Глава 28
Из паба, так получилось, выходили вместе с Егором из «КБУ». Их – «КБУ» в смысле – тоже на общак подтянули, хоть и не бойцы они уже давно. Просто олдовые стосы, из «бывших». Мы их, конечно, уважаем и даже во многом считаем своими. Но – не более того. Обычно у них – своя свадьба, у нас – своя. Но у них есть деньги, и возможностей оказаться в Бухаресте соответственно куда больше, чем у нашего молодняка. Значит, должны быть в теме. По-другому не получается. Он мне и предложил на Сухарь заскочить, еще пару-тройку пинт вылакать, не в такой нервенной атмосфере, что называется. А почему бы и нет, думаю. Пошли, сели. Пивка заказали темного, закуски. Потом подумали и водочки триста грамм к заказу добавили. А что? Злата в Праге, кота домработница до отвала, надо думать, накормила. Она у меня – хорошая. А у Егора – настроение. Значит, пуркуа бы и не па? Короче – вздрогнули. Сидим, за жизнь трындим. Водку селедкой закусываем, пивком полируем. Хорошо. Тут он вдруг на секунду задумывается. – Знаешь, Дэн, – говорит, – а ведь если мы соберем более или менее серьезный состав – англичане в Бухарест стопудово не приедут. Сольются. – Это еще почему? – удивляюсь. – Да они вырожденцы. Это раньше бритиша были – огонь, а теперь… Только и умеют, что орать, крутить факи да швыряться пустыми пивными бутылками. Н-да. И съебывают при виде единственной женщины-полицейского. Говно, короче. Самое обыкновенное. Я задумываюсь. Егор, он ведь вместе с Мажором в Лондоне учился. С тех пор и дружат. Так что он знает, о чем говорит. Три года там без малого прожил. – А если не соберем? – Вот тогда, – усмехается, – жди гостей. Тогда – стопудово пожалуют. Так, чисто поглумиться. Сидим. Думаем. – Да и хрен с ними, – жму плечами. – Чего сейчас-то этим говном голову забивать. Давай лучше еще водки закажем, а? А то что-то я разогнался. Не хочется останавливаться… …Приезжать на выезд в невраждебный Питер было как-то непривычно. Слишком много воспоминаний. Довлеющих, так сказать. На тему: битиё определяет сознание. Вот здесь – они нас накрыли. А вон в том тупике наша самая громкая за последние годы победа зарегистрирована. При трехкратном бомжовском перевесе. А тут – встречают, блин, чуть ли не с цветами. Хлопают по плечам, улыбаются. Рассказывают, сколько народу смогут поднять в Румынию. Пипец, как странно все это, наверное, со стороны выглядит. Даже напросившийся со мной ехать Илюха, Жекин младший братец, охренел от такого приема, а он всю историю наших с этим рассадником бомжатины отношений только со слов старших товарищей изучал. А я – на собственном горбу. В прямом смысле. Как инвалидом тогда не стал – сам до сих пор понять не могу. Год после той драки ходить заново учился, даже академку в универе брать пришлось. Но тем не менее, тем не менее. Удивительно, даже сам город болотного газа после этого самоочевидной ненависти не вызывает. Нормальный такой город, как выясняется. Дома, площади. Красиво. И сами бомжары какие-то непривычно не гнусные. Офигеть можно. Посидели в пабе на Невском, вместе пивка попили. Обсудили, как будем координироваться. На мячике пошизили, но тут уже каждый за себя, разумеется. Но без фанатизма. А чего там фанатеть? Игра-то, показанная нашим великим клубом, – традиционный в последнее время унылый кал. Постояли в оборонке, впереди – без шансов. Просто ноль. Хорошо еще, что хоть вничейку отскочили… …Переночевали в гостишке, похмелились вместе с Илюхой и парнями из красно-белого Питера, погуляли по городу, к знакомым заехали. Потом совместили обед с ужином, да и отправились на вокзал потихонечку. Али с Мажором и Серегой уже там, на вокзале, были. Причем, судя по телефонным звонкам, – в невменяемом состоянии. Бойцы вспоминали минувшие дни, блин. С питерским хулиганьем, разумеется. Теперь – все в зюзю. Питерские, просто уверен, – точно такие же. Хорошо еще, что мы в СВ билеты взяли, а то три пьяных рыла в одном купе я бы, пожалуй, не выдержал. А так – один Мажор, остальные в соседнем. Илюха, в восторженном состоянии от питерских красот и немереного количества пивасика, к своим ровесникам в плацкарт отправится, теленок молодой. А Гарри даже не храпит. Совсем красота. Парни из «КБ» Питера, естественно, – провожают. А как иначе? Братья, считай. Даже удивительно, насколько выезд в этот сраный город может проходить благодушно и без эксцессов. Хотя и скучновато слегонца, конечно… …Тут-то я эту странную эсэмэску и получил. «Call me. R.». И – длинный номер телефона, начинающийся с +44. Ого, думаю. R – это Ричард. Дик. «Челси». «Хедхантерс». Наши легендарные, можно сказать, союзнички. Те самые. А это уже более чем серьезно. И – номер левый. Значит, боится палева. Надо звонить. Причем – не со своего телефона. Веселуха… …Нашел на вокзале пару подозрительных личностей, поманил одного в сторонку. – Ну? – спрашивает. – Сим-карта, – отвечаю. – На оператора – плевать. Один звонок. Он кивает. – Не вопрос. Аппарат нужен? Пацаны только что лоха пощипали. За тыщу отдам. Смотрю на него внимательно. – Нет, – хмыкаю, – дружок. Ты меня неправильно понял. Мне нужна только симка, причем не сильно паленая. Плачу на месте, но если какая подстава, – тебе лучше и не рождаться, всасываешь? Он усмехается. – Не пугай, – говорит. – Пуганый. Денег сколько? Называю цифру, он соглашается. – Жди здесь. И убегает. А я неторопливо закуриваю. «КБ» Питер неподалеку тусуется. И Илюха своими размерами и колоритным личиком интеллигентное местное население распугивает. Так, на всякий случай. Не успел половину сигареты выкурить, как продавец нарисовался. Хороший у них тут сервис, думаю. У нас бы, в Москве, сабж сначала раз десять проверился. А тут – «деньги – товар – деньги». Известная марксистская формула. А теперь – можно и в поезд, думаю. Тронемся – позвоню. Отправил молодого в плацкарт, предложив, если что, заходить не стесняясь, – да и с богом… …Захожу в купе, обнаруживаю там на удивление трезвого Мажора. И – бутылку водки на узком купейном столике. – О, – радуется, – Дэн! Нарисовался, блин! Вовремя, вовремя. А то этих срубило совсем, спать уже улеглись. Даже выпить не с кем. – Давай попозже, старина, а? – прошу. – Хоть подождем, пока поезд тронется. И – вот еще что. Показываю ему эсэмэску от Дика. Он трезвеет окончательно. – Та-а-ак, – говорит. – Сим-картой, надеюсь, озаботился? Киваю. – Тогда – нормуль. Поезд тронется, и звякнешь. А пока пойдем-ка, покурим. – Пойдем, – соглашаюсь. – Заодно и с парнями из «КБП» попрощаемся. А то вы с Али настолько общением с вражинами увлеклись, что со своими даже толком и не поздоровались. – Есть такая шняга, – признает. – Надо пойти, извиниться, наверное… …На самом деле прощание затянулось так, что мы еле в вагон успели запрыгнуть. Отдышались, потом Гарри разлил водку по выпрошенным у проводницы стаканам, пока я симку в аппарате менял. Ровно по половинке. Выпили. Опять отдышались. Закусили малосольными огурчиками, которые нам питерские парни в дорогу выделили. Есть там у них один стос, дюже знатно огурцы солит и прочую разную овощную шнягу. Сам, лично. Пальчики оближешь… Наконец я набрал присланный мне по эсэмэске номер с лондонским международным кодом, заранее зная, кто там должен поднять трубку. Длинные гудки. Потом – чье-то прерывистое дыхание. – Hello, – усмехаюсь. – Do you recognize me? – Тебя трудно не узнать, – фыркает он в ответ на своем ужасном уличном кокни. Самое интересное, что когда ему надо, он отлично общается на нормальном английском языке. Университетское образование, как-никак, по слухам, у человека. Но в таких ситуациях, по неведомым мне причинам, разговаривает исключительно на этом чертовом диалекте. – Я так понял, ты о чем-то хотел со мной поговорить? – спрашиваю. – Да, – говорит. – Есть тема. Но сначала ответь мне на один вопрос, чувак: ты, говорят, недавно женился? Это правда? – Пока нет, – смеюсь. – Но уже очень и очень скоро. В конце апреля. Кстати, если выберешь время, подскакивай ко мне на свадьбу. Адрес тебе известен. – Вот ведь удивительно, жизнь, несмотря ни на что, все продолжается и продолжается. Даже у вас, в России. А что ты так торопишься? Ведь в последнюю нашу встречу, насколько я помню, у тебя даже девушки постоянной не было. Это так? – Так, – подтверждаю. – Но у меня есть причины. И много. Самая главная – моя невеста, которую я очень люблю, беременна. И у ребенка должен быть отец, сам понимаешь. А почему это тебя так волнует? – Именно потому, – кашляет, – что я тоже считаю, что у ребенка должен быть отец. И поэтому прошу тебя не ездить в Румынию. Мы с Мажором, который тоже, естественно, все слышит, – мгновенно подбираемся. – Не понял, – удивляюсь. – Ваши нас вызвали. Я что, должен бегать? Ты меня за кого принимаешь, чувак? – Я тебя принимаю, – чеканит, – за того, кто ты есть. То есть за своего старого товарища. Поэтому и предупреждаю. «Наши», как ты их называешь, – едут туда не драться. Они едут туда конкретно убивать. Никакого fair play, старина. Ножи, кастеты. И металлические прутья у их румынских союзников, с ними уже договорились. Возможно, даже огнестрельное оружие. И куча ублюдков с севера, овцеебов в куртках из ослиной кожи, которых я бы и в кошмарном сне не стал бы считать «нашими». Там будет ад, стос. И тебе, думаю, не стоит туда торопиться. – Там еще будут и мои друзья, брат, – вздыхаю. – Впрочем, ты и сам все прекрасно понимаешь. – Понимаю, – усмехается. – И не сильно надеюсь тебя отговорить. Мне достаточно очистить свою совесть, предупредив. И передай парням: Лондона там не будет. Не только «Челси», но и вообще Лондона. Только несколько неорганизованных ублюдков из «Вест Хема». Ну, и «Миллуол», разумеется. Но я прокляну тот день, когда «Миллуол» кто-то начнет считать настоящим Лондоном… …Вот, блин, и поговорили. Я разобрал телефон, сломал «левую» симку, вышвырнул обломки в вагонный сортир. После чего сделал несколько глубоких, сильных затяжек, за полторы минуты убив сигарету до фильтра, и вернулся в купе, к Мажору. Пипец, думаю. Вот теперь, Дэн, ты знаешь, какие они – настоящие, непридуманные неприятности.
Глава 29
Мажор разливал водку, когда я вернулся. Пальцы его при этом ощутимо подрагивали. Выпили без тостов. Задумчиво захрустели огурчиками. – Пойдем, что ли, покурим? – спрашивает. – Да я, в принципе, только что, пока симку в сортир сплавлял. Но почему бы и нет. Похоже, не накурился. Гарри хмыкает. – Я тебя, – говорит, – очень хорошо понимаю. Пошли, подымили. Молча. Я свою сигарету даже до середины не выкурил. Горчила, зараза. И Злате звонить почему-то совершенно не хотелось. А ведь – обещал. Вернулись в купе, накатили еще по маленькой. И опять – молча. Потом зачем-то в окно оба уставились. Проплывавшие там грязно-серые пейзажи Ленинградской области, не иначе, захотелось получше рассмотреть, ага. – Парней бы надо предупредить, – вздыхаю наконец. Гарри хмыкает. – Успеем, – чешет упрямый бритый затылок. – Какой смысл сейчас на трубе зависать? Приедем, соберем общак. Вопрос-то, сам понимаешь, – не тривиальный. И – опять в окно смотрит. Чего он, там, интересно, не видел-то? Речку, которую мы только что проехали? – А этих? – мотаю головой на стенку соседнего купе, где сейчас безмятежно храпят ничего не подозревающие Али с Серегой. Гарри опять грустно усмехается. – А этих – когда проспятся. Сейчас все одно ни хрена не поймут, счастливчики. А из меня весь алкоголь испарился на хрен. И новый не берет почему-то, такая вот загогулина. Снова молчим. Думаем. – Сербы, – спрашиваю наконец, – как думаешь, подтянутся? Гарри кривится. – Не думаю, – говорит, – знаю. Они и так собирались, когда про бритишей прослышали. И наши братья из «Делие», и гробари «Партизанские». С ними «кони» уже созванивались, с гробарями. А когда инфу от Дика туда закинем, так вообще, думаю, пол-Белграда подымется. Да и провинция тоже в стороне стоять не станет, верняк. Лишь бы пустили. Единственное, что хреново, о fair play в этой ситуации придется забыть, потому как резня пойдет обоюдная. «Балканский стиль», сам понимаешь. Они там, у себя, и друг друга-то не жалеют, а зарезать пару-тройку каких-нибудь йоркширских овцеебов, так вообще – галимое удовольствие. Представляешь, что после этого начнется? Я молча разливаю водку по стаканам. Бутылка, кстати, заканчивается. Надо бы еще одну купить, думаю. Оказывается, не надо. Потому как Гарри, порывшись в сумке, еще один баттл оттуда извлекает. Запасливый, блин. Я вот, к примеру, – не озаботился. – Даже, – вздыхаю, – представить страшно. Местная цыганская полиция сербов хрен остановит. Да и наши, уверен, озвереют сразу после первой крови. Мало, чует мое сердце, никому не покажется. Мажор только согласно кивает. – Расклад – самый что ни на есть наихреновый, – говорит. – Либо зарежут, либо посадят. Если же еще и румыны присоединятся – все, пиши пропало. Такой беспредел начнется – хоть святых выноси. Даже и не знаю, что делать… – Что-что? – ворчу. – Выпивать пока что. А то ты прав – не берет ни хрена. Выпиваем, снова идем курить. За окном тамбура медленно проплывают ко всему на свете равнодушные северные пейзажи. Серые избы, серое небо, серый изгиб мелкой речушки, серый снег в черных проплешинах. Это – твоя родина, сынок. Докуриваем. Возвращаемся. Снова наливаем, теперь уже из новой бутылки. – Может, тебе и вправду остаться, Дэн? – смотрит на меня исподлобья Мажор. – Это еще почему?! – вскидываюсь. – Потому, – ворчит. – Не забывай, у тебя Злата беременная. Так что ты, орел, теперь не только за себя отвечаешь. Прижимаюсь к холодному оконному стеклу разгоряченным, в испарине, лбом. Аргумент, конечно. Но, увы, – недостаточный. – Ты и сам, – усмехаюсь, – не так давно третьего родил. И что, не поедешь? Молчит. Жует нижнюю губу. – Давай, – говорит, – еще по одной, что ли. – Давай, – соглашаюсь со вздохом. Ой, нажремся мы с ним сегодня, думаю. Это она, зараза, ведь только сейчас не берет. А потом – как накроет… …Тем не менее – выпиваем. – Я поеду, – спокойно говорит Гарри. – Но у меня, брат Данька, извини, совсем другая история. Во-первых, я элементарно старше. Пожил уже, в смысле. И видел своих детей. Носил их на руках. Они знают, кто их отец, если что. Во-вторых, я уже обеспечил свою семью, и если со мной что случится, ни жена, ни дети не будут бедствовать по-любому. Понимаешь? Ты же – совсем другое дело, старик. Так что подумай, не отвечай пока, прошу. Просто подумай – оно тебе надо? Никто из парней тебе слова худого не скажет, обещаю. Клянусь даже, можно сказать. Ну, короче, – сам понимаешь. Я – молчу. Ох, как это, черт возьми, соблазнительно. И ведь правда никто ничего не скажет. Кроме меня самого, к сожалению… …А за окном все то же самое. Кино, блин. Про что-то предельно серое. Нет, так все же нельзя, думаю. – Ну, что, давай махнем? – предлагаю. – Потом пойду, еще одну сигаретку выкурю. – Махнем, – спокойно соглашается Гарри. – А потом иди, покури. Только, извини, один. Мне что-то не хочется. …Вышел в тамбур, выкурил сигарету. Постоял, прижавшись лбом к стеклу. Закурил следующую. Голова – пустая, как барабан. И сигарета, сука, горькая. Просто курить невозможно. А – хочется. Добил эту заразу в две затяжки, фактически через силу. Зачем-то еще раз в окно уставился, автоматически вытащил третью, постоял. Потом зачем-то сломал ее и сунул в переполненную тамбурную пепельницу. Странно, думаю. Они их не чистят совсем, что ли? Только что ведь, блин, отъехали. Совсем недавно. Еще и остановки-то ни одной не было… …Вернулся в купе, уселся на свою полку. Гарри сидит, по-прежнему в окне что-то разглядывает. Потом медленно поворачивается в мою сторону. – Ну, что решил? – спрашивает. Молчу. Гляжу ему прямо в глаза. Улыбаюсь. – Ну и дурак, – вздыхает, разливая водку по стаканам. Уже так, чуть-чуть. На самое донышко. – Тогда давай выпьем, – говорит и кивает в заоконную муть. – За нее, блин, сам понимаешь. За Россию. И за то, чтобы нам хоть на этот раз хоть чуточку повезло. Я тоже гляжу в окно. Там, кстати, как-то повеселее становится. Поселок какой-то проезжаем. Дети носятся, дома стоят. Тетки ходят с сумками. Мужики перед одним из домов старенькие «жигули» ремонтируют. Один руками машет, что твоя ветряная мельница. Ругается, наверное. – Давай, – говорю, поворачиваясь к Мажору. – Можно и за нее…
Эпилог
…Телефон, сцуко, пиликал все настойчивее и настойчивее. Твою мать! Мне же работать надо! Писать! В понедельник вечером Злата приезжает, через неделю – свадьба, а у меня с материалами – просто кирдык. Полный. А во вторник уже – первая программа на радио. Запуск. К нему сценарий нужно прописывать, насчет гостей в студии соображать, роли для них распределять, вопросы придумывать. А в четверг – сдача номера, где я – выпускающий. А дедлайн по статье, которую я сейчас делаю еще для одного вполне себе симпатичного, но чужого пока для меня издания – в среду. Деньги нужны. Короче – отстаньте, блин! Ну пожалуйста. Я же даже на выезд не поехал, в Нальчик. А как хотелось! Парни-то, небось, там уже зажигают в полный рост под южным высоким небом, а я, в лучшем случае, выжатый как лимон, доберусь завтра вечером до паба трансляцию по «плюсу» зазырить. А скорее всего тупо доплетусь до ближайшей палатки, куплю пива с фисташками да устроюсь дома – в тапочках у телевизора. Тьфу… …Нет, продолжают названивать. Плюнул в сердцах, глянул на определитель номера. Нет. Кто-то незнакомый. Придется подойти: вдруг что-нибудь важное. Мало ли. Я сейчас, в связи с будущей семейной жизнью, столько работы набрал – у самого крыша подтекает: журнал, радийка, статьи на фрилансе. Пресс-релизы какие-то из одного дружественного PR-агентства подкинули, хорошо еще, что это говно даже писать особо не надо, достаточно грамотно скомпоновать источники. Но все одно – тьфу. Кошмар. Мог и забыть уже, что с кем-то значимым договаривался. Вот он и названивает, чтобы напомнить. Хотя – вроде как ночь уже на дворе. Половина второго. – Алло, – говорю со вздохом. – Я вас внимательно слушаю. – Это хорошо, что слушаешь, – хмыкают в трубке. – Наконец-то. А то Али с Мажором уже отчаялись до тебя дозваниваться, ага. Я один такой упорный оказался. Это Егор, из «КБУ», если еще помнишь. Чем занимаешься? – Работаю, – говорю удивленно. – А что? – Один? – интересуется. – Нет, блин, – не выдерживаю, – с Кондолизой Райс, епта! В полвторого ночи, ага. Обсуждаем, сцуко, реальную геополитику и мировые цены на нефть и прочие энергоносители! Она специально, блин, для этого прилетела. Ты можешь русским языком сказать, что случилось?! Он вздыхает. – Ты Интернет не открывал сегодня вечером? – спрашивает. Я сглатываю. – Еще раз говорю – нет. Я – работаю. – Ну, так открой, посмотри. Полчаса, думаю, тебе на это хватит. А мы с парнями за это время к тебе доберемся. И – «пи-пи-пи» в телефонной трубке. Отключился, типа. Не, это просто охренеть можно, товарищи! Русским же языком сказано! Работаю, отцепитесь! …Подошел к окну, закурил. Нет – выбешивает вся эта байда, все-таки. А потом – задумался… …Что-то тут не то, соображаю. Не стали бы они меня вот так, тупо, без дела дергать, не те люди. И не тот уровень. Парни серьезные. И вправду, что ли, Интернет глянуть, вдруг действительно что значимое случилось, раз уж советуют? Хотя после той шняги с англичанами я уже ни во что не поверю. Ну их на хрен. Говорить даже не хочется… …Глянул, на всякий случай, трубку мобильного. Ни хрена себе! Аж восемнадцать непринятых вызовов! Али, Мажор, Никитос, Жека. Тот самый Серега из «ФК». Несколько незнакомых. Вася из «ГФ». Охренеть! Походу и вправду что-то серьезное, думаю. Надо пойти, глянуть… …Короче, когда парни приехали, я был уже почти полностью в теме. Открыл дверь, пожал руки, проводил в гостиную к дивану. Водрузил на стол бутылку виски и пару баттлов коньяка. – Не выяснили, – спрашиваю, сразу, без предисловий, – трупы с нашей стороны есть? – Нет, – кривится Егор, – но один вроде очень тяжелый. Из огнестрельного в брюхо засадили, врачи говорят – печень в клочья. Плюс поджелудочная. И крови много потерял. Но, будем надеяться, выживет. Клиника в этом райцентре, конечно, говно полное по оборудованию. А вот врачи, говорят, хорошие. Практики у них много. Чурки там не только приезжих режут, но и друг на друге время от времени отрываются. Дикие люди, дети гор… Обхватываю голову руками. – Этого еще не хватало, – скриплю зубами, – на своей же земле… Гарри грустно кривится. – Это с каких это пор Кавказ нашей землей стал, Дэн? – спрашивает. – Наша земля – Москва. И окрестности. А Кавказ – это зверье. Я вздыхаю. – Ты не прав, Мажор, – вмешивается Али. – Кавказ – наша земля. Ее наши предки кровью поливали, чтоб мы там спокойно жить могли. Тот же Лермонтов. А мы ее просто тупо просираем. Если уже не просрали. Да какая, в принципе, разница! Сейчас нужно не философию тереть, а думать, что делать в сложившейся ситуации. Все кивают. Напряг, конечно, нереальнейший. Кстати – еще ничего не закончилось. А, чует мое сердце, – только начинается. – Для начала, – разряжает немного ситуацию Никитос, – думаю, надо тупо успокоиться. А то вон Данила бутылки на столик поставил, а стаканы и лед забыл. Ну, да и хрен с ним, со льдом. Стаканы-то где у тебя, лишенец? – Можно подумать, сам не знаешь, – ворчу. – Знаю, – говорит. – Не раз тут пивал. Но спросить-то по-любому обязан, так? – Так, – соглашаюсь. – Все так, Никитос. И никак иначе. Тащи. Кто из парней пострадал? Знакомые есть? Называют имена, ники, фамилии. Вот ведь, блин! – Как все было на самом деле, выяснили? – интересуюсь. Парни кивают. – Да как обычно, – хмыкает Егор. – Оплатили автобус, поехали. В самом Нальчике решили не палиться, сняли частную гостиничку в Приэльбрусье. Типа курорт. Никто ничего и не мутил. Хотели тупо отдохнуть, попить водки, а завтра спуститься в Нальчик, пошизить на секторе. Даже на игру дубля не поехали. Пересечений никаких не планировали, сам понимаешь – Кавказ… – И что дальше? – Дальше, – прерывает наш разговор Никитос, – выпьем. За то, чтобы все парни оттуда живыми вернулись. Там по окрестностям до сих пор, похоже, пальба стоит. И не холостыми. Недавно созванивался. Он уже не только стаканы притащил, но и разлил, оказывается. – Понятно, – вздыхаю. – Ну что, парни, вздрогнули? Чокаемся, выпиваем. Я – сигаретку закуриваю. – И что дальше? – спрашиваю у Егора. – Дальше конкретная херня началась, – тоже прикуривает, разгоняя сиреневый легкий дымок здоровой, как у землекопа, ладонью. – Они в кабаке перед подъемником бухать уселись. Многие – пьяные, естественно, в дымину. Продолжить решили. А за соседним столиком местная кавказская мерзота заседать устроилась. И на улице тоже. Мрази черножопые. Ну, слово за слово… – Понятно, – вздыхаю. – В принципе, ничего нового. Все как всегда, одно за другим. Закон подлости и поиска неприятностей. Чисто по-нашему, хули тут говорить. А стрельба с чего началась? – Ну, – пожимает плечами, – сначала просто так помахались. Для общего, так сказать, оздоровления ситуации. Кто там прав, кто виноват – хрен сейчас разберешь, сам понимаешь. Но наши-то по-любому на кулаках пореальней будут. Вынесли их, короче. А те сгоняли вниз и вернулись с подмогой. И – со стволами. Автобус на хрен сожгли, стрельбу устроили. У нас – двое с огнестрелами, один – с ножевой. Тяжелый, правда, – только один. Костя, ты его знаешь, наверное. Молодой совсем парень еще, чуть ли не первый выезд у него. Жопа, короче. Сидят ща в гостинице, забаррикадировались. Местные по окнам палят, ментов там – днем с огнем не найдешь, чего уж про ночь говорить. Причем не исключаю, что кто-то из ментов по окнам ща и стреляет. А завтра сам же будет показания снимать. Кавказ, хули… Молчим. Никитос пока по следующей разливает. Боже мой, думаю. Когда же все это закончится? – Хорошо, – вздыхаю, наконец. – В чем мою роль видите? Парни переглядываются. – В твоей основной профессии, Дэн, – поднимает глаза Али. – Там сейчас всякое случиться может, сам понимаешь. И скорее всего местные попытаются выставить виновными в этой шняге наших парней. Мы, разумеется, все будем свои возможности включать. Ножнин, начальник службы безопасности клуба, уже на ногах. Спасибо ему, кстати, реальным мужиком оказался. Я тоже кое-кого во властных структурах напряг, чтобы на контроль взяли, не без этого. Парни сейчас деньги вовсю собирают. Задача – вытащить всех. Без исключения. Но наших сил может оказаться мало. И тогда – придется палить из всех калибров. И пресса тут – штука не последняя. – Так о чем спич? – удивляюсь. – Только отмашку дайте, когда «стрелять», да и вся недолга. Делов-то! Молчат. Мнутся. – Понимаешь, Дэн, – со вздохом говорит Егор, – это Кавказ. А значит – «высокая политика замирения». Тебе это может карьеры стоить, старый. А может, и не только карьеры. Молчу. Бледнею. Потом закуриваю. Кончики пальцев, сцуко, вполне ощутимо подергиваются. – Вам как щщи крошить? – интересуюсь как можно спокойнее. – Всем сразу или в порядке живой очереди? Вы меня за кого, блин, держите?! За суку?! – Тише, тише, – поднимает руки Али. – Дэн, успокойся, ну тебя нах! Егор – тот аж к стенке отскакивает. Видимо, есть в моем лице сейчас что-то – ну совсем эдакое. Нехорошее. – Успокойся, Данил, – продолжая поднимать открытые ладони вверх, размеренно говорит Али. – Не о том спич, что мы тебя за кого-то неправильного держим. А о том, что похоже, шутки на хер заканчиваются. Это тебе не в фестлайне постоять, пусть и с угрозой для здоровья. И даже не бритишей в пражском пабе на хрен вынести… Тишина. Я докуриваю сигарету, тушу ее в пепельнице и тут же тянусь за следующей. – Это – Система, – глухо продолжает Глеб, глядя прямо перед собой и, похоже, никого и ничего не видя. – Именно так, с большой буквы. А мы никогда не были врагами Системы, врагами нашего государства. И не хотели становиться. Я лично и сейчас не хочу. Но если Система начнет убивать наших с тобой братьев, даже исходя из каких-нибудь самых высших и правильных побуждений, то рано или поздно она доберется и до нас. И тогда нам придется уходить в леса. Просто не будет выбора, понимаешь… Молчим. Напряжение такое, что ща повернись не так – рванет. Я – прикуриваю. Просто чтобы успокоиться. Потянуть время. – Считаешь, это предрешено? – спрашиваю через некоторое время. Али отрицательно мотает головой. И тоже закуривает. Дым лезет ему в глаза, он морщится, разгоняет его тыльной стороной ладони. – Надеюсь, – кривится, – что нет. Еще раз – мы не враги Системы, не враги нашего государства. Более того, мы, наверное, его самые преданные, хоть и не очень формальные союзники. Просто потому, что привыкли делать свой выбор сами. И за государство «болеем» точно так же, как фанатеем за свой клуб или, скажем, за сборную. Свободно, осознанно и – до конца. В дни побед и в дни поражений. Даже когда не просят и не приказывают. Но и бить себя только для того, чтобы боялись другие, мы тоже никому не позволим. Даже своей державе, прости уж меня за пафос. Такая херня. – Ну, – усмехаюсь, – тогда давай не будем гнать волну, чтобы совсем уж говном не захлестнуло. А просто порешаем конкретные задачи во вполне конкретной, хоть и откровенно говенной ситуации. Причем по мере их поступления. К примеру, прямо сейчас предлагаю разлить. Для начала. Чтобы, повысив градус внутри организма, снизить, так сказать, градус дискуссии. Принимается? – Эк ты завернул, – ржет Серега. – Надо будет запомнить. Потом перед парнями похвастаюсь. Интеллектом, блин. Все улыбаются. А потом – начинают ржать. Как подорванные. И – разливают, раз уж мое предложение принято. – А если серьезно, – пытаюсь отдышаться после серьезной порции коньяка, – то нужно немного подождать. Сначала завтрашней игры, а потом – понедельника. Завтра перед игрой у нас будет более полная, практически точная информация, что и как там было на самом деле и что реально грозит парням. Сейчас у нас только лирика и эмоции, так? – Ну, наверное, так, – осторожно соглашается Егор. Остальные – просто кивают. Я делаю знак рукой, и Никитос начинает наливать по следующей. Нормалек… – Стоп! – вдруг говорит кто-то сдавленно. Удивленно оглядываюсь. Жека. А он-то что? Молчал, молчал… – По-моему, – выдавливает сквозь зубы, уткнувшись в пол, – ты сейчас херню сказал, Дэн. Полную. Интересно, думаю, что это он там на полу разглядывает? Но теперь – на него смотрят уже все. Пристально. – Не понял, – выгибает бровь домиком Али. – А в чем тут, собственно говоря, херня, а, молодой? Ты это, старайся выбирать выражения. Не на базаре, блин. – Не на базаре?! – медленно поднимает глаза. А они у него – абсолютно белые. Почти без зрачков. Бешенство. – А где?! – и голос, блин, ледяной. – Сидите здесь, херню какую-то буровите: Система, интересы государства Российского. А наши парни там сейчас умирают. В эту самую минуту. Так, на секундочку. Мажор встает, делает шаг вперед, наклоняется. Но – Жека поднимается сам. Смотрят друг другу в глаза: внимательно, пристально. Кто кого «переглядит», была у нас в детстве такая забава, припоминаю. Здесь, похоже, – ничья. – И что ты предлагаешь? – ледяным голосом интересуется Гарри. – Прямо сейчас в Нальчик подрываться, черножопых гасить, так, что ли? Жека ухмыляется. – А зачем нам Нальчик? – дергает нижней губой, типа, улыбается. – Я тебе и в Москве пару мест рыбных покажу, если сам не знаешь, разумеется. – Ты Манежку, что ли, имеешь в виду? – догадывается Никитос. Все правильно, думаю. На Манежной площади, прямо у стен Кремля, в последнее время черные полюбили собираться. Молодежь. Хамят, матерятся. Прохожих задирают. Лезгинку танцуют, – но это так, мелочи. Многие – на футболках с надписью: «Свободная Ичкерия». И так далее. – И Манежку тоже, – усмехается недобро Жека. – Да и еще кой-какие охотугодья для развлекухи имеются. Повеселимся, короче. Все молчат. Думают. Потом Гарри отрицательно качает головой. – Я – пас, – говорит. – Потому как это – война. Причем – война гражданская. На чистых руках там вопрос не решишь. Значит: ножи, кастеты, арматура. Возможно – стволы. Будет кровь. Реальная кровь, красная. Я такую видел уже, доводилось. И парням это – вряд ли поможет. А вот жесткач в Москве – по-любому, блин, гарантирует. Плюс сделает черных – реальными потерпевшими. А значит, расколет и наших. Ты хочешь потом биться с русскими парнями в армейской форме, стос?! Стрелять в них из-за угла, потому как в лоб государственную машину тебе не победить при любых раскладах?! Революционер хренов! А потом еще придется бить головы русским людям, которые встанут на защиту черных на каких-нибудь, блин, митингах. Ты к этому готов?! По другому-то, один хрен, не получится. Надо что-то придумывать. Потоньше. И поумнее. Жека внимательно обводит нас всех тяжелым, пристальным взглядом. И – все понимает. Вернее – ему кажется, что он все понимает. Хотя на самом деле – он просто пипец как тупо ошибается. – Понятно, – кривится. – Я думал, что тут только один Мажор. А вы все мажоры. Декаденты. Бизнесмены, журналисты, менеджеры. Элита хренова. Вы не войны боитесь. Вы – за себя боитесь. За свои нагретые в московском комфорте задницы. Вам – и так хорошо, без войны. Да вы знаете, кто вы все?! Вы!.. Задыхается. Снова поднимает глаза, светящиеся белым, как снег, бешенством. – На войне всем плохо, сопляк, – неожиданно хмыкает Али. – Ты там просто еще пока не был. И – не дай тебе бог. Я, когда с Афгана вернулся, три дня боялся на улицу выйти. Сидел в маминой квартире у окна, привыкал: к людям, к машинам. К каплям дождя на стекле. К сирени под окнами. Но та война была далеко, а эту ты что, в мой дом притащить решил? Так знай – я против. И ничуть этого не стесняюсь. Жека – осекается. Тут с Али не поспоришь. Все знают про его два звездчатых шрама: один под правой ключицей, другой – на левой груди, возле самого сердца. Ему тогда повезло, сам рассказывал. На миллиметр в сторону – и «двухсотый»… …Так что Жека на несколько мгновений замолкает. А потом – отрицательно качает головой. – Я тебя уважаю, Али, – цедит сквозь сжатые зубы. – И всех остальных парней уважаю. Если что не так сказал – простите дурака. Но если Костя умрет, я все равно сделаю то, что решил. А с вами или без вас, мне, уж простите, – без разницы. И уходит. Забыв закрыть за собой входную дверь. Из подъезда сразу же тянет холодом и еще чем-то трудно определимым. – Ну, что делать будем? – тяжело спрашивает Серега. – Это уже ни хрена не шутки. Все молчат. Потом кто-то прокашливается. Егор. Тот самый КБУ-шник. – А пока ничего, – усмехается. – Потому как Костя будет жить. Я, пока вы тут разборы чинили, с людьми по эсэмэс списывался непрерывно. С Ножниным, с Мосфильмовским, с теми, кто в больницу поехали. Так вот. Состояние у парня тяжелое, конечно. Очень. Но жить – будет. Врачи ручаются. И еще Никитос на нас всех как-то загадочно начинает посматривать, отрываясь, наконец, от мобильного. – Я тут тоже списался кое с кем. Жендос ваще ни разу не прав получается, хоть и брат он мне практически. Он же что, оказывается, волну-то гонит. Илюха там в гостиничке оборону вместе со всеми держит. Братан его младший. Вот Жека и переживает. Мешает личное, так сказать, с общественным. Но виду – не подает. Типа, за идею беспокоится. Я жую нижнюю губу, потом вздыхаю. – Не прав не он, – тру внезапно покрывшийся испариной лоб, – а ты, стос. Нет в нашей жизни такого: личное, общественное. Мы ж не политики. Простые русские парни, какие есть. Я, к примеру, не за абстрактные идеалы дерусь. А за тебя, за Али, за Мажора. За «КБУ-шников» тех же, чтоб они свой интеллектуальный глум могли на все наши головы спокойно выплескивать. Типа прививки от пафоса. За Жеку за того же. Да, пожалуй, и за Илюху. Как он там, кстати? Никитос смеется. – Так в том-то и дело, – ржет, – что в порядке. Если б не в порядке был, тогда бы я и беспокоился. Списывался с ним только что. Знаешь, что этого гоблина больше всего беспокоит? Главное, говорит, – чтобы мама не узнала… Хихикаем все вместе. Напряжение еще, конечно, не отпускает. Но – все-таки, все-таки… – Узнаю брата Колю, – мотает головой Али. – Илюху, в смысле. Не первая история с ним такая. В прошлом году в Казани он в клубе ночном так, побузил слегка. Ну, и пришлось отмазывать, потому как самого Жеки на выезде тогда с нами не было. А за этой тушкой тяжелой – глаз да глаз. Пристукнет еще кого, по общему жизненному недопониманию. Так вот, выкупаю его у ментов, в участке. Все чин-чинарем, довожу до гостиницы, отправляю в номер баиньки. А он меня за пуговицу – хвать, и не отпускает. Пришлось потом перешивать, кстати, сцуко. Пуговицу, в смысле. На «Стоун Айленде», на секундочку. Он этот металлический кругляш просто как резинку жевательную размял, двумя пальцами, причем во что-то совершенно невообразимое. Смеемся. – И что дальше, – со смехом интересуется Егор, – когда ты его от пуговицы оторвал? – Да, – прикуривает Али, – я и сам охренел, врать не буду, оттого что дальше было. Говорит, ты себе даже не представляешь, дядя Глеб, как я тебя люблю и уважаю… Теперь мы уже не смеемся. Ржем. Как ненормальные. Назвать Али «дядей» – это уже вообще за гранью. – Так вот, – затягивается невозмутимо, слушая наш задушенный ржач, Али. – Ты, грит, не представляешь, дядя Глеб, что я для тебя сделать готов. Хочешь, – убью кого-нибудь, ты только покажи. Рукой только махни, я все сделаю. Только ты умный, дядь Глеб, сделай так, чтобы мама ничего не узнала. И Женька. А то мама у нас строгая очень. И Женька тоже ругаться будет… Мы продолжаем по инерции смеяться, но я уже чувствую, как бегут у меня по спине первые холодные мурашки осознания. А ведь этот – и вправду убьет, понимаю. Без гнева, без жалости. Добродушный ушастый гоблин Илюха. Ласковый среди своих, как теленок. Над ним парни из-за этого вечно глумятся. Убьет. И даже не будет спрашивать, за что. Просто потому, что дядя Глеб попросил. Или, допустим, – дядя Данила. А мы ему потом за это футболку «Я русский» подарим. Ага. Которую он просто как орден носить будет. Не снимая… …Я поднимаю глаза и вижу, как на меня с тяжелой насмешкой в глазах смотрит Али. Он-то как раз, – колет меня острой болью, – все понимает. И – уже давно. Ему просто было важно, чтобы и до меня, дурака, доехало. – Даже если и так, – вздыхает Мажор, – все равно что-то делать надо. На тоненького проскакиваем. А у нас еще в этом году выезд в Грозный, так, на секундочку. Любой эксцесс – и может та-а-ак полыхнуть… Мало не покажется. А мы все-таки обычные футбольные хулиганы, а не бойцы народного сопротивления. Менеджеры и студенты, если уж на то пошло. Не спецназ, короче. Молчим. Кто-то недоверчиво хмыкает. Если драка начнется на нашей территории, еще неизвестно, кто круче, что называется. Все правильно, думаю. Все – абсолютно правильно… – А это уже, – откликается Егор, – ваши проблемы. Потому как и люди ваши «полыхнуть» могут. Мои-то все повзрослее. И с головой дружат. А вот вам работу с личным составом, чует мое сердце, придется чутка по-другому налаживать. Есть такое мнение. Али кивает. – Ладно, – прикуривает сигарету. – С этим – пока проехали. Хоть и вправду, на тоненького. С Жекой нужно будет потом поговорить, конечно. Когда он и сам слегонца остынет. А пока у нас еще и текущие проблемы остаются. Так что продолжай, Дэн. Ты на «понедельнике» остановился, мне кажется. Молчу. Вспоминаю. После Жекиной эскапады и Глебовой «ничего не значащей баечки» многое из головы вылетело. Ага. Вспомнил, слава богу. Тьфу ты, мать… – А в понедельник уже будет понятно другое, – продолжаю, стараясь казаться невозмутимым. – Кто и как начнет заряжать СМИ и какая волна где пойдет. Если она пойдет. И мы будем иметь точный расклад. Ну – относительно точный. Илюха, опять-таки, по возвращении подробности рассказать сможет. Да и остальные. Тогда и начнем действовать – уже по-настоящему. И – ни в коем случае не сраться, как Али говорит, с Системой. Зачем? Система – неоднородна по-любому. И с ней не сраться надо, а играть. В наших и в ее собственных, кстати, интересах. Потому как мы совсем не враги дела государева. А как раз наоборот. И неважно, понимает ли этот тупой и простейший факт само «дело». Мы-то – понимаем. А это и есть на сегодняшний момент – самое главное. – А сейчас конкретно что делать? – спрашивает Серега. – Как думаешь? – Сейчас, – зеваю, – разобраться с текучкой. Собрать денег для пострадавших. Держать руку на пульсе. Егору – заняться общением с Ножниным и вообще клубом, он среди нас всех – самый лояльный и позитивный. По-хорошему, так ему вообще туда на работу устроиться бы неплохо, на какую-нибудь непыльную должностенку. Мне – подготовить почву в СМИ завтра и послезавтра. Не уверен, что нам это потребуется, но если придется выступать публично, одного моего «штыка» маловато будет, пожалуй. Но, слава богу, в пишущем, говорящем и снимающем цеху не я один такой вменяемый. Есть с кем переговорить, определить степень готовности, так, на всякий случай. Али – продолжать «напрягать структуры». И – ждать. Гарри кивает, соглашаясь. – Расклад, пожалуй, понятен, – говорит. – А прямо сейчас-то что делать станем? А то мне как-то беспокойно. Правильно моя бабушка в детстве говорила, самое худшее – ждать да догонять… – Сейчас будем пить! – неожиданно ржет Никитос. – Я, по крайней мере, именно это и собираюсь делать. Причем прям здесь. Если Дэн нас всех, разумеется, отсюда не выставит. А то мало ли что. Я усмехаюсь. Осторожно так. Самым краешком губ. – Да куда ж я вас выгоню-то, оглоедов, – вздыхаю. – Пейте мою кровь вместе с моим коньяком, пока Злата из Праги не приехала. Вот потом, боюсь, – будет уже сложнее… …Напряжения, туго звенящего в воздухе, словно одинокий комар в летний вечер где-нибудь на даче, – как не бывало. Кто-то, гляжу, уже даже байки начинает рассказывать. Кто-то – абстрактно рассуждать о роли русских в становлении белой европейской цивилизации. Кто-то – опять наливает. Они, не очень на меня рассчитывая, еще и свое с собой привезли, оказывается. Я встаю, иду на кухню и прижимаюсь горячим лбом к холодному оконному стеклу. В последнее время помогает. За окном – ночь и тишина. И только редкие фары торопящихся куда-то в ночи автомобилей. И – дождь разумеется. Колючий, злой. Весенний. Куда ж без него. – Что грустишь, Данька? – спрашивают у меня неожиданно за спиной. Я оборачиваюсь. Ну, конечно. Али. Кто же еще. – Ты спецом сейчас про Илюху рассказал? – Спецом, – кивает. – Чтобы у тебя, брат, никаких иллюзий не возникало. В смысле, с каким человеческим материалом работать придется. – Мне? – усмехаюсь. – Тебе-тебе, – ржет, – кому же еще? Мне уже уходить пора, сам понимаешь. На ВИП куда-нибудь или вообще на дачу к телевизору. К жене и к котам. Или к Егору в «КБУ», если возьмут. Они там – парни непростые, сам понимаешь. А из твоего Жеки, извини, только фюрер хороший выйти может. Легко. Но фюреры нам на хрен не нужны. Это ведь проще всего – быть фюрером. Научить людей думать своей головой – куда сложнее. А ты… Ты, кстати, обратил внимание, что именно тебя сегодня парни больше всего слушали? Уже не меня. Тебя. Я качаю головой. – Да кто мы такие, – жадно затягиваюсь, – чтобы принимать такие решения, Глеб? И не только за себя, за людей! За живых, между прочим! Кто? Он тоже прикуривает сигарету, достав ее из пачки, небрежно брошенной на здоровенный кухонный подоконник. Морщится, разгоняя сиреневые клубы ядовитого сигаретного дыма. – Мы? – переспрашивает. – Мы с тобой – нормальные русские мужики. Те самые, что испокон веков жили на этой земле. Пахали землю, писали книги. Воевали, если придется. В том числе, кстати, и на Кавказе, так что – тоже ничего нового. Ездили в Европу учиться чему-то хорошему. Иногда даже жен оттуда привозили, детей с ними рожали. Сейчас ко всей этой байде только один футбол, понимаешь, и добавился. И ничего более. Как там, кстати, Злата? Какой у нее месяц? – Третий, – вздыхаю, – заканчивается. Послезавтра прилетает, потом свадьба сразу почти… – Насчет свадьбы, – смеется, – помню. Инга уже весь мозг измучила и мне и себе. Насчет подарка. Я говорю, что лучше деньгами, ребята-то молодые, им это нужней. А она – ни в какую. У них, у женщин, мозг, в отличие от нас, совсем по-другому устроен. Хрен разберешь без стакана… Смеемся уже вместе. Негромко. – В свадебное-то путешествие поедете куда? – интересуется, раздавливая окурок в пепельнице. – Решили? – Сначала коротко к ее предкам заскочим, в Прагу. А потом – в Италию, в Рим. Хороший город… Али кивает. – Хороший, – соглашается, – я его тоже люблю. Там на фори Империали, если к Колизею лицом стоять, такая ресторация одна классная имеется! Ух! Я тебе потом адресок дам, если захочешь. Обязательно моллюсков там закажите, в белом вине, не пожалеете. И таглиатели с морепродуктами. А пока – пойдем к парням, выпьем. А то смотри, как хохочут! А там и вправду: Никитос такое в лицах изображает, что народ уже просто лежит. Только Егор с Мажором о чем-то над рюмочкой философствуют. То ли Англию вспоминают, где вместе учились, то ли еще что. Им есть что вспомнить, думаю. Это блин, мои друзья. Идиоты великовозрастные. Я хлопаю Али по протянутой им ладони, он меня – по плечу, и мы с облегчением идем к журнальному столику, где по нам пара рюмок уже, сцуко, давненько соскучилась. Пора, похоже, и выпить. Крепко выпить. Чтобы напряжение отпустило. Как совсем недавно в Румынии… …Мы там первые двое суток по углам и щелям сидели, как тараканы. Готовились умирать. С честью, разумеется. Мы же – русские. Мы, типа, – не сдаемся. Ага. Даже всю дорогу из аэропорта сверяли визуальные впечатления с предусмотрительно скаченными из Интернета распечатками карт города Бухареста: просчитывали пути отхода, то да се. О сопровождающем любой выезд веселье – с пивом, девками, глумом и легким разгильдяйством – речи быть не могло. Из гостиниц, считай, – и не вылезали. Страшно. Ни информации, ничего. Вообще. Где эти англичане бродят – совершенно не ясно. Скаутов не пошлешь, у румын – тоже не спросишь. Чужая страна все-таки, причем враждебная, а нас и полутора сотен не наберется, и союзников – ни единого. Поляки нам на уровне сборных – не союзники. А автобусы с сербами погранцы на границе Евросоюза тормознули. Потом, правда, отпустили, но пасли после этого так, что помочь нам сербы ничем бы не смогли, даже если б наизнанку вывернулись. Не с боем же сквозь вооруженных до зубов румынских ментов пробиваться. Хотя эти – могли, конечно. К счастью – не понадобилось. Хотя – какое там, на хрен, счастье… …Два дня липкого, сковывающего страха, отчаянной бравады, неприкрытой тревожности, вынужденной трезвости, непрерывного стресса, шараханья по углам и передвижения мобами не менее пятидесяти человек закончились, во-первых, бездарным поражением нашей сборной от румын, а во-вторых, жесточайшим глумом так и не приехавших в Бухарест англичан. Нас просто – тупо выставили на посмешище. Перед всей Европой, так, на секундочку. Типа – а чего вы так напряглись-то, парни? Какая, на фиг, Румыния? Вы ваще кто такие? Русские? Ну, так и сидите у себя в России. Медведей гоняйте, снег чистите. Вас никто и не хотел. Больно надо. Так, поглумились парни слегонца. А вы – и поверили. И – чуть не обосрались со страху… …Все-таки у этих проклятых островитян есть то, чего пока нет у нас. Опыт. Отягощенный весьма своеобразным и довольно жестоким чувством юмора, ага. Лично меня так серьезно по носу уже давно, блин, сцуко, не щелкали. Больно и обидно. И – очень унизительно. Все-таки, наверное, Злата права, и у нас, у русских, самое больное место – это вовсе не печень, а слишком развитое самолюбие… …Вот тогда мы, оно конечно, с Али и нажрались. До зеленых соплей, бессвязной речи, слюнявых пьяных поцелуев и обоюдного плача в жилетки. Давно такого не случалось. Начали на продуваемой всеми возможными ветрами, промозглой и холодной площади перед бывшим дворцом местного диктатора Чаушеску. Как полагается – с водки. Потом поехали к расположенному в центре города водохранилищу. Какой-то мудак из наших сдуру сказал, что там, наверное, красиво. Ага. Красиво. Грязь, серость. В общем, все сообразно настроению. Пришлось – пить дальше. Ну, и продолжили. А закончили в каком-то грязном румынском шалмане, где холодный, всегда льдисто-спокойный и разумный Али пьяно и расхристанно танцевал под визгливые, немелодичные цыганские скрипки, Мажор мрачно глушил гнусную местную ракию, запивая ее не менее дерьмовым местным пивом, а я просто тупо сдерживался, чтобы по-детски не разреветься от переполнявшей меня обиды и хмурого, какого-то осеннего утреннего опустошения. Такое обычно с дичайшего бодуна бывает. Когда все не так, все настолько не так, что начинаешь понимать господ гвардейских офицеров, которые именно таким туманным и седым утром предпочитали пускать в аристократические, побелевшие от первой седины виски тяжелые пистолетные пули. Потом, правда, уже под утро мы немного протрезвели и чуть-чуть подуспокоились. Типа, ну и чего? А ничего. Добро отзовется, суки. Мы пока – только-только выходим на эту сцену, так что попытка взять очередной барьер временно не засчитывается, господа всеразличные европейцы. Злее будем, что называется. А скоро финал Лиги чемпионов – у нас, в Москве. И туда, уже совершенно точно, будет вынуждена приехать хотя бы одна британская команда. Вот тогда – и побеседуем. А потом будет еще и чемпионат Европы. И – очередные еврокубки. И – отбор к мировому первенству. Мы к вам, уж извините, если че, – и сами приедем, не волнуйтесь. Такой уж мы беспокойный народ. Тревожный, можно сказать. Молодой, веселый и непоседливый. Искренне обожающий всеразличные, блин, путешествия и развлечения.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |