— В Латинской Америке, — вставила Рита. — А что, не лишено логики. Прежде всего в Никарагуа, но я допускаю, что это может быть и Гондурас, и Мексика, и даже Колумбия.
Они продолжали рассуждать, но так и не пришли к единому мнению.
— Я чувствую, в твоем изощренном мозгу что-то крутится, — заметил Партридж, обращаясь к Тедди. — Может, поделишься?
— Попробую. — Купер задумался, помолчал, потом сказал:
— Они уехали из страны.
— Похитители?
Купер кивнул.
— И прихватили с собой семейство мистера Слоуна. То, что случилось сегодня утром там, — он кивнул в сторону Уайт-Плейнза, — они оставили вместо подписи. Чтобы дать нам понять, с кем мы имеем дело, какая жестокая идет игра. Это предостережение на будущее — для тех, кому придется иметь с ними дело.
— Давай-ка еще разок — для уточнения, — сказал Партридж. — Ты хочешь сказать, они рассчитали, сколько пройдет времени, прежде чем обнаружат пикап и он взлетит на воздух, и знали наверняка, что это произойдет после их отъезда?
— Примерно так.
— Но это всего лишь догадка, — возразил Партридж. — Ты ведь можешь и ошибаться.
Купер отрицательно покачал головой:
— Больше чем догадка, скорее, логический вывод. И вероятнее всего, правильный.
— Допустим, дело обстоит именно так, что это нам дает? — спросила Рита.
— Это ставит нас перед дилеммой. — ответил Купер, — браться или нет за дорогостоящую операцию по отысканию их логова, хотя оно и окажется пустым, когда мы до него доберемся.
— Тогда зачем же тратить силы, если, как ты говоришь, птички улетели?
— Вспомни, что вчера сказал Гарри: следы оставляют все. И эти, как бы ни старались, наверняка наследили.
Служебная машина приближалась к Манхэттену. Они ехали по магистрали имени майора Дигана, впереди был виден мост Третьей авеню; движение становилось оживленнее, и водитель сбавил скорость.
— Вчера вечером, — напомнил он Куперу, — ты предложил попытаться отыскать бандитское логово. Это входит в “дорогостоящую операцию”?
— Да. Кроме того, эта операция — выстрел с дальним прицелом.
— Расскажи-ка нам все по порядку, — попросила Рита.
— Прежде всего я должен был определить, — заглянув в блокнот, начал Купер, — какое помещение необходимо было банде для того, чтобы осуществить все то, о чем мы вчера говорили, — держать как минимум пять автомобилей; устроить мастерскую, в которой можно было бы эти автомобили перекрашивать; жить, спать и есть по крайней мере вчетвером. Наверняка им требовалось помещение для кладовой и место, где бы они могли надежно упрятать трех похищенных Слоунов; наконец, для операции такого масштаба им нужно было нечто вроде рабочего кабинета. Как видите, размеры немалые, и уж конечно, это никак не мог быть обычный дом в окружении соседей, которые бы наблюдали за всей этой кутерьмой.
— Ладно, — согласился Партридж, — звучит вполне убедительно.
— Итак, — продолжал Купер, — один из трех вариантов: либо маленькая заброшенная фабрика, либо пустой склад, либо большой дом с дворовыми постройками. Но в любом случае они должны были спрятаться подальше от людских глаз — в пустынном, нежилом районе, который, как мы уже решили, находится не далее чем в двадцати пяти милях от Ларчмонта.
— Это ты уже решил, — возразила Рита. — Остальные же с тобой согласились только потому, что ничего другого нам пока не пришло в голову.
— Беда в том, — сказал Партридж, — что даже в радиусе двадцати пяти миль можно найти тысячи домов, отвечающих твоему описанию.
Купер помотал головой:
— Ничего подобного. После нашего вчерашнего ужина я кое с кем переговорил, и мы пришли к выводу, что если речь идет о безлюдных кварталах, то таких строений может быть от одной до трех тысяч.
— Допустим, но все равно, как же, черт побери, мы найдем то, что ищем?
— Я уже сказал, это выстрел с дальним прицелом, но попробовать можно.
И Купер изложил свой план действий — Партридж и Рита внимательно слушали.
— Предлагаю исходите из следующего: когда эти подонки сюда явились (откуда они явились, сейчас роли не играет), им необходимо было обосноваться недалеко, но в то же время и не слишком близко от Ларчмонта — об этом мы уже говорили. А как найти подходящее место? Сначала надо выбрать район. Затем поступить так, как поступил бы в подобном случае любой человек, особенно если у него мало времени: просмотреть газетные объявления и подыскать себе подходящую хибару, которая сдается на долгий или короткий срок. Конечно, наверняка не скажешь, но скорее всего они нашли свое логово именно так.
— Разумеется, такой вариант возможен, — сказал Партридж. — Равно как и другой: кто-то помог им заранее, подготовил опорный пункт еще до их приезда.
Купер вздохнул:
— Совершенно справедливо. Но когда приходится иметь дело с одними вариантами, выбираешь те, что по зубам.
— Я сморозил глупость, Тедди. Продолжай.
— Продолжаю… Нам необходимо изучить объявления о сдаче в аренду недвижимости во всех газетах — районных и местных — в радиусе двадцати пяти миль от Ларчмонта, которые были опубликованы за последние три месяца.
— Ты представляешь себе, сколько это газет! — воскликнула Рита, — ежедневных и еженедельных, и сколько людей… Партридж ее перебил:
— У меня возникли те же мысли, но пусть договорит. Купер пожал плечами:
— Знаю ли я, сколько это газет? Пожалуй, нет, но, конечно, их уйма. Наймем способных молодых ребят. Мне говорили, есть такой справочник… — Купер умолк и заглянул в свою записную книжку. — “Международный ежегодник редакций и издательств”, где перечислены все периодические издания. С него и начнем. Следующим этапом будут библиотеки, в которых есть газетные подшивки или их микрофотокопии. А в те газеты, чьих подшивок нет, отправим людей просмотреть прошлые номера. Народу нам придется привлечь изрядно, но делать это надо и срочно — по горячим следам.
— По твоим расчетам, объявления за три месяца… — начал Партридж.
— Послушай, нам же известно, что эти люди шпионили за Слоуном примерно с месяц, — к этому времени, голову даю на отсечение, у них уже был опорный пункт. Так что три месяца — вполне разумный предел.
— Допустим, мы находим объявления, отвечающие описанию искомого места, дальше что?
— Есть куча вариантов, — ответил Купер. — Мы отберем самые подходящие, а затем попросим тех же ребят, которых пригласили поработать, навести справки. Они свяжутся с теми, кто давал объявления, и выяснят подробности. А потом, исходя из полученной информации, мы выберем места для осмотра. — Купер пожал плечами. — В большинстве случаев это будет пустая трата времени, но в конце концов, может быть, нам повезет. Некоторые объявления я отслежу сам.
Воцарилось молчание — Партридж и Рита обдумывали услышанное. Партридж первым высказал свое мнение:
— Поздравляю с оригинальной идеей, Тедди, но ты сказал, что это дальний прицел, и, безусловно, так оно и есть. Причем дальний-предальний. Прямо сейчас вряд ли эта идея что-либо даст.
— Честно говоря, — вступила в разговор Рита, — твой замысел представляется мне неосуществимым. Во-первых, из-за количества газет — их видимо-невидимо. Во-вторых, эта поисковая работа выльется в кругленькую сумму.
— Разве игра не стоит свеч, если семья мистера С, вернется домой?
— Конечно, стоит. Но твой-то план их не вернет. В лучшем случае мы получим некоторую информацию.
— Как бы то ни было, — подвел черту Партридж, — все равно не нам принимать решение. Поскольку речь идет о деньгах, это компетенция Лэса Чиппингема. Когда мы с ним сегодня встретимся, тебе придется, Тедди, еще раз изложить свой план.
Блок субботних “Вечерних новостей” на две с половиной минуты, который подготовила Айрис Иверли, ошеломлял, шокировал и обладал колоссальным — на профессиональном жаргоне — видеоэффектом. В Уайт-Плейнзе Минь Ван Кань, как всегда, мастерски использовал камеру, Айрис, вернувшись на телестанцию Си-би-эй, вновь села за работу с монтажером Бобом Уотсоном, и у них получился маленький шедевр театра новостей.
Все началось с того, что Айрис и Партридж вместе пришли к Уотсону в крошечную монтажную студию. Втроем они просмотрели все отснятые материалы, Айрис кратко записывала содержание каждой кассеты. На одной из последних пленок было заснято прибытие агентов ФБР на место взрыва — сцена, которую непременно следовало включить в передачу. Когда старшего по чину спросили, не объявились ли похитители, он, обведя рукой вокруг, мрачно ответил: “Объявились, как видите”.
Когда они закончили просмотр, Айрис сказала:
— Я думаю, надо начать с груды горящих машин, показать пробоины в полу, а затем — как выносят убитых и раненых.
Партридж согласился, и в результате дальнейшего обсуждения они набросали общий сценарий. Затем здесь же, в монтажной студии, Партридж записал на пленку текст, на который будут наложены “картинки”. Наскоро отпечатанный сценарий начинался так: “Сегодня о беспощадную реальность разбились последние сомнения: похитителями семьи Слоуна являются самые настоящие террористы…”
В двух предыдущих передачах — в четверг и на следующий день, когда они вели программу вдвоем с Кроуфордом Слоуном, — Партридж выступал в роли ведущего, сегодня дело обстояло иначе. Поскольку субботние выпуски новостей Си-би-эй постоянно вела Тереза Той, очаровательная и популярная китаянка американского происхождения, Партридж будет выступать в своей обычной роли корреспондента. Тереза обсудила с Партриджем и Айрис общий сценарий их блока. И, убедившись, что имеет дело с высочайшими профессионалами, приняла мудрое решение не вмешиваться.
Записав на пленку текст, Партридж пошел заниматься другими делами. Айрис и Уотсон работали еще три часа, прежде чем сложнейший процесс монтажа был завершен — мало кто из телезрителей, которые видят конечный, уже отшлифованный результат, представляет себе, что это такое.
Как правило, инструментарием телемонтажера служат два аппарата — сложные модели видеомагнитофонов, оснащенные устройствами точного электронного управления. Перед ними и сидели сейчас Боб Уотсон и миниатюрная, волевая Айрис. Над видеомагнитофонами располагались присоединенные к ним телемониторы и усилители. По стенам — полки с кассетами, полученными от операторов, а также видеотека телестанции и ее филиалов.
Задача состояла в том, чтобы со множества кассет, просматриваемых по видеомагнитофону, находившемуся справа, переписать на главную кассету в видеомагнитофоне слева видео— и звуковые фрагменты различных сюжетов. Компоновка кадров на главной кассете — как правило, продолжительность кадра не превышает трех секунд — требует эстетического вкуса, компетентного отбора материала, бесконечного терпения и ловкости рук часовщика. Ведь именно основная кассета используется в эфирных выпусках.
Уотсон приступил к монтажу уже согласованных первых кадров — горящие машины и разрушенное здание. Со скоростью сортировщика писем он снял с полок кассеты, вставил одну из них в видеомагнитофон справа и, нажав на кнопку быстрой перемотки, нашел нужный эпизод. Что-то ему не понравилось — пленка отматывалась то вперед, то назад, — он останавливался на других кадрах, опять возвращался к первому.
— Нет, — сказал он, — где-то есть крупный план, снятый в другом ракурсе, он лучше. — Уотсон заменил кассету, просмотрел и забраковал вторую, потом выбрал третью и в конце концов нашел то, что искал. — Начинать надо с этого, потом вернуться к первому кадру и дать крупный план.
Айрис согласилась, и Уотсон переписал на основную кассету изображение и звук. Его не удовлетворили ни первый, ни второй варианты записи — он стер оба, и остался доволен третьим.
Через некоторое время Айрис попросила:
— Давай заново просмотрим кинокадр, где новенький, сияющий на солнце пикап “ниссан” рассекает живописную равнину.
— Идиллическая картинка, — проговорила Айрис. — А что, если начать с нее, а уже потом показать то, что осталось от пикапа похитителей после взрыва?
— Неплохо.
После нескольких проб Уотсон соединил оба кадра, добившись максимального контраста.
— Прекрасно! — прошептала Айрис.
— У тебя тоже котелок варит, девка. — Монтажер взял сигару и выпустил клуб дыма.
У обоих непрерывно рождались новые идеи: союз линейного выпускающего и монтажера принято называть дуэтом. Зачастую именно так оно и есть.
Однако процесс монтажа изобилует неограниченными возможностями для тенденциозной подачи материала и искажения действительности. Например, политического деятеля можно заставить смеяться при виде бездомных, в то время как на самом деле он плакал, смех же был вызван чем-то другим и записан раньше. Прием так называемого “скольжения звука” позволяет накладывать звук одного эпизода на другой, о чем знают только монтажер и выпускающий. Когда до этого доходит, то корреспондента, оказавшегося в этот момент в монтажной студии, просят выйти. О том, что затевается, корреспондент догадывается, но предпочитает оставаться в неведении.
Официально такого рода практика не одобряется, однако применяется сплошь и рядом на всех телестанциях.
Однажды Айрис спросила Боба Уотсона, убежденного социалиста, не проецируются ли его политические взгляды на его “продукцию”.
— Во время выборов, и то когда я уверен, что мне это ничем не грозит. Если выпускающий не возражает, можно без труда представить кого угодно в выгодном или невыгодном свете.
— Никогда не пытайся играть в такие игры со мной, — предупредила Айрис, — иначе нарвешься на неприятности.
Уотсон шутливо отдал честь.
Сейчас, продолжая работать над репортажем из Уайт-Плейнза, Айрис предложила:
— Давай попробуем дать ту перебивку. Уотсон сократил продолжительность некоторых кадров до трех секунд.
— Англичане в своих теленовостях предпочитают использовать пятисекундные кадры — при соответствующем звуковом сопровождении это создает настроение. Тебе известно, что англичане акцентируют внимание на ключевых сценах дольше, чем мы?
— Я об этом слышала.
— А у нас стоит переборщить с пятисекундными кадрами, как двадцати миллионам дураков становится скучно, и они переключают телевизоры на другую программу.
Во время пятисекундного перерыва на чашку кофе, когда Уотсон закурил новую сигару, Айрис спросила:
— Как получилось, что ты стал монтажером? Он усмехнулся:
— Если рассказать, не поверишь.
— А ты попробуй.
— Я жил в Майами и служил ночным уборщиком на местной телестанции. Один парень из Отдела новостей, работавший по ночам, заметил, что я проявляю любопытство, и показал мне, как пользоваться монтажной установкой — это было еще тогда, когда вместо кассет употреблялись катушки. С тех пор я старался как можно скорее закончить с мытьем полов. Часа в три-четыре утра я входил в монтажную студию и принимался склеивать вчерашние обрезки пленки, создавая собственные сюжеты. Через некоторое время я понял, что у меня неплохо получается.
— Вот, значит, оно что.
— Однажды в Майами — я все еще работал ночным уборщиком — вспыхнули расовые беспорядки. Дело было ночью.
Такое началось — негритянские районы, так называемый Свободный город, полыхали огнем. На телестанцию, где я работал, вызвали всех сотрудников, но некоторые не смогли добраться. Позарез нужен был монтажер, а его не было.
— И ты предложил свои услуги, — догадалась Айрис.
— Сначала никто не верил, что я справлюсь. Но положение было безвыходным. Мои материалы сразу пускались в эфир. Кое-какие из них послали на телестанцию. Их крутили весь следующий день. Я работал десять часов подряд. А потом режиссер меня уволил.
— Уволил?!
— С должности ночного уборщика. Сказал, что я валяю дурака и наплевательски отношусь к своим обязанностям. — Уотсон рассмеялся. — И тут же принял меня на должность монтажера. И пошло-поехало.
— Замечательная история. Когда-нибудь я опишу ее в своих мемуарах.
С момента возвращения из Уайт-Плейнза Партридж непрерывно мучительно думал над тем, что сказать в передаче. Будь это обычный репортаж, подвести итоги не составило бы труда. Однако в данном случае участником событий был Кроуфорд Слоун. Отдельные фразы, которые Партридж собирался произнести, могут больно ранить Кроуфа. А значит, их следует смягчить, немного разбавить, или все же как журналист он должен оставаться верным своему ремеслу и руководствоваться единственным критерием — объективностью?
В конце концов решение родилось само собой. Перед зданием Си-би-эй, пока съемочная группа томилась в ожидании, а вокруг собирались зеваки, Партридж набросал суть своего комментария, затем, несколько раз перечитав записи, произнес:
“Сегодняшнее событие в Уайт-Плейнзе, обернувшееся страшной трагедией для ни в чем не повинных жителей этого местечка, явилось страшной вестью и для моего друга и коллеги Кроуфорда Слоуна. Теперь нет уже и тени сомнения в том, что его жена, сынишка и отец находятся в руках опаснейших и безжалостных преступников, чьи имена и гражданство неизвестны. Зато известно одно: какие бы цели эти люди ни преследовали, они не остановятся ни перед чем ради их достижения.
Характер и сроки преступления в Уайт-Плейнзе вызывают вопрос, который многие сейчас себе задают: вывезены ли заложники из страны?
Гарри Партридж, телестанция Си-би-эй, Нью-Йорк”.
Глава 13
Тедди Купер ошибался. Похитители и их узники еще находились в Соединенных Штатах Америки. Однако через несколько часов — согласно плану — они уже покинут страну.
В субботу днем медельинская команда все еще сидела в своем логове в Хакенсаке — все они были предельно напряжены и взвинчены. Объяснялось это сообщением по радио и телевидению об утреннем событии в Уайт-Плейнзе.
Мигель злился и нервничал, редко отвечал на вопросы, время от времени срывался на грубую брань. Когда Карлос, самый сдержанный из пяти колумбийцев, с раздражением заметил, что начинять “ниссан” взрывчаткой было una idea imbecil[44], Мигель схватил нож, но сдержался.
Мигель и сам понимал, что мина-сюрприз, подложенная в пикап в Уайт-Плейнзе, была грубой ошибкой. Идея заключалась в том, чтобы уже после их отъезда сделать серьезное предупреждение: мол, с похитителями шутки плохи.
Мигель не сомневался, что пикап простоит незамеченным на стоянке в Уайт-Плейнзе пять-шесть дней, а то и дольше: ведь после похищения они сняли затемнение со стекол и поменяли номерные знаки штата Ныо-Джерси на нью-йоркские.
Но, как видно, он просчитался. Самое скверное заключалось в том, что раздавшийся утром взрыв со всеми вытекающими отсюда последствиями вновь приковал всеобщее внимание к похитителям семьи Слоуна, поднял на ноги полицию и взбудоражил общественность именно в тот момент, когда они собирались потихоньку улизнуть из страны.
Меньше всего огорчали Мигеля и компанию гибель людей и разрушения в Уайт-Плейнзе. При других обстоятельствах это бы их даже позабавило. А сейчас — взволновало, оттого что над ними сгущались тучи, и случившееся было вовсе некстати.
Заговорщики спрашивали друг друга: будут ли восстановлены полицейские кордоны на дорогах, которые, если верить газетам, уже начали постепенно снимать? Если да, то не поставят ли один-два заслона между конспиративной квартирой и аэропортом Тетерборо? А в самом аэропорту? Не начнет ли там дотошно придираться служба безопасности в связи с новым происшествием? Даже если четверым сопровождающим удастся благополучно вывезти заложников на частном самолете из Тетерборо, что их ждет во Флориде, в аэропорту Опа-Локка? Насколько опасно там появляться?
Никто не знал ответов на эти вопросы. Зато они знали наверняка, что не могут не уезжать: механизм по их отправке был запущен, и выбора не оставалось.
Другой — видимо, неизбежной — причиной напряжения было возраставшее с каждым днем раздражение, которое заговорщики вызывали друг у друга. Вот уже больше месяца они жили вместе, почти не общаясь ни с кем из внешнего мира, и мелкая неприязнь переросла в чувство, граничившее с ненавистью.
Особенно раздражала всех отвратительная привычка Рафаэля откашливаться и сплевывать где бы то ни было, даже за столом. Однажды во время еды Карлос до того возмутился, что обозвал Рафаэля “un bruto odioso”[45]; Рафаэль схватил Карлоса за плечи, припер его к стене и начал дубасить увесистыми кулаками. Только вмешательство Мигеля спасло Карлоса от увечий. Рафаэль, однако, так и не изменил своей привычки.
Антагонизм возник также между Луисом и Хулио. Неделю назад за игрой в карты Хулио обвинил Луиса в жульничестве. Завязалась драка, окончившаяся “вничью”, но на следующий день они едва разговаривали друг с другом, и у обоих были распухшие физиономии.
Дополнительным источником трений стала Сокорро. Хотя она и запретила себе заниматься любовными играми, накануне ночью она переспала с Карлосом. Они так развлекались, что вызвали зависть остальных мужчин и неистовую ревность Рафаэля, который обхаживал Сокорро, о чем и напомнил ей за завтраком. В присутствии остальных она ответила:
— Сначала избавься от своих тошнотворных привычек, если хочешь, чтобы я пустила тебя в постель.
Ситуация осложнялась и тем, что Мигеля самого сильно тянуло к Сокорро. Но он постоянно твердил себе, что, будучи главарем, не имеет права участвовать в состязании за нее.
Отпечаток, который наложила на него роль главаря, имел и другие проявления. По утрам, бреясь перед зеркалом, Мигель ясно видел, что утрачивает свою нарочито заурядную внешность. Он все меньше и меньше походил на неприметного клерка или мелкого администратора, что в былые времена служило ему естественной маскировкой. Возраст и груз ответственности брали свое — придавали ему вид опытного волевого командира, каковым он и был на самом деле.
Ну что ж, размышлял он, все командиры допускают просчеты, его просчет — Уайт-Плейнз. Поэтому, когда стрелки часов подошли к 19.40 и последние приготовления к отъезду были закончены, все — у каждого были на то свои причины — вздохнули с облегчением.
Хулио сядет за руль катафалка, Луис поведет фургон “Тихий похоронный приют”. Обе машины были уже с “грузом” и стояли наготове.
В катафалк поместили гроб, в котором глубоким сном спала Джессика. Гробы с Энгусом и Николасом, тоже пребывавшими в тяжелом забытьи, стояли в фургоне. Карлос положил на крышку каждого гроба гирлянду из белых хризантем и розовых гвоздик.
Каким-то непостижимым образом вид гробов, убранных цветами, умиротворил конспираторов, словно заученные роли, которые им предстояло исполнить, начали воплощаться в жизнь.
И только Баудельо не отходил от гробов, проверяя напоследок состояние “покойников” с помощью своей аппаратуры, — он был всецело поглощен своей задачей, так как сейчас был один из тех решающих моментов: все зависело от его профессионализма. Если в пути кто-то из заложников придет в сознание и попытается закричать, да еще во время инспекции, все пропало!
Малейшее подозрение, вызванное внешним видом гробов, могло привести к тому, что их потребуют вскрыть, и тогда весь план рухнет; подобная история произошла в Великобритании, в аэропорту Станстед в 1984 году. Тогда был похищен и усыплен наркотиками доктор Умару Дикко из Нигерии, его должны были переправить в Лагос в запечатанном упакованном ящике. Сотрудники аэропорта сообщили о сильном запахе медикаментов, и таможенная служба потребовала вскрытия ящика. Похищенный, находившийся без сознания, но живой, был обнаружен. Мигель и Баудельо знали об этом случае и не хотели его повторения.
Перед самым выездом в Тетерборо к мужчинам присоединилась Сокорро в черном полотняном платье и таком же жакете, отделанном тесьмой, — выглядела она чрезвычайно соблазнительно. Она была в черной шляпке, с золотыми серьгами в ушах и тонкой золотой цепочкой на шее. Из глаз ее струились слезы: по совету Баудельо она положила по зернышку перца под нижнее веко. Рафаэль было воспротивился, но Мигель приказал, и верзила подчинился, ощущение было не из приятных, но он быстро привык, и сейчас слезы ручьем текли из его глаз.
Рафаэль, Мигель и Баудельо были в темных костюмах, при галстуках — ни дать ни взять скорбящие мужи. Если придется отвечать на вопросы, то Рафаэль и Сокорро будут изображать брата и сестру колумбийки, которая погибла в автокатастрофе, сопровождавшейся пожаром, во время путешествия по США, — сейчас ее останки везут на родину для захоронения. А так как, согласно легенде, младший сын колумбийки тоже погиб, Рафаэль и Сокорро будут одновременно его безутешными дядей и тетей. Третий “покойник” — Энгус — будет неким дальним родственником, путешествовавшим вместе с матерью и сыном.
Баудельо будет играть роль члена семьи, взявшего на себя все хлопоты по похоронам, а Мигель — ее близкого друга.
Легенду подкрепляли тщательно подготовленные документы — фальшивые свидетельства о смерти, выписанные в штате Пенсильвания, где якобы произошла трагедия; черно-белые фотографии с места происшествия и даже газетные вырезки из “Филадельфия инквайрер”, на самом деле напечатанные в частной типографии. Среди документов были также новые паспорта Мигеля, Рафаэля, Сокорро и Баудельо и два запасных свидетельства о смерти, одно из которых они использовали для Энгуса. Комплект документов обошелся в двадцать тысяч долларов.
В легенде и в газетных фальшивках фигурировала одна очень важная деталь: все три трупа-де сильно обгорели и изуродованы до неузнаваемости. Едва ли у кого возникнет охота вскрывать гробы при вывозе из США: на это Мигель и рассчитывал.
Моторы катафалка и фургона заработали. Карлос сел за руль “плимута”, замыкавшего “траурное шествие”. Он поедет на расстоянии от первых двух машин, но на небольшом чтобы при необходимости можно было вмешаться. Все, кроме Баудельо, были вооружены.
Согласно плану, им предстояло сразу двинуться в аэропорт — весь путь должен занять десять, максимум пятнадцать минут. Мигель посмотрел на часы. Было 19.35.
— По машинам, — скомандовал он.
Перед отъездом он еще раз осмотрел дом и пристройки и был удовлетворен: никаких следов их пребывания не осталось. Правда, одно обстоятельство тревожило его. Место, где была яма, в которую они зарыли радиотелефоны и прочее оборудование, все-таки выделялось. Хулио и Луис как могли разровняли поверхность и завалили ее листьями, но все же было видно, что здесь что-то не так. Мигель успокоил себя тем, что это не имеет большого значения, тем более сейчас уже ничего не исправишь.
Смеркалось, справа от них догорал закат — они ехали к Тетерборо.
Луис первым увидел мигающие впереди огни полицейских машин. Он тихо выругался и затормозил. Мигель тоже заметил “мигалки” и, вытянув шею, попытался определить положение на шоссе. Сокорро сидела между двумя мужчинами.
Они были на 17-м шоссе, ведущем на юг; эстакада автострады Пассаик находилась на расстоянии мили позади них. Движение было оживленным. Между ними и полицейскими “мигалками” не было поворота направо, а из-за барьера по середине шоссе развернуться тоже нельзя. С Мигеля полил пот; взяв себя в руки, он приказал Луису ехать вперед.
И оглянулся, желая удостовериться, что фургон следует за ними.
“Плимут” Карлоса должен был находиться сзади, но его не было видно.
Теперь они рассмотрели, что поток машин по команде полицейских сужен до двух рядов. Между рядами высилась будка, похожая на ту, в каких собирают дорожную пошлину, и несколько полицейских беседовали с водителями, когда те останавливались. Справа тоже стояли полицейские машины с “мигалками”.
— Без паники, — сказал Мигель двум своим попутчикам. — Все разговоры буду вести я.
Они проползли еще минут десять, прежде чем им удалось разглядеть голову колонны. Но даже тогда нельзя было понять толком, что происходит: уже стемнело, а множество фар и “мигалок” искажали картину. Тем не менее бандиты заметили. что после обмена репликами между полицейскими и водителями некоторые легковые машины и грузовики отъезжали к обочине для более тщательного досмотра.
Мигель посмотрел на часы. Было почти 20.00. Они уже опаздывали к самолету.
Хотя Мигель и призывал других сохранять выдержку, сам он все больше и больше нервничал. Ведь до сих пор все шло как по маслу. Неужели это конец, неужели их схватят или они погибнут в перестрелке с полицией? Мигель предпочел бы умереть. Шансов выбраться из этой передряги, казалось, не было.
Он думал: “Может, все-таки попытаться прорваться — по крайней мере хоть устроим драку, или надо сидеть и ждать, отсчитывая минуты в надежде на чудо?”
— Эти сволочи нас ищут! — пробормотал Луис, достал “вальтер” и положил на сиденье рядом с собой.
— Спрячь! — прошипел Мигель.
Луис накрыл пистолет газетой.
Мигель чувствовал, как дрожит Сокорро. Он положил руку ей на плечо, и дрожь унялась. Он видел, что она не мигая смотрит перед собой — к ним приближался полицейский.
Казалось, что этот парень в униформе существовал сам по себе и не был связан с нарядом полицейских, действовавших в головной части колонны. Он шел мимо стоявших машин, заглядывал в окна, иногда останавливался, по-видимому, отвечая на вопросы. Когда офицера отделяло от них лишь несколько ярдов, Мигель решил взять инициативу в свои руки. Нажав на кнопку, он автоматически опустил оконное стекло.
— Офицер, — крикнул Мигель, — скажите на милость, что все это значит?
Полицейский, совсем юнец, подошел ближе. На именном значке было написано “Куайлз”.
— Проверка на алкоголь, сэр, в интересах общественной безопасности, — ответил он с натянутой улыбкой.
Мигель ему не поверил.
А полицейский тем временем, поняв, что перед ним катафалк, а в катафалке то, чему там положено быть, добавил:
— Надеюсь, вы не слишком крепко выпили на поминках. В этой глупой остроте, прозвучавшей так неуклюже, Мигель усмотрел шанс и ухватился за него. Пригвоздив полицейского Куайлза взглядом, он сухо промолвил:
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |