Движение продолжалось и после 26 июня. Правда, о событиях 27–28 июня мы ничего конкретного не знаем, но вывод И. И. Смирнова о том, что «Москва в эти дни, очевидно, фактически находилась во власти черных людей и правительство было бессильно подавить восстание», — вполне вероятен.
Выступление московских горожан было поддержано в какой-то мере и деревней. Так, в грамоте от 28 июня 1547 г. Иван IV писал, что в Московском и Звенигородском уездах у сел и у деревень Троице-Сергиева монастыря «ходят… рощи сечь мои селчане и дети боярские и городцкие люди».
29 июня огромные толпы московских посадских людей («многия люди, чернь», «многие люди черные») направились в подмосковное село Воробьеве, где в это время находился Иван Грозный. Это не была просто толпа возбужденных людей; москвичи шли «скопом» в полном вооружении — «с щиты и з сулицы, якоже к боеви обычай имяху». Народ вооружился не только для того, чтоб покончить с ненавистными ему правителями, но и для того, чтобы выдержать оборону от татарского хана, если бы оказались верными слухи о его движении на русские земли.
Нам неизвестны имена руководителей восставших, но то, что они направились в Воробьево «по кличю палача», показывает роль земских органов посадского населения в восстании 1547 г. Активное участие палача в движении 1547 г., конечно, связано с самым характером московского восстания. Восставшие «черные люди» выставляли одним из своих основных требований казнь ненавистных им бояр Глинских. Палач, следовательно, должен был привести в исполнение эту волю народа.
И. И. Смирнов, ссылаясь на материалы середины XVI в., утверждает, что палач был лицом, доводившим до всеобщего сведения распоряжения властей, т. е. «биричем». В больших городах «биричи» не были палачами. Так, в наказе 1606 г. царя Василия Шуйского белозерским губным старостам определялся размер «подмоги» биричю в 2 рубля в год, а «тюремным сторожем да палачю» по 3 рубля в год. Нельзя согласиться и с тем, что должность «палача» в XVI в. была выборной, как то полагает И. И. Смирнов. Палачи принадлежали еще в начале XVII в. к числу приборных посадских людей, «подмогу» которым платило население губного округа.
Но, как бы то ни было, то, что «палач» призывал народ двинуться в Воробьево, свидетельствует о роли посадских элементов в руководстве московским восстанием. Если учесть, что восставшие пришли к царю по чьему-то «повелению», т. е., очевидно, тех же временных властей, руководивших московским вечем, то можно уже говорить о зачатках аппарата, создавшегося в ходе восстания 1547 г.
Приход вооруженного народа в Воробьево произвел громадное впечатление на царя; «узрев множество людей» он «удивися и ужасеся». Позднее, вспоминая со бытия, связанные с московским пожаром, Иван Грозный, выступая на Стоглаве, говорил: «От сего убо вниде страх в душу мою и трепет в кости моа и смирися дух мой».
Восставшие потребовали от Ивана Грозного выдать им Анну и Михаила Глинских (ходили слухи, «будто государь хоронит у себя их»). Очевидно, не обошлось даже без прямых угроз по адресу самого царя (Грозный позднее писал, что бояре «наустили были народ и нас убити»).
Ивану IV все же удалось убедить народ, что Глинских он не прячет. Не оправдались и слухи о походе крымского хана на Русь. Не имея четко выраженной программы и плана действий, восставшие покинули Воробьеве. Царь «не учинил им в том опалы», но лишь до тех пор, пока вооруженные отряды восставших представляли для него серьезную опасность. Однако после этого произведен был тщательный розыск, в результате которого предводители восставших были казнены (Иван IV «обыскав… положи ту опалу на повелевших кликати», точнее, «повеле тех людей имати и казнити»).
С восстанием в Москве было покончено. Это восстание показало, какой степени обострения достигли социальные противоречия в русском городе в середине XVI в. Вместе с тем отчетливо выявились и слабые стороны городских движений того времени. Восстание в столице носило локальный характер. Оно не слилось воедино с движением крестьянства и посадского населения других городов. Стихийно возникнув, оно не было в достаточной степени организовано. Наконец, восстание носило царистский характер; оно было направлено против Глинских, но не против власти царя.
Москва в XVI–XVII вв. находилась в авангарде антифеодальной борьбы народных масс. Восстание 1547 г. в Москве отозвалось по всей стране громким эхом. В городах и в деревнях усилились волнения народных масс против эксплуататоров. Эти движения конца 40-х — начала 50-х годов имели разные формы — от убийства отдельных феодалов в деревне до открытой борьбы между верхами и низами на посаде. Но все они свидетельствовали о крайнем обострении классовой борьбы в стране.
Преследование правительством Ивана IV участников московского восстания привело к тому, что «мнози (участники. — А. 3.) разбегошася по иным градом».
Еще до начала событий в Москве среди населения Пскова и псковского пригорода Опочки происходили какие-то волнения. В «Петров пост», точнее, в самом начале июня 1547 г., псковичи, очевидно, так же, как и позднее в Москве, предварительно собравшись на вече, послали в столицу 70 человек «жаловатися на наместника» (князя И. И. Турунтая Пронского). Иван Грозный решил сразу же пресечь всякие попытки со стороны представителей народных масс выражать недовольство. Он «опалился на пскович» и подверг их респрессиям.
В Опочке в июне же горожане захватили и «в крепость посадили» особенно ненавистного им пошлинника (сборщика торговых и других пошлин и податей) Салтана Сукина, ибо «Салтан пошлинник много творил зла».
Для подавления этих волнений московское правительство, в силу неспокойного положения в центре страны, не могло выделить своих войск, и новгородские власти были вынуждены отправить в Опочку свое значительное по численности ополчение. «О Петрове дни (т. е. 25 июня.—А. 3.) ходиша новгородци с щита по человеку с лошадью к городу к Почке, а воевода у них Семен Олександрович Упин, дворецкой новгородцкой, опочан вести к Москве, понеже на них бысть облесть (наговор.—А. З.)». Всего было послано к Опочке «2000 вой». Правительство отнеслось достаточно серьезно к событиям в Опочке; следствие по этому делу велось в Москве: «разбойников свели к Москве же из Опочки».
Неспокойно в 1547 г. было и в Новгороде. Обращаясь к Ивану IV с просьбой принять срочные меры против корчемства, новгородский архиепископ Феодосий отмечал, что в Новгороде «в домех и на путех и на торжищех убийства и грабления, во граде и по погостом, великие учинилися, прохода и проезду нет».
Показателем напряженности положения в стране была попытка князя М. В. Глинского с княгиней Анной и псковского наместника И. И. Турунтая Пронского в ноябре 1547 г. бежать за рубеж. На следствии выяснилось, что они «от неразумия тот бег учинили были, обло-жася страхом княже Юрьева убийства Глиньскаго». Глинский был лишен звания конюшего. У него и у Пронского Иван IV приказал конфисковать «живот их, вотчину», но казни беглецы не были подвергнуты. Представители господствующего класса понимали тот ужас, который охватил князя Глинского, помнившего о судьбе своего брата.
Усиление классовой борьбы в 1547–1548 гг. отразилось и на губной политике правительства. В ряде жалованных грамот этого времени специально говорилось о розысках по делам о «разбойных» («тех дел, что есми приказал бояром своим обыскивати лихих людей, татей и разбойников») и о посылке приставов в случае, если «слово лихое взговорят в татьбе и в разбое», об установлении подсудности «лихих людей» царю или большому дворецкому.
Напуганные растущим сопротивлением народных масс, представители различных прослоек господствующего класса решили объединить свои усилия, чтобы провести необходимые реформы, которые должны были укрепить власть феодалов над эксплуатируемым населением.
«Мы всегда учили и учим, — писал В. И. Ленин, — что классовая борьба, борьба эксплуатируемой части народа против эксплуататорской лежит в основе политических преобразований и в конечном счете решает судьбу всех таких преобразований».
Так создавались предпосылки для образования правительства компромисса, в которое вошли как представители наиболее дальновидных кругов боярства, так и представители дворянства. Однако это правительство, во главе которого стали Адашев и Сильвестр, создалось не сразу после восстания 1547 г.
Непосредственными плодами восстания в Москве воспользовалась группировка бояр, враждебная Глинским. И. И. Смирнов считает, что после июньских событий 1547 г. к власти пришла группировка во главе с Макарием, Захарьиными, Сильвестром и Адашевым. Это неверно. В 1547–1548 гг. еще нельзя говорить о правительстве Адашева и Сильвестра. Наибольших выгод добились активные участники боярской оппозиции. Так, к июлю 1547 г. боярином стал И. П. Федоров. К 1549 г. он получил важнейший боярский чин — конюшего. В 1549 г. боярином стал Ю. И. Темкин-Ростовский. В 1547 г. окольничим сделался Ф. М. Нагой, а его отец в 1549 г. — боярином.
Политические выгоды из событий извлекли и Захарьины. В июле 1547 г, боярином уже стал дядя царицы— Г. Ю. Захарьин, а к 1548 г. ее двоюродный брат В. М. Юрьев и Д. Р. Юрьев, сделавшийся уже в июле 1547 г. дворецким. В 1547 г. думные чины получили некоторые видные в будущем деятели, как, например, Д. Ф. Палецкий (боярином стал с 1547 г.; на его дочери женился брат паря Юрий).
Одной из первых реформ, проведенных новым правительством, была ликвидация столь ненавистной Шуйским комиссии бояр по разбойным делам и передача дел о «лихих людях» новому дворецкому — Д. Р. Юрьеву.
Все эти мероприятия были наиболее крупными успехами княжеско-боярской аристократии, извлеченные ею из факта падения Глинских. Однако, как показал дальнейший ход событий, княжата не смогли сохранить за собою всю полноту власти. Узость их социальной базы не дала им возможность самостоятельно осуществить управление растущим централизованным государством.
1547–1548 годы были временем роста политического влияния тех представителей господствующего класса феодалов, которые понимали необходимость проведения реформ и укрепления положения дворянства. К их числу принадлежал Алексей Адашев, происходивший из среды богатого придворного дворянства. Адашевы имели достаточно большую вотчину в Костроме. Но их богатство выросло также и на торговле солью. Возвышение Адашева началось после московского восстания и в какой-то мере связано с ростом влияния Захарьиных, Юрьевых, к которым он, возможно, в начале своей карьеры был близок. Во второй половине 1547 г. он уже фигурирует среди царских рынд. К концу 1547 г. его отец Федор Григорьевич Адашев получил звание окольничего, что также свидетельствовало о росте влияния Адашевых. В сентябре 1547 г., выполняя поручение Ивана TV, Алексей Адашев привез большой царский вклад (7000 рублей) в Троице-Сергиев монастырь. В марте 1548 г. новгородский архиепископ послал пенные подарки виднейшим московским боярам. Посланы были подарки и обоим Адашевым. К ноябрю 1548 г. Ф. Г. Адашев был углицким и костромским дворецким.
1547–1548 годы были временем роста влияния Адашева. Однако в эти годы будущее правительство компромисса еще только формировалось. С. М. Каштанов установил, что эти годы были еще временем расцвета иммунитетных пожалований, когда духовным феодалам раздавались грамоты с широкими податными и другими привилегиями. Но победа феодальной аристократии была временной и непрочной.
В 1548–1549 гг. положение народных масс резко ухудшилось в связи с повсеместным недородом, особенно сказавшемся на русском Севере, где даже в обычные, «хлебородные» годы чувствовалась нехватка хлеба. Уже в 1547 г., как отмечено летописцем, «во всех городех Московские земли и в Новегороде хлеба было скудно». Еще в июле 1547 г. «бысть град силен и велик, с яблоко лесное, ово кругло, ово грановито». Град, очевидно, сильно сказался на хлебном недороде 1547 г. В 1548/49 г. на Двине уже «людей с голоду мерло много».
Исследователи отмечают резкий подъем цен на рожь в Двинской земле, падающий именно на эти годы. К недороду добавлялся резкий рост податей и налогов. Зимою 1547 г. «царь и великий князь велел имати дань с сох по 12 рублев, и оттого хрестияном тягота была великая».
Все это привело к дальнейшему обострению классовых противоречий в стране и особенно на русском Севере. Крестьяне и посадские люди с оружием в руках выступали против своих эксплуататоров. Правда, эти выступления все еще носили локальный и неорганизованный характер. В ряде случаев мы имеем дело с отдельными убийствами феодалов.
15 или 17 мая 1550 г. крестьяне, жители села Обжи, убили основателя соседней с ним Андрусовой пустыни (близ Ладожского озера в Обонежской пятине) Адриана, возвращавшегося из Москвы. Несколько раньше,
5 марта 1550 г., убит был Адриан, основатель Адриановой пустыни (в 5 м от Пошехонья). В убийстве принимали участие «поселяне» из соседнего с пустынью Белого села. Крестьяне захватили и разделили между собою монастырское имущество. Позднее дело разбиралось губными старостами. Предводитель восставших крестьян Иван Матренин был повешен, а другие участники нападения на монастырь отправлены в темницу «до кончины живота».
До нас также дошли сведения о ряде городских волнений этого времени; так, в 1549 г. «смутишася людие града Устюга». Волнение это было направлено в первую очередь против посадских богатеев: «восстали друг на друга и много домов разграбили, многих и человек смерти предали». Только после вмешательства центральной власти «все то междусобие» было прекращено.
В марте 1550 г. в связи с большим пожаром произошло новое волнение («рагоза и нелюбовь») во Пскове. Здесь так же, как и на Устюге, «меншия люди начаша грабити богатых людей животы». Обострение противоречий зашло к 50-м годам настолько далеко, что гнев посадской бедноты обратился уже на местных богатеев из среды тех же посадских людей.
Возможно, что с брожением в Новгороде связана попытка правительства Ивана IV разрушить его торгово-ремесленные корпорации и тем ослабить городское население, использовавшее, очевидно, имевшиеся в его распоряжении организационные формы для борьбы за свои интересы. В 1550 г. Иван IV «порушал ряды и грамоты рядовые собрал в казну».
Нарастание классовой борьбы после московского восстания и прихода к власти феодальной аристократии показывало, что должны были произойти какие-то радикальные перемены в составе правительства, с тем чтобы оно могло подавить недовольство широких слоев крестьянства и посадских людей.
Глава VII
РЕФОРМЫ ПРАВИТЕЛЬСТВА КОМПРОМИССА 1549–1552 гг
Как показали последующие события, успехи, одержанные представителями боярской группировки Шуйских, после московского восстания 1547 г. оказались кратковременными ввиду узости той социальной базы, на которую они опирались. Уже к началу 1549 г. окончательно формируется правительство компромисса, отражавшее интересы широких кругов феодалов. Фактическим главой нового правительства Ивана IV стал Алексей Федорович Адашев. Пользуясь большим влиянием на Ивана IV, Адашев уже в 1549 г. берет в свои руки важнейшую текущую правительственную работу. В то же время происходят серьезные изменения состава Боярской думы, показывающие постепенную потерю позиций феодальной аристократии в этом учреждении. Состав Думы резко увеличился: вместо 12 человек бояр, входивших в нее в 30-х годах XVI в., в Думе к концу 1549 г. насчитывалось 32 боярина, причем характерно, что десять бояр получили свои звания уже после февраля 1549 г. В их числе был ряд сподвижников главы правительства Алексея Адашева. О князе Дмитрии Ивановиче Курлятеве как о «единомысленнике» князя Курбского и его «приятелей» говорит сам Иван Грозный. Близок к Адашеву был и Иван Васильевич Шереметев, постриженный позднее в цитадели нестяжательства Кирилло-Белозерском монастыре, который поддерживал Сильвестра. Входил в Избранную раду Михаил Яковлевич Морозов. Всего боярами стали после московского восстания 1547 г. 18 человек, т. е. больше половины состава бояр Думы в конце 1549 г. получило свои Звания после восстания. Из числа бояр, вошедших в Думу в начале 1547 г. или в конце 1546 г., остались в живых к концу 1549 г. всего четверо. Остальные 10 бояр получили звание еще до этого.
Сходная картина наблюдается и при изучении состава окольничих. Из девяти человек шестеро получили свои звания в 1549 г., двое в 1547 г. (в годы боярского правления было всего 2–3 окольничих). Увеличение в три раза численного состава Думы свидетельствовало
о стремлении правительства ослабить политическое влияние нескольких аристократических фамилий, монопольно распоряжавшихся Думой в малолетство Ивана Грозного. Однако в силу существования системы местничества это мероприятие было половинчатым: в Думу попадали новые лица, но все же из знатнейших боярских и княжеских фамилий. Резкое увеличение состава окольничих особенно существенно: этот думный чин получали по преимуществу нетитулованные представители старо-московского боярства, поддерживавшие централизаторские устремления правительства. Отец Алексея Адашева Федор Адашев, М. Я. Морозов, В. М. Юрьев сделались окольничими именно в 1547–1550 гг.
Перемены произошли и в составе дворцовых учреждений. После января 1549 г. был отставлен от казначейства И. И. Третьяков, поддерживавший в годы боярского правления Шуйских. Не будучи формально казначеем, решающее влияние на дела государственной канцелярии приобрел А. Ф. Адашев. В литературе уже ставился вопрос о так называемой Избранной раде, которая, по словам Курбского, в 50-е годы XVI в. осуществляла правительственные мероприятия. С. В. Бахрушин показал, что это название было переводом термина «Ближняя дума». С этим объяснением в целом следует согласиться. Выделение Ближней думы было одним из следствий расширения состава Боярской думы. Состав Этой думы для 1549 — начала 1550-х годов определить почти невозможно, да вряд ли он был постоянным.
Во время мартовских событий 1553 г. ближними боярами были князья Иван Федорович Мстиславский и Владимир Иванович Воротынский, поддерживавшие кандидатуру сына Грозного, Дмитрия, на русский престол. С. В. Бахрушин включает в Ближнюю думу еще И. В. Шереметева Большого, князя Д. Ф. Палецкого, М. Я. Морозова и князя Д. И. Курлятева, приходивших к присяге первыми в марте 1553 г. и участвовавших в разборе дела князя Семена Васильевича Лобанова-Ростовского.
В состав Близкней думы, на его взгляд, входили также думные дворяне А. Ф. Адашев, И. Вешняков, дьяк И. Висковатый, печатник Никита Афанасьевич Фуников.
Возможно, позднее в Ближнюю думу входили бояре Ю. М. Булгаков, Д. И. Курлятев, В. М. Юрьев, И. И. Пронский, В. С. Серебряный, И. В. Шереметев, И. М. Воронцов, окольничий А. Ф. Адашев и постельничий И. М. Вешняков, подписавшие в январе 1555 г. приговор о разбойных делах. К правительству Адашева был близок протопоп придворного Благовещенского собора Сильвестр, пользовавшийся после восстания 1547 г. огромным влиянием на молодого царя. В своей деятельности и идеологии Сильвестр выражал интересы дальновидных кругов боярства и нестяжательского духовенства.
Состав правительства Ивана IV 50-х годов XVI в. явился предметом специального исследования И. И. Смирнова, который дал обстоятельные очерки, посвященные участию в правительственной деятельности митрополита Макария, Захарьиных, Адашева, Сильвестра и дьяка Висковатого. Эти лица, по его мнению, играли наиболее крупную роль в политике Русского государства в середине XVI в.. Действительно, и Макарий, и Сильвестр, и другие названные И. И. Смирновым лица были видными политическими деятелями. Однако с оценкой характера их деятельности, данной автором, на наш взгляд, согласиться в ряде случаев трудно. Так, митрополит Макарий содействовал оформлению идеологии русского самодержавия, сыграл заметную роль в деле венчания Ивана IV, в идеологическом обосновании борьбы за Казань и т. п. Но вместе с тем Макарий активно боролся против царской программы секуляризации церковных земель, защищая своекорыстные интересы духовных феодалов. Выпустив из поля зрения церковную реформу середины XVI в. (Стоглав), И. И. Смирнов дал идеализированную картину деятельности такого яркого представителя воинствующей церкви, каким был Макарий. Реформы конца 40-х — начала 50-х годов XVI в. проводились в известной мере за счет ущемления интересов церкви и были враждебно ею встречены.
Как «о доверенном лице митрополита Макария» говорит И. И. Смирнов о Сильвестре. Но это превращение идейного противника осифлян в их соратника достигается путем отрицания единодушных показаний большинства сохранившихся источников о деятельности Сильвестра (Послания Ивана Грозного, сочинения Курбского, Царственная книга). Вопреки им И. И. Смирнов считает, что Сильвестр скорее был доверенным исполнителем, чем руководителем и вдохновителем правительства.
Достаточно вспомнить рассказ Пискаревского Летописца, чтобы усомниться в правильности подобного пересмотра всех показаний источников. В Пискаревском Летописце прямо указывается, что Сильвестр «правил Рускую Землю» вместе («заодин») с Адашевым и что они сидели «в ызбе у Благовещения». Совокупность всех сохранившихся источников позволяет считать Сильвестра представителем определенной части духовенства нестяжательского толка. Не входя формально в состав правительства (из-за своего духовного сана), Сильвестр оказывал большое влияние на всю правительственную деятельность конца 40-х — начала 50-х годов XVI в. и явился инициатором секуляризационных проектов и других важных государственных мероприятий.
Если И. И. Смирнов стремится преуменьшить роль Сильвестра в правительственном кружке 50-х годов XVI в., то Захарьины-Юрьевы у него незаслуженно попадают в число деятелей, определявших политическую линию Русского государства того времени, Д. Р. и В. М. Юрьевы (а о них и идет речь в данном случае), будучи свойственниками молодого царя, занимали видное место в дворцовом аппарате. Но функции дворцовых управителей нельзя преувеличивать. Так, И. И. Смирнов пишет, что Д. Р. Юрьев, как дворецкий, «возглавлял то ведомство, через посредство которого правительство Ивана IV осуществляло политику борьбы против иммунитета» Но ведомство дьяка Ю. Сидорова, проводившего в мае 1551 г. пересмотр иммунитетных грамот, находилось под непосредственным руководством казначеев, а не дворецкого. Из факта наличия среди многочисленных жалованных грамот, подтвержденных в 1551 г., некоторых документов, выданных в 1547–1549 гг. «по приказу» дворецких, отнюдь не следует непосредственная связь майского пересмотра 1551 г. с Большим дворцом и Д. Р. Юрьевым как его главою.
Когда в 1553 г. в Боярской думе обсуждался вопрос о наследнике престола, противники кандидатуры сына Анастасии Романовой говорили лишь об опасности прихода к власти Захарьиных-Юрьевых. Усиление политической роли Захарьиных-Юрьевых относится к самому кануну опричнины, введение которой в какой-то мере связано с их инициативой.
Алексей Адашев, Сильвестр, Дмитрий Курлятев и другие деятели Избранной рады составляли тот правительственный кружок, который группировался вокруг молодого царя. Но какова же была роль самого Ивана Грозного в выработке и осуществлении программы реформ? Вопрос этот крайне запутан в историографии. Даже такой крупный исследователь, как И. И. Смирнов, в 1944 г. приписывавший Ивану IV инициативу в проведении важнейших правительственных мероприятий, в своей последней монографии вообще отказался от оценки значения деятельности Ивана Грозного в годы реформ середины XVI в.
Обратимся к показаниям источников. Сам Иван IV в послании Курбскому рисует дело так, что все государственные преобразования 50-х годов были проведены Адашевым и Сильвестром, а не им самим. Лукавый благовещенский поп якобы «подошел» простодушного царя, который позднее с горечью писал, что Сильвестр «ничто же от нас пытая, аки несть нас, вся строения и утверждения по своей воле и своих советников хотение творяще. Нам же еще что и благо советующу, сия вся непотребна изчиняху». Тенденциозный характер этих высказываний царя очевиден: Иван IV хотел задним числом обосновать свою опалу на когда-то всесильных временщиков. Но вот что важно: пытаясь доказать губительные последствия политики Адашева и Сильвестра, царь в ряде случаев противопоставляет их действиям свои собственные решения. Однако все это относится ко второму периоду реформ (мартовские события 1553 г., споры о Ливонской войне и т. д.). Говоря о внутренней политике 50-х годов XVI в., Иван Грозный не находит в своем распоряжении конкретного материала, чтобы обвинить правительство Избранной рады в нарушении царских предначертаний того времени. Внутренняя политика Адашева и Сильвестра вполне соответствовала представлениям самого Ивана IV.
Как это ни парадоксально, идейный противник Ивана IV — князь Андрей Курбский дает сходную с ним характеристику роли царя в проведении реформ середины XVI в.: царь выступает лишь как простое орудие предначертаний Сильвестра и Адашева, которые окружают его советниками, причем он не мог «без их совету ничееоже устроити или мыслити», «и нарицались тогда оные советникы у него Избранная рада… понеже все избранное и нарочитое советы своими производили».
Курбский не менее субъективен, чем Грозный. Он также противопоставляет время Избранной рады годам опричнины, только в отличие от царя рисует последние мрачными красками. И у Курбского нет и намека на расхождение между царем и его советниками по внутриполитическим вопросам.
Свидетельства Грозного и Андрея Курбского можно подкрепить оценкой деятельности Адашева и Сильвестра, данной Пискаревским Летописцем.
В данном случае мы сталкиваемся с попыткой объяснить, почему при одном и том же царе столь различна была политика в разные периоды его правления. Ответ был один: «правили Русскую землю» в 50-е годы XVI в. временщики, а не сам царь.
Совсем другую картину рисуют официальные акты; в них творцом важнейших государственных преобразований везде называется царь. Иван IV открывает собор 1549 г. и обращается с речью к присутствующим. В царских вопросах 1550 г. изложена программа дальнейших реформ. Выступление на Стоглаве и царские вопросы к церковному собору 1551 г. как будто рисуют нам активную роль Ивана IV и в проведении церковных реформ. Конечно, этим источникам полностью доверять нельзя, ибо они не раскрывают самую процедуру подготовки государственных актов. Однако если сопоставить Эти материалы с публицистическими памятниками, то общий вывод можно сделать более или менее определенный. В конце 40-х — начале 50-х годов XVI в. представления Иванам о путях преобразования государственного аппарата совпадали с предложениями Адашева и Сильвестра. Избранная рада не противостояла царю, а проводила единую с ним политическую линию. В какой мере при этом Иван IV находился под влиянием временщиков, установить гораздо труднее, но вопрос этот имеет значение скорее для изучения характера царя Ивана, чем для исследования самой сущности реформ середины XVI в.
* * * Перед новым правительством встал вопрос о путях преобразования государственного аппарата. Первый приступ к реформам выразился в созыве 27 февраля 1549 г. расширенного совещания, на котором присутствовали Боярская дума, освященный собор, воеводы, а также дети боярские и дворяне «большие» (очевидно, московские).
Иван IV объявил боярам и дворцовым чинам, что «до его царьскаго возраста от них и от их людей [д]етем боярским и христианом [ч]инилися силы и продажи и обиды великие в землях и в холопех и в иных во многих делех и они бы вперед так не чинили» под угрозой опалы. В свою очередь и бояре били челом царю, чтобы он «опали им не учинил некоторые». Если же «дети боярьские и христьяне на них и на их людей учнут бити челом о каких делех ни буди, государь бы их пожаловал, давал им и их людем с теми детми боярьскими и со христьяны суд». Царь пожаловал как бояр, которым он заявил, что «сердца на вас в тех делех не держу и опалы на вас ни на кого не положу», так и воевод и детей боярских, которых «наказал всех с благочестием умилне».
28 февраля парь вместе с митрополитом Макарием и боярами «уложил, что во всех городех Московьские земли наместником детей боярьских не судити [н]и в чем, опричь душегубства и тать[бы] и розбоя с поличным; да и грамоты свои жаловальные о том во все городы детем боярьским послал».
Февральское совещание 1549 г. («Собор примирения») было фактически первым Земским собором. Его созыв знаменовал превращение Русского государства в сословно-представительную монархию, создание центрального сословно-представительного учреждения. Правда, совещание 1549 г. не обладало всеми чертами позднейших соборов: на нем не участвовали представители городского торгово-ремесленного населения (они впервые были участниками Земского собора только в 1566 г.), совещание, вероятно, не носило выборного характера. Но чрезвычайно важно было то, что важнейшие государственные мероприятия начинают приниматься с санкции представителей господствующего класса, в числе которых значительную роль играли дворяне.
Решение Собора 1549 г. показывало, что правительство собиралось в дальнейшем использовать поддержку как боярства, так и дворян. Оно недвусмысленно намекало, что феодальная аристократия должна поступиться рядом своих привилегий в пользу основной массы служилого люда.
Отмена подсудности дворян наместнической власти (в дальнейшем санкционированное статьей 64 Судебника 1550 г.) означала постепенное оформление сословных привилегий дворянства.
В связи с тем, что в феврале 1549 г. решено было «давать суд», если «дети боярские и христиане» обратятся с челобитием («учнут бити челом») на бояр, казначеев и дворецких, как установил С. О. Шмидт, создается особая Челобитная изба, которой ведал Алексей Адашев и, возможно, Сильвестр. Автор Пискаревского Летописца так описывает деятельность Адашева как главы Челобитной избы: «А кому откажет, тот вдругорядь не бей челом; а кой боярин челобитной волочит, и тому боярину не пробудет без кручины от государя; а кому молвит хомутовкою (т. е. уличит в плутовстве. — А. 3.), тот болыни того не бей челом, то бысть в тюрьме, или сослану. Да в ту же пору был поп Силивестр и правил Рускую землю с ним заодин, и сидели вместе в ызбе у Благовещения»
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 14 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |