Александра Витальевна Соколова 37 страница

– И все же, почему вы живете у нее, и не продаете квартиру?

Инна еще раз внимательно на него посмотрела и смущенно опустила глаза.

– Мы собираемся ее сдавать, Лешка. Я решила уйти на какое-то время с работы, и нам нужны будут деньги.

Чего-чего, а этого Леша совсем не ожидал.

– И ты собираешься оставить ее на работе с бабой, которая пыталась вас разлучить? – Возмутился он. – С ума сошла?

– Я собираюсь родить ребенка, – просто сказала Инна, и Леша порадовался, что сидит. Если бы стоял – наверное, свалился бы прямо на землю.

– От кого? – Глупо спросил он, и Инна рассмеялась, обнимая его за шею и целуя в небритую щеку.

– Не от тебя, не волнуйся, – шепнула на ухо, – я найду донора, и сделаю все цивилизованным способом.

Леша так и сидел, обалдевший, пока Инна рассказывала ему о своих планах, и не мог понять, почему его так расстроила эта новость. Потому ли, что вместе с ней улетала последняя надежда? Или потому, что отцом будет не он?

– А может… – Неуверенно начал он.

– Нет, Лешка, не может. – Инна выпустила его из своих объятий и посмотрела серьезно и строго. – Ты очень хороший, и я знаю, что ты сейчас скажешь. Но, Леш, для тебя этобудет слишком тяжело. Третий ребенок, и снова живущий в чужой семье. Подумай, готов ли ты на это?

Нет, он не был готов. Совсем не был. Новость просто ошеломила его и спутала мысли.

– А что она говорит про это? – Спросил он.

– Она говорит, что счастлива, – раздался сзади голос, и Лиза – румяная, слегка растрепанная, пробралась через кусты и присела рядом с Инной. Их пальцы сплелись, и Леша невольно поморщился, глядя, как Лиза подправляет ворот Инниной куртки.

– Помнишь, как мы были тут, когда я была беременна Дашей? – Мечтательно спросила Лиза. – Ты тогда так здорово защищал меня от родителей…

Он помнил. Слишком хорошо помнил – и то, как защищал, и то, что случилось после. Странно – как быстро Инна из врага превратилась в друга, а из друга – в нечто, в чем ондо сих пор боялся себе признаться.

Поднялся на ноги и сказал:

– Пойду за колбасой.

И действительно ушел, оставив их в кустах – обниматься и смотреть друг на друга любящими глазами.

***

– Паршиво он воспринял нашу новость, – сказала Лиза, согреваясь в Инниных объятиях.

– Не так уж и паршиво. Могло быть и хуже.

Но Лиза все равно осталась при своем мнении – не зря же Лешка, ушедший в дом, не возвращался уже целых полчаса. Она понимала, что для него все это мероприятие вдвойне мучительно: возможно, прямо сейчас кто-то из родни открыто поносит его за то, что не удержал жену, и не образумил ее вовремя.

Поразительно – как бы ни любили мама и папа Инну, все равно часто в их разговорах звучит тоска по "нормальной" дочери с "нормальным" мужем.

– О чем ты думаешь, малыш? – Спросила Инна, целуя Лизин затылок и покрепче укутывая ее вместе с собой в куртку.

– О том, как мне повезло с тобой, – честно сказала Лиза, – а еще о том, что я, кажется, совсем тебя не заслуживаю.

– Ерунда какая, – фыркнула Инна, – это киношное что-то, мне кажется – заслуживаю, не заслуживаю… Вопрос просто в желании, и все. Или мы хотим быть вместе, или, – поморщилась, – нет.

– Знаешь, – подумав, сказала Лиза, – я часто думаю, смогла бы я вот так, как ты, простить весь тот ужас, что я натворила. И мало того – пережить его вот так, с достоинством, сохранив себя.

Она действительно часто об этом думала, и не находила ответа. Представить, чтобы Инна однажды начала вести себя подобным образом, чтобы она влюбилась в кого-то, ушла из семьи… Это было невероятно.

– Я не идеальная, Лиза, – услышала она, – я же говорила тебе: у меня тоже было сексуальное влечение к Ольге.

– Да, но ты ничего с ним не делала! – Она развернулась в Инниных руках и посмотрела ей в лицо. – А я…

Вздохнула и опустила взгляд.

– Ты еще научишься этому, – улыбнулась Инна, – не торопись. Умение проживать все свои чувства приходит со временем. Ведь вопрос же не в том, что ты чувствуешь, а в том, что ты делаешь с этими чувствами. Часто люди, ощутив что-то запретное, пугаются и начинают давить это в себе, заглушать, и тогда чувства, не находящие выхода, накапливаются, словно фонтан, заткнутый пробкой. И рано или поздно эта пробка прорывается, и человек делает то, о чем после жалеет.

Это было очень похоже. Так похоже, словно Инна забралась в Лизину голову, и, осмотревшись, в мгновение все там прочитала.

– Мы вместе не один год, милая, и будем вместе еще очень долго, – продолжала Инна, – и нет ничего плохого в том, что каждая из нас будет иногда что-то чувствовать к другим людям. Просто нужно позволить себе это, забыть о том, что это неправильно, вот и все.

– Но ведь это действительно неправильно! – Вспыхнула Лиза.

– Кто тебе сказал? Это было бы неправильно, если бы ты могла это контролировать. А ты не можешь, проверь мне. Контролировать действия можно, чувства – никогда.

Лиза притихла и задумалась. Инка была права, как всегда права – разве можно запретить себе чувствовать? И так ли уж плохи эти чувства, если за ними ничего не следует?

– Почему ты не бросила меня? – Задала она еще один вопрос. – Я же передала, и вела себя как последняя сволочь.

– Потому что я очень тебя люблю, – тихо ответила Инна и поцеловала Лизу в висок, – и я умею прощать. Только и всего.

Когда вернулся Леша, они так и сидели рядом – обнявшись, тесно прижавшись друг к другу и замирая от счастья.

И посмотрев на это, он спрятал за спину палку колбасы, и молча ушел обратно в дом.

Глава 14. Прибой.

Лека металась по Питеру испуганным зверьком. Она окончательно перестала понимать, что здесь делает, зачем приехала, и когда ей уезжать. Сценарий был забыт, дни проходили в бесцельных шатаниях по центру и ночных разговорах с Яной.

Женька за прошедшую неделю не встретилась с ней ни разу – отговаривалась какими-то дурацкими причинами, а когда Лека просто пришла к ней домой, ей никто не открыл дверь.

– Ну почему, Янка? Почему? – Вопила Лека, ударяя кулаками по столу и расплескивая кофе и коньяк. – Почему она выбрала ее? Разве она не большее дерьмо, чем я? Разве она не была причиной стольких несчастий? Ну почему, а?

Яна только смеялась в ответ.

– Потому что ты, дура, в свое время ее не выбрала, вот почему. А теперь выбираешь по остаточному принципу. А мы, женщины, отлично это чувствуем.

– По какому еще остаточному принципу? – Возмущалась Лека. – Я вообще никого не выбираю, я просто понять не могу – почему?

И снова громкий хохот был ей ответом.

Лека боялась себе в этом признаться, но, похоже, ей очень не хватало Ксюхи. Уж она бы сумела разложить все по полочкам, объяснить причины и предсказать следствия. Но после этого ужасного прощания в Москве нечего было и думать о том, чтобы ей позвонить.

– Ну хорошо, я дерьмо, – сказала Лека однажды, сидя на подоконнике и наблюдая как Янка готовит ужин, – но ведь за что-то они все меня любили, так?

– Угу, – промычала Яна, зажимая зубами край полотенца, другой стороной которого она сушила овощи.

– Значит, во мне есть и что-то хорошее, так?

– Безусловно, – это у нее получилось как "бежушловно".

– Но почему тогда они перестали видеть это хорошее? Почему видят только дерьмо?

Яна выплюнула полотенце и подошла к Леке. Положила руки на ее колени и усмехнулась.

– Хочешь правду?

Лека кивнула.

– Потому что сколько я тебя знаю – ты все время пытаешься стать кем-то, кем вовсе не являешься.

И вернулась к овощам.

– Нет, нет, подожди! – Лека спрыгнула с подоконника и пошла следом. – Объясни, что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что уже сказала, – пожала плечами Яна, – ты вбила себе в голову, какой ты должна быть, и пытаешься такой стать, упуская, что все эти люди любили тебя настоящую, а не придуманную.

– Но я ушла из детского дома, я уехала к океану, я искала себя настоящую!

– Ой, зайчик, не смеши меня, – Яна принялась шинковать овощи, не глядя на Леку, – ничего ты не искала, а просто примеряла на себя разные костюмы. Костюм хорошей девочки, костюм верной девочки, костюм одинокой девочки. А где во всем этом ты? Где ты, я тебя спрашиваю?

– Так ведь все это – я! – Возмущенно воскликнула Лека. – Янка, да брось ты этот нож, поговори со мной!

Она вся дрожала от переполняющих ее эмоций.

– Я и так разговариваю, котик. А если я брошу нож, то мой возвращающийся из долгой командировки муж останется голодным.

Она ссыпала овощи в сковороду и принялась за мясо.

– Так вот. То, что все это – ты, я даже отрицать не стану. Ты, конечно, кто бы спорил… Но тут есть принципиальный момент.

– Какой? – Лека вся подалась вперед, укладываясь грудью на стол.

– Очень простой. Какие свои части ты прячешь, выпячивая ту одну, которая прямо сейчас нравится тебе больше других?

Лека поморгала и опустилась на стул.

– В смысле? – Глупо спросила она.

– Когда ты выбираешь свой кусочек, – начала Яна, нарезая мясо маленькими ломтиками, – и делаешь его большим, это происходит за счет других кусочков, потому что общий объем всегда один и тот же.

Она отрезала от куска мяса кусок поменьше и показала его Леке.

– Вот смотри, это, например, кусочек под названием "хорошая девочка". Ты берешь его, и начинаешь всячески увеличивать. На самом деле он такой, а ты делаешь его в два раза больше. А за счет чего? Правильно! За счет остального куска. И получается, что в счет "хорошей девочки" отжирается часть веселой, часть умной, часть сильной.

Лека только кивала, завороженная.

– Но самое смешное даже не это. Вот вырастила ты эту хорошую девочку, оттяпав от себя остальные части, и встретила человека. И он – надо же! – эту хорошую девочку полюбил. А что ты делаешь потом? Потом ты решаешь, что быть хорошей девочкой не круто, а круто быть, скажем, свободной. И – фьюить. Хорошей девочки больше нет, есть свободная и несчастный человек, который на эту свободную вообще не подписывался.

Яна бросила мясо и посмотрела на Леку.

– Понимаешь? Никто не полюбит тебя настоящую, пока ты эту настоящую им не покажешь. Всю, до капельки. Хорошую и плохую, злую и добрую, я не умею не оскорблять и девственницу. Всю.

– Да кому я нужна, настоящая, – с болью произнесла Лека.

– Может, и никому, – пожала плечами Яна, – только мне кажется, шанс что все же нужна, стоит того, чтобы попытаться.

Она кинула мясо на сковородку, высыпала следом овощи, и прищурилась на Леку.

– Кстати, в честь возвращения блудного мужа и блудного друга мы сегодня устроим маленький банкет. И я позвала Женьку.

– Одну? – Испугалась Лека.

– Нет, конечно, хмыкнула Яна, – со всем семейством. Пора Сереге и Максу узнать, что за дела творятся в датском королевстве.

***

А в датском королевстве творились шумные скандалы и споры. Женька с самого утра пыталась убедить Марину отправиться вместе на ужин. Марина сопротивлялась.

– Ты понимаешь, ЧТО это будет? – Спрашивала она обреченно. – Они меня живьем сожрут и не подавятся!

– Не сожрут, – улыбалась Женька и продолжала кормить Леку кашей, – я им не позволю.

– Но они до сих пор винят меня в смерти Олеси, и вряд ли будут готовы простить.

Марина сидела на стуле – поникшая и несчастная, держала в руках Лекиного мишку и с грустью вертела его вверх-вниз.

– Я тоже не позволю, – отталкивая ложку, заявила вдруг Лека, – тетя Марина, не бойся, я тебя защитю!

– Зайка, не "защитю", а защищу, – поправила Женька, – давай ешь, нам еще надо успеть платье твое погладить и косички заплести.

Лека снова принялась за кашу, а Марина с нежностью посмотрела на ее подвижный затылок.

– Марусь, – улыбнулась Женька, – ты не сможешь вечно от них прятаться. Ты моя женщина, они – мои друзья. Вам все равно придется как-то вместе существовать.

– Но, может быть, просто не сейчас? – Жалобно попросила Марина. – А позже? Когда они увидят, что я изменилась?

– Дорогая моя, а как, интересно знать, они увидят, что ты изменилась, если не увидят тебя саму?

На этом патетическом месте у Женьки зазвонил телефон. Она взяла трубку и передала ложку Марине, жестами показывая "покорми ребенка".

– Слушаю, – сказала в трубку.

Звонили по работе. Женька долго слушала отчет о результатах рекламной кампании, и мрачнела лицом.

– Нет, – сказала она, поглядывая, как хохочущие Лека и Марина справляются с кашей, – нет, меня это не устраивает. Сайт уже давно в сети, а продаж так и нет. И мне неинтересно слушать про сезонные коэффициенты – в моем бизнесе это не сработает.

Снова послушала и закончила:

– Просто дайте мне результат, выражающийся в прямых продажах, вот и все.

И повесила трубку.

– Плохо? – Спросила Марина, отправляя Леке в рот еще одну ложку каши.

– Плохо, – Женька устало уселась на стул и посмотрела в окно, – если так и дальше будет, то мой бизнес закончится, не успев толком начаться.

– Если тебе нужны деньги…

– Марусь, – твердо прервала ее Женька, – не начинай сначала. Я уже триста раз говорила: либо у меня получится все на ту сумму, которой я располагаю, либо нет. Третьего здесь не дано.

– Но вы могли бы хотя бы переехать ко мне, чтобы не платить за квартиру такие бешеные деньги, – сказала Марина, – почему ты оказываешься?

– Потому что не хочу торопиться.

Марина помогла Леке слезть на пол, проводила взглядом ее убегающую спину, и присела на корточки рядом с Женькой, снизу вверх заглядывая в ее глаза.

– Ты не доверяешь мне, да? – Грустно спросила она.

– Милая моя…

Женька нагнулась, целуя Марину в лоб, глаза, щеки.

– Доверяю. Конечно, доверяю. Но я хочу, чтобы все было как надо, понимаешь? Ты сама сказала, что мы обе боимся, и это правда. А у меня еще есть Лека, для которой все тоже пройдет проще, если будет идти медленно.

– А мне показалось, я ей нравлюсь…

– Ну конечно, ты ей нравишься, – засмеялась Женька, – просто дай мне еще немного времени, ладно? Совсем чуть-чуть.

Марина кивнула и забралась на Женькины колени. Обняла, укутывая волосами, прижалась.

– Коть, – прошептала она между поцелуями, – а давай мы сегодня просто никуда не пойдем?

– Да что ж это такое?! – Женька вскочила, сбрасывая Марину со своих колен, сердитая до крайности. – Мы же это уже обсудили! Сколько можно одно и то же повторять?

– Но мне страшно! – Тоже повысила голос Марина. – Как ты не можешь этого понять?

– Я понимаю! Но я понимаю так же и то, что твой страх не пройдет ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Он пройдет только тогда, когда ты встретишься с ним лицом к лицу.

Женька в сердцах стукнула ладонью по столу и отвернулась. Через секунду она почувствовала дыхание Марины на затылке, и ладони на талии.

– Не злись, – шепнула Марина, – мне просто страшно, вот и все.

– Я уже все сказала по этому поводу, – проворчала Женя, не оборачиваясь.

– Ты не поняла. Я боюсь не их реакции. Я боюсь другого.

Женька замерла в ожидании, и услышала:

– Боюсь, что они убедят тебя, что я – это твоя ошибка.

Голос Марины дрогнул, и Женька вдруг поняла: это правда. И не просто правда, а ужасная правда, которая не дает ей спать ночами и спокойно жить. Снова и снова она прокручивает в голове этот – такой возможный для нее – сценарий, и пытается успокоиться. Но ничего не помогает.

– Марусь, – Женька обернулась и положила ладони на Маринины щеки, – мы пойдем туда сегодня, хорошо? Вместе. И уйдем оттуда тоже вместе. Я тебе обещаю.

На нее доверчиво и испуганно смотрели такие карие, и такие любимые глаза. И она вдруг подумала, что карий для нее всегда был символом тепла и нежности. Вопреки синему – глубокому, но такому опасному.

– Моя девочка, – уже тише, успокаивающе, шепнула Женька, – мой ангел…

И вспыхнули глаза, и налились слезами, и руки сжались в тесном объятии. Марина плакала у Женьки на плече, а над ними – который раз – проносился мимо старый Питер, Олег, Олеся, Венеция и снова, и снова, и снова Питер.

Уносился навсегда, чтобы остаться, наконец, в прошлом.

Вечером они втроем – нарядные, с пирогом в коробке, отправились в гости. Женька одной рукой держала Марину, другой – весело болтающую Леку, и поеживалась, представляя себе реакцию друзей.

Перед дверью в квартиру они остановились, Марина поправила на Женьке воротничок блузки, и тяжело вздохнула.

– Я тебя люблю, – одними губами сказала Женька, и нажала на кнопку звонка.

– Тетя Женя! – Дверь открыла красавица Кира, и тут же бросилась Женьке на шею.

– Тетя Кира! – В тон ей воскликнула Женя и, хохоча, ответила на объятия. – Папа приехал?

– Они с тетей Леной и Максом пьют коньяк в гостиной, – сообщила Кира, краснея, – Лека, пойдем со мной, я тебе покажу новую игру на компьютере!

И ушла, ведя за собой за руку маленькую Леку. А Женька, снимая туфли, и расправляя на коленях складки длинной юбки, подумала вдруг, что время и правда ушло безвозвратно, и вот теперь Лека – это тетя Лена, а маленький смешной комочек стал Лекой.

– Коть… – Испуганно шепнула Марина, но Женька, не слушая, взяла ее за руку и повела за собой в гостиную. Рывком распахнула дверь и остановилась на пороге.

– Привет, народ, – громко и уверенно сказала она, дождалась, пока взгляды всех остановятся на ней, и без паузы продолжила:

– Знакомьтесь. Это Марина. Моя жена.

Пауза повисла такая, что ее можно было зачерпывать ложкой. Яна ухмыльнулась, сидящий рядом с ней Сергей молча поставил на столик бокал. На лице Макса невозможно было что-либо прочитать, настолько он замер и застыл. И только Лекины глаза, безумные глаза, округлившись, стали еще более синими, и в них Женька увидела такую первоклассную ненависть, что даже восхитилась на мгновение ее силой.

Все молчали. Женька сжимала в руке влажную Маринину ладонь, и чувствовала себя сильной как никогда.

– Ну так как? – Спросила она через несколько секунд. – Нам уйти, или мы можем остаться?

И тут поднялся Сергей. Он встал, подошел к Женьке, и сказал:

– Можно тебя на два слова?

Марина испуганно сжала ладонь, но Женя смотрела только на Сергея.

– Конечно, – ответила, – Марусь, присаживайся. Мы покурим, и вернемся.

Усадила Марину в кресло, поцеловала в макушку, и следом за Сергеем вышла на балкон.

Первые несколько секунд они курили молча, глядя друг другу в глаза. Затем Сергей заговорил.

– Она немедленно уйдет из моего дома, – сквозь зубы сказал он, – иначе я выставлю ее сам.

– Нет, – коротко ответила Женька, и сделала еще одну затяжку.

– Да. Она уйдет. И тогда я забуду о том, что сегодня ты притащила ее сюда.

– Тогда мы уйдем вместе.

Сергей сверкнул глазами и тяжело задышал.

– Как ты могла? – С горечью спросил он. – Как?

– Если ты готов меня выслушать, я расскажу, как, – ответила Женька, – но только если правда готов.

Сергей надолго задумался, прикурил еще одну сигарету, и кивнул.

И тогда Женька заговорила. Она рассказала ему все – о том, как Марина нашла ее, о том, что происходило между ними в поездке, о том, как многое она понимала неправильно и поняла только теперь.

– Я люблю ее, – закончила она, – и тебе придется с этим смириться.

– Знаешь, Джен, – Женька вздрогнула, услышав свое старое прозвище, – все это мне понятно. Но твои выводы строятся на постулате, что она изменилась. А по мне, так люди не меняются.

– Ты плохо слушал, – Возразила Женя, – я не сказала, что она изменилась. Я сказала, что не так уж она была виновата.

И снова скрестились в беззвучном поединке взгляды, и снова сердце ухнуло под ребра.

– Не виновата? – Переспросил Сергей. – Тебе напомнить, ЧТО она сделала?

– Напомни, – кивнула Женька, стискивая зубы.

– Она изменяла тебе! Она трахнула твоего друга!

– И что? Я простила ей это. И у нее были на то причины.

– Она сделала тебе очень больно!

– Это Я сделала себе очень больно! Вначале обожествив ее, а потом низвергнув в тартарары!

– Из-за нее умерла Олеся!

– Олеся умерла из-за меня! Это МЕНЯ не было в тот день рядом! Это Я жила с ней, не любя, только чтобы зализать раны, это Я дала ей надежду, которой не было.

Они орали друг на друга, схватившись за грудки, и сблизившись максимально близко. Орали громко, отчаянно.

– Это Я, понимаешь ты? Я! Не она, а Я все это сотворила. И это Я, черт побери, сбежала, когда она умерла! Мой грех, ясно? Мой, не Маринин. Она просто жила как могла, как умела. В чем ее вина? В том, что я хотела видеть ее другой?

– Я же спал с ней! – Отчаявшись найти другие аргументы, крикнул Сергей. – Лека спала с ней! Да половина Питера спала с ней!

– А с Лекой – другая половина! – Заорала в ответ Женька. – И половина Таганрога впридачу. Но ей ты готов это простить, ее ты не гонишь прочь. Почему так?

– Потому что она не причиняла боль моему другу!

– Правда? – Женька истерически расхохоталась, хватая Сергея уже за воротник рубашки. – Правда не причиняла? Да десяток Марин не сделали бы мне так больно, как сделала это она. Она бросила меня, молча, как вещь, даже не найдя нужным объясниться. Она на моих глазах завоевывала другую, а когда не получалось – приходила ко мне, и трахала, трахала тайно, под покровом ночи, и приговаривала, что не любит меня. Я тогда научилась плакать беззвучно, чтобы она не видела! А потом? Сколько раз она уходила ивозвращалась, возвращались и уходила снова. Так почему ей ты готов это простить, а Марине нет? Почему?

Она рыдала, и била Сергея кулаками по груди, а он, растерянный, уже ничего не кричал, а только пытался ее успокоить.

– Почему ей вы прощаете все? – Снова крикнула Женька. – Даете шансы, тысячу, миллион шансов. А мне не даете ни одного? Я люблю эту женщину. Я все эти годы любила только ее. И, черт возьми, если я смогла ее простить – почему вы не можете?

Сергею наконец удалось захватить ее руками, и крепко сжать. И она забилась в его объятиях, слезами выплескивая накопавшуюся обиду и горечь. И в эту секунду дверь распахнулась, и на балкон влетела Марина.

– Не смей ее обижать! – Крикнула она, отталкивая Сергея от Женьки и закрывая ее своим телом. – Я уйду, уйду, и ты больше меня не увидишь, только не смей больше ее обижать!

Она стояла перед ним – маленькая, растрепанная, но готовая грудью защищать самое дорогое, что у нее было.

– Ты ее правда любишь? – Устало спросил Сергей, махнув рукой.

– Да, – услышала Женька.

– С блядством покончено? – Задал он еще один вопрос. Женька дернулась, но Марина остановила ее ответом:

– Покончено.

Он помолчал еще, вздохнул и стукнул кулаком по стеклу.

– Черт с вами, – выдохнул, – жена так жена. Ты права – раз уж ты смогла ее простить, то смогу и я. Наверное.

Женя стояла и не верила своим ушам. А потом и глазам – когда Сергей сгреб их обеих в охапку и вытолкнул в комнату.

– Идемте пить коньяк, – сказал он, – а тебе, Джен, еще предстоит объяснять все это Максу.

Но Максу объяснять ничего не пришлось. Едва они вернулись в комнату, как он посмотрел на Сергея, на Женьку, и пожал руку Марине.

– Жена моего друга – это большое слово, – сказал он, – надеюсь, ты будешь его достойна.

Марина кивнула, держась другой рукой за Женькину ладонь, и вместе с ней полезла за стол. А сама Женька смотрела только на Леку. Та сидела на диване, застывшая, словноизваяние, прямая как стрела, со сжатыми в полоску губами.

– Ну а ты, чудовище? – Спросила Женька, глядя прямо в ее синие глаза. – Готова ли ты дать мне шанс на счастье?

Лека откашлялась, прежде чем ответить, и пока она размыкала губы, случилось неожиданное. Дверь распахнулась, и в комнату, хохоча, влетела Лека-младшая, сжимающая в руках пластмассовую игрушку.

– Тетя Марина! – Завопила она, с разгона запрыгивая на Маринины колени. – Скажи ей, что это не стрекоза, а стрекозел! У стрекозы же не может быть таких усов, они бывают только у мальчиков!

Женька переводила взгляд с дочери на Леку, и обратно. И впервые в жизни поразилась, как сильно они похожи. Те же синие, безумные, глаза. Та же упрямая складка рта, те же плечи и те же повадки.

Она снова просмотрела на Леку и глазами, одним взглядом попросила: "Отпусти. Прошу тебя, отпусти меня навсегда. Это моя семья. Это мой шанс. Шанс быть счастливой".

И Лека поняла. Она не стала ничего говорить, а только едва заметно кивнула.

И рухнули оковы, упали на землю цепи длинной в добрых двадцать звеньев, и зазвучала в сердце легкость и радость.

И был вечер, полный улыбок, и нежности. Полный Лекиного задора и Марининого смущения. И обнимая за столом своих девчонок за плечи, Женька чувствовала: вот оно. Произошло. Случилось. Счастье.

А когда весь коньяк был выпит, торт съеден, разговоры плавно сошли на нет, а Сергей отправился включать музыку, у Женьки зазвонил телефон. И после короткого разговора она взяла в руку чашку с чаем, и заявила:

– Друзья, у меня есть тост. Вы много раз спрашивали меня, чем же я собираюсь заниматься в Питере, но я молчала. Так вот. Сегодня у туристического агентства "крэйзитур" появился первый клиент. С чем я нас всех и поздравляю.

Громкие аплодисменты были ей ответом.

Глава 15. Жизнь.

А дальше была жизнь. Не все в ней было легко и просто, и многие дни были наполнены сомнениями и беспокойствами, но было в ней и самое главное – любовь, дружба и безусловно близкие, родные люди рядом.

Солнечным августовским днем Инна Рубина родила сына. Из роддома ее приехали забирать друзья – Леша с молодой женой, Кристина с Толиком, безумная Леля, и, конечно, бесконечно счастливые Лиза и Даша.

Стоя на пороге роддома, заглядывая в пищащий кулек на Инниных руках, всех интересовал один вопрос: как назвали ребенка?

– Мишей, – наконец, открыла секрет счастливая мать, – в честь моего прадеда.

На крестины из Питера приехала семья Ковалевых – загорелая от частых поездок заграницу Женька, немного располневшая Марина, и неожиданно быстро подросшая Лека.

С шумом и гамом заселились они в гостиницу, не забыв наведаться в давно проданную Женькину квартиру, и с удовольствием принимали участие в праздничных мероприятиях.

Лека сама познакомила Марину с сестрой.

– У меня теперь тоже две мамы, – гордо заявила она при встрече, – мама Женя и мама Марина.

– Ну и что? – Парировала Даша. – А у меня теперь брат!

– А у меня тоже скоро будет!

Лека показала сестренке язык, а Женька крепче обняла Марину и погладила ее еще едва заметный живот.

Всей компанией они дружно проводили время в Таганроге – выезжали на дачу, гуляли с детьми с парке, купались в море. Однажды к ним присоединилась Ольга Будина – приехала прямо на набережную, сморщившись, посмотрела на маленького Мишу, поцеловала Инну в щеку, и отбыла, изящно покачивая бедрами.

И уже никто не вспоминал, как долго и трудно все они шли к своему счастью. Забыты были несколько неудачных попыток забеременеть Инны, два выкидыша Марины, Лешины сомнения в отношении невесты, и последовавшие одна за другой болезни детей. Выпали из памяти и неудачи Женькиного бизнеса, в результате которых она чуть было не стала банкротом, но все же вырулила маленькую лодочку и успела построить из нее устойчивый катер.

И Лелин передоз, и почти развод Кристины с Толиком, и очередная влюбленность Лизы, растаявшая как сон, и не принесшая никаких неприятностей, и проблемы с деньгами, иссоры, и одиночество – одно на двоих.

Многое принес этот год, и многое унес за собой. Оставив только память, и искреннюю веру в то, что все они наконец-то научились жить.

Жить как всегда хотели, как всегда мечтали.

Просто жить.

Эпилог.

А что же было дальше? И чем все закончилось? Да ничем, наверное…

Вернулась на Бали, снова стала ездить на работу и писать сценарий. Встречалась с друзьями, иногда виделась с Дианой, но все больше и больше времени проводила в океане, сидя на доске и покачиваясь на волнах.

И давно зажила в сердце рваная рана, и перестала болеть. И только иногда, ночью, под сигарету, выкуриваемую на балконе, ныли в душе застарелые воспоминания, и приходили снами, и улетучивались с рассветом.

И уже не вспомнить, когда это случилось, и как, но однажды я поняла, что совершенно перестала искать. Мой взгляд больше не останавливался на каждом человеке, проходящем мимо, моя душа не рвалась к нему в попытке обнаружить в нем кусочек тебя. Я отпустила Женьку. А ты отпустила меня.

И я научилась жить сама, жить для себя, жить настоящим и радоваться каждому приходящему дню и каждой уходящей ночи.

Жить так, как всегда хотела. И никогда не могла.

И так и не остановился паровоз времени, а лишь быстрее и быстрее разводил пары. Но теперь в мелькании дней я больше не видела проклятия, а видела только покой и нежность. Мою нежность.

***

Лека сидела на пляже, и, уставившись в ноутбук, с упоением колотила по клавишам. Сценарий сегодня писался на удивление легко и быстро – она еле успевала записывать приходящие в голову мысли. Не хватало времени даже на то, чтобы сунуть в рот сигарету – хотя пачка их, родимых, с момента возвращения на Бали, всегда лежала рядом. Онадаже не заметила, как на нее упала тень, и кто-то присел рядом.

– Странно, правда? – Раздался слева незнакомый голос.

Дата добавления: 2015-09-28