В 1531 г. «казаки» за небольшую сдельную плату выполняли небольшие вспомогательные работы во псковской Завеличской церкви (чистили погреб и др.) Около 1553 г. детеныши были в костромском Ипатьеве монастыре, где они получали «наем», «шубы», «сапоги». «Дети деловые», очевидно, работали на монастырской пашне.
Изучению характера феодального найма уделила внимание А. М. Панкратова. Отмечая некоторый рост численности «наймитов» уже с XV в., она считала, что для XV–XVI вв. нельзя еще говорить об изменении характера эксплуатации наемного труда — его феодальная основа оставалась непоколебленной. Расширение применения наемного труда связано с ростом товарного производства, вызывавшего потребности в рабочей силе для ремесла, как и для хозяйства феодалов, приспосабливавшихся к товарным отношениям. Вместе с тем рост товарного производства приводил к усилению имущественного неравенства на посаде и среди крестьянства. Происходит обезземеливание крестьянства и обнищание посадских людей; из этой среды и появляются «наймиты», «казаки» и «детеныши». Сфера применения наемного труда еще была узка. Из приведенного выше материала видно, что она ограничивалась хозяйством крупных феодалов и посадом (соляная и железоделательная промышленность в первую очередь).
Вопрос о форме эксплуатации детенышей в Волоколамском монастыре по Книге ключей впервые был поставлен М. Н. Тихомировым. Он указал, что большинство «детенышей», несомненно, принадлежало к зависимым монастырским людям Одним из доказательств зависимости является, по мнению автора, система поруки, гарантировавшая их службу за взятые вперед из монастырской казны деньги; они могли уйти до срока, только «уплатив полученные деньги». Эти выводы вызвали возражение Б. Д. Грекова, который утверждал, что мы имеем дело с «текучей массой монастырских работников». Детеныши — «одна из многочисленных категорий наемных людей». Зависимость их от господина была «очень относительна». Причем, как правило, замечал Б. Д. Греков, заработная плата детенышу выдается после выполнения работы, а не вперед. Такая характеристика положения детенышей создает не вполне правильную оценку феодального найма.
Книга ключей Волоколамского монастыря рисует довольно полно условия жизни детенышей и «мастеров», ремесленников, работавших на заказ (портных, кузнецов, сапожников и др.) в крупной вотчине середины XVI в. (1547–1560 гг.). Все они обычно получали в октябре вперед на год денежный «оброк», называвшийся иногда «наймом», определенную сумму (детеныши обычно 4 гривны), которую они должны были отработать своим трудом. Чтобы закрепить детенышей за монастырем, была создана сложная система поруки: если детеныш досрочно уходил или убегал, поручник возвращал в монастырь взятые им деньги. Поручниками детенышей могли быть их отцы, ведшие самостоятельное хозяйство, т. е. имевшие дворы в монастырской вотчине; могли быть ими особо проверенные слуги, старцы. Если детеныш сам был домохозяином, то наличие двора у него могло засчитаться ему в поруку. Кроме платы деньгами, детеныши могли получать и натуральное довольствие. В Волоколамском монастыре им выдавалось питание в «чулане» вместе со всеми другими служебниками Жили они обычно в самом монастыре на «детином дворце» (или детиной избе) и находились под контролем специально приставленного к ним слуги (в кабалах конца 60–70-х годов XVI в. Спасо-Прилуцкого монастыря этот слуга именовался нарядником). Могли они жить и по селам.
Основным занятием детенышей были сельскохозяйственные работы и в первую очередь обработка монастырской пашни в той же мере, как это делали деловые люди, основным занятием которых была обработка пашни светских феодалов. Из детенышей или «делавцев черных», как их называет «Обиходник» Ефимия Туркова, вербовались многочисленные истопники, дворники, поваренки (ср. «поваренные детеныши» в Костромском монастыре), «мастера» — ремесленники, обслуживавшие различные нужды монастырского хозяйства (их встречаем на кузнечном дворце, в числе дворников и т. д.).
Детеныши в подавляющем большинстве своем происходили из крестьян подмонастырских сел и деревень (у Лариона Алексеева был двор в деревне Фадеевой, дядя Сергея Драничникова жил в деревне Чаще и т. д.). Если формально детеныши, отработав год, могли уйти, то по существу они были лишены этой возможности. Получив денежный оброк в виде задатка, они к концу срока службы снова вынуждены были идти в кабалу, поскольку в большинстве своем они собственного хозяйства, а отсюда, следовательно, и средств для собственного обеспечения не имели. Б Книге ключей Волоколамского монастыря зарегистрирована выплата оброков за 13 лет (1547–1559 гг.), причем ежегодно за монастырем было до 50 детенышей. Примерно половина этого числа служила, по имеющимся отрывочным данным, не менее десяти лет. Если бы у нас были сведения за больший отрезок времени и более исправные, то мы могли бы убедиться, что на монастырь работали детеныши из поколения в поколение. Характерно, что из 45 детенышей, получивших оброк на 1556/57 г., 40 человек работало на монастырь раньше или позже этого года и только 5 упомянуты в Книге ключей всего один раз. «Перехожие» детеныши из «гулящих» людей-казаков, представляют собою явление довольно редкое (их число увеличивается только в XVII в.). Появление детенышей как группы зависимых людей в русских монастырях XVI в. свидетельствовало о разорении крестьянства, ухудшении его материального положения. Задавленные феодальным гнетом крестьяне вынуждены были сами идти в кабалу или отдавать в кабалу своих детей.
Феодальный характер эксплуатации детенышей, таким образом, виден из анализа его условий. Даже в XVII в., по словам А. М. Панкратовой, наймиты «были ближе к феодально зависимым людям, чем к вольнонаемным рабочим позднейшего времени». Грань, разделявшая детенышей от кабальных людей, также была невелика. В нашем распоряжении имеются «кабалы» середины XVI в. обедневших людей, аналогичные служилым кабалам, заключая которые эти люди становились монастырскими детенышами. Так, Моисей Нифантиев с детьми в 1552/53 г., заняв у келаря Спасо-Прилуцкого монастыря 1 рубль денег на год, обязывался поставить избу в деревне Левашеве, «пахать… да и оброк мне дать по книгам»; он стал монастырским детенышем. Иногда в кабале прямо оговаривалось: «за рост» закабаляемый обязан «служити в детех на дворце, всякое дело черное делати з детьми. А полягут деньги по сроце и мне служити по тому же за рост». Перерастание наемного труда в кабальный свидетельствовало о том, что этот труд не сделался основой для формирования капитализма.
Таким образом, к середине XVI в. в результате углубления процесса общественного разделения труда увеличилось значение ремесла и торговли в хозяйственной жизни страны. Росли города. Говоря о средневековой Европе, Энгельс отмечает, что «бюргеры стали классом, который олицетворял собой дальнейшее развитие производства и обмена, образования, социальных и политических учреждений».
Сходные процессы происходили и в России. В русских городах происходит уже процесс расслоения посадского населения на «лучших» и «молодших» людей. Появление городского патрициата и рост посадской бедноты приводил к обострению классовой борьбы между ними, что ярко проявилось в городских движениях середины XVI в.
Глава IV
ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА НАКАНУНЕ РЕФОРМ
Российское централизованное государство первой половины XVI в. представляло собой аппарат насилия господствующего класса феодалов.
К середине XVI в. в экономике страны явно обозначились серьезные сдвиги, которые, однако, еще не нашли достаточно полного отражения в надстройке и прежде всего в политическом строе общества. Командные высоты в государственном аппарате по-прежнему занимали представители княжеско-боярской аристократии, а сам этот аппарат сохранял многие черты старой дворцово-вотчинной администрации. Несмотря на то что к середине XVI в. все больше и больше проявлялись черты политического влияния дворянства (создание губных учреждений и т. д.), задачи перестройки государственного аппарата в целом не были еще решены.
* * * Российское государство первой половины XVI в. распадалось на отдельные «земли», частью даже княжества, сохранявшие «живые следы прежней автономии», свои особенности в управлении. Страна еще не изжила экономическую раздробленность, что объясняло в конечном счете и существование пережитков раздробленности политической, наличие полусамостоятельных удельных княжеств, имевших свой аппарат управления, не всегда прочно связанный с великокняжеской канцелярией.
К середине XVI в. сохранялись удельные княжества брата Ивана IV Юрия Васильевича Углицкого, его двоюродного брата Владимира Андреевича (Старицкий удел), а также менее значительные уделы княжат Воротынских, Одоевских и Мстиславских. Впрочем, эти княжата постепенно из числа «слуг» — вассалов переходят на положение великокняжеских бояр, теряя остатки былой самостоятельности. Удел слабоумного князя Юрия фактически управлялся великокняжеской канцелярией, где существовал специальный Угличский дворец. Таким образом, процесс ликвидации уделов на Руси постепенно завершался.
Высшая власть к середине XVI в. в Российском государстве осуществлялась великим князем и Боярской думой. Образование Русского централизованного государства привело к значительному увеличению авторитета великокняжеской власти. Великому князю принадлежало право назначать на высшие государственные должности, в том числе в Боярскую думу. Он же возглавлял вооруженные силы страны и ведал ее внешнеполитическими делами. От его имени издавались законы. Великокняжеский суд являлся высшей судебной инстанцией. При всем этом власть великого князя была ограничена Боярской думой, являвшейся сословным органом княжеско-боярской аристократии.
Боярская дума, как совет представителей феодальной аристократии, занимала важное место в правительственном аппарате. Бояре не только участвовали в заседаниях великокняжеского суда, но часто «бояре введеные» вершили дела в суде последней инстанции. Иногда решения («приговоры») принимались на заседании Боярской думы в целом.
Особенно увеличилось значение Боярской думы в годы малолетства Ивана IV. На ее заседании решался вопрос о «поимании» князя Андрея Старицкого, с «боярского совету» выступали против своих политических противников князья Шуйские, Боярская дума обсуждала в 1541 г. вопрос о походе против крымского хана, принимала решения по земельным и иным делам отдельных феодалов.
Бояре занимали важнейшие посты в центральном (дворцовом) и местном (наместническом) аппарате. Наряду с великим князем бояре рассматривали наиболее ответственные судебные споры феодалов. Из их среды назначались крупнейшие военачальники. Велика была роль Боярской думы во внешнеполитических делах. Бояре ставились во главе посольских миссий и вели переписку с панами рады Великого княжества Литовского. Все важнейшие внешнеполитические дела рассматривались великим князем совместно с боярами. Присутствовали бояре и на аудиенциях, приемах послов.
Состав Боярской думы в первой половине XVI в. был невелик: так, к концу 1533 г. в нее входило всего около 12 человек бояр и трое окольничих. Думные должности находились в руках у небольшого числа аристократических фамилий. Это были прежде всего группа чернигово-северских князей и «гедиминовичей» (Глинские, Бельские, Оболенские, Мстиславские и др.) затем потомки ростово-суздальских княжат (Ростовские, Шуйские, Горбатые и др.) и, наконец, представители старомосковского боярства (Морозовы, Шейны, Челяднины, Воронцовы). Кичливая феодальная знать вела между собой постоянную борьбу за земли, чины и звания.
Порядок назначения на думные, равно как и на другие высшие судебно-административные и военные должности, определялся системой местничества, т. е. положением феодала на сословно-иерархической лестнице. Это положение зависело от ряда обстоятельств и прежде всего от знатности «рода», т. е. от происхождения; имели значение «службы» данного лица и его предков при великокняжеском дворе. Знатные княжеские и боярские фамилии имели преимущественное право на занятие высших должностей в государственном аппарате. С этим правом вынуждена была считаться даже великокняжеская власть, что приводило к засилью феодальной аристократии в высших органах власти и управления страной. Задачи укрепления централизованного аппарата власти настоятельно требовали ликвидации этого засилья.
К середине XVI в. все явственнее обнаруживалась тенденция к ограничению боярского своеволия. Это прежде всего выражалось в росте значения великокняжеской власти. Один из руководителей боярской оппозиции, И. Н, Берсень Беклемишев, говорил о Василии III, что «ныне, деи, государь наш запершыся сам третей у постели всякие дела делает». Яркой иллюстрацией к этим словам Берсеня была история составления Василием III своего завещания незадолго до смерти. Постепенно происходят изменения и в составе Боярской думы. В связи с возросшей политической ролью дворянства в делах этого учреждения стали принимать большое участие дети боярские, «которые в Думе живут» (среди них, например, любимец Василия III И. Ю. Шигона Поджогин и др.), и дьяки, взявшие в свои руки все делопроизводство Думы. Зарождались, таким образом, новые думные чины — думных дворян и думных дьяков.
В боярских комиссиях Думы наряду с боярами вид-ное место занимали казначеи, дьяки и неродовитые феодалы.
Но особенное значение для судеб правительственного аппарата имело увеличение роли дворцового аппарата и великокняжеской канцелярии. Создание централизованного государства привело к расширению великокняжеского хозяйства, управление которым было сосредоточено в руках у дворецкого. Дворецкий не только ведал в судебно-административном отношении населением великокняжеского домена, но часто выступал и в качестве судьи последней инстанции. Вместе с тем дворецкие долгое время активно участвовали в решении ряда общегосударственных дел. В их распоряжении находился большой штат дьяков, постепенно специализировавшихся по выполнению различных государевых «служб». Наряду с казначеями дворецкие осуществляли контроль над деятельностью кормленщиков. Дворецкие выдавали и скрепляли своей подписью жалованные грамоты феодалам. Они же судили самого иммуниста или население его владений по спорным делам с другими феодалами, черносошными крестьянами или посадскими людьми.
Суд по наиболее важным уголовным делам (разбое и татьбе с поличным) также входил в компетенцию дворецких. Суд дворецкого был вообще последней инстанцией: ему, как и «введеным боярам», докладывались все дела, не решенные судом низшей инстанции. Н. Е. Носов считает, что до реформ середины XVI в. дворцовые ведомства и казна сосредоточивали в своих руках почти все основные отрасли государственного управления. Если даже признать, что Н. Е. Носов несколько преувеличивает значение дворцовых ведомств, то и при этом условии дворец останется одним из основных правительственных учреждений конца XV — первой половины XVI в. (наряду с Боярской думой и др.).
Возникновение института дворецких, следовательно, тесно связано с процессом создания Русского централизованного государства. Великокняжеские дворецкие в своем большинстве вербовались из состава старинного нетитулованного боярства, с давних пор тесно связанного с Москвою. Конечно, при назначении на эту должность играли большую роль и другие не менее важные обстоятельства (служба при великокняжеском дворе, родственные связи с московским государем и др.).
К числу важнейших дворцовых чинов принадлежал «конюший» (упоминается в источниках с начала XVI в.). Позднее, в XVII в., Котошихин, вспоминая старину, писал, что «кто бывает конюшим, и тот первой боярин чином и честию». Даже дворецкий на местнической лестнице рассматривался «честию» вторым, т. е. «под конюшим первой» Конюшими, как и дворецкими, назначались представители старомосковской аристократии (долгое время, например, ими были Челяднины). Возможно, еще в начале XVI в. появился чин кравчего, который обязан был во время пиров ставить на великокняжеский стол «яству» и подносить великому князю чаши с напитками. О кравчих в первой половине XVI в. сохранились лишь неясные сведения; позже исполнение этой должности предшествовало получению боярского звания.
В начале XVI в. в связи с возросшим значением огнестрельного оружия появился чин «оружничего», которому были подведомственны «доспех» (т. е. вооружение) и «мастеры» (т. е. оружейники). Этот чин считался ниже конюшего, кравчего и дворецкого. Оружничими назначались менее знатные представители московского боярства, имевшие обычно титул окольничего (Салтыковы, Карповы и др.).
Ниже на иерархической лестнице дворцовых чинов находились ясельничие, сокольничие, ловчие и постельничие. Они вербовались из среды дворянства, часто вышедшего из состава несвободных слуг. Ясельничие являлись помощниками конюших и ведали государевой конюшней. Принимали они участие и в организации дипломатических сношений с ногаями, доставлявшими в Россию коней. Постельничий ведал великокняжеской спальней. Сокольничий и ловчий организовывали великокняжескую охоту. Мелким придворным чином был стольник, распоряжавшийся обеспечением княжеского стола (продовольственным снабжением).
Средством обеспечения этих дворцовых чинов были кормления, сбиравшиеся с путей, т. е. административно-территориальных единиц, население которых было подведомственно феодалам, исполнявшим служебные обязанности по дворцовому управлению. «Сокольничий», «ловчий» и «конюший» пути известны еще с середины XIV в.
Удельный вес перечисленных выше отраслей дворцового управления в общей системе централизованного аппарата власти по мере укрепления Русского государства уменьшался. Вместе с тем государев дворец все более и более использовался великокняжеской властью для борьбы с феодальной знатью. На дворцовые должности назначались наиболее преданные великому князю представители господствующего класса. Как правило, титулованная знать (в первую очередь княжата) была отстранена от занятия дворцовых должностей, которые замещались представителями боярских фамилий, издавна связанных с Москвою (Морозовы, Тучковы, Салтыковы, Челяднины, Воронцовы и др.).
Особенно важную роль в укреплении государственного аппарата сыграла система областных дворцов и государева казна.
По мере присоединения к Москве последних самостоятельных и полусамостоятельных феодальных княжеств, по мере ликвидации уделов в конце XV — первой половине XVI в. появлялась необходимость в организации центрального управления этими территориями. Включенные в состав единого Русского государства, уделы перестали быть источником для создания новых княжеств ближайших родичей московского государя, а постепенно становились неотъемлемой частью общегосударственной территории. Вместе с тем в изучаемый период еще была неизжита экономическая раздробленность страны, поэтому о полном слиянии новоприсоединенных территорий с основными не могло быть и речи. Этим и объясняется тот факт, что управление удельными землями в Москве сосредоточивалось в руках особых дворецких, ведомство которых было устроено по образцу московского дворецкого.
Присоединяя те или иные княжества к Москве, великие князья забирали в фонд дворцовых и черносошных земель значительную часть владений местных феодалов (например, в Новгороде). Система дворецких обеспечивала на первых порах управление этими землями на ново-присоединенных территориях.
История создания областных дворцов конца XV — начала XVI в. связана с уничтожением самостоятельности отдельных феодальных княжеств. Это можно проследить и на истории дворцов, возникающих по мере ликвидации удельных феодальных княжеств.
Присоединение Новгорода и создание там фонда великокняжеских земель вызвали необходимость сложения ведомства новгородского дворецкого.
После присоединения Твери к Москве (1485 г.) некоторое время тверские земли находились в уделе старшего сына Ивана III князя Ивана Молодого, в начале XVI в., около 1501 г., — в уделе наследника Василия Ивановича. К 1504 г. уже сложился Тверской дворец. После смерти князя Федора Борисовича Волоцкого волоколамские земли вошли в состав этого же дворца. После окончательного присоединения Рязани в 20-х годах XVI в. образовался Рязанский дворец. Уже издавна в Нижнем Новгороде были значительные земли, являвшиеся достоянием великого князя. Ведал ими дворский. В связи с задачами организации обороны от нападений казанских татар и с увеличением роли Нижнего Новгорода управление этими землями было передано особому (нижегородскому) дворецкому.
20–30-е годы XVI в. были временем расширения состава областных дворцов. Вместе с тем усиливается руководящая роль московского дворецкого, который начинает теперь именоваться «большим», и великокняжеского дворца, который отныне получает название Большого дворца в отличие от областных.
После ликвидации Дмитровского удела князя Юрия Ивановича (1533 г.) образуется Дмитровский дворец. После смерти углицкого князя Дмитрия Ивановича (1521 г.) некоторое время Углицкий удел находился во владении слабоумного брата Ивана IV — Юрия. Фактически управление этими землями осуществлялось в Углицком дворце, власть которого распространялась также на Галич, Кострому, Зубцов, Бежецкий Верх и, возможно, Переяславль Залесский.
На должности дворецких назначались представители княжеско-боярской знати из числа «введеных бояр». Функции областных дворецких были близки к компетенции дворецких Большого дворца. В их руках находился надзор над судебно-административной властью наместников, волостелей и городовых приказчиков. Они творили высший суд над местными феодалами, черносошным и дворцовым населением. Дворецкие контролировали выдачу иммунитетных жалованных грамот местным феодалам. Как показывают наблюдения Н. Е. Носова, из канцелярий областных дворцов выходили уставные губные грамоты. Так, вятская грамота дана была из Большого дворца, грамота троицким селам Тверского и других уездов — из Тверского дворца, а новгородские дворцовые дьяки подписывали грамоты Бежецкого и Белозерского уездов.
Когда мы говорим о круге дел, на которые распространялась компетенция областных дворцов, нужно иметь в виду, что в ряде случаев областные дворецкие делили свою власть с другими правительственными органами того времени (например, в губных делах большую роль с 1539 г. играла боярская комиссия по разбойным делам; боярский суд сосуществовал с судом дворецкого и т. п.).
Значение областных дворцов в централизации местного управления обычно исследователями игнорировалось. Однако именно в областных дворцах сосредоточивался высший контроль над деятельностью кормленщиков. Некоторые из этих дворцов, возможно, позднее трансформировались в четверти. Согласно статье 72 Судебника 1550 г., для контроля над деятельностью наместников посылались «розметные книги» в Москву к тем «бояром и к дворецким и к казначеем и дьяком, у кого будут которые городы в приказе». Речь идет в данном случае об областных дворцах («которые городы в приказе»).
Кормленые дьяки ведали делопроизводством в этих дворцах. Из дворцов выдавались кормленые и жалованные грамоты на подведомственные наместникам и волостелям территории. В дворцы сбирались особые пошлины дворецкого и ключника.
Создание областных дворцов было одним из этапов преодоления феодальной раздробленности в управлении, замены удельно-княжеского управления великокняжеской администрацией.
В годы боярского управления уже ярко проявились слабые стороны дворцовой системы управления. Территориальный принцип организации центрального правительственного аппарата был недостаточно пригоден для дальнейшей централизации управления эксплуатируемым большинством населения. К тому же засилье в составе дворецких представителей боярства не позволяло правительству использовать эти органы для борьбы с боярской аристократией. Зародышем новых центральных органов управления страной, отвечавших интересам широких кругов дворянства, была государева казна с ее штатом дьяков, размежевание дел которых уже строилось не столько по территориальному, сколько по функциональному принципу.
Являясь неотъемлемой частью дворцового аппарата, великокняжеская канцелярия — казна одновременно выполняла ряд общегосударственных функций. Она была центральным финансовым ведомством, государственным архивом, а также принимала самое деятельное участие в организации дипломатической службы. Казна ведала также делами, связанными с организацией вооруженных сил и обеспечением землею дворян-помещиков.
Видную роль в организации всей текущей работы казны играл казначей. Казначеями назначались не представители княжеско-боярской знати, а лица, близкие великим князьям и хорошо знавшие финансовые вопросы и вопросы внешнеполитических сношений Русского государства. Должность казначея в первой половине XVI в. наследовалась представителями двух семей — Траханиотовых и Головиных (Третьяковых), тесными узами связанных с великокняжеским двором. Многие из Головиных и Траханиотовых были большими специалистами в области внешней политики и финансов. Впрочем, постепенно благодаря родственным и иным связям Головины и Траханиотовы включились в состав московского боярства, а в годы боярского правления принимали самое активное участие в феодальных усобицах. Дальнейшее сохранение должности казначеев в их руках уже служило препятствием задаче укрепления централизованного аппарата.
Уже в начале XVI в. помощником казначея был печатник, ведавший государевой печатью. Печатник принимал самое деятельное участие во внешнеполитических сношениях. Он же, очевидно, скреплял печатью важнейшие документы (в том числе жалованные грамоты).
Особенное значение в казне имел дьяческий аппарат, из состава которого уже к середине XVI в. начали формироваться будущие приказы. В литературе до недавнего времени не было сколько-нибудь полного и верного освещения начальной истории приказной системы. Долгое время общепринятой являлась точка зрения, согласно которой уже к началу XVI в. на Руси существовало «около десяти центральных приказов» с определенным составом и определенной областью управления.
На самом деле говорить о существовании приказов как учреждений можно лишь с середины XVI в., что связано с усилением Экономической и политической роли дворянства.
В первой половине XVI в. происходило еще только зарождение системы приказов внутри великокняжеской канцелярии. Этот процесс шел за счет формирования дьяческого аппарата казны и размежевания дел, подведомственных ему, по функциональному принципу.
Уже с конца XV в. дьяки государевой казны постепенно все более и более берут в свои руки участие во всех переговорах с иностранными державами. Такие дьяки, как Федор Курицын, Федор Мишурин, Меньшой Путятин и Елизар Цыплятев, бесспорно являлись крупными политическими деятелями своего времени.
Примерно с того же времени дьяки государевой казны уже ведут делопроизводство по военно-оперативным делам; «разряды» за конец XV — первую половину XVI в., сохранившиеся в позднейших разрядных книгах, уже своею точностью свидетельствуют об их современной записи лицами, имевшими самое прямое отношение к государственной канцелярии.
С конца XV в. обязанности дьяков пополняются еще одной — ведением дел, связанных с ямской гоньбой, т. е. службой связи. Уже в 1490 г. упоминается специальный ямской дьяк Т. С. Моклаков, который ведал ямским делом во всяком случае до 1505 г. Появление специальных ямских дьяков связывается со строительством специальных княжеских ямов (станций для княжеских и посольских гонцов). Ямские дьяки состояли при казначеях, которые возглавляли руководство ямским делом. Кроме основных своих функций, ямские дьяки заверяли и составляли акты на холопов, т. е. полные и докладные грамоты.
В 1496 г. впервые упомянут конюшенный дьяк. К концу XV в. восходят ранние свидетельства о дьяках, ведавших земельными делами (будущие поместные дьяки). Поместные дьяки распоряжались испомещением служилых людей, столь широко проводившимся правительством Ивана III. В конце 30–40-х годах XVI в. дворцовым дьякам иногда «придается» в качестве дополнительного поручения разбойное дело.
Если казна давала основные кадры аппарата складывающейся приказной системы, то Боярская дума была той средой, из которой часто выходили руководящие лица важнейших из центральных ведомств. Боярские комиссии, создававшиеся по мере надобности для ведения внешнеполитических переговоров и для наблюдения над губными учреждениями (бояре, «которым розбойные дела приказаны»), в дальнейшем своем развитии превратились в Посольский и Разбойный приказы. Но боярскую комиссию по разбойным делам еще нельзя считать сложившимся приказом ибо у нее еще отсутствует собственный штат дьяков.
Недавно новую схему возникновения приказной системы предложил Н. Е. Носов. Однако его выводы, изложенные в популярных «Очерках истории СССР», не сопровождаются необходимым обоснованием, и поэтому воспринимать их весьма трудно. По мнению Н. Е. Носова, уже Судебник 1497 г. «характеризует момент превращения «приказов» из личных поручений в правительственные учреждения». Но в словах статьи 2 Судебника 1497 г. о том, что жалобника следует послать к тому, «которому которые люди приказаны ведати», трудно усмотреть наличие «приказов» как государственных учреждений. Поэтому прав Л. В. Черепнин, считающий, что в Судебнике 1497 г. нет данных, указывающих на «оформление приказной системы». По Н. Е. Носову, «приказы как определенные правительственные учреждения зародились в недрах княжеского дворца». Это по меньшей мере односторонне.
До сих пор не может считаться решенным вопрос об отношении дворца к казне. Но если даже считать казну дворцовой канцелярией, то и в этом случае формула Н. Е. Носова неудачна. Она не учитывает роль в формировании приказной системы Боярской думы и не показывает, что сложение приказов шло за счет сокращения компетенции чисто дворцовых ведомств.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |