Автор ничего не пропагандирует. 1 страница

Автор ничего не пропагандирует.

Автор занимается сочинительством.
Спасибо любимой, друзьям и лету.

***

Самбо был мастером спорта по боксу, а Диктор периодически заикался, когда выпьет. Выпить он любил, впрочем, как и Самбо. В мирской жизни Диктор продвигал небольшую юридическую контору, а Самбо тренировал ребятню в частной спортивной школе. В общем, ребята они были воспитанные и законопослушные, что не мешало им временами безрассудно загудеть. Оба имели статус моих давних друзей.

Вышеупомянутые личности, я и моя спутница Ника свежим утром августовского дня зашли в зону «duty free» минского аэропорта. Более благодатное и соблазнительное место представлялось с трудом. Планетарное сборище привлекательных бутылок, наполненных отборным пойлом, определенно радовало глаз.
До вылета в Черногорию оставалось около часа ожидания. Побродив по магазинам, выяснилось, что перед стартом паломничества в закромах нашей делегации оказалось литров пятнадцать жидкостей увеселяющего назначения.

Самбо действовал без колебаний. Недолго думая, он приобрел две деликатные бутылочки «Bacardi» и «Jack Daniels», объемом в три литра каждая. Фривольно прохаживаясь с этими увесистыми фугасами в руках, он приобретал весьма внушительный вид, вызывая ухмылки и скептические взгляды пассажиров в зале ожидания. Стоит заметить, что еще в такси (по пути в аэропорт) наш спортсмен расчехлил две пинты портера, и чувствовал себя на коне, с которого он так и не слез за последующие две недели.

Диктор действовал в подобном ключе, благополучно набив разнообразной стеклянной тарой свой кожаный саквояж: два бурбона, солодовый и внушительный экспонат из семейства ликеров. Долгожданный отпуск в высшей степени располагал к шальному кутежу.

– Марк, вы с пустыми руками на пески собрались? – спросил у меня Диктор.
– Малыш, обрати-ка внимание, – я ткнул пальцем на два белых пакета от «Белавиа», стоявших рядом с ручной кладью. – Сторона защиты обрела дополнительные бронебойные аргументы от тридцати пяти градусов и выше.
– Что ж, – вскинул он брови. – Подошьем к делу, вопрос снят.
Стоит ли говорить, что при посадке в самолет мы звенели, словно колокола городской ратуши, привлекая внимание пассажиров, усевшихся на свои места. Послышалась острота из разных рядов:
– Все понятно…
– Не маловато ли взяли?
– Долетите хоть?

Хохмить в ответ не хотелось. Мы еще не освоились на этом празднике жизни. Я лишь довольно ухмыльнулся и про себя подумал: «Если мы не долетим, то и у вас шансов не много, умники».

Нику посадили у иллюминатора, посередине расположился я, а Самбо занял место у прохода, чтобы можно было без проблем общаться со стюардессой, в которую он моментально влюбился, взойдя на борт. Он часто моментально влюблялся.

– Лучшее место досталось Нике, – загадочно сказал Самбо.
– Точно. Буду любоваться полетом, – отозвалась она.
– Если долго любоваться полетом, можно заметить, как горит турбина.
– Что ты несешь? – всполошилась Ника. – Не нагоняй жути, и без того страшно!
– Не переживай, долетим, – продолжал Самбо. – Если шасси не подведет, и мы со всего маху не клюнем носом в асфальт.

– Пиво тебе на пользу не пошло, как я посмотрю, – Ника отвернулась и уставилась в окно.
– Кажется, диалог не удался, – заключил Самбо.

Ника традиционно сильно волновалась перед полетом. Я взял ее за руку, когда самолет начал разгон. Мы не были женаты, хоть и жили вместе. У каждого из нас была жизнь полная амбиций, и создавать семью мы не торопились, между тем, стараясь уделять друг другу большую часть свободного времени, веселясь и трахаясь напропалую. Между нами было много общего, ровно столько же было и различий. Ни то, ни другое не мешало нам чувствовать друг к другу то, что принято называть «светлым чувством» и взаимно трепать нервы уже два года, что являлось достаточно завлекательным занятием в нашем возрасте. Нике недавно исполнилось двадцать три года, я был старше на несколько лет.

Диктор приютился справа от нас, через проход, и туповато пялился в пол. Не знаю, что он хотел там разглядеть. Может, читал намаз? Если и нет, то для этого наступил самый подходящий момент, потому что при взлете самолет болтало, как говно в сливной трубе. Кто-то крестился, кто-то дремал, кто-то испуганно вертел головой по сторонам. Наконец, «Боинг» набрал высоту, напряженность спала, и две симпатичные девушки начали разносить напитки. Самбо выяснил, что стюардесса замужем, но сдаваться не собирался. Следующим шагом он пригласил ее дернуть пару коктейлей и разгуляться на теплых берегах, но получил лишь натянутую улыбку в ответ. Глядя на эти дела, у меня упало:
– Интересно, боксеры поголовно такие деревянные?
– В смысле? – недовольно протянул Самбо.
– Ты, наверно, рассчитывал, что малышка прыгнет к тебе на руки со словами­: «Твою ж мать, парень, я ждала тебя столько лет! Непременно бросаю работу, бросаю мужа, едем в номера!»
– Я рассчитывал, что она окажется трансвеститом, и драматизм у меня в штанах ослабнет, – улыбался он, поправляя ширинку.
– Однако придется дождаться посадки.

Я достал книгу. «Вино из одуванчиков» Брэдбери. Мне казалось, она должна подойти для подобного рода путешествия. Мастер точно знал, как описать шелковое южное лето, создав необходимое настроение для приятных каникул. В начале романа Дуглас Сполдинг получил новые теннисные туфли, окрыляющие мальчишку на новые подвиги. Меня же окрыляло предвкушение открытия новых горизонтов неизвестной страны, которая вот-вот должна предстать пред моим любопытным взглядом. Едва ли я смог прочитать и сорок страниц за два часа перелета. Меня постоянно отвлекала то Ника, то Самбо, то еда.
Заходя на посадку, мы пролетали в нескольких десятках метров над могущественными горными вершинами. Выглядели они угрожающе, словно хотели насадить «Боинг» на свои бивни, как кусок говядины на шампур. Мне искренне хотелось приземлиться как можно скорее, чтобы оставить за спиной стрессовые события и начать праздник. Купюры Евро жгли ляжку.
Самолет благополучно коснулся посадочной полосы, и все придурки синхронно захлопали в ладоши. Их оказалось примерно пол салона.

Аэропорт, где мы совершили посадку, находился в городе Тиват. Оттуда нам предстояло добраться в курортный город Будва, прыгнуть в такси и найти виллу, где мы забронировали номера на двенадцать дней.
После свежего минского воздуха мы попали в адски душное пекло, и к этому надо было привыкнуть. Диктор не растерялся и решил смочить горло виски по пути на паспортный контроль. Прямо на взлетном поле из бутылки.
«Pasoška kontrola» – гласила большая надпись на сербском языке над стеклянными будками, в которых находились служащие аэропорта.
– Пасоскаконтрола, смотрите, пасоскаконтрола! – начали верещать Самбо и Диктор, перебивая друг друга, как тупые дети, заприметив знакомый корень с пошловатым оттенком в иностранном слове.
Я отошел подальше от этих дятлов. Ника держалась рядом. Растерянная, но счастливая, она фотографировала первые пейзажи. В душе Ника была ребенком – романтичным, впечатлительным и искренним, что не могло не привлекать. Вместе с тем, она имела оригинальную способность переключаться в режим саркастичной стервы, что привлекало не меньше.
При получении багажа выяснилось, что Диктору сломали ручку в фирменном чемодане. Как следствие, он вновь запрокинул бутылку в горло. Кто-то из черногорцев в форме погрозил нам пальцем. Было решено не обращать внимания ни на него, ни на поломанный чемодан, и быстро отправиться на выход.
У центрального входа ожидал автобус. Мы скинули багаж и покатили в Будву. На шоссе из аэропорта образовалась пробка. Ехали мы медленно, изучая рекламные плакаты и прилегающую к дороге растительность.
Вдруг за спиной я услышал возбужденный голос Самбо:
– Смотрите, марихуана!
– Ты рехнулся? Где? – отозвался Диктор и уставился в окно.
– Да вот же, бля! Зацени какие кусты! – Самбо тыкал пальцем в стекло. – Остановите автобус!
– Похоже на правду.
– Я сойду! Остановите проклятый автобус!
Сидевшие рядом люди переглянулись и неодобрительно покосились в нашу сторону. Подумав, что оболтус шутит, я не придал особого значения возникшей суете.
– Что случилось, молодой человек? – подойдя к нему, поинтересовалась девушка-гид.
– Случилась дармовая конопля за окном. Только и всего. Не понимаю, почему мы до сих пор не остановились? Меня плохо слышно?
– Не смешно, – деловито отрезала она.
– Ясное дело, не смешно, – не унимался Самбо. – Смешно станет, когда мы ее срежем и высушим, крошка!
– Прошу вас успокоиться.
– Я поделюсь по приезде, только тормозните эту колымагу!
– К сожалению, это невозможно.
– Чертовщина какая-то!
– Тише, пожалуйста.
– Я сюда вернусь, клянусь твоей треуголкой. Мне нужны эти кусты!
– Желаю успеха. А пока что держите себя в руках.
– Нужно зафиксировать местность.
Самбо притух и принялся внимательно изучать окрестности. Автобус полз дальше. Гид без умолку стрекотала в микрофон пресную белибердень. Я быстро устал воспринимать ее скороговорки и воткнул наушники.
Минут через сорок нас мило вышвырнули из автобуса. Глазам предстала Будва, омытая бескрайним бирюзовым Адриатическим морем. Город встречал нас теплым дождем и низкими серыми тучами, нанизанными на зеленые горы.
– Хороший знак, – воодушевленно сказала Ника.
– Угу, – разом промычали мы, как бараны.
Такси нашли быстро. Кое-как вместив все чемоданы и сумки в багажник минивэна, мы запрыгнули в салон.
– Drugs, drugs… I need cannabis! Соображаешь? – уже минуту не отставал от таксиста Самбо.
Тот крутил баранку, уткнувшись в лобовое стекло, и изображал непонимающий вид, не отвечая ничего вразумительного. Он лишь кивал гривой и чересчур приветливо улыбался, поднимая большой палец вверх:
– Oh drugs, yeah, yeah! Drugs are good!
– Что гуд? Где взять? Выкосить, вырубить, начертить. Понимаешь речь русскую?
– Понимать. Don’t know. Ganja is good! Русский, братья, сербы, – извозчик нес несусветный бред.
– Самбо, он не в теме, отстань ты уже от него, – встрял в беседу Диктор.
– Не очень-то и хотелось! – обиделся Самбо. – Запасной вариант у меня уже есть, в любом случае.
Доехали мы быстро. Допрос завершился неудачей – водила не кололся, и дальнейший диалог смысла не имел.
– Villa «Kropinna»! – бодро оповестил нас таксист, указывая на трехэтажное зеленое здание, которое я уже видел на фотографиях.
– Премного благодарны. Возьми вот монет европейских, партизан, – я протянул ему четыре Евро.
Тот выгрузил наше барахло и убрался прочь.
Мы несмело подошли к вилле.
– Чао! – встретила нас пожилая женщина, выходя во двор.
Насколько я понял, это была смотрящая.
– Вообще-то, мы никуда не уходим, напротив – приехали только, – недоумевал я. – Давайте повременим с неосмысленными заявлениями.
Она улыбалась, махала руками и что-то тарахтела на сербском языке, предлагая нам войти в дом. Мы тоже улыбались, махали руками и что-то тарахтели. Не драться же с ней, в самом деле.
Как вскоре выяснилось, «чао» – универсальное приветствие и прощание по-сербски.
В доме жили две хозяйки, стадо сомнительных детей и всяческая родня. Никто из них вообще ничего не понимал ни по-русски, ни по-английски, ни по-белорусски, тем более. Общение с ними у меня происходило на каком-то подсознательном уровне и опиралось исключительно на языковую догадку – три слова из двадцати я понимал. Самбо худо-бедно схватывал по-сербски. Каким-то чудом. Ника тоже – кое-как.
Семья хозяев занимала половину первого этажа. Все остальное пространство отдавали приезжим. Всего в доме было четырнадцать номеров для туристов. Нас проводили на третий этаж и отдали ключи от наших комнат, на пальцах объяснив как пользоваться кондиционером, холодильником и телевизором. Ситуация показалась мне нелепой, поскольку на умственно отсталых людей мы не были похожи, как мне казалось ранее.
Диктору и Самбо досталась комната с балконом, нам с Никой – с большой кухней и видом на горы.
Вскоре вновь примчалась пожилая женщина. На этот раз – с подносом в руках, на котором стояли четыре рюмки, наполненные какой-то бурдой. Мы с парнями встретили ее в коридоре.
– Crnogorska rakija! ­­– гордо оповестила она.
Давайте, мол, гости дорогие, традициям нельзя изменять – необходимо шлепнуть за приезд. Такое развитие событий нас воодушевило, поскольку отведать местную отраву мы всегда шли в первых рядах.
– Марк, позови Нику, надо уважить хозяев, чего она там п-п-потерялась, – навеселе запинался Диктор.
Все выпили по стопке черногорской ракии. На вкус она оказалась душистой и крепкой, с грушевым ароматом. Прием порадовал, и мы с Никой спрятались в номере, чтобы разобрать вещи и опробовать кровать.
Ника громко стонала и шлепала ладонями по стене, когда прыгала сверху. Не исключено, что мы разбудили кого-то в соседнем номере, потому что в процессе ебли я услышал, как в смежную стену с другой стороны поочередно что-то врезалось со зла. Я подумал, что это были подушки. Возможно, сланцы.
После холодного душа я спустился во двор.
Вилла находилась на окраине города, у самого подножия гор, и была сплошь окружена зеленью: виноградники, мандариновые деревья, реликтовые кустарники, цветы. Дворик был небольшой. Слева шла каменная лестница к обиталищам, что находились выше в горах. Дома теснились и выглядывали друг из-за друга, как пингвины на льдине. Такое расположение представлялось весьма уютным и необычным. Казалось, весь квартал – одна большая интернациональная семья. Везде сновали местные подростки и старики вперемешку с отдыхающими. Жизнь тут казалось размеренной, тихой и непринужденной. Окна домов повсюду выходили на соседские балконы и террасы, утопающие в море зелени. Двор виллы прилегал к асфальтированной улице и был огражден невысоким заборчиком и непроглядной растительностью. Лишь маленькая калитка образовывала проход во двор, где располагался стол под навесом и удобные деревянные лавки вокруг.
За столом сидели Диктор, Самбо, полбутылки «Джим Бима» и двое незнакомых ребят.
– Уже на крышку наступили? – подошел я к компании.
– Мы к морю собрались, а пока чуть-по-чуть аккуратно выпиваем за п-п-приезд, – лепетал Диктор.
– Ты за приезд еще в аэропорту принял, а сейчас ты уже нормально нарушен, – улыбнулся я, глядя в его соловьиные глаза.
– Все дерьмо под контролем! – отрезал Диктор, подливая сок в стакан с виски. – Познакомься, это Владик и Алина. Ребята утром прилетели, поселились ровненько под нами на втором этаже.
Я протянул им руку по очереди:
– Будем знакомы, имя – Марк, ­– оповестил я. – Из каких краев прибыли?
– Москва наш город, братва. Москва – всему голова, – ответил Владик в рифму. – Пить будешь?
– На данном этапе воздержусь.
– Воздержусь, потом нажрусь! – продолжил блистать красноречием Владик и заржал заливисто, как конь.
– Совершенно так, – подтвердил я его догму.
– Не обращай внимания, – встряла в разговор Алина, которая пялилась на Самбо, сидевшего без майки. – Он когда выпьет, начинает молоть чушь.
– Да, это забавно, – я безразлично кивал головой.
– Что забавно – не накладно, если между ног прохладно, – Владик вновь наполнил воздух маразмом. – Пойдешь с нами на пляж?
– Послушай, мастер рифмы, а кондиционирование твоих яиц – это чрезвычайно важный момент в нашей беседе?
– Всем не важен этот бред, насчет пляжа дай ответ, – не унимался рифмоплет.
– Никак не пойму… Ты поэт или просто дурак?
– Я поэт со школьных лет, в оскорблениях смысла нет.
– Что ж, я потрясен. Зал рукоплещет стоя. Сейчас Ника спустится, и будет вам пляж.
– А кто такая Ника? – спросила Алина.
– Любимая женщина.
– Значит, вы вчетвером прилетели?
– По всей видимости.

– Кстати, а почему вас так называют – Самбо и Диктор? У вас имена есть? – обратилась она к парням.
– Конечно, – невозмутимо заявил Диктор, отпив со стакана. – По паспорту я – Иммануил Кант, а Самбо – Артур Шопенгауэр. Прошу вознести почести.
– А если серьезно?
– Если серьезно, то между ног уже морозно, – бомбил Владик, вновь вклиниваясь в разговор.
Я подумал, что у этого славного малого не все дома. Или, как минимум, под парами алкоголя у него открываются невообразимые поэтические способности на уровне ахинеи. В тот же миг у меня родилось для него прозвище, которое я не постеснялся озвучить вслух:
– Владик, ты так козырно высыпаешь мысли. Не возражаешь, если в этой связи мы будем величать тебя Сахар? Или – Сахарный.
– Почему именно Сахар? – удивленно спросил Владик.
– Понимаешь, если сахар рассыпать, то особого смысла он не имеет, только мешает и неприятно липнет ко всему. К тому же, ты блондин. Сходитесь по цвету, то бишь.
– Сахар позитивнее соли, я не против такой роли, – ничуть не смутившись, резанул новую рифму Владик.
– Рад, что мы сошлись.
Самбо и Диктор беззвучно душились смехом. Алина скептически смотрела на Сахарного Владика. Очевидно, он был ее мужем, поскольку на руках у обоих красовались обручальные кольца. Сахарный выглядел упитанным, но не толстым. Он был среднего роста, имел светлые прямые волосы средней длины и абсолютно пустые глаза. Алина обладала огромной грудью. На вид барышня была относительно стройна и привлекательна, с русыми волосами до плеч, ростом со своего мужа-рифмоплета. В ее глазах читалась какая-то неспокойная хищность, то ли от свербления в заднице, то ли от чрезмерного любопытства. Я дал бы им лет по двадцать пять. В общем, они подходили друг другу, и сразу показались мне достаточно странными.

Дорога к главному пляжу шла напрямик через город и занимала четверть часа. Пляж растянулся на два с лишним километра между возвышенностями и носил название «Slovenska plaža». Он состоял, в основном, из мелкой гальки, которая безжалостно впивалась в ноги, и был немного грязноват. Какую-то часть занимал рейд и несколько пирсов, вокруг которых мирно покачивались симпатичные яхты и лодки. Набережная была сплошь усыпана кафе, сувенирными лавками, зонами развлечений, спортивными площадками; продавцами кукурузы, прохладительной ерунды и прочей лакомой хуйни. Впрочем, на ту минуту все это не имело никакого значения для каждого из нас. После прогулки по раскаленным тротуарам всем хотелось скорее окунуться в прозрачное ярко-бирюзовое море, ради которого мы тут и оказались. Пройдя половину набережной, мы нашли кое-какое местечко, свободное от платных лежаков и обустроенных мест.
Плавали мы по очереди. Пили, соответственно, тоже, устроив мини-пикник прямо на пляже. Солнце неспешно закатилось за горы, жара постепенно спадала. Эйфория от ощущения свободы и безграничного тепла кружила голову. Мы просто радовались тому факту, что наши задницы прилетели сюда и устроились на теплом берегу, а перед глазами расстилались беспредельные просторы моря. Воздух с приятным необычным ароматом наполнял грудь, и у нас была уйма времени для полной безмятежности. Наконец-то нас никто не беспокоил. Телефон перестал трезвонить, и нам было о чем поговорить и над чем посмеяться. В основном, друг над другом, конечно. Это давно стало любимым занятием при встречах.
Алина и Сахарный легко влились в нашу нехитрую компанию. Их причуды казались комичными и не вызывали отторжения. Алина, видимо, неровно дышала к Самбо и постоянно липла с вопросами, что казалось интригующим в условиях живого мужа, который как-то глупо на это реагировал, точнее – не реагировал вообще. Показалось, что он даже не замечал ее повышенной активности.
Засидевшись на пляже до вечера, мы покидали обжитое местечко в сгустившихся сумерках. Голодные и слегка пьяные. Навеселе мы дошли до уютного ресторана при отеле в центре города, где перед нами предстали два зала: вегетарианский и нормальный. Как только мы вошли в нормальный зал, нас подхватил высокий официант – мужчина лет сорока пяти с густой шевелюрой, аккуратно убранной на бок. Он составил вместе два стола, и мы уселись вшестером.
Говорил он глубочайшим баритоном с сильным акцентом.
– Беларюсь! Хорошьё! – обрадовался он, когда узнал, откуда мы приехали. – Воды? Пить?
– Да, несите много воды с солодом и хмелем, – с ходу оформил заказ Диктор.
– Sorry? – официант сразу не понял и попробовал перейти на английский.
– Он хочет пива, много пива. Можно принести два бокала разливного и два в бутылке для начала? – подсказал я ему и показал на пальцах.
– О, пиво! Можьно! – учтиво улыбался он.
– А я бы сожрал кабана, – тяжело выдохнул Самбо.
– Он хочет отбивные на гриле, – вновь сыграл я в переводчика, быстро заметив растерянный вид официанта. – Две порции, пожалуйста.
– Да, годится, – подтвердил Самбо.
Дальше – больше. Стоит ли говорить, что стол ломился от еды, как на приеме у Королевы Англии. Из ресторана мы выползали на коленях, потому как нас неумолимо тянули к земле набитые животы. Кроме того, мы вспомнили о грушевой ракии. Эта бурда была в ходу в любом заведении. В общем, трапезничали мы в стиле зажиточных господ и наливали, как короли.
Официанту было оставлено пятнадцать евро чаевых, что сделало его безмерно счастливым. Он долго благодарил нас и жал руки. В тот же миг мы стали хорошими друзьями.
Тем первым вечером мы очень некстати заблудились после похода в супермаркет. Битый час мы виляли по городу в поисках нашей виллы с полными пакетами соков и еды, пытаясь вступить в контакт с местными аборигенами для корректировки маршрута. Но вычислить их оказалось не так-то просто. Попадались нам либо приезжие, либо не знающие, либо разговаривающие слишком быстро и сумбурно. После череды тщетных попыток мы скопом завернули в чей-то двор и попросили позвать хозяев, если таковые имеются. Вышли двое: худой мужик в порванном трико и седой дед с мундштуком во рту. Первый объяснил нам дорогу. Он говорил на сербском языке с вкраплениями английского.
Вернулись мы около часа ночи без задних ног. Кто-то в соседнем номере мстил нам с Никой в ответ – громко стонал и шлепал руками по стене.

***

В обед следующего дня я постучал в дверь соседнего номера. Мне никто не открыл. Без стеснений я зашел сам. Музыка из телевизора орала на всю катушку. На балконе за столом сидел Диктор и курил. Стакану в его руке я уже не удивлялся. Рядом стояла открытая трехлитровая бутылка «Bacardi».
– Музыкальные каналы здесь – полное говно, – встретил он меня. – Невозможно терпеть эту пургу. Сегодня же необходимо подсуетиться с акустикой и подключить телефон.
– Ага, здоров, паря. Время зря не теряешь, как погляжу. С утра на кочерге?
– На чем? – на меня смотрела его ехидная довольная морда.
– На стакане, на кочерге – без разницы. Выражение указывает на нетрезвое состояние индивидуума и его аморальность, – пояснил я.
– Не слышал такого.
– Запиши в паспорте на странице с пропиской. Давно крышку открутил?
– Не прошло и часа! Утро – дело неоднозначное. Я решил скрасить томное ожидание развития событий.
– А куда пропали все млекопитающие?
– В том-то и дело. Я проснулся, а Самбо нет в номере. Спустился на этаж ниже, постучал Алине и Владику – тоже никого. Может, на пляж сквозанули, – размышлял Диктор.
– Шведская семья намечается.
– Ну, бля, туманная закрутка. Кстати, мы вчера с малышками познакомились этажом ниже.
– Когда успели?
– Ночью. Мы возле виллы выпивали с Самбо, а тут две цыпы под утро из клуба возвращаются. Обоих Ольгами звать, юные совсем, в самом соку.
– Совершеннолетние хоть?
– Лет по двадцать. Хотя я не спрашивал. В клуб-то их пустили.
– Интересное кино. И как они – приятной наружности или критической?
– Симпатичные барышни, как по мне. Из наших краев прибыли. Отдыхают тут уже два дня. Надо гондонов купить пачку.
– Поразительное рациональное мышление.
– Чувствую, что обломится!
– Интересно, что может обломиться влетевшему в алкогольный штопор орангутангу?
– Тихо. Ебарь я серьезный. Мимо меня просто так не проскочит ни одна манда!

После услышанных слов я заржал так, что Парагвай, наверняка, вынесло в Индийский океан, а глухой дед на балконе в соседнем доме испуганно вздрогнул. Дело в том, что последняя девушка, замеченная рядом с Диктором, датировалась весной прошлого года. То была его бывшая мамзель, внезапно возникшая, как гриб после дождя, для удовлетворения сексуального голодания, и точно так же испарившаяся через пару дней. После этого мой товарищ окончательно разочаровался в противоположном поле и ушел в изучение дзен-буддизма и музыкальных океанов. Полтора года прошло. И много чего утекло с той поры.
– Глумишься, гад. Сомневаешься в моих способностях? – фыркнул он.
– Ничуть, брат, я буду держать за тебя скрещенными пальцы! – я говорил сквозь смех. – Немедленно отправляемся в аптеку за гондонами! Немедленно!
– Так-то лучше. А дальше что?
– Дальше будет только хуже, как говорила твоя бывшая баба-предсказатель.
– Зачем ты постоянно вспоминаешь? – взмолился он. – Эта фраза на всю жизнь в моей голове занозой засела. Эпохальная ересь!
– Классика. Уж извини.
Диктор промолчал, наполняя стакан.
– Итак, к делу, – сказал я. – Предлагаю сегодня направиться в Бечичи.
– Надеюсь, благополучный регион?
– Курорт за горой, сквозь тоннель можно выйти. Километра три чесать, но есть сведения о роскоши тамошнего пляжа.
– Зайдите за мной, когда соберетесь.
Спустя полчаса мы двинулись в путь. Безупречно голубой купол неба намекал на то, что температура по Цельсию сегодня не опустится ниже отметки в тридцать градусов. Ника и я тут же намазали лица и открытые части тела кремом для загара. Диктор пренебрег кремом и намазал горло изнутри «Егермейстером» из своей красивой железной фляги.
Путь лежал наискосок через город.
Будва закипала под палящим солнцем, город был заполнен людьми и автомобилями. Узкие улочки и переулки переплетались между собой, образуя запутанный лабиринт с тесными тротуарами и скользким асфальтом, который был гладким, словно лед на хоккейной арене. Сумасшедшее движение на главных улицах заставляло постоянно вертеть головой по сторонам. Машины неслись с внушительной скоростью и маневрировали, как болиды Формулы-1 на гран-при Монако. Светофоры в городе можно было пересчитать по пальцам одной руки. Соскользнуть на проезжую часть в этой сутолоке было делом несложным, от этого становилось немного не по себе. Первое время мы передвигались как инвалиды, держась друг за друга. Пешеходные переходы существовали исключительно для галочки. Если человек ступал на «зебру», совсем не значило, что это закончится успехом. Следовало неоднократно убедиться в безопасности перед этим отчаянным шагом.
С парковкой дела обстояли еще хуже. Повсеместно машины просто бросали на тротуарах, образуя целые недвижимые караваны, которые приходилось обходить по проезжей части, рискуя лишний раз очутиться под колесами. Поначалу вся эта карусель казалась дикой и возмутительной, но довольно быстро мы втянулись в урбанистическую вакханалию и стали чувствовать себя комфортнее.
Будва кишела магазинами, кафе и ресторанами на любой вкус. На каждой улице встречались лавки с выпечкой, напитками и алкоголем. Бо́льшая часть зданий являлась частными домами, коттеджами и небольшими отелями, буквально втиснутыми в недра города. Все пространство было заполнено людьми: они пили, курили, что-то кричали с балконов, шаркали босыми ногами во дворах, валялись в гамаках на террасах, готовили на кухнях и гудели без умолку. Казалось, я видел этот город насквозь, несмотря на все стены и ограды. Он пульсировал, словно живой нерв. Дышал и танцевал прямо у меня на ладонях. Хотелось знакомиться со всеми, заходить в гости, и разделять с каждым уют этих дворов и энергию лета. Атмосфера тепла и света затягивала в свои сети, город быстро становился своим, близким по духу и настроению.
Коренные черногорцы выделялись среди беспокойной толпы. Они выглядели невозмутимыми и серьезными. Как правило, очень просто одевались. На смуглых беззаботных лицах читалось упоение жизнью. Они неторопливо обхаживали свои жилища и владения, флегматично наблюдая за поведением приезжих, с которыми легко шли на контакт. Рядом с радушием черногорцев всегда витала некая неуловимая плутоватость и хитрость, что не давало повода расслабляться при контакте с ними, и не воспринимать как простецких добряков.
Мы оказались практически в самом конце набережной, где стояла вышка для прыжков на резинке. Я подошел к ответственному лицу и задал самый популярный вопрос на этом пятаке:
– How much does the jump cost?
– Fifty Euro. It’s absolutely safe, – ответил предприимчивый молодой человек.
– Абсолютли нехер делать, – ухмыльнулся я.­ – Дома за спасибо с моста скинут.
Больше я к нему не подходил.
На одном из небольших зданий, где заканчивалась пляжная зона, мы заметили стихи Высоцкого, нарисованные под трафарет:

Мне одного рожденья мало –

Расти бы мне из двух корней...

Жаль, Черногория не стала

Второю родиной моей.

Внезапная лирика культовой личности в неожиданном месте заставила вспомнить нас о камере и начать снимать. Признаться, лучше бы мы забыли фотоаппарат и смартфоны в номере, потому что вскоре это начало выводить из себя. Ника требовала фотографировать ее чуть ли не у каждого булыжника. По десять кадров в разных позах. Из-за этой прихоти скорость нашего передвижения стремилась к плачевной. Учитывая удушливые климатические условия, это было, мягко говоря, неприемлемо.
Набережная уперлась в скалы, сквозь которые проходил тоннель около двухсот метров длиной. На выходе из тоннеля нас встретили Бечичи. Постоянное население не превышало здесь тысячи человек. Бечичи, по сравнению с простодушной Будвой, выглядели спокойным элитным микрорайоном, вылизанным до блеска. Огромный ухоженный песчаный пляж, ультрасовременные отели, стильные бары, изящные фонтаны, качественно выстриженные газоны, теннисные корты и площадки с тренажерами. Словом, все пестрило лоском и дороговизной. Тут людям была необходима тишина, сервис, максимальный комфорт и отдых по заурядной схеме «отель – море – сон». Изначально мы хотели снять жилье именно здесь, но в последний момент решили остановиться в более шумной и животрепещущей Будве, о чем не пожалели.
Я купил кукурузу и холодное пиво. Душа постепенно расцветала. Мы прошли метров триста по пляжу в поисках свободной зоны, чтобы погреть костяшки непосредственно на песке. Мы устроились неподалеку от душа и легли на покрывала. Здесь было отнюдь не тесно.
– Песок такой горячий, что у меня даже к-к-кишки вспотели, – заикался Диктор.
– Ты еще способен чувствовать? – ответил я. – Обычно алкоголь притупляет неприятные ощущения.

Дата добавления: 2015-11-04