государственный гуманитарный университет 3 страница

Прага, 1924. № 5 (март); № 6-7.

Неклюдов 1995 — Неклюдов С.Ю. После фольклора // Живая старина. 1995. № 1. Неклюдов 2001— «Наивная литература»: исследования и тексты / Сост. С.Ю.Неклюдов.

М., 2001 (Московский общественный научный фонд. Научные доклады, 129).

Нестьев 1970 — Нестьев И. Звезды русский эстрады (Панина, Вяльцева, Плевицкая).

Очерки о русских эстрадных певицах начала XX века. М., 1970.

Новичкова 1990 — Новичкова Т.А. Два мира — земной и космический — в современных народных легендах // Русская литература. 1990. № 1.

Новиков 2001 — Новиков Ю. Былина и книга: Аннотированный указатель зависимых от книги и фальсифицированных былинных текстов. СПб., 2001.

Прокофьев 1983 — Прокофьев В.Н. О трех уровнях художественной культуры Нового и Новейшего времени (к проблеме примитива в изобразительных искусствах) // Прими­тив и его место в художественной культуре Нового и Новейшего времени. М., 1983. Разумова 2001 — Разумова И.А. Потаенное знание современной русской семьи. Быт.

Фольклор. История. М., 2001.

Санаров 1979 — Санаров В.И. НЛО и энлонавты в свете фольклористики Ц Советская этнография. 1979. № 2.

Сарнов 1996 — Сарнов Б. Интеллигенция поет блатные песни Ц Вопросы литературы.

Сентябрь-октябрь 1996. № 5.

Смолицкий, Михайлова 1994 — Русский жестокий романс / Сост. В.Г.Смолицкий,

Н.В.Михайлова. М., 1994.

Стратен 1927 — Стратен В.В. Творчество городской улицы // Художественный фольклор. Орган фольклорной подсекции литературной секции ГАХН / Под ред. Ю.Соколова. Т. II-III. М., 1927.

Терц 1979 — Терц А. Отечество. Блатная песня // Синтаксис. 1979. № 4 (см. также: Нева.

1991. № 4; Песни неволи / Сост. Ю.П.Дианов, А.Д.Мучник, Т.Н.Фабрикова. Воркута,

1992. С. 4-38).

Тихвинская 1995 — Тихвинская Л. Кабаре и театры миниатюр в России 1908—1917. М., 1995.

Уварова 1983 — Уварова Е. Эстрадный театр: миниатюры, обозрения, мюзик-холлы (1917-1945). М., 1983.

Успенский, Филина 1995 — В нашу гавань заходили корабли. Песни / Сост. Э.Н.Ус- пенский, Э.Н.Филина. М., 1995 Ферапонтов 2002 — Ферапонтов И.Е. Зарубежная фольклористика о современных город­ских легендах // Живая старина. 2002. № 2.

Ханютин 1989 — Ханютин А. Школьный рукописный альбом-песенник: новый успех ста­рого жанра // Массовый успех. М., 1989.

Чистов 1975 — Чистов К.В. Специфика фольклора в свете теории информации// Типо­логические исследования по фольклору: Сборник статей памяти Владимира Яковле­вича Проппа (1895—1970). М., 1975.

Чистов 1995 — Чистов К.В. Фольклор в культурологическом аспекте// Гуманитарий.

Ежегодник Петербургской гуманитарной академии. 1995. СПб. № 1.

Шелег 1995 — Споем, жиган... Антология блатной песни / Автор-сост. М.Шелег. СПб.,

1995.

Щепанская 1993 — Щепанская Т.Б. Символика молодежной субкультуры: Опыт этногра­фического исследования системы 1986-1989 гг. СПб., 1993.

Р/ШМЦ1М

СУБКУЛЬТУР

Т.Б.Щепанская

(Санкт-Петербург)

Традиции городских субкультур

Теория субкультур предлагает один из способов описания культурной диф­ференциации современного общества [Матвеева 1987; Субкультуры 1996; Гу­ревич П. 1987]. Впрочем, известны и другие термины для обозначения той же реальности: контркультура, общественные движения, неформалы, локальные сети, социальные страты, жизненные стили и пр. Каждое из таких определений пред­полагает акцент на одной из сторон изучаемого явления: символике, атрибутике, идеологии (теория жизненных стилей), внутренней структуре сообществ и типах межличностных связей (теория и метод социальных сетей [Social Networks 1992]), месте в иерархической структуре социума (теория социальной стратифика­ции [Murton 1957; Cohen 1968; Барбер 1972; Моль 1973]), социальной активности и воздействии на эту структуру (теория общественных движений [Johnston, Klandermans 1995; Melucci 1989; Общественные движения Ленинграда 1989; Социология общественных движений 1993]); см. также теорию контркультуры и т. п. При этом очевидна прикладная ориентация многих из этих теорий.

Определение субкультуры охватывает практически все перечисленные ас­пекты, потому и достаточно популярно. Это определение базируется на понятии «культура», фундаментальном в антропологии, что не могло не повлиять на есте­ственность его укоренения в антропологическом (в первую очередь) дискурсе.

Из истории понятия. Само понятие «субкультура» сформировалось в резуль­тате осознания неоднородности культурного пространства, ставшей особенно очевидной в урбанизированном обществе. Прежде под «культурой» понималась господствующая этическая, эстетическая, мировоззренческая система— про­фессиональная, поддерживаемая элитами и исходящая от элит, получавшая са­кральное подкрепление. Все, что за ее пределами, — область профанного [Гу­ревич А. 1990; Поспелов 1990; Gans 1974; Городская культура 1986; Willis 1978], бытового, — лишалось статуса культуры (ср.: обыденные представления о «куль­турном» и «некультурном» поведении, вкусах, речевых стереотипах и т. д.).

Хотя появление термина «субкультура» в научной литературе относят к три­дцатым годам XX в. [Соколов, Осокин 1996: 21], настоящее распространение

он получил в 1960—1970-е годы в контексте изучения молодежных движений [Davis 1971; Partridge 1973]. Поначалу на первый план выступает приставка «sub» (т. е. «под-»), обозначая скрытые, неофициальные культурные пласты, на­ходящиеся под «дневной поверхностью» господствующей культуры. В этом слу­чае понятие «субкультура» использовали наряду с subterranean culture (подземная культура) и underground (подполье) [Matza, Sykes 1961]. Просматривается и при­вычное восприятие неинституциональных культурных явлений как низовых — в противоположность «высокой» официальной культуре. В том же контексте (при­менительно к идеологии и практике молодежного протеста против ценностей общества потребления, трудовой этики и технократической цивилизации) ис­пользовали и термин «контркультура» [Rozzack 1969; Yinger 1977; Давыдов, Род­нянская 1980], определявший идеологию молодежи как разрушающую всякую культуру вообще, противостоящую культуре как таковой. Отсюда видно, что по­нятие «субкультура» первоначально обозначало явления, воспринимавшиеся как не- или вне-культурные. Со временем, однако, оно получило иной смысл.

Эстетика, этика, идеология молодежных сообществ получили признание как особая «молодежная культура». Было осознано наличие и других культур (напри­мер, детской), отличающихся от официальной, но вполне реальных, со своими нормативными и символическими характеристиками. Это придало новую жизнь понятию «субкультура», впрочем, в несколько измененном значении. Теперь оно прочитывается как обозначение подсистемы культуры, указывая на муль- тикультурный характер современного общества.

В таком прочтении концепция субкультуры оказалась чрезвычайно пло­дотворной как в научно-эвристическом (программа описания различных сегментов и вариаций культуры), так и в практически-прикладном отношении. С последним связан ряд ее модификаций, среди которых в 1990-е годы наибо­лее актуальна, пожалуй, концепция жизненных стилей (life styles [Harris 1996; Bretschneider 1995; Демидов 1998; Chaney 1996]), под которыми понимают осо­бенности идеологии, социальной психологии, потребительского поведения, язы­ка и символики, в целом образа жизни, характерные для различных социальных групп. Изучение жизненных стилей ориентировано в первую очередь на модели­рование потребительского поведения их представителей. Впрочем, идеологиче­ские аспекты стилей жизни находятся в поле интересов политиков и особенно их имиджмейкеров. Еще более очевиден социальный заказчик изучения общест­венных движений, на практике делающий упор на организационных аспектах этих движений, средствах и возможностях мобилизации ресурсов, мониторинге властных устремлений и пр.

Определение понятия «субкультура» затруднено именно из-за фундаменталь­ности лежащего в его основе понятия «культура» и существования огромного множества его определений. Не имея возможности подробно их проанализиро­вать и даже перечислить в рамках этой статьи, мы остановимся на определении, которое считаем наиболее операциональным (как средство сбора и описания эмпирических данных по конкретным субкультурам).

Прежде всего приставка «суб-» в современном контексте, как мы уже гово­рили, подразумевает, что речь идет о подсистеме культуры как целого. Субкуль­тура не представляет собой самостоятельного целого. Ее культурный код форми­руется в рамках более общей системы, определяющей основу данной цивилиза­ции и целостность данного социума (эту систему мы и обозначаем словом «куль­тура»), Субкультуры как подсистемы культуры опираются на ее семиотический код (общий для большинства и обеспечивающий их взаимопонимание), будучи при этом ориентированы на постоянный диалог с ней. Этот диалог может при­нимать формы «обновления культуры», ее «развития», «восстановления тради­ций» или «противостояния», «разрушения» и пр., но в любом случае здесь мы имеем дело с необходимыми элементами самосознания и самоидентификации субкультур. Каждая из них определяется прежде всего по отношению к Культуре (господствующей, общепринятой, материнской и т. п.), либо противопоставляя ей свои нормы и ценности, либо черпая в ней обоснования этих норм.

Большинство известных определений культуры (и субкультуры как ее разно­видности) акцентирует ограниченный набор ее основных признаков. Среди них знаковые¹ (общность идеологии, ментальности, символики, культурного кода, картины мира²); поведенческие (обычаи, ритуалы, нормы, модели и стерео­типы поведения); социальные (социальная группа, страта и т. д., определяе­мая как носитель субкультуры или ее порождающая среда), а также все они вме­сте (культура как целостный образ жизни). Подчеркивается еще небиологиче­ский способ воспроизводства всего комплекса (воспитание, образование — со­циализация как средство трансляции культурной традиции).

Все эти признаки можно обобщить и уложить в рамках модели культуры как коммуникативной системы³. Коммуникативная система включает а) каналы коммуникаций (коммуникативные связи и сети; в рамках этой части модели конкретно описываются типы межличностных связей, структура сообществ, формы общения и т. п. — социальный уровень культуры) и б) средства ком­муникации, т. е. знаки и символы (здесь фиксируются культурный код, в том числе арго и вербальный фольклор; атрибутика; символика и мифология вещест­венного мира, телесности, пространства и времени — т. е. язык культуры и в це­лом ее картина мира). Это знаковый уровень культуры. Знаковый и социальный уровни взаимодополнительны, связаны, взаимно отражают и порождают друг друга. На знаковом уровне хранятся и транслируются коды социальных систем, поведенческие программы — те самые обычаи и нормы, о которых шла речь. Со­циальный уровень есть субстрат и материализация этих кодов...

Говоря о каналах коммуникаций, мы имеем в виду два их типа — синхрон­ные и диахронные связи, — тем самым подчеркивая трансляцию культурных ко­дов во времени, что отличает субкультуру, скажем, от моды (тоже предполагаю­щей общность символики, атрибутики, отчасти идеологии, но не предполагаю­щей механизмы их воспроизводства во времени).

Итак, наше определение субкультуры формулируется следующим образом: субкультура — коммуникативная система, самовоспроизводящаяся во времени. Это определение может быть развернуто в виде модели или матрицы, которую легко заполнить конкретным материалом.

СУБКУЛЬТУРА - КОММУНИКАТИВНАЯ СИСТЕМА

1. Каналы коммуникаций (Социальный уровень культуры: связи и сообщества)

1.1. Синхронные связи

1.2. Диахронные связи

2. Средства коммуникации (Знаковый уровень культуры: целостная картина мира и составляющие ее знаки и символы)

2.1. Специально знаковые объекты

- вербальные (арго, фольклор)

- числа

- идеограммы

- карты, деньги и пр.

2.2. Ситуативно знаковые объекты окружающего мира, играющие в данной

культуре знаковую роль. В том числе их комплексы (коды)

- пространственный

- временной

- предметный

- телесный

- актуальный

Это определение-модель представляется операциональным средством пер­вичной фиксации и описания субкультур. В первом разделе (Социальный уро­вень) описываются связи (их типы, конфигурации и пр.) и сообщества (струк­туры), заданные данной культурой, а также модели поведения, нормы и ритуалы, поддерживающие эти структуры. Во втором разделе (Знаковый уровень) фикси­руется собственно культурный код: символика, идеология, картина мира. Такая модель позволяет фиксировать в полевых условиях и учитывать в процессе опи­сания максимальное число конкретных особенностей культуры, представляя их соотношение в рамках целого (культуры как коммуникативной системы), а так­же помогает сопоставлять материалы по различным субкультурам. В то же время исследователь может сделать акцент на любом из сегментов этой матрицы, не переставая иметь в виду его место в рамках целого.

Мы делаем акцент на вербальных компонентах описываемых субкультур, поскольку именно они пока лучше всего обеспечены источниками. Собственно наличие вербальной специфики — арго и сложившегося фольклора— служит наиболее яркими и легко фиксируемыми признаками существования субкульту­ры, а часто и ее единственными внешними проявлениями. В силу особенностей научного восприятия, сложившегося в рамках письменной и уж во всяком случае вербальной культуры, «видимыми» для научного сообщества становятся прежде всего словесные компоненты. Информация же, выраженная посредством иных кодов, не воспринимается (ее извлечение требует специальных аналитических процедур и осуществляется, как правило, с опорой на вербальные тексты как «перевод» невербальных). Таким образом, изучение этой стороны субкультур может послужить ключом к разгадке других.

К вопросу о типологии. Далее встает проблема типологии субкультур. Пред­почтительной нам кажется типология К.Соколова и Ю.Осокина, классифици­рующая субкультуры в соответствии с видами общностей их носителей. В част­ности, выделяются половозрастные (детская, молодежная; добавим еще упоминавшиеся в литературе субкультуры матерей, геев и парковые собрания пенсионеров); социально-профессиональные (авторы выделяют здесь рабочих и интеллигенцию; можно назвать еще профессионально-корпоративные субкультуры, нашедшие некоторое отражение в литературе: компьютерную, ме­дицинскую, археологическую, а также армейскую, нищенскую и криминально­тюремную) и досуговые; религиозные и этнические [Соколов, Осо- кин 1996: 29]. Добавим еще территориальные — например, землячества, не всегда связанные с иноэтничностью (упомянем длительно самовоспроизводя- щееся псковское землячество в Санкт-Петербурге). К ним примыкают ло­кальные субкультуры (в этом качестве можно рассматривать некоторые города и региональные общности, имеющие свои языковые особенности, фольклор, нормативные традиции и пр.). В основу типологии положен в данном случае принцип консолидации соответствующих общностей — он же определяет и ис­точник символики (характерные особенности той или иной общности — ее об­лика, темперамента, социальных интересов, языка и пр. — становятся основой «языка» формирующейся в этой среде субкультуры).

Субкультурная парадигма, открывая очевидные исследовательские перспек­тивы, в то же время ставит множество вопросов. Назовем, например, следующие:

— вопрос о мультикультурной структуре современного общества (можно ли описать его как некую совокупность субкультур и распределяется ли население между ними без остатка или есть группы вне любых субкультур?);

-проблема взаимоотношений между разными субкультурами: по имею­щимся уже теперь сведениям, многие из них перекрываются (например, отмече­ны явления «общей периферии» разных субкультур и «миграции лидеров»);

— проблема взаимообмена культурных фондов разных субкультур и всех их — с господствующей культурной традицией (их роль как источника иннова­ций, обеспечивающих в одних случаях устойчивость культуры в изменяющихся обстоятельствах, в других — вызывающих ее разрушение);

—вопрос о соотношении субкультуры и сообщества (социальные общно­сти — возрастные, профессиональные и др. — рассматриваются как носители субкультур, «порождающие среды», как результат материализации знаковой кар­тины мира, транслируемой субкультурой, и т. д.). В любом случае надо обяза­тельно учитывать несовпадение понятий «субкультура» и «сообщество» (в рамках одной субкультуры, т. е. знакового, коммуникативного поля, может существо­вать множество сообществ, нередко враждующих, активно противопоставляю­щих себя друг другу; тем не менее они пользуются языком одной и той же куль­туры и в этом смысле образуют единое поле).

Это перечисление можно продолжать, но уже сказанное свидетельствует о перспективности субкультурной парадигмы для описания современного общест­ва. Она имеет и прикладное значение — не только для рекламы или политиче­ского менеджмента, но и как средство обеспечения взаимопонимания между разными сегментами социума, «взаимопереводимости» их культурных кодов.

Примечания

¹ Определение культуры как знаковой системы в настоящее время одно из самых рас­пространенных и общепринятых.

² Об определении культуры как «целостной картины мира, разделяемой группами лю­дей...» см., в частности: [Соколов, Осокин 1996: 21-22].

³ Такое определение в применении к этнической культуре развивает плодотворно, на наш взгляд, С.АЛрутюнов. См.: [Арутюнов 1989:17-19].

Литература

Арутюнов 1989 — Арутюнов С.А. Народы и культуры: Развитие и взаимодействие. М., 1989.

Барбер 1972 — Барбер Б. Структура социальной стратификации и тенденции социальной мобильности // Американская социология. М., 1972.

Городская культура 1986 — Городская культура: Средневековье и начало Нового Времени. Л., 1986.

Гуревич А. 1990 — Гуревич А.Я. Средневековый мир: Культура безмолвствующего боль­шинства. М., 1990.

Гуревич П. 1987 — Гуревич П.С. Проблемы субкультуры в современной западной социо­логии // Субкультурные объединения молодежи. М., 1987.

Давыдов, Роднянская 1980 —Давыдов Ю.Н., Роднянская И.Б. Социология контркультуры: Критический анализ (инфантилизм как тип поведения и социальная болезнь). М., 1980. _;

Демидов 1998 — Демидов А>М. Социокультурные стили в Центральной и Восточной Евро­пе // Социологические исследования. 1998. № 10. С. 16-28.

Матвеева 1987 — Матвеева С.Я. Субкультуры в динамике культуры // Субкультурные объединения молодежи. М., 1987.

Моль 1973 — Моль А. Социодинамика культуры. М., 1973.

Общественные движения Ленинграда 1989 — Общественные движения Ленинграда: Ин­формационный бюллетень Комиссии по изучению общественных движений Северо­Западного (Ленинградского) отделения Советской социологической ассоциации. Л., 1989.

Поспелов 1990 — Поспелов Г.Г. Бубновый валет: Примитив и городской фольклор в мос­ковской живописи 1910-х годов. М., 1990.

Соколов, Осокин 1996 - Соколов К., Осокин Ю. Художественная жизнь и социокультур­ная стратификация общества// Художественная жизнь современного общества. Т. 1. Субкультуры и этносы в художественной жизни. СПб., 1996.

Социология общественных движений 1993 — Социология общественных движений: эм- лирические наблюдения и исследования. СПб., 1993.

Субкультуры 1996 — Субкультуры и этносы в художественной жизни / Отв. ред. К.Б. Со­колов. СПб., 1996.

Bretschneider 1995 — Bretschneider R. Lifestyle-Forschung. Fessel+GFK, Institut fur Markfor- chung. Wien, 1995.

Chaney 1996 — Chaney D. Lifestiles. London, 1996.

Cohen 1968 — Cohen P. Modem Social Theory. London, 1968.

Davis 1971 — Davis F. On Youth Subcultures: The Hippie Variant. New York, 1971.

Gans 1974 - Gans H. Popular Culture and High Culture. New York, 1974.

Harris 1996 - Harris D.A. Society of Signs. London, 1996.

Johnston, Klandermans 1995 — Johnston H., Klandermans B. The Cultural Analysis of Social Movements Ц Social Movements and Culture / Ed. H.Johnson, B.Klandermans. Minnea­polis, 1995. P. 3—24.

Matza, Sykes 1961— Matza D., Sykes G. Juvenile Delinquency and Subterranean Values// American Sociological Review. 1961. Vol. 26. P. 712—719.

Melucci 1989 — Melucci A. Nomads of the Present: Social Movements and Individual Needs in Contemporary Society. Philadelphia, 1989.

Murton 1957 — Murton R.K. Theory and Social Structure. New York, 1957.

Partridge 1973 — Partridge W.L. The Hippie Ghetto. The Natural History of a Subculture. New York, 1973.

Rozzak 1969 - Rozzak T. The Making of Counter Culture. New York, 1969.

Social Networks 1992 - Social Networks: The Third Finnish-Hungarian Symposium on Ethno­logy. Konnevesi, 20—25.8.1989. Vol. 11. Ulvia, 1992.

Willis 1978 — Willis P.E. Profane Culture. London, 1978.

Yinger 1977 — Yinger J.M. Presidential Address: Countercultures and Social Changes// Ameri­can Sociological Review. 1977. Vol. 42. № 6.

Т.Б.Щепанская (Санкт-Петербург)

Молодежные сообщества

Обособление молодежной культуры исследователи связывают с маргинали­зацией молодежи [Тэрнер 1983: 169-199; Parsons 1965; Алмазов 1986] или с воз­никновением культурного барьера между поколениями отцов и детей [Мид 1988: 346, 357; Fouer 1969] в быстро меняющемся индустриальном и постиндустриаль­ном обществе. На Западе всплеск интереса к молодежной культуре связан преж­де всего с «революцией цветов», сексуальной и психоделической революцией 1960-х годов и движением хиппи¹. Речь идет об осознании молодежи не только как политической силы, но и как специфического потребительского слоя. Рос­сийская Наука открыла молодежь как особый культурный пласт, субъект куль­турного творчества (а не только как объект идеологического и воспитательного воздействия) лишь в 1980-е годы. Большинство публикаций вначале носило опи­сательный характер, затем появились словари молодежного сленга, а также ис­следования символики молодежной культуры и их фольклора².

Историю молодежной культуры в нашей стране обычно отсчитывают либо от первых московских хиппи (конец 1960-начало 1970-х годов), либо от после­военных стиляг. Впрочем, обособление молодежи и определенная специфика ее образа жизни характерны не только для городской, но и для традиционной сель­ской культуры: можно упомянуть святочные вечорки, супрядки, имальца, имуш- ки — собрания молодежи, куда взрослые обычно не допускались.

В настоящей статье современная молодежная субкультура рассматривается на материале крупных городов (Москвы, Санкт-Петербурга, Екатеринбурга, Петрозаводска, Мурманска) в трех ее временных срезах: середина 1970-х; сере­дина 1980-начало 1990-х; конец 1990-х годов. Автор использует собственные, в том числе включенные, наблюдения, а также многочисленные интервью с носителями субкультуры, фольклорные записи, граффити и данные прессы. В первой части нашего описания мы сосредоточимся на социальных (формы об­щения, межличностных связей и сообществ), во второй — на знаковых (символи­ка, в том числе вещественная атрибутика, арго, фольклор) аспектах молодежной субкультуры.

Структура организации сообществ

Возникая на базе маргинального слоя молодежи (а в кризисном, переходном, обществе в этот слой попадает едва ли не большинство ее), субкультурные обра­зования объединяют людей, которые уже вышли из-под влияния семьи и школы, но не обрели еще постоянный статус во взрослом мире (своей собственной семьи и профессии). Эти люди оказываются вне сферы действия большинства общест­венных институтов — в зоне аномии (нормативной неопределенности), всегда связанной с промежуточным положением в социальной (репродуктивной, про­фессиональной) структуре. Идущие в этой среде процессы самоорганизации приводят к образованию субкультурных сообществ со своими нормами, симво­ликой и границами. Обретение молодым человеком статусной определенности в рамках «большого» общества приводит, как правило, к его выходу из субкультур­ной среды. Женитьба, поступление в вуз, обретение любимой работы (т. е. ста­тусная определенность) часто указываются как причина ухода с тусовки, которая остается основной формой общения именно в маргинальный период жизни.

Молодежная субкультура обнаруживает ярко выраженную способность к самовоспроизводству. Многие ее стереотипы (арготические слова, фольклорные жанры и тексты, нормы и модели поведения, формы общения и пр.) воспроизво­дятся на протяжении по меньшей мере уже трех десятилетий, хотя за это время сменилось несколько возрастных когорт ее носителей. Это говорит о наличии традиции.

То же зафиксировано и на уровне самосознания — в мифологии. Многие течения — такие как система в целом, отдельные тусовки (например, футболь­ные фанаты) — возникли в конце 1960—начале 1970-х годов. Культовой датой считается 1968-й (год «цветочной революции» в Западной Европе и Америке). Существуют предания (род этиологического мифа) о том, «как это было внача­ле», — от романтических повествований о мирном собрании хиппи у памятни­ка А.С.Пушкину в Москве до полуанекдотических телег (рассказов о случаях на трассе). Сходятся все в том, что вначале были хиппи, причем не у нас, а на Западе, но что наши появились тогда же и назывались волосатые, хайрастые (от англ. hair — ‘волосы’) или пипл (от англ. people — ‘народ’, 'люди’). Следующая волна— панки, потом металлисты, затем любера (от подмосковных Люберец, откуда они приезжали бить и волосатых, и панков), позже — рэпперы и рэйверы, затем скинхэды.

Формы общения

Основной тип сообщества в молодежной среде можно определить сленговым (но уже прочно укоренившимся и ставшим общеупотребительным) словом тусовка. Обычно под этим понимают: а) сообщество, группу, компанию; б) место обще­ния; в) стиль общения, как раз и определяющий специфику молодежных сооб­ществ: свободный, избегающий регламентации и четких структур; смысл таких встреч и собраний — в самом общении, а не в достижении каких-то иных (ма­териальных, производственных и пр.) целей. Тусовка декларирует свою спонтан­ность и бесструктурность.

Итак, на синхронном уровне молодежная культура предстает как множество разных тусовок (группировок, течений). Каждая консолидируется вокруг общего символа. Им могут быть музыкальное направление (панки — поклонни­ки стиля панк-рок, металлисты, металлюги — «тяжелый металл»; известны также рейверы, рэпперы и пр.) или конкретная музыкальная группа («Алиса» — алисо- маны, «Beatles» — битломаны, «Кино» — киноманы)', спорт, конкретная коман­да или спортивный клуб (известны фанаты — болельщики «Спартака» (Москва), «Зенита» (Санкт-Петербург) и других спортивных клубов); ролевые игры с использованием этнической (индеанисты воспроизводят ритуалы, быт, образ жизни американских индейцев; Общество ирландской мифологии воссоздает древнеирландские ритуалы), исторической (военно-исторические клубы, поис­ковики, воссоздающие либо отыскивающие в местах боев и реставрирующие оружие и снаряжение прошлых десяти- и столетий; они разыгрывают великие битвы прошлого в полной исторической амуниции), религиозно-мистической (например, группы последователей учения Н. и Е. Рерихов), фантастической (толкинисты, воспроизводящие фантастический мир произведений Дж.Р.Тол- киена) и другой символики; самодеятельная исследовательская (диггеры — исследователи подземных коммуникаций в крупных городах; группы, занятые поиском кладов, утерянных древних реликвий; черные следопыты, разыски­вающие, реставрирующие и коллекционирующие оружие и атрибутику времен Второй мировой войны; самодеятельные спелеологи и др.) или художест­венная деятельность (богема, авангардисты, их друзья и поклонники).

Этот общий символ определяет символику и атрибутику, самоназвания группировок и самосознание — само- и мироощущение — их членов. Общий символ маркирует границы сообществ и опосредует отношения внутри них. По­этому тусовку можно определить как символическую общность, ядром и условием консолидации которой служит общий символ.

Можно заметить также, что основой консолидации такого рода группировок служат общие способы проведения досуга: это позволяет определить их как до­суговые сообщества. Роль досуга как консолидирующего фактора может быть связана с неопределенностью социального (профессионального и семейного) статуса, а следовательно, и с невозможностью консолидации по этим признакам.

Есть тусовки, объединенные только местом общения, которое само при­обретает в этом случае культовый смысл. Здесь встречаются люди разных интере­сов и совмещаются разные символы. В 1970—1980-х годах наибольшую извест­ность в Санкт-Петербурге, например, получило несколько таких мест. Прежде всего «Сайгон» (намек на американский пацифизм времен вьетнамской войны — мифологический исток хиппизма) — кафетерий от ресторана «Москва» на углу Невского и Владимирского проспектов. Со временем «Сайгон» стал именем на­рицательным как символ тусовочной жизни и мифа хиппизма. Другое место ту­совок (популярное и по сей день) — Ротонда: так (а еще Центр Мироздания) на сленге зовется парадная (округлая в плане, с винтовой чугунной лестницей и ку­полообразной крышей) в доме на углу Гороховой ул. и набережной Фонтанки в Санкт-Петербурге. По вечерам там играют на флейтах, жгут свечи, пережидают ночь. Стены парадной сплошь покрыты надписями, рисунками, значками и т. п.

следами жизнедеятельности тусовки. Запирали дверь на кодовый замок, произ­водили побежу — надписи появлялись снова (практически того же содержания с незначительными вариациями).

Дата добавления: 2015-08-29