Участковый не спеша пошел по деревне в направлении, противоположном тому, в котором двигался раньше – пускай все думают, что он, как всегда, послушав «Пионерскую зорьку», совершает ежедневный обход. Если Мишка-гармонист дома и если он во вменяемом состоянии, то в деле могла появиться зацепка. В случайных, залетных гастролеров, навестивших Вьюшку посреди ночи, Денисову не верилось – слишком много всего было задействовано. Тут нужна предварительная подготовка и слаженные действия нескольких человек. Знать, где материалы лежат, – это раз. Сторожа напоить или как-то еще нейтрализовать – это два. Краном-погрузчиком воспользоваться – это три. Лесовоз организовать – четыре. Одному провернуть не под силу. Это если даже не брать в расчет команду речного буксира, который то ли был, то ли не был.
После смерти матери Мишка искренне старался содержать дом в чистоте и порядке, но получалось у него, мягко говоря, неважно. Да и вообще – вроде никаких старых вещей не выбросил, никаких новых не приобрел, все оставил, как было при матери, а зайдешь в комнату – и сразу ясно, что попал в жилище холостяка. Казалось, дом растерян исчезновением хозяйки не меньше, чем сам обитатель. Женою Мишка пока не обзавелся, наслаждался, так сказать, свободой, хотя разгульных вечеринок и попоек в своем доме никогда не допускал. Иногда мнилось, что веселее человека в Светлом Клине не сыскать: именины, свадьбы, проводы в армию – он тут как тут со своей гармонью, попросишь – будет играть плясовую, пока гости от усталости не попадают; концерт в клубе к празднику готовят – Мишка в обязательной программе; летнею порой гуляет молодежь до самых соловьев – гитары в первую очередь сдаются, а гармонист держится, пока девчата все известные песни не споют. Да только помнил Денисов, что пять лет назад было у Мишки совсем другое прозвище. Тогда, отслужив в армии, окончив летное училище, приезжал он на побывку в такой форме, что закачаешься, и по селу ходил с видом серьезным и многозначительным. Федор Кузьмич лично читал статью в областной газете, где черным по белому было пропечатано, что таких летчиков – искать и не найти, настоящий ас! Уж чего только не прочили Михаилу Колобокову – и испытатели его к себе звали, и отряд космонавтов вроде ждал! Но закончилось все переломом ноги в банальной ситуации, с самолетами никак не связанной, – поскользнулся зимой на ступеньках казармы. Кость срасталась медленно и мучительно, дважды за полгода делали повторные операции, и все же легкая хромота так и осталась. Из армии его, разумеется, комиссовали. Нет, не было ни тяжелых запоев, ни причитаний – дескать, дня без неба прожить не могу! Он принял изменения в своей судьбе, как и подобает: мужественно, немножко философски и – напоказ – с юмором. Вот тогда-то он и перестал быть Мишкой-летчиком, став Мишкой-гармонистом.
Нынче он предстал перед Денисовым в слегка разобранном состоянии.
– Погоди, дядь Федь, я хоть умоюсь! – стыдливо отводя красные глаза, попросил он и в одних трусах и майке выбежал на двор, к ведерному рукомойнику.
Участковый подсел к столу, покрытому клетчатой изрезанной клеенкой со свернувшимися в трубочку углами, осмотрел комнату. Одеяло на топчане выглядело так, будто Мишка не укрывался, а всю ночь жестоко с ним боролся. На спинке стула с протертым почти до поролона сиденьем – вельветовая куртка и рубаха, брюки комом валялись на полу. Возле порога – ящик с плотницким инструментом. На серванте – паспорт, копеечная мелочь, разные бумажки, среди которых – билетик с рейсового автобуса. На подоконнике – початая, вернее, уполовиненная бутылка коньяка.
Вернулся Мишка; теперь он прятал глаза, делая вид, что досконально, насухо вытирает лицо полотенцем.
– Ты вот что, Михаил… – Денисов помолчал раздумчиво, затем причмокнул губами. – Ты опохмелись. Я отвернусь.
– Вот еще! – осерчал гармонист. – Я в норме.
Участковый внимательно на него посмотрел, затем медленно кивнул, соглашаясь.
– Стало быть, вчера вернулся? – без какой-либо последовательности задал он вопрос.
Михаил, подобрав брюки, скрылся за печкой.
– Ну да, – ответил он оттуда, – вторым рейсом и прикатил.
– Хорошо продвинулись-то?
Мишка, ничем не занятый в родном колхозе по причине распутицы и разлива реки, две недели назад подрядился шабашить на вьюшкинском строительстве. Парнем он был рукастым, отец еще в юности научил его плотничать и класть печи.
– Да неплохо продвинулись. До Дня Победы, конечно, не закончить, но к лету уже внутренней отделкой можно будет заняться. Чаю хочешь, дядь Федь?
– Чаю? Не откажусь. А что ж так рано уехал оттудова, раз работы ишшо так много, что и до праздника не переделать?
Мишка загремел посудой, затем показался из-за печки, поставил на стол заварочный чайник и чашки.
– Подустал малость, – признался он. – Я свою часть на одном объекте закончил, а на другой переходить не стал. Ежели на Первомай отдохну как следует, может, и вернусь еще. Варенья нет, только сахар. Будешь?
– Можно и сахар. Ты мне вот что скажи: как там обстановка-то? Не шибко шалят строители? Ссоры, драки?
– Да спокойно, – пожал плечами бывший летчик. – Там хоть и разный народец собрался, а особо-то не забалуешь – Гаврилов по пять раз в день инспектирует, это не считая всяких прорабов-бригадиров.
– Ну, днем-то понятно, а ночью что? Чем добрая сотня молодых свободных мужиков ночами занимается? Кто их контролирует?
– Я так понимаю, дядь Федь, – улыбнулся Михаил, – ты за Катюху с Колькой переживаешь. Могу сказать только то, что при мне никаких стычек приезжих с деревенскими не случалось. Кино в клуб привозили, на танцы я два раза заходил, но, честно скажу, за день так устанешь, что ни до чего дела нету. Ну, книжку почитать еще можно, поболтать с мужиками – и на боковую. Так что ты не беспокойся, дядь Федь.
– Пьянствуют много?
– Не-е, это себе дороже выходит, потому что бригадиры в нетрезвом виде до работы не допускают, за опоздание или невыход по причине похмелья – штрафы серьезные. Я так считаю: приехал деньги зарабатывать – работай, не расслабляйся, а отдыхать будешь, когда дело закончишь. Верно?
– Эх, Мишка, верно-то оно верно, кабы все так считали, как ты, – сокрушенно покачал головой пожилой милиционер. – Но тут тогда другой вопрос встает: куда ж ты деньги-то дел, ежели не пропил?
Бывший летчик вздрогнул так, что пролил на клеенку кипяток из чайника, снятого с электроплитки. Подержав чайник на весу и так и не наполнив чашки, он отставил его в сторонку, сел напротив Федора Кузьмича, положил руки на колени, как прилежный ученик перед учителем, задумчиво посмотрел куда-то в угол, затем спросил:
– А как ты про деньги узнал?
– Стал бы ты часы свои закладывать…
– Ну а про это-то откуда?! – вскричал несчастный Мишка.
– Откуда, откуда… – сердито передразнил его Денисов. – Ты за дурака-то меня не держи, я все ж таки оперуполномоченный с больши-им стажем работы! Я тебя, Мишка, почитай, ни разу после летного училища без твоих «Штурманских» не видел. Перед баней ты их, может, и снимаешь, а перед сном – навряд. Ну, допустим, снял. Ни возле топчана, ни на столе, ни на серванте их не видать, зато торчит в паспорте краешек квитанции из комиссионного магазина, который у нас один, да и тот в райцентре. Ты вчера почему вторым рейсом в Светлый Клин приехал? Да потому, что первым рейсом прямиком из Вьюшки ездил в райцентр, я так думаю. Идем дальше. Есть свидетели, которые лицезрели тебя днем: в одной руке – ящик с инструментами, в другой – сетчатая авоська с двумя бутылками азербайджанского вина «Агдам» и тремя бутылками коньяка «Юбилейный» из солнечной Армении. Ну а что такого? Человек две недели вкалывал на стройке, заработал деньгу, имеет право проставиться перед друзьями-односельчанами… Я пока нигде не напутал? Дальше мне видится следующее: почему-то вышло так, что проставиться тебе оказалось не на что. Вернуться в родное село без денег – стыдно. Ну, может, пообещал уже… кому там?.. Зойке, Витьке и Анюте, пообещал, что угостишь их, когда закончишь шабашить. Вы же вчера у Зойки распивали, вчетвером? Ну, вот. Пропить во Вьюшке заработанное ты не мог – сам сказал, что с энтим там строго. Ежели б обчистили тебя – ты бы наверняка к Гаврилову обратился и уж точно не расписывал мне, какие на стройке замечательные мужики собрались. Остается что? Потерял зарплату? Проиграл? Задолжал кому-то? И вот чтобы скрыть энтот факт, ты утречком, не заезжая домой, помчался в комиссионку, сдал туда самое ценное, что было с собой, купил дорогой алкоголь и со счастливым и гордым лицом честного труженика вернулся сюда. Ну что? Будем квитанцию проверять?
– Не будем! – угрюмо отозвался Мишка. – Я их обязательно обратно выкуплю, дядь Федь!
– Знаю, – согласился Денисов. – Такими часами не бросаются. Их ведь в магазине не купишь, их ведь, ежели не ошибаюсь, только выпускникам летных училищ дарят? А еще, ежели обратно не ошибаюсь, в таких же «Штурманских» или почти в таких Гагарин был, когда на нашу Землю-матушку с орбиты глядел.
Мишка мелко-мелко заморгал, провел ладонью по бледному лицу.
– Не позорь меня, дядь Федь, самому тошно. – С трудом, в три приема вдохнул, резко выдохнул, выговорил, сжав зубы: – Все ты правильно сказал: не мог я пустым вернуться, когда меня друзья богачом ждали. Стыдно. Главное, на сберкнижке-то деньги есть, но она тут, дома была… А часы я выкуплю. Я в комиссионном договорился, что они три дня их «под прилавком» подержат, не будут на продажу выставлять. Съезжу, сниму деньги с книжки, выкуплю…
– Энто все понятно, Мишань, – ласково проговорил Денисов. – Я другого понять не могу: как же так случилось, что, отработав две недели на стройке, ты не только деньгой не разжился, но ишшо и с книжки своей должен снять то, что заработал раньше? Энто что такое получается?
– Это получается – дурость моя.
– Дурость! – всплеснул руками Федор Кузьмич. – Энто как же? Потому что ежели ты там себе зазнобу нашел, да головы лишился, да подарок ей дорогущий купил, а она, скажем, замужней оказалась, – энто одна дурость. А вот ежели тебя втянули в какую-нить махинацию, вложил ты деньги в рискованное предприятие, скажем, зафрахтовал буксир до начала навигации…
– Да какой буксир, дядь Федь? – с досадой отмахнулся Мишка. – В карты я проигрался, в карты! Доволен?
– В карты? – опешил участковый, будто не сам несколько минут назад предположил возможный проигрыш. – Ты же не азартный совсем!
– Не азартный, – с тоской подтвердил гармонист. – У меня другой азарт был, дядь Федь. В училище из всех наук я больше к математике был способный. А тут такое дело… Я в одном бараке с шабашниками жил. После работы – я уж тебе говорил – возьму книжку, валяюсь на койке, а они по соседству картишками балуются. Особо-то я не приглядывался, но слышно же, когда кто-то крупно выигрывает. И вот замечаю – есть среди них один везунчик, в какую игру ни зарядятся – он везде первый! Даже если кон-другой проиграет, в конце все равно в плюсе оказывается, и чаще – в очень даже большом плюсе. Заинтересовался я, думаю: тут наверняка какая-то система есть! Стал издаля посматривать – ничего не понял. А тут и он мой интерес просек. Что ж ты, говорит, мы тут зрителя не приглашали! Ежельше, говорит, на шулерстве меня споймать хочешь, так это дохлый номер, а коли следить за картой взялся, так садись, ставь рублики да играй, мож, научишься, говорит, пока я добрый!
– На слабо тебя взял, короче говоря!
– Ну, это как сказать, дядь Федь. По теории вероятности, не может одному человеку всегда везти, а другим – никогда. Думаю, если парень не шулер, то секрет – в его мастерстве, а мастерство в игре – это умение думать, просчитывать варианты, помнить вышедшую карту и так далее. Нешто, думаю, я со своим образованием, со склонностью к математическому анализу не осилю человека, который семь классов навряд окончил?!
– И, стало быть, не осилил, – с грустью покивал Денисов.
– Не осилил, дядь Федь! Такого монстра никому не осилить, я таких и не видывал никогда. Он будто бы все карты насквозь знал, не только те, что на руках, а и те, что в колоде – какая сверху, какая в середке, какая последняя лежит. Будто рентгеном просвечивал! Я, дядь Федь, из-за него взаправду в фарт поверил, потому что везение у него не только в картах – он любой спор выигрывал. Вот было один раз, – оживился Мишка, свернув с собственной оплошности на другую, более легкую тему, – заспорили Витек из Ивантеевки и Аркаша Манучаров откуда-то с Кавказа, с кем из них после кино леспромхозовская учетчица Глаша гулять пойдет. Ленька просто мимо проходил – обломись, говорит, ребяты, Глафиру нынче до дома Валерка провожать будет.
– И что? – заинтересовался Денисов. – Проводил Валерка учетчицу?
– А то! – усмехнулся Мишка. – А самое чудное знаешь что? Что Витек с Аркашей возле Глаши три дня увивались, а Валерка до того вечера с ней вообще знаком не был!
– Так, может, подговорил их Ленька, чтобы познакомились да ради смеха позволили ему пари выиграть?
– Не-е, дядь Федь! Я уж к тому времени внимательно за ним наблюдал. Ничего такого не было, ни шулерства, ни договоров. Просто фартовый он, этот Ленька.
– Фартовый… – задумчиво повторил за Мишкой Денисов, поднялся с места, прошелся по комнате. – А чей он будет, откель такой?
– Да из соседнего района! Загаринский вроде, но это я точно не вспомню.
Денисов еще походил туда-сюда, округлив рот и собрав на лбу складки, потом поправил, сам того не заметив, рубашку на спинке стула, развернулся лицом к хозяину.
– Вот ведь как выходит, Мишань: я сюда пришел про воровство узнать, а ты мне, похоже, профессионального картежника удружил.
– Какое воровство? – встрепенулся гармонист. – Впервые слышу. Вроде при мне ничего такого не было!
– А ты и не мог покамест слышать. Ты вот вчера уехал из Вьюшки, а нынче ночью со стройплощадки кирпича и бревен умыкнули вагон и маленькую тележку. У тебя-то алиби стопроцентное – ты в энто время в Зойкиной горнице коньяк за двенадцать рублей двадцать копеек употреблял. Но я, скажу честно, надеялся, что ты мне хоть чем-нить поможешь. Вдруг обсуждали при тебе что-то, вдруг отрывочек беседы интересной застал, вдруг кто-нить подозрительный среди шабашников шастал?
– Что-то ты меня огорошил, дядь Федь… От какого сруба-то хоть украли?
– Таких подробностей у меня нет. А энто может иметь значение?
– Кто его знает? – Мишка почесал в затылке. – На каждой площадке своя бригада работает, с некоторыми я и не пересекался ни разу. Я сейчас начну себе голову ломать, вспоминать, что да как, а кража, может, совсем на другом конце деревни случилась.
– Ну, голову ломать точно не след! – улыбнулся участковый. – Вспомнишь что-то дельное – приходи. Мне, наверное, придется во Вьюшку съездить, сориентироваться на месте… Ладно, Мишань, чаю я у тебя в другой раз выпью, а сейчас пойду.
* * *
Гаврилов, увидев в коридорчике старшего товарища, взметнул брови так высоко, что Денисову почудилось, будто фуражка участкового инспектора сама собой поползла на затылок.
– Здра-авия жела-аю… – озадаченно поприветствовал он Федора Кузьмича.
– Ты, друг мой сердечный, сердитым глазом не зыркай и подозрительно на меня не косись тоже! Дело твое я присваивать не намерен, а что я тут внезапно оказался – так энто по другому поводу. Да и повод так себе – я, можно сказать, придумал себе причину, чтобы во Вьюшку съездить, дочку повидать. Ты же понимаешь, ежели часто в гости заезжать – так энто только зятю глаза мозолить, – со смехом объяснял Денисов, входя следом за Гавриловым в кабинет. – Долго ли он назойливого тестя терпеть будет? А так – весьма уважительная отговорка. Я бы и к тебе не зашел, да уж по пути получилось. А раз получилось, то вот тебе информация: с причала Светлого Клина никто с прошлого года не отгружался. Побеседовал я и с возможным свидетелем, который тут у вас подрабатывал. То есть свидетелем вывоза материалов он не мог быть по той причине, что энтой ночью отмечал свое возвращение с друзьями. Но я надеялся, что он застал момент организации и подготовки кражи. Увы, тут тоже пусто.
В кабинете было пыльно и солнечно, мебель почти вся такая же, насквозь казенная, но главным отличием от служебного помещения, в котором размещался Денисов, было наличие свисающих отовсюду липких лент с насмерть приклеившимися к ним мухами. То ли насекомые во Вьюшке оживали после зимы уже в апреле, то ли ленты остались с прошлого лета. Гаврилов расположился за столом, снял фуражку, покатал в ладонях карандаш.
– Да ты присаживайся, Федор Кузьмич! – спохватился он. – Что ты передо мною грудь выпячиваешь, словно рапортуешь? За информацию спасибо. С Колобоковым твоим – а ведь ты его имеешь в виду? – я и сам пообщаться хотел, да сегодня не до него было, слишком много народу опросить пришлось. Так что и тут ты мне помог, облегчил задачу. Ладно, буду копать дальше. Чую, придется следователя из района вызывать, потому как собственными силами могу и не справиться.
– Никаких зацепок?
– Вот веришь? Никаких! Все спали, никто ничего не видел, не слышал, с девками у околицы не целовался, по нужде среди ночи на двор не выходил. Деревенские все на месте, никто не исчез, не засобирался срочненько. Сегодня утром один только Тихон Городецкий и уехал, но он еще за неделю всем на уши присел – дескать, в Москву собираюсь, у племянника Антохи день рождения, пять лет пацану исполняется, а я его, дескать, еще ни разу не видел! Надоел хуже горькой редьки!.. Строители вроде тоже в полном комплекте.
– Это, кстати, хорошо, что в полном. Мне бы, друг мой ситный, пообщаться с некоторыми… Да погоди ты возражать! Я тебе ишшо раз говорю, что на чужой каравай рот не разеваю, хоть ты сам признался, что один не управишься.
– Ты, Федор Кузьмич, чужих слов мне не приписывай! – возмутился молодой инспектор, откладывая карандаш. – Что ты из меня собственника и карьериста делаешь? У меня и в мыслях не было жадничать да с тобой соревноваться, кто больше дел раскроет. А возразить я действительно хотел, потому как прораб Аникеев меня натурально убьет, если я сегодня еще раз его рабочих отвлеку! Я и так, почитай, полдня с ними валандался, воров так и не нашел, материалы пропавшие – тоже, а работа стоит! Ты меня спроси – может, я вместо них на твой вопрос отвечу.
– Мне с ними поговорить по другому поводу надобно. Есть подозрение, что кое-кто организовал у тебя под носом игровой притон. А тебе до притона ли сейчас? К тому же пострадал человек с моего участка, так что справки навести имею полное право, и никуда твой Аникеев не денется!
– Насчет притона – это точно? – напрягся участковый инспектор. – Мне никаких таких сигналов не поступало!
– Думается мне, что не станет Мишка врать. Ежели подтвердится – вместе покумекаем, что с энтим делать. А нет – так и не нужно тебе отвлекаться. Согласен?
Гаврилов посмотрел на часы, досадливо скривился:
– Незадача, Федор Кузьмич! Через десять минут у строителей обед начинается, самое время их для разговора выловить, чтобы прораба лишний раз не нервировать…
– Отлично!
– …А я как раз на это время народ для дачи письменных показаний вызвал! Один пойдешь?
– Пойду, чего не пойти? Ты мне только направление задай в ту сторону, где стройплощадка моего Колобокова была.
Стараясь раньше времени не глазеть на дом Катерины и Николая, Денисов, перешагивая лужицы и кучки строительного мусора, добрался до нужной площадки. Полностью законченный сруб здесь выглядел пока чужеродным – без оконных рам, наличников, крыльца, забора, ворот и прочих необходимых элементов, которые превращают некий сооружаемый объект в добротный жилой дом. Бывшая Мишкина бригада расположилась на солнышке, на бревнах. Колхозные строители питались в орсовской столовой
[12]
, а шабашники свой обед приносили с собой: краюха свежего хлеба, яйца вкрутую, блестящие от подтаявшего жира кружочки полукопченой колбасы, шматочек сала с розовыми прожилками, литровая баночка молока или магазинный кефир. Некоторые бригады нанимали себе поварих из числа неработающих деревенских баб, и тогда можно было среди дня рассчитывать на горячий суп и кусок отварного мяса, но финансовые дела Мишкиных товарищей, похоже, серьезно пошатнулись, и участковый догадывался, кто был тому виной. Двое грызли сухари с таким остервенением, с каким голодная дворняга терзает найденную кость, еще двое задумчиво мусолили луковицы, склонившись над магнитной шахматной доской; пятый член бригады, худосочный парнишка с синими от щетины щеками, тихонько наигрывал на гитаре, напевал с едва уловимым акцентом, скорее, для себя, чем для слушателей:
…А моя людская участь —
Жить, борясь, любя и мучась,
Слыша горе, радость видя,
Жить, гордясь и ненавидя,
На планете жить суровой,
Плыть от бури к буре новой,
Быть всю жизнь седым мальчишкой…
[13]
Денисов замер, дослушал до конца, покачал головой: «Ишь ты! Быть всю жизнь седым мальчишкой!» Что мог молоденький Аркаша с Кавказа знать о людской участи Иного? Он о ней даже не догадывался, но пел выразительно, с душой, и слова Денисову понравились. Иным исполнитель не был, а вот автор слов – как знать? Уж больно точным было попадание в эмоциональное состояние Светлого мага, в его мысленное описание собственной жизни, в его предощущение бури после минутной передышки…
– О-о-о, это опять по наши души! – вскинул вихрастую голову один из шахматистов. – Мы же Гаврилову уже все рассказали!
– Здравствуйте, товарищи строители! – нарочито бодрым голосом поприветствовал шабашников пожилой милиционер. – От имени и по поручению Михаила Колобокова желаю вам всяческих трудовых успехов!
– Ну и ему не хворать! – сверкнув золотым зубом, растянул губы в вежливой улыбке самый старший из рабочих – судя по Мишкиному описанию, бригадир Швец. – Натворил он что-то? Или на нас пожаловался?
– Что вы, что вы?! – потешно замахал руками Денисов. – Никаких жалоб, никаких нарушений! Просил он одному товарищу кое-что передать, а я его тут не вижу. А? Где мне Леньку вашего найти?
– Леньку? – в задумчивости нахмурил брови бригадир. – Это которого же Леньку?
– Да вот из вашей бригады который!
– Тю! Чего это Мишка его вспомнил? Он уж, почитай, дней десять как уехал! Аркаш, дней десять же?
– Это у которого молоток с наборной ручкой? Ну, да, примерно так.
– Да не-е! – встрял ивантеевский Витек. – Молоток у молдаванина был, а его Петром звали. Это Мишаня, верно, того в виду имет, что с чубчиком и в веснушках по всей роже!
– В веснушках точно не Ленькой звали! – отрезал Валерка, который за учетчицей Глашей теперь ухаживал. – Как угодно его звали, только не Ленькой!
– Ну, тогда я вапче не знай, об ком речь! – обиженно поджал губы Витек. – У нас в бригаде кто ишшо был? Этот, здоровый, в наколках – он вапче всего два дня отработал. Мишка его застал, что ли?
– Застал, наверно, только он обратно не Ленька был, а вовсе даже Василий Степаныч!
У Денисова голова пошла кругом.
– Стойте, братцы! – взмолился он. – Я по Мишкиному рассказу решил так, что Ленька энтот до вчерашнего дня работал!
Рабочие непонимающе переглянулись между собой.
– Вы извиняйте, товарищ лейтенант, но чего-то тут Мишаня напутал! – твердо выговорил Швец. – Если до вчерашнего дня, то с нами только он работал, а больше никого в бригаде не было. Может, в другой какой бригаде, у соседей?
– А в бараке вы все в одном живете? А с вами кто ишшо?
– Да никого больше! – пожал плечами Валерка. – Бригадир вообще комнату у учительши снимает, а в бараке мы вчетвером. Если с Мишкой считать, то пятеро было.
До милиционера наконец стало доходить, что случилось.
– Та-ак… – раздумчиво протянул он. – И в картишки вы теперь, значит, вчетвером режетесь.
– Да мы как-то больше в шахматы… – растерянно ответил Валерка, но легкая тень, отголосок, затухающая рябь воспоминания так явно пробежала по лицам строителей, что Денисов окончательно перестал сомневаться.
Вряд ли Ленька был сильным и опытным магом, раз занимался такой мелочовкой, как азартные игры. С другой стороны, память своих товарищей по бригаде он подчистил и подкорректировал довольно качественно – Денисов с ходу не смог обнаружить в сознании парней ни намека на образ того, кто еще накануне выигрывал у них в карты. Балбесы, наверное, извелись, пытаясь вспомнить, куда потратили все свои деньги, а виновника и след простыл. Можно ли было связать исчезновение Леньки с кражей материалов? Запросто! Уж больно подозрительное совпадение по времени. Впрочем, Ленька мог никуда и не исчезать – присоседился к другой бригаде, внушил другим строителям, что уже неделю-другую вместе с ними вкалывает…
– А кто здесь наймом занимается? – уточнил милиционер. – Колхозная контора или прораб?
– Аникеев, – подтвердил Швец. – Он вроде к Гаврилову перед обедом собирался. Письменные показания давать, что ли?
Попрощавшись, Денисов отправился в обратный путь, провожаемый недоуменными взглядами рабочих, облапошенных Темным Иным.
* * *
В коридорчике перед дверью участкового инспектора, на коричневой дерматиновой банкетке, с разной степенью удобства и в разном настроении расположились три человека. Одного из них, самого сердитого, Денисов определил как прораба Аникеева. Другой, душераздирающе несчастный, будто и не сидящий, а торчащий из самого краешка банкетки вбитым гвоздем, являлся, как нетрудно было догадаться, незадачливым сторожем. Кем был третий, растерянный и раздраженный поровну мужчина средних лет, милиционер с первого взгляда назвать не смог бы. К сторожу у Денисова вопросов не было – пусть их Гаврилов задает, ежели у него имеются. К Аникееву вопрос был единственный: помнит ли прораб недавно работавшего на одном из объектов молодого человека по имени Леонид, предположительно родом из села Загарино соседнего района? Издерганный прораб не столько ответил, сколько огрызнулся в том плане, что у него больше сотни строителей, которые регулярно приезжают-уезжают – где их всех упомнить? Не успел Денисов поинтересоваться, у кого хранятся документы о приеме на работу, как его потянул за рукав не определенный по внешнему виду третий:
– Ленька? Вы тоже Леньку ищете?
Из кабинета выглянул Гаврилов.
– Федор Кузьмич, ты никак уже отстрелялся? Быстренько ты, однако! Есть какая-то информация? Товарищ Дягиль, прекратите дергать за рукав представителя власти! Вот что вы здесь сидите, уважаемый Семен Модестович, от работы всех отвлекаете? Федор Кузьмич, ты уж извини! Дягиль, туды-сюды через колено! Я уже сказал, что заявлений на сказочных персонажей мы не принимаем! Представляешь, Федор Кузьмич, у человека третьего дня мать скончалась после продолжительной болезни, так он, вместо того чтобы похоронами и поминками заниматься, меня осаждает, уверяет, что какой-то лесной колдун ее сначала вылечил, а потом обратно порчу навел! – Гаврилов обращался попеременно то к одному, то к другому, испуганный сторож и притихший прораб послушно переводили вытаращенные глаза слева направо и наоборот. – Не стыдно вам, Семен Модестович? Вы же человек рассудочный, с высшим образованием! Какая, туды-сюды, порча?! Любого доктора спроси, каждый подтвердит: старушка была не-из-ле-чи-ма! Я, конечно, вам очень сочувствую, но надо же себя в руках держать!
– Не тарахти! – поморщился Денисов. – Давай по порядку. Информация не подтвердилась, можешь спать спокойно. Ежели сейчас показания снимешь, а там что-то стоящее обнаружится, ты дай мне знать, я до третьего рейса у дочки побуду. Людей-то не задерживай, вишь, товарищ Аникеев как психует! А я, с твоего позволения, парой слов с товарищем Дягилем перекинусь. Семен Модестович – вас ведь так звать? – пойдемте вот за тот столик, пошепчемся.
Гаврилов проводил их округлившимися глазами, разве что пальцем у виска не покрутил, затем пригласил в кабинет прораба.
В конце коридора стоял покрытый оргстеклом столик. Под стеклом, а также над столом на стене находилось изрядное количество образцов заявлений, объяснительных записок и прочих документов. На самом столе стояла чернильница с торчащей из нее перьевой ручкой. Денисов, оглядев такое богатство, восхищенно покачал головой – ничего подобного у себя в Светлом Клине он разложить и развесить не догадался. Возможно, потому, что жалобы и заявления поступали к нему редко и в основном в устной форме, а может быть, потому, что возле его кабинета не было никакого коридора, а были только темные сени. Семен Модестович, перехватив его взгляд, нервно усмехнулся, продемонстрировал свернутый в трубочку и уже порядком измятый от волнения лист бумаги.
– Я уж и по этой форме заявление составлял, и по той, что сбоку. – Он поднял на участкового измученные глаза и снова отвел их. – Я ведь понимаю, как нелепо выгляжу с этой своей историей!
На самом деле выглядел он не нелепо, а откровенно жалко – чувство вины, стыда и страха окутывало его почти ощутимым облаком. Где-то там внутри, в мешанине самобичевания и нерешительности, мелькали ярость и жажда возмездия, но попытки добиться нужной реакции от Гаврилова покрыли эти сильные эмоции толстым слоем растерянности. Один страх – прийти сюда – Дягиль смог преодолеть, со всем остальным справиться был не в силах.
– О-хо-хонюшки… – вздохнул Денисов и повел рукой. – Присаживайтесь, Семен Модестович, и давайте-ка мы с вами без заявлений, протоколов, но зато с подробностями побеседуем. Итак, что за колдун и как он связан с Ленькой?
Губы Дягиля неожиданно задрожали, он затравленно втянул голову в плечи, но все же переборол себя, решился и начал рассказ. И чем дольше слушал его Денисов, тем острее понимал необходимость вызывать сюда Ночной Дозор.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |