никаких отношений, только связи с красивыми яркими женщинами, то тут, то там, с модной певицей в Москве, с редактором глянцевого журнала в Токио, с самоуверенной чешской моделью в Нью-Йорке. Встреча, ужин в изысканном ресторане, секс ко взаимному удовольствию. А зачем принимать на себя обязательства, если и так все хорошо? Да и к тому же, жениться он собирался вовсе не на одной из них, с юности запомнив преподанный отцом урок, — гуляют с одними, а в жены берут других. Саюри была, вернее, казалась одной из тех, кого берут в жены. А вот, какой была Лиза непонятно, а теперь и не важно.
Алексей сделал сильный замах, мяч послушно перелетел на грин. Пошел холодный косой дождь, куртка быстро намокла и неприятно липла к телу. Что ж, он еще способен хоть что-то ощущать, — усмехнулся Алексей, забросив мяч в последнюю лунку.
Спустя полчаса, подставив тело под горячие струи душа, он размышлял о том, был ли слишком самонадеянным, веря в любовь Саюри, или ненаблюдательным, не замечая в ней черт Сюнкити. О якудза как о мафии и о финансовом клане он знал достаточно еще до приезда в Японию и узнал еще больше, начав вести с ними дела, но вот об их женщинах не знал ничего.
Нет, Корнилову, конечно, была известна история Секо Тендо, дочери одного из мелких якудза, решившей порвать с кланом и пережившей из-за этого тысячи страшных дней и ночей, но Саюри была совсем другой, тихой девочкой с чарующей улыбкой, принцессой Ямагути-гуми, бережно охраняемой отцом. Даже о том, что у девушки была татуировка, Алексей узнал в их первую и последнюю брачную ночь. Они познакомились на одном из приемов, устроенных в доме Сюнкити, — Саюри была невинна и прелестна в желтом платье и с косой тяжелых волос, уложенных вокруг головы. Короткий разговор, ее взгляд из-под ресниц, улыбка, его желание сделать ее своей, не как тех девушек, с которыми у него было то тут, то там. После того приема Корнилов встретил ее еще раз, радостно выбегающую из кабинета отца, уже не ребенок, но еще и не женщина. Алексей перехватил ее в приемной Сюнкити, в лоб попросил о встрече, она смущенно улыбнулась и тихо согласилась, но заявила, что должна еще спросить разрешения у папы. Очевидно, папа разрешил, может быть, преследовал какие-то свои цели? Потом начались все эти прогулки, приглашения на семейные вечера, легкие прикосновения друг к другу, обещание в ее взгляде, которое тогда казалось настоящим. Чем больше Алексей ее узнавал, тем сильнее хотел сделать своей. В Саюри было все, что нужно, очарование так любимой им Японии, скромность юности и нежная покорность. Она так смотрела на Корнилова, что хотелось утонуть, сжать в своих объятиях и не отпускать никогда.
Долгие разговоры с Сюнкити, понятное нежелание того отдавать дочь иностранцу, радость от сознания того, что, несмотря ни на что, Саюри станет его женой. Смерть, вина, а теперь еще и вселенское разочарование. Алексей выключил душ и, потянувшись за полотенцем, поймал себя на мысли, а может лучше, как раньше, красивые яркие женщины в разных концах света, то тут, то там.
Глава 22
Вот говорят, заранее покупать детские вещи, плохая примета, но ведь посмотреть-то можно. Прелестная кроватка с мишками Тедди и пеленальный столик, коляска Missoni, а эти платьица — от них же просто можно сойти с ума. Лиза не решалась ехать в магазин детских товаров, понимая, что это быстро станет известно Корнилову и он сделает свои собственные и, кстати, правильные выводы, поэтому радовала себя просмотром каталогов Интернет-магазина «Кенгуру». Сегодня был отличный день, и она заслужила релакс: утром Лиза получила предварительное одобрение кредитного комитета банка, представив подробный бизнес-план и письменное согласие мэрии Москвы на заключение договора аренды помещения в Никольском переулке, потом посетила доктора Курцера, который проверив результаты ее анализов, сообщил, что плод развивается нормально и какого-либо повода для опасений нет. Лиза была готова расцеловать сурового на вид врача. И все же она очень беспокоилась, когда приставленные Алексеем люди, сложат два и два: ее визиты в клинику, поездки домой поспать и долгие прогулки, несмотря на погоду. Внешне беременность пока не была заметна: Лиза надевала многослойные платья и туники, благо их было предостаточно в коллекциях этой зимы. Но, главное, не это, она сама очень хотела обо всем рассказать Алексею — какой смысл откладывать неизбежное? Вот сегодня вечером приедет домой и позвонит ему, заставит себя выслушать.
Вчера Лиза встретилась с Катей в прелестном ресторане The Сад, рассказала о своей самой счастливой новости на свете, об охране, приставленной Алексеем, о планах по открытию магазина. Подруга поддержала ее во всем, растрогав до слез, но, наверное, слезливость, как и сонливость, — какой-то побочный эффект беременности.
— Я рада, рада за тебя безумно, — быстро говорила Катя, сжимая ее руку. — Уже 11 недель, и уже, наверное, начал появляться животик. Хочу скорее затащить тебя в раздевалку в спорт-клуб. Ты же продолжаешь ходить туда?
— Конечно, — улыбнулась Лиза. — Йога, бассейн и занятия в кардио-зале инструктором, а еще сон по часам и сбалансированное питание. Сегодняшний вечер не считается, — она махнула рукой на тарелки с равиоли, гребешками и оссобуко.
— Ну и скука, — рассмеялась Катя. — Бери пример с меня, мой лозунг: не произносите при мне слово каллории.
— Катя, ты чудесно выглядишь, и это платье Oscar de la Renta тебе очень идет. Ты, кстати, похудела за то время, что была в Швейцарии.
— Время, проведенное с детьми, лучше любой тренировки, скоро сама поймешь, — Катя положила на тарелку подруге огромную креветку, — Тебе, как будущей мамочке, самое лучшее. А вообще, если серьезно, есть в этом какая-то особая справедливость: Корнилов едва не лишил тебя возможности иметь детей, и он же это исправил.
— Я тоже думала об этом, только мне казалось, что это как-то даже противоестественно.
— Будешь ему говорить? — по своему опыту Катя знала, как трудно рассказать о том, что ждешь ребенка, человеку, который даже имени твоего слышать не хочет, и как опасно не говорить об этом.
— Буду, должна. Корнилов и так обо мне Бог знает что думает, а тут… — Лиза безнадежно махнула рукой. — Он, может быть, еще и слышать ничего об этом не захочет.
— Ну это ты зря, у мужчин просыпается любовь к своим наследникам.
— Катя, но ты же не думаешь, что он захочет забрать моего ребенка? — встрепенулась Лиза.
— Не думаю, к тому же, не так это и просто, — успокоила ее Катя. — А насчет всей этой истории с охраной, страшно и непонятно, но я верю, что Корнилов защитит тебя, а еще радуюсь самому этому желанию защитить тебя.
— Знаешь, Марина по-настоящему напугала меня, до этого я как-то несерьезно все воспринимала, а она говорила про жену Алексея, умершую в ночь после свадьбы. Безумие какое-то.
— Жуткая история, — вздохнула Катя, — И Сергей мне говорил, что Корнилов вернулся из Японии как замороженный и эти его игры в свидания с гейшей. Теперь понятно, сплошное стремление все забыть.
Лиза еще долго думала над словами подруги: Кейко была попыткой забыть другую девушку, а вот, кем была она сама и кем бы стала, не будь всего этого лже-японского фарса? На последний вопрос ей уже никогда не получить ответа. Лиза начала собираться домой, мысли о Корнилове не рождали ничего, кроме тяжести на душе, но и не думать о нем было невозможно.
Все-таки это здорово возвращаться домой в пять часов вечера, такого с Лизой не бывало уже много лет. Сейчас она войдет в свою квартиру, переоденется в домашний костюм и сразу же позвонит Алексею, хотя, нет, сначала нужно что-нибудь съесть. Можно приготовить фритату с грибами, точно, фритату. Вообще-то Лиза редко ела яйца из-за проблем с кожей, к которым они приводили, но на этой неделе фритата будет первым блюдом из яиц, так что ничего страшного. С такими прозаически мыслями она поднималась в лифте с одним из охранников после того, как другой проверил ее квартиру и позвонил со словами, что можно входить. Удивительно, но она уже привыкла ко всем этим мерам предосторожности и уже не воспринимала их как что-то из ряда вон выходящее.
Лиза медленно сняла платье — нежная светло-серая шерсть с кружевом по низу и по рукавам от Ermano Scevrino. Она обязательно закажет Scevrino для своего магазина. За платьем последовала тончайшая шелковая сорочка — Лиза баловала себя ретро-бельем от мадам Кодоль — все эти остроконечные чашечки, корсеты и пояса для чулок — Корнилов умел ценить подобные изыски. Она бросила короткий взгляд в зеркало и как-то особенно остро осознала себя беременной, накинула халат и резко взяла телефон — какая может быть фритата, она должна прямо сейчас позвонить Алексею! Лиза сделала восемнадцать попыток, первый раз набрав номер и не дождавшись ответа, просто не могла остановиться. Он не отвечал, а, может быть, не хотел слышать ее. Лиза, наконец, устала от монотонных телефонных гудков и, вздохнув, направилась на кухню, идея готовить хоть что-нибудь больше ее не привлекала. С грустной улыбкой Лиза взглянула на эмалированную табличку «I kiss better than I cook», которую они с Алексеем купили на блошином рынке в Лондоне, достала из холодильника молоко, грибы, сыр и яйца, в конце концов, что такое фритата? — банальный омлет.
Она тонкими ломтиками резала грибы, когда раздался звонок в дверь, в монитор камеры наблюдения Лиза с удивлением увидела одного из охранников.
— Вы не включали плиту, Елизавета Максимовна? — напряженно спросил парень.
— Нет, — ответила Лиза, не понимая, какое это имеет значение.
— Освободите, пожалуйста, кухню, — деловито попросил он. — Сейчас сюда приедут сотрудники электротехнической лаборатории.
— А в чем собственно дело? — выдавила Лиза.
— Есть основания полагать, что вашу плиту вывели из строя, желая подстроить удар электрическим током. Это неподтвержденная информация, так что давайте дождемся специалистов, — побледневшая Лиза без сил опустилась на диван в гостиной. Внезапно слова Марины обрели смысл, стали реальными, как никогда. Боже, еще несколько минут, она бы нажала на кнопку, желая включить плиту, и получила бы огромный разряд тока. 380 вольт, выжить никаких шансов, обуглившееся тело, никакой надежды, никакой жизни. Лизу затошнило и она побежала в туалет. Ее сотрясали судорожные спазмы, кто так ненавилит Корнилова, что желает смерти всем женщинам, имеющим к нему какое-то отношение? Лиза прижалась лбом к прохладному фаянсу. Марина сказала ей, кто — отец умершей жены Корнилова. Что же делать? Угрожает ли что-то самому Алексею? Вопросы, вопросы, на которые может ответить только он сам. Лиза поднялась с пола, твердо решив заставить Корнилова поговорить с ней, услышать ее, объяснить ей абсолютно все. Если Алексей не захочет ответить, она достанет его через мать и сестру.
Телефонный звонок вырвал его из беспокойного сна — старое доброе правило: ночные звонки ничего хорошего не приносят. Лиза, мама, Марина?
— Алексей Дмитриевич, это Василий Петрович, — Корнилов и сам узнал голос бывшего генерала ФСБ и содрогнулся от дурного предчувствия. — Все живы, но в квартире Елизаветы Максимовны был оголен провод электрической плиты. Мы успели это выявить до того, как она ею воспользовалась.
Алексей почувствовал, как его сердце упало вниз, а он-то думал, такое бывает только с впечатлительными дамочками. Лиза могла умереть — отпечаталось в голове, хрупкая как мейсенская статуэтка Лиза могла лежать на полу, получив смертельный разряд тока, ощущая как ток пробегает по телу, останавливая сердце. И всего лишь из-за того, что имела глупость связаться с ним, из-за того, что он, не разобравшись в подлой японской интриганке, не сдержал самого себя Корнилов сжал голову руками.
— Как вы могли это допустить? Я же говорил вам, охранять ее каждую минуту, каждую секунду? — Алексей срывался на крик, чего не позволял себе почти никогда, а сегодня позволил уже второй раз, но он слишком отчетливо представлял, какой конец мог ожидать Лизу. Однажды на стройке офисного центра Алексей видел последствия с нарушением правил безопасности обращения с электрооборудованием — страшный ожог рук, ампутация, а затем смерть от остановки сердца. И то же самое ждало Лизу. Корнилов представлял, как она в одном из своих полупрозрачных домашних одеяний с улыбкой на лице включает плиту, ее тело содрогается, один раз, другой, и девушка падает на холодный пол.
— Через три часа жду предложения по дальнейшему обеспечению безопасности Елизаветы Максимовны, — Алексей уже был готов положить трубку, когда услышал Лизин голос.
— Дайте мне поговорить с ним! — резко заявила девушка, хорошо хоть не расклеился, — подумал Корнилов, но, наверное, это придет позже.
— Алексей, ты должен все мне объяснить, все, что происходит, — ее голос царапнул даже не по нервам, а по сердцу, — Я так не могу, не понимая, что происходит. И еще, — она на мгновение замолчала, — Нам нужно встретиться с тобой, я должна сказать тебе кое-что важное, — Он не мог, не желал с ней встречаться, только не сейчас.
— Говори сейчас! — резко бросил Алексей.
— Я так не могу, не могу говорить об этом по телефону, — сникла Лиза.
— Не можешь и не надо! — Корнилов не мог заставить себя говорить с ней не столь резко, хотя и понимал, что Лиза сейчас, как никто другой нуждается в утешении.
— Алексей! — повысила голос девушка. — Я не знаю, чего и кого бояться. Ты должен мне все объяснить.
— Достаточно и того, что я знаю, кого бояться, — бросил Корнилов. — Что делать дальше, буду решать я, это понятно? — Алексей подошел к окну и резко распахнул его, разговор с Лизой лишал его сил и воздуха в легких.
Боже, как же она хотела возмутиться, закричать на него и посоветовать заниматься собственными делами, а не решать, что делать ей, но было ли у нее на это право? Скорее всего, нет, если бы не охранники, приставленные Корниловым, вполне вероятно, ее уже не было бы на этом свете. Если бы не сам Алексей, не было бы всей этой опасной и непонятной истории. Если бы не он, не было бы ребенка, о котором она не смела и мечтать.
— Понятно, — тихо согласилась Лиза. — Но все равно нам нужно поговорить, и я не могу ждать. Когда ты приедешь в Москву?
— Нам с тобой не о чем говорить, — отчеканил Алексей. — Все, что можно мы уже друг другу сказали, а ты еще и показала мне, — он усмехнулся. — Поэтому для тебя не важно, когда я приеду в Москву.
Внутри у Лизы что-то оборвалось, что-то, что еще давало ей надежду, призрачную и тонкую, словно паутинка.
— О, мне прекрасно понятно, — четко произнесла она. — Я же все тебе показала! — а сама подумала, что показала ему еще не все, и улыбнулась, грустно и загадочно.
— Лиза, ты слышишь меня? — как странно слышать его голос, когда надежда умерла.
— Слышу, — нехотя ответила Лиза.
— Я хочу, чтобы ты уехала из Москвы. В какой-нибудь маленький город, маленький дорогой город, в Баден или Лихтенштейн.
— Алексей, ты сошел с ума! — Лиза все-таки повысила на него голос. — Я не могу уехать из Москвы, у меня здесь дела и обязательства. Тем более в такое захолустье! Ты вообще видел хоть одного человека, который хотя бы просто был в этом твоем Лихтенштейне?
Алексей улыбнулся, хоть и против своей воли. Сильный ветер и дождь, врывавшиеся в распахнутое окно проясняли мысли и хоть немного очищали душу.
— Я был в Лихтенштейне, и ты не раз видела меня, — он продолжал улыбаться, Лиза почувствовала эту улыбку и медленно опустилась на диван — пережить разговор со злым Корниловым было куда проще. — Пойми, это вопрос не моих желаний. Очевидно, обеспечить безопасность в маленьком, почти закрытом городе куда проще, чем в Москве. Сколько мне еще будет везти: сначала самолет, в котором должны были лететь мама с Мариной, потом эта твоя плита, — Корнилов устало вздохнул, и это почти сломило Лизу. Сколько потерь он может пережить? Чужой, озлобленный человек, отец ее ребенка.
— Белладжио, озеро Комо. Крошечный и очень дорогой город, я поеду туда, — Лиза решила, что это лучший вариант — провести несколько недель в окружении замерших в межсезонье прекрасных и суровых Альп, снова сходить в тот магазин, торговавший кружевами, поблагодарить старушку. Да и к тому же, она сможет сколько угодно ездить в Милан и даже слетать в Париж.
— Хорошо. Василий Петрович все решит, — отрывисто сказал Алексей, немного подумав, и отключил телефон, а Лиза еще долго слушала тишину, в которой совсем недавно звучало его дыхание.
Корнилов закрыл окно — слишком много дождя и шума за один вечер и одну ночь, слишком много новостей. Циничное предательство Саюри, ложь как образ жизни, как вторая кожа. Жуткая смерть, уготованная Лизе, ее нежный, чуть дрожащий голос в телефонной трубке, желание встретиться с ним — зачем?
Сначала Алексей думал, что Сюнкити совершил глупость, показав ему истинное лицо дочери. Храня в памяти прежний, придуманный им самим образ Саюри, Корнилов был обречен страдать от чувства вины всю свою жизни. Теперь же, зная ее, как циничную, алчную и бессердечную женщину, дочь своего отца, Алексей испытывал сожаление и злость — на нее и на самого себя, поддавшегося на обман. Но после событий в Лизиной квартире вся подлость замысла Сюнкити становилась понятной: сначала показать, какой была в действительности Саюри, а потом в обмен на ее жизнь забрать жизнь Лизы, а потом еще и матери, и сестры Алексея — заплатить бриллиантами за потерю жалкой подделки.
Глава 23
Некоторые идеи все же лучше оставлять нереализованными, да, именно так!
Красивая женщина в его постели, эффектная, яркая, умная, немного эгоистка, конечно, стерва. Правильное тело, точеные черты лица, короткие светлые волосы, чтобы были видны бриллианты Graff в маленьких ушках. Партнер одной из лучших юридических фирм этого города, экспортирующего правосудие по всему миру, мама милой семилетней девчонки, с радостью всем рассказывающей, что ее мама — профессор. Женщина, жестко руководящая разнонациональной толпой юристов, выигравшая для Корниловых процесс, после которого казалось вполне разумным обсудить некоторые детали с ней лично, а затем чуть более лично, еще и еще. Непрофессионально? Отнюдь, ведь дела завершены, счета оплачены и они просто свободные женщина и мужчина.
Настя — имя, совершенно не подходящее ей. Легкий акцент в русской речи, дымка разочарования в глазах, правильный секс, как по нотам. Все не то, абсолютно не то!
Третья сигарета за ночь, третий бокал виски. Курить на кухне, странно, как в старом советском кино. Кухня дальше всего от спальни, где спит Настя.
Настя все-таки лучше, чем та милая китаянка, с которой он провел пару дней в Сингапуре. А что в ту жуткую ночь в Киото, когда он узнал, что едва не потерял Лизу, после того, как услышал ее надломленный голос, казалось, что нет ничего лучше, чем вернуться к прежнему образу жизни — свободного мужчины, показать, что Лиза ничего для него не значит, что он вычеркнул ее из своей жизни. Конечно, не только так Корнилов защищал Лизу, он принял самые жесткие меры в отношении своей службы безопасности, которая не заслуживала даже этого названия. Несчастье не произошло по счастливой случайности, опять. Но больше это не повторится, хотя едва ли в чем-то можно быть уверенным на сто процентов или хотя бы на пятьдесят. В конце концов, если бы всегда охрана работала так, как нужно, не было бы заказных убийств и страшных смертей.
Лиза в Белладжио, совсем не далеко от Лондона, не так, как от Токио до Москвы. Лиза, которую он старательно вычеркивает из своей памяти, но так и не вычеркнет до конца, хотя и перестал читать все эти бесконечные отчеты о ее жизни по минутам, по часам, строго заявив, что не желает знать о Елизавете Максимовне ничего.
Тогда почему же, кажется, что он изменил кому-то? Кому? Уж точно не Саюри — после того вечера откровений, когда Корнилов увидел, кем именно была его драгоценная девочка, и услышал, как она планировала свою жизнь, словно покрывала одно за одним спали с его глаз. Он был глуп, наивно, по-детски, глуп и самонадеян — Саюри показывала ему то, что считала нужным, и он видел только это, и не желал видеть другого. Она была просто шлюшкой, да еще и начинающей наркоманкой вдобавок, вот так он долго выбирал себе жену и выбрал такую…
Легкий звук шагов по коридору, растрепанная светлая голова, чуть прищуренный близорукий взгляд.
— Знаю, что не стоит отвлекать мужчину, когда он сидит с таким видом, но только в теории. На практике я умею применять свои знания только в праве, — Настя зашла на кухню, кутаясь в большой махровый халат, маленькая и трогательная.
Алексей улыбнулся, она была очень милой, эта строгая дама.
— Сначала твой Ipad просигналил, что пришла почта, потом завибрировал Iphone, — она протянула ему планшет и телефон. — Я от этих звуков просыпаюсь, как некоторые от плача ребенка, вдруг где-то прямо сейчас разгорается вселенский корпоративный конфликт, который немыслим без моего участия.
— Спасибо, Настя, — Алексей забрал гаджеты и нежно обнял ее. — Я такой же, поэтому понимаю.
— Я сварю кофе, ты не против? — женщина освободилась из его рук. — Кофеварка — это единственный прибор, с которым я не конфликтую на кухне. — Алексей понял, она устанавливает дистанцию, вот только не мог ответить самому себе, рад он этому или нет.
— Мне двойной эспрессо, — равнодушно ответил Корнилов.
— О, я успела запомнить, — улыбнулась Настя, сосредоточенно отмеряя кофейные зерна. — Ты будешь на следующей неделе в Лондоне? — дистанция сокращалась, раз уж речь зашла о его планах. — Я сегодня улетаю в Сингапур, вернусь в среду.
— Возможно, буду, — ответил Алексей. — Обязательно позвони, когда прилетишь.
— Ок, Ок! — легко согласилась она. — Посмотри почту, пока я заканчиваю с кофе.
Корнилов включил планшет, скользнул взглядом по экрану — письмо от Василия Петровича, бедняга долго посыпал голову пеплом после того случая с Лизой. В теме «Некоторая информация по Е. М.». Черт, он никак не привыкнет к ее полному имени.
Напряжение разлито в воздухе, им наэлектризовано все вокруг, стоит только прикоснуться, и получаешь удар, не смертельный, но весьма чувствительный. Сегодня год как не стало Саюри. Она была совсем не ангелом его девочка, его маленькая фарфоровая принцесса, хотя ему хотелось, чтобы она стала совсем другой — такой же, как ее мать, робкой и покорной, далекой от всех этих слов о самостоятельности и большого мужского мира. Саюри же мечтала о другом, трепетная на вид, она имела железный стержень внутри, стержень, который бы больше подошел мальчику, сыну, но сына у Сюнкити не было никогда, а теперь не стало и дочери.
Девочка хотела получить все краски мира, и она их получала, потом захотела Корнилова, и Сюнкити, скрепя сердце, пошел и на это. В конце концов, Корнилов был одним из лучших европейцев среди тех, кого он знал, — Алексей умел вести дела, держал слово и любил их страну, а еще он любил Саюри, настоящей взрослой любовью, а это стоило того, чтобы рискнуть.
Конечно, Сюнкити знал о ее интрижке с Кэтсуэ, все же девочка была больше его дочерью, чем своей верной и трепетной матери, он знал и о планах Саюри с помощью Корнилова освободиться от опеки семьи, но не придавал этому значения — Алексей был не тем человеком, которого сломала бы девчонка. А потом ее просто не стало — самая глупая и нелепая случайность из всех возможных, разбить голову о спинку кровати в первую брачную ночь — такого Сюнкити не слышал никогда и ни о ком. И все стало совсем не важным, все его мысли, планы, отношение к Корнилову, общие дела. Алексей теперь был тем человеком, который отнял у него дочь, да еще и в такой ситуации, о которой отцу не пристало и думать, не то, что знать. Нежная, теплая как солнечный луч девочка оказалась в холодной земле, потом ее мать. Вина Корнилова росла с каждой секундой, что он жил на этой земле, каждый его вдох увеличивал расстояние между Сюнкити и его мертвой дочерью.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |