марта, 1952
Точно так же, как в Средние века сотни тысяч невинных жертв были осуждены и уничтожены по обвинению в том, что они ведьмы, великое множество коммунистов и других российских патриотов было «вычищено» по мифическому обвинению в контрреволюционной деятельности. И действительно, именно потому, что не было никаких реальных оснований для этих разоблачений, аресты достигли столь фантастических масштабов (пользуясь исключительно хитроумной методикой подсчетов, господин Вайсберг предполагает, что около 8 миллионов невинных людей прошли через тюрьмы в период между 1936 и 1939 годами). «Стейтсмэн»
марта, 1952
Обвинение в применении бактериологического оружия в Корее, прозвучавшее в адрес ООН, нельзя сбрасывать со счетов только на том основании, что это было бы безумием. «Стейтсмэн»
апреля, 1952
Коммунистическое правительство Румынии выпустило приказ о массовой депортации из Бухареста «непродуктивных людей». Их — 200 000, что составляет пятую часть населения города. «Экспресс»
июня, 1952
Невозможно установить точное число американцев, которым было отказано в выдаче паспортов или на которых были наложены определенные ограничения, но известные нам случаи показывают, что пострадал широкий спектр граждан самого разного происхождения, вероисповедания, людей, придерживающихся разных политических взглядов. К ним относятся… «Стейтсмэн»
июля, 1952
Но что важнее всего, в результате американской «охоты на ведьм» формируется новый уровень всеобщего сходства, новая ортодоксальность, отступить от норм которой можно лишь ценой собственного экономического благополучия. «Стейтсмэн»
сент., 1952
Министр внутренних дел заявил, что, хотя при точном попадании атомной бомбы в цель урон действительно бывает очень серьезным, масштабы его порой невероятно преувеличивают. «Экспресс»
Я прекрасно понимаю, что, расточая одни любезности, революцию не сделаешь; но мой вопрос заключается в том, действительно ли для того, чтобы устранить опасность военной агрессии со стороны Формозы, было необходимо убить полтора миллиона человек, или же более адекватной мерой было бы их разоружение. «Стейтсмэн»
дек., 1952
ЯПОНЦЫ ТРЕБУЮТ ОРУЖИЯ. «Экспресс»
дек., 1952
Согласно § 2 Акта Маккаррена предусматривается создание так называемых центров временного задержания. Отнюдь не предписывая создания таких центров, закон уполномочивает министра юстиции США арестовывать и содержать под стражей «в подобных заведениях временного задержания, согласно предписаниям… всех лиц, относительно которых имеются веские основания считать, что они будут участвовать (или же войдут в сговор с другими лицами, чтобы участвовать) в актах шпионажа и саботажа».
окт., 1952
НАША БОМБА РВАНУЛА КАК СЛЕДУЕТ. Первые испытания британского атомного оружия прошли успешно. «Экспресс»
окт., 1952
ПОЛКОВНИК-РУБАКА ИЗ МАУ МАУ. «Экспресс»
окт., 1952
СЕКИТЕ ИХ РОЗГАМИ. Лорд Годдард, верховный судья. «Экспресс»
окт., 1952
Полковник Роберт Скотт, командующий американской базой военно-воздушных сил в Фюрштенфельдбруке: «Предварительный вариант договора между Америкой и Германией уже подписан. Я искренне надеюсь, что ваша родина скоро станет полноправным членом НАТО… Я с нетерпением вместе с вами жду того дня, когда мы, как друзья и братья, встанем плечом к плечу, чтобы противостоять угрозе коммунизма. Я молюсь и надеюсь, что скоро наступит момент, когда я или кто-то другой из американских командующих передаст эту прекрасную военно-воздушную базу в руки немецкого командующего ВВС, что будет означать начало становления новой германской Люфтваффе». «Стейтсмэн»
ноября, 1952
В США ПРОХОДЯТ ИСПЫТАНИЯ ВОДОРОДНОЙ БОМБЫ. «Экспресс»
ноября, 1952
Корея: Общие потери со времени начала мирных переговоров, включая жертвы среди гражданских лиц, скоро приблизятся к числу заключенных, чей статус стал основным препятствием для ведения переговоров. «Стейтсмэн»
ноября, 1952
Правительство Кении сегодня вечером сделало заявление, что в качестве коллективного наказания за убийство командующего Джека Мейклджона (это произошло в прошлое воскресенье) 750 мужчин и 2200 женщин и детей были депортированы из своих домов. «Экспресс»
ноября, 1952
В последние годы критиков маккартизма было модно клеймить в качестве нездоровых «антиамериканистов». «Стейтсмэн»
ноября, 1952
Прошло всего два года с тех пор, как президент Трумэн дал старт программе разработки водородной бомбы. Незамедлительно на реке Саванна, Южная Каролина, было начато строительство завода стоимостью в миллиард долларов по производству трития; к концу 1951 года производство водородной бомбы превратилось в индустрию, сравнимую по своим масштабам только с «ЮЭс стил» и «Дженерал моторз». «Стейтсмэн»
ноября, 1952
Однако первый выстрел нынешней кампании уже был сделан — что чрезвычайно удачно совпало с лихорадочной кульминацией избирательной кампании республиканцев, которые выжали все, что только было возможно, из, по выражению Алджера Хисса, «зараженности» Государственного департамента, — и этим выстрелом послужило признание республиканского сенатора от штата Висконсин Александра Уайли о том, что он потребовал расследования ситуации «массового просачивания» американских коммунистов в Секретариат ООН… После этого Подкомитет Сената по вопросам внутренней безопасности приступил к перекрестным допросам первых двенадцати жертв нового витка преследований, все они — высокопоставленные чиновники… и все же отказ двенадцати свидетелей дать показания относительно каких-либо контактов с коммунистами не спас их от… Совершенно очевидно, что ведущие «охоту на ведьм» сенаторы высматривали дичь покрупнее, чем те двенадцать, единственным доказательством виновности которых (а им предъявляются обвинения в подрывной деятельности и шпионаже) было их молчание. «Стейтсмэн»
ноября, 1952
Пражский процесс, хотя он и протекает согласно всем стандартным канонам политического правосудия стран народной демократии, представляет собой, однако, чрезвычайно интересное явление. Начать с того, что Чехословакия — это единственная страна Восточного блока, в которой был исконно представлен имеющий долгую традицию демократический образ жизни, включавший в себя и всю полноту гражданских свобод, и независимое судопроизводство. «Стейтсмэн»
дек., 1952
ЧЕЛОВЕКА ИЗ ДАРТМУРА ВЫПОРОЛИ. Головорез получил 12 ударов плетью типа «кошка». «Экспресс»
дек., 1952
ВОЖДЕЙ КОММУНИЗМА ПОВЕШЕНЫ В ПРАГЕ. По заявлению чехословацкого правительства, все они — капиталистические шпионы.
дек., 1952
Спроектирован новый атомный завод стоимостью 10 000 фунтов стерлингов, предназначение которого — удвоить британское производство ядерного оружия. «Экспресс»
января,1953
УЖАСНЫЙ ЗАГОВОР УБИЙЦ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Сегодня утром московское радио обвинило группу еврейских врачей-террористов в попытках покушения на советских вождей, среди которых — представители генералитета и ученый-атомщик. «Экспресс»
марта, 1953
УМЕР СТАЛИН. «Экспресс»
марта, 1953
МАУ МАУ АРЕСТОВЫВАЕТ 25 000 ЧЕЛОВЕК. «Экспресс»
марта, 1953
АМНИСТИЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХ В РОССИИ. «Экспресс»
апреля, 1953
ЧТО БЫ ОЗНАЧАЛ ДЛЯ ВАС МИР В КОРЕЕ? «Экспресс»
мая, 1953
В КОРЕЕ РАСТУТ НАДЕЖДЫ НА МИР. «Экспресс»
мая, 1953
В Америке обсуждаются возможные действия ООН по «обузданию коммунистической агрессии в Юго-Восточной Азии». Самолеты, танки и боеприпасы в больших количествах переправляются в Индокитай. «Экспресс»
мая
ЗВЕРСТВА В ЕГИПТЕ. «Экспресс»
июля, 1953
НОЧНОЕ СРАЖЕНИЕ В БЕРЛИНЕ. Сегодня ранним утром на темных улицах Восточного Берлина жители города сражались с дивизией советских танков и с советскими пехотными войсками. «Экспресс»
июля
ВОССТАНИЕ В РУМЫНИИ. «Экспресс»
июля, 1953
БЕРИЮ СУДИЛИ И РАССТРЕЛЯЛИ. «Экспресс»
июля, 1953
ПРЕКРАЩЕНИЕ ОГНЯ В КОРЕЕ. «Экспресс»
августа, 1953
МАССОВОЕ ВОССТАНИЕ ВОЕННОПЛЕННЫХ. В Северной Корее массовое восстание 12 000 военнопленных было подавлено силами ООН с применением слезоточивого газа и стрелкового оружия. «Экспресс»
авг., 1953
Иран. 300 человек погибли во время переворота. «Экспресс»
февр., 1954
Британия запаслась атомными бомбами. «Экспресс»
марта, 1954
ИСПЫТАНИЯ ВТОРОЙ ВОДОРОДНОЙ БОМБЫ ОТКЛАДЫВАЮТСЯ — Острова еще не остыли после взрыва № 1. «Экспресс»
марта
ВЗОРВАНА ВТОРАЯ ВОДОРОДНАЯ БОМБА. «Экспресс»
Далее снова начинаются личные записи.
апреля, 1954
Сегодня я поняла, что начинаю отстраняться от миссис Маркс, от того, что она называет «опытом» общения с ней; это связано кое с чем из того, что она мне говорила; она, должно быть, некоторое время назад это уже поняла. Она сказала:
— Не забудьте, что, когда вы перестаете ходить к психоаналитику, ваш опыт на этом не заканчивается.
— Вы имеете в виду — закваска продолжает свое дело?
Она улыбнулась и кивнула.
апреля, 1954
Мне снова приснился плохой сон — меня преследовал анархический принцип, на сей раз в образе какого-то карлика нечеловеческого облика. Во сне была и миссис Маркс, очень большая и могущественная, что-то вроде дружелюбной и любезной ведьмы. Она выслушала мой рассказ об этом сне и сказала:
— Когда вы будете одна, сама по себе, и когда вам будет что-то угрожать, вы должны призывать на помощь добрую колдунью.
— Вас, — сказала я.
— Нет, это — вы сама, воплощенная в то, что вы из меня сделали.
Так что, значит, все закончилось. Она как будто бы сказала: «Теперь вы сама по себе». И проговорила она все это небрежно, почти безучастно, как человек, который уже почти повернулся к вам спиной. Меня восхитило ее мастерство; миссис Маркс сделала это так, словно, прощаясь со мной, она мне что-то протянула — может быть, цветущую ветку, или же талисман, защищающий от темных сил.
апреля, 1954
Она спросила меня, отражала ли я в своих записях получаемый «опыт». Миссис Маркс никогда, ни единого разу за последние три года, не упомянула про мой дневник; так что инстинктивно она, должно быть, знала, что я не делала записей.
Я сказала:
— Нет.
— Вы не делали вообще никаких записей?
— Нет. Впрочем, у меня очень хорошая память.
Молчание.
— То есть дневник, который вы начали вести, так и остался пустым?
— Нет, я вклеивала в него газетные вырезки.
— Какого рода вырезки?
— Просто то, что меня поразило, — события, которые показались мне важными.
Она вопрошающе на меня посмотрела, словно говоря: «Ну? Я жду более точного определения». Я пояснила:
— На днях я их просмотрела: то, что у меня есть, представляет собой летопись войн, убийств, хаоса, страданий.
— И вам кажется, что это правдивое отображение последних нескольких лет?
— А вам эта картина не кажется правдивой?
Она взглянула на меня — иронично. Она без слов говорила, что наш с ней «опыт» — созидательный и плодоносный и что я лукавлю, говоря то, что говорю. Я сказала:
— Что ж, очень хорошо; предназначение газетных вырезок — внести некую соразмерность. Я провела три года и даже больше, борясь с собственной драгоценной душой, а тем временем…
— Тем временем — что?
— Мне просто повезло, что меня не пытали, не убили, не уморили голодом, не сгноили в тюрьме.
На ее лице читалась терпеливая ирония, и я сказала:
— Вы, конечно же, должны понимать, что происходящее здесь, в этой комнате, направляет человека не только к тому, что вы называете созиданием. А еще и к… впрочем, даже и не знаю, как это правильно назвать.
— Я рада, что вам не приходит на ум слово «разрушение».
— Ну хорошо, все имеет две стороны, и так далее, но, при всем при том, как только где-нибудь происходит что-нибудь ужасное, мне снится это во сне, будто это касается меня лично.
— Вы вырезали из газет все плохие новости и вклеивали их в свой дневник, описывающий наш с вами опыт, в качестве инструкции самой себе, какие видеть сны?
— Но, миссис Маркс, что в этом плохого?
Мы уже множество раз заходили именно в этот тупик, ни одна из нас не пытается найти из него выход. Она сидела и смотрела на меня с улыбкой, сдержанная, терпеливая. Я прямо смотрела ей в лицо, словно бросая ей вызов.
апреля, 1954
Сегодня, когда я уже собиралась уходить, миссис Маркс мне сказала:
— А теперь, дорогая моя, скажите мне, когда вы собираетесь снова начать писать?
Конечно же, я могла бы сказать, что я теперь снова по случаю что-то там царапаю в своих тетрадях, но она имела в виду другое. Я ответила:
— Очень может быть, что никогда.
Миссис Маркс сделала нетерпеливое, почти раздраженное движение; она выглядела как домохозяйка, у которой все пошло не так, как она планировала, — ее движение было искренним, непохожим на ее улыбки, кивки, покачивания головой или нетерпеливые пощелкивания языком, которые она использует при проведении сеансов.
— Почему вы не можете этого понять, — сказала я, искренне желая, чтобы она меня поняла, — не можете понять, что я не могу взять в руки газету без того, чтобы то, что я в ней вижу, не показалось мне настоя ко ошеломляюще ужасным, что все, что я могла бы когда-нибудь написать, не казалось бы на этом фоне просто пустым местом?
— Тогда вам не следует читать газеты.
Я рассмеялась. Через какое-то время она мне улыбнулась.
апреля, 1954
Я видела несколько снов — все о том, как Майкл от меня уходит, именно из своих снов я узнала, что он скоро должен от меня уйти; что он скоро уйдет. Во сне я наблюдаю эти сцены расставания. Без эмоций. В жизни я отчаянно, пронзительно несчастна; во сне меня ничто не трогает. Миссис Маркс меня сегодня спросила:
— Если бы я попросила вас одной фразой выразить то, чему вы у меня научились, что бы вы сказали?
— Что вы научили меня плакать, — ответила я, довольно сухо.
Она улыбнулась, принимая мою сухость.
— И?
— И я в сто раз более уязвима, чем была раньше.
— И? Это все?
— Вы хотите сказать, что я еще и в сто раз сильнее? Не знаю. Правда не знаю. Надеюсь, что это так.
— Я знаю, — сказала она с нажимом. — Вы стали намного сильнее. И вы напишете об этом опыте.
Быстрый, решительный кивок; потом она добавила:
— Вот увидите. Через несколько месяцев, может быть, через несколько лет.
Я пожала плечами. Мы договорились встретиться на следующей неделе в последний раз.
апреля, 1954
Накануне последней встречи мне приснился сон. Я принесла его миссис Маркс. Мне приснилось, что я держу в руках какую-то шкатулку, а в ней — что-то очень драгоценное. Я иду через длинную комнату, похожую на картинную галерею или на лекционный зал, в ней много мертвых статуй и картин. (Когда я произнесла слово «мертвые», миссис Маркс улыбнулась, иронично.) В конце зала меня ждет небольшая толпа людей, они стоят на чем-то вроде сцены. Они ждут, когда я им вручу шкатулку. Я счастлива невероятно, что наконец-то могу отдать им эту драгоценность. Но когда я им ее вручаю, я вдруг вижу, что все они — какие-то там бизнесмены, брокеры, ну, кто-то в этом роде. Они коробочку не открывают, а начинают мне пихать большие суммы денег. Я начинаю плакать. Я кричу: «Коробочку откройте, коробочку откройте», — но они меня не слышат, или не хотят услышать. Неожиданно я понимаю, что все они — персонажи фильма или пьесы, и что я сама все это написала, и мне стыдно. Все оборачивается фарсом, зыбким и гротескным, я — персонаж своей собственной пьесы. Я открываю коробочку и заставляю их заглянуть в нее. Но вместо прекрасной вещи, которая, как я считала, там лежит, внутри коробочки множество фрагментов и осколков. И это не нечто цельное, распавшееся на фрагменты, а кусочки и осколки отовсюду, со всех концов мира — я узнаю комочек красной земли, которая, я знаю, из Африки, еще — кусок металла, отскочивший от ружья в Индокитае, а еще — много ужасного, кусочки плоти людей, убитых в Корее, и коммунистический значок кого-то, кто умер в советских тюрьмах. И это — созерцание множества безобразных фрагментов — причиняет мне такую боль, что я не могу смотреть, я закрываю коробочку. Но группа бизнесменов и богачей не замечает ничего. Они берут коробочку и открывают ее. Я отворачиваюсь, чтобы ничего не видеть, но они в восторге. Наконец я смотрю и вижу, что в коробочке осталось что-то. Это маленький зеленый крокодильчик, с сардонической лукавой мордочкой. Сначала я думаю, что он сделан из нефрита или изумрудов, но потом вижу, что он живой и что застывшие слезинки сползают по его щекам и превращаются в бриллианты. Я рассмеялась в голос, когда поняла, как надула бизнесменов, и я проснулась. Миссис Маркс прослушала рассказ об этом сне без комментариев, казалось, ей совсем не интересно. Мы распрощались с ней тепло, но внутренне она уже от меня отвернулась, как и я от нее. Она сказала, чтобы я обязательно к ней «забегала повидаться», если она будет мне нужна. Я подумала, как же она может мне быть нужна, когда она мне завещала свой образ; я прекрасно знаю, что всякий раз, когда я окажусь в беде, мне явится во сне большая ведьма-мать. (Миссис Маркс — очень маленькая, жилистая, энергичная женщина, но во сне я всегда вижу ее большой и мощной.) Я вышла из затемненной торжественной комнаты, где я провела так много часов, то полностью там находясь, а то отчасти пребывая в фантазиях и в снах, из комнаты, которая похожа на раку для хранения искусства, и я оказалась на холодной безобразной мостовой. Я увидела свое отражение в стекле витрины: женщина маленькая, довольно бледная, сухая и колючая, с лицом каким-то искаженным, и я сразу узнала усмешку, игравшую на мордочке того маленького, зеленого и злого крокодильчика, который сидел в хрустальной шкатулке в моем сне.
Свободные женщины 2
Два визита, несколько телефонных звонков и трагедия
Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда Анна на цыпочках выходила из детской. Дженет снова проснулась и заявила ворчливо, но удовлетворенно:
— Полагаю, это Молли, и вы будете говорить с ней несколько часов.
— Ш-ш-ш, — сказала Анна; и она пошла к телефону, думая: «Для таких детей, как Дженет, покров безопасности и уюта соткан не из бабушек и дедушек, двоюродных сестер и братьев, не из налаженного быта, а из друзей, которые звонят каждый день, и из слов, которые при этом неизменно говорятся».
— Дженет уже почти заснула, она просит передать тебе, что она тебя любит, — громко сказала она в телефонную трубку; и Молли, подавая положенную ей по роли реплику, ответила:
— Передай Дженет, что я тоже ее очень люблю и что ей давно пора спать.
— Молли говорит, тебе давно пора спать и желает спокойной ночи, — сказала Анна громко, обращаясь к темной комнате.
Дженет ответила:
— Как я теперь засну, если вы будете болтать несколько часов подряд?
Однако по тому, какая за этими словами последовала тишина, Анна поняла, что ребенок засыпает, вполне довольный всем; и она, понизив голос, сказала:
— Хорошо. Ну, как ты там?
Молли спросила с наигранной небрежностью:
— Анна, а Томми не у тебя?
— Нет, а с чего ему здесь быть?
— Ну, я просто поинтересовалась… Если бы он узнал, что я волнуюсь, он бы, конечно, вышел из себя.
В течение месяца содержанием сводок новостей из дома Молли, находившегося в полумиле от дома Анны, был один лишь Томми, и никто и ничто, кроме Томми. Который часами сидел в своей комнате, неподвижно, в полном одиночестве и, судя по всему, без единой мысли в голове.
Молли уже сменила тему и теперь, шутливо ворча и жалуясь, давала Анне подробный отчет в том, как накануне она отужинала с каким-то своим бывшим горячим поклонником из Штатов. Анна слушала, различая в голосе подруги нотки подавляемой истерики, и терпеливо ждала завершения рассказа, которое прозвучало так:
— Ну и вот, смотрела я на этого напыщенного хама средних лет, сидящего напротив, и вспоминала, каким он был, — ну, полагаю, и он думал, какая жалость, что Молли так изменилась, — но почему же я всегда так критикую всех и вся? Почему мне никто не нравится по-настоящему? Никогда? И дело даже не в том, что нынешние варианты ни в коей мере не могут сравниться с прекрасным опытом из прошлого, потому что и раньше, в прошлом, я не помню такого случая, когда бы я себе сказала: «Вот, это — оно». Но я же много лет с печалью, с ностальгией вспоминала Сэма как лучшего из всей толпы, и даже не могла понять, зачем же я, такая дура, его тогда отвергла, а сегодня я вспоминала, как сильно он утомлял меня уже тогда. А что ты будешь делать, когда Дженет уснет? Идешь куда-нибудь?
— Нет. Я буду дома.
— Мне пора нестись в театр. Я уже и так опаздываю. Анна, позвони, пожалуйста, сюда примерно через часик, под каким-нибудь предлогом, проведай Томми.
— Скажи мне, что тебя так беспокоит?
— Сегодня Томми ходил в офис к Ричарду. Да, я знаю, знаю все, что ты можешь по этому поводу сказать, и ты будешь права. Ричард позвонил мне и сказал: «Я настаиваю на том, чтобы Томми немедленно пришел ко мне». Ну, я и передала Томми: «Твой отец настаивает на том, чтобы ты немедленно к нему пришел». Томми ответил: «Хорошо, мама», — встал и пошел. Да, вот просто так. Чтобы со мной не спорить и чтобы мне угодить. И у меня такое чувство, что, если бы я сказала: «Прыгни из окна», он прыгнул бы.
— А Ричард звонил тебе потом?
— Он позвонил примерно три часа назад, весь такой исполненный сарказма, надменный, с чувством превосходства и сказал мне, что я не понимаю Томми. Я ответила, что я рада, что хоть кто-то понимает Томми. И он сказал, что Томми только что ушел. Но вот домой он не вернулся. Я поднималась в его комнату, по всей кровати разбросаны книги по психологии, он натащил их из библиотеки. Такое впечатление, что он читает их все одновременно… Анна, мне пора бежать, для этой роли я гримируюсь целых полчаса — проклятая тупая пьеса, и зачем я согласилась в ней играть? Ну ладно, спокойной ночи.
Десятью минутами позже Анна стояла у своего рабочего стола, собираясь с мыслями, готовая заняться своей синей тетрадью, когда Молли снова позвонила.
— Мне только что звонила Марион. Ты можешь себе представить: Томми к ней приезжал, чтобы повидаться. Похоже, что, как только он ушел от Ричарда, он тут же сел на поезд и поехал к ней. Он пробыл у нее минут пятнадцать-двадцать и опять ушел. Марион сказала, что он был очень тихий и спокойный. А ведь Томми не был там давным-давно. Анна, тебе не кажется, что это очень странно?
— Он был тихий и спокойный?
— Ну, Марион была опять пьяна. Конечно, Ричарда еще нет дома. Раньше полуночи теперь домой он не приходит, — знаешь, у него там, в офисе, девчонка есть. Марион об этом говорила очень долго, все говорила и говорила на эту тему. Может статься, она и с Томми это точно так же обсуждала. Она и о тебе мне говорила: насчет тебя, не беспокойся, у нее есть тоже кое-какие мысли. Поэтому я думаю, что Ричард ей сказал, что между вами что-то было.
— На самом деле — не было.
— Ты виделась с ним снова?
— Нет. И с Марион не виделась.
Женщины стояли, каждая — у телефона, в своем доме, и молчали; если бы они сейчас были в одной комнате, они бы косо взглянули друг на друга или обменялись бы кривыми улыбками. Неожиданно Анна услышала:
— Анна, я в ужасе. Происходит что-то страшное, я это точно знаю. О Боже, я не знаю, что мне делать, и я должна бежать, — теперь придется взять такси. Пока.
Обычно, когда Анна слышала на лестнице шаги, она уходила в комнату, в ту ее часть, где ее не будет видно, чтобы избегать обмена ненужными приветствиями с юношей с Уэльса. На этот раз она осталась на месте, она ждала, смотрела и еле удержалась от радостного крика, когда увидела, что это Томми к ней идет. Он с одобрительной и понимающей улыбкой осматривал ее и комнату, смотрел на карандаш в ее руке, на приготовленные на столе тетради, все явно выглядело так, как он и ожидал. Потом Томми улыбаться перестал, и темные глаза его потухли, взгляд снова ушел куда-то внутрь, как будто он смотрел в себя, лицо же стало серьезным и торжественным. Анна инстинктивно потянулась к телефону, но удержалась, подумав, что надо под каким-нибудь предлогом сходить наверх и позвонить оттуда. Но Томми ей сказал:
— Полагаю, ты думаешь, что надо позвонить маме?
— Да. Она мне только что звонила.
— Тогда иди наверх и позвони, я совсем не против.
Это было мило с его стороны: попытаться снять неловкость и напряжение.
— Нет, я отсюда позвоню.
— Я думаю, она шпионски пробралась в мою комнату сегодня, и, думаю, она расстроена из-за того, что там увидела все эти книги про безумие.
При слове «безумие» Анна испытала шок и почувствовала, как напрягается ее лицо. Увидев, что Томми это заметил, она воскликнула, напористо и энергично:
— Томми! Садись. Мне надо с тобой поговорить. Но сначала я должна Молли позвонить.
Томми не выказал ни малейшего удивления по поводу внезапно нашедшей на нее решимости.
Он сел, аккуратно устроился в кресле: ноги вместе, руки выложены на подлокотники, и стал смотреть, как Анна набирает телефонный номер. Но Молли уже ушла. Анна присела на свою кровать, она раздраженно хмурилась: у нее складывалось стойкое убеждение, что Томми очень нравится их всех пугать. Он заметил:
— Анна, твоя кровать выглядит в точности как гроб.
Анна увидела себя со стороны: маленькая, бледная, ничего лишнего, в черных брюках и в черной рубашке, сидит, поджав под себя ноги, на узкой, затянутой черным покрывалом кровати.
— Ну, значит, она и есть как гроб, — сказала она, но с кровати встала и пересела в кресло, напротив Томми. Его взгляд медленно блуждал по комнате, переходя с предмета на предмет, Томми все тщательно рассматривал, уделяя самой Анне ровно столько же внимания, как ее креслам, книгам, камину и картине.
— Я слышала, сегодня ты ходил к отцу?
— Да.
— А чего он от тебя хотел?
— Ты собиралась добавить: «Если мне позволено будет об этом спросить», — сказал он.
И тут он хихикнул. Это было что-то новенькое — резкий, непроизвольный, злобный смешок. Анна почувствовала, что в ней поднимается волна паники. У нее даже возникло острое желание захихикать также самой. Анна попыталась взять себя в руки, говоря себе: «Он не пробыл здесь и пяти минут, а его истерическое состояние, как заразная болезнь, передается уже и тебе. Будь осторожна».
Улыбаясь, она признала:
— Я действительно собиралась это сказать, но удержалась.
— А какой в этом смысл? Я знаю, что вы с моей матерью все время меня обсуждаете. Вы за меня боитесь.
И опять в нем чувствовалось спокойное, но злое ликование. Анна никогда раньше не замечала в Томми ничего недоброжелательного, ничего злого; ей вдруг показалось, что в ее комнате находится незнакомец. Он даже и выглядел по-другому, потому что его смуглое грубоватое упрямое лицо было искажено гримасой торжествующей злобы: он выглядывал из узких прорезей глаз, он смотрел на нее снизу вверх, недоброжелательно смотрел и улыбался.
— Так чего хотел твой отец?
— Он сказал, что одна из фирм, которую контролирует его фирма, строит в Гане дамбу. Он спросил, не хочу ли я туда поехать и поработать на благо африканцев, — он предложил работу, где надо заниматься улучшением их бытовых условий.
— Ты отказался?
— Сказал, что не вижу в этом смысла, — я имею в виду, что для отца весь смысл в том, что это — дешевая рабочая сила. И даже если я добьюсь того, что африканцы станут немного здоровее, что они будут есть немного лучше, и даже если мне удастся открыть школы для их детей, все равно в этом не будет никакого смысла. Тогда отец сказал, что другая компания, тоже принадлежащая его компании, строит что-то в Северной Канаде, и он предложил мне отправиться туда примерно на такую же работу.
Он смотрел на Анну и ждал, что она скажет. Злобный незнакомец из комнаты исчез; теперь напротив Анны сидел прежний Томми, он думал, хмурился, он сомневался. Внезапно он сказал:
— А знаешь, он вовсе и не глупый.
— Не думаю, что мы хоть когда-нибудь говорили, что Ричард глуп.
Томми терпеливо улыбнулся, словно говоря: «Ты ведешь себя нечестно». Вслух он произнес:
— Когда я ответил, что не хочу браться за эту работу, отец спросил почему, и я ему объяснил, а он сказал, что я так реагирую потому, что нахожусь под влиянием коммунистических идей.
Анна засмеялась: «Ну, ясное дело»; а вслух сказала:
— Он имеет в виду меня и твою мать.
Томми подождал, пока она произнесет то, что он и ожидал от нее услышать, а потом сказал:
— Вот видишь. Нет, отец имел в виду не это. Неудивительно, что вы считаете друг друга глупыми; вы ждете друг от друга глупостей, всегда готовы к этому. Когда я вижу, как общаются мои родители, я их не узнаю, они такие глупые друг с другом. И ты, ты тоже, когда общаешься с Ричардом.
— Ну хорошо, а что же он тогда имел в виду?
— Он сказал, что то, как я отвечаю на его предложения, суммирует итоги реального влияния коммунизма на западные страны. Он сказал, что каждый, кто был в партии, или сейчас в ней состоит, или хоть как-то с нею связан, страдает манией величия. И добавил, что, если бы он был начальником полиции и ему нужно было бы где-нибудь выявить коммунистов, он задавал бы людям один-единственный вопрос: «Согласились бы вы поехать в слаборазвитую страну и руководить там работой сельской больницы на пятьдесят мест?» И все красные ответят: «Нет. Какой смысл заботиться о здоровье пятидесяти человек, когда базовое устройство общества остается неизменным».
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |