Их трое там было. Двое парней и девчонка. Сидели недалеко от нас, почти за соседним столиком. Косяка давили. В нашу сторону, разумеется. Дело в том, что мы рассекали по этому городу, как и по всей Европе, в не так давно вошедших в моду футболках черно-желтых имперских цветов с надписью «Я русский». Наконец один из сабжей не выдержал. – Пацаны, – спрашивает, – а вы вообще что здесь конкретно делаете-то? «Пацаны», естественно, насторожились. Кавказский акцент, он звучит более чем характерно. А к этой публике у наших парней, так уж повелось, – любовь особенно нежная. Даже не аллергия. А ярко выраженная идиосинкразия. Но – сдержались. Хотя, врать не буду, серьезных усилий стоило. Но кому, спрашивается, нужны проблемы – среди бела дня да еще и в весьма приличном для этого города заведении. Полиция, то се… В общем, не стали обижать убогого. – Конкретно, – отвечаем, – мы тут отдыхаем. И ты тоже – отдыхай. Нормальное дело: солнце, Франция. Девушка у тебя вон сидит. Симпатичная. Так что – давай, типа – у каждого своя свадьба, ага? Он – аж зубами скрипнул. – Эта девушка – моя сестра, – говорит. – Если… – Да ладно тебе, – вздыхает Мажор как самый взрослый, – никто про твою сестру плохого не думает. Просто у нас – свой разговор, не для посторонних. Без обид, договорились? «Чех» – снова зубами скрипит. Но – вроде как догоняет, кажется. – Ладно, – кивает, шумно выдыхая воздух тонкими, нервными ноздрями. – Я понял. Извини. И возвращается к своим спутнику и спутнице. Вот ведь, блин, думаю. Даже здесь от них – никакого покоя… …Ладно, проехали. Пусть себе живет. Нам знаменитый марсельский буйабез принесли, не до чего. Да еще и кто-то из старичков-банкиров, кажись, Десперадо, из-под стола русской водочки, из самой столицы заботливо притыренной, всем в рюмки накапал. Красота. Подумаешь, какие-то чечены с их нелепыми обидами. Пусть сами со своими чувствами и национальной, блин, горской гордостью разбираются. Не до них нам сейчас. Совсем не до них… …А потом мы немного прогулялись всей компанией по городу до Старого порта, попили обжигающе крепкого и горячего местного кофе и не спеша вернулись в гостиницу. Где снова лоб в лоб столкнулись в лобби-баре с чеченской троицей. Тьфу. Они, оказывается, в нашем отеле жили. Что у них тут, думаю, – медом намазано? И он снова к нам подошел. Вот ведь… – Меня зовут Альвей, – представляется. – Теперь можете говорить?! Или опять не хотите?! Делать нечего. Нас один хрен – человек семь. Пусть прыгает. Камеры наружного наблюдения покажут, что этот урод первым приставал к мирным русским туристам. И отметелили его, выходит, – исключительно в целях личной самообороны и неукоснительно уважаемой общественной, блин, безопасности. Ага. Но он прыгать не стал. – Я сам за «Терек» болею, – говорит. – Вы на футбол приехали, так? – Ну, так, – усмехаемся. – А тебе-то что? Где мы, где Марсель и где твой «Терек»? Извини, как-то не вписывается. Тут, гляжу, он воздуха в грудь побольше набирает. Нет, думаю, парень. Не это тебя интересует. Ой, не это. Наконец, решается. – Вы – фашисты?! – выпаливает, грозно играя желваками. И – показывает на наши майки. Н-да, думаю… Как же у вас у всех в мозгу-то насрано… – Здесь где-то написано, – тыкаю себя пальцем в грудь, – что мы фашисты?! Здесь написано, что мы – русские. Чем гордимся, прикинь? Так что, если есть что предъявлять – предъявляй. Только сначала учти, что для местных ты – тоже русский. Независимо от твоей настоящей национальности. Он задумывается. Молчит, нижнюю губу зубами покусывает. Потом коротко кивает. И – уходит. Они что-то там горячо обсуждают, все втроем, за своим угловым, у выходящего на залитую огнями старую вечернюю марсельскую площадь красивого витринного окна столиком. Нам по фигу. Мы слишком устали. Поэтому молча хлопаем по паре порций местного кальвадоса и отправляемся по номерам. Утром, попив за завтраком кофейку, решили сгонять на кораблике на остров замка Иф, где мотал в свое время срок тот самый Эдмон Дантес, который стал графом Монте-Кристо. Делать-то все равно особенно нечего. Игра – только завтра. Кораблик, кстати, так и назывался. «Эдмон Дантес». И никакой тебе, сцуко, фантазии… …Ну, что сказать – ничего особенного. Остров как остров. Торчит из моря скала, украшенная средневековой тюрягой. Если только тюрьма, пусть даже средневековая, может быть украшением. Не люблю я подобного рода заведения. А так – красиво, конечно. Особенно если погода хорошая. А с погодой нам в тот раз повезло. Прокатились, короче. Полазили по светло-песчаного цвета стенам, пофотографировались, позагорали под ласковым зимним средиземноморским солнышком в шезлонгах, живописно расставленных прямо у крепостных стен. Потом Злата предложила залезть на самый верх, где было оборудовано что-то вроде смотровой площадки. Забрались. Стоим, море разглядываем. Красиво. – Слушай, – неожиданно спрашивает Злата, – я все тот разговор ваш никак забыть не могу. О гибели европейской культуры. Вы и вправду так думаете? Закуриваю. – Не только мы, – снова вздыхаю. – Был такой прекрасный европейский философ. Освальд Шпенглер. Так он первый том своего «Заката Европы» аж в восемнадцатом году прошлого столетия опубликовал, если мне склероз, конечно, не изменяет. – Я что-то о нем слышала, – кутается в легкое пальто моя девочка. Наверху – довольно прохладно. – Только слышала? – удивляюсь. – Странно. Он – один из величайших мыслителей той самой Европы, о которой мы только что разговаривали. – Ну, – зябко поводит плечами, – он у нас в университете не считается актуальным, поэтому в основных курсах его не изучают; только на факультативных, а я на него не записывалась. – Слушай, – гляжу на нее заинтересованно, – а Достоевского у вас изучают? Или, скажем, Бердяева? Она поднимает на меня удивленные глаза. – Достоевского изучают на славистике, а книгу Бердяева про коммунизм и большевизм – еще и на политологии, в основном курсе. – Погоди, погоди, – удивляюсь. – Только «Истоки и смысл русского коммунизма»? Но это же самая примитивная его работа. – Не знаю, – снова пожимает плечами. – О других нам не рассказывали. И хорошо, потому что он очень скучно пишет. Я вздыхаю, отворачиваюсь, отщелкиваю окурок и долго смотрю, как он летит вниз вдоль крепостной стены. Урны в замке, как и вообще во Франции, – отсутствуют начисто. Французы боятся терактов. И, чтобы их избежать, делают две вещи – убирают мусорные урны и лижут жопы арабам и прочим исламистам. В результате на улицах их городов скапливается совершенно нереальное количество мусора: и обычного, и генетического. Нормальная дурь, думаю. – Что? Хочешь сказать, нас неправильно учат? Я поворачиваюсь к ней лицом, облокачиваюсь на парапет. Прохладный ветер приятно раздувает волосы на затылке. – Вас очень правильно учат, моя принцесса, – кривлюсь. – Очень. Чтобы вы радовались жизни. Как овечки на лугу – бе-е-е, бе-е-е. Зачем забивать вам голову тем, что еще в начале прошлого века некий Освальд Шпенглер положил конец так называемой «прогрессистской исторической школе», убедительно доказав, что развитие любой цивилизации – конечно? И что это так же глупо отрицать, как смертность человека? Не предположил, заметь. Доказал. Почти математически. Но это вам ни к чему. Это нужно знать только профессиональным историкам. И то только потому, что профессионально заниматься исторической наукой, не изучая Шпенглера, просто невозможно. А вам достаточно верить в прогресс, гуманизм и неминуемое торжество либеральной, прости господи, демократии. Она внимательно смотрит мне в глаза, поправляет взъерошенную ветерком легкую золотистую челку. – Ты очень злой, Дан, – говорит наконец. – И тебя непросто любить. Очень непросто. Но я буду стараться, правда. Потому что мне больше никто не интересен. – Я не злой, – прикуриваю, прикрыв огонек зажигалки полой легкой кожаной куртки. – Я не злой, Злата. Я русский. Есть такая порода, которую в русской литературе называют по традиции «достоевские мальчики». По имени писателя, величие которого признают и у вас. Но преподают только на факультетах славистики… …Она меня обнимает, мы целуемся и бежим вниз – к парням. Там тепло, солнечно, и Али уже пускает по кругу свою неизменную флягу, на этот раз – с кальвадосом. Нам со Златой сейчас по глотку – не помешает. Хотя ей со спиртным стоит быть поаккуратнее. Впрочем… Мужчине не имеет смысл учить женщину двум вещам: как варить суп и как ребенка вынашивать. Аксиома, блин. И почему труднее всего мы усваиваем самые простые истины?
Глава 22
Обратно в Марсель мы вернулись, когда уже начинало темнеть. Поужинали в небольшом симпатичном ресторанчике в Старом порту и пошли бродить по городу, каждый по своему маршруту. Мы со Златой, благо на улицах уже стемнело, решили пройтись до гостиницы пешочком, без цели, просто разглядывая город и обмениваясь впечатлениями. Я предложил такси нанять, по причине приятной усталости и благодушия, но Златка решительно воспротивилась. Типа – давай жирок после еды растрясем. Прогуляемся. Ага, прогулялись. Прежде всего мы – элементарно потерялись. Решили, понимаешь, срезать путь до бульваров через старые дворы. И – заблудились. Сначала это было даже весело. Заблудиться в маленьком городе, где все дороги ведут к морю, точнее, к Старому Порту, – это надо ухитриться. У нас, на беду, получилось. Поэтому, когда мы после почти часа блужданий на одном из плохо освещенных перекрестков в старом районе города увидели чеченца Альвея, то обрадовались ему как родному. И напрасно. Потому что он тоже заблудился. Вызвался купить сестре и ее мужу местного вина и сыра в каком-нибудь магазинчике, так как единственный из троицы чуть-чуть владел иностранным языком. Английским. Который в арабоговорящем Марселе – почти бесполезен. Так, только дорогу спросить. И то, если у этих носорогов будет настроение показывать. Короче, пошел наш чеченский вьюнош искать магазин, и не только его не нашел, но и дорогу обратно отыскать не может. Уже часа полтора блуждает по каменным лабиринтам. Вот ведь, блин, как бывает. Все-таки чужая страна сближает, думаю. Несмотря ни на что. Пошли блуждать вместе. Я ему даже пообещал, что помогу нормальное вино выбрать, сам-то он почти ничего в этом деле не понимал, у них вино пить не принято. Соображал только, что ему нужно красное и сухое. Под сыр. Мы со Златой в ответ посмеялись искренне над бедолагой, но беззлобно. – Здесь красных сухих вин больше, чем баранов в ваших горах, – хохочу. – Ты что, в первый раз во Франции? – Я?! – вскидывается. Потом сникает. – Ну да, – говорит. – В первый. Вообще за границей впервые. Сестра замуж вышла, отец ее мужа турпоездку им подарил. Медовый месяц. Ну, и меня попросил за ними приглядеть. Они молодые, не понимают еще ничего, а я хоть в Москве учился, на юридическом. А до этого за федералов воевал, за вас, в смысле. Теперь вот в Гудермесе служу. – В милиции? – кривлюсь. – Или в прокуратуре? – Да нет. На нефтянке, в юридическом департаменте. В милицию не хочу, а хорошие юристы везде нужны. Отец мужа сестры там директор, вот и отпустил. – Забавно, – мотаю головой, – у вас устроено… Он вздыхает. – Нормально устроено. Наши тейпы всегда дружили и роднились. А то, что все не так, как у вас в Москве, я знаю. Когда учиться приехал, тоже долго не мог понять, что к чему. У нас все проще. – Да, – вздыхаю в ответ, – для тебя, может, и проще. Для меня – по-другому. Ну ладно, хорош философствовать, домой пора. Вон перекресток видишь? Улица перпендикулярная, похоже, вниз ведет, к морю. Пойдем туда, там и определимся. В крайнем случае такси возьмем. – Давай, – соглашается, – попробуем. Уже устал тут ходить. Думаю, гостиница где-то близко. Не мог я далеко убежать… …На этом перекрестке они нас и накрыли. Нет, не арабы с ножами. Хуже. Бритиша. Те самые, старые знакомые. Выследили все-таки, сцуко. Ту же тактику применили, что собирались в Праге использовать: выхватили передовой отряд до приезда основной группы. Думаю, сегодня вечером не мне одному под раздачу попадать. Еще кто-нибудь наверняка опиздюлится. И – на чистых руках. Но мне-то от этого не легче. Их – человек восемь. Я один. Да еще Злата. Слишком лакомый кусок для этих ублюдков. Толкнул ее в ту сторону, куда вместе идти собирались, – вниз, к морю. – Беги, – шиплю, – как можно быстрее. – Почему?! – Беги, дура! – ору. – Альвей, уводи девку!!! – Не понял? – удивляется. Ну вот, думаю. Приехали. А эти – все ближе и ближе. Идут, ухмыляются. Все. …Я ей та-а-акую пощечину влепил… До сих пор себе простить не могу. Но тогда другого выхода не было. Никакого. Она заплакала и побежала. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Так, думаю. Одну проблему вроде решил. – Уходи, – говорю чечену как можно спокойнее. – Уходи, парень. Это не твоя война. Он только башкой помотал. – Я, – усмехается, – понял. Кажется. Насчет войны. Не дурак, газеты читаю. Но спроси кого хочешь – Альвей Халилов никогда ни от кого не бегал. И сейчас не побежит. Вот ведь чокнутый… – Значит, будем подыхать вместе. Это серьезно, Альвей Халилов. Серьезнее не бывает. Молчит. Только длинно, презрительно сплевывает на древний булыжник горбатого марсельского перекрестка. И, гляжу, начинает разминать кулаки размеренными круговыми движениями. Ладно, думаю. Ты сам это выбрал, чечен. Меня потом совесть мучить не будет. Если сам выживу, разумеется… …Нас спасло только то, что они сначала решили с нами поиграть. Как кошка с мышкой. Посмеяться, потихонечку распаляясь. Я даже одного достать успел. Дождался, пока он вытянется на выпаде, и – достал. Не так много. Но все равно приятно. Завалить они нас успели. И даже немного попинали. Так, самую малость. Особенно неприятно по лицу получать, когда уже положили, а закрыться не успел. Хорошо еще отвернуться получилось, уже в процессе, а то б точно нос прямо в мозг вошел. Или, в лучшем случае, плоским стал, как у сифилитика. А так – только пару зубов потом выплюнул. Сбоку. Ну, и еще по голове разок неплохо попали. В такой ситуации, как ее ни закрывай – все равно получишь, даже если против тебя клоуны из детсада стоят. Эти были – явно не клоуны. Знали свое дело, мать их так. И любили. Так что в голову прилетело неплохо. И по ребрам… …А потом завыли сирены полицейских машин, и – только тени метнулись в разные стороны. Захочешь – не догонишь. Да еще в таком лабиринте… …Подполз к фонарному столбу, выплюнул лишние зубы, уперся в тумбу спиной, принял с трудом сидячее положение. Больно-то, блин, как, думаю. Щупаю рожу – походу, один сплошной синяк. И во рту кровь вперемешку с зубами. Сплюнул кое-как, а все одно солено. Потрогал бока – нет, ребра, вроде, не сломаны. Уже хорошо. Крепко, думаю, нам досталось сегодня. Но могло быть и круче. Если б менты вовремя не подъехали. Бритишей пасли, что ли? Наверное. Или кто из местных позвонил… …Гляжу – чечен тоже потихоньку шевелиться начал, встать даже пытается. Это ты напрасно, усмехаюсь. Лучше посидеть, пока звон в башке не уляжется. Но он все-таки встал. Доковылял кое-как до «моего» столба, рядом уселся. – Это кто был? – шевелит разбитыми в мясо, вывернутыми губами. Мои, думаю, не лучше. Да еще Злату обидел… – Англичане. У нас с ними война. То мы их положим, то – как сегодня. Но для полиции они – арабы местные, договорились? Ограбить пытались. Иначе будет – не по нашим понятиям, извини. Сигарету хочешь? – Не откажусь, – вздыхает. Вставляю ему в разбитые губы фильтр, прикуриваем. Тут и полиция подъезжает. Первой из их машины Злата выпрыгивает. И бегом ко мне. Даже быстрее, чем убегала после пощечины. Вот, значит, как… …Я прикрываю глаза. Молодец, девочка. Как же мне стыдно, что пришлось тебя ударить. И как хорошо, что ты все поняла и мне не придется с тобой объясняться. Повезло, думаю. Даже не сейчас. А еще тогда, в Праге…
Глава 23
Все-таки менты во всех странах мира, сцуко, одинаковы. Для начала они попытались нас арестовать, а когда поняли, что арестовывать не за что, – жутко обиделись. Мне их даже жалко стало слегонца. Дети, чистые дети. Хорошо, хоть умыться в участке разрешили. И – переодеться, потому как ехать в отель с нашими багрово-фиолетовыми лицами, да еще в драной окровавленной одежде – значит нарушить элементарные правила приличия. Пришлось Злате узнать наши размеры и метнуться на такси до ближайшего магазинчика… …Альвей долго смотрел на мою порванную в клочья футболку с надписью «Я русский». – Не переживай, – говорю, – у меня еще такая в запасе имеется. Он – хмыкает. Потом долго о чем-то думает. Наблюдать за мыслительным процессом на в мясо раскуроченной чеченской таблице – прикольно, врать не буду. – А может, – спрашивает, – и мне такую подгонишь? Так, чисто по-пацански. Из солидарности. Сам же говоришь, что для местных мы все – русские. Молчу. Думаю. Чечену – футболку «Я русский»?! Ни хрена ж себе! О-бал-деть… – Да не вопрос, – говорю. – Подгоню, конечно. Как ты говоришь, чисто по-пацански. Только условие поставлю, уж не обижайся. Ты пообещаешь, что не только по Марселю или там по Москве, скажем, в ней рассекать станешь. Но и по своему родному Гудермесу пару раз пройдешься. Теперь – он молчит. Тоже думает. – Это, пожалуй, будет непросто, – соглашается. Я киваю. Достаю из кармана сигареты, угощаю его, прикуриваем. – Вот, – говорю, – в том-то и дело. Но если решишься, футболка тебя будет ждать. А пока – нас не футболка, нас Злата на улице ожидает. На такси. Так что давай, собирайся, поедем в гостиницу. А то мне выпить, чувствую, срочно требуется. Колотит, блин, всего, на фиг. – Поехали, – соглашается. Добиваю по-быстрому окурок, натягиваю свежекупленный джемпер. Он, гляжу, тоже поторапливается. Но как-то не очень уверенно. – А почему у твоей девчонки такое странное имя? – спрашивает. – Во-первых, – сообщаю, – не «девчонки», а невесты – почувствуй разницу. А во-вторых – нормальное имя. Она у меня чешка, понимаешь? Такая вот загогулина получается… – Кто-кто?! – удивляется. – Чешка, – продолжаю терпеливо. – Гражданка Республики Чехия. Из стольного города Праги, представь себе. Так получилось. Он только удивленно башкой мотает. – Вот как, – тянет. – А я уж подумал… У нас «чехами» федералы чеченцев звали. – Знаю, – хмыкаю. – Газеты не только читать, но и писать в них, представь себе, доводилось. И в Чечню в командировки летал когда-то. Не как солдат, как журналист, разумеется. Но она – именно чешка. В Праге осенью познакомились. А весной – свадьба будет. Приезжай, кстати, если время выкроишь. – Приеду, – кивает задумчиво. – У нас, когда кровь вместе проливают, к этому серьезно относятся. Даже если так, как сегодня. Но все равно, как-то странно у вас получается. Осенью познакомились, весной – свадьба. Быстро. А еще говорят, что чехи русских не любят. Я смеюсь. Губы разбиты в мясо, и делать мне это – достаточно больно. Но все равно – не могу удержаться. – Да мне, – говорю, – плевать, как они к нам относятся. Для меня самое главное, что Злата меня любит, а не весь когда-то братский народ Чехословакии. Да и родители ее не возражают. – Это хорошо, что с родителями согласие. Старших уважать надо. Пойдем, что ли? – Пойдем, – усмехаюсь. – И правда пора. Заждалась там уже, наверное, нас моя девочка… …Выпили мы с ним в тот вечер в лобби-баре гостиницы крепко, врать не буду. И парни тоже подтянулись. Сначала, конечно, они Альвея восприняли, мягко говоря, настороженно. Но потом – ничего. Разговорились. Даже на футбол его с мужем сестры пригласили. А что? Мы, оно конечно, – все немного фашисты, наверное, что целку-то тут ломать. Права «либеральная», мать ее, пресса. Ой, права. Не во всем, так во многом. Но если человек нормальный, то какая разница, кто он?
Глава 24
Как на следующий день мы с «Олимпиком» сыграли – вся страна видела. Вынесли нас. Три – ноль. И – без шансов. Вначале, правда, побарахтались слегонца, любимец торсиды Саня Павленко чуть гол не забил, а потом за нарушение на нем судья «точку» должен был ставить – совершенно железно. Но вот дальше… Дальше команды «Спартак» Москва на стадионе «Велодром» – просто не было. Было – какое-то малопонятное говно. Унылый кал. Так что про тот позор меня, извините, – не тянет рассказывать. Было – и было. Нужно просто пережить. И – забыть. Хотя как такое забудешь? Поющий оскорбления «Велодром», арабский баннер «Да здравствует свободное Косово!». Вот ведь суки. Нас за баннер «Косово – это Сербия!» местные копы чуть в кутузку не уволокли. А им – хоть бы хны. Приехавшие поддержать «Спартак» сербские парни из «Ультра клана» от ненависти чуть решетку не сгрызли. Типа, футбол вне политики, ага. Я уже поверил. Ничего. Придет наше время. И – скоро… А пока, пропьянствовав вечер в гостинице, мы с утра расплатились за мини-бар, сели в скоростную «собаку» до Парижа и там разлетелись по домам. Я – в Москву. Злата пока – в Прагу. Пока – потому что ей скоро нужно было ко мне, в Россию прилетать, подавать заявление. Сразу после православной Пасхи решили расписаться, в конце апреля. А то по приметам, кто в мае женится, потом всю жизнь маяться будет, чего нам, понятное дело, не хотелось, причем – обоим. А в июне – июле – чемпионат Европы. После которого у нее уже… гкхм… живот будет прилично выделяться. Как-то – не комильфо. Свадьба все-таки должна быть свадьбой, а не только официальной регистрацией брака. Вот и решили – конец апреля. И точка. А заявление оформим сразу же, как ей годовую российскую визу откроют. Чтобы сразу после регистрации начать оформление вида на жительство. Беда, короче. А мне еще иногда, представьте, работать нужно. И желательно – много и хорошо. Деньги нужны, ага. Я, кстати, сразу по приезде в столицу на вторую работу устроился. На радио. Они меня давно звали, программу вести. Только раньше мне это было на фиг не надо, сами понимаете. Казалось, не мой формат. А тут дополнительные две с половиной штуки в месяц – совсем не лишние. В общем – началось. Завертелась, блин, карусель. Затянуло щепку водоворотом… Повертелся неделю, аки белка, блин, в колесе, пристегнутом к электрогенератору. Электричество повырабатывал – ща, чувствую, кони двину. Я ж еще и на фрилансе заказов понабрал, мама не горюй. Хватит, думаю, под корягой сидеть. Пора уже и на свет белый показываться. А всей радости за отчетный период – ответка в Луже с Марселем, которую наши футболеры, хоть и поскрипывая и попердывая, но все-таки выиграли. Два – ноль. Дальше-то, в одну восьмую – один хрен по итогам двух встреч французы прошли. Но все равно приятно. Постояли, пошизили, порадовались. Саня Павленко, опять-таки, банку положил. И Рома тоже порадовал. Хорошо, в принципе. Но – мало. Поэтому, когда Али предложил на выходные к нему на дачу сгонять, шашлычков пожарить, я, естественно, – с радостью согласился. А что?! Отдохнуть на воздухе, с ночевкой на втором этаже уютного Глебова особнячка, да еще и в хорошей компании. Водочки, опять-таки, попить, под фирменные дачные шашлычки. Зачет… …Короче, сунул возмутившегося кота в «переноску», запихнул ее в свою старую черную «мазду» (кстати, менять пора, – уже больше трех лет девочке), и поехали. Прямо в субботу с утра. Машин мало, дорога свободная. Ясно. Морозно. Сосны вдоль дороги стоят, снегом припорошенные. Гляжу – эта дура голосует. Нос трет. Холодно, вижу, девочке. На вид – лет семнадцать от силы, одета вроде прилично. Даже можно сказать, со вкусом. Ну, думаю, – ладно. Останавливаюсь, опускаю стеклоподъемник. – Что-то случилось? – спрашиваю. – Н-нет-т, – подпрыгивает, выбивая зубами чечетку, – п-просто з-замер-рзл-ла… До Зеленограда не подбросите? – Садись, – усмехаюсь. – Поехали. А что? Не бросать же это несчастное примороженное создание в февральском подмосковном лесу? Едем. Молчим. Она потихоньку отогревается, я на дорогу поглядываю. В этот момент нас слегка на очередном ухабе подбрасывает, отчего на заднем сиденье котяра недовольно мявкает. Прямо из «переноски». Типа, ща кого-то порву. Держите меня семеро. Для непривычного и неподготовленного человека – удовольствие ниже среднего. Она, несмотря на пристегнутый ремень безопасности – я и сам всегда пристегиваюсь, и других в своей машине заставляю, – чуть крышу кумполом с испугу не пробила. – Ой! – хватается за сердце. – Это кто у вас там?! – Арамис, – усмехаюсь. – Хотя эту наглую тварь надо было еще в котеночьем возрасте переименовать. Например, в Адольфа. Или там хотя бы в Борджиа, если судить по характеру. Кот там. Лысый. Элитной породы «канадский сфинкс». Член семьи. Вот приятели на дачу пригласили, не бросать же дурака в Москве одного. Смотрит на меня с интересом. – А как же жена? – спрашивает. Прикуриваю очередную «никотиновую палочку», немного опустив стеклоподъемник. Она уже вроде согрелась, так что ничего страшного. – А жен, – затягиваюсь, – пока что нет. Ни у меня, ни у кота. Хотя в скором будущем, возможно, будут. Смеется. Надо, кстати, думаю, и вправду Арамису подругу жизни прикупить. А то мотаться приходится: выезда, командировки по работе. Одиноко парню. Приходится к Глебу с Ингой отвозить, спасибо, принимают пока по дружбе. А так – и дома оставлять можно. Под присмотром той же домработницы: ей их пару раз в день прийти покормить не сложно будет, за дополнительные деньги. Хотя о чем это я? У меня же теперь – Злата. – А работаете кем? – спрашивает. – Журналистом работаю, – жму плечами, – а что? – Да нет, – хлюпает носом, – неважно… Молчим. Дорога под колесами шелестит. Хорошо. – А я, – вздыхает, – от родителей сбежала. Из дома отдыха. Я хмыкаю. – И зачем? – интересуюсь. – Да ну их, – передергивает плечами под тонкой, не по погоде, модной курточкой. – Надоели. «Леля, туда не ходи, Леля, на дискотеке не задерживайся. Леля, этот мальчик тебе не пара». А мне, между прочим, уже девятнадцать исполнилось, я в универе на втором курсе учусь, не маленькая уже. Вот и сбежала. Сейчас к подруге в Зеленоград приеду, мы с ней что-нибудь придумаем. – Понятно, – усмехаюсь. – Знакомые проблемы. Я сам универ заканчивал, правда, уже давно, пять лет назад. И с родителями тоже постоянно ругался, кстати. Хотя и по другим поводам. – Здорово! – блестит глазами. – А что заканчивал? Журфак? А я – на экономике! – Ну и молодец, – смеюсь. – В Зеленограде куда? – А-а-а, – машет рукой, – до любой автобусной остановки. Там доберусь уж, город-то маленький. – Хорошо, – киваю. – А то мне по фигу, мог бы и до дома подружкиного довезти. Боюсь только, кошак не поймет. Не рейсер он у меня, понимаешь. Она снова смеется. Хороший у нее смех, думаю. Заразительный. – А ты сказал, – незаметно переходит на «ты», – что у тебя в скором времени жена предвидится. Это ты как, абстрактно? – Да нет, вполне конкретно. В апреле месяце расписываемся. Хотели попозже, когда она университет закончит, но не получается. – Почему это? – удивляется. – Девочка, – смеюсь, – а ты что, не догадываешься?! Она некоторое время хлопает наивно длиннющими ресницами. Потом хохочет. – Ну, вы молодцы-ы-ы, – давится смехом, – трудно предохраняться было, что ли? – Да нет, – жму плечами. – Не трудно. Просто – не хотелось. Когда-нибудь сама поймешь такое нежелание. – Когда-нибудь, наверное, пойму, – соглашается. Грустно так соглашается, кстати. Молчим. Едем. – А твоя невеста, я так поняла, тоже в универе учится? Может, я ее знаю? – Да вряд ли, – хмыкаю. – Она не в Московском учится. Не в МГУ, в смысле. В Праге. На славистике. – Вот это да! – распахивает глазищи. – А как ее туда занесло?! – Странно, – говорю, – было бы, если б ее в какое другое место занесло. Потому как родилась она там. Самая настоящая чистокровная чешка. Я осенью в Праге был, там и познакомились. О том, что я там на футболе был, разумеется, деликатно умалчиваю. Зачем ребенку голову ненужной инфой забивать? Хуже бессмысленной и невостребованной информации – только венерические заболевания, я так думаю. Она молчит. Долго молчит. Размышляет о чем-то своем. И вдруг: – Останови машину! –??? – Останови машину, кому сказала! И – чуть ли не за руку меня хватает. А руки у меня, между прочим, на руле. И скорость хорошо за восемьдесят. Остановился чуть ли не юзом. – Ты че, – ору на нее, – совсем с ума сошла?! А она уже ручку рвет, из машины выпрыгнуть пытается. Ага. Я всегда, прежде чем тронуться, двери блокирую. И только потом – пристегиваюсь. Есть, знаете ли, горький опыт с украденными барсетками. – Так, – говорю, внезапно успокаиваясь. Меня, кстати, за то и ценят: в обычной ситуации могу сколько угодно комплексовать, страдать и рефлексировать. Угумс… А в критической – башка почему-то сама по себе сразу чистой становится. Не мозг, а боевой компьютер. Когда отхожу от адреналинового впрыска – сам себе удивляюсь, не поверите. – Так, – повторяю. – Сначала ты мне все объяснишь. И свою истерику, и почему собралась нас обоих угробить. А потом я, может быть, тебя и выпущу. А может – выпорю и отвезу к родителям в санаторий. Или в психушку какую, по обстоятельствам. Она сердито смотрит мне в глаза, но, видимо, что-то в моем взгляде кажется ей убедительным. Да еще и кошак с задней сидушки заводит свою грозную утробную боевую песнь. Ему, похоже, тоже наша внезапная остановка по требованию не понравилась. – Ну?! Молчит. Только глаза стремительно заполняются горячей злой влагой. Я – снова закуриваю. – Ты не понимаешь, – шепчет. – Ни черта ты не понимаешь! – Не понимаю, – соглашаюсь. – И не пойму, пока ты не объяснишь. Желательно словами. А не хватанием водилы за руки на скорости в восемьдесят километров в час. Так что – валяй. Я слушаю. Смотрит исподлобья. Даже подбородок вперед выставила. Может, ее и вправду имеет смысл из тачки высадить, эту психованную? Да нет. Жалко. Лес кругом, до ближайшей деревни километра четыре как минимум. Замерзнет на фиг. А меня потом совесть замучает. – Ну?! – повторяю, повысив голос. – Что молчим, кого ждем? Молчит еще секунд эдак тридцать. Потом – носом хлюпает. Похоже – сдается. На милость победителя, ага. – Дай сигарету, – просит. Именно просит, не требует. И неожиданно добавляет полушепотом: – Ну пожалуйста… Роюсь в бардачке, нахожу там легкий Златин «Вог». Мои для нее чересчур крепкими покажутся – сто процентов. – Держи, – говорю. – Это тебе подарок. Заочный. От моей чешской невесты. Травись на здоровье. Она плачет. Потом, чуть успокоившись, прикуривает. Дымит, набычившись. Я молчу. Наконец решается. – Знаешь, – спрашивает, – какое у нас на курсе соотношение парней и девчонок? Один к пяти! – И что? – удивляюсь. – Это же экономика. Там всегда так было. На юридическом, к примеру, думаю, наоборот. Она морщится. – На юрфаке, – кривится, – парней, конечно, побольше. Но все равно немногим больше половины. И то за счет кавказцев. А те, кто есть, – или пьют, или колются. Или, того хуже, по гей-клубам тусуют, как подорванные. – Ну, допустим. А я здесь при чем? – При чем?! – смотрит зло. – Не при чем, конечно. Просто вот смотрю на тебя и вижу – этот точно не при чем: не алкаш, не героинщик. Сильный, обеспеченный. Не дурак, похоже. Но – совершенно не при чем. И я не при чем. И мои подруги не при чем. А какая-то шлюха чешская – при чем. Пощечину я ей вкатил, конечно. Не за себя. За Злату. – Знаешь, – говорю медленно, зло и раздельно. – Когда тебя накроет по-настоящему, ты тоже не будешь рассуждать, кто русский, а кто не русский. Когда полюбишь. А вот остальное – только от тебя зависит. Моя будущая жена, к примеру, будет русской. Я этого добьюсь. И жить будет – здесь, в Москве. И дай бог, чтобы твой будущий парень, кто бы он ни был по крови, оказался таким же русским, какой станет эта чешская девочка. Все понятно? Молчит. Похоже, думает. А я – лезу в карман за сигаретами. – Извини, что ударил. Женщин бить вообще-то нельзя. Особенно маленьких. Не сдержался. Тебе б, наверное, тоже было неприятно, если б тебя какая курица малолетняя шлюхой за глаза окрестила. Она неожиданно мелко-мелко кивает и тупо утыкается мне в плечо. Плачет, дура малолетняя. Только плечи вздрагивают. И я понимаю, что мне придется еще постоять тут, покурить, пока она успокоится… …Потом даю ей упаковку бумажных салфеток, чтобы вытерлась, довожу до окраины Зеленограда и высаживаю на первой попавшейся автобусной остановке. Уфф… Не знаю, хочется ли мне сейчас шашлыка, но вот водки я точно выпью.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |