Впрочем, сам Мерфи так не считал, уверен был, что ему еще есть, куда стремиться, верил словам тренера в Дарремвофте, что пределов мужской красоте нет. И если он себя считал красивым «по-мужски», то просто красотой не блистал, но не хвастался, прекрасно понимая, кого можно красивым назвать, а кого нельзя.
Бедетти, например, можно, Дэнли – вполне, почему бы и нет.
Чендлер? Если по женским меркам, то очень на любителя, но и у него нашлась бы туча поклонниц ростом не выше ста пятидесяти и весом около сорока. Рядом с ними староста Паддингтона смотрелся бы потрясающим красавчиком, даже умницей и послушным мальчиком, у которого большое будущее, и который умеет быть крутым в девичьих глазах, если захочет.
Мерфи? Нет, определенно, на него клюнула бы только уродливая болельщица с ранним развитием, если бы он был нападающим в команде по футболу какой-нибудь типичной школы. Типичный шкаф с тяжелым взглядом и слащавой, но при этом какой-то грязной улыбкой, которую с таким трудом можно было назвать доброй, что даже бабушка ему, скорее всего, не верила.
Алан Мерфи с успехом мог бы стать как бизнесменом, так и грабителем, родись он не в том месте не в то время.
Наткнувшись на него в коридоре, Нил чуть не застонал, почувствовав, что едва закончившийся мандраж вернулся вновь и заставил дрожать от ужаса.
«Это просто парень, такой же, как ты. Что он тебе сделает, в самом деле. Может, это была просто шутка. Может…»
- Мама! – вырвалось у него, когда Алан, проходивший просто мимо по коридору дальнего корпуса, вдруг сделал шаг к нему, преграждая путь и вынуждая вжаться в стену. Нил с этой стеной чуть не слился, прижавшись к ней не только спиной, поцарапанной о дерево задницей и затылком, но и прижав к ней мигом вспотевшие от волнения ладони. Глаза он вытаращил, а Алан удивленно поднял брови.
Если бы Нил не был доведен почти до истерики одним его присутствием, он бы даже заметил, что Николас был прав, когда говорил об омерзительной ухоженности дарремвофтовцев. Брови были четкой формы, прорежены, а левая – проколота. Конечно, белое золото, а не какая-то железка в качестве сережки.
- Забавно… - протянул он, медленно Нила рассматривая. – Про «маму» я никому не скажу, конечно… может быть… и я понимаю, что как-то дерьмово мы познакомились…
Нил на него таращился, умирая уже не от испуга, а от стыда за «маму».
«Господи, что со мной, как будто Шварценеггера увидел. Скажи что-нибудь умное. Быстро. Он всего лишь видел твою голую задницу, подумаешь. Он всего лишь думал о том, что ты не отказался бы… о, мать твою в рот иметь».
- Можно было бы и лучше, - выдавил он хрипло, пытаясь перестать так пялиться, все еще пытаясь отползти вдоль стенки в сторону, чтобы убежать в случае, если разговор зайдет не в ту степь.
- Мы утром уезжаем, а в следующем году, как бы. Сам въезжаешь. А я не люблю, когда обо мне там всякое думают. В смысле, меня не очень волнует, что там обо мне кто подумает, мне плевать. Но это же Пудингтон, хрен знает, кем ты там станешь потом, если ты понимаешь, о чем я, - Алан усмехнулся.
Нил молча слушал, прикидывая, станет ли он вообще кем-нибудь после таких потрясений. Лучше бы отец не разбогател.
- А если станешь кем-то там, ты же в курсе, все друг друга знают. Мне не хочется, чтобы лет через десять вдруг пошел слух, что я что-то такое пытался отколоть.
- Я так и понял, - Нил нервно кивнул, пытаясь изобразить, что ему тоже смешно.
- И я не имею в виду, что я такой мудила, а теперь вдруг зассал. Если бы не Дэнли, я бы даже не подумал, понял?
Сердце у Нила пропустило удар. По коридору он шел, как раз, в актовый зал, зная, что Остин обычно сидел там с ноутбуком среди рядов пустых кресел, в полумраке и полной тишине. Вообще-то, он собирался поблагодарить и извиниться еще раз за свое поведение после Хэллоуина, несмотря на то, что если бы не выходка Остина с распределением по командам, ничего бы не случилось.
Новости от Алана благородный порыв убили на корню.
- В каком смысле «если бы не Дэнли»? – переспросил он, прищурившись.
- Он сказал, что есть такой новенький, конченый гомик, тащится от всяких таких штучек. Ну, ты въехал. Я говорил.
- Я въехал, - нервно заверил его Нил, чтобы не услышать еще раз.
- Ну, и он сказал, что это ты. И что ты, типа, не отказался бы с кем-нибудь из нас, так что он, типа, подыграет тебе и выберет не тебя, так что ты попадешь к нам, и… в общем, я думал, ты знаешь. В смысле, я думал, он всерьез, а по тебе не понять, гнал он или нет, так что ты меня, типа, извини и все такое. Нет, правда. Если бы это реально было, я и не скрываю, что я гомик, но если нет, то я не хотел. Мне, типа, не по себе.
- Ничего, - Нил глупо хихикнул, скривив губы и чуть не разревевшись от обиды и стыда. Стало так противно от собственного желания поблагодарить Остина за то, чего он, на самом деле, не делал, если сложить все факты.
- Без обид? – Алан вопросительно двинул проколотой бровью.
- Конечно, - Нил отмахнулся нарочито легкомысленно. – Не за что было даже… извиняться.
- Отлично, - Алан ему подмигнул, хотя, скорее, просто по привычке, чем именно ему, ощутимо хлопнул по плечу, так что Нил пошатнулся, и сделал шаг в сторону. – Расслабься.
- А Николас? Он что, с ним был?
- О, без понятия, - Алан закатил глаза. – Но говорил мне про тебя только Дэнли, а с ним там красавчик ваш или нет – понятия не имею. Хотя, я думаю, он-то там случайно оказался, а Дэнли просто перед старостой выпендрился. Послушный мальчик, - он хмыкнул и поморщился.
Нил отвечать не стал и смотрел куда-то в сторону плинтуса, так что Алан продолжать разговор не стал и ушел.
Остин в этот момент собой был доволен как никогда, он закончил психовать, выплеснул все свои эмоции на страницы ежедневника, найдя ему гениальное применение. Строчки тянулись от первого поцелуя к первому сексуальному опыту, охватывая всех, кого он смог вспомнить, сильно напрягая мозги. Все грязные подробности – от запахов до цвета белья, от лишних килограммов на бедрах и животах до цвета сосков и волос между ног. В процессе закончились две шариковые ручки, и третью он начал, когда закончил писать о Морисе, отшвырнул ее и отряхнул руки, разминая затекшую кисть. Наслаждение было невероятное, вернулся вкус к жизни, Остин сам себя почувствовал если не Сатаной, то ближайшим его прихвостнем.
Пусть он никогда не влюблялся, но рекорд его в семнадцать лет не побить ни одному однокурснику и, тем более, ни одному дарремвофтовцу. Пусть Олли разорвал все отношения между ними, пусть он наплевал Остину в душу, забыв про годы дружбы. Пусть теперь он взгляда не сводил с чудо-Бедетти, которого Остин начинал уже немного ненавидеть за это, но Бедетти тоже есть в оглавлении ежедневника, возглавляет и открывает список «гейских побед».
Плевать, что там говорит Анна про истинную любовь, какие-то чувства. Остин не собирался терять время своей юности, грозящей вот-вот перейти в молодость, на ерунду, вроде ожидания. Нет, если есть возможность, нужно ее использовать, а где еще может быть гора возможностей, если не в академии, где все по ночам дрочат втихаря – кто в душевой, кто в уборной, кто прямо в спальне, пытаясь не разбудить соседа и делая вид, что не слышит, как он тоже занимается тем же.
Анна ведь сказала, что она всего лишь подарила ежедневник, а использовать его Остин может по собственному усмотрению. Идеей стало не качество, а количество, и особо на этот счет Остин волноваться перестал. Подумаешь, голубизна, так ведь это – просто вишня. Что такого в том, чтобы не зацикливаться на одних только бифштексах? Он не ограниченный.
А однокурсники, даже не самые симпатичные, не говоря об обаятельных младшеклассниках, и вовсе не опасны в плане всяких пакостных болезней. Кто из них откажется от волшебной пилюли?
Кто из них, в конце концов, сможет вырваться, если попробует.
Остин застегнул ежедневник и чуть не танцевальной, легкой и невесомой походкой отправился к двойной, тяжелой двери актового зала. Можно было свернуть на узкую, темную лестницу и подняться по ней, а можно было пройти по коридору и сделать огромный крюк, но подняться по освещенной центральной лестнице.
Еще вчера он выбрал бы темную, но сегодня, решив использовать любую возможность, склонялся к освещенной.
Свет он погасил, даже проверил еще раз, зная свою рассеянность, заглянув еще раз, когда уже переступил через порог. Если бы не это, он успел бы заметить чужое присутствие на темной лестнице, но когда он закрыл дверь, было уже поздно.
- Урод, мать твою, чтоб ты… - Нил на него набросился, совсем потеряв свой обычный вид миролюбивого, спокойного и вполне уравновешенного «простака». Остин от удивления вытаращил глаза и в левый тут же получил, выронил ежедневник и схватился за лицо, шарахнулся назад, выставив вторую руку вперед.
Нил кидаться второй раз не торопился, ему стыдно было даже за то, что напал неожиданно, не предложил «выйти», как полагается «настоящему мужику».
С другой стороны, мстить исподтишка, пользуясь Аланом, наговорив ему кучу ерунды, зная, что Нил никак не сможет помешать и даже узнать случайно о диверсии против него, было погано. Остин заслуживал еще и не такого, так что когда он закончил материться, держась за глаз, Нил уже снова дошел до точки кипения.
- О, кто тут у нас… - Остин особо не расстроился и сразу сострил, зажмурив один глаз, но второй открыв и глядя на него. – Это еще одна попытка извиниться, смотрю? «Прости, а то в морду дам»?
- Оборжаться, козел, - Нил юмор «оценил» и кинулся было к нему, чтобы ударить поддых, прижать к стене, хотя бы, но Остин успел не только отступить, просчитав подобную неуклюжую попытку непривыкшего к дракам новичка, но и пнуть его под колено, схватить за волосы. Ежедневник, нагнувшись, он подобрал второй рукой, а Нила тут же отпустил, потрепав небрежно по волосам, как дружелюбную большую дворнягу.
- Хорошая попытка. Я что, по-твоему, делать-то должен был? Разреветься, прощения попросить? Удивиться, может? Ах, как ты узнал? Так я особо не скрывал же. Вскочишь – получишь, так что ты посиди еще, подумай над тем, что тебе лучше сделать теперь. Может, все-таки попросишь родителей перевести тебя куда-нибудь, пока не поздно?
- А что ты мне сделаешь?! – Нил все равно вскочил, но приближаться ему расхотелось, он просто пыхтел злобно, покраснев от возмущения и обиды. Надо было, наверное, принять предложение отца походить на какие-нибудь курсы самозащиты. – Опять подговоришь кого-нибудь схватить меня за задницу? Как страшно-то!
- Да уж, тебе было страшно, - Остин хмыкнул, пытаясь открыть второй глаз, но он слезился и сильно покраснел. Ухмыляться ему этот факт все равно не мешал. – Ревел и умолял, насколько я помню. Как целка к деревцу прижался, бери и трахай, прямо, Мерфи в восторге был. Если бы не Олли, мы бы даже не дернулись, мудак ты. Так что скажи ему «спасибо», иначе выл бы целый день в душе, жопу от крови отмывая, накачал бы он тебя по самое ядро, - Остин осклабился, не в силах перестать издеваться и смеяться над собственным «юмором». – Куда бы ты сунулся? К медесестре? «Ах, мне вдул Мерфи»? Что? Смешно просто. А уж что бы творилось к вечеру уже, мы бы выложили все это в шикарном качестве, и все бы видели, как ты пищал, как баба там. Мудак. Подумай об этом, я ведь тебе покажу, чего реально надо бояться. Гомиков он испугался, блин. Обоссаться от смеха. Кстати, не больно, - он наконец открыл глаз, который все еще слезился, но уже не так сильно. – Бьешь ты, как баба. Сладких снов, не ходи по коридорам ночью.
Нил промолчал, разрываясь от возмущения, но не в силах сказать что-то в ответ. Остроумных фраз как-то не попадалось среди его мыслей в такие моменты, а просто орать матом показалось глупым, ведь Остин просто посмеется над таким бесполезным припадком.
Он ничего ему не может сделать, но и Остин тоже ничего не сделает. Не станет же он кидаться на него тоже с кулаками. Максимум – будет вот так гадить исподтишка, пользуясь тем, что Нил – новенький, почти ничего не знает в этой академии, да и ни с кем не общается так близко, чтобы кто-то заступился.
«Мне и не нужно, чтобы кто-то там заступался, я не баба. Не баба!» - сам себе повторил он еще раз обиженно. Разреветься хотелось от разрушенных вдребезги стереотипов. Если сначала он считал Остина Дэнли неприступным и крутым, потом – отличным парнем, затем – геем, с которым лучше не связываться во избежание неувязок, после этого – чокнутым гомиком, которому правда глаза колет, то теперь стало ясно – это был беспринципный урод, который жил не по двойным, а по тройным стандартам. Он запрещал другим то, что запросто разрешал себе, он умудрялся еще и наказать других за то, что делал сам, добивался своего любой ценой, ненавидел обидчивых, но сам обижался раз и навсегда, не мог смотреть на чужую месть, но сам мстил с удовольствием и изощренно. И суть была даже не в справедливости, в которую Нил сначала поверил в разговоре после Хэллоуина, а в том, что Остин обожал внимание и уважение, которых ему вечно не хватало. Если кому-то и удавалось убедить его в чем-то, то это были точно не ровесники.
У Нила появилась гениальная идея, которую Остин практически сам и подал, упомянув медсестру, к которой с «изнасилованием» сунуться было бы стыдно. Но его не произошло, да и была еще одна женщина в академии, к которой можно было пойти со своими проблемами, уверенно рассчитывая на помощь, а не на ответ в духе «я всего лишь учу детей математике, что я могу сделать».
Глава 44
Сформулировать свои претензии к Остину Нил так и не смог. По правде, он даже не называл конкретных имен, будто зашел к психологу просто поболтать, зажимаясь, но делая вид изо всех сил, что расслаблен, и ему просто скучно.
Примерно так же, как это делал Николас в свой визит. Как делал Остин, когда пришел действительно поговорить, а не попросить советов по соблазнению.
Портить все еще сильнее ему точно не хотелось, а быть уверенным в том, что Анна абсолютно точно не станет разбираться с Остином сама, Нил не мог. Поэтому разговор был осторожный и образный, без переходов на личности, хотя по голосу психолога можно было заподозрить, что она все прекрасно поняла.
«Что бы вы сделали, если бы из-за какого-то… недоразумения… ваши отношения с человеком испортились очень сильно, и он вдруг захотел вам отомстить?» - спросил Нил, щурясь и подбирая слова, рассматривая книги на полке.
«Зависит от того, что именно произошло. Ты примерно представляешь, что именно обидело того человека?» - Анна тоже старалась подбирать слова так, чтобы ученика не напугать. Вроде бы, намного более привычный к социальной жизни, но гораздо более ранимый, на самом деле. Ни один из тех, кто учился в Паддингтоне с самого начала, даже не подумал бы советоваться со «взрослыми» по поводу подобных конфликтов.
Почти все вели себя по принципу «Бьют тебя – бей в ответ и посильнее». Остальные предпочитали просто помалкивать. Со вторым образом поведения Нил не справился, а к первому явно был не готов.
«Ну, допустим, вы только познакомились с этим человеком, и он вам вполне нравился, и вы были бы не против… нет, даже реально хотели бы с ним общаться постоянно. И он тоже, как бы. А потом случилось так, что вы чего-то не поняли… ну, или повелись на сплетню, и у вас сложилось об этом человеке такое впечатление, которое отбило желание общаться с ним. Ну, бывает же так, вы решили, что у вас с ним точно не может быть ничего общего, сообщили ему о том, что не хотите больше с ним общаться. А он обиделся, как бы. Серьезно обиделся. И решил вам отомстить, потому что это была неправда, всего лишь слух. И вы, как бы, поняли свою ошибку, может, хотели бы с ним уже снова общаться, но он вас терпеть не может за то, что вы на эту глупость повелись и…» - Нил бормотал, все повышая голос, а не понижая, а потом резко замолчал и вздохнул, переводя дыхание. «Я понимаю, что виноват тот, кто все неправильно понял, и что второй имеет право его ненавидеть. Но если извинения не работают, а второй делает такие вещи, что уже и извиняться не хочется, что делать первому? Как это прекратить? Как бы вы прекратили?»
Анна молча на него смотрела, сдерживая улыбку, но тоже прищурившись. Профилактическую затрещину Остину дать захотелось, но старания Нила того не стоили, ведь он так надеялся не выдать ничем личность того, кто его уже просто достал. Он так не хотел выглядеть ябедой и нытиком, который жалуется не просто старшим, а женщине, да еще психологу. К тому же, у Остина с Анной явно были неплохие отношения.
Может, его родители общаются с ней за пределами академии? Все может быть, и она не имеет права разглашать его тайны, рассказанные в ее кабинете. Но все может быть, поэтому имени Остина он и не называл.
«Получается, его обидело не то, что ты поверил сплетне, Нил. Его обидело то, что тот слух тебя отпугнул, и из-за него ты отказался с ним общаться. Ты отказываешь человеку в праве общаться с тобой, как бы, закрываешь доступ к себе, показываешь, что считаешь этого человека недостойным общения с тобой. Любого это серьезно заденет, ведь ты, получается, судишь о нем не по тому, какой он, а по тому, что тебе про него сказали. А тебе ведь не могут рассказать о человеке ничего такого. Слухи говорят только о привычках, каких-то поступках. Его обидело то, что если бы слух был правдой, ты действительно отказался бы общаться с ним, несмотря на его к тебе симпатию. Кому такое приятно, правда? Ведь любой слух может оказаться правдой, а любая правда не может быть достаточным поводом, чтобы поставить человека чуть ниже всех остальных. Ведь это - его дело, в любом случае. По отношению к тебе он не сделал ничего, что могло тебя оттолкнуть?»
«До того, как мы поссорились, нет», - Нил с отчаянием признал, чувствуя себя снова виноватым.
«Все ведь можно решить словами. Ты мог бы обсудить с ним этот слух, сказать, кто тебе о нем рассказал, уточнить то, что тебя волновало, получить ответы. Но не отталкивать, будто он вдруг стал хуже, чем был. С другой стороны, он тоже поступает не очень порядочно, начиная «мстить» тебе за это. Ты ведь не сделал ничего, что могло бы испортить ему жизнь. Ты ведь не единственный человек в этой академии, с кем он мог бы общаться, и ты это понимаешь, правда?»
«Поэтому я не понимаю, почему он так прицепился», - Нил все-таки пожаловался, протянув это гнусавым голосом.
«Может, ты нравился ему сильнее остальных? Представь, как ему обидно было, что он выделил тебя среди всех, а ты его оттолкнул. Его можно понять, как бы он себя ни вел. Всякая «месть» в вашем возрасте обоснована воспитанием, и ты не несешь ответственности за то, что он себе позволяет. Просто подумай, если он мстит тебе за то, что ты отказался с ним общаться… чем больше ты будешь стараться избежать общения, тем сильнее он будет на нем настаивать, любыми методами к нему склоняя и цепляя за попытки уклониться».
«Так что вы предлагаете делать?.. Я же не могу пожаловаться родителям, это какой-то… идиотизм просто. Жаловаться вообще как-то…»
«Почему ему хотелось с тобой общаться? Может, он видел в тебе что-то, чего нет в остальных? Его что-то привлекало? Общаются ведь обычно с теми людьми, которые вызывают симпатию. Посмотри на тех, с кем он не общается по собственной воле, избегает сам. А потом попробуй согласиться с ним общаться, он этого точно не ожидает».
«Но он не хочет со мной больше общаться, я пробовал извиниться, он продолжает строить какие-то планы, чтобы только мне было…» - Нил не договорил и передернулся, как от холода.
«Не извиняйся. Просто веди себя так, как вел бы, если бы ничего не случилось, если бы вы общались, как ты планировал сначала. Как люди общаются? Как ты общаешься с другими? Уделяй ему в три раза больше внимания, чем остальным, только старайся… быть не таким, каким ты ему показался. Даже если ты такой и есть, веди себя так, как ему точно не понравилось бы. Поступай так, как делают те, кого он избегает. Только старайся не показывать, что делаешь это нарочно, притворяйся искренним, тогда он быстро разочаруется и постарается избегать тебя уже сам, а мстить тебе за отсутствие внимания станет незачем, ведь твое внимание ему станет в тягость».
«Но это какое-то… лицемерие?» - Нил с сомнением сдвинул брови.
«Если ты действительно хочешь общаться с ним, веди себя дружелюбно и общайся с ним, не обращая внимания на попытки обидеть тебя. Рано или поздно он забудет о твоей ошибке, и вы, может быть, станете друзьями. Выбирать тебе, я всего лишь предлагаю выход из ситуации. Ты ведь об этом меня спрашивал?» - Анна улыбнулась. «Подумай, чего именно ты хочешь – отвязаться от этого человека или все-таки добиться его прощения и общения с ним».
Выходя из кабинета, попрощавшись двадцать раз, поблагодарив столько же, Нил почему-то подумал первым делом о соседе по комнате. Неприязнь к нему со стороны Питера он замечал с самого начала, но какого-то сочувствия к нему из-за внешнего болезненного вида это не уменьшило.
В конце концов, Уиллсон ко всем относился так, будто мог обжечься – не подпускал близко, плевался, огрызался, острил изо всех сил. Мало ли, что он там думает, это не мешает относиться к нему с симпатией и без лишней предвзятости.
Любого другого Нил бы давно послал с таким отношением к нему, но только не тощего астматика, который на ветру покачивался во время утренних сборов.
Огромный плюс Питера был в том, что при всей его адской жажде общения с тем или иным одноклассником ответного энтузиазма эта жажда не встречала ни разу. К кому бы он ни лез со своим избытком любопытства и внимания, всех это скорее настораживало и раздражало, чем радовало. Особенно, Остина, который вообще старался не подпускать его близко к себе, постоянно концентрируя внимание на своих карманах и вещах, вообще.
Может, стоило вести себя похожим образом?
«Почему они поругались со старостой? Из-за той глупости после Хэллоуина? Он ведь наехал на меня, а не на него, а Остин влез и начал заступаться. Нет, это было круто, да, все такое, но я не просил, а староста взбесился просто. Что Остина дернуло? Его бесит, когда кто-то на кого-то наезжает?» - думал он усиленно. Еще он задумался на несколько секунд о Николасе, которого Алан, вроде бы, оправдал, но Дэнли как-то странно упомянул.
Если Остин всего лишь притворялся возле того дерева утром, чтобы не попасться старосте и не испортить себе жизнь, то что там делал Бедетти? Неужели тоже был впутан в это? Тоже побоялся попасться в не самом удачном положении на глаза старосте?
«Бред», - Нил сам от себя отмахнулся. «Они живут вместе, такие друзья уже стали, даже тогда, на Хэллоуин выгораживали друг друга, блин, как могли. С ума сойти, какая близость, честное слово, как сладкая парочка. С чего бы Бедетти его бояться? Да он никого не боится, чихал он на всех, правда. Ну, допустим, были бы они с Остином вместе тогда, может, следили бы за этим, реально, чтобы потом выложить куда-то и поржать. Ну, увидел бы староста, Мерфи получил бы, на Остина староста наорал бы. А Бедетти что? Он ничего не сделал, чего ему бояться, в самом деле. Что ему староста сделал бы без доказательств? Не из-за меня же они поругались бы, оба терпеть не могут, ну. Нет, Бедетти не стал бы прикидываться, это слишком… слишком сложно для него. Ему слишком плевать на все, чтобы оправдываться перед кем-то. Тем более, по рылу он получил тоже хорошо, а Остин потом просто так появился, типа, за компанию… да… вот же урод… кому, нахрен, нужны такие друзья. Прощения его еще я добиваться буду, сдался сто раз, педик долбанный. Как баба больная, «ах, ты не хочешь со мной встречаться, я тебя кислотой оболью и машину твою разобью», пффф, точно», - Нил с раздражением вздохнул и решил принять предложенный психологом вариант с обманным маневром.
Он прошел мимо окон в коридоре, стараясь не смотреть в них, потому что терпеть не мог фильмы ужасов, но все равно смотрел их, а после этого дергался от каждого скрипа ветки за окном. На улице уже стемнело, и все разошлись по комнатам, остались только самые одинокие в библиотеке и заболтавшиеся в столовой. В гостиной сидели дарремвофтовцы, обсуждавшие какие-то планы их академии и изредка бросавшие взгляды на проходивших через гостиную паддингтонцев.
Из-за этих взглядов проходить там не хотел никто.
- Вали уже к себе! – донеслось из обычно тихой комнаты Нила и Питера.
- Заткнись и играй! – ответил второй голос первому, и Нил толкнул дверь.
В первую секунду он чуть не вскрикнул от ужаса, собираясь вылететь обратно в коридор, но потом понял, что голос пропал, а сам он застыл на пороге.
- Закрой дверь, холодно, - вечно недовольный Уиллсон на него взглянул, скорчив гримасу. – Ты уже или заходи или выходи, определись?
- Может, в одежде будет теплее?.. – уточнил Нил, обводя взглядом всю комнату и закрывая все-таки дверь за своей спиной. На его кровати было чисто, как обычно, полностью захламленная нижняя полка привлекала внимание разнообразием мусора. Фантики, мандариновая кожура, пустой ингалятор, сломанные карандаши и какие-то скомканные тетрадные листы, будто Питер писал сочинение, не мог дописать и с истерикой вырывал листы из тетради.
Горела только лампочка над изголовьем его кровати, у него за спиной, создавая теплый ореол вокруг голого и костлявого торса, Морис, методично жующий жвачку и надувающий из нее пузыри раз в две минуты, сидел напротив с веером карт.
- Ты такой умный, прямо поражаюсь, - Питер с сарказмом на предложение одеться ответил, опять скорчив дикую рожу.
Нил решил промолчать, не огрызаться в ответ, сел на стул, развернув его к нижней полке. На свою лезть пока не хотелось, он еще не знал, стоило ли сходить в душ перед сном, а в комнате с неожиданно включенной музыкой находиться было, как ни странно, приятно.
Обычно Питер слушал музыку только в наушниках, как и все, практически, но у Мориса были свои привычки, в тишине он сидеть не мог, а затыкать уши, играя с кем-то в карты, было бы странно.
- Мне казалось, в мужских школах на раздевание не играют, - заметил Нил ненавязчиво, будто в воздух, а не обращаясь к кому-то из них.
- Мы играем на желание, - ответил Морис сразу же, без тени негатива, и Нил с облегчением чуть заметно вздохнул. Хоть кто-то не раздражался при виде него. – Просто с него станется куда-нибудь засунуть лишнюю карту. Или всю колоду.
Питер передразнил его, глядя в свои карты, высунув язык и вытаращив глаза.
- Можешь проваливать, если не нравится.
- Нет, пока не запишем, что я пятнадцать раз выиграл. Чтобы не было больше.
- Ты выиграл вчера девять. Девять! – Питер с выражением произнес, усиленно двигая губами.
- А сегодня – пятнадцать.
- Скорее я сдохну.
- Я не расстроюсь.
- Ой, иди вон отсюда! – Пит отшвырнул карты, и они рассыпались, не долетев до Мориса. – А то я одеяло сниму, - добавил он, взявшись рукой за край одеяла, которым прикрывал все самое дорогое, сидя по-турецки.
- О, давай, мне не хватает для коллекции, - Морис точно так же, как Пит сделал минуту назад, передразнил его и вытащил жестом франта из заднего кармана штанов телефон. – Сфоткаю, и у меня будет целая презентация на тему «Почему Уиллсон брехло и ничем не болеет».
Нил молча боролся с приступом растерянности.
Питеру хотелось наброситься на мерзкого «самоубийцу», схватить его за горло обеими руками, тем более, что Морис сидел так близко, не успел бы убежать. Из-за того, что сидел он даже без трусов, в которые, по мнению Грэйсли, можно было спрятать карты, финт не удался бы все равно.
- Будешь с нами играть? – Морис предложил Нилу сладким голосом, явно пребывая в отличном настроении.
- Почему нет, - тот сразу согласился и подвинулся вместе со стулом. Питер все равно сверлил Мориса взглядом, приподняв верхнюю губу, и выражение лица было таким брезгливым, что само вызывало отвращение. Карты он все-таки взял.
Морис подумал на досуге, лежа в больничном крыле, и понял, что шантажировать его у Питера не получится никакими фотографиями и слухами, как бы он ни старался. Подумаешь, он скажет, что Морис ему что-то сделал, так ведь никто не поверит, особенно, Анна, с которой Морис уже почти подружился из-за инцидента с несостоявшимся самоубийством.
Она не поверит, что он, лежа с порезанными и забинтованными руками, пытался какого-то там Уиллсона к чему-то склонить. В то же время, несмотря на тайну Остина, которую Питер выведал обманным путем, ему эта тайна ничего не давала. Остин с ним общаться не собирался все равно, не особо опасаясь за раскрытую тайну таблеток, которую сам разболтал.
Питер остался беспомощен, как ни старался собрать компромат и влезть хоть кому-то в доверие. Дружить с ним все равно никто не хотел, а шантаж не удавался.
У Мориса же остались отличные фотографии его в костюме из театрального кружка, да еще и в совершенно спокойном виде, улыбающегося. Таким нельзя обмануть ни одного взрослого, никто в упор не поверит во всякие глупости.
Пит оказался в западне собственной совести, которая вынудила его прийти ночью и извиниться. Игру в карты же предложить его заставило собственное одиночество, а теперь он ненавидел всех за свои ошибки, но никуда не мог деться.
Морис наслаждался моментом правления.
- Кстати, можно я покажу это Нилу?.. – спросил он, листая фотографии и надув демонстративно губы. – Можно? Впрочем, с какой стати я спрашиваю, покажу, конечно. Если он захочет, конечно. Хочешь посмотреть на кое-кого в юбке?.. – предложил он Нилу, осклабившись.
Нил хотел, очень хотел. Кроме того, что это было смешно, это было актуально в мужской академии, где нет-нет, а проскальзывали дурацкие мысли. Особенно, после выходок Остина. Нет, Нила не тянуло прильнуть к чьей-то могучей, жесткой и плоской груди, пахнущей одеколоном, но вот засунуть кому-нибудь под юбку обе руки он бы точно не отказался.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |