Носорог для Папы Римского 59 страница

— Пять! — яростно кричит Амалия, выдергивая его из грез наяву.

Алессандро? Вентуро? Тук! Тук! Тук!

— Начинайте, — морщится его святейшество. — Как-нибудь начинайте.

Но голос, когда он наконец начинает говорить, звучит писклявее, чем ему помнится, он ему чем-то знаком, но не связан с, с… Он не уверен. Он не помнит голоса этого человека.

И Прато увидел могучего Льва:

Трава зеленела, шепталась листва,

Потоки краснели, и кудри белели,

И люди всю ночь предавались веселью.

Не в силах любви к тебе перебороть,

Сдирали одежду, и кожу, и плоть,

И пели, — затем, бездыханные, пали:

«Победою смерти» их песню прозвали.

Затем следует пауза. Лев видит пылающие жаровни, инструменты из черного железа. Дым от горящей кудели, как теперь он припоминает, пах волосами.

— Хотите теперь послушать гимн, ваше святейшество?

Он ничего не говорит. Голос продолжит звучать, что бы он ни сказал, и повиснет в его памяти, как смрад горящих волос. Голос поет:

Мы были как вы,

Мертвы мы давно, —

Таким же, увы,

Вам стать суждено…

— Четыре!

Бежать, и бежать, и бежать, и бежать… Сальвестро опять убегает? Если так, то это больше похоже на ковыляние. На его руке тяжело повис отец Йорг. Несколько фигур волочат свои тени через пьяццу. В пустоте площади они выглядят крохотными и отдаленными. Башни и большие дома Борго безмолвны, как мавзолеи. Отец Йорг кашляет, и по улице раскатывается эхо. Ханс-Юрген будет у ворот, через которые они впервые вступили в этот город, — Ханс-Юрген, замерзший и встревоженный, прождавший долгие часы в одиночестве. Лунный свет скользит по камням и штукатурке, травертину и туфу, известняку и пуццолану, дереву, сланцу, кирпичу — по всей материи Рима. Впереди них скачет Амалия, яркое белое знамя. Они едва за ней поспевают. Та оборачивается, упирает руки в бока и нетерпеливо глядит на них.

— Три!

Они почти добираются до реки, когда начинается наводнение. Из канав и стоков Борго, сквозь стены, из дверных проемов, черная волна выплескивается на улицу. Сальвестро останавливается, врастая в землю. Он крепче ухватывает руку отца Йорга, когда к ним подступают бесшумные крысы и преодолевают последние несколько шагов, что оставались между ними и этой непобедимой армией. Он зажмуривает глаза. Ничего не видит. Ничего не чувствует. Они — двое слепцов, не двигающихся с места, пока черные тела текут, огибая их лодыжки, и следуют дальше. Крысы не тронули их. Когда Сальвестро открывает глаза, Амалия уже скачет по мосту. Они теряют ее из виду. Амалия ускользает. Больше она не остановится ради них.

— Два!

Крысы карабкаются вниз, к реке, которую они так долго медлили пересечь. Их тысячи и тысячи, они вытягиваются вдоль берега, сомкнув ряды за своими командирами, молча ожидая и глядя поверх воды на то, чему они пришли противостоять. Армия на противоположном берегу отвечает на их взгляды, ждущая, как они, безмолвная, как они. Сюда дороги никогда не ведут, они здесь только заканчиваются. А отсюда они могут только снова уводить прочь, от черной как смоль реки, или от бесприливного моря, или от Рима. Сальвестро перегибается через перила моста и видит, что ряды животных начинают колыхаться и ломаться. На обеих сторонах реки черные тела поворачиваются и начинают взбираться на тела тех, что стоят позади, и шеренги разрушаются и отступают. Крысы поворачивают обратно.

— Один!

Он поднимает взгляд. Амалия, ставшая клочком белизны, исчезающим в темноте, кричит ему:

— Теперь ты сам по себе! — Ее голос звучит беспечно и насмешливо. — Бог спасет тебя, если ты сумеешь Его найти.

— Амалия! Подожди!

Его достигает только ее последний крик, отправленный высоко и отчетливо в ночной воздух:

— Ты знаешь, где искать! До свиданья, Сальвестро!

VII. Gesta Monachorum Usedomi

Вящей славе Господней и памяти того, кто основал их церковь, посвящает ныне пишущий эти обветшалые и разрозненные листы, содержащие полную хронику деяний монахов Узедома, что была начата первым настоятелем Узедома в год основания церкви и продолжалась каждым из его преемников вплоть до последнего, которым был отец Йорг. Смиренному монаху выпало завершить ее и тем самым, должным образом замкнув круг, совершить последнее из деяний монахов Узедома. Монах без монастыря все еще может оставаться монахом, но Отцы Церкви утверждают, если ныне пишущий правильно это помнит, что не может существовать такого явления, как одинокий монах. Отец Йорг умер в год тысяча пятьсот тридцать второй Господа Нашего, в канун дня святого Бернарда, и был предан земле в день святого Иоанна. Тот, кто пишет эти слова, есть последний из монахов Узедома.

Многие из листов, предшествующих этому последнему, не представляются разборчивыми для глаз ныне пишущего. Приор Узедома боролся со слепотой, насланной на него в Риме; она отобразилась на этих листах, но никак не могла сохранить четкости его почерка. Чернила выцвели, и в некоторых местах записи множество раз наносились поверх предыдущих. Кроме того, многие из листов подверглись злоключениям, подобным тем, о которы на менее опасном пути сюда, к монастырю, давшему кров двум последним монахам Узедома. Лишь милостью Божьей оказались мы здесь, так же как и покинули Рим. Господь не оставил нас без Своего попечения, чтобы охранить нас, и не оставил Он без Своего попечения Сальвестро, нашего проводника, о котором много раз упоминается в рукописи отца Йорга, даже если сходство в некоторых отрывках представляется весьма отдаленным.

Цель ныне пишущего состоит в том, чтобы завершить хронику событий, которая оканчивается там же, где и начиналась, на острове Узедом, ибо, поскольку отец Йорг пожелал быть погребенным рядом с могилой своего настоятеля, он был препровожден туда, как некогда был препровожден на остров Сальвестро. Отец Йорг никогда не упоминал имени Сальвестро после того, как тот окончательно покинул остров. Его обычай состоял в том, чтобы всегда самолично влачить бремя своей вины, хотя это вполне согласовывалось с его характером, если последним возвращением он желал напомнить себе о другом возвращении, более тяжком.

В этом месте он остановился и положил перо. За окном слышались отдаленные городские колокола, возвещавшие окончание торговли, шаги и голоса из ближайшего монастыря. Был тот час, когда отец Йорг, будь он жив, вводил бы послушников в здание капитула для занятий географией. Брат Йорг, поправил он себя. Он так никогда и не привык к этому способу обращения, на котором настаивал приор. Пятью днями ранее, стоя под жарким августовским солнцем над могилой Йорга, он смотрел на плоское серое море и недоумевал, почему приору хотелось быть погребенным в той самой земле, которая принесла ему так много тягот и невзгод. Потому что все и началось с этой земли, понял он, которая подвела его в той же мере, в какой он подвел свою церковь. Неграмотный священник из воллинской церкви, говоривший невнятно, чтобы скрыть свое невежество, пробубнил слова, полагавшиеся ему по обряду — обряду, на котором присутствовали он сам и могильщики. Больше никого. Все началось с этой земли, думал он, но закончилось морем, а также путешествием к этому морю из Рима.

Он вспомнил, как тащил сундук к воротам у пьяцца дель Пополо, вспомнил, как появились те двое, когда он едва не утратил надежду, а затем вспомнил путешествие, которое было россыпью обрывочных впечатлений, связанных между собой холодом. Они присоединялись ко всем, кто готов был вместо платы за проезд выслушивать невероятные рассказы Сальвестро о его приключениях: к компании паломников, возвращавшихся в Трентино, к моравскому печатнику, направлявшемуся в Нюрнберг, ко многим другим по ту сторону гор — возчикам телег, перегонщикам скота, лодочникам. Когда же иного выхода не было, они шли пешком — Сальвестро поддерживал Йорга, а зима, казалось, суровела с каждым шагом в сторону севера. Они добрались до острова накануне дня святого Руперта и обнаружили вместо пролива ледяную пустыню. Оба были уверены — или, по крайней мере, предполагали, — что Сальвестро повернет теперь обратно, но неожиданно бодрый проводник привел их по льду к их церкви. Они с Йоргом стали вместе молиться. Сальвестро развел огонь, а потом вышел, чтобы найти еще дров. Как ему помнилось, то были необычные часы. Что-то от пребывания в чистилище. Они сидели в одиночестве, ожидая возвращения Сальвестро, и обоих медленно озаряла одна и та же догадка. Свет снаружи померк, и когда наступила темнота, они поняли, что, какую бы цель, отличную от их собственной, ни преследовал их проводник, возвращаясь сюда, сейчас она и достигалась.

Но теперь цель Сальвестро ставила его в тупик. В течение многих последовавших лет он полагал, что понял ее, что ему известно, зачем тот вернулся. Или к кому. «Здесь есть тот, кого я ищу, — сказал когда-то Сальвестро. — Или тот, кто ищет меня…» Они тогда выглянули наружу, посмотрев поверх замершего моря, тускло-белого в лунном свете, но когда священник попрощался и оставил его одного у могилы, он решил разыскать того, кто мог бы это подтвердить, — к кому еще на острове мог вернуться Сальвестро? В жилище того человека его с подозрением встретили незнакомые люди, которые объяснили ему, что надо пройти вдоль берега и через березовый лес. Везде жгли костры в честь Крестителя, и никто не работал. Большую часть послеполуденного времени он потратил на то, чтобы найти грязный пруд и ветхий сарай рядом с ним. Но старик, который там обитал, смотрел на него немо, словно животное, и не отвечал на вопросы.

Йорг первым в ту ночь услышал крики. Вдоль берега выстроилась цепь факелов. Он помнил странные очертания и фигуры, образованные на льду замерзшего моря. Факелы держали островитяне, и все они смотрели на море. Сальвестро был на льду и грозил им кулаком. Ханс-Юрген поднял перо.

Церковь монахов Узедома еще стояла в ту ночь, хотя и была сильно повреждена. Не требовалось ни лодок, ни лодочников, потому что вода замерзла и по ней можно было пройти пешком. Два последних монаха не думали, что их проводник пойдет вместе с ними и через лед, коль скоро он доставил их в пределы видимости острова. Много лет тому назад жители здешних мест, пребывая во тьме суеверий, утопили его мать как ведьму. Они боялись ее сына, потому что он был язычником и отличался от них, и было очевидно, что они явятся за ним.

Когда отец Йорг упокоился и священник ушел, пишущему эти строки представилось небесполезным разыскать старика, живущего на острове в одиночестве, ибо они с Сальвестро некогда были друзьями. Сальвестро давал понять, что кто-то на острове ждет его возвращения, вследствие чего пишущий эти строки на протяжении многих лет был уверен, что имелся в виду тот старик, который живет один в рыбном сарае. Эти обстоятельства стали предметом вопросов, заданных старику, но тот сделал вид, что ничего не понимает, хотя бранденбургский выговор мало чем отличается от узедомского, а события той ночи не были столь уж отдаленными.

Он снова прервался. Да, были там люди с факелами, был и Сальвестро: стоя на льду, он обращался к ним, двигая руками. Несмотря на все его усилия, этот образ всегда оставался при нем. Сальвестро не потрясал кулаком: он то ли махал им на прощание, то ли призывал их к себе. Островитяне держали в руках дубинки и серпы и молча ждали его, не осмеливаясь ступить на лед. Он будто насмехался над ними, потому что они, как обычно, боялись моря за мысом Винета, боялись того, что лежало под ним. Боялись Винеты. Крики, которые услышал Йорг, издавал Сальвестро. Он помнил, как долго тогда все смотрели в ту сторону. В конце концов Сальвестро опустил руки. Он повернулся и начал уходить по льду прочь, становясь все меньше и меньше, пока тьма не поглотила его окончательно. Островитяне ждали его всю ночь, как будто, в невежестве своем и предубежденности, думали, что он может снова появиться из тьмы. Он наблюдал и ждал вместе с ними. Но Сальвестро не появился. И Ханс-Юрген не возвращался на остров к тому существу в сарае. Он не знал, как об этом написать.

Теперь церкви монахов Узедома не существует. Возможно, она полностью обрушилась в море, или погрузилась в скудную землю, или просто рассыпалась в пыль, хотя за годы, прошедшие после той ночи, были воздвигнуты несколько домов и поднялись новые крепкие стены из тесаного камня, который глазам пишущего эти строки представляется знакомым. Монахов Узедома больше нет, их последний настоятель и последний приор лежат бок о бок в своих могилах. Да покоятся они в мире, равно как и Сальвестро, где бы он ни лежал. Его народ утонул много лет назад, когда языческий город Винета оторвался от острова и погрузился на дно моря. Именно из этих вод монахи Узедома впервые извлекли Сальвестро, и именно в эти воды он вернулся. Островитяне загнали его на лед, где его одолел холод, или же лед треснул под ним. Теперь только я, Ханс-Юрген, помню о нем. Он был последним в своем роде, точно так же как я — последним в своем. И да будет воспоминание об этом последним из деяний монахов Узедома.

Приложение. Историческая справка

1) Итальянские войны Франции и Испании (конец XV–XVI вв.) велись за господство в Северной Италии. Первая война началась в 1494 г. походом в Италию французского войска во главе с королем Карлом VIII. Оно огнем и мечом прошлось по всему Апеннинскому полуострову, однако закрепиться в Италии французам не удалось. Из первоначально завоеванного Неаполя они были вытеснены совместными усилиями Испании, германского императора, Папы Римского, Венеции и Милана.

В 1499 г. новый французский король Людовик XII повторил вторжение, захватил Милан, Геную и, теперь уже в союзе с Испанией, Неаполь. Однако в 1502 г. франко-испанский союз распался. Началась война между Францией и Испанией. В следующем году Людовик был разбит в битве при Чериньоле в Апулии и на реке Гарильяно в Центральной Италии и вынужден был отказаться от завоевания юга страны. По договорам, заключенным в 1504–1505 гг. в Блуа, Милан отошел к Франции, а Неаполь — к Испании.

В 1508 г. военные действия в Италии возобновились. Франция, Испания, Германская империя и Папа, а также несколько мелких итальянских государств составили коалицию против Венеции. Французские войска в 1509 г. разбили венецианцев в битве при Аньяделло, но в следующем году Папа Юлий II заключил с Венецией мир и сформировал Священную лигу против Франции. В ее состав вошли Венеция, Швейцарская конфедерация, Англия, Германская империя, а также ряд мелких итальянских государств.

В 1513 г. швейцарцы разбили французов в битве при Новаре и заставили их уйти из Ломбардии, но со смертью Юлия II в том же году Лига распалась. В 1515 г. новый французский король Франциск I в союзе с венецианцами одержал победу над швейцарцами при Мариньяно. В результате по мирному договору в Нуайоне Милан был возвращен Франции.

В 1521 г. начался последний период Итальянских войн, продолжавшийся до 1559 г. Испанский король и император Священной Римской империи Карл V объявил войну Франции и взял Милан, занятый французским гарнизоном. После этого испанцы попытались вторгнуться во Францию, но потерпели неудачу. Затем французский король Франциск I во главе армии в 1524 г. перешел Альпы и вновь занял Милан, блокировав в цитадели неприятельский гарнизон. На этот раз Карла поддержали Англия, Папа Римский, Мантуя и Флоренция. На стороне Франции были Венеция и Швейцария.

После Милана французы осадили крепость Павию, обороняемую испанской и немецкой пехотой. Франциск блокировал Павию. Гарнизон стойко вынес четырехмесячную осаду, пока к нему на выручку не подошла армия испанского полководца Пескары. Она состояла из 8 тысяч испанских мушкетеров и 12 тысяч немецких наемных солдат — ландскнехтов. Франциск мог противопоставить им 8 тысяч швейцарской наемной пехоты, 7 тысяч французских пехотинцев и 5 тысяч нижнегерманских ландскнехтов. Французская кавалерия превосходила по численности испанскую. У французов, располагавших 53 орудиями, было преимущество и в артиллерии.

Для предотвращения деблокады Павии Франциск построил циркумвалационную линию, северным участком которой стала стена Охотничьего парка, примыкавшего к Павии. Лагерь французского войска был разбит восточнее города на направлении ожидавшегося наступления армии Пескары. К западу от Павии остался только арьергард герцога Алансонского.

Пескара сделал вид, что собирается прорываться на восточном участке циркумвалационной линии, и разбил здесь свой лагерь. В действительности же он решил попытать счастья в районе Охотничьего парка, где местность — холмистый луг, поросший кустарником, — была неудобна для действий больших масс войск. В ночь с 23 на 24 февраля испанцы пробили три бреши в кирпичной стене и устремились в парк. Авангард составляли 3 тысячи испанских мушкетеров, за ним шла кавалерия, а за кавалерией — ландскнехты.

Лишь на рассвете Франциск узнал о движении неприятеля и поднял свои войска по тревоге. Он лично возглавил передовой отряд жандармской конницы, усиленный артиллерией. Сначала жандармам удалось потеснить испанскую конницу. Но мушкетеры, укрываясь в кустах, прицельным огнем остановили французскую кавалерию. Нижнегерманские ландскнехты были разгромлены и в беспорядке бежали. Только после этого к месту боя прибыла швейцарская пехота, с которой сразилась теперь уже вся испанская армия. В тыл швейцарцам ударил гарнизон Павии. Они были разгромлены и бежали.

Арьергард французов, узнав о поражении главных сил, не стал ввязываться в сражение. Герцог Алансонский приказал отступать за реку Тичино и взорвать за собой мост. Остатки французской армии, находившиеся к востоку от Павии, не успели переправиться и вместе с королем Франциском попали в плен. Поражение французов было предопределено внезапностью неприятельской атаки, а также тем, что французские войска вступали в бой по частям.

После разгрома у Павии Франция сблизилась с немецкими протестантскими княжествами и Османской империей. Письмо Франциска I к султану Сулейману I Великолепному с предложением союза для борьбы с Габсбургами стало поводом для вторжения турецких войск в Венгрию. В 1526 г. у Мохача они разбили венгерское войско, усиленное имперскими отрядами, а в 1529 г. появились под Веной. Эти события заставили Карла V отозвать часть войск из Италии и отказаться от планов вторжения во Францию.

Вернувшись из плена, Франциск отказался подтвердить заключенный в Мадриде в 1526 г. мир, согласно которому Франция признавала испанскую гегемонию в Италии, Фландрии и Артуа, уступая Бургундию императору. Франция присоединилась к новой антигабсбургской коалиции, теперь организованной уже Римским Папой под лозунгом освобождения Италии от испанцев. В коалицию вошли также Венеция, Флоренция, Милан и Англия.

Боевые действия на итальянском театре возобновились в 1527 г. Франция высадилась в Неаполе, однако когда его покинул генуэзский флот во главе с Андреа Дориа, французский король вынужден был в 1529 г. заключить мирный договор в Камбрэ, согласно которому подтверждались условия Мадридского мира, но Бургундия возвращалась под власть французского короля.

Во второй половине 1550 г. центр боевых действий переместился во Фландрию и пограничные с ней области Франции. 10 августа испанская армия под командованием нидерландского графа Эгмонта нанесла поражение французской армии коннетабля де Монморанси при Сент-Кантене. После этого испанцы под командованием наместника Нидерландов герцога Филиберта Савойского вторглись во Францию. Они стремились не допустить соединения двух французских армий, одной из которых командовал герцог Лотарингии де Гиз, а другой — маршал де Терма. 13 июля 1558 г. вблизи крепости Гравелин, расположенной в месте впадения реки Аа в Северное море, произошло сражение между армией де Терма, насчитывающей 8,5 тысячи человек, и 10-тысячным отрядом Эгмонта.

В обеих армиях сражались немецкие ландскнехты. Де Терма располагал также французской, а Эгмонт — фламандской и испанской пехотами. Позиция де Терма, который стремился уйти с награбленной во Фландрии добычей в крепость Кале, была неудачной, поскольку путь к отступлению ему перекрывала река Аа. Испанские войска у Гравелина преграждали ему путь к Кале. Испанская конница под командованием Эгмонта прорвала оборону французов. С моря позиции де Терма обстреливали 10 кораблей англичан — испанских союзников. Французская армия, потерявшая 2 тысячи человек убитыми, была рассеяна. Маршал де Терма попал в плен.

После этого поражения Франция вынуждена была подписать с Испанией в 1559 г. Като-Камбрезийский мир, отдававший испанцам Северную Италию, Неаполь и Сицилию. Франция также вернула Савойю савойскому герцогу. Начавшиеся во Франции религиозные войны заставили французских королей надолго отказаться от попыток завоевать Италию. Они возобновились только в середине XVII в.

2) Медичи — правители Флоренции. У Джованни ди Биччи было два сына — Козимо (1389–1464) и Лоренцо (1394–1440); с Козимо и началась политическая карьера семейства. Из двух его сыновей более талантливым считался Джованни (1424–1463), но он умер раньше отца. После смерти Козимо главой рода стал Пьеро (1416–1469), который, несмотря на тяжелейшую подагру, проявил неожиданную энергию в борьбе с попытками лишить семейство политического веса. Из двух сыновей Пьеро младший, Джулиано (1453–1478), был убит в результате заговора Пацци, а старший, Лоренцо (1449–1492), прозванный Il Magnifico (Великолепным), сохранил за семьей ведущие позиции во Флоренции. Его можно считать самым блистательным из всех Медичи. Преемником Лоренцо после его смерти стал старший сын Пьеро (1471–1503), однако своей надменностью он оттолкнул от себя большую часть флорентийского патрициата. Когда Италии грозило французское вторжение, Пьеро встал на сторону врагов Франции, и поэтому после того, как в 1494 г. французские войска действительно вошли в Италию, всему семейству Медичи пришлось бежать из Флоренции. Пьеро был объявлен тираном, а за его голову назначили вознаграждение.

Медичи восстановили свои позиции во Флоренции в основном благодаря политическим талантам Джованни (1475–1521), второго сына Лоренцо. Лоренцо удалось сделать Джованни кардиналом, и тот, несмотря на молодость, сумел добиться доверия Папы Юлия II. В 1511 г. между Флорентийской республикой, с одной стороны, и Папой и испанцами — с другой, вспыхнул конфликт. Борьба закончилась поражением и капитуляцией Флоренции, и одним из условий, выставленных победителями, благодаря влиянию Джованни (1512), было возвращение в город Медичи. В дальнейшем контроль Медичи над Флоренцией усилился, поскольку в 1513 г., после того как Юлия II не стало, Папой под именем Льва X был избран Джованни.

Когда Медичи вернулись во Флоренцию в качестве ее правителей, в живых оставалось только четверо потомков Козимо. Два из них принадлежали к духовному званию — Папа Лев X и кардинал Джулио (1478–1534), сын Джулиано, брата Лоренцо Великолепного (впоследствии ставший Папой Климентом VII).

3) Александр VI (1492–1503), Родриго де Борха (Борджа). Родился в 1430 г. недалеко от Валенсии. В 26 лет своим дядей Каликстом III был назначен кардиналом и епископом Валенсии, хотя и не имел высшего церковного сана. В 1460 г. он связал свою жизнь с Ваноццей Катанеи, от которой имел нескольких детей. Спор между представителями семей делла Ровере и Борджа на конклаве в 1492 г. окончился избранием кардинала Родриго, который купил большинство голосов обещаниями богатых бенефициев. История понтификата Александра VI ограничивается почти исключительно борьбой папской семьи за власть не только в Папском государстве, но и во всей Италии. Старший из сыновей Папы, Чезаре Борджа, человек бешеного честолюбия, был назначен кардиналом. Младший, Джованни, женился на племяннице короля Испании. Дочь Лукреция имела трех мужей, из которых один был убит своим шурином Чезаре. Династия Борджа захватывала власть с помощью интриг и убийств.

4) Юлий II (1503–1513). Собравшийся снова конклав отдал тиару Джулиано делла Ровере. Доказано, что последний подкупил значительную часть выборщиков. Но тремя годами позже Папа делла Ровере, который в честь римского императора принял имя Юлий, строго осудил всякие попытки подкупа во время конклава. Джулиано делла Ровере родился в 1443 г. в Альбиссоле около Савоны. Вступил в орден францисканцев, где получил хорошее образование. Назначенный кардиналом своим дядей Сикстом IV, он энергично взялся за укрепление влияния своей семьи в Папском государстве. Кардиналам-выборщикам он представился как поборник мира и независимости папства. В действительности же его понтификат был непрерывной чередой военных походов, в которых Папа часто принимал личное участие, неоднократно сражаясь в первых шеренгах своей армии. Во время всех походов папской армии Юлий II приказывал нести перед собой дарохранительницу с облатками для причащения. Главными противниками Юлия были Венеция и Франция. В результате войн, которые вел Юлий, территория Папского государства была значительно расширена. Для защиты границ и привилегий Папского государства Юлий II создал швейцарскую гвардию, состоящую из добровольцев, жителей Швейцарии, неженатых и опытных в военном искусстве. Их красочную униформу проектировал Микеланджело. Стоящая ныне рядом с Папой почетная стража является реликтом этого гарнизона, численность которого во времена Юлия была намного больше. Юлий II вошел в историю не только как один из наиболее воинственных пап, но и как щедрый (хотя и деспотичный) меценат искусства. В 1506 г. было начато строительство нового собора Святого Петра в соответствии с планами архитектора Донато Браманте (1444–1514). В 1512 г. были открыты для обозрения фрески в Сикстинской капелле, которые считаются вершиной творчества гениального Микеланджело Буонарроти (1475–1564). Этот же художник был создателем незаконченного надгробия Юлия II и прекрасного купола, венчающего Ватиканский собор. В 1508–1512 гг. апартаменты Ватиканского папского дворца украшает еще один знаменитый художник, Рафаэль Санти (1483–1520). Юлий II, как и его предшественники, покровительствовал своим родственникам, назначая епископами и кардиналами членов рода делла Ровере и породненной с ним семьи Орсини. Тогда уже вошло в обычай, что самый близкий племянник Папы (непот) получал кардинальскую шапку и занимал в римской курии должность папского наместника. Юлий II позаботился о том, чтобы его внебрачные дети (а их было несколько) заключили выгодные браки, которые принесли им богатство и почет и связали род делла Ровере со знатнейшими родами Европы. В 1512 г. Юлий II созвал в Латеране XVIII Вселенский собор, который призван был обсудить реформу Церкви. Это было вызвано единодушным требованием многих представителей тогдашнего западного христианства. Больной Юлий II не принимал участия в работе собора. Он умер 21 февраля 1513 г. Юлий II был первым Папой, труп которого забальзамировали.

5) Португало-кастильская борьба за право владения заморскими землями и за право свободного плавания в водах Атлантики началась в первой половине XV в. и достигла максимального напряжения ко времени открытий Колумба.

Сложная и запутанная игра, в которой активное участие принимали как искушенные в дипломатических интригах царедворцы, так и организаторы заморских экспедиций, велась и в Лиссабоне, и в Риме, и в постоянно меняющихся резиденциях кастильских королей. В ее истории нашла отражение борьба португальских и кастильских рыцарей первоначального накопления за вновь открытые источники сказочной наживы, за торговые пути в земли Гвинеи и богатейшие страны Южной Азии.

В этой борьбе, вплоть до первого плавания Колумба, инициатива неизменно была в руках португальцев. В Португалии уже на исходе XIV в. были заложены твердые основы абсолютной монархии: короли, опираясь на торговую буржуазию богатых приморских городов и используя в борьбе с феодальной знатью воинственное и многочисленное рыцарство, сломили ожесточенное сопротивление феодалов, разорили их родовые гнезда и объединили под своей властью всю Португалию, которая первой из пиренейских стран победоносно завершила многовековые войны реконкисты.

В конце XIV и в XV в. само географическое положение Португалии оказалось необыкновенно благоприятным для этой страны, которая до той поры была лишь отдаленным европейским захолустьем. Благодаря росту экономической мощи стран Западной Европы, расположенных на берегах Атлантического океана (Англии и Франции), центр тяжести европейской торговли постепенно перемещался из средиземноморской области к западу и к северу. На новых атлантических путях, соединяющих Лондон, Брюгге, Антверпен и северные порты Франции со средиземноморскими торговыми городами Испании, Прованса и Италии, оказались Порту, Лиссабон и Лагуш — ворота Португалии.

Одновременно турки-османы из Малой Азии перебрались на Балканский полуостров, заключили в железное кольцо Византию и прочно утвердились на торговых путях восточного Средиземноморья, затруднив европейским купцам доступ в страны Леванта.

Необходимо было искать новые пути в Аравию, Персию, Индию и в полулегендарные земли Великого Хана (Китай), а проложить их можно было только через океанические воды, обогнув Африку.

Для подобных поисков в наиболее удобном положении оказалась Португалия, выдвинутая далеко в воды Атлантики, расположенная на крайнем юго-западе европейского материка и очень близко от северо-западного выступа Африки.

Дата добавления: 2015-08-29