Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Библиотека Московской школы политических исследований 12 страница



Но Брежнев даже не выслушал американца. В краткой и про­хладной речи советский министр иностранных дел Андрей Громыко назвал американские предложения абсолютно неприемлемыми. Пе­ред началом визита Лесли Гэлб, один из сотрудников Вэнса, предска­зывал подобный исход. Он предложил своему боссу поспорить на доллар, что русские отвергнут инициативу, даже не выставив альтер­нативных предложений. Гэлб выиграл. В то время, когда разочарован­ный Вэнс летел домой, Громыко созвал иностранных журналистов. В первой за двадцать лет пресс-конференции такого рода он обвинил американское правительство в "дешевых и лукавых трюках". Меж­ду тем помощник президента по вопросам национальной безопасно­сти Збигнев Бжезинский провел в Белом доме свою пресс-конферен­цию, на которой высказал возмущение используемыми Громыко формулировками и отстаивал актуальность американских предло­жений.

На первых порах американские средства массовой информации охарактеризовали эти события как начало новой "холодной войны". Позже, подводя итог "ста дней", они усматривали в этом лишь замед­ление переговорного процесса. "Newsweek" процитировал тогда не­названного чиновника администрации: "Хотя мы вернулись и не на стартовую отметку, но уж никак не дальше Вермонт-авеню"2.

Впоследствии и участники, и историки видели в московской мис­сии Вэнса неудачное стечение обстоятельств или, возможно, нечто вроде несчастного случая. Сожаление высказывали все — Картер, сам Вэнс, Бжезинский. Строуб Тэлботт, профессионально изучавший инициативы Картера в области разоружения, возлагает на "злополуч­ную" поездку Вэнса вину за то, что Картеру так и не удалось подпи­сать новый договор ОСВ. По мнению этого автора, миссия не толь­ко отодвинула начало переговоров, но и задала нереалистичные критерии переговорного процесса.

Можно ли было избежать подобного результата, используя иные процедурные подходы? По нашему мнению, да. Мы считаем, что неотъемлемой частью аппаратной работы должно стать описанное вы­ше "правило Голдберга": сначала следует выяснить истоки проблемы, а потом нарисовать "шкалу времени", отражающую эволюцию во­проса с самого начала. При этом в отношении ключевых моментов истории необходимо ответить на типичные "журналистские" вопро­сы типа "кто?", "как?" и "почему?". Нам кажется, рутинное приме­нение этой технологии в картеровском Белом доме смогло бы предо­стеречь президента от командирования Вэнса с миссией, обреченной на неудачу.



Попробуем обосновать такую точку зрения. Прежде всего, мно­гие действующие лица реально обладали знаниями по различным ас­пектам рассматриваемой здесь проблемы. Занимая в 60-е годы ответ­ственные посты в Пентагоне, Вэнс наблюдал начало переговоров Джонсона с русскими, завершившихся в 1972 году, уже при Никсо­не, подписанием соглашения ОСВ-1. Пол Уорнке, возглавлявший при Картере Агентство по разоружению и контролю за вооружениями, также работал в этот период в министерстве обороны. То же самое ка­сается Гэлба3. Сказанное верно и в отношении тогдашнего минист­ра обороны Гарольда Брауна, который в качестве видного физика-ад­министратора участвовал в переговорах по ОСВ при Никсоне и Форде. Главным помощником Брауна по вопросам стратегических во­оружений был Уолтер Слокомб, блестящий молодой адвокат из Ва­шингтона, ранее работавший в аппарате Совета национальной без-

опасности и занимавшийся той же проблемой под началом Генри Киссинджера. Бжезинский, несмотря на отсутствие подобного опы­та, в 60-е годы принимал участие в работе отдела политического пла­нирования государственного департамента, а также писал о Советском Союзе в течение четверти века. Среди прочих в его аппарате труди­лись Вильям Хайлэнд — профессиональный разведчик, один из экс­пертов Киссинджера по советским делам, и Роджер Моландер, фи­зик-атомщик, курировавший переговоры по ОСВ из Пентагона. Множество других специалистов работало в различных министерст­вах и разведывательных органах.

В кругу тех, кто готовил миссию Вэнса, не ощущалось недостат­ка сообразительности или знаний; по крайней мере, на аппаратном уровне какой-нибудь новичок всегда мог навести у "старожилов" необходимые справки. "У многих еще молоко на губах не обсохло, и Хайлэнд с Моландером потратили немало времени, пытаясь по­знакомить нас с реальностью", — рассказывал Тэлботту один из "мо­лодых". Кроме того, по распоряжению Бжезинского Моландер под­готовил для основных советников Картера исторический очерк переговоров по ОСВ. Хотя этот документ по-прежнему засекречен, у нас есть все основания полагать, что это было основательное иссле­дование — всеобъемлющее, насыщенное фактами и объективное. Таким образом, администрация Картера не испытывала дефицита информации об имеющих отношение к делу фактах. Умением анали­зировать она также располагала. Чего ей не хватало, на наш взгляд, так это способности рассматривать проблему в исторической перспек­тиве или, на худой конец, стимулировать соответствующие аппарат­ные процедуры. Потерянной оказалась хроника гонки вооружений, которой, собственно, и были посвящены переговоры. Вскоре мы подойдем к этому вплотную. Но сначала несколько слов о том, каким образом новая администрация "дошла до жизни такой".

В интересующей нас политической области, как и в большинст­ве прочих, историческое видение самого Картера оказывалось весь­ма ограниченным. В ранние годы своей карьеры, будучи кадровым морским офицером, он был отобран для прохождения службы на только появившихся тогда атомных подводных лодках. Следователь­но, о ядерной технологии президент знал намного больше своих со­ветников, за исключением, пожалуй, Брауна. Но вот в главных про­блемах дипломатии и политики Картер был не слишком искушен. Ведь эти материи имели мало общего с управлением субмариной или выращиванием земляных орехов, занимавшим Картера после

увольнения из ВМС в 1953 году; то же можно сказать и о внутрипо­литических интригах штата Джорджия, приковывавших его внима­ние до 1974 года, когда, закончив губернаторский срок, он ринулся в борьбу за Белый дом. В то время ядерное оружие почти не интере­совало избирателей. Предполагалось, что Роберт Макнамара надеж­но углубил "ракетную пропасть", а Никсон и Киссинджер с помощью политики разрядки почти покончили с холодной войной. Так о чем же было беспокоиться?

Но пока Картер добивался симпатий электората, ядерные пробле­мы вновь вышли на первый план. Договор об ограничении стратеги­ческих вооружений 1972 года на пять лет "заморозил" наращивание советских и американских межконтинентальных ракет, базирую­щихся как на подводных лодках, так и на земле. Никсон и Киссин­джер согласились на это, хотя в количественном смысле лидерство Со­ветского Союза составляло более 40 процентов — 2400 против 1700. Они надеялись, что преимущество будет погашено за счет превосход­ства Соединенных Штатов в тяжелых бомбардировщиках, не затро­нутых договором ОСВ, ракет меньшего радиуса и бомбардировщиков, размещенных в Европе и других частях земного шара, а также техно­логического опережения. Кроме того, на вооружении американской армии вскоре должны были появиться ракеты с разделяющимися головными частями индивидуального наведения. Каждая такая раке­та могла нести несколько боеголовок и поражать ими несколько це­лей одновременно. (Благодаря последнему новшеству Картер унасле­довал стратегический потенциал, который, несмотря на достигнутые договоренности, насчитывал в два раза больше боеголовок, чем в 1972 году.)

Отчасти беспокойство общества объяснялось наращиванием не только межконтинентального, но и "тактического" оружия мень­шего радиуса действия. Любой американец мог лишиться сна, размы­шляя о 50 тысячах атомных и водородных бомб, рассеянных по все­му миру, и о том, что половина из них принадлежит Советам. Тревога росла по мере получения информации о том, что русские также ос­воили технологию разделяющихся боеголовок и приступили к обнов­лению своего арсенала еще более гигантскими ракетами. Основой американских ядерных сил наземного базирования была ракета "Ми-нитмен", имевшая 60 футов в длину и 6 — в диаметре. Что же каса­ется новых советских ракет, то их показатели составляли соответст­венно 100 и 10 футов. Интересовавшиеся подобными вещами отмечали, что из-за столь гигантских размеров русские значительно

увеличили тоннаж ядерных боеприпасов, поднимаемых в воздух и об­рушиваемых на противника. Повторяя аргументы, использованные Полом Нитце в отношении кубинских ракет в 1962 году, эти люди вы­сказывали опасения, что русские могут уверовать в свою способ­ность угрожать Соединенным Штатам нанесением первого удара, подобного атаке на Пёрл-Харбор.

В качестве ответного шага Пентагон предложил разработку более крупной и точной американской ракеты, условно названной MX (mis­sile-experimental—экспериментальная ракета). Для того, чтобы русские не рассчитывали поразить их внезапным ударом, MX предлагалось ба­зировать в десятимильных подземных тоннелях, периодически пере­мещая с места на место. По предварительным подсчетам, расходы должны были составить 10 миллиардов долларов за ракету и 20 мил­лиардов — за тоннель. В проекте находились также новый стратеги­ческий бомбардировщик В-1 стоимостью 90 миллионов долларов за штуку и подводная лодка "Трайдент", примерно по миллиарду каж­дая, способная нести сверхточные ракеты большей дальности4.

Пытаясь избежать огромных затрат на новые системы оружия, Никсон и Форд добивались дополнительных соглашений об ограни­чении стратегических вооружений, развивающих положения догово­ра ОСВ-1. Но их серьезно ограничивали законодатели. Возглавляе­мые демократом Генри М. Джексоном от штата Вашингтон сенаторы, обеспокоенные невыгодным для США перевесом в количестве ракет (2400 к 1700), приняли резолюцию, требующую при подписании лю­бого последующего соглашения соблюдать численный паритет. Во Владивостоке Форд дал предварительное согласие на то, что каждая из сторон ограничит себя 2400 "стратегическими средствами достав­ки", причем ракеты с разделяющимися боеголовками могли составить лишь половину. На сей раз предстояло брать в расчет бомбардиров­щики американской дальней авиации, хотя самолеты и ракеты мень­шего радиуса действия по-прежнему не учитывались. Нерешенными оставались вопросы о новых советских бомбардировщиках типа " Бэкфайер", а также об американских беспилотных ракетах (так на­зываемых "крылатых ракетах"). Кое-кто из американцев полагал, что "Бэкфайер" имеет достаточную дальность полета для того, что­бы быть учтенным в общем советском балансе. Русские возражали. Они, в свою очередь, настаивали на том, что в расчет надо принимать американские "крылатые ракеты", если те превышают определенную дальность полета. Посетив Москву в 1976 году, Киссинджер пошел на некоторые уступки в вопросе о "крылатых ракетах". Джексон и дру-

гие сенаторы заявили, что он нарушил принцип паритета. Столкнув­шись с сопротивлением не только демократов, но и правых респуб­ликанцев во главе с Рейганом, Форд решил перенести подписание лю­бого соглашения на 1977 год. Тем самым вопрос был передан Картеру.

Во время обсуждения киссинджеровского компромисса 1976 го­да по меньшей мере один журналист отметил сходство позиций Кар­тера и Джексона5. Позже, в ходе предвыборной кампании, когда Джексон отказался от борьбы за выдвижение кандидатом в прези­денты, Картер подкорректировал свою точку зрения. Он призвал ак­тивизировать усилия по контролю за ядерными вооружениями и по­обещал в случае избрания сократить оборонный бюджет на 5—8 миллиардов долларов, пустив эти деньги на социальные нужды. Став президентом, он не отказался от подобных взглядов. Встречаясь в пе­реходный период с начальниками штабов, Картер не только поста­вил под сомнение необходимость наличия у Соединенных Штатов 2400 ракет и бомбардировщиков, но и поразил генералов вопросом о том, не хватит ли всего двухсот. В инаугурационной речи он выра­зил надежду, что "ядерное оружие будет полностью изгнано с лица зем­ли". Вскоре после этого, по словам Тэлботта, он с полной серьезно­стью заявил своему персоналу, что достижение этой цели составляет его "излюбленную надежду". Сотрудники администрации не сомне­вались: подобное заявление вполне соответствовало президентским убеждениям.

Картер распорядился начать подготовку предложений о значитель­ных сокращениях стратегических ядерных арсеналов. Вероятно, имея в виду упомянутую выше аналогию "ста дней", он задал себе доволь­но жесткие сроки. Еще в начале декабря, за семь недель до вступле­ния в должность, он заявил репортерам, что предстоящей весной собирается направить Вэнса в Москву. Он пояснил, что до этого вре­мени визит едва ли целесообразен, поскольку "потребуется несколь­ко недель для ревизии прежних переговоров по ОСВ и решения не­которых бюрократических вопросов"6. Встречаясь после инаугурации с советским послом Анатолием Добрыниным, Картер высказал на­дежду на серьезное сокращение советских и американских арсеналов и в качестве первого шага выразил готовность поддержать предложен­ное Фордом во Владивостоке соглашение по схеме "2400 — 2400". Все сказанное послу президент слово в слово повторил прессе. Вскоре в ходе одного из официальных завтраков Картер познакомился с аргу­ментами сенатора Джексона, оспаривающего владивостокские ини­циативы: численность ракет слишком велика, советские бомбарди-

ровщики типа "Бэкфайер" также должны учитываться, количество больших ракет должно быть ограничено, причем на низком уровне. Позже помощник сенатора Ричард Перл направил президенту спе­циальный меморандум, конкретизирующий эту позицию.

В течение февраля и марта сотрудники Объединенного комитета начальников штабов, государственного департамента, министерства обороны и других ведомств разрабатывали условия предстоящих пе­реговоров. В Пентагоне Уолтер Слокомб представил три варианта позиций, основанных на различных подходах к переговорному про­цессу. Первый, условно названный "Владивосток-плюс", должен был распространить ограничения как на новые советские бомбарди­ровщики, так и на некоторые разновидности американских "крыла-тыхракет". Второй вариант — "Владивосток-ноль" — исключал бом­бардировщики, но сохранял уступки, сделанные Киссинджером в Москве. Наконец, третий подход, именуемый "Владивосток-минус", ограничивал только баллистические ракеты и тяжелые бомбарди­ровщики, оставляя "Бэкфайер" и "крылатые ракеты" на будущее.

Между тем, Картер в ходе каждого своего выступления подчерки­вал приверженность решительным сокращениям вооружений. Отча­сти по предложению Бжезинского он взялся за личные послания Брежневу. Первое из них вышло довольно расплывчатым. Но второе оказалось значительно конкретнее. Президент отмечал в своем днев­нике, что это письмо выглядело гораздо более содержательным. "Очень важно, — писал он, — чтобы Брежнев понял: мое желание до­биться сокращения ядерных арсеналов является предельно искрен­ним. Если он хочет сотрудничать, мы многое успеем сделать за эти че­тыре года". Но полученный ответ не вдохновлял — Картер назвал его "леденящим". Брежнев настаивал на исходном владивостокском ва­рианте плюс киссинджеровские уступки Москве — и не желал слы­шать ни о чем другом7.

Тем временем Джексон с Капитолийского холма объявил миру, что у него есть претензии к новой администрации. Сенатор выступил про­тив утверждения Уорнке на пост главы Агентства по контролю за вооружениями на том основании, что последний недооценивает со­ветскую угрозу. В атаке его поддержали и другие демократы. И хотя назначение состоялось, итоги решающего голосования — 50 "за" и 48 "против" — заставляли задуматься о перспективах ратификации любого соглашения, не поддержанного Джексоном.

Опираясь на джексоновскую критику условий Владивостока, кар-теровское намерение сократить ядерные арсеналы и собственное

желание чего-то нового и "свежего", Бжезинский подготовил для президента набор предложений, выходящих за рамки вариантов Сло-комба. Теперь вместо трех позиций рассматривались четыре. Первая заключалась в том, чтобы вообще ничего не предпринимать, а подо­ждать и посмотреть, что предложат русские. Согласно второй, следо­вало добиваться предварительного соглашения на владивостокских условиях, возможно, отодвинув бомбардировщики и "крылатые ра­кеты" на "потом". Третья предполагала скромные сокращения: что-нибудь типа "2000 - 2000" вместо "2400 - 2400". Наконец, в соот­ветствии с четвертой сокращению подвергалось около четверти стратегических сил каждой из сторон. По предложению Гарольда Брауна "умеренный" и "глубокий" варианты сопровождались усло­вием, согласно которому обе стороны воздерживались от дальнейшей разработки ракет, превосходящих по своим параметрам американские "Минитмены", а также ограничениями на испытания, затрудняв­шими дальнейшую работу над любыми новыми ракетами максималь­ной дальности8.

В середине марта в ходе неформальной субботней встречи прези­дент, облаченный в голубые джинсы и фланелевую рубашку, обсуж­дал все эти варианты со своими главными советниками. Бжезин­ский заметил, что русские желают ратификации владивостокских договоренностей, поскольку это продемонстрирует преемственность в американской политике. По его собственным воспоминаниям, он поддержал именно эту линию. Другие же поняли Бжезинского так, будто тот настаивал на значительных сокращениях. Как бы то ни было, Картер заявил о нежелании придерживаться "рамок Владиво­стока". За исключением Уорнке, отметившего, что излишне амбици­озные предложения, не будучи реализованными, сделают админист­рацию уязвимой для критики, никто более не задавался вопросом о цене успеха или возможных последствиях провала.

Вэнс и Уорнке позже направили Картеру служебную записку, в ко­торой предлагали еще раз продумать вариант, значительно превосхо­дящий рубежи владивостокского соглашения; при этом, однако, оба подчеркивали свою лояльность и готовность выполнить любые пре­зидентские указания. Вэнс пишет в мемуарах: "Я знал, что идея пре­зидента не была случайной. Я не был согласен с принятым решени­ем, но намеревался следовать ему до конца....Ведь пока не попробуешь — не узнаешь". Оба, однако, выражали свои сомнения настолько тактично, что Бжезинский, прочитав их бумагу, до сих пор считает, что они настаивали на самых радикальных сокращениях'.

Если верить Бжезинскому, президент не принимал окончательно­го решения вплоть до получения меморандума Вэнса — Уорнке. Кар­тер любил просматривать предложения в письменной форме, чтобы можно было по ходу изучения аннотировать документ, который по­том пускался в дело с его резолюцией. Бжезинский подготовил такую бумагу лишь после субботней встречи, а Картер сделал выбор толь­ко неделю спустя, после еще одних субботних "посиделок". Тем вре­менем пришло письмо от Брежнева; Картеру оно показалось обнаде­живающе "конструктивным". Поэтому он не просто подтвердил свою склонность к кардинальным сокращениям, но и установил ци­фры ниже тех, о которых говорил ранее. По мнению Вэнса, к тому мо­менту президент уже принял твердое решение. Государственному се­кретарю тогда казалось, что попытки отвратить президента от сделанного выбора не дали бы результатов. Вместе с тем, он попро­сил у Картера разрешения отойти на более скромные рубежи, если рус­ские будут упорствовать; президент согласился.

Именно на последней субботней встрече были выработаны злосча­стные инструкции, которые Вэнс повез в Москву. Его обязали настаи­вать на радикальных сокращениях. Если это окажется неприемле­мым, ему надлежало намекнуть русским, что в качестве временной меры Соединенные Штаты готовы принять первоначальную форму­лу Владивостока (но без учета уступок Киссинджера): тем самым "Бэкфайеры" и "крылатые ракеты" будут отложены на будущее. На­конец, на дне своего портфеля Вэнс хранил предложение о скромных сокращениях — вероятно, по схеме "2200 — 2200". Картер хотел, что­бы последний вариант был пущен в ход только в самом крайнем слу­чае. Президент и Бжезинский настаивали на том, чтобы даже Уорн­ке, Гэлб или Слокомб не знали о санкционировании подобного шага1".

Хотя свидетельств и воспоминаний более чем достаточно, многое в решении Картера остается неясным. Непонятно, к примеру, до ка­кой степени он надеялся на успех Вэнса. Нижеследующий пассаж из дневника Бжезинского наводит на мысль, что президент рассчиты­вал именно на ту реакцию Брежнева и Громыко, которую получил в итоге. Бжезинский пишет: "Мы поручили Вэнсу выдвинуть два пред­ложения [радикальные сокращения и "Владивосток-минус"] и при­держиваться их — по моему мнению, это крайне важно. Мы также подчеркивали, что Советы, скорее всего, отвергнут наши идеи, но государственный секретарь при этом должен держаться твердо"". С другой стороны, президент предпринимал серьезные усилия, пы­таясь заручиться поддержкой радикальных сокращений со стороны

начальников штабов и Джексона. Несмотря на эйфорию переходно­го периода, он не мог не догадываться, что военные или Джексон со­гласятся на значительные сокращения американских стратегических сил только в случае серьезной компенсации в других статьях оборон­ного бюджета. И если действительно предполагалось, что Вэнс вер­нется из СССР с пустыми руками, то элементарный здравый смысл должен был подсказать президенту: "Подожди".

Еще более неясно, как Картер и его аппарат представляли себе ход переговоров, которые предстояло вести Вэнсу. Казалось, президент избрал тактику "торговли до последнего", причем результат был вполне предсказуем: русские, а вместе с ними и весь мир, должны бы­ли изумиться, увидев, как государственный секретарь отходит от ба­зовых американских позиций. Вопреки обыкновению, до самого по­следнего момента никто не сказал Добрынину, что американская делегация везет в Москву какое-то предложение. Находясь в Европе, Гэлб авторитетно заверял союзников по НАТО, что США добивают­ся лишь слегка модифицированной версии владивостокского согла­шения. Союзники — и сам Гэлб — не узнали правды вплоть до оста­новки Вэнса в Брюсселе по пути в Москву. Но в то же самое время президент публично говорил об инструкциях, данных Вэнсу. Высту­пая в ООН, Картер сказал, что Соединенные Штаты будут добивать­ся "глубокого сокращения стратегических арсеналов обеих сторон" и, если это окажется недостижимым немедленно, "пойдут на ограни­ченное соглашение, основанное на тех элементах владивостокских до­говоренностей, по поводу которых удастся обеспечить консенсус". Позже он заявлял прессе: "Мы нисколько не отступаем от Владивос­тока", но согласованные там количественные пороги слишком вели­ки, и поэтому Вэнс "доставит в Советский Союз новые инициативы". Вслух высказав то, о чем Вэнсу запретили говорить даже шепотом, президент добавил: "Если нас ждет разочарование, — а такое возмож­но, — наша позиция будет модифицирована".

От начала и до конца миссия Вэнса представляется нам примером бестолкового планирования и столь же бестолкового исполнения. Ее нельзя сравнивать с заливом Свиней 1961 года лишь потому, что тог­да одни люди погибли, а другие оказались за решеткой. Миссия Вэн­са убила только надежды. Но с точки зрения исследования патоло­гий оба эпизода вполне можно поставить в один ряд.

Практически на каждом этапе нашей истории любой из описан­ных выше "мини-методов" можно было применить вполне продуктив­но. Особенно полезными здесь могли бы стать те, которые нацелены

на историю вопроса, хотя первым шагом все равно должна быть оп­ределенная сортировка Известного, Неясного и Предполагаемого. В про­тивном случае поиск подходящего исторического опыта приходится сравнивать с беспорядочным и бессистемным чтением: в лучшем слу­чае — пустая трата времени, в худшем — усиление предубеждений. К примеру, Картер и его сотрудники могли обратиться к истории кон­троля за вооружениями в широком смысле слова. В таком случае их, возможно, вдохновили бы масштабные инициативы, выдвинутые го­сударственным секретарем Эвансом Хьюзом в 1921 году: он предла­гал сократить американский военно-морской флот на две трети, ес­ли прочие морские державы поступят точно так же. Результатом стало заключение вашингтонских военно-морских договоров и прекраще­ние дорогостоящей гонки вооружений на море. С другой стороны, ес­ли бы Картер и его помощники ограничили проблему только совет­ско-американскими отношениями, прецедентом для них послужила бы встреча Кеннеди и Хрущева в 1961 году в Вене — предупреждаю­щая, что чрезмерное рвение со стороны неопытного президента спо­собно подтолкнуть русских не только к грубостям, но и к большему ри­ску12. В действительности, по нашему мнению, ни один из прецедентов не оказал бы большой пользы в вопросах, волновавших тогда Карте­ра; чтобы понять это, достаточно было минимальных усилий.

Проанализируем стоящие на тот момент проблемы с помощью Из­вестного, Неясного и Предполагаемого, упоминавшихся в аппаратных бумагах и дебатах. Принципиальные пункты Известного включали ОСВ-1, Владивосток, предвыборные обещания Картера, финансовые запросы Пентагона на разработку ракет MX и других дорогостоя­щих систем вооружений и сравнительные показатели двух арсена­лов — число ракет, боеголовок и т.п. (Эти цифры проходят под руб­рикой Известное, несмотря на то, что данные по советским арсеналам основывались на американских подсчетах — СССР просто не отри­цал их; сами Советы никогда не обнародовали собственную ядерную статистику.) В Неясное следовало записать вероятное распределение голосов в ходе сенатского голосования по новому договору ОСВ и пла­ны русских по обновлению стратегических сил.

В рубрике Предполагаемое сотрудники Картера могли бы перечис­лить следующее:

Если новое соглашение не будет заключено, Соединенным Шта­там придется разрабатывать новые системы вооружений — MX и тому подобное.

При таком развитии событий президенту не удастся сдержать предвыборное обещание о сокращении американских оборон­ных расходов.

В отсутствие договора Советы укрепят свои стратегические силы и выведут гонку ядерных вооружений на новый виток. Русские заинтересованы в ОСВ и разрядке. (После того, как Кар­тер впервые упомянул ОСВ на пресс-конференции, "Newsweek" отметил, что в этом деле можно ожидать быстрого прогресса, по­скольку "сотрудники Белого дома, включая советника по вопро­сам национальной безопасности Збигнева Бжезинского, уверены, что кремлевские лидеры страстно желают вовлечь новую админи­страцию в процесс разрядки"; а когда Вэнс улетел в Москву, Кар­тер сообщил прессе, что, согласно его данным, Брежнев "весьма заинтересован в значительном прогрессе в деле сокращения во­оружений".")

Выделение Известного, Неясного и Предполагаемого высвечивает две главные проблемы. Первая касается тогдашнего состояния и перспектив наращивания советских стратегических ядерных сил; вторая — возможного (и нежелательного) увеличения американских арсеналов. Несмотря на всю очевидность обеих проблем, они не бы­ли сформулированы, насколько нам известно, в каких-либо бумагах, подготавливаемых или циркулировавших в президентском окруже­нии. Учитывая официальные обязанности Картера, а также его при­верженность предвыборным обещаниям, обе проблемы напрямую за­трагивали самого президента и заслуживали самого вдумчивого (и отнюдь не донкихотского) подхода. И если бы их удалось определить более четко, отношение к ним вполне могло стать иным.

Для ближайших сподвижников Картера каждая из проблем име­ла свой оттенок. В случае Вэнса, к примеру, быстрая ревизия Извест­ного, Неясного и Предполагаемого не произвела бы слишком заметно­го переворота, поскольку дело государственного секретаря — вести переговоры. Основная забота Вэнса заключалась в том, какую трак­товку Владивостока представить Советам. Именно этой проблеме посвящался исторический обзор, подготовленный Моландером по просьбе Бжезинского: в нем затрагивалась компетенция Вэнса, а не Картера. Что касается Гарольда Брауна, то его волновало прежде все­го то, как представлять проблему MX начальникам штабов, директо­ру Административно-бюджетного управления, а потом и комитетам Конгресса. Интерес Картера включал заботы государственного сек-

ретаря и министра обороны, но выходил далеко за их пределы. Если бы президент попытался разобраться в собственной заинтересован­ности, он понял бы, что в первую очередь следует ответить на глав­ный вопрос: нужно ли вообще затевать эти переговоры, и если да, то как связать их с решениями по оборонному бюджет? К этой разни­це в подходах, определяемой отчасти степенью и уровнем ответствен­ности, а отчасти — восприятием истории, сложившимся у каждого из участников, мы еще вернемся.

Когда мучающие нас проблемы четко определены, случайные ана­логии типа "озарения" Хьюза или венской встречи исчезнут из поля зрения. Вот тогда можно приступить к заполнению таблицы Сходств и Различий с договором ОСВ-1. Это занятие поставит перед нами вопрос: если на подготовку сравнительно скромных договоренностей ушло пять лет работы, почему мы думаем, что за считанные недели смо­жем достичь чего-то более радикального? Можно также напрямую пе­рейти к истории вопроса, обратившись к следующей теме: а какова хро­ника наращивания вооружений обеими сторонами? Насколько глубоко в прошлое должна уходить наша "шкала времени" и каковы ее узло­вые точки? Какими должны быть ответы на стандартные "журна­листские" вопросы? Причем о подобных вещах следовало задумать­ся в связи с проблемами не только Вэнса, но и Картера тоже.


Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.014 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>