Из всех телепрофамм больше всего заинтересовал Мигеля выпуск “Вечерних новостей” Си-би-эй. Его удивило то, что вопреки традиции передачу вел не Кроуфорд Слоун, а человек по фамилии Партридж — Мигель как будто видел его раньше. Однако в прямом эфире было интервью со Слоуном, а затем была показана видеозапись пресс-конференции. На ней присутствовало множество журналистов — печатных изданий, радио и телевидения, — некоторых сопровождали операторские группы. Пресс-конференция проходила в другом здании Си-би-эй — в квартале от основного. Накануне в павильоне звукозаписи были наспех расставлены складные стулья; сейчас все места были заняты, и многим участникам пришлось стоять.
Кроуфорд Слоун начал с краткого заявления. Сказав о том, как он потрясен и встревожен, Слоун обратился к журналистам и общественности с просьбой предоставлять любую информацию, которая могла бы помочь в поисках его жены, сына и отца, а также в выяснении личностей похитителей. Он сообщил, что для получения таковой на Си-би-эй создан специальный телефонный центр, подключенный к линии УАТС. Уже набраны операторы и назначен ответственный.
— Вас замучают пустыми звонками, — раздался чей-то голос.
— Что ж, мы вытерпим, — ответил Слоун. — Главное — узнать то, что нам нужно. Вдруг кто-нибудь где-нибудь располагает этими сведениями.
Дважды во время своего заявления Слоун умолкал, чтобы справиться с дрожью в голосе. Оба раза в зале воцарялось сочувственное молчание. На следующий день “Лос-Анджелес тайме” назвала его человеком, “сохраняющим достоинство и самоуважение в критических обстоятельствах”.
Слоун объявил о своей готовности отвечать на вопросы.
Поначалу вопросы тоже звучали сочувственно. Но, как и следовало ожидать, постепенно они становились все жестче.
— Вы допускаете возможность, — спросила журналистка из Ассошиэйтед Пресс, — что вашу семью, как уже поговаривают, захватили иностранные террористы?
Слоун отрицательно покачал головой:
— Слишком рано даже думать об этом.
— Вы уклоняетесь от ответа, — возразила журналистка. — Я спросила, допускаете ли вы такую возможность.
— Допускаю, — сдался Слоун.
Репортер местного отделения какой-то телестанции задал тривиальный вопрос:
— Что вы сейчас испытываете?
Кто-то издал стон, а Слоуну захотелось выкрикнуть: “А что бы ты испытывал?!” Вместо этого он ответил:
— Я надеюсь, это недоразумение.
Седой корреспондент Си-эн-эн, когда-то работавший на Си-би-эй, поднял книгу Слоуна.
— Вы по-прежнему считаете, что “заложников.., следует считать людьми приговоренными”, и настаиваете на том, что нельзя платить выкуп — как вы здесь пишете, “прямо или косвенно”?
Слоун ждал этого вопроса.
— Думаю, что никто, оказавшись на моем месте, не смог бы оставаться беспристрастным.
— Не валяйте дурака, Кроуф, — не отставал корреспондент Си-эн-эн. — Если бы мы с вами поменялись ролями, вы бы вцепились в меня мертвой хваткой. Я иначе сформулирую вопрос: вы жалеете о том, что написали эти слова?
— В настоящий момент, — сказал Слоун, — я бы предпочел, чтобы эти цитаты не употреблялись против меня.
— Они против вас и не употребляются, — раздалось из зала, — вы по-прежнему уходите от ответа.
Тут пронзительным голосом заговорила корреспондентка Эй-би-си, работавшая в программе обзора журналов.
— Вы, несомненно, понимаете, что ваше заявление — американских заложников следует считать людьми приговоренными — принесло много горя семьям, чьи родственники до сих пор находятся в ближневосточных тюрьмах. Сейчас вы испытываете большее сострадание к этим семьям?
— Я всегда испытывал к ним сострадание, — отозвался Слоун, — но в настоящий момент я, по-видимому, острее чувствую их муку.
— Другими словами, вы признаете, что были не правы?
— Нет, — тихо произнес он, — не признаю.
— Значит, если с вас потребуют выкуп, вы твердо скажете “нет”?
Он в отчаянии воздел руки:
— Вы хотите заставить меня думать о том, чего не случилось. Я отказываюсь отвечать.
Происходившее отнюдь не доставляло Слоуну удовольствия, однако он припомнил, что в прошлом и сам не отличался снисходительностью на многих пресс-конференциях.
Его добил вопрос газеты “Ньюс дей”.
— Нам мало что известно о вашем сыне Николасе, мистер Слоун.
— Да, мы не выставляем напоказ нашу семейную жизнь. Это требование моей жены.
— Но ваша семейная жизнь уже на виду, — заметил репортер. — Я слышал, что Николае талантливый музыкант и, может статься, когда-нибудь он станет концертирующим пианистом. Это правда?
Слоун знал, что при других обстоятельствах Джессика восприняла бы этот вопрос как чрезвычайную бестактность. Однако сейчас он не видел возможности избежать ответа.
— Наш сын любит музыку, всегда любил, и его педагоги утверждают, что для своего возраста он добился больших успехов. А будет ли он концертирующим пианистом или нет, покажет время.
Наконец вопросы как будто начали затихать, и Лэсли Чиппингем объявил пресс-конференцию закрытой.
Слоуна сейчас же окружили те, кто хотел пожать ему руку и пожелать удачи. После чего он постарался побыстрее исчезнуть.
Мигель просмотрел все программы новостей и принялся тщательно анализировать информацию.
Во-первых, подозрение не падало ни на “Медельинский картель”, ни на “Сендеро луминосо”. На данном этапе это было большим плюсом. Во-вторых, не менее существенным было то, что никто не знал, как он выглядит или как выглядят шестеро остальных участников похищения. Если бы властям удалось раздобыть эти сведения, они, безусловно, были бы уже обнародованы.
Мигель пришел к выводу, что все это несколько снижает опасность его дальнейших действий.
Мигелю требовались деньги и, чтобы их получить, надо было сегодня вечером позвонить и назначить встречу на завтра в здании Организации Объединенных Наций или где-то поблизости.
Перевод крупных сумм в Соединенные Штаты с самого начала оказался делом непростым. У “Сендеро луминосо”, финансировавшей эту операцию, денег в Перу было предостаточно. Сложность состояла в том, чтобы обойти перуанские законы, регулирующие обмен валюты, и перевести в Нью-Йорк сумму в американских долларах, сохранив в тайне, откуда они переведены, через какие банки и куда.
Все это хитроумно проделал некий сочувствующий левым силам пособник “Сендеро”, который занимал высокий пост в банковской системе Лимы. Его посредником в Нью-Йорке был перуанский дипломат, первый помощник постоянного представителя Перу при ООН.
“Сендеро” и “Медельинский картель” выделили на подготовку операции 750 тысяч долларов. Сюда входило: плата участникам операции, расходы на транспорт и суточные, аренда конспиративной квартиры, приобретение шести автомобилей, медицинского оборудования, медикаментов и гробов, оплата секретной агентуры в “Малой Колумбии” в Куинсе, а также оружия, комиссионные за перевод денег из Перу в Нью-Йорк, ну и вознаграждение служащему американского банка. А кроме того, стоимость перевозки узников из США в Перу на частном самолете.
Почти все деньги, потраченные в Нью-Йорке, Мигель получил наличными от сотрудников ООН.
Осуществлялось это следующим образом: банкир в Лиме превращал деньги, вверенные ему “Сендеро луминосо”, в американские доллары — по 50 тысяч долларов за один раз. Затем он переводил эту сумму в нью-йоркский банк, находившийся на Даг-Хаммершельд-плаза, рядом со зданием ООН, где деньги перечислялись на специальный счет миссии Перу при ООН. О существовании счета знали лишь Хосе Антонио Салаверри, который имел право подписи и был доверенным лицом постоянного представителя при ООН, и заместитель управляющего банком Хелыа Эфферен. Она же лично занималась специальным счетом.
Хосе Антонио Салаверри был одним из тайных союзников “Сендеро”, не брезговавший, однако, брать комиссионные за передачу денег, Хелыа спала с двурушником Салаверри, и оба ни в чем не отставали от дипломатической элиты ООН, ведя шикарный образ жизни, несоразмерный с их официальными доходами. Вот почему они охотно шли на дополнительный заработок, который приносили им тайные посреднические операции.
Всякий раз, когда Мигелю требовались деньги, он звонил Салаверри и называл сумму. Они договаривались о встрече через день или два, обычно около штаб-квартиры ООН, иногда в другом месте. За эти дни Салаверри успевал набить портфель наличными. Мигель забирал деньги и уходил.
Но одно обстоятельство беспокоило Мигеля. Однажды Салаверри проговорился: хоть он, мол, и не знает, для чего предназначены эти деньги и где прячутся Мигель и его компания из “Медельинского картеля”, он все же догадывается, что они задумали. Мигель понял, что в Перу произошла утечка информации. Тут уже ничего нельзя было предпринять, но во время встреч с Хосе Антонио Салаверри Мигель стал держаться настороженно.
И сейчас Мигель взглянул на находившийся рядом радиотелефон. Его тянуло набрать номер, но он знал, что этого делать нельзя — надо выйти на улицу. В кафе за восемь кварталов отсюда находился телефон-автомат, которым он уже пользовался раньше. Он посмотрел на часы: 19.10. Если повезет, он застанет Салаверри дома, в его квартире в центре Манхэттена.
Мигель надел куртку и быстро пошел по улице, следя за тем, нет ли чего-то подозрительного. Все было как обычно.
Его мысли вернулись к пресс-конференции с Кроуфордом Слоуном, которую передали по телевизору. Мигеля заинтересовало упоминание о книге Слоуна — там, судя по всему, говорилось, что никогда нельзя платить выкуп: “заложников следует считать людьми приговоренными”. Мигель слышал о книге впервые, и наверняка о ней не знали ни в “Медельинском картеле”, ни в “Сендеро луминосо”. Хотя вряд ли эта информация повлияла бы на их решение похитить семью Слоуна: то, что человек пишет для публикации, зачастую не совпадает с тем, как он поступает и что чувствует в жизни. Впрочем, сейчас это не имело значения.
На пресс-конференции прозвучало кое-что поинтереснее: оказывается, этот mocoso[17], слоуновский отпрыск, собирается стать концертирующим пианистом. Мигель припрятал в сознании эту деталь — интуиция подсказывала ему, что когда-нибудь она может пригодиться.
Приблизившись к кафе, Мигель увидел, что там всего два-три человека. Он вошел и, подойдя к телефону, висевшему в глубине помещения, набрал заученный наизусть номер. После трех гудков Салаверри снял трубку.
— Алло! — произнес он с сильным испанским акцентом. Мигель трижды — так было условлено — легонько стукнул ногтем по микрофону телефонной трубки. Потом сказал очень тихо — Завтра утром. Пятьдесят штук. — “Штука” означала тысячу долларов.
На другом конце провода послышалось учащенное дыхание. Голос его собеседника звучал испуганно.
— Estas loco?[18] Зачем звонишь сегодня? Вы где? Наш разговор не могут засечь?
Мигель презрительно спросил:
— Неужели я похож на pendejo[19]?
В его голове пронеслось, что Салаверри связал его с сегодняшним событием, значит, встречаться с ним опасно. Но выхода не было. Мигелю нужны были деньги, чтобы, помимо всего прочего, купить гроб для Энгуса Слоуна. К тому же он знал, что на нью-йоркском счету лежит еще кругленькая сумма, и хотел до отъезда кое-что урвать для себя. Он был уверен, что к грязным пальцам Хосе Антонио Салаверри прилипали не только комиссионные.
— Мы не сможем встретиться завтра, — сказал Салаверри. — Слишком рано и слишком маленький срок, чтобы приготовить деньги. Вы не должны…
— Callate![20] He заставляй меня терять время. — Мигель сжал трубку и, сдержав гнев, продолжал говорить тихо, чтобы сидящие в кафе не услышали:
— Это приказ. Чтобы пятьдесят штук были готовы завтра утром. Я приду как обычно, сразу после полудня. Если провалишь дело, сам знаешь, наши общие друзья тебя по головке не погладят, а руки у них длинные.
— Нет, нет! Пусть не беспокоятся, — Салаверри залопотал торопливо, заискивающе. Угроза мести со стороны “Медельинского картеля” была делом нешуточным. — Я постараюсь.
— Одних стараний мало. До завтра, — отрезал Мигель и, повесив трубку, вышел из кафе.
В хакенсакском логове трое похищенных под бдительным оком Сокорро все еще находились под действием снотворного. В течение ночи она, в соответствии с предписаниями Баудельо, вводила им дополнительные дозы пропофола, снимала и записывала показания приборов. Баудельо проснулся незадолго до рассвета — он тоже принимал снотворное. Изучив медицинский бюллетень Сокорро, он одобрительно кивнул и отпустил ее.
Рано утром Мигель, который почти не сомкнул глаз всю ночь, снова включил телевизор и стал смотреть “Новости”. Похищение Слоунов по-прежнему оставалось сенсацией номер один, хотя информации не прибавилось.
Немного спустя Мигель сказал Луису, что в одиннадцать часов они вдвоем поедут на Манхэттен в катафалке.
Катафалк был их шестым автомобилем — подержанный “кадиллак”, но в хорошем состоянии. До сих пор они пользовались им всего два раза. Остальное время катафалк стоял за домом, и остальные члены команды называли его “el angel negro” — “черный ангел”. Дно катафалка, где обычно стоит гроб, было выложено прекрасным розовым деревом, в которое были вмонтированы резиновые колесики — это позволяло плавно двигать гроб. Верх и боковины были обиты синим бархатом.
Мигель собирался воспользоваться катафалком только напоследок, чтобы добраться до аэропорта перед отлетом в Перу; однако сейчас он решил, что это, пожалуй, самый безопасный вид транспорта. Прочие легковые автомобили и фургон слишком долго были на виду, когда велось наблюдение в Ларчмонте, и вполне возможно, в распоряжении полиции уже есть их описание.
Погода испортилась — теперь дул сильный, порывистый ветер, с мрачного, свинцового цвета неба лило как из ведра.
Луис сел за руль, и они двинулись из Хакенсака окольным путем; несколько раз меняли направление и дважды останавливались, чтобы удостовериться, нет ли “хвоста”. Луис вел “кадиллак” очень осторожно — дорога была скользкой и едва различимой за монотонно работающими “дворниками”. До самого Вихокена они ехали по той стороне Гудзона, затем нырнули в тоннель Линкольна и в 11.45 въехали на Манхэттен.
Оба — Мигель и Луис — были в темных костюмах, при галстуках, как и подобает едущим в катафалке.
Из тоннеля они двинулись к Сороковой улице. Из-за сильного дождя они тащились по городу мучительно медленно — машины буквально упирались одна в другую. Мигель смотрел на пешеходов, медленно пробиравшихся по запруженным людьми неровным тротуарам…
Его забавляла курьезность езды в катафалке по Нью-Йорку. С одной стороны, автомобиль слишком бросался в глаза, что не входило в их планы, с другой — вызывал уважение.
На предыдущем перекрестке регулировщик в форме — на нью-йоркском диалекте “коричневый” — даже остановил другие машины, чтобы пропустить их.
Еще Мигель заметил, что многие, завидев катафалк, сразу отворачиваются. Он наблюдал это и раньше. Что их пугает — напоминание о смерти, о вечном забытьи? Сам-то он никогда не боялся смерти, но и не желал, чтобы кто бы то ни было ускорил ее приближение.
Впрочем, это не имело ровным счетом никакого значения. Значение имело другое — ни один человек в толпе не подозревал о том, что в этом катафалке, до которого рукой подать, находятся двое преступников, совершивших самое скандальное преступление и разыскиваемых по всей стране. Мысль эта гипнотизировала Мигеля. И придавала уверенности.
Они свернули на Третью авеню и, не доезжая до Сорок четвертой улицы, Луис притормозил у края тротуара, и Мигель вышел из машины. Подняв воротник, чтобы дождь не затекал за шиворот, Мигель зашагал к зданию ООН, до которого оставалось два квартала. Появление катафалка — что бы он там ни нафантазировал — привлечет ненужное внимание. Луису дано было указание колесить по городу, а через час вернуться на то же место. И возвращаться сюда через каждые полчаса, пока не придет Мигель.
На углу Сорок четвертой улицы Мигель купил у уличного торговца зонтик, но никак не мог сладить с ним на ветру. Через несколько минут он пересек Первую авеню напротив белого здания Генеральной Ассамблеи ООН. Из-за дождя флаги с многочисленных флагштоков были сняты, и те стояли голые, заброшенные. Миновав чугунную ограду, Мигель прошел через вход для делегатов и поднялся по ступенькам в холл. У Мигеля ничего с собой не было, и он быстро прошел через пропускной пункт, в то время как другие должны были предъявлять сумки и свертки для досмотра.
В большом зале на скамьях сидели посетители, чьи лица и одежда в полной мере соответствовали пестрому разнообразию самой ООН. Здесь была боливийка в высоком головном уборе, а рядом маленький негритенок возился с белым игрушечным ягненком. Сидел здесь видавший виды старик, чья голова была увенчана чем-то вроде афганского тюрбана. Два бородатых израильтянина вели спор по поводу разложенных между ними газет. Повсюду мелькали белые лица американских и английских туристов.
Не обращая внимания на ожидающих, Мигель направился в дальний конец зала, где висела табличка с броской надписью “Экскурсии для посетителей”. Под ней стоял с чемоданчиком Хосе Антонио Салаверри.
“Вылитый хорек”, — подумал Мигель, глядя на узкое, худое лицо, ниточку усов и лысеющую голову Салаверри. Перуанскому дипломату, обычно державшемуся с надменным видом, сегодня было явно не по себе.
Они едва кивнули друг другу, и Салаверри подвел Мигеля к бюро информации, где, пользуясь полномочиями дипломата, записал его под вымышленной фамилией. Мигель получил пропуск посетителя.
Они пошли по галерее с колоннами — из окон открывался вид на сад и на Ист-ривер. Поднявшись по эскалатору на следующий этаж, они вошли в Индонезийский зал — только для дипломатов и гостей.
Эту просторную, элегантную комнату, где проводили досуг главы государств, украшали великолепные произведения искусства, в том числе подаренный Саудовской Аравией гобелен с изображением Казбы в Мекке — шитье серебром и золотом по черному полю. Толстый зеленый ковер как нельзя лучше подходил к белым кожаным диванам и креслам — мебель была расставлена так искусно, что несколько групп могли находиться здесь одновременно и при этом не мешать друг другу.
Мигель и Салаверри устроились в уединенном уголке.
Посмотрев на севшего напротив Мигеля, Салаверри неприязненно скривил тонкие губы.
— Я ведь предупреждал: являться сюда опасно! И без того риск слишком велик.
— А что здесь опасного? — спокойно спросил Мигель; ему необходимо было выяснить, до какой степени осведомлен этот слизняк.
— Идиот! Будто вы сами не знаете! По телевидению, в газетах только и речь о том, что вы натворили, об этих людях, которых вы выкрали. ФБР, полиция повсюду вас ищут. — Салаверри сглотнул, затем с беспокойством спросил:
— Когда вы уезжаете.., когда отбываете из Штатов всей компанией?
— Допустим, что уезжаем, но вам-то зачем это знать? Не все ли вам равно?
— Хельга от страха места себе не находит. Да и я тоже. Стало быть, этот кретин все выболтал своей шлюхе из банка. Значит, первоначальная брешь в системе безопасности расползлась и сейчас оборачивается прямой угрозой, которую придется устранять. Идиотская догадливость Салаверри предрешила судьбу его самого и его подружки.
— Сначала давайте деньги, — сказал Мигель, — а потом я отвечу.
Салаверри набрал шифр на замке своего чемоданчика, извлек оттуда пухлый пакет из толстой бумаги, перетянутый узкой лентой, и протянул его Мигелю.
Мигель вскрыл пакет, взглянул на деньги и приклеил ленту на место.
— Вы что же, не собираетесь пересчитывать? — кислым тоном спросил Салаверри. Мигель пожал плечами.
— Вы не посмеете меня надуть. — И, помолчав, сказал с наигранным безразличием:
— Так, значит, вас интересует, когда я и мои люди уберемся отсюда?
— Да, интересует.
— Где вы с вашей приятельницей будете сегодня вечером?
— У меня. Мы так расстроены, что никуда не хотим идти. Мигель бывал у него дома и помнил адрес.
— Там и ждите, — сказал он. — Я не смогу позвонить — почему, потом поймете. Сегодня вечером к вам явится мой человек и сообщит все, что вы хотите узнать. Его зовут Плато. Когда он назовется, можете смело открывать дверь.
Салаверри энергично закивал. Ему явно стало намного легче.
— Я оказываю вам эту услугу, — добавил Мигель, — за то, что вы так быстро управились с деньгами. — Он дотронулся до бумажного пакета.
— Спасибо, вы же понимаете, мне совершенно ни к чему рисковать…
— Понимаю. Однако сегодня вечером будьте дома.
— Да-да, обязательно.
Выйдя из здания ООН, Мигель пересек Первую авеню и вошел в отель “Плаза”, принадлежащий ООН. На первом этаже, рядом с газетным киоском, находился телефон-автомат.
Он набрал заученный на память номер в Куинсе. Когда на другом конце провода раздался голос, Мигель знал, что попал в частный дом в районе “Малой Колумбии” на Джэксон-Хейтс, напоминавший по виду крепость. Мигель был краток: не называя никаких имен, он продиктовал номер телефона, с которого звонил, и повесил трубку.
Он терпеливо ждал у автомата; дважды подходили какие-то люди, но он делал вид, будто куда-то звонит. Через семь минут раздался звонок. Мигелю сообщили, что говорят из другого телефона-автомата. Следовательно, их разговор не засекут и не прослушают.
Понизив голос, Мигель изложил свою просьбу. Его заверили, что она будет выполнена. Соглашение было достигнуто, плата — шесть тысяч долларов. Мигель продиктовал адрес Салаверри и предупредил: пароль — имя Плато. Он еще раз подчеркнул:
— Должно быть сделано сегодня вечером, и чтоб было похоже на убийство-самоубийство.
Ему пообещали, что его инструкции будут выполнены самым тщательнейшим образом.
К месту встречи на Третьей авеню Мигель подошел чуть раньше чем через час. И через несколько минут подъехал Луис. Усаживаясь в машину, мокрый от дождя, Мигель сказал Луису:
— Едем в похоронное бюро — то же, что в прошлый раз. Помнишь?
Луис кивнул и вскоре свернул на восток, к мосту Куинсборо.
Глава 5
Временами, когда в жизни страны наступало затишье, Служба новостей напоминала спящего гиганта.
Ее механизм функционировал далеко не в полную силу, и многие талантливые люди вынуждены были “выжидать”, то есть фактически слоняться без дела.
Вот почему, когда происходило какое-то крупное событие, привлекались опытные сотрудники, которыми — еще одно расхожее профессиональное выражение — можно было “открыть огонь”. В пятницу утром, через день после похищения семьи Слоуна, в главном здании телестанции Си-би-эй началась подготовка к “открытию огня” — формирование команды расследования во главе с Гарри Партриджем, старшим выпускающим была назначена Рита Эбрамс.
В 8 часов утра Рита, прилетевшая в Нью-Йорк из Миннесоты накануне поздно вечером, вошла в комнату, предоставленную команде расследования. Вскоре к ней присоединился Гарри Партридж, который провел ночь в люксе отеля “Интер-континентл”, снятом для него телестанцией.
Он сразу приступил к делу:
— Есть что-нибудь новое?
— Что касается похищения — ничего, — ответила Рита. — Но перед домом Кроуфа огромная толпа.
— По какому поводу?
Рита сидела откинувшись во вращающемся кресле. Несмотря на краткость своего отпуска, она выглядела отдохнувшей — к ней вернулись присущие ей живость и энергия. Не утратила она и своего легкого цинизма, который нравился всем, кто с ней работал.
— Сегодня каждому охота хотя бы дотронуться до ведущего. Поклонники теперь узнали адрес Кроуфа, вот и хлынули в Ларчмонт. Их сотни, если не тысячи. Полиция еле справляется — ставит заслоны на дорогах.
— Туда послана съемочная группа?
— Конечно. Ребята проторчали там всю ночь. Я сказала, чтобы они оставались там, пока Кроуф не уедет на работу. Тогда их сменит другая группа.
Партридж одобрительно кивнул.
— Скорее всего похитители убрались из Ларчмонта, а значит, и центр событий переместился, — сказала Рита, — но на всякий случай подежурить там пару дней не помешает: вдруг всплывет что-нибудь новенькое. Впрочем, может быть, у тебя есть другие соображения?
— Пока нет, — ответил он и, помолчав, добавил:
— Ты знаешь, что нам разрешили подобрать самых способных ребят?
— Мне сказали об этом вчера вечером. Для начала я попросила дать нам трех выпускающих: Нормана Джегера, Айрис Иверли и Карла Оуэнса. Они вот-вот явятся.
— Великолепная команда. — Партридж отлично знал всех троих. Это были лучшие профессионалы на Си-би-эй.
— Кстати, я и кабинеты распределила. Хочешь взглянуть на свой?
Рита провела его по пяти примыкающим друг к другу кабинетам, которые станут штаб-квартирой команды расследования. Ситуация в отделах Службы новостей постоянно менялась — временные проекты то затевались, то приостанавливались, — поэтому в случае необходимости легко можно было найти помещение для работы.
Партриджу, как и Рите, был выделен отдельный кабинет. Еще две комнаты, где были уже расставлены письменные столы, предназначались для других выпускающих, съемочных групп и вспомогательных служб — кое-кто уже начал там устраиваться. Партридж и Рита поздоровались с ними и вернулись в самое большое помещение — комнату для совещаний, чтобы продолжить свой разговор.
— Я бы хотел, — сказал Партридж, — как можно скорее провести встречу со всей нашей командой и сразу приступить к работе над вечерним выпуском новостей.
Рита взглянула на часы: было 8.45.
— Я назначу встречу на десять часов, — сказала она. — А пока узнаю, что там происходит в Ларчмонте.
— За все годы, что я здесь прожил, — сказал сержант полиции Ларчмонта, — впервые такое вижу.
Говорил он это специальному агенту ФБР Хэвелоку, который несколько минут назад вышел из дома Слоуна посмотреть на толпу зевак. Начиная с рассвета толпа все росла и росла и сейчас запрудила все тротуары перед домом. Кое-где она перетекала на мостовую, где полицейские пытались, правда, весьма безуспешно, оттеснить ее назад, чтобы проезжая часть оставалась свободной. Отис Хэвелок, дежуривший в доме всю ночь, был обеспокоен тем, что Слоун, который собирался на работу, застрянет в гуще толпы.
Теле— и прочие репортеры теснились у ворот. На Хэвелока тут же были направлены телекамеры и посыпались вопросы.
— Слышно что-нибудь от похитителей?
— Как держится Слоун?
— Нельзя ли поговорить с Кроуфордом?
— Кто вы?
Хэвелок лишь мотал головой и махал руками — мол, ответов не будет.
Толпа, стоявшая за журналистами, вела себя спокойно, правда, с появлением Хэвелока гул разговоров усилился.
Сотрудник ФБР недовольным тоном спросил сержанта полиции:
— Послушайте, неужели вы не можете очистить улицу?
— Мы пытаемся. Шеф приказал поставить заслоны. Мы перекроем движение и будем пропускать лишь тех, кто живет на этой улице, затем постараемся выдворить отсюда всех зевак. Нам потребуется как минимум час. Учитывая, что здесь полно телекамер, шеф не хочет никаких столкновений.
— Откуда, по-вашему, все эти люди?
— Я спрашивал некоторых, — ответил сержант. — В основном не из Ларчмонта. Должно быть, их взбудоражило телевидение, и теперь они хотят хоть одним глазком взглянуть на мистера Слоуна. Соседние улицы заставлены машинами.
Начался дождь, но любопытные и не думали расходиться. Одни раскрыли зонтики, другие подняли воротники пальто.
Хэвелок вернулся в дом и сказал измученному, мрачному Кроуфорду Слоуну:
— Уезжать будем на двух машинах ФБР с обычными номерами. Вы сядете во вторую. Пригнетесь на заднем сиденье, и мы быстро улизнем.
— Нет, так не будет, — сказал Слоун. — Там журналисты. Они мои коллеги, и я не могу проявить к ним такое пренебрежение.
— В толпе могут быть также люди, которые захватили вашу семью. — Голос у Хэвелока звучал резко. — Кто знает, что им в голову взбредет, они ведь могут вас и пристрелить. Так что не валяйте дурака, мистер Слоун. И не забывайте: я отвечаю за вашу безопасность.
В конце концов они сошлись на том, чтобы впустить операторов и репортеров в дом и устроить импровизированную пресс-конференцию в холле. Журналисты с любопытством, а некоторые и с нескрываемой завистью разглядывали роскошный интерьер. Вопросы и ответы, за редким исключением, повторяли вчерашние — вся новая информация заключалась в том, что в течение ночи похитители не объявились.
— Ничего другого сообщить не могу, — закончил Слоун. — Просто ничего больше не произошло. К сожалению.
Хэвелок, присутствовавший в качестве наблюдателя, отказался отвечать на вопросы, и наконец репортеры — кое-кто из них явно был раздосадован отсутствием новостей — ушли.
— Все, мистер Слоун, — обратился к нему Хэвелок, — а теперь поехали, как я предложил. Слоун нехотя согласился.
Однако при осуществлении этого плана произошла непредвиденная неприятность.
Кроуфорд Слоун юркнул в машину так быстро, что его успели заметить всего несколько человек из толпы. Но слух — “Слоун во второй машине” — распространился с быстротой пожара. Хэвелок и еще один агент ФБР сели в ту же машину на заднее сиденье, Слоун с трудом умещался между ними, стоя на четвереньках. Третий агент ФБР сел за руль.
Двое других сотрудников ФБР вскочили в первую машину, и оба автомобиля сразу тронулись с места.
Теперь, когда стало известно, что Слоун уезжает, стоявшие сзади начали напирать и вытолкнули на проезжую часть тех, кто стоял впереди. Дальше события стремительно следовали одно за другим.
Первая машина по знаку полицейского отъехала от дома Слоуна. Она шла на большой скорости, вторая машина — следом. Перед первой машиной, которая еще минуту назад спокойно могла бы проехать, вдруг возникла толпа: люди, стоявшие напротив ворот, под напором сзади оказались на середине дороги. Растерявшийся водитель, увидев их прямо перед бампером, нажал на тормоза.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |