Перкинс вспоминает реакцию Рузвельта на последнее соображение: "Ну, — сказал он, — это та же старая песня, только под другим названием. Было бы нечестно завещать Конгрессу Соединенных Штатов 1980 года дефицит федерального бюджета. Нельзя этого делать. В 1980-м, как и в 1935-м, не стоит разорять государство".
С другой стороны, Рузвельт заявил Перкинс, что он не может откладывать принятие нового законодательства. "Оно жизненно необходимо, — говорил он. — Конгресс не выдержит давления "плана Таунсенда", если мы не предложим эффективной системы страхования по старости. Я также не смогу смотреть в глаза стране до тех пор, пока не обзаведусь реальным проектом, позволяющим старикам надеяться на постоянную помощь после выхода на пенсию"16.
С учетом замечаний Рузвельта окончательный вариант законопроекта предусматривал более объемный резервный фонд, обслуживающий меньшее количество работающих. В частности, из сферы пенсионного обеспечения были исключены фермеры и сельскохозяйственные рабочие. Тем временем известный поэт, недавно выбранный в Палату представителей от штата Калифорния, внес в Конгресс билль, подготовленный на основе "плана Таунсенда". В ходе голосования он был провален, хотя две сотни конгрессменов уклонились от участия в заседании. После этого сторонники Таунсенда атаковали предложения администрации как недостаточные. Консерваторы, напротив, обрушились на Рузвельта за его расточительность. Газета из Джексона, штат Миссисипи, к примеру, рассуждала: "Среднему жителю нашего штата трудно представить, как он будет раскошеливаться на пенсии здоровым и крепким нефам, просиживающим штаны в тенечке и содержащим на эти выплаты всю свою многочисленную родню, в то время как хлопковые плантации жаждут рабочих рук"17. Но атмосфере, подофеваемой доктором Таунсендом и его соратниками (включая Хью Лонга, только что избранного сенатором от соседнего с Миссисипи штата Луизиана), лишь немногие решились сказать "нет". Президентский билль был принят Палатой представителей 371 голосом против 33, а Сенатом — 76 голосами против 6.
Через четыре года, когда Совет по социальному обеспечению уже был создан, а опросы Гэллапа фиксировали 90-процентное одобрение учреждения пенсий по старости, в закон внесли поправки, сближающие предусмотренную им схему финансирования с первоначальными предложениями Перкинс. Теперь в пользу этого высказывались консервативные силы в Конфессе, которые хотели избежать передачи правительству офомных финансовых резервов. На сей раз Рузвельт не возражал. Он полагал, что система уже вполне устойчива и в будущем сможет позаботиться о себе.
Вскоре президента посетил Лютер Гулик, советник по вопросам менеджмента. Балтиморское бюро пенсионного обеспечения, заявил он, тратит деньги впустую. Происходит это по вине служащих
местных филиалов, которые выдают каждому гражданину карточку пенсионного страхования с пожизненным номером. Балтиморцы тратят уйму времени, заполняя "номерные" отчеты о всех полученных заработках. Этим делом регулярно занимаются тысячи людей; они пишут тысячи писем, получая тысячи ответов. Но подобное начинание едва ли стоит таких затрат. Ведь пенсии выплачиваются из общего фонда, а не из персональных доходов того или иного лица. Между тем на обработку подаваемых будущими пенсионерами отчетов ежегодно тратятся миллионы долларов — включая зарплату служащим, плату за помещения и оборудование, а также переписку с гражданами. Нужно относиться к деньгам более бережно; вся эта бухгалтерия не имеет никакого смысла — таков был вывод Гулика.
Рузвельт по-отечески разъяснил своему собеседнику: "Лютер, ваша логика абсолютно верна, наблюдения справедливы, но выводы ошибочны. И я объясню Вам — почему. Подобные отчеты отнюдь не бесполезны. Они предназначены не для того, чтобы определить, кому и сколько платить. Цель всей этой бухгалтерии в том, чтобы сукины дети с Капитолийского холма не смогли покончить с системой после моего ухода"'8.
Создавая систему пенсионного обеспечения престарелых, Рузвельт скрупулезно обращался к тому, что мы называем историей вопроса. Разумеется, он не мог читать или размышлять о более ранних прецедентах, поскольку таковых просто не было. Но он поручил Перкинс изучение соответствующего опыта, накопленного в Германии и в отдельных американских штатах (в частности в Висконсине), а также анализ текущих экономических дискуссий на данную тему. Свой собственный ум президент старался не обременять излишними деталями. Для Рузвельта на первом плане оставалась история как поток — та конфигурация живых событий, в силу которой проблема престарелых оказалась приоритетной именно сегодня, не раньше и не позже, и которая определит место этой проблемы в будущем.
Рузвельту не нужно было специально изучать эти тенденции — он соприкасался с ними в течение всей жизни. Одна из них отчетливо фиксировалась демографической и экономической статистикой. В силу улучшения питания и совершенствования медицинского обслуживания численность пожилых американцев начала расти. В середине XIX столетия лишь один американец из сорока доживал до 65 лет. К 30-м годам нынешнего века это соотношение составляло 1:15. Одновременно происходило превращение страны из аграрной в инду-
стриальную и урбанизированную. В силу этого все больше пожилых людей были вынуждены заниматься работой, требующей молодых мускулов, быстрых пальцев и зорких глаз. Это означало также, что многие старики не могли рассчитывать даже на помощь приютов и домов престарелых. Ошибочное представление, согласно которому американская экономика стала "взрослой" и уже не будет совершенствоваться далее, усиливало опасение Рузвельта, но главное состояло в том, что он видел проблему американских стариков в ее развитии на протяжении десятилетий. Поэтому президент был уверен, что беды усугубятся, если их игнорировать. Ему удалось убедить в этом свою легислатуру в Олбани, демонстрируя цифры, согласно которым в штате Нью-Йорк постоянно увеличивалось число престарелых, неспособных выжить на свои заработки или сбережения19.
Вторая тенденция была политической. Рузвельт наблюдал переход страны от консерватизма Гровера Кливленда и Вильяма Мак-кинли к прогрессизму Теодора Рузвельта и Вудро Вильсона, а потом, в 20-е годы, — попятное движение к консерватизму. Такие сдвиги имели место в Нью-Йорке и в других штатах, графствах, городах. Реформистские и контрреформистские настроения волнообразно сменяли друг друга. Острое ощущение подобных процессов оформляло стратегию Рузвельта; именно этим объясняются и его разговор с Гуликом, и удивительный исход (96 "против" и ни одного "за") состоявшегося много лет спустя памятного голосования, покончившего с рейга-новским наступлением на пенсионную программу. Рузвельту хотелось снабдить систему социального обеспечения каким-то якорем, независящим от переменчивости чувств и настроений. Он полагал, что такой опорой станет "страхование" — еще один пример проницательного "прочтения" истории. И действительно, к 1939 году выяснилось, что атрибуты новой системы — сам термин, номерные счета и т.п. — прижились достаточно прочно. Без изменений они оставались и во времена Рейгана. Возможно, рузвельтовская символика социального обеспечения не доживет до следующего столетия, но даже столь продолжительное существование будет для нее триумфом.
Когда мы ссылаемся на создание системы пенсионного обеспечения как на пример эффективного использования истории, нам вполне могут возразить: "А может быть, это всего лишь следствие изощренной политической техники?" Ответ однозначен: это не так. То была мудрая политика — вот в чем разница. Отчасти данное различие коренится в качественном использовании истории.
Давайте рассмотрим контраст между Рузвельтом и Джонсоном. В проведении через Конгресс нужного законодательства Джонсон преуспел больше, чем Рузвельт. На бумаге "великое общество" не только завершило "новый курс", но и обещало превзойти его. Но у Джонсона не было такого чувства истории. Вспомните его подход к вьетнамской проблеме. В 1965 году он не представлял себе ни прошлого, ни будущего начинающейся войны. Этот президент оценивал ее с одной позиции: исходя из "неопровержимой" (для него) аналогии с "потерей" Китая. Он почему-то надеялся, что на сей раз все будет иначе. Та же близорукость заставляла его создавать государственные программы, не обеспечивая их должным образом. Бесспорно, у него не было рузвельтовского понимания того, насколько трудно в Америке "запустить" какую-нибудь по-настоящему долгосрочную инициативу. По этой причине многие из затеянных им социальных программ закончились задолго до намечаемых сроков; некоторые не дожили даже до середины 80-х годов. Иные оказались настолько дорогостоящими, что даже сам Джонсон вынужден был от них отказаться, не говоря уже о его преемниках.
Реальные достижения Джонсона лишь подчеркивают нашу правоту. Наиболее примечательным успехом этого президента в законодательной сфере стали законы о гражданских и избирательных правах, предназначенные в основном для Юга. Вот здесь — в сфере межрасовых отношений — южанин Джонсон был куда более внимателен к историческому наследию, нежели любой из его предшественников, не исключая самого Линкольна. Показательна в этом смысле речь, произнесенная им в Новом Орлеане в ходе предвыборной кампании 1964 года перед 2500 избирателей, в основном белых. В своих мемуарах Джонсон вспоминает: "Я рассказал орлеанцам историю о сенаторе Джо Бейли, который вырос в штате Миссисипи и был избран в Палату представителей, а потом и в Сенат от штата Техас. Обсуждая с конгрессменом Сэмом Рэйберном экономические проблемы Юга, он упомянул о том великом будущем, которое ждет южные штаты, если они смогут развить свои ресурсы. "Если бы мне позволяло здоровье, Сэм, — сказал Джо Бейли господину Рэйберну, — я отправился бы в мой любимый штат Миссисипи и выступил бы там с демократической речью. У меня еще есть небольшой запас таких выступлений". Потом, взглянув на аудиторию, я повторил последнюю фразу сенатора по данному поводу: "Бедный штат Миссисипи, ведь за последние тридцать лет там не прозвучало ни одной демократической речи. Во время предвыборных кампаний они постоянно слышат одно и то же: "Ниггер, ниггер, ниггер"20.
Джонсон из личного опыта знал, что расовая проблема ужасна (причем таковой ее считают многие конгрессмены), что именно она блокирует социальный прогресс Юга, что расизм камнем висит на шее политиков и освобождение от худших его проявлений было бы воспринято местным сообществом с немалым облегчением. Он помнил времена, когда ку-клукс-клан был внушительной силой в политике его родного штата. Он размышлял о будущем, в котором белые и черные перестанут бояться друг друга и сообща начнут работать на общее благо. Подобно Рузвельту в истории с социальным страхованием, Джонсон видел, как добиться изменений и сделать их прочными: надо организовать федеральную регистрацию избирателей, составить объективные предвыборные списки и провести справедливые выборы (одинаково честные как для черных, так и для белых), а дальше все пойдет само собой. В этой сфере Джонсон умел всматриваться в прошлое и был весьма дальновиден в отношении будущего.
Основной вопрос для нас заключается вовсе не в том, как отделить друг от друга исторические и политические суждения. Можно ли научиться и тем, и другим — вот в чем проблема. Линдон Джонсон, говоря словами Дорис Керне, обращался к Рузвельту как к "своему патрону, назидательному примеру, последнему критерию, которым измеряются все президентские начинания"21. И все же Джонсон не научился думать по-рузвельтовски. Означает ли это, что ключевые составляющие подобного процесса являются "врожденными" и не могут быть изучены или имитированы?
По всей видимости, на этот вопрос надо ответить утвердительно. Ни один учебник или лекционный курс не может превратить рядового политика в Линдона Джонсона, а последнего — в Франклина Рузвельта. Но, как пояснялось в начале книги, мы стараемся использовать малейшую открывающуюся возможность. Если бы наши студенты были бейсболистами, мы отнюдь не ожидали бы от них превращения в Тэда Вильямса или Сэнди Куфакса; нас вполне устроило бы даже самое незначительное усовершенствование их навыков. И мы уверены, что любое мало-мальски последовательное и регулярное использование истории улучшит среднюю результативность игроков на политической арене.
Трудно дать четкий рецепт того, как добиться подобного результата. Одно дело — рассматривать усилия Рузвельта по внедрению пенсионного обеспечения в качестве примера, и совсем другое — предложить методику его применения другими людьми, находящимися в иных ситуациях и решающих иные проблемы. Более того,
любой пример полезен в лучшем случае частично; ведь Рузвельт искусно пользовался только той историей, которую достаточно хорошо знал сам. В области международной политики он не был столь виртуозен. В подтверждение можно сослаться на предпринятые им в 1933 году тщетные попытки превратить Соединенные Штаты в партнера Лиги наций de facto?2. А нам приходится писать в основном для тех политиков-практиков, которые не слишком хорошо знакомы с историей встающих перед ними вопросов. Это обусловлено особенностями американской политической системы и "встроенной" в нее модели карьерного роста, которая широко допускает к высшим государственным должностям людей со стороны. Наше "правительство чужаков", как говорит Хью Хекло, слабо по части институциональной памяти, причем это верно даже в отношении второстепенных уровней управления, находящихся гораздо ниже того, где орудуют описываемые этим автором "мятущиеся дервиши" — высокопоставленные политики23. История советской бригады, с которой началась эта глава — предупреждение довольно широкой сферы применения. Какие же "мини-методы" способны помочь в такого рода ситуациях?
Касательно истории вопроса ближайшим аналогом отделения Известного от Неясного и Предполагаемого, а также Сходств — от Различим является применение "правила Годдберга" с одновременным вычерчиванием "шкалы времени". И то, и другое следует делать постоянно, дабы быть готовым к четким ответам на "журналистские" вопросы. Сложно ли это? Отнюдь. Подобные вещи просты. Они хорошо сочетаются друг с другом. Сейчас мы все объясним.
"Правило Голдберга" не имеет отношения ни к бывшему члену Верховного Суда, ни к вдохновителю известного произведения Баха. Разумеется, карикатурист Руби Голдберг здесь также ни при чем. Речь идет об Аврааме Голдберге, ученом и джентльмене, которому к тому же довелось быть главным управляющим "Stop and Shop", сети бакалейных магазинов и универсамов по сниженным ценам в Новой Англии. Услышав как-то от одного из нас краткую проповедь о пользе изучения истории, он воскликнул: "Исключительно верно! Когда менеджер приходит ко мне, я не спрашиваю его: "В чем проблема?" Я говорю: "Расскажи-ка все с самого начала". Таким путем я выясняю, каково действительное затруднение".
Мы рекомендуем "правило Голдберга" всем и каждому. Выясняя, в чем предмет ваших затруднений, задайтесь вопросом: "А как это начиналось?" Подобный вопрос избавил бы Картера от неприятностей
с советской бригадой. Он пригодился бы Форду в ситуациях со "свиным" гриппом и делом "Маягуэс". Возможно, он повлиял бы даже на дебаты 1965 года о направлении американских солдат во Вьетнам. И хотя "правило Голдберга" помогает не всегда, вреда от него не будет в любом случае.
Упомянутая выше "шкала времени" представляет собой последовательный ряд дат. Изучая историю вопроса, стоит выписать на листке бумаги даты, ассоциируемые с интересующим нас событием. Поскольку деловые люди часто ленятся слишком глубоко забираться в прошлое, мы особо подчеркиваем: важно начать с самых ранних дат, имеющих отношение к проблеме. Давайте посмотрим, что произойдет, если мы не сделаем этого, занимаясь статистикой. В дебатах об инфляции индекс потребительских цен по десятилетию 1973—82 годов может использоваться для доказательства того, что нормальный уровень инфляции — 10—12 процентов. В таком случае 4 процента, типичные после 1982 года, выглядят аномалией. Но если начинать анализ с 1953 года, то верным окажется прямо противоположное. Включив в обзор цены за два столетия, мы убедимся, что любая инфляция в США выглядит отклонением от нормы, ибо уровень цен в Соединенных Штатах с 1780-х по 1930-е годы оставался более или менее стабильным. Но подобная интерпретация возможна лишь в том случае, если мы опираемся на максимально широкий ряд данных. То же самое касается любого другого вопроса.
Воспользовавшись "правилом Голдберга", нужно выяснить точную дату начала нашей истории. Когда именно все началось? Если ответа нет, обязательно отыщите его! Для журналистов вопрос "когда?" — традиционно первый. Подумайте, какую выгоду получили бы Картер, Бжезинский и Вэнс, если бы аналитики ЦРУ ожидали бы подобного вопроса и соответственно подготовились. Но они не ждали его и, понятное дело, оказались не готовы. Практика, увы, на их стороне.
Потом наступает черед других "журналистских" вопросов из традиционного списка: "когда?", "где?", "что?", "кто?", "как?", "почему?". Все "когда?" отмечаются на "шкале времени". Прочие вопросы упомянуты здесь не потому, что они требуют исчерпывающих ответов в каждом случае, но лишь по той причине, что они помогают заполнить нашу "шкалу". Они способствуют также прояснению самой сути стоящей перед нами проблемы. В своей совокупности эти вопросы и извлеченные с их помощью даты позволяют хотя бы отчасти застраховаться от того, что рассказчики и очевидцы не упустят, а слушатели подметят те фрагменты повествования, которые не ук-
ладываются в их политические предпочтения. Иными словами, наш вопросник позволяет продлить "шкалу времени" не только в прошлое, но и в будущее, приспособив ее как для исследования подоплеки вопроса, так и для планирования последующих шагов.
Разумеется, есть пределы (иногда весьма жесткие), накладываемые временем: слушатели не всегда располагают возможностью слушать, а очевидцы — представить необходимые детали. Однотипное применение нашего вопросника во всех возможных ситуациях может оказаться непродуктивным. Требуется определенная селекция. Но нас спрашивают: "По каким критериям отбирать?" Наилучший ответ отсылает к комбинации опыта со здравым смыслом, что подкрепляется двумя житейскими правилами, проявившимися в рузвельтовской эпопее с социальным страхованием.
Правила отбора таковы. Во-первых, начинайте с выявления тенденций — "сначала лес, а потом деревья". Во-вторых, попытайтесь сосредоточиться на тех "деревьях" — узловых точках истории, где политика (все равно какая — законодательная, бюрократическая, предвыборная или международная) оказала решающее воздействие на конечный результат. Почему на первом плане выступает политика, а не информация, технология, материальные ресурсы и тому подобное? Все дело в специфике политической ответственности: она затрагивает не только существо вопроса, но и саму должность, одновременно взывая и к временному, и к вечному. Для Рузвельта в 1935 году на карту было поставлено нечто большее, нежели законодательная победа сторонников Таунсенда: он мог потерять важнейшие составляющие своей предвыборной коалиции, дрейфуя либо "вправо" — к преподобному Кофлину, либо "влево" — к Хью Лонгу. Иными словами, он мог не справиться со своей работой, мог обнаружить свою несостоятельность и в итоге — потерять кресло, уступив власть "дурным" (по его мнению) людям. Применительно к иной ситуации один из нас отмечал: "Для человека, отождествляющего себя с общественным благом, нет ничего дороже собственной головы". Отсюда и наше предложение: выбирая нужные детали, останавливайтесь на тех, которые отмечены подобного рода неодолимыми мотивациями. Политика сама предложит вам ключ.
Иногда мелкие детали способны повлечь за собой серьезные последствия, и это обстоятельство лишний раз подчеркивает важность процедуры отбора. Примером может служить критическая ситуация конца 1962 года (ниже мы рассмотрим ее подробнее), поставившая англо-американские отношения на грань "замерзания". Причина
состояла в следующем: Роберт Макнамара, министр обороны в кабинете Кеннеди, просто не знал о том, что двумя годами ранее, когда Эйзенхауэр посулил британским вооруженным силам новую ракету класса "воздух — земля" ("Скайболт"), президент не настаивал на переподчинении английских бомбардировщиков командованию НАТО24. По крайней мере, именно так обстояло дело, когда новый министр вступил в должность. Позже, руководствуясь результатами не слишком удачных испытаний, Макнамара решил "заморозить" этот проект, оставив Лондон без ракет и намекнув, что взамен британцы могут рассчитывать на ракеты морского базирования, предназначенные для подчиненных альянсу субмарин. Министр считал, что предлагает выгодную сделку. Естественно, его поразили упреки Лондона в том, что США якобы пытаются нанести урон ядерному потенциалу Великобритании. Для английского правительства сам факт подобного выбора имел решающее политическое значение — ведь речь шла о символах национального суверенитета. С британской точки зрения получение ракет в обмен на переподчинение своих частей НАТО выглядело не столько честной сделкой, сколько проявлением субординации. И неважно, что нацеливание ракет всегда производилось сообща; для англичан этот момент имел лишь техническое значение. Теоретически они могли отобрать у НАТО все, что ранее добровольно туда передали; это касалось и совместного определения целей. Свобода выбора — вот в чем заключалась суть проблемы. Макнамара поставил ее под сомнение. В итоге получился громкий скандал. Вплоть до того момента, пока он не затребовал и детально не изучил заключенные Эйзенхауэром соглашения, министр не мог взять в толк, почему невинный обмен вызывает столь неистовую реакцию Лондона. Но, даже почувствовав разницу, он едва ли понял суть конфликта: ведь речь шла всего лишь о символах! Данный эпизод позволяет нам уточнить одно из вышеизложенных правил: принципиальные детали и частности — "деревья" — нужно искать не только в собственной политике, но и у соседей — по крайней мере, если вы не хотите с ними ссориться. Увы, такая рекомендация резко увеличивает число "деревьев", которые предстоит изучить. Кроме того, она еще более усиливает роль опыта и здравого смысла.
Политические особенности, наиболее значимые в подобных делах, следует искать в трансформациях узловых точек вопроса — в изменениях статусного, структурного, процедурного или бюджетного характера. Обычно они происходят в строго фиксированные и ограниченные моменты времени, заметные на выстраиваемой нами
"шкале". Временные отрезки, отмеченные такого рода изменениями, насыщены красноречивыми деталями, вполне оправдывающими "просеивание" истории вопроса на предмет их поиска. Специалисты, интересующиеся социальной политикой, зачастую объясняют предпринятый Рузвельтом в 1939 году поворот к пенсионной системе типа "pay as you go" — решительно отвергаемой тремя годами ранее, — невнимательностью, связанной с приближающейся европейской войной. Но мемуары Лютера Гулика, напротив, убедительно доказывают: президент, отнюдь не страдая рассеянностью, заранее предвидел грядущие проблемы с финансированием социального страхования. Он принял новации как раз по той самой причине, из-за которой раньше их отвергал, а именно: сами символы страхования, эти личные номерные счета, сработают не хуже долларов, накапливающихся в трастовом фонде — они не позволят конгрессменам урезать "его" программу после ухода президента с политической арены. На корректировку президентской позиции явно повлияло повсеместное принятие программы в первые четыре года ее существования. Данный факт помогает разобраться с историей социального обеспечения в нашей стране — тому же способствует и неизменность намерений Рузвельта, предмет высшей политики.
Итак, для верного определения "проблемы" — или, согласно нашему предпочтению, "заботы", — поворотные пункты "программного" (узлового) свойства, моменты, знаменующие наиболее существенные изменения такого рода, могут оказаться не менее важными, чем тенденции. В примере с ракетами "Скайболт" поворотным пунктом на "шкале времени", отражающей эволюцию британской ядерной стратегии после 1945 года, можно считать решение Эйзенхауэра о предоставлении такого оружия. Именно по этой причине автор следующей значительной новации, пытавшийся разрушить прежние договоренности, — Макнамара, — не ошибся бы, если бы поинтересовался деталями, включая политические обстоятельства, заставившие Лондон настаивать в первую очередь на получении ракет "Скайболт". И дело не только в том, что американское предложение, столь польстившее британцам, в принципе позволяло им применять атомное оружие по своему усмотрению. К примеру, министр обороны Томас Гейтс, предшественник Макнамары, которого нельзя было уличить в симпатиях к этим ракетам и который в 1960 году тоже желал британской переориентации на подводные лодки, был вынужден подчиниться исходному соглашению исключительно в силу высших интересов. Таковыми послужили, во-первых, база американских
подводных лодок в Шотландии, явное quid pro quo, и, во-вторых, англо-американская церемонность, демонстративное изъявление дружбы, волновавшие Эйзенхауэра и лично, и политически, а еще более беспокоившие англичан. До самого последнего момента Макнамара не владел деталями в отношении ни одной из сторон. На первом плане у него было дорогостоящее и недостаточно точное воздушное оружие, сравниваемое с относительно простыми, надежными, дешевыми ракетами универсального (как наземного, так и морского) базирования, запускаемыми в производство в соответствии с графиком, — довольно убедительный набор аргументов. По этой причине проблема американской стороны была сформулирована им как техническая и финансовая, в то время как британцы, опиравшиеся на всю историю вопроса, усматривали здесь прежде всего политические нюансы. Вот почему в декабре 1962 года в англо-американских отношениях возник кризис.
Чтобы собрать все факты, необходимые для эффективного раскрытия истории, мы иногда предлагаем рисовать "шкалу времени" и ставить "журналистские" вопросы в два этапа. В ходе первого следует сосредоточиться на вопросах типа "когда" и "где" применительно к экономике, демографии, законодательству, управлению, производству, популярной психологии, культуре и прочим подходящим сферам. На втором этапе основное внимание нужно уделить вопросам "как" и "почему" в отношении высокой политики и узловых изменений, пункт за пунктом. Задавайте "журналистские" вопросы снова и снова — таков наш совет; или же, по крайней мере, имейте их в виду, ибо нехватка времени не всегда позволяет воспользоваться этим советом. Углубление в детали дает возможность хотя бы грубо расставить некоторые приоритеты. И, как нам кажется, лучше грубо, нежели случайно.
Перечисленные "мини-методы" — "правило Голдберга" (выяснение того, как все началось), построение "шкалы времени" от самых истоков интересующих нас тенденций или событий, "журналистские вопросы" по поводу главных поворотных пунктов в развитии проблемы — способны, воздействуя друг на друга, прояснить стоящее перед нами затруднение. А вот вопрос о том, как с их помощью удается это делать, требует более глубокого обсуждения. Нам нужна подробная иллюстрация, к которой читатели смогли бы приложить свой здравый смысл. Вот чем предстоит сейчас заняться. В поисках примеров мы вновь обратимся к временам Картера, но не к печальному их завершению, а к довольно обнадеживающему началу. По
нашему мнению, один из эпизодов первых трех месяцев его президентства открывал перед администрацией возможность научиться работать с историей — уникальный опыт, потенциально столь же полезный, каким в ретроспективе (как говорят) Джону Кеннеди представлялся залив Свиней. То был стимул для размышлений, повод задаться вопросами, которые Картер и его советники не умели ставить ни в 1980-м, ни в 1977 году. Наш пример касается первых подходов администрации к советско-американским переговорам об ограничении стратегических вооружений. В следующей главе мы увидим, что было сделано и что можно было сделать, воспользуйся наши герои "правилом Голдберга".
Глава седьмая
Отыскивая в истории то, что нужно
В конце марта 1977 года, когда миновали две трети "стадией" новой администрации, Джимми Картер направил государственного секретаря Сайруса Вэнса в Москву. Последний представил советскому лидеру Леониду Брежневу план масштабных сокращений стратегических ядерных вооружений обеих стран, затрагивающий межконтинентальные и иные ядерные ракеты, а также стратегические бомбардировщики. Вэнс заявил тогда, что если русские не готовы идти столь далеко, можно подписать временный документ на условиях, согласованных Брежневым и президентом Фордом на встрече во Владивостоке в 1974 году. Единственным пожеланием в таком случае станет немедленная разработка более объемлющего договора1.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |