Вдох. Через силу. Вдох. Еще.
«Пожалуйста, пожалуйста!» Я не прошу, я уже требую. Плыть. Плыть. Рывок, еще рывок – снова глотаю воду, окунувшись, волна бьет в грудь, тащит назад, к берегу, но я стремлюсь вперед, разрывая плотную ткань воды. Риф не отпускаю глазами, не дышу, не чувствую собственного тела, только голова такая пустая и легкая, что все время всплывает. Черная рябь уже пошла перед глазами, внутри все жарит огнем, я грешник, и меня уже начали наказывать – и неужели я так и умру здесь, за метр до рифа, утонув? А Гарри в это время будет есть абрикосы где-нибудь в Луна-парке…
Вдох. Вдох, твою мать!
Брюхо обдираю о торчащий из-под воды камень, цепляюсь, отталкиваюсь, выволакиваю себя на узкий каменный выступ, он мокрый и скользит под пальцами, содранными в кровь – кажется, я где-то ноготь с мизинца потерял, но сейчас не чувствую ни пальца, ни боли.
Гарри, Гарри, подожди еще немного. Я иду. Иду.
Вдох.
Воздух булькает во рту, не желает проваливаться внутрь, и я зажмуриваюсь до рези в глазах – но это оказывается ошибкой, потому что тут же мир под плотно сомкнутыми веками начинает вращаться на бешеной скорости, и меня так шатает, что приходится всем телом вжаться в камень.
Гарри, Гарри, я иду. Пожалуйста…
Дыши, дыши, черт тебя дери, Северус! Я словно слышу гневный голос Молли, кашляю, слизывая соленую влагу с губ. По пояс в воде, держась за камень, оплываю риф вокруг – тут должна быть каменная арка, но водой залило, и теперь она похожа на тайный ход, почти целиком скрытый под водой. Я ныряю и плыву в арку, слишком темно, и странно, почему я до сих пор не отрубился. Наконец, я всплываю, приходится двигаться, прижавшись щекой к каменному своду пещеры – только так остается возможность оставлять ноздри на поверхности, и только накатывающие волны то и дело пытаются проникнуть в легкие.
Я передвигаюсь, осторожно держась за каменные стены – если попаду в подводную яму, могу и не вынырнуть. Действую на автомате, почти ни о чем не думая, стараясь не думать, нет… предчувствие превратилось в уверенность – Гарри здесь, он приплыл сюда, сражаясь с бурей ради девчонки Уизли. А я приплыл ради него, и я не оставлю его здесь, я вытащу его, я найду его, я обязательно найду… Гарри, или его тело.
Эта мысль свинцовой гирей тянет под воду.
И остается сил лишь на то, чтобы повторять про себя: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»
XXXVI.
Белый кафель, лужи, надписи маркерами на стенах. Я скользил взглядом по всем этим матерным стишкам и признаниям в любви до гроба, по всем этим наскальным росписям, заставлял себя читать их, чтобы только отвлечься.
Меня держали двое – Петтигрю и Блэк. Петтигрю выкручивал руки, Блэк одной рукой схватил за шею, а другой вцепился в волосы. Поттер выкладывал вещи из своей сумки, прямо на мокрый кафель.
Нужно было думать о другом; о чем угодно. Повторять алфавит задом наперед, вспоминать фамилии знаменитых физиков. Это помогало отвлечься, позволяло «сохранить лицо». Чтобы не заплакать, я складывал трехзначные числа.
Самый острый, сильный страх прошел – еще когда они тащили меня в этот заброшенный, вечно затопленный туалет на втором этаже. Мне всегда удавалось понять заранее, что будет – обычные тычки и затрещины, или что-то серьезное. В этот раз мародеры собирались повеселиться.
Хуже некуда.
Я вырывался, кричал, пытался убежать – добраться бы до конца коридора, там, в подсобке, может сидеть Филч, перебирать в сотый раз свои метлы и швабры… добраться бы хоть до кого-нибудь, крикнуть о помощи, хоть бы один учитель, хоть кто-нибудь… и плевать потом, что ябеда – хуже моей репутации все равно не стать…
Я хватался за стены и лягался, как дикое животное, один раз заехал Блэку ногой в живот, после чего оказался на полу, и чья-то нога влетела под ребра, выбивая стон.
А потом уже, когда втолкнули в туалет, и я пролетел по скользкому полу, вскочил, бросился к двери, был сбит с ног новым ударом – весь мой страх куда-то делся, испарился, покинул меня вместе с последними силами, и я безвольно наблюдал, будто со стороны, как Блэк хлещет меня по щекам, говоря что-то обидное – не помню, не слушал… Схватил за волосы, не побрезговал, а ведь раньше вопил, мол, они такие грязные, что после них руки с мылом не отмоешь. Схватил, дернул, вырывая с корнем, натягивая кожу на лбу. Петтигрю, пыхтящий, с бегающими глазами, бестолково переминался рядом, пока Блэк не велел ему держать мои руки.
Но я и так уже не сопротивлялся. После, спустя много лет, самым мерзким в этом воспоминании было именно это – знать, что я даже не попытался… что я позволил им сделать это со мной.
Поттер извлек из сумки карандаш, огурец, бутылку, мыло. Аккуратно разложил передо мной на полу. Окинул меня оценивающим взглядом.
– Раздвинь ноги, – скомандовал он.
На секунду мне показалось, что это все сон. Потому что было очень похоже на один из моих снов. На секунду я был уверен, что скоро проснусь в своей постели, задыхаясь.
Но потом Блэк потянул меня за волосы, так, что пришлось запрокинуть голову.
– Ты слышал, что он тебе сказал?! – прорычал Блэк мне в лицо, склоняясь и почти касаясь губами моего носа. Я молчал, глядя мимо него на потолок, но когда мне показалось, что вот-вот с меня снимут скальп, я сделал то, что от меня требовали. Поттер, наблюдавший за этим с едва заметной улыбкой, взял огурец и прищурился.
– Как думаешь, влезет?
– А мы сейчас проверим, – ответил ему Блэк. – Эй, Сопливус, педикам же нравится, когда им суют что-нибудь в жопу? Пит сказал, тебя оттрахал каждый в этой школе. Кто не брезгливый, конечно. Ну, маленький сучонок, это твой способ завести друзей?
Челюсть моя ходила ходуном, зубы стучали друг о друга. Жалкое зрелище.
– Мне всегда было любопытно, правда ли у него есть член? Потому что яйцами его точно природа не наделила. – фыркнул Поттер. – Ладно, к делу. Кто хочет посмотреть, как я сниму с Сопливуса штаны?
Я закричал и принялся дергать ногами, пытаясь не подпустить Поттера ближе. Я даже не чувствовал боли в заломленных руках, только Блэк слишком сильно сдавил шею, так, что я не мог дышать. Поттер схватил меня за ноги, но я умудрился лягнуть его, и он отскочил в сторону, потирая запястье. Тут же меня пнули в спину.
– Не дергайся, Сопливчик, или хуже будет!
– Не надо!!
– Слышали? Не надо! Он говорит: «не надо»! – Блэк рассмеялся, и Петтигрю вторил ему задыхающимся смехом. Его руки так тряслись, что даже я это чувствовал, хотя все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы не позволить Поттеру подойти ближе.
– Отстаньте от меня!! Ублюдки! Что я вам сделал??! – Голос срывался, и было так муторно и гадко, и было понятно, кристально ясно, что ни одно из моих слов их не остановит. Я только унижался сильнее, спрашивая, но этот вопрос не оставлял меня ни на секунду все эти годы: за что? Чем я заслужил такую ненависть? Это позже пришло понимание: не было никакой ненависти. Была скука и равнодушное, ленивое отвращение. Я был легкой добычей, только и всего.
– Раздражаешь, Сопливус. – вздохнул Джеймс. – Сам факт твоего существования меня бесит, понимаешь?
Он глядел насмешливо и устало, узел форменного галстука расслаблен, карие глаза глядят в упор из-под низких темных бровей. Широкие плечи ровно вздымаются, когда он вздыхает. Я глядел на него и пропустил тот момент, когда Питер отпустил мои руки, наклонился и дернул с меня брюки. Джеймс тут же подскочил помочь ему, а Блэк плотнее ухватил меня за шею, прижимая меня затылком к животу. Я тут же вцепился в его руку, пытаясь высвободиться, но сколько ни царапал, ни рвал ногтями ему кожу, он не ослабил хватки. Через минуту все было кончено – Поттер и Петтигрю отскочили и переглянулись.
– Кошмар, ну и что это за подштанники?
– Он их вообще когда-нибудь стирает?
– Судя по запаху, нет!
– А судя по виду, их носил еще его прадед.
– А я-то ожидал увидеть розовые стринги!
– Или кружева!
– Может, он думает, что это эротично?
– Фу-у!.. Меня сейчас стошнит!
От угла до моей левой пятки было ровно восемь кафельных плиток. По диагонали. А по вертикали… надо было их сосчитать. На шее останутся синяки. Я хотел умереть. Я понимал, что главное теперь – не заплакать. Что бы они ни делали – не заплакать.
– Ну? Кто рискнет снять с него подштанники?
– Мне даже думать об этом противно! – засмеялся Поттер. Блэк сказал:
– Эй, Пит!
– Не. Неа, парни, ну вы чего? Я не хочу это трогать.
– Давай-давай, живо, Пит. Ты же хотел стать мародером? Считай это посвящением.
Петтигрю неуверенно засмеялся, но никто его не поддержал. Он перевел взгляд с Блэка за моей спиной на Поттера. Сморщился.
– Да ладно вам! – заныл он жалобно, Джеймс сложил руки на груди.
– Сири прав. От тебя пока мало толку было. Если хочешь стать одним из нас – сначала покажи, что ты можешь.
Петтигрю покачал головой. Потом шагнул ко мне, наклоняясь.
– Нет! НЕ СМЕЙ!
Он отдернул руку, словно обжегся. Уставился на меня исподлобья. Я пытался удержать его взгляд, отчаянно, цепко. Я пытался говорить уверенно, не показывая страха:
– Даже не думай, Петтигрю.
– Давай, Пит, не слушай его! – подбодрил Поттер, а Блэк стиснул мою шею так, что лицо начало краснеть.
– Нет... – прохрипел я, не отпуская Питера взглядом. Каким-то образом я понял – если он сейчас струсит, то они отпустят меня. Может, побьют, но отпустят. Если я смогу заставить его отступить. – Не смей.
Петтигрю громко сглотнул, оглянулся на Поттера. «Не надо», – заклинал я мысленно,- «не надо, не надо, ну пожалуйста, ну не надо, не надо…»
Петтигрю перекосило от отвращения, когда он начал стаскивать с меня нижнее белье.
– Ты еще пожалеешь… – на большее я был не способен. Внутри все застыло, в горле застрял ком тошноты, тело мелко тряслось.
– ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ?!!
– Эванс, это мужской туалет, ты таблички не читаешь? – сердито рявкнул Блэк, а Питтегрю с облегчением оставил попытки меня раздеть и отскочил. Я зажмурился, сведя колени, полуспущенные трусы болтались в районе лодыжек.
– Что… о-о-о.
– Не смотри, Лил, это зрелище не для дам, – сказал Поттер и охнул. Я открыл глаза и успел заметить, как он потирает покрасневшую щеку. Лили старательно избегала глядеть в мою сторону, лицо ее застыло.
– Отпустите его немедленно! – сказала она дрожащим голосом. Блэк хмыкнул, я попытался натянуть трусы, но потом уронил руки – мне было уже все равно. Она видела, она была свидетелем моего унижения, и теперь никогда не забудет, как с Сопливуса стянули трусы в туалете, чтобы сунуть ему в жопу огурец или бутылочное горлышко. Я почувствовал, что меня сейчас точно вырвет, и это будет последней каплей… я хотел, чтобы она отвернулась, чтобы она не смотрела, я хотел, чтобы ее вообще не существовало на свете.
– Скажи ему, Джеймс! – выкрикнула Лили, глядя на Поттера.
– Блэк – не моя собачка, – пожал плечами Поттер. – Он делает, что хочет. Я не могу ему указывать.
– Ты просто не хочешь! Вы оба! – лицо у Лили покраснело, на нем явно было нарисовано отвращение. Она ткнула куда-то в мою сторону пальцем. – Это уже переходит все границы! Вас исключить должны!!
– Я ничего не делал, – быстро сказал Петтигрю, отступая к умывальникам.
– Эй, Эванс, ты же не собираешься на нас ябедничать?! – воскликнул Блэк. – Хочешь, чтобы твоего парня выгнали из школы?
– Конечно, не хочу… – буркнула Лили. Протянула руку к Поттеру, следящему за ней со странным выражением лица. Коснулась его плеча – что-то во мне с хрустом сломалось, когда Поттер повернулся к ней, перехватив пальцы, удерживая на своем плече. – Джеймс, пожалуйста… – шепнула она. Поттер вздохнул.
– Ладно, Сири, хватит.
– Чего-о?!
– Слышишь, друг, хватит.
– Ты же сказал: я не твоя собачка!
– Блэк!!
– Лил, не вопи. Сири, да отпусти ты его, никуда он не денется. Все равно в одной школе учимся. Будет новый день…
– ДЖЕЙМС!
– Тише, Лил, спокойно… Сири, пусти его, он уже посинел. Ты его так задушишь.
Блэк, наконец, ослабил хватку и отступил, а я схватился за шею, скривившись от боли. Нет, нет, это не со мной…
– Северус? – Лили присела рядом со мной, стараясь не глядеть мне ни в лицо, ни ниже. – Пойдем, я отведу тебя в лазарет… - она сделала движение, будто хотела помочь мне встать, но не дотронулась. – Вставай… Они тебя не тронут.
Джеймс засмеялся.
– Мне не нужна твоя помощь, – слова прозвучали сипло. – Грязная шлюха.
Она отшатнулась, широко распахнув глаза. Щеки мгновенно залило румянцем, губы скорбно скривились.
Секунду мне казалось, что еще не поздно все исправить.
– Вот как… – сказала она тихо, развернулась и ушла. Поттер и Блэк переглянулись.
О том, что было дальше, я говорить не могу.
XXXVII.
Волны тащат меня, бьют о стенки пещеры, и, кажется, я сейчас утону – не в воде, а в той темноте, что затапливает меня изнутри, плещет в горле, течет сквозь сомкнутые губы. Мне кажется, это никогда не закончится. Мне кажется, боль будет вечной.
– Северус?..
Я хватаюсь за камень, что-то ледяное и неподвижное скользит по моей ноге, что-то мертвое, но голос… мне же это не послышалось? Я держусь за камень, таращусь в темноту, но не вижу даже свода пещеры, не вижу ничего и никого, только чувствую неровности пещерного свода, к которому прижимаюсь щекой, пытаясь добыть немного воздуха.
– Северус?.. – беспомощно повторяет голос в темноте. – Се…
– Гарри?! Гарри!
Несколько секунд тишина, а потом в темноте что-то дотрагивается до моей груди, ледяные пальцы скользят, ощупывая.
– Это правда ты? На этот раз все по-настоящему?
Я пока не могу ответить; горло сжалось, голова кружится от облегчения, и приходится рвано вдыхать воздух, вжимаясь в камень. Наверное, он эти хрипы и услышал, поэтому и разбил тишину своим неуверенным: «Северус?».
Наверное, он ждал меня.
Целый день; в темноте, в ледяной воде. Без малейшего шанса выбраться – даже я, знающий риф как свои пять пальцев, не найду обратной дороги под водой.
Гарри… страшно представить, что он испытал за эти часы в ловушке, пока вода все прибывала. Пока я слонялся по дому и жалел себя.
– Гарри…
Он дрожит. Барахтается, едва не утаскивая меня под воду, вцепляется мне в плечи, прижимается всем телом.
– Сев? Северус? Северус, это ты? – повторяет он снова и снова.
– Прости. Прости, – я не могу остановиться, не могу прекратить эту истерику. – Прости меня.
Я думал, он мертв. Черт, я был готов к этому. К тому, что он...
Нет. Все позади. Все обошлось. Все…
– ТЫ ИДИОТ!!! Гребаный придурок, ПОТТЕР! – вот теперь я пришел в себя, и он тоже, нервно хихикает, крепко держась за меня.
– Да. Это правда ты.
– ЗАТКНИСЬ! Ты хоть представляешь… какого хрена вообще… – беспомощно умолкаю. Дышу. Дышу. Дышу.
– Северус?..
Дышу.
– Северус… я знал, что ты придешь за мной.
Теперь, когда самое страшное позади, когда я знаю, что с паршивцем все в порядке, я зол настолько, что хочу его ударить. Облегчение мое настолько велико, что я хочу кричать от счастья. Я делаю даже хуже – нащупываю в темноте его губы (со второй попытки, сначала попадаю в подбородок) и целую, вжимая в стенку пещеры. Мы оба уходим под воду, его нервный смешок остается у меня во рту, и, когда мы всплываем, я подталкиваю Гарри ближе к стене, где потолок выше, и можно свободно дышать.
– Вода ледяная…
– Надо отсюда выбираться.
Гарри внезапно начинает смеяться; нервное, должно быть:
– Северус, ты прости, но… мы отсюда не выберемся.
– Ты поранился?
– Нет, но я уже раз десять нырял, пытался найти выход… под водой, в полной темноте это вообще нереально, Северус. Теперь мы застряли тут оба… – он вздыхает, кашляет, отплевываясь от воды. – Черт. Прости, это все из-за меня… Что теперь делать будем? Вода прибывает. Скоро здесь нельзя будет дышать.
Я знаю. Парой часов позже Гарри бы ничего не осталось, кроме как погрузиться с головой в воду. Думать об этом так страшно, что я испытываю почти физическую боль от мыслей.
Но все обошлось. Обошлось. На секунду я пугаюсь – что, если я просто не справился с волнами, потерял сознание, и сейчас погружаюсь под воду, не достигнув рифа? И все это – темнота, срывающийся голос Гарри, его настойчивые касания, – все это только последние подарки умирающего, агонизирующего мозга?
– Надо выбираться, – повторяю я. – Держись за меня, плыви за мной, только, заклинаю, не вздумай отставать – я тебя в темноте просто не найду.
– Что ты задумал? – Гарри пытается говорить спокойно, но надежда в его голосе звучит отчетливо.
– Ты был прав, я плавал до рифа много раз. Это место было… – моим убежищем. – Моей тайной. Я знаю тут все. И знаю, как выбраться из этой пещеры.
– Северус…
– Спокойно. Рыдать от счастья будешь потом. У нас нет времени.
– За что мне держаться?
Нащупываю его пальцы, сую ему прядь моих мокрых волос – это лучшее, что я могу придумать. Какое счастье, что мне некогда стричься.
– Набери побольше воздуха, проплыть придется много, и все под водой. Даже если почувствуешь, что больше не можешь, постарайся не всплывать, просто следуй за мной, понял?
Это опасное место – узкий каменный тоннель, полностью погруженный в воду. Даже если мы всплывем, мы уткнемся в потолок и не сможем вдохнуть. Я не уверен, что продержусь столько, и не уверен насчет Гарри, окоченевшего и обессилевшего. Но других вариантов у нас нет.
XXXVIII.
Мы всплываем одновременно, отплевываясь и широко открывая рты, как рыбы. Гарри выпускает мои волосы и трет переносицу, рука его трясется.
– Черт.
Он широко улыбается, теперь, когда я могу его разглядеть в тусклом свете, я замечаю, как он ужасно выглядит. Должно быть, мой вид еще хуже – Гарри подплывает ближе, близоруко щурясь, и выдыхает:
– Се-е-ев… Как ты добрался до рифа?..
– С трудом, – бормочу уклончиво. – И не надо звать меня «Сев», тебе ясно?
– Ладно. Как скажешь. Я тебе по гроб жизни…
– Заткнись.
– Но ты же меня…
– Заткнись, Поттер.
Наглец совершает немыслимое – бьет ладонью по воде, окатив меня брызгами. Я, растерявшись от такой подлости, ухожу под воду, и он меня вытаскивает. Несколько секунд мы топим друг друга, а потом я вцепляюсь в его ледяные плечи, останавливая.
– Все, хватит, угомонись!..
– Я просто очень рад, что жив! – он не может прекратить улыбаться. На ресницах у него повисли тяжелые капли. Взгляд – незнакомый без привычных очков. И все, что я могу ответить:
– Я тоже.
Несколько секунд мы молчим, отчего-то смутившись. Потом он неловко меняет тему:
– Что это за место?
Широкая пещера, почти идеальной круглой формы, воды нам здесь – по грудь, но вдоль стен идут каменные выступы, по которым легко карабкаться.
– Я называл эту пещеру Большим Залом. В Рифе много пещер, и все соединяются тоннелем. Когда уровень воды спадет, здесь можно будет передвигаться пешком.
– Ты здесь часто бывал, да?
– Мы. Я и Лили. Это был наш «волшебный замок». В Большом Зале устраивались обеды, а по праздникам – приемы.
Последний раз мы были здесь вместе в конце августа, тем летом, когда заканчивали младшую школу и переходили в пансион. Лили мечтала о взрослой жизни, мечтала сесть в блестящий красивый экспресс, который увезет нас далеко от города, в самое настоящее путешествие. Ей казалось, что в старшей школе начнется новая жизнь. В каком-то смысле она была права.
Гарри молчит, уловив мое настроение. Я растягиваю губы в улыбку.
– Знаешь, что самое волшебное в Большом Зале?
– А?
мЕго заколдованный потолок.
Гарри запрокидывает лицо, глаза его расширяются, изо рта вырывается вдох восхищения. Я гляжу на него – это для меня красивее звездного неба в округлом провале свода.
– Значит, все правда… – шепчет Гарри, не отрывая глаз от «чуда». – Красиво-о-о…
И я соглашаюсь, молча.
Звезды – далекие и крошечные, похожие на серебряную стружку, рассыпанную по полотну, обрамлены аккуратной каменной рамкой. Кажется, что сверху веет небесным, космическим холодом. Я ухмыляюсь, представив, как мы сейчас будем карабкаться по выступам к ночному небу, словно пытаясь достать хотя бы одну звезду. На самом деле, стоит поспешить – неизвестно, сколько времени прошло после моего истеричного звонка спасателям, но мне совсем не хочется пропустить катер. А если мы останемся внутри рифа, мы его пропустим наверняка.
– Еще немножко… – просит Гарри, когда я объясняю ему все. – Сейчас, еще секунду…
Он ложится на воду, раскинув в стороны руки, дрейфуя. Он сам – как упавшая звезда.
Я знаю, что не имею права загадывать желания. Но все-таки загадываю...
XXXIX.
Когда мы оказываемся наверху, на крохотной каменной площадке, венчающей риф, нас едва не сносит вниз, в бушующее море, порывами ветра. Черное и живое, море облизывает камни со всех сторон, пытается дотянуться до нас брызгами. Гарри трясется, обхватив себя руками – он, как и я, одет в одни только плавки. Представляю, какое он себе уже заработал переохлаждение.
– Ну же, – бурчу. – Я не кусаюсь.
Он жмется ко мне, я обхватываю его руками, усадив себе на колени. Закрываю от ветра. Спина моментально высыхает от его резких порывов, в задницу впиваются мелкие камушки. Гарри замирает в моих объятьях. Так просто и легко уткнуться подбородком в его затылок, закрыть глаза, позволяя ветру щекотать мне щеки вихрами Гарри.
Так просто. И так хорошо.
Нельзя закрывать глаза – если я усну, то проснусь уже с температурой под сорок и в бреду. И Гарри тоже нельзя спать – я сжимаю его крепче, дышу на его красное ухо, совсем обмороженное.
– Щекотно... – хихикает Гарри.
– Идиот.
– Извини.
Я фыркаю. Гарри вздыхает, ерзает у меня на коленях.
– Как там Джинни?
Ну, правда – идиот.
– Превосходно. Лучше всех твоя Джинни.
– Это хорошо…
– Убить тебя готов. Почему ты не разбудил меня?! Почему ушел тайком? Ты хоть представляешь, как… что я себе… как это было… – возмутительно. У меня даже слов нет. Наверное, у меня и права нет его отчитывать – я потерял всякие привилегии оставленного в доме «за старшего», когда затащил Гарри в постель. Но я не могу удержаться.
– Прости, – снова говорит Гарри. – Ты спал. Ты так сладко спал… – он хмыкает. – Я тебя чмокнул в нос. Ты не почувствовал?
– Нет. Я не… нет. Не почувствовал.
– Прости.
– Ты прекратишь уже извиняться?
Несколько секунд мы смотрим на город, такой далекий, спящий – только несколько огней горят, возможно, где-то там и семейство Уизли с фонарями бегает.
– Смотри, не прозевай катер! – предупреждаю я. Хочу надеяться, но ведь он может и к утру приплыть. Мы с Гарри тут совсем чокнемся, голые, мокрые и замерзшие, на вершине рифа, продуваемого всеми ветрами мира.
Когда вернемся домой, надо будет дать Гарри Аконит. А то ведь заболеет, точно заболеет.
– Знаешь, если бы ветер все-таки утащил нас в страну Оз, я бы попросил у Волшебника немного мозгов. – Гарри нарушает тишину внезапно, и я не сразу понимаю, о чем он. Потом ухмыляюсь.
– Самокритично.
– Да ты сам раз двадцать меня назвал идиотом!
– Все потому, что ты идиот и есть, – качаю головой, горблюсь, вжимаясь в него грудью. Сам не знаю, что бы я попросил у Волшебника. Смелости или все-таки настоящее Сердце?
Наверное, больше всего на свете я хочу быть чистым. Чистым, как Гарри.
Не хочу больше носить в себе всю эту тьму. Не хочу бояться, и ненавидеть тоже больше не хочу.
– Северус?
– М-м..?
– Катер.
Я целую его в висок, торопливо, словно краду этот поцелуй. Потом расцепляю руки и отстраняюсь от него. Мы сидим рядом и глядим на приближающийся катер, едва справляющийся с толчками бурных волн. В темноте проступает силуэт мужчины, стоящего рядом со спасателем. Женщина, которая вглядывается в темноту, едва не перегибаясь за борт катера, замечает нас первой. Она громко что-то кричит, но ветер заглушает ее слова. Она машет нам рукой, а ветер вздымает в небо огонь ее длинных рыжих волос.
XXXX.
Джеймс Поттер отпустил бороду. Это так дико смотрится, что я на некоторое время лишаюсь дара речи. Зато остальные говорят с избытком – спасатель, усталый коренастый мужик, вяло отчитывает Гарри, а заодно и меня, за самодеятельность. Лили без конца тискает Гарри, обнимая, ероша волосы и потирая его плечи через одеяло, чтобы согреть. Гарри принимается то сбивчиво оправдываться, то расписывать мои заслуги, и умудряется еще вставлять какие-то бессмысленные вопросы: «а комп вы починили? А ты хотела вокруг террасы цветы высадить, сделала? Тут такой магазин с семенами есть!».
Только мы с Джеймсом молчим. Он глядит на Гарри, и столько мучительного обожания в его взгляде, что мне приходится отводить глаза – словно я подглядываю за чем-то чужим, личным. Я таращусь за борт, укутавшись в колючее одеяло, такое же, какое дали Гарри. Вода в тусклом рассветном освещении выглядит серой и полупрозрачной, и в какой-то момент мне видится на дне очертание тощей длинноногой фигуры, с медузьим облаком черных волос и спокойным мертвым взглядом. Вздрагиваю, отвожу глаза, а в следующий момент мы уплываем слишком далеко от этого места, чтобы проверить – галлюцинация, что ли? Конечно, галлюцинация. Мне холодно, я плотнее запахиваю одеяло, чтобы не показывать ни единой полоски голой кожи. Пару минут назад мне еще было все равно – голый, не голый, какая к черту разница? Мы спускались по камням к катеру, который мотало на волнах, и Лили тянула руки вверх, похожая на деву, сошедшую с панно Альфонса Мухи. И Гарри скользил на мокрых выступах Рифа, а я все не решался протянуть ему руку и удержать; но все обошлось, и теперь мы плывем к берегу, и Лили обнимает сына, и Джеймс молчит, и Гарри кашляет, и спасатель глядит на меня, отвлекшись от управления катером.
– Все в порядке, мистер? У вас шок. Когда мы высадимся на берег, вам окажут первую медицинскую помощь.
Не могу понять о чем он; про мизинец, что ли? Черт с ним, с мизинцем, который стал опухшим куском мяса, черт с ним, с ногтем, я не девица какая-то, которая падает в обморок из-за подобных неприятностей. Я не знаю, о чем он говорит, мне не нужна никакая помощь. Ничья помощь.
Я не чувствую боли.
Мы плывем к берегу.
– Северус, Северус, спасибо тебе огромное, ты… ты просто замечательный, я так тебе…
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 17 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |