Автор ничего не пропагандирует. 6 страница

– Дай сюда камеру, бля! Нафотографировалась уже, хватит.
Запинаясь, она что-то пробормотала в ответ и начала плавно стекать по сидению, погружаясь в сон.
– Так-то лучше, – удовлетворенно произнес мужик и принялся снимать сам.
Время в обратном пути традиционно шло быстрее. Скрючившись, как креветка, мне даже удалось часок поспать до первой остановки. Автобус тормознул возле двухэтажного деревенского дома у дороги, во дворе которого находилась солидная пасека пчел.
Хозяева, пожилой мужчина в рубашке и брюках и его покладистая жена, занимались пчеловодством и продажей меда проезжающим туристам. Собственно, этим и жили. Дедуля был приветлив и вежлив. Нас бесплатно угостили свежими пончиками с медом и вдоволь напоили водой, что было весьма уместно. Запасы питьевой воды у всех иссякли, а нас уже атаковал сушняк после виньяка. В ответ на заботу у него раскупили весь мед, выставленный на продажу. Раут прошел настолько гладко, что с неба даже хлынула вода – первый дождь за семь дней, предоставивший прекрасную возможность освежиться после автобусной духоты.
Вторая остановка состоялась спустя полтора часа неподалеку от Никшича, в придорожном кафе. Мне запомнилась километровая очередь в единственный туалет и злая немецкая овчарка на привязи неподалеку. Что выглядело весьма грамотным решением – если собака сорвется с цепи, то ссаться можно было не в штаны. В Черногории все устраивалось в угоду людям. И с юмором. Это привлекало.
Автобус аккуратно спускался с горы в матовом свете стекающего за горизонт солнца. Внизу маячила Будва. Самые стойкие папарацци не сдавались, и усердно бомбили новые снимки. Мне уже было наплевать на весь мир. Казалось, в мою спину грубо и тупо заколотили несколько кирпичей. Я чувствовал себя неповоротливым каменным человеком и грезил о кровати с белой простыней и литре холодной воды.
Из автобуса мы выпали словно бесформенные и необязательные мешки с говном. Я сплюнул на асфальт плотную белую слюну. От дождя не осталось и следа. Традиционная духота вновь навалилась на плечи. Мы тащили ее до самой виллы, волочась, как слизняки. К спасительным кондиционерам и душу.
Прошла неделя нашего беспробудного отдыха.

***

В небольшое дневное плавание на корабле наша бригада успела ухватить два аккуратных патрона калибром ноль-пять. Не бог весть что, но основные алкогольные тяжеловесы в лице Трудных остались валяться моржами в номере, обещая приготовить вкусный ужин к моменту нашего возвращения.
Плавание начиналось в Которе, где наша неотесанная компания уже успела наследить. Около девяти утра нас вышвырнули из автобуса в центре города и велели полтора часа топтать брусчатку с целью освоения местности и приобщения к культурным ценностям, пока не подадут корабль к пристани. Особо любознательным предложили экскурсию по старому городу за несколько Евро.
Денег мы не платили, а протащились в хвосте экскурсии до ближайшего открывшегося кафе. Экскурсовода было хорошо слышно на тихих утренних улочках, но запах первых завтраков и ароматного кофе на каждом углу, естественно, был слышен лучше и прогнозируемо взял верх. Час мы провели в кафе, в приятной утренней дымке, наблюдая, как отворяются деревянные ставни окон и просыпается пешеходный перекресток, образованный несколькими улицами. Утро я ненавидел всей душой, но против конкретно этого я ничего не имел. Тем более, впереди маячил теплоход, и звенели две бутылки в моем рюкзаке.
По дороге на причал мой правый сланец предательски скользнул, раздавив какую-то протухшую сливу неподалеку от будок с фруктами и овощами. Я не упал, а лишь растянулся, как сказочный пони на льду, и большой палец на левой ноге предательски хрустнул, подвернувшись назад и приняв на себя большую часть массы тела. Меня резко пронзила боль до самых мочек ушей. Ощущение не из приятных, надо признать.
Идти я мог, но лишь ступая на пятку. И ковылял я почему-то не больницу, чтобы оформить страховку и сделать хренов снимок, а на причал. Перспектива кутежа на верхней палубе корабля в открытом море привлекала гораздо сильнее, нежели больничная волокита с потенциальной угрозой гипса на пальце.
На пристани уже собралась толпа. Многие так рьяно рвались занять лучшие места, что чуть не попадали в воду, толкаясь перед причаливающим кораблем. Алине каким-то чудом удалось прошмыгнуть в первых рядах и занять нам четыре лежака на верхней палубе. Мне уже было все равно, где упасть. Палец распух и посинел. Я смотрел на него с глубокой тоской. Меня успокаивал лишь тот факт, что в море не особо-то много мест, где придется ходить пешком. Так что устроился я, можно сказать, недурно на ближайший день. Корабль отчаливал.
– Марк, я достану ликер, – сказал Сахарный, копошась в моем рюкзаке. – За благополучное плавание поднимем бокалы.
– Чувак, ты говоришь точь-в-точь как галимый тамада, – скорчился я. – Какие, на хер, бокалы? Давай просто выпьем. Запускай скорее по кругу эту бутыль.
– Давай, ты первый, тебе нужнее, – он протянул мне ликер.
Я уверенно открутил крышку и понюхал содержимое. На меня тут же упали недоумевающие взгляды расположившихся рядом туристов с негласным вопросом: «Они что, здесь ПИТЬ будут?»
– Будем! – вслух, словно тост, сказал я и сделал несколько внушительных глотков.
На меня продолжали смотреть, будто в руках у меня была не бутылка, а ведерко с дерьмом и детская лопатка. И все пристально следили, как бы я чего дурного не удумал, чтобы тотчас навалиться и выкинуть меня за борт.
– Не выйдет, – снова вслух брякнул я.
– Что ты там бормочешь? – спросила Ника.
– Вживаюсь в роль отрицательного персонажа на этом празднике жизни.
– Чего?
– Возьми-ка… Корень зла, – я протянул ей бутылку. – Сейчас узнаешь.
Все взгляды тотчас устремились на нее.
– Чего это на меня так смотрят? – усмехнулась Ника.
– Смею предположить, что тут собрались анонимные алкоголики. Все в жесткой завязке, а мы действуем им на нервы.
– Отлично!
Лежаки на палубе располагались в четыре ряда. Моему взору предстала занимательная панорама: напротив меня устроилась молодая замужняя пара ­– дрыщавый парень и упитанная дама. Классика трагического жанра. Они даже не разговаривали. В опустошенных и уставших глазах парня четко читалась полная безнадежность: «Что я тут делаю? Зачем мне эта толстая баба? Как я попал в этот пиздокапкан? Чем я думал, когда надевал кольцо на ее палец? Вокруг столько первоклассных телок! Я ненавижу свою гребаную жизнь! Помогите!» Этот затюканный малый жадно пожирал глазами всех привлекательных девушек, находившихся на корабле. На свою жену он и не думал смотреть.
Я перевел взгляд. Его избранница увлеченно тыкала в телефон пухлым пальчиком, а в ее круглом властолюбивом личике читалась полная удовлетворенность существованием. Судя по всему, главная цель в жизни была достигнута – подходящий индивид находился под каблуком, смиренно выполняя свою функцию. Она спокойно уплетала разноцветные конфетки одну за другой. Я подумал, что еще чуть-чуть, и она сожрет и саму упаковку. Наконец, она отвлеклась и с локтя зарядила в бок своему мужу, что-то произнеся при этом. Тот вздрогнул, отводя взгляд от очередных красивых ножек, проходивших мимо. Достав фотоаппарат, он нехотя поднялся на ноги и направился ко мне с каменным лицом.
– Не могли бы Вы нас сфотографировать? – спросил бедолага.
«Твою мать! Мне только показательной слащавой фотосессии не хватало, – пронеслось в голове».
– Да, конечно, – изображая добродушие, сказал я.

Они заняли позицию у ограды на краю палубы и принялись за театральные лобызания. Меня чуть не вырвало, глядя на этот фарс. Хотелось запустить в них камерой, но я уверенно жал на кнопку, сделав около десяти кадров. Парень тяжело выдохнул, принимая от меня фотоаппарат обратно. Выражение его лица говорило о том, что тысячи слов невидимыми пудовыми гирями повисли на его худых плечах. Как же он хотел высказаться, вытряхнуть из себя весь скопившийся шлак наружу и, в конце концов, просто заорать. После приторной обязаловки они вновь плюхнулись на места и занялись привычными делами, храня обет молчания. Гнусное преступление – довести человеческие отношения до стадии тотальной антипатии и продолжать танцевать на могиле некогда искренних чувств. Я тихо возненавидел их, но как-то без злости, с тоской, скорее. Эти угрюмые зомби инфицировали меня тоской, монотонностью и тяжестью. Как же это заразно! Тотчас захотелось избавиться от этого едкого чувства.
Накрапывал дождь. Я снова приложился к ликеру и поставил бутылку на пол. Справа от меня лежала Ника, кивая головой в такт музыке в наушниках. Я взял ее за руку и потянул к себе. Ника встала и переступила меня, сев сверху, спустив ноги в разные стороны. Она улыбнулась, нагнулась к моему лицу и принялась увлеченно целовать в губы. Я обнял ее и сильно прижал. Дождь усилился, и все покинули свои места, столпившись под навесом в кормовой части корабля. Мы целовались минут пять, пока лил дождь, чувствуя завистливые взгляды на наших слившихся телах.
Мокрые и возбужденные мы смотрели в глаза друг другу и широко улыбались. Член твердел, как гипсовая смесь. Возникло неотложное желание заняться любовью. Мы встали и, держась за руки, как шаловливые подростки, направились в туалет. В гальюн, если быть точнее. Один из двух туалетов был закрыт. Один из двух гальюнов. Логично, что мы зашли в открытый. Я тут же стянул короткие обтягивающие шорты с аккуратной задницы Ники.
– А-а-а! – закричала она. – Тут дерьмо!
Я бросил взгляд на унитаз. Действительно, дерьмо. Много дерьма. Я скорчил лицо от мерзости момента и тут же натянул шорты обратно на аккуратную задницу Ники. Я попробовал смыть, но воды в сливном бачке не оказалась. Ее на корабле жестко экономили. Желание совокуплений тут же улетучилось в далекие галактики. Романтический момент смешался с дерьмом в унитазе. Что ж, мы проиграли, получив удар ниже пояса. Я открыл дверь, и мы спешно покинули злачную кабинку.
Своей очереди ожидал пузатый мужик в расстегнутой тенниске.

– Не советую заходить в этот сортир, – сказал я.
– Гальюн, – сказал мужик.
– Суть не в этом. Там наложил динозавр – поразмысли над этим.

– И высосал всю воду, сука! – добавила Ника, удаляясь.
Я ковылял за ней. Интересно, что подумал мужик по поводу дерьма и нас двоих в одной кабинке?
– Чего это мы разошлись? – спросила Ника, поднимаясь на палубу.
– Не знаю. Антисанитария кругом, к тому же.
– Надо успокоиться.
– Угу.
– Вот жеваный крот! Так хотелось потрахаться!
Мы вернулись на место, дождь почти перестал. Многие протирали свои лежаки полотенцами. Корабль причаливал к острову с древней церковью и прочими изысками. Меня это абсолютно не интересовало, учитывая плачевное состояние моего пальца. Ника, Алина и Сахарный отправились изучать остров.
Я снова остался один на один с Брэдбери. История о Душегубе, вгонявшего в страх весь Грин Таун, вновь напомнила мне о неминуемости возвращения домой. В родной Грин Таун, со своим Душегубом и схожим страхом стать жертвой. Жертвой повсеместного подвоха, несправедливости и надувательства. Жертвой очередного абсурдного закона или приказа. Жертвой возмутительного произвола и невежественного самоуправства.
Эти слова льются нескончаемым дождем из стрел, которые изо дня в день втыкаются в тех, кто не успел соорудить укрытие. Холостых залпов не случалось, каждый приносил новую добычу. Люди превратились в помеченных зверушек, отлов и эксплуатирование которых тихо разрешается господам, превосходящим по силе и степени влияния. В заповеднике ничего не стоит пасть жертвой. В заповеднике, где гарантирована праведность и законность; где все равны; где все эти громозвучные фундаментальные основы лишь красиво написаны на бумаге.
Мы вышли в открытое море. Капитан заглушил двигатель и приказал бросить якорь. Корабль завис посреди моря, словно поплавок. Боцман спустил трап в воду и предложил разгуляться, окунуться в воду, понырять. Подошли два катера. Желающим предлагали прокатиться к водным пещерам. Несмотря на то, что море сильно волновалось и попасть внутрь не представлялось возможным, около двадцати человек отправились удовлетворять интерес. Мы с Никой остались на судне. Хотелось пару раз сигануть с деревянного корабля, как это делали удалые герои в фильмах про пиратов.
Ваш покорный слуга, пользуясь моментом, увлеченно выполнял некоторого рода фигуры с верхней палубы в воду на зависть итальянским тиффози. Их шумная компания из восьми человек всю дорогу балагурила возле капитанской будки.
Капитан, к слову, оказался добрейшей души человеком в огромных смешных очках. Он легко предоставлял возможность особо любопытствующим постоять у штурвала на ходу, без проблем шел на контакт и фотографировался. Мы научили его некоторым ругательствам, одно из которых он исказил на сербский манер, и получалось – «залюбись» вместо понятного созвучия.
На якоре судно стояло часа полтора. Я порядком вымотался, прыгая с верхней палубы. После каждого прыжка приходилось вновь и вновь шустро шкандыбать наверх для очередного выпендрежа. По итогу спартакиады я протрезвел, а палец сильно разболелся.
Жрать хотелось неимоверно. Блюда и закуски в корабельном баре разочаровывали скудностью и дороговизной.
Теплоход шел по направлению к городку Херцег-Нови. Оставшийся ликер после купаний разошелся, как ведущий «Угадай Мелодию» в лучшие годы. Мы с Сахарным тут же положили начало кампании по освобождению «Финляндии». Окружающие смотрели на нас уже не со злобой, а с явным сожалением о том, что сами не прихватили бутылочку. Пили только мы и итальянцы. А что еще оставалось делать?
Корабль причалил. Основной отличительной чертой Херцег-Нови, по словам нашего гида, являлось богатое историческое наследие, и вряд ли он врал. Парень производил впечатление человека начитанного и умного. Тем не менее, нам выделили около часа, чтобы убедиться в достоверности его слов. Кучу дотошных туристов он вновь потащил за собой в обход, рассказывая новые драматические истории о былых временах.
Близ причала громоздился памятник великому боснийскому дяде, основавшему город. Монумент изрядно загадили птицы. Чайки, скорее всего.
Тем временем, я приспособился активно ковылять, и мы с Никой успели прошвырнуться по величественной морской крепости «Forte Mare», с постройкой которой и зародился город. Внутри мы встретили несколько бездомных собак, достаточно дружелюбных и откормленных, что, безусловно, говорило о процветании города. Подобные исторические ценности и бородатые достопримечательности уже стали нечем обыденным и привычным, и не вызывали у меня бурного восторга. Вот такой я соплежуй.
Нас окружали пальмы и забавные реликтовые растения, создавая впечатление ботанического сада и романтической идиллии. Вновь захотелось секса. Времени было в обрез, и Ника на корню пресекла мои попытки затащить ее в ближайшие заросли.
– Марк, имей совесть! Я сейчас от голода дуба дам, а ты еще и нападаешь.
– Без шансов?
– Терпи до вечера, люди кругом.
– Ядрена мать, еще часа три моря бороздить!
– Вот именно, а в желудке – вакуум, абсолютный ноль! Я пищевой банкрот. Короче, ищем общепит, и живо.
Возразить было сложно. Одну пиццу мы успели слопать в кафе, где в просторной клетке надрывался крупный разноцветный попугай. Он мне понравился и быстро получил погоняло – Экстаз. Я бы с радостью забрал птицу с собой, но из кафе удалось вынести лишь вторую «Каприччиозо» в коробке. Вследствие затянувшейся трапезы мы чуть было не опоздали к отплытию корабля, появившись на причале в тот момент, когда убирали трап.
– Тормози, родимый! – закричала Ника и побежала к кораблю. – Со мной инвалид!
Я вприпрыжку преодолел последние пятьдесят метров, о травме я уже не думал. Остаться здесь с десяткой Евро в кармане представлялось не самой радужной перспективой. Повезло. Успели.
Корабль шел по обратному маршруту, уверенно разрезая морскую гладь. Остановок больше не предвиделось. Конечным пунктом значился Тиват.
Увидев меня, Сахарный потер руки в предвкушении решающей битвы за «Финляндию»:
– Я уже записал тебя в дезертиры!
«Что ж, – подумал я. – Фраер сам напросился».
– Разговорчики в строю! Готов лечь на поле боя, солдат? – спросил я.
– О чем это ты?
– Предлагаю запустить «паровоз».
– Не понимаю.
– Когда паровоз разгоняется, его сложно остановить, не так ли? По этому принципу я предлагаю тебе опустошить тару. Смысл в следующем: зацикливаем бутылку по схеме «ты – я», и пока не допьем, не останавливаемся. Экспресс-рейс с непредсказуемым финалом. Что скажешь?
– Ты больной, тут грамм сто до полной не хватает!
– Друг мой, тебя ждет сказочное возвращение. Соглашайся.
– Что-то я сомневаюсь…
– Что ты мямлишь, как квашня в РУВД, – возмущался я. – Пить будешь? Последний раз спрашиваю.
– Эх! Черт с ним, запускай ракету!
– Другой коленкор! Вот тебе сухой паек, – я протянул ему кусок пиццы. – Закусишь.

Мы сражались как львы. Три минуты ураганной битвы повергли в шок окружающих. Упитанная баба, сидевшая напротив, даже отвлеклась от своего телефона. А что они хотели увидеть? Свобода всегда сопряжена с небывалыми подвигами. Мы с честью вынесли испытание и почивали на лаврах, ожидая блаженства, которое не заставило долго ждать. Нас знатно размазало, как на аттракционе в парке развлечений. Алина снимала наши спорные лица на камеру, а Ника брала импровизированное интервью по горячим следам, тыкая слегка почерневшим бананом в лицо, вместо микрофона:
– Скажите, каково это – быть героем? Освободителем!
– Я думаю… То есть… Хотелось бы… Безусловно… Выразить некоторые… Потому что… Не всегда, и в общих чертах, – в Сахарного вселился дух Кличко.
– Похоже, вас захлестывают эмоции? Что вы чувствуете сейчас?
– Ощущения… Мало того… И теперь… И тогда… С большего…
– Да-да, отлично вас понимаю, – ехидничала Ника. – Расскажите о планах на будущее.
– Сложно сейчас… В завтрашний день… Мы намерены… Как бы… И спорно… Уделять внимание… Вернее… Безотказно…
Я сидел рядом и с деловым видом кивал головой, как болванчик, пытаясь регулировать резкость расплывающейся картинки.
– Возможно, в этот победоносный день, вы бы хотели что-нибудь передать в прямом эфире? – обратилась Ника ко мне, стукнув бананом по лбу, чтобы привести в чувство.
– Я? Да… Я бы передал вам вот эту пустую бутылку. Там мусорный бак на нижней палубе, возле бара. Будьте любезны.
Интервью прервал Сахарный, намеревающийся стошнить в море. Ника и Алина обступили его с обеих сторон, чтобы заградить от глаз любопытствующих. Закончив поганое дельце, он вновь растекся по лежаку, погружаясь в нирвану. Герой тупо улыбался и бормотал невнятную околесицу, глядя в пустоту стеклянными глазами. Последнее слово в этом спектакле он еще не сказал.
Спустя полчаса, немного оклемавшись, он решительно вскочил на ноги, сопровождая свои действия незатейливой рифмой:
– По нужде отправляясь в сортир, не загадить старайся мундир!
Вряд ли капитан корабля подозревал о состоянии нашего товарища, когда именно в тот момент принялся намеренно раскачивать судно. Видимо, это была разновидность морского юмора – на полном ходу крутить штурвал из стороны в сторону. Корабль сильно болтало. Сахарный предсказуемо не совладал с колебаниями плоскости под ногами. Его накренило и лихо повело в сторону.
Я бы не сказал, что конструкторы судна старались сделать ограждение палубы высоким. По пояс, максимум. Во всяком случае, особого препятствия Сахарный перед собой не почувствовал. Он как-то неуклюже воткнулся в деревянный поручень поверх ограды, согнулся пополам, перевалился и благополучно покинул судно.
«Красиво, – подумал я». И тут же заорал:
– Полундра! Человек за бором! Тормози посудину!
Акробатический трюк в исполнении Сахарного заметили многие. Тут же воцарилась паника. Какая-то невысокая женщина в бежевой панамке взвыла, как сирена в карете скорой помощи. Наверно, ее было слышно где-нибудь в Риме. Алина тут же метнулась в капитанскую рубку, перебирая весь свой матерный словарный запас. Я бросился отвязывать один из спасательных кругов, прикрепленных с внешней стороны ограды. Крепились они достаточно просто – двумя ремнями. Глянув за борт, я увидел Сахарного. Тот махал руками и орал во всю глотку, отдаляясь от корабля. Надо признать, в воде он выглядел значительно свежее и активнее, нежели несколькими минутами ранее. Я отстегнул ремни, и со всей силы метнул спасательный круг, который приземлился метрах в десяти от терпящего бедствие пассажира. В кормовой части собралась целая трибуна зевак. Они лаяли и зубоскалили, отпуская предсказуемые комментарии:
– Напьются гадости, а потом с ног валятся!
– Совсем уже сдурели!
– В милицию его надо сдать по прибытию!
Я был взвинчен, резок и пьян:
– Кто здесь судья? Огласите состав преступления! Это же чистой воды форс-мажор! Человек отдыхает, а горизонт штормит! Стервятники!
Толпа поутихла. Прибежал боцман с каким-то малым. Они активно обсуждали что-то по-пиратски. Позже малый удалился, а боцман принялся раздавать команды по рации. Ясное дело, я ни слова не понял. Останавливались мы не долго, потом включился задний ход, и судно медленно подкрадывалось к дрейфующему в море выпивохе. Тот барахтался и пытался своими силами сократить расстояние, фыркая и соскальзывая время от времени со спасательного круга, который он постоянно подминал под себя. Выглядело это нелепо и смешно, как выступления политиков по телевизору. Тем не менее, операция по спасению прошла гладко и буднично, словно вилы сквозь свежий навоз. Я даже пожалел, что все закончилось несколько обыденно и не драматично.
Сахарному оставалось лишь взойти по трапу. С его одежды на пол ручьями лилась вода.
– Крепко выпил, внезапно нырнул, громко пришлось кричать караул! – выпалил он, взойдя на борт.
– Знатно освежился, согласен, – сказал я и отобрал у него спасательный круг. – Может, махнем по сто грамм на баре за спасение?
– Как раз хотел сам предложить.
– No! No booze! – вклинился боцман в беседу и позвал жестом Cахарного за собой. – Come with me, dude.
Сахарный шел за боцманом между столиков на нижней палубе, кашлял, тяжело дышал и раскаивался:
– Я извиняюсь, неаккуратно вышло. Прошу прощения. Виноват.
И так далее, чуть ли не у каждого столика:
– Приношу извинения. Сожалею. Причинил неудобства. Согласен.
Всем было до лампочки. Некоторые даже не поняли, что произошло. Короче, Сахарного взяли под особый контроль, и весь оставшийся путь до Тивата он проторчал в капитанской рубке, приводя мозги в порядок. Алина примкнула к мужу, да и мы с Никой периодически заходили.

Так и закончилась прогулка на пароходе. Корабль причалил на закате. Все пассажиры вышли на пристань и благодарили команду за отличную работу. Итальянцы горланили кричалки про капитана и пошатывались, обнявшись друг с другом за плечи. Этот довольно милый момент немного растрогал даже такого черствого сухаря, как я. Все увенчалось взаимными аплодисментами и осталось в глубине памяти.
Когда сели в автобус, какой-то умник в дебильных полосатых шортах по щиколотку невзначай поинтересовался у Сахарного:

– Слушай, парень, ты больше не пил?
– В чем дело? – напрягся Сахарный.
– Надеюсь, ты из автобуса не вывалишься по пути? Дай доехать спокойно.
– Я тебе сейчас в пятак дам за низкий КПД юмора, – огрызнулся Сахарный. – Из шортов своих вывалишься.
После такого заявления я даже проникся уважением к нашему блондину. Сказал он, надо признать, как настоящий серьезный боксер – крепко и отчаянно. Острослов лишь буркнул что-то себе под нос и замялся.
На вилле мы появились около девяти часов вечера, где нас ждал не обещанный ужин от Трудных, а два куска мяса под белыми простынями. Самбо и Диктор лежали на кроватях и колотились, как неисправные вибраторы. Внешне они походили на копченых свиней.
– Мы заснули на пляже, – жалобно скулил Диктор. – А «Джонни Уокер» оказался паленым. Столько раз его пили, а в этот раз как-то не удалось.
– О-о-о-х, бля, – кряхтел Самбо. – Как-то одно на другое наложилось, совсем не филигранно вышло.
– Блюем и плачем по очереди.
– А плакать есть от чего.
– Хозяйка, еб ее мать, выключила электричество в номере, пока мы на пляже кисли.
– У нас мясо в холодильнике – исключительной роскоши стейки.
– Были! Сука, БЫЛИ!
– Их залило оттаявшей водой из морозильника.
– Стухли к чертям! Во весь рост!
– Решительно и безвозвратно.
Их негодованию не было предела. Около пяти минут мы выслушивали их бесперебойное оральное восстание против несправедливости существования на отдельном участке суши. О своей опрометчивости, само собой, ими не было сказано ни слова. Люди любят изображать жертву и взывать к пониманию и жалости. Что ж, я отдал им свой крем от загара и отправился с любимой в магазин неподалеку, хромая и взывая к жалости.

***

Палец ныл и причинял неудобства, как тупая баба. Но поменять его на другой не представлялось возможным. Как часто и бывает в жизни. Соответственно, приходилось мириться. В больницу я так и не обратился, лень и беспечность победили здравый смысл.

В тот день мы разоблачили и обжили прекрасный пляж при новом гостиничном комплексе.
Бархатный берег затерялся по пути из Будвы в Бечичи, между скал. Вниз к нему вниз вела крутая лестница, отделанная плиткой и камнем. Она затаилась в стороне от дороги, как раз в месте резкого поворота, где местность фактически не просматривалась. Хотели скрыть от нас лакомый кусочек государственной земли, толстосумы? Ничего не выйдет, котята! Многие, очевидно, думали, что пляж – платный, и свободной зоны для отдыха там нет. Увы, людям свойственно заблуждаться. Мягкий чистый песок, широкие зонты над круглыми столиками, несколько душей и море в двух метрах. Тесновато, но крайне уютно. Идеальное место для морального разложения.
Трудным полегчало, их посещала чумная салатовая фея, вызванная семидесяти процентным абсентом прямо на пляже, под зонтиками, где проходил их обряд реабилитационной медитации. Мои друзья томно растекались прямо на глазах. Ребятам было хорошо, ребята подпирали друг друга обгоревшими плечами и безмолвно скользили взглядом по блестящей поверхности моря – единственное, на что они были способны.
Оставив их познавать естество мира, я потащил Нику учиться нырять. Метрах в шестидесяти от берега красовался большой квадратный понтон, на котором веселились местные аборигены. Он и предполагался в качестве учебной площадки, с которой предстояло совершить прыжок. Хотя бы один.
До понтона Ника добралась на такси, вцепившись в мои плечи обеими руками. ТАК ДАЛЕКО плыть самой ей было страшно.
Короче, само дело казалось мне элементарным – шагнуть в воду с небольшой высоты. Ника так не думала. На меня обрушился град лишних вопросов:
– А я всплыву?
– Как пенопласт.
– Быстро?
– Долго не задержишься.
– Глаза закрывать?
– Они сами закроются.
– А нос зажимать?
– Дерите меня черти, просто сделай шаг!
– Я боюсь. Давай за руку.
– Давай, – я взял ее за руку. – Теперь ты в моей власти. Задашь еще один вопрос, и прыгаем без предупреждения. А так-то на счет «три»: раз…
– Может, на счет «пять»?
Я потянул ее за руку, и мы нелепо плюхнулись в воду. Больше Ника почему-то прыгать не захотела и сама поплыла к берегу, спасаясь от деспотичного инструктора. Расстояние ей уже не казалось таким далеким.
– Ты куда, малышка? Давай «щучкой» теперь!
– Спасибо, в другой раз. Как-нибудь.
В общем, день проходил чинно, плавно и не угрюмо. Ближе к вечеру мужская часть нашей разгульной группировки присела раскатать партию в покер. Во дворе виллы, во благой дымке крадущихся сумерек. Женская же часть оставила нас, отправившись прошвырнуться по бархатным улочкам города, насыщенных неоновым светом витрин и вывесок.
Скинулись мы по десятке с рыла. В карман триумфатора турнира неминуемо залетало сорок нормальных денег. Вместо фишек использовались зубочистки, а вместо кнопки дилера – крышка от «Бехеровки». Сама бутылка также не задерживалась, повторяя маршрут крышки по кругу. Сдающий непременно прикладывался к сосуду из зеленого стекла. Такое, значит, имело место быть казино.
Прошло два круга. Самбо шустро слил весь свой стек. Малый он был резкий, и вскоре бездумные «all in» сыграли с ним в «будь здоров», после чего он отправился в номер.
– Я отойду яйца освежить под кондиционером, – включил он систему оповещения о своих планах. – Скоро вернусь.
Диктор сопротивлялся значительно дольше, попусту не рискуя. Но без блефа красавчик не обходился, на чем и погорел в итоге – еще одного претендента безжалостно выжили из-за стола. Самбо не возвращался. Диктор проследовал на поиски. И тоже пропал.
– Сейчас и ты исчезнешь, – сказал Сахарный спустя пятнадцать минут, пытаясь уделать меня с тремя дамами.
– Безусловно. Только бабки прихвачу, что лежат на столе, – у меня-то был «стрит».
– Подстава! – вскрикнул он. – Как же так? Шулер!
– Тонкий расчет – удел мастеров, – улыбнулся я, загребая деньги. – А это значит что?
– Что?
– Что мне просто повезло! – заключил я, и мы отправились на поиски двух пропавших товарищей.
Как ни странно, номер Трудных был закрыт. Но музыка традиционно грохотала на весь этаж без лишних скромностей. Стоит отметить, что с приобретением колонок мы стали терять уважение хозяйской семьи. К тому же, ночью мы взяли в моду торчать во дворе: греметь стаканами, громко беседовать и смеяться. Чем нарушали чуткий сон хозяев, ведь их стеклянные двери выходили прямиком во двор. Путем долгих уговоров нас вытравливали с территории, после чего мы, как правило, поднимались на третий этаж и продолжали бесшабашный сабантуй там, приправляя все это дело громкой музыкой.
Так вот, я монотонно стучал в дверь. Наконец, по ту сторону приглушили музыку, и непривычно тягучий голос Самбо оповестил:
– ЭТО Я. Открывайте.
– Вообще-то, это моя реплика по очередности. Так что открывать дверь нужно как раз тебе, чувак.
– Я и говорю! Мне. Открывайте.
– Идиот, открой дверь. Ты. Открой. Ты. Идиот.
– Понял! Открываю.
Собственно, я уже и так сообразил в чем дело, так что происходящее в комнате меня не удивило. Нет, они не трахали двух тех малышек с одинаковыми именами этажом ниже. Они курили с ними НАШ ганджубас.
Но сначала я расскажу о том, почему у Самбо такое прозвище. Лет двенадцать назад, когда Самбо был еще юношей, он выступал на первенстве города. По боксу, разумеется. А вы что подумали? Так вот, в первом поединке в его весовой категории ему достался высоченный дрищавый соперник, которому Самбо в грудную клетку дышал. Этот диетический Железный Дровосек четыре раунда натурально висел на Самбо, прерывая каждую его атаку и заплетая руки в клинче. Самбо жутко злился, потому что никак не мог навешать убедительных тумаков этой костлявой башне. И после очередной попытки амбала повиснуть на нем, Самбо схватил того за трусы и хорошенько шваркнул о ринг, перебросив через плечо борцовским приемом. В итоге у Железного Дровосека случился перелом предплечья, а Самбо дисквалифицировали. Вот и весь сказ. В общем, парень он был отчаянный, я к этому веду.
Именно это помогло ему придумать тайник для марихуаны. Сохла она уже пятый или шестой день, аккуратно разложенная по головам на газете. Сохла под кухней, нижнюю часть которой Самбо разобрал моим походным ножом, чтобы создать лучшие условия для сушки и уберечь от глаз хозяек. Кухню собрали обратно и выжидали.
Судя по всему, Самбо не дотерпел и вновь вскрыл хранилище, чтобы оценить пару шишек.
– Конечно, немного не дошла, но я феном поработал. Невозможно больше терпеть, – спокойно и размеренно говорил Самбо. – И знаешь что? Держите меня семеро, это улетная штука!
– Сукин ты ребенок, не позвал даже на дегустацию!
– Рано или поздно все придут к нам.
– Не надо говорить как в похоронном бюро.
– Не нуди, Марк, просто возьми бонг и подожги хорошенькую шишку. Разделай ее как следует, станцуй с этой мадам.
– Тут кругом танцоры, как погляжу.
Две Ольги сидели на кроватях, поджав ноги под себя, и двигали плечами под музыку. Они поочередно широко улыбались и изредка пытались подпевать, что больше походило на протяжное мычание буренок на зеленом лугу. Диктор плавал по комнате из угла в угол, пританцовывая, в темных очках и со стаканом сока в руке. Самбо заправлял всем этим приезжим орекстром. Легкий дымок от непогашенной сигареты затягивало через открытую дверь балкона. Внизу, на крыше двухэтажной пристройки, собрались коты. В общем, атмосфера сложилась недурственная.
Я не стал долго готовиться и практически с порога провернул известную последовательность действий, поглотив порцию волшебного дыма. Ожидая реакции организма, я выбирал музыку – чарующая «Nneka» вновь не подвела. Комнату украшали звуки соула и хип-хопа. Продукт оказался с таймером. За двадцать минут я плавно и аккуратно погрузился в другое измерение. Картинка перед глазами становилась мягче и приятнее. Музыка обретала новые грани и утягивала в свои объятия. Я, словно тысячи ушей на живом концерте, впитывал каждую ноту, каждый бит и каждый глухой щелчок упругого баса.
Мысли сочились совсем иначе, многократно шире, заковыристее и симпатичнее. Я никогда не задумывался, ценны ли эти мысли. Я скрупулезно собирал их, обрамлял и излагал в статьях, представляя на суд подписчикам. Что ж, многих это привлекало, и я получал постоянную поддержку. Значит, мы на одной волне. Значит, эта сторона меня должна жить в ранге особого мира. Мира моих художеств.
Тем временем Самбо пытался уболтать Сахарного потрогать бонг.
– Что ты клоуна включаешь, ты что – ведущий вечернего ток-шоу?
– Да я же тебе говорю, я не особо хочу.
– Особо, не особо… Твое поведение напоминает мне ломающуюся пьяную первокурсницу возле подъезда. Растопи печь, парень, вступи в нашу секту.
– А трава точно нормальная?
– А ты точно нормальный?
– Да.
– Все сходится. Вы созданы друг для друга. Давай, взрывай.
Сахарный решился. Он несмело взял приспособление из стекла и поднес огонь зажигалки:
– Что-то не тянется.
– Дырку закрой в бонге, а потом отпусти.
Малый все сделал правильно, откашлялся и слегка примолк. Возникло положение сродни затишью перед бурей. Спустя некоторое время его мозг расцвел всеми красками, а из его рта посыпалась словесная труха, как опилки на пилораме. С довольным видом он пристроился рядом с Ольгами и комментировал практически любое высказывание.
– Однако человек вдохновился, – резюмировал Диктор.
– Вдохновила человека мохнатая прореха! – штамповал Сахарный.
– Зря ему предложили покурить. Как бы до утра не пришлось слушать эти парафиновые вирши, – сказал я.
– Предложили дунуть зря, расширяется ноздря!
– А мне нравится, – смеялся Самбо. – Талантливый парень.
– Нравится мне, что руки не в говне!
И так далее. Порой словесная вакханалия прерывалась, и пока Сахарный отдыхал, речь заходила о чем-нибудь предметном. Пристойно и неторопливо, на стыке суток, внутри дома у подножия гор, в теплой темноте балканского городка. В стаканах присутствовал лишь грейпфрутовый сок и приглушенный свет настенного светильника, проникавший сквозь мутные стеклянные стенки. Я бы с радостью нажал на кнопку «пауза» на пару лет.
Не прошло и часа, как в дверь постучали. Вернулись Ника и Алина. Реакция была неоднозначной. Ника лояльно относилась к марихуане. Изредка она и сама была не прочь сменить обстановку, скажем так.
– Ни хрена себе у вас покер! – с порога начала лаять Алина. – А это что? ТРАВА, что ли?
В ее голосе слышался вызов и презрение, что мне сразу не понравилось:
– Нет, бля, это ромашка полевая лекарственная. Заварить чашечку?
– И ты курил? – проигнорировав меня, обратилась Алина к мужу.
– Я? Нет, – решительно соврал Сахарный.
– А с глазами что?
– Не понял? Поясни ситуацию.
– Ситуация такая: с глазами – жопа! Красная, как у макаки.
– Вода тут с хлоркой… Умывался, знаешь…
В общем, Сахарный быстро выдал себя. Его актерская игра выглядела безнадежно. Истинное театральное дно.
– Наркоман чертов, не надо мне пиздеж по карманам рассовывать! – Алину кочегарило. – Зачем вы дали ему эту гадость?
– Дали? По-твоему, мы тут корм для собак раздаем? Деликатно угостили!
– Угостили дерьмом! Вот так сладкий стол!
– Что ты заладила? Гадость, дерьмо, – ухмыльнулся я. – Мы же не на политическом митинге. В чем, собственно, дело? Когда он пьет, ты не кричишь на весь отель.
– Ты не сравнивай алкоголь и марихуану! Это же наркотик, – усмехнулась Алина.
– А бухло, значит, это такой охуенный сироп от кашля?
– Нет, но он же не запрещен!
– То есть одобрен?
– По крайней мере, люди от него не тупеют.
– У нас самая пьющая страна в Европе – поразительный показатель ума!
– Не надо переиначивать!
– Ладно. Хочешь сказать, здесь собрались не самые умные люди? Как минимум двое из них тебе нравятся. Выходит, тебе нравятся тупые?
– Нет, но… Отупеть ведь могут, – отбивалась Алина. – В любом случае, марихуана вредна.
– Ага. Настолько вредна, что уже давно во врачебных рецептах присутствует в некоторых странах. Любой честный врач тебе скажет, что алкоголь в сотни раз губительнее, нежели марихуана.
– Прямо таки! Что за чушь?
– Знаешь, меня порой поражает людское невежество и нежелание смотреть глубже в суть вещей. Просто хочется отвесить таким тупицам конкретного подзатыльника и заставить хоть немного вникнуть в факты и задуматься. Сунуть носом в их же словесные испражнения, чтобы наконец-то начали понимать, что это именно они и нагадили, создав мир иллюзорных суждений и неосведомленности.
– Чего ты завелся?
– Бензин залили! Завожусь и газую при таких раскладах. Не могу слушать эти обывательские бредни.
– Ой, бля, профессор жизни! Почему же траву не разрешат тогда?
– В таких, как ты, видимо, запрограммирован список стандартных вопросов и постулатов по наиболее острым вопросам, и при любом удобном случае вы выпаливаете их очередью.
– Ты на вопрос отвечай. Почему не разрешат?
– С чем же они тогда будут бороться? Не с алкоголем же, под действием которого совершается масса преступлений. В том числе и убийств.
– А под травой не совершается?
– Знаешь, не слышал, чтобы под травой вообще творилось хоть что-то более криминальное, нежели убийство комара. Марихуана ­– добрый продукт. Тут дело в другом. Просто одним выгодно вести пропаганду «безобидного» алкоголя, потому что одним выгодно спаивать других. Пьющий человек непритязателен, податлив и примитивен. Рецепт выглядит прозаически – сделать алкоголь максимально доступным, дать всем хорошенько напиться, забыться и утратить возможность здраво соображать. Все. Успех в деле безоговорочной послушаемости гарантирован. Пьющий человек – не личность. Он алкоголик, живая рыба. Боязливо смотрит, срет и молчит. Алкоголь– этохорошо, потому что они его разрешили, делают на этом деньги и создают зависимое общество, а марихуана– плохо, потому что с ней они борются, создавая имидж благочестивых добродетелей. Все относительно и условно. К тому же, кого они будут сажать в тюрьмы, эмитируя вечную и безрезультативную БОРЬБУ с наркотиками? Кого, если не любителей безобидной марихуаны? Отчетность, знаешь, штука необходимая для новых инвестиций.
– Но ведь от травы действительно гибли люди.
– Очередной миф, рожденный банальным незнанием вопроса. Ты путаешь сильные химические смеси с тем, что растит сама природа. Это разные вещи. Первое я презираю не меньше тебя.
– Как будто природа не может вырастить откровенное зло.
– Верно подмечено. Но проблема легализации, например, бледной поганки не стоит. Всем же понятно, что выросла говеная отрава, и жрать ее бессмысленно. Следовательно, у людей нет в этом необходимости. И поводов возмущаться – тоже нет. Способность отличать плохое от хорошего у человека развита отлично, не сомневайся. То же самое касается и тяжелых наркотиков. Никто же не просит сделать их доступными, осознавая, что это и есть чистейший яд. Боритесь, все согласны. Но почему-то борются наиболее рьяно и показательно как раз с тем, что значительная часть населения считает нормальным и допустимым – с марихуаной. Я не говорю ­– большинство. Их далеко не большинство, но количество тебя бы удивило, поверь. Как и принадлежность к абсолютно разным возрастным и социальным группам. Сколько людей в год умирают от алкоголизма и всех сопутствующих заболеваний? А сколько от марихуаны? Ты слышала хоть про одного? О подобной статистике тебе не расскажут в магазине и по телевизору, потому что им НАДО, чтобы люди пили. Внимание на вреде алкоголя нисколько не заостряется. Разве это честно – вымазывать грязью одну и натирать до блеска другую сторону одной и той же медали?
– Ты меня не переубедишь, и спорить я сейчас не готова. Но могу сказать одно: наш народ слишком дикий, чтобы давать им полный доступ к марихуане.
– Я не хочу, чтобы марихуана была доступна всем. Я хочу, чтобы в тюрьму не сажали за возможность примерять культуру на себя. Полная и беспощадная легализация погрузит общество в хаос. Такая культурная революция лишь навредит.
– Как-то противоречиво. Как же тогда поступать с твоими призывами к снятию запрета на употребление травки?

Дата добавления: 2015-11-04