государственный гуманитарный университет 7 страница

Дао плавает в стакане,

Дао плавает везде:

И в Неве, в Оке и в Рейне,

В пиве, водке и портвейне...

пересмеивает такое восприятие вечно самоироничный хип-фольклор (СПб.,

1987).

Заботиться о еде не принято: Бог даст. Впрочем, навязчивое желание поесть тоскливо проступает в афоризмах типа: «И вечный Пост, кулич нам только снит­ся» («Сорока», -9.06.1997).

Хочу упомянуть один факт, воплощающий хип-культурное отношение к пи­ще. Хип, работавший ночь на хлебозаводе (чтобы поесть и заработать на обрат­ный путь из Питера к себе домой), утром показывал на тусовке выпеченный им батон, на корке которого нарисован «пацифик». Батон пользовался общей попу­лярностью, но через два часа еще не был съеден (СПб., 1989). Коммуникативная функция перевесила утилитарную.

Жилище

Жилище в своей вещественной форме для молодежной культуры практически не существует. Напротив, акцентируется мотив его отсутствия, ухода из дома как еще одна форма избавления от власти взрослых. Из граффити Ротонды (1988):

Я видел, как снесли мой старый дом,

Как стены падали и как упала крыша.

Я детство все свое оставил в нем И в юность наступающую вышел.

Мой старый дом ушел во мрак...

Бездомность — символ социальной неопределенности, связанной с оконча­нием детства. Это образ одиночества и поиска идентичности.

В одном доме тебя помнят и ждут, _

В другом гонят, не пустив на порог.

Если прочие так живут,

Стоит ли думать, что ты одинок?

Стоит ли думать — но вот вопрос:

В каком доме тебя принимают всерьез? В каком?..

Показательны мотивы враждебности дома (как средоточия ценностей взрос­лого мира): «Мир — полное разъединение, — говорил известный в конце 1980-х московский хиппи, художник и музыкант по прозвищу Сольми, живший тогда, к слову, в расселенном доме на 2-й Тверской-Ямской улице. — Квартирки — как гигантский муравейник. Если бомбочка упадет, то каждый сгорит в своей квар­тирке как в урне...» (М., 1987). Отсюда и хип-культурная программа: выйти из квартирок, вернуться к природе, где «ветер гуляет в волосах».

Более предметно тема жилища возникает в связи с практикой трассы и соот­ветственно устройства на ночлег. Жилище здесь — придорожное, временное при­станище (вписка, флэт), а не постоянное жилье. В наибольшей степени тематика вписки разработана в хип-культуре, как и сама практика трассы, — но постоянно заимствуется вместе с этой практикой другими сообществами.

Флэт — квартира, где живут молодые люди, как правило, без родителей или в их отсутствие, а потому всегда можно вписаться. На тусовках обычно известно несколько таких адресов, и приезжий, обладая некоторыми коммуникативными навыками, может ими воспользоваться. Впрочем, такое жилище зыбко и нена­дежно: бывалые путешественники говорят, что из десятка адресов «хорошо если сработают один-два».

Флэт, вписка — не дом, а временное пристанище. Нормы поведения здесь совсем не домашние. Основные элементы дома: еда (хотя бы пачка чаю, хлеб, крупа в пластиковой бутылке — торпеде) и атрибуты для ночлега, спальный ме­шок, пенка (туристский коврик из пенопласта), — здесь отсутствуют, их прино­сят с собой. Здесь не принято зависать более чем на два-три дня, а обычно уст­раиваются (или, во всяком случае, договариваются вначале) «на одну ночь». Яв­ляются лучше вечером, часам к девяти-десяти, чтобы «не досаждать хозяевам». Это не домашние и даже не гостевые нормы — это нормы общения встречных в дороге, остающихся чужими, сохраняющих анонимность.

Обстановка флэта скудна: из мебели сленг фиксирует (последовательно) лишь одну вещь — место для ночлега: трахта, траходром, сексодром, — указывая и соответствующую программу поведения (молодые люди путешествуют часто вдвоем с девушкой). На реальных флэтах чаще всего в действительности есть лишь кровати или только матрасы — спальные места, зато много. Бывает, на ночь весь пол застилают матрасами, а днем их скатывают в угол.

Еще один элемент обстановки флэта — стопки исписанных по углам листов и тетрадок: плоды и следы спонтанного творчества прошедших здесь странников. Здесь можно обнаружить стихи, анекдоты, рассказы-телеги, приколы, крышеед- ство — все вербальные жанры, которые ниже мы рассмотрим особо. На стенах и в углах картины, рисунки, вышитые ксивники и пр. Часть их забыта и ждет своего хозяина, либо того, кто сможет ему передать. Часть — подарки: существует обы­чай дарить на прощание что-нибудь гостеприимным хозяевам: обычно дарят ри­сунок, феньку, реже ксивник. Со временем флэт становится своего рода храни­лищем памяти, сгустком информации или в здешней терминологии — энергии. Иногда на флэтах устраивают выставки прикидов (забытой, оставленной кем-то или специально по этому случаю изготовленной одежды и атрибутики). Все это позволяет им играть заметную роль в трансляции субкультурных традиций.

Распространены разные формы временного, суррогатного жилища: лесные шалаши и хижины у ролевиков, типи у индеанистов, обычные палатки у само­деятельных спелеологов и черных следопытов. Распространена манера ночевать у костра (минимальное снаряжение — пенка — кладется прямо на землю), ср. устойчивое выражение найтать на травке. В чужих городах, не найдя флэта, но­чуют в парадняке, на чердаках и в подвалах — т. е. в нежилых зонах домов. В Пе­тербурге, где много расселенных для капитального ремонта и долго пустующих зданий, ночуют в них — на капиталке, — что переживается как особого рода мис­тический опыт. В конце 1980-х годов пользовался популярностью дом на Фон­танке (довольно близко от Московского вокзала), который вошел даже в хип- культурный фольклор под названием «Ленинградская зона» (отсылка к культо­вому фильму «Сталкер»). Мне рассказывал о нем человек по прозвищу Дикобраз:

Дом на Фонтанке, разрушенный — над ним видят сияние: золото с голубым («Золото на голубом» — из песни Б.Гребенщикова. — Т.Щ.). А в нем... что-то... В подвале — вообще что-то творится. Один парень провел там ночь, точнее — шесть часов в Пас­хальную ночь. Со свечкой. Я бы даже с кузбасским фонарем там не стал бы... Он ин­тересуется биоэнергетикой: не занимается, но прикалывается... Там, в этой Зоне, че­ловек может бесследно исчезнуть: «мясорубка», «ловушка» (символические понятия из «Сталкера». — Т.Щ.) — там это есть (СПб., 1988).

В рамках описываемой традиции жилье — придорожное, временное — вы­ражает не идею «дома», а скорее его отсутствие. Неопределенность пространст­венной идентификации становится метафорой социальной бесприютности. На символическом уровне носители этой традиции бездомны, основной локус — не дом, а дорога. Потому и переживание бездомности обретает мистический смысл как опыт маргинального по сути и культового в рассматриваемой среде само­ощущения.

В целом присутствие в мире (телесное, предметное, пространственное) минимализируется. На символическом уровне акцентируется скорее непри- сутствие — уход, что является типичным проявлением маргинальное™. Обратим внимание, что множество разных символов молодежной культуры — предмет­ных, телесных, ментальных и пр. — сводится к пространственному — «уходу». Безумие, смерть, стоптанные шузы, потертый рюкзачок на плечах интерпрети­руются как знаки «ухода» в бесконечный путь. Путь, дорога — трасса — служит в рамках молодежной культуры центральным символом, к которому сводятся и через который получают свою определенность все остальные. «Дорога» — ее ге­неральная метафора, фактор целостности, — что и позволяет нам говорить о про­странственном коде как основном коде данной традиции.

Таким образом, мы получили некоторое представление о месте молодежной культуры в системе социальных взаимодействий: в пространственной структуре социума ее место периферийно и маргинально. Ее локусы временны (дорога, переход), невидимы (подземелье, виртуальное пространство), находятся вне зо­ны культурного освоения (лес, природа), она как бы не имеет своего постоян ного локуса в этом мире.

В материальной среде (предметном мире, системе жизнеобеспечения) моло­дежная культура также присутствует лишь условно. Характерны отказ от труда, особенно производительного; декларативный отказ от богатств и всякой утили­тарности; потребление отходов большого общества, т. е. вещей, для него уже как бы не существующих.

Телесность молодежной культуры также ускользает от окружающего мира. Символика «смерти» маркирует их «несуществование», а знаки «безумия» — их недоступность для управляющих воздействий. Характерно уклонение от соци­ально санкционируемых форм активности. Молодежная культура последова­тельно принимает лишь один аспект телесности — сексуальность (именно тот, который общество табуирует). Символика любви в хип-культуре, например, слу­жит основным медиатором межличностных отношений.

Словесные и речевые формы

Рассматривая жанры речевого общения в молодежной культуре, можно выде­лить несколько групп. Наиболее последовательно представлены смеховые жанры (стёб и т. д.); жанры «зауми» (крышеедство); система лирико-философских жан­ров (сентенции — фразы, афоризмы; стихи); песни.

Мы будем придерживаться названий (а вместе с тем и классификации) жан­ров, сложившихся в среде их бытования, поскольку именно эти названия фик­сируют их коммуникативные функции и значимые (для среды) особенности. По возможности, будем приводить соответствующие им фольклористические опре­деления. Правда, эти соответствия не всегда однозначны. Подразумевается не­которая условность понятия «фольклор» по отношению к жанрам речевого об­щения молодежной (как и вообще современной городской) культуры, где, на­ряду с устной, имеют место и письменная, и компьютерная формы фиксации текста. Здесь мы будем рассматривать вербальные формы, во-первых, стереотип­ные (на уровне текста или жанровой формы), во-вторых — воспроизводящиеся традицией.

«Телега»

Описание фольклора начнем с одной из основных форм — телеги. Это на­звание может относиться практически к любому нарративу: быличке, легенде, этиологическому преданию, разного рода меморатам и пр. В названии, а часто и в содержании явно просматривается связь этого жанра с дорогой, и еще точнее — путешествием по трассе. В качестве примера — рассказ старого хипа из Петер­бурга:

Ну, значит, одна история такая случилась, году в семьдесят восьмом примерно, когда еще... про хипарей вроде знали, а вроде нет. Значит, ехала одна... тусовка была где-то на природе — человек тридцать или сорок, жили просто коммуной, в лесу жили. А потом решили что-то перетусоваться в другое место. И подвернулась им электричка, значит. Садится эта пестрая компания в электричку в один вагон все, естественно, ну и едут. Едут... все хорошо, все в стремаке... Кто в чем, прикиды самые такие... не­мыслимые, вот. И вдруг заходят контролеры, значит. Ну как, остолбенели немножко от такого зрелища, но все равно — долг есть долг, стали проверять билеты. Ну, под­ходят, в смысле, к ним, к этим ребятам, говорят: «Ну, а ваши билеты?». Ну, тут на­шелся такой человек, в годах такой, башковитый, что ли. Говорит: «Так получилось, что мы от сопровождающего отстали, едем сами по себе и поэтому билетов у нас нет, а все справки у него». Ну, а контролеры-то и спрашивают: «А какие справки, что за сопровождающий?». Он говорит: «Дык, а у нас тут пансионат на природе, там сейчас капитальный ремонт, а нас вот своим ходом перевозят... э-э-э... в другой пансионат на природе». Контролер спрашивает: «А что за пансионат-то?» — «Ну как, мы ж, — говорит, — вроде как сумасшедшие, лечимся там. Вы шо, не верите нам?! Ну, по­смотрите, — говорит, — ну неужели я не похож на сумасшедшего? А вот эти люди тоже? Ну, какой нормальный человек так оденется?». А это было где-то в провинции глубокой: там Липецк какой-то там или еще че-нибудь... Контролеры поверили. И ниче не сказали... «Ну, ладно, ребята, езжайте, только не шалите там, стекла не бейте там, ведите себя хорошо». И все. Так и закончилось благополучно. Ну, это говорят, что было на самом деле... (СПб., 1988).

Рассказ о конкретном случает в дороге обобщен почти до притчи. Характер­ная черта телег— подчеркивание специфически хип-культурной атрибутики. Сюжетюобразующая ситуация — контакт с «чужими»: поначалу они, как прави­ло, демонстрируют враждебность и непонимание. Здесь срабатывает хип-куль- турная атрибутика, с помощью которой герой преобразует окружение в дружест­венное или, во всяком случае, приемлемое. Телега фиксирует типовые ситуации и нормативные (с точки зрения хип-культуры) реакции на них. Обыгрывается нелепость поведения чужаков или новичков системы: здесь активно используют­ся смеховые формы. Появляются мистические мотивы: опасность, возникающая из-за отклонения от хип-культурных обычаев и норм; ее чудесное преодоление при помощи оберегов (фенечек и др.) или вмешательства высших сил.

Разновидность телег — этиологические предания. Во-первых — о происхож­дении хиппи. Их активизация отмечена в 1987 г., когда система бурно празднова •

ла свое «двадцатилетие». Рассказывали, что первые хиппи появились в Москве в 1967 г. (другие — что в 1968-м, в связи с чем празднование продолжалось в 1988 г. тоже). Вышли на Пушкинскую площадь «...и сказали: — Вот мы предста­вители этого движения, это будет система ценностей и система людей. Тогда возникло слово “система”. Было сказано: “Живите как дети, в мире, спокойст­вии, не гонитесь за призрачными ценностями...”. Просто Приход был человече­ству дан, чтобы мы могли остановиться и задуматься, куда мы идем...» (СПб.,

1987). Замечу, что «Приход» означает здесь что-то вроде «озарения свыше», а в языке наркоманов — начало действия наркотика и связанных с этим необычных ощущений.

Возникновение хиппизма описывают как мистическое озарение, данное че- ' ловечеству для спасения его от приближающейся катастрофы, вызванной безу­держным потреблением и техногенным воздействием на природу.

В системе ходит несколько вариантов этиологических преданий. Их функ­ции: консолидация системы (консолидирующий фактор — сознание общей ис­тории); трансляция основных ценностей и их подкрепление (историческое и са­кральное).

Вторая разновидность преданий — этиология знаковых вещей. Например, предания о происхождении фенек. Старые хипы возводят их к индейцам, а точ­нее — говорят, что в систему они пришли от индеанистов.

Это моя самая любимая телега, — рассказывает человек по прозвищу Десс, — откуда феньки и зачем они вообще. У нас в системе есть довольно большая секта индеани­стов — изучают североамериканских индейцев, они выезжают на природу, воспроиз­водят обряд... И, по моим исследованиям, феньки произошли от североамерикан­ских индейцев. Там есть бисером набранные нитки, в зале Америки (в Кунсткаме­ре. — Т.Щ.). И если вождь соседнего племени хотел объединиться с моим племе­нем, — и он приносил мне такую нитку (у них письма не было). И вот откуда это по­шло (СПб., 1987).

Коммуникативные функции телег различаются в зависимости от ситуации. Например — на трассе и на тусовке.

На трассе телега облегчает общение с водителем попутной машины. Гово­рят, что водители, особенно дальнобойщики, берут попутчиков, чтобы не было скучно и чтобы не заснуть в пути. Им нужен собеседник. В системе новичков учат: не молчать. Выработался стереотипный набор тем, которые советуют (пу­тешествия, разные города, необычные и смешные случаи в пути и пр.) и не сове­туют (теоретические и политические проблемы) затрагивать в таких беседах. В данном случае функции телег — загруз водителя интересной информацией: за­полнение коммуникативного пространства и тем самым создание временной межличностной связи с водителем. Надо добиться, чтобы водитель испытывал желание везти вас дальше, а не высадить в первом же селении. Поэтому основное требование к дорожной телеге — возбуждать и поддерживать интерес собеседни­ка как можно дольше; длина телеги измеряется в километрах: «телега в 200 кило­метров длиной» [Кротов 1997: 14—15]. Средства — элементы мистики и смеховых форм; приемы активизации собеседника, вовлечения его в беседу (расспросы,

сообщение нарочито маловероятных и удивительных фактов и т. д.). Достовер­ность телег не имеет значения.

Другая функция телеги во время путешествия — обеспечение средств к су­ществованию. Известен феномен тележного аска (т. е. телега служит средством попрошайничества). Ее роль — рассмешить или разжалобить, удивить или смяг­чить собеседника и тем самым побудить его оказать рассказчику помощь (дать денег, накормить, пригласить переночевать). Пример тележного аска приводит известный путешественник А. Кротов в своем пособии по технике стопа:

Возвращаясь из Магадана, мы с Андреем были задержаны вохровцами на станции

Чара (БАМ) за попытку переговорить с машинистом локомотива. Мы охотно подчи­нились и, рассказав историю нашего путешествия, получили в подарок хлеб, сало,

лук, чай, сахар и другие продукты [Кротов 1997:62-63]. '

Телега потому и «телега», что «везет» рассказчика, обеспечивая ему попут­ную машину, общение и хлеб.

На тусовке телега видоизменяется содержательно и функционально. Кроме основной функции — заполнения коммуникативного пространства, — она вы­полняет посвятительную (знакомит с законами и типовыми ситуациями трассы), интегративную (упоминая имена-прозвища конкретных людей, телега опосреду­ет их вхождение в мир тусовки, делая как бы заочно знакомыми) и некоторые другие функции. Здесь рассказывают не только о трассе, но и о людях тусовки, событиях в их жизни и т. д.

В структуре системы есть особая роль — тележник: человек, который посто­янно гонит телеги, т. е. отличается говорливостью. Тележники — переносчики новостей. Вышеупомянутый Десс характеризует их следующим образом: «Есть такие люди в системе, которые знают еще больше людей, чем все. Обычно зна­ешь так много, что уже и имен, даже системных, не помнишь. Даже лиц не пом­нишь.., А есть, которые знают еще больше. Они приходят в любой дом, им от­крывают, говорят им — в пределах, до некоторого предела дают им информа­цию... И они дальше идут. Таких людей несколько. Они как связники» (СПб.,

1988).

Тележники— коммуникаторы, осуществляющие связи между разными Группировками и компаниями. Сами они не принадлежат по-настоящему ни к одной из них — это люди системы, а не отдельной тусовки.

«Стёб»

Смеховой фольклор — шутки, поговорки анекдоты, дразнилки, розыгрыши, ироническая и пародийная поэзия — составляет, пожалуй, наиболее яркий и об­ширный пласт текстов молодежной культуры [Щепанская 1992], которая устами своих представителей определяет себя даже как стёб-культуру, понимая под «стёбом» манеру постоянного высмеивания. Внутрикультурные определения смеховых жанров, разумеется, отличаются от принятых в фольклористике: сис­тема различает феньки и мульки, стёб, прикол, причем им можно подобрать лишь приблизительные и не всегда однозначные соответствия в научной классифика­ции: фенька — шутка, острота, анекдот, шутливое дву-, четверо- (редко более) -стишие; так же называют и стихотворные «словарики» (с нарочито плотным ис­пользованием сленга). Мулька (доел.: завиток, виньетка, украшение) — идиома, меткое словечко, поговорка. Прикол — розыгрыш (может сочетать вербальные и невербальные элементы), шутка, веселый рассказ с элементами обмана; загибон, догон, наколка — обман, розыгрыш; стёб, пристёб — дразнилка, издевка, прово­кационный разговор, розыгрыш с издевкой над одним из присутствующих, паро­дия (стихи, песни, поговорки, лозунги и др.).

Феньки и мульки — преимущественно малые смеховые формы. Часто они функционально связаны с ситуациями трассы (путешествия). Приезжает человек в чужой город, приходит на тусовку. «Можно подойти (к кому-либо): — Давай создадим общество взаимного кредита? — и посмотреть, как ответит. Если: — Чего?! — значит, глупый, не въезжает. Может поддержать игру, тогда можно про­должить разговор» (СПб., 1987). Данная фенечка— тест на принадлежность к системе и готовность поддерживать ее нормы (кредит — намек на аск).

Еще фенечка-опознавалка (тоже на незнакомой тусовке): «Стоят и травят анекдоты: Колеса сломались, сижу теперь на травке. — По анекдотам узнают (своих. - Т.Щ.)» (СПб., 1987).

Здесь своего рода тест на знание сленга: колеса — психотропные таблетки, травка — марихуана, облом — неприятность, неудача. Все вместе означает: таб­летки купить не удалось, приходится довольствоваться марихуаной. Причем это вовсе не означает действительной наркомании говорящих; ими и слушателями такие фразы чаще всего воспринимаются как шутки — «анекдоты», забавные иг­ры со сленговыми словами; никакого требования достоверности к этим шуткам не применяется.

Фенька может служить средством для облегчения общения, внося элемент веселой непринужденности. При этом характерно, что подобные шутки всегда фиксируют специфически хип-культурные черты: ситуации, модели поведения, сленговые слова и пр.: «Не хочу учиться, а хочу лечиться», — шутили и по сей день шутят на тусовках (намек на вышеописанный культ безумия).

Анекдоты (в настоящем, привычном фольклористу смысле слова) также входят в понятие феньки. Как правило, они обыгрывают пограничные ситуации контакта хипа с представителями внешнего мира (государства, родительской се­мьи, просто «цивильными» людьми) или других молодежных группировок, тусо­вок и пр.

Хиппи-контролер

Устроился хиппи контролером в троллейбусе. Заходит в троллейбус и говорит:

«Граждане, покоцайте талончики, потому что покоцанные талончики — это в кайф, а

непокоцанные талончики — это опускание на прайс» (СПб., 1990).

Хиппи в ресторане

Нашел хиппи крупную купюру. Пришел в ресторан, сел за столик. Купюру перед со­бой положил. Подходит официант.

- Чего изволите?

- Холодца мне.

- У нас нет.

- Холодца мне, плачу.

Принес холодец в тарелке.

- А теперь кинь его в стену.

-??

Кинь, за все плачу.

Ну, официант размахнулся, кинул. Холодец потек. Хиппи даже головы не поднял, сидит, как сидел, головой в стол.

- Ну, что, — спрашивает, — пристал к стенке?

- Нет, не пристал.

-А жалко... (СПб., 1992).

Анекдот обыгрывает типично хип-культурные модели поведения (бескоры­стную страсть к тусовкам, неуважение к деньгам, сленг и др.). Смеховой эффект возникает в момент соприкосновения этих моделей с «цивильным» миром, для которого они абсурдны, непонятны, нелепы.

Есть анекдоты, пересмеивающие собственные нормы и стереотипы поведе­ния хиппи. Например, склонность афишировать необычные психические со­стояния (галлюцинации, погружение в «другую реальность» и пр.):

Хиппи и глюк

Встречаются два хиппи. Один другому говорит:

- У тебя на плече глюк сидит.

- A-а, это мой, — ласково отвечает тот и поглаживает свое плечо.

- Да нет, на другом плече.

- Ой!!! — вужасе вскрикивает тот (СПб., 1991).

Не последнее место среди стереотипов хип-культуры занимает любовь к ха­ляве (часто, не имея заработков, хипы стараются найти все необходимое для жиз­ни в путешествии бесплатно). •

Хиппи в кафетерии

Один хип, такой весь олдовый, заходит в кафетерий и просит буфетчицу:

- Мне маленький двойной, пожалуйста.

- А сколько вам сахара положить?

-Двенадцать ложечек. Только не размешивайте, а то я сладкого не люблю (СПб., 1992).

Характерен постоянный поиск во всем мистического смысла, порою смеш­ной даже для самих хиппи.

Хиппи и дао

Идет волосатый человек по трассе и что-то никак не может машину застопить. Ни­чего не останавливается. Час идет — ничего, другой — ничего. Пять часов уже — ни­кто не берет. Он устал, еле тащится. Слышит — сзади машина. Ну, он ни на что не надеется, даже не оборачивается, просто машет рукой и то — для очистки совести. Вдруг слышит, машина к обочине съезжает. Оборачивается — КАМАЗ! Волосатый подходит к нему и видит номер: 48—48 ДАО. Падает на колени, руки молитвенно складывает:

- Так вот ты какое (Дао. — Т.Щ.)... А говорили — Ты образа не имеешь... (СПб., 1988).

В такого рода анекдотах рассказчик занимает позицию отстранения по от­ношению к нормам и стереотипам собственной хип-культуры. Смех в этом слу­чае приобретает оттенок самоиронии.

Стихи-словарики — еще одна разновидность вербальных фенек. Они имеют хождение преимущественно на периферии хип-культурного сообщества — среди неофитов — и являются средством освоения сленга (фиксация сленговых слов в типовых ситуациях их употребления).

Стремный флэт, открылась дверь,

На пороге стоит зверь,

Весь прикинут в серой шкуре Пипл! Это мент в натуре,

А за ним еще менты.

Вот и все, кранты, винты (Ротонда, 1988).

Жанровой особенностью подобных фенечек является максимальная кон­центрация сленговых слов (в идеале не должно быть ни одного общелитератур­ного). Описываются типовые ситуации контактов хиппи с внешним миром:

Зима, и полис торжествует,

К Сайгону обновляя путь.

Хайрастый пипл, винт почуя,

Уже скипает как-нибудь (СПб., 1988).

Стёб (пристёб, стебалово) — еще одна обширная отрасль смехового фолькло­ра. Его общая черта — ирония, в ряде случаев — открытая издевка. Его функ­ция — маркировать чужое и чуждое, отмежевываясь от него. К понятию «стёб» в традиционной жанровой классификации ближе всего понятие пародии.

Как правило, пародируются стереотипы и нормы (в том числе и речевые) господствующей культуры. Часто пародируются речевые клише, например над­писи на пачках сигарет. «На следующую ночь человек снова мечется по кровати, уснуть не может, твердит новый вопрос: “А черт-то есть или нет? Есть или нет?” Голос снизу: “Спи!”. Так и уснул вечным сном. “Чертздрав предупреждает: не задавайте лишних вопросов! ” Дзе».

Пародируются типовые формы повседневного речевого общения, например объявления: «Обме(А)н. Меняю уютную 2-х комнатную “берлогу” в Сорокограде на равноценную в любом отражении. Сэр Чарльз. P.S.: Сопределье и Аркаим не предлагать».

Стёб может иметь личную направленность (можно стебаться лично над кем-то из присутствующих или общих знакомых: функция коммуникативной изоляции этого человека как «чужого») либо направляться на господствующую культуру в целом или на конкретную группировку (функция отграничения от других культурных традиций и сообществ). Особенно широко распространен стёб в отношениях между разными группировками молодежной культуры. Пан­ки, проходя мимо тусовки хиппи, дразнятся: «Гули-гули-гули!...», намекая на их эмблему — «пацифик» (голубиная лапка). Сорокоманы посмеиваются над тол- кинистами (которые, впрочем, в «Сороке» тоже представлены): называют их тол- кину тые, а их культовую книгу (Дж. Р. Толкиена) — Толкун-книга. Это не ме­шает, впрочем, сорокоманам принимать участие в эльфийских и хоббитских «Играх», устраиваемых толкинистами.

Часто объектом пародии становятся элементы религиозной ритуалистики и идеологии. В конце 80—начале 90-х годов система реагировала подобным обра­зом на активизацию кришнаитов. Кришнаиты живут общинами, охотно предос­тавляют ночлег, а во время религиозных служений — киртанов — еще и пищу (прасад). Это сделало кришнаитские квартиры — ашрамы — весьма удобной впи­ской на трассе, чем система постоянно и пользовалась.

Впечатления от соприкосновения с кришнаитской мистикой перекладыва­ются на язык стёб-культуры. Один из волосатых людей называет себе «Кришна»: «Он, — говорят, — этйх кришнаитов не любит и говорит: тогда я буду у них Бо­гом» [Щепанская 1993]. Это вполне приемлемо для стёб-культуры, а с точки зре­ния кришнаитов — страшное кощунство. Появляется словечко «крышееды», «крышеедство», намекающее на заумные проповеди кришнаитских гуру. Ча­стушки пародируют главную молитвенную формулу — Маха-мантру.

Мой миленок во солдатах Прочитал «Махабхарату»,

От него я не отстану —

Прочитаю «Рамаяну».

(Припев) Кришна, Кришна, Харе Кришна.

Как над нашим над селом Аура зеленая:

Карма ехать в гастроном —

Покупать крепленое.

(Припев)

Сельский сторож дядя Ваня Третий день лежит в нирване.

А колхозный огород Христианин стережет.

(Припев) (СПб., 1988).

Прикол, приколка — еще один весьма распространенный в молодежной сре­де смеховой жанр. Он находится на грани вербального и акционального: чаще всего под приколом понимают розыгрыш, но не злобный (как стёб), а дружески- веселый.

Прикалываются чаще всего над людьми чужими — цивильными, подчеркивая их чужесть:

Вот идет человек с длинными волосами, а сзади идет человек и говорит: «Госпо­ди!» — и мы радуемся, что заставили человека помянуть имя Господа (СПб., 1989). Подошла ко мне набожная тетушка лет пятидесяти: «Ты вечером такой на улице не появляйся, а то люди вроде меня увидят — подумают, что Христос». Я нашелся, как ни странно, что ответить: «А ты покайся, тогда не страшно будет Христа встретить». (СПб., 1988).

Приколен сам облик хипа и его интерпретация ситуации. Враждебность и настороженность цивильного мира оборачивается конфузом. Прикалываются над пионерами — неофитами тусовки, принимающими ее жизнь слишком всерь­ез. Например, им рассказывали, что телефон-автомат возле Сайгона (тогда — центра питерских тусовок) попискивает при каждом сленговом слове. И будто один раздосадованный хип взял и крикнул в трубку прямым текстом: «На Мос­ковском вокзале, мол, вагон с героином стоит!!!» (СПб., 1990).

Прикалываются над самими приколами:

Мысли вслух. Вы только вдумайтесь, как это прикольно: дать нищему крупную ку­пюру, а затем отобрать ее! («Сорока», 9.06.97).

Элемент прикола — обман, ложь, но ложь художественная, жанрово органи­зованная (прогон, догон, загибон) так, чтобы не только оконфузить тех, кто не въезжает, но и доставить эстетическое удовольствие понимающим слушателям. На сленге «прикольно» означает не только «смешно», но и «приятно» — одобри­тельную оценку. «Прикалывается» — и «шутит», и «обманывает», и «получает удовольствие», и «понимает».

Дата добавления: 2015-08-29