Александра Витальевна Соколова 32 страница

Инна послушно, словно робот, дошла до кухни и включила чайник. По кнопке попала только с пятого раза – до того тряслись руки. Так. Чайник. Что-то еще, кажется…

– Достань чашку, – велел в трубке отец, – достала?

– Да, – сказала Инна, глядя на рассыпавшиеся по полу осколки. И достала другую.

– Теперь насыпь заварки, сахара и налей воды.

Она справилась и с этим. Вода разлилась по всему столу, сверху высыпались остатки заварки.

– Да, папа. Что теперь?

– Теперь подойди к двери.

Инна на каменных ногах прошла в прихожую и сквозь вату в ушах расслышала стук. Распахнула дверь и упала в объятия отца.

– Папа… Папа… – она рыдала, словно девчонка, уткнувшись лицом в его шею, – папочка…

– Тише, малыш. Тише. Где твой чай?

Отец убрал сотовый в карман брюк, вошел в квартиру и через минуту усадил Инну на диван и заставил сделать несколько глотков сладкой как сироп жидкости. Инна глотала, заливая чай своими слезами.

– Папа…

– Инчонок, возьми себя в руки, – велел отец, глядя ей в глаза, когда чай был выпит и дрожь немного утихла, – ты нужна своей жене. Нужна сильной и собранной сейчас. Случилась беда. И кроме тебя у нее никого нет.

Слова проникали в самое сердце, в самую суть. Неимоверным усилием воли Инна заставила себя встать на ноги.

– Заткнись, – велела она бьющемуся в крещендо сердцу, – сейчас просто заткнись.

– Что я должна делать? – Спросила она и снова посмотрела на руки. Дрожь прошла, словно ее и не было.

– Сейчас просто ляг рядом с ней, обними и разговаривай. Все равно о чем. Рассказывай сказки, анекдоты, песни – что угодно, никак не связанное с ее жизнью. А к утру мы посмотрим.

Инна кивнула и ушла в спальню.

– Папа, – обернулась вдруг, – позвони маме. Пусть заберет Дашу у Лешиных родителей.

Отец согласно махнул рукой, и Инна заставила себя войти в комнату.

Лиза лежала в той же позе, что и с самого начала – на спине, словно покойница, уставившись в потолок и не шевеля ни единым мускулом тела.

Инна сжала руки в кулаки и тихо легла рядом. Обняла ее, поразившись, как крепки замершие мышцы, и поцеловала в щеку.

– Жили были дед и баба, – начала она ровным, спокойным голосом, – и была у них курочка ряба…

***

– Лека, ну что ты творишь, прекрати!

Диана, хохоча, обогнула стол и попыталась скрыться в комнате, но Лека не дала – нагнала, задрав вверх руки и истошно воя.

– Тебе не скрыться от моего вездесущего ока!

Все ее тело было обмотано бинтами – с головы до пят они свисали неаккуратными лентами, делая ее и правда похожей на зомби.

– Иди сюда, – продолжала выть она, – и испытай на себе всю мощь моей… Моего…

– Твоего чего? – Покатилась от смеха Диана. – Ну? Чего твоего?

Она схватила Леку за бинты и быстро замотала так, что руки той оказались сзади крепко прижаты к телу.

– Так нечестно, – жалобно сказала Лека, – я еще не успела придумать.

– А тебе никто не говорил, что к порабощению мира надо некоторым образом готовиться? – Диана продолжала заматывать бинты, пеленая Леку как ребенка.

– В кино же злодеи не готовятся.

– Ну, в кино и ужин за пять минут готовится. Вуаля. Теперь, мадам, вы полностью в моей власти.

Диана толкнула Леку в грудь, и та упала на груду пуфиков, набросанных на пол. Поерзала, пытаясь устроиться удобнее, и осталась лежать. Она была очень красива сейчас – бледная, с упавшей на лоб челкой темных волос, и горящими яркими-яркими красками синими глазищами.

– Недолго я так выдержу, – подумала Диана и аккуратно уселась на Лекины бедра.

Она видела, как это ее заводит, как под майкой яственно проступают пуговки сосков, а в манящей глубине глаз появляется чарующая темнота.

– Ди, слезь с меня, – хрипло попросила Лека.

– А то что?

Она откровенно издевалась, и наслаждалась этим. Медленно вытащила футболку из-за пояса шортов, и немного подняла, обнажая загорелую полоску живота.

– Ди, – Лека уже шипела, – не играй с огнем.

– А я и не думала играть, – усмехнулась Диана, заправляв майку обратно и поднимаясь на ноги, – это тебе моя месть за это утро.

Она немного кривила душой, и обе это прекрасно понимали, но тем не менее доля правды в ее словах все же была: утро выдалось то еще! Когда она вошла в дом, в нем, обычно таком светлом, царила темнота. И вдруг из этой темноты на нее двинулось что-то страшное, белое, подвывающее. Диана не растерялась, схватила стул и кинула его прямо в источник звука, оказавшийся в итоге, конечно, расшалившейся Лекой.

– Как твой фильм? – Спросила Диана, меняя тему, но снова присаживаясь – теперь уже на Лекин живот. Ответом ей была самая сексуальная и угрожающая усмешка в мире.

– Ты серьезно думаешь, что я могу говорить о кино, когда ты сидишь вот так?…

– Видишь ли, дорогая… Тебе придется, – Диана подмигнула, – если, конечно, ты хочешь, чтобы я когда-нибудь тебя развязала.

Лека одарила ее полным яростного желания взглядом. В этом взгляде читалось все, что она собиралась сделать с Дианой сразу же как только освободится.

– Фильм в порядке, – сказала она хрипло, – Ксюха сказала, что на днях он появится в сети. И мы увидим, что из него вышло.

– Уверена, что все будет отлично, – промурлыкала Диана, кончиками пальцев проводя по Лекиным губам, – ты очень талантливая девочка.

– Ди!

Она расхохоталась от того, сколько возмущения было в этом коротком восклицании.

– Кстати, – добавила, – завтра я приеду не одна. Так что постарайся без таких сюрпризов.

Слезла с Леки, достала из тумбочки ножницы, бросила их на пол, и, улыбаясь, вышла из дома.

Вслед ей неслись возмущенные вопли.

***

Поезд прибывал к станции назначения. Женька с Лекой на коленках сидела у окна и смотрела на осенние пейзажи, мелькающие мимо.

– Мама, а где мы будем жить? – Тысячный раз за эти сутки спросила Лека. – А у меня там будут новые игрушки? А когда приедет папа?

– Зайка, погоди, вот приедем – и ты все узнаешь.

Женька с бешено стучащим сердцем поцеловала дочку в нос. Она почувствовала, как поезд замедлил ход, а вскоре и вовсе остановился.

– Держись за меня крепче, – скомандовала она Леке, подхватила сумку, и пошла к выходу из вагона. Раз купе, два купе, три купе. Несколько ступенек вниз.

– Женька!

Серега подхватил ее вместе с Лекой на руки и закружил, не обращая внимания на остальных встречающих и пассажиров.

– Макс, тащи вещи!

Максим, расталкивая народ, протиснулся в поезд, и через десять минут сумки уже были погружены в багажник автомобиля, Лека усажена в детское кресло, а Женька, Макс и Сергей обнимались втроем, стоя у передней двери, и никак не могли разомкнуть объятий.

– Едем! – Наконец, скомандовал Сергей и сел за руль. – Капитан садится спереди, Макс сзади охраняет ребенка, и если мы поторопимся, то есть маленький шанс, что Янка нас не убьет.

Машина выехала с площади восстания на Невский и покатила к дворцовому мосту.

Женька закурила, глядя в приоткрытое окно.

– Знакомые пейзажи? – Улыбнулся Сергей.

– С возвращением домой, – добавил сзади Макс.

Было воскресенье, и до дома они доехали быстро, без пробок. Янка – такая же быстрая и стремительная как раньше, на ходу чмокнула Женю в щеку и, ухватив Леку на руки, потащила ее в детскую.

– Яныч, куда ты дела моего ребенка? – Засмеялась Женька полчаса спустя, когда Яна явилась на кухню уже одна.

– Твой ребенок отказался от еды и спит на руках у моей старшенькой, – ответила Яна, – ну иди сюда, дорогая, дай тебя обнять.

Женя с удовольствием прижалась к теплому телу подруги, счастливая и довольная.

– Мы освободили вам большую комнату, – сказала Яна за чаем, – поставили туда диван для тебя и кроватку для Леки. Серега, ты закинул туда вещи?

– Ага, прямо на середину, – профырчал Сергей из недр шкафчика, и вынул оттуда две бутылки коньяка и четыре бокала, – товарищи, вы как хотите, а я считаю, что это делонадо обмыть!

– Я целиком и полностью за! – Неожиданно для себя самой согласилась Женька.

Они расселись за столом, Яна подала закуску, и первый тост был, конечно, за встречу.

– Ну? – Яна улеглась грудью на стол и подмигнула Женьке. – Мы жаждем подробностей.

– Про путешествие я вам уже рассказывала по телефону, – Женя стянула с тарелки огурец и аппетитно захрустела им, – а дальше все было просто. Я вдруг поняла, что скучная и размеренная жизнь больше не по мне. Я хочу активности, событий, приключений, такой жизни, чтоб от нее дух захватывало. А тихое вязание перед телевизором оставлю, пожалуй, для пенсии.

– И чем ты собираешься заняться? – Спросил Макс.

– Я собираюсь вернуть себе себя.

Она улыбнулась недоуменным взглядам друзей.

– У меня нет плана, ребята. Сейчас я хочу просто пожить в Питере, надышаться им, нагуляться по любимым местам, и подумать, чего же я на самом деле хочу.

– Твое место в компании все еще тебя ждет, – серьезно сказал Сергей.

Женя была тронута до глубины души.

– Спасибо, ребята. Но мне правда просто нужно время подумать.

– Хорошо, – Яна подняла свой бокал, – лично меня такой ответ вполне устраивает. Можешь жить у нас столько, сколько захочешь – мы только рады. С возвращением, дорогая. Добро пожаловать домой.

И она действительно вернулась домой. Оставив Леку играть с Кирой, уезжала в центр и подолгу бродила по улицам, заглядывая в дворы-колодцы и пиная ногами осенние листья. Гладила ладонями перила аничкового моста, целовала сфинксов, разговаривала с Невой на стрелке Васильевского. Доезжала до черной речки и вдруг срывалась на крестовский остров – гулять по парку и кормить уток в прудах.

Сочиняла стихи, напевала песни, и ни о чем не думала.

Мысли пришли позже – через несколько дней, когда она, проходя вдоль фонтанки, вдруг – случайно ли? – добрела до своего старого дома. Посмотрела на окна, улыбнулась красным занавескам, и пошла дальше, тихая и задумчивая.

– Я была здесь счастлива, – думала Женька, вышагивая новые и новые метры и вдыхая в себя питерскую влажность, – я была здесь несчастна. Я была здесь радостной и грустной, веселой и больной. Я была здесь разной… И, наверное, это единственное место в мире, где я по-настоящему была живой.

Прав был Серега, говоря тогда, что какая-то часть ее умерла в этом городе, этой больнице, на этом кладбище. Умерла, так и не сумев возродиться. Но теперь – Женька знала, чувствовала это, на ее месте могло вырасти что-то новое. Раньше не могло. А теперь…

Теперь она знала, что все, что происходит в ее жизни, она делает сама. Теперь у нее наконец-то появился выбор.

Поймав такси, Женька поехала на кладбище. Первый раз ехала туда одна, с букетом белых хризантем, и первый раз не боялась. Прибралась на участке, поставила в воду цветы, и, пачкав джинсы землей, встала на колени перед фотографией на обелиске.

– Привет, Леська, – улыбнулась сквозь слезы, – я скучала.

Она рассказала ей все. Про себя, про Марину, про Леку. Говорила так, словно Леся жива и слышит. И впервые в жизни для нее это было именно так.

– Я достаточно наказала себя за твою смерть, – сказала она, прощаясь, – какая-то часть меня будет всегда лежать здесь, вместе с тобой. Но остальное я заберу с собой.Для того, чтобы научиться жить. Научиться жить так, как я хочу. Научиться быть счастливой. Я люблю тебя, Олеся. Навсегда. Вместе.

Она шла, не оглядываясь, прямиком к такси, и спину ее согревало тепло осеннего солнца. А, может быть, это было тепло Олесиной улыбки. Кто знает…

Вечером они все вместе отправились в клуб. И были танцы, и алкоголь лился рекой, и знакомые по старым временам лица то и дело попадались в толпе, но в этот раз все было иначе. Женька была другой, и все вокруг было другим тоже.

Ее осенило ночью, когда она лежала без сна, прислушиваясь к мерному дыханию дочки. Осенило так ярко и четко, что она подскочила на постели, и едва не сорвалась с места.

Теперь она знала. Теперь она все поняла.

Глава 6. Беда.

Утро после бессонной ночи никогда не похоже на утро. По-другому светит солнце, по-другому бьется сердце. Не утро, а какое-то междувременье – то ли ночь еще не закончилась, то ли день еще не начался.

Инна встала около восьми, когда Лизины глаза наконец закрылись и она заснула.

Отец тоже не спал – сидел на кухне и пил кофе из большой кружки.

– Привет, пап, – севшим голосом поздоровалась Инна.

– Доброе утро, Инчонок.

Доброе. Как же.

Она сходила в душ, долго поливала себя ледяной водой, а потом растиралась полотенцем. За кофе посмотрела на телефон. Пять неотвеченных от Лехи, и четыре от Кристины.Где ж вы были вчера, дорогие мои, когда мне так нужна была ваша помощь?

– Как ты? – Спросил отец. Под его внимательным взглядом Инне немедленно захотелось расплакаться. Но было нельзя.

– Нормально. Всю ночь читала ей сказки, и теперь она, по-моему, спит.

– Это хорошо. Жаль, что не удалось вчера найти психолога, который согласился бы приехать ночью. В таких ситуациях первую помощь лучше оказывать до первого сна.

– В каких ситуациях, папа? Мы даже не знаем, что произошло.

– Мы знаем, что кто-то ее или очень сильно напугал, или очень сильно обидел. А кто и как – вопрос второй. Психотерапевт смог бы снять первые симптомы травмы, а теперь это будет немного сложнее.

– Пап… – Инна помедлила. Ей было страшно спрашивать. – Ты считаешь, что все настолько серьезно?

Отец покачал головой.

– Я не врач, но ты же сама ее видела…

Инна рывком отодвинула чашку с недопитым кофе и вышла из кухни. Она вдруг подумала, что есть способ узнать, кто и что сделал с ее девочкой. Хотя она и без того догадывалась, но хотела знать точно.

Она нашла валяющуюся в прихожей Лизину сумку, выудила оттуда мобильный, краем глаза отметив, что на заставке все еще стоит их общая фотография, и открыла сообщения.

Самые худшие опасения подтвердились. Будина. Будина, черт бы ее побрал!

– Пап, ты сможешь побыть с Лизой? – Инна, сдерживаясь изо всех сил и стараясь быть спокойной, вошла в кухню уже одетая. – Мне нужно съездить на работу.

Если отец и удивился, то никак не подал виду. Только кивнул и успокаивающе погладил дочь по голове.

– Езжай, конечно.

Инна выскочила из квартиры, на ходу запихивая ключи от квартиры в карман тесных джинсов. Села в машину, и нажала на газ.

Никогда в жизни она так не гнала – нарушая правила, объезжая по тротуару пробки, изо всех сил сигналя зазевавшимся водителям.

Бросила машину поперек парковки, и побежала в офис.

Пролетела мимо удивленной секретарши и без стука вошла в кабинет Ольги.

Та была уже на месте и, казалось, совсем не удивилась Инниному появлению. Сидела за столом, отложив бумаги, и молчала.

– Что ты с ней сделала? – Холодно спросила Инна.

– С кем? – Изогнула бровь Ольга.

– С Лизой. Что между вами произошло позавчера ночью?

Она ждала ответа, и знала, что получит его, чего бы ей это ни стоило.

– Между нами произошел секс, – усмехнулась Ольга, – а что такое? Твоя дорогая так впечатлилась, что отправила тебя выяснять со мной отношения?

Инна смотрела на нее и не верила своим глазам. Как она могла? Как могла стремиться к этой женщине, хотеть ее? Ведь она же гадюка, самая настоящая ядовитая гадюка – сидит, улыбается, о господи, стереть бы эту мерзкую улыбку с этого отвратительного лица!

– Только секс? – Спросила она. – Или что-то еще?

Ольга нагнулась, изгибая плечи, и от этого стала еще больше похожа на змею – ядовитую и опасную.

– А что еще? Ах, да. Еще она задавала мне вопросы, а я на них отвечала. Кстати, а почему ты не спросишь ее саму?

Инна сжала кулаки. Вся ее ярость ушла в кончики пальцев, так ее хоть как-то можно было сдерживать.

– До свидания, – сказала она все тем же ровным голосом и, выйдя из кабинета, закрыла за собой дверь.

По дороге домой она обзвонила всех знакомых, нашла координаты хорошего психотерапевта, и договорилась с ним, что привезет к нему Лизу как только та проснется. Затем набрала Женин номер, выслушала очередное "абонент недоступен", и позвонила Леше.

– Где ты была? – Возмутился он в трубку. – Я звонил тебе раз десять.

– Не десять, а пять. Леш, мне нужна твоя помощь.

– Что случилось? – Его голос из возмущенного тут же стал встревоженным.

– Случилась беда. Мне нужно, чтобы ты съездил к Лизе домой, взял оттуда ее вещи, я напишу список, что именно, и привез ко мне. Далее я хочу чтобы ты забрал Дашу у моей мамы и побыл с ней несколько дней.

– Вы что… Опять сошлись?

– Леша! – Не выдержали нервы, прикрикнула все же Инна. – Ты слышишь, ЧТО я тебе говорю?

– Я все понял, – отозвался он, – сейчас приеду, готовь список и ключи.

Дома все было без изменений – Лиза спала, лежа в той же позе, в которой Инна ее оставила, а отец сидел рядом с ее кроватью и листал журнал.

– Езжай, пап, – сказала Инна, – дальше я сама.

– Уверена?

– Да. Я думаю, что когда она проснется… Будет лучше, если тут буду только я.

– Хорошо, – отец сложил журнал и обнял Инну, – звони сразу, если я буду нужен.

И уехал.

К вечеру Леша привез вещи. Лиза все еще спала, и Инна не пустила его в спальню – в двух словах объяснила, что случилось, и выпроводила за дверь. А потом легла рядом с Лизой, уставшая и вымотанная до крайности, и мгновенно заснула.

Проснулась она от резкого толчка. И встретилась глазами с Лизой.

– Привет, милая, – как можно мягче сказала Инна, но от звука ее голоса Лиза шарахнулась назад, едва не скалившись с кровати.

– Тише, тише, малыш. Все хорошо. Это я. Это просто я.

Лиза смотрела на нее затравленным волчонком, но убегать больше не пыталась. Ее губы дрожали, а растрепанные волосы упали прямо на лицо.

– Тшшш, – Инна, стараясь двигаться как можно медленнее, осторожно коснулась рукой Лизиного плеча и, не встретив сопротивления, обняла ее за плечи, – Тшшш… Все будет хорошо. Это все пройдет. Я с тобой, малыш. Я с тобой.

Постепенно она смогла обнять ее удобнее, и теперь укачивала, словно ребенка, уложив себе на колени и обхватив руками. Лиза не сопротивлялась, она снова смотрела в одну точку и молчала.

– Это все пройдет, милая. И будет снова хорошо. Будет легко и радостно. Мы возьмем Дашу и пойдем в парк, и будем гулять там пока не устанем…

При упоминании Даши Лиза вскинула голову. Ее глаза сверкнули тревогой.

– Тшшшш, Тшшш, все хорошо, – успокаивающе проговорила Инна, – ее забрал Леша, она в порядке. Давай-ка мы умоемся, милая? Хорошо?

Она взяла Лизу на руки и понесла ее в ванную. Нести безвольное тело было очень тяжело, но она справилась. Почему-то ей показалось, что вода сможет сейчас помочь.

Она осторожно раздела Лизу, и помогла ей опуститься в наполненную ванну. Взяла шампунь и начала мыть как ребенка – осторожно промывая запутанные волосы, спину, шею.

Ее внимательный взгляд отметил, конечно, розовую полосу на Лизиной шее, но до поры она запретила себе об этом думать. На внутренней стороне бедер тоже были ссадины – Инна успела увидеть их до того, как Лиза зашипела кошкой и оттолкнула ее.

– Тише, малыш. Тише. Все хорошо. Я не буду тебя там трогать. Все хорошо.

Так, приговаривая успокаивающие слова, она ополоснула Лизу душем и принялась вытирать, накинув ей на плечи полотенце. Сердце ее превратилось в один болезненный комок, кровоточащий и тихо воющий навзрыд. Она видела каждую клеточку любимого тела, и желала только одного – принять на себя хоть каплю, хоть толику той боли и отчаяния, что ему пришлось пережить.

Вода помогла – в комнату Лиза смогла идти сама, поддерживаемая Инной подмышки и спотыкающаяся на каждом третьем шаге. Уложив ее обратно в кровать, Инна присела рядом.

– Милая, – мягко сказала она, – сегодня приедет доктор и посмотрит тебя, хорошо? А пока лежи, я сделаю чай и покормлю тебя.

– Нет! – Это были первые слова, произнесенные Лизой за все эти ужасные сутки. Она схватила Инну за руку и прижала ее ладонь к своей щеке. В глазах ее был такой ужас, такой страх, что Инна немедленно легла рядом, обняла и снова принялась успокаивать.

– Ничего, милая… Ничего. Я рядом, я никуда не уйду. Все будет хорошо.

Но хорошо стало не скоро. Только на следующее утро Лиза согласилась выпить немного чаю и съела из рук Инны несколько ложек каши. Общаться с психологом она отказалась категорически – схватила Инну за руку, и так замотала головой, что Инна испуганно отбросила эту идею.

И снова они лежали вдвоем на кровати, обнявшись, и тихонько дремали, уставшие. А потом еще день. И еще. И настал, наконец, момент, когда Лиза смогла говорить.

– У меня болит, – сказала вдруг она, лежа в тесном кольце рук, – вот тут.

И показала на сердце.

– Как у тебя там болит, малыш?

Инна поцеловала ее в лоб и, поднявшись на локте, тревожно посмотрела в глаза.

– Очень.

Лиза втянула губами воздух и сделала глубокий вдох.

– Прости, – прошептала она.

– Я люблю тебя, – просто ответила Инна, – и что бы ты ни сделала, я с тобой. Девочка моя, ласточка моя, родная…

Она снова наклонилась и осторожно коснулась губами Лизиной щеки.

– Что произошло, малыш? Кто тебя обидел?

Лиза вздрогнула всем телом и задрожала.

– Никто… – она проговорила это с таким отчаянием, с такой тоской, что Инна чуть не разрыдалась. – Я сама виновата.

– Это она, да? Она сделала тебе больно?

– Нет, она… Она нет. Это я. Это все я.

Она выпуталась из кольца Инниных рук и села на кровати.

– Я сама, все сама.

Инна не знала, что делать. Было похоже, что Лиза пришла в себя, но безумие снова вернулось в ее глаза.

– Где мой телефон? – Спросила она, оглядываясь. – Мне нужно позвонить Даше.

– Не надо звонить Даше. Она у Леши, с ней все хорошо.

– Все равно. Дай мне телефон.

Пришлось послушаться, слезть с кровати и принести трубку. И сидеть смотреть, как Лиза лихорадочно проверяет пропущенные звонки и смс.

– Только не звони, – молилась Инна про себя, – умоляю тебя, только не звони.

И будто откликаясь на ее мольбу, телефон разорвался трелью. Лиза посмотрела на экран, потом на Инну, и ответила на звонок.

– Да, – сказала она в трубку, – нет, нормально. О чем? Хорошо, приезжай вечером, если хочешь. Пока.

Инна смотрела во все глаза. И не могла им поверить.

– Ты… Разговариваешь с ней? После того, что она сделала?

– Я сама была виновата, – Лиза слезла с кровати и судорожно начала одеваться. Ее движения выглядели безумными, хаотическими, полными тревоги, – она тут ни при чем, это все я, я…

– Лиза, остановись! – Инна подошла ближе и взяла ее за руку. – Посмотри на меня. Пожалуйста, посмотри на меня.

Лиза послушалась, но, боже мой, это снова был чужой, незнакомый взгляд.

– Инна, прости меня, но мне надо ехать. Мне нужно к ней немедленно.

– После всего, что она сделала?!

– Ты не понимаешь, – воскликнула Лиза громко, – я люблю ее!

И это стало последней каплей. Все напряжение, вся ярость, скопившаяся в кончиках пальцев за эти дни, больше не была под контролем. Она вышла наружу и затопила собой все.

– КОГО ты любишь?!! – Закричала Инна, хватая Лизу за плечо и разворачивая к себе лицом. – Посмотри на меня! Кого ты любишь?

Лиза дернулась, пытаясь вырваться, но Инна не дала. Схватила ее за волосы, наматывая их на кулак, и потащила за собой, в другую комнату.

Лиза визжала, кричала, но ей было все равно. Она подошла к столу с ноутбуком, открыла крышку, нажала несколько клавиш.

– Кого ты любишь, черт бы тебя побрал? КОГО?

Она схватила ее за волосы, дернула, снова наматывая на кулак, не обращая внимания на ужас в глазах, на воспаленный крик. Рывком швырнула на стол, к экрану ноутбука, на котором – открытое фото Ольги – носом ткнула, и еще, и еще:

– Это ее ты любишь?! Ее?

Лиза попыталась вырваться, изогнулась, она кричала не переставая уже, но Инна держала крепко, не давая даже взгляда отвести:

– Смотри на нее! Смотри на нее, твою мать! Это ее ты любишь? Ее?

Молотками звучали вокруг звуки, запахи, ощущения. Волосы вырывались из головы с болью, а глаза смотрели и не хотели смотреть одновременно. Инна снова дернула, и слезы посыпались из глаз, и невольно расширились зрачки, глядя на экран:

– Это ее ты любишь?!! Открой глаза, смотри, смотри на нее, слышишь? Вернись в реальность, вынырни из своих чертовых фантазий! Это ее ты любишь?!!

Лиза задыхалась от ужаса и шока, она не могла себе представить никогда, что Инна может быть такой, что может так кричать, так бить, так делать больно. Она невольно смотрела на Ольгу и видела ее словно по-новому – худая, очень худая, на щеках местами следы от застарелой ветрянки, губы тонкие и сухие, глаза маленькие и пустые какие-то. Господи, да та ли это женщина, о которой она мечтала, которую любила, к которой стремилась… Похожа, но нет. Не она. Не она, черт возьми.

Инна дернула еще раз, и с очередным взглядом Лиза вдруг взвыла, но не от внешней боли, а от догадки, кулаком ударившей под дых: это же она!

То чудовище, которое измывалось над ней, притягивая и отталкивая снова. Гадина, соблазняющая и отвергающая вновь и вновь. Никогда не говорящая правды.

Вой перешел в визг, Лиза рухнула на пол и забилась в попытках спрятаться куда-нибудь, убежать, скрыться, но Инна не дала – схватила в охапку, прижала к себе, придавила всем своим весом к полу и зашипела в ухо:

– Не закрывай глаза, не закрывай глаза, смотри!

Но Лизе уже не нужно было открывать глаза – преграда рухнула, и от реальности больше невозможно стало спрятаться. Она увидела все, что происходило с ней в эти месяцы, с ясной четкостью и строгостью линий.

Кафе, кофе, взгляды, полунамеки, за которыми скрывалась откровенная игра, полукасания, за которыми пряталось стремление подчинить себе. Шутки, издевки, звонки и полуфразы…

И монолог, тот последний монолог, который так и не смогла она забыть, от которого так стремилась убежать, рухнул сверху, накрывая собой все это нагромождение реальности и правды.

– Мне нужно было где-то греться, пока твоя благоверная не сдавала позиций, а ты со своей любовью была очень кстати – и поэтому я держала тебя поблизости. А когда ты пыталась убежать – возвращала, давая тебе кусочек тепла. Но как только ты снова оказывалась рядом, я предпочитала снова брать, только брать. Я не любила тебя ни секунды, и даже влюблена не была. Я просто грелась.

Она кричала теперь. Кричала, пока эти слова и воспоминания ядом растекались по крови, отравляя ее и превращая из красной в кислотно-зеленую. Слишком быстро, слишкомбыстро, слишком быстро…

И эта ночь, в которой она не ушла, а осталась лежать рядом с этой женщиной, женщиной, которая не любила, которая пользовалась, которая протянула свою руку и обняла, и не было, не было сил и возможности скинуть эту руку, отгрызть ее к чертям, прокусывая кость, выплевывая кусочки мяса и кожи, но она лежала, лежала без сна – сколько? – пять часов, шесть, семь, лежала не шевелясь и почти не дыша. Умерла. Нет, дышит.

И утро, в котором она везла ее на работу, сидела рядом и пыталась разговаривать, будто ничего не произошло, ничего не случилось, и все еще можно исправить. В котором она взяла за руку и сказала, что хочет все изменить, поправить все, поправить, поправить, поправить…

ЭТУ женщину ты любишь?

И изогнулся мир, разлетаясь на сотни миллиардов кусков, и собираясь обратно, но нескольким кускам не хватило места, и они полезли наружу, полезли, выходя из горла отвратительной рвотой, царапающей горло и разъедающей язык.

Лизу рвало прямо на палас, Инна держала ее за живот, гладила по голове, и помогала освободиться окончательно.

А когда все кончилось, и глаза сами собой закрылись, и обмякли руки, подхватила ее под коленки и за спину, и унесла в спальню. Уложила на кровать, салфеткой обтерла испачканный рот, подула на горячий лоб, и ушла замывать пол.

Глава 7. Надежда.

Лиза спала. Она лежала на кровати, свернувшись клубком, и ровно дышала, а Инна сидела рядом на полу и кусала костяшки пальцев, чтобы не закричать.

Что я наделала? Господи, что я наделала?

Она больше не могла плакать – за те десять часов, что Лиза спала, она успела выплакать все слезы, и теперь рыдания выходили из горла сухими всхлипами.

Что я наделала?

Потеряла контроль, отпустила ярость, и вместо того, чтобы исправить одну беду, сотворила новую. Никогда в жизни ей не забыть чувство великой злости, наполняющей всетело и затмевающей рассудок. Никогда не забыть ощущения волос в кулаке и крови, капель крови, так и оставшихся на паласе.

Боже мой, что же я наделала?

Она кусала пальцы, словно надеясь наказать себя так, причинить себе такую же боль, как та, что испытала Лиза, и знала, что это невозможно.

Проще всего было сейчас сбежать. Позвонить Леше, Кристине, да хоть кому! И бежать отсюда куда глаза глядят, подальше. Она знала это, и продолжала сидеть.

Но сидеть было невыносимо. Вина – тягучая и липкая – требовала выхода, осуждения, наказания.

И Инна вышла в другую комнату, села на диван, дотянулась до телефона и позвонила Жене. Она знала уже от Леши, что они с Лекой уехали в Питер, но Женя была сейчас единственной, кто мог ей помочь. Просто послушать. Не осуждая. И не добивая окончательно.

Дата добавления: 2015-09-28