Врач же "скорой помощи" - это его полная противоположность. Тут картина меняется диаметрально противоположно. "Скорая" работает уже на чужой территории, где все незнакомо, непривычно и, зачастую, враждебно, по причине того, что «пока вас дождешься, сдохнуть можно». А больные - наоборот, у себя дома, где чувствуют себя хозяевами ситуации. И могут смело поливать "Скорую" грязью, зачастую пуская в ход руки, потому что они «на своей земле».
Неудивительно, что между врачами того и другого лагеря давным-давно сформировалась устойчивая глухая неприязнь. Понять можно и тех, и других. С чего бы, например, радоваться врачу того же приемного отделения, разбуженному в три часа ночи, бригаде "скорой помощи", привезшей очередного больного, которого нужно, подавляя зевоту и раздражение, обследовать, оказывать помощь, направлять в отделение и заниматься скучной писаниной оформления истории болезни. Особенно, когда это случается не единожды, а несколько раз кряду за ночь. Да и врачу "Скорой помощи" радости мало, примерно в такое же время, метаться между больницами, туда-сюда перетаскивая в любую погоду стонущего больного, дабы исключить разнообразные осложнения течения различных заболеваний, заподозренных врачами приемных отделений.
Но, в данный момент, мысли Валеры были не об этом. Танюшка, очаровательный ангел-хранитель приёмного покоя "четвёртой истребительной" (как метко прозвали заведение скоропомощники, в основном, за высокий процент летальности в инсультном отделении), захватила мысли невропатолога, и он думал не о том, как всучить больную вечно недовольному коллеге из стационара, а о том, в чем сегодня будет одет предмет вожделения. Среднего роста, немного склонна к полноте, кареглазая, тёмные от природы волосы очаровательно подкрашены светлыми прядками. Симпатичное личико, призывное выражение глаз, очаровательные, чуть припухшие губки подкрашены не очень яркой помадой. Не фотомодель, но был в ней какой-то магнетизм, заставлявший постоянно крутиться вокруг неё больничных ухажёров, скоропомощных ловеласов и почих данайцев, приносящих дары в виде шоколадок, цветов с окрестных клумб и просто откровенно вожделенных взглядов. Но никому не удавалось пройти дальше уровня простых ухаживаний: как только начинались какие-то намёки на дальнейшее развитие отношений, Таня сразу давала от ворот поворот, но делала это мягко и ненавязчиво, так что никто не обижался. Задорная улыбка и лёгкое покраснение щёчек и ушек, когда на горизонте появлялась "восемнадцатая" и входил доктор с аккуратной бородкой в сшитом на заказ удобном элегантном зеленом костюме не сразу была замечена сотрудниками приемного покоя и "восемнадцатой" бригады. Замужем, двое деток, что, в принципе, не мешало ни ей, ни Валере уже который год заливаться краской при встрече, незаметно для остальных соприкасаться руками, да что таить, и другими частями тела при передаче пациента, перегрузке его на больничную каталку, измерении пульса и давления, и шепотком, на ушко, назначать друг другу свидания. Знакомы они были давно, ещё когда Валера, новоиспечённый невропатолог, пришел интерном в инсультное отделение "истребительной", они заинтересованно поглядывали друг на друга. Недавно закончившая училище и скоропалительно выскочившая замуж медсестричка быстро разочаровалась в превратностях семейной жизни и часто провожала взглядом принимающего вновь поступивших больных нового интерна. Валерка, в свою очередь, зализывал раны после неудавшегося брака, в котором прожил долгих семь месяцев, и частенько, давая указания медсестре приёмного покоя, постоянно сокращал расстояние от советов через стол до негромкого шепота на ушко, при этом косо поглядывая на её обручальное кольцо. Очень долго собирался с силами, чтобы пригласить Танюшку после работы в близлежащую кафешку на кофеёк, и, наконец, решился, представляя себе отказ в виде демонстрации вышеуказанной обручалки. К его огромному удивлению, Танюшка оторвалась от своей бумажной работы, подняла на него восхитительно огромные, лучащиеся желанием глаза и ответила, что можно и не только на кофеёк… С того дня Валерка летел на работу, как на праздник, постоянно задерживаясь после работы, пока его милая закончит сведение дебета с кредитом в море поступивших, выписанных, сбежавших, умерших, и они шли пешком через весь город, дурачились, пили пиво и поминутно целовались возле каждого фонарного столба… Но ничто не вечно под луною: закончилась Валеркина интернатура, остаться полноправным "истребителем" в отделении не получилось – по распределению надо было отработать три года в городской поликлинике. К тому же, как бы любовники не скрывали от населения своих чувств, Танюшкин благоверный узнал о приключениях супруги, и Валера имел с ним долгий разговор с периодическим применением грубой физической силы с обоих сторон. Слава богу, семья не распалась, и Валера пошёл дальше тянуть свой неблагодарный красный крест в городскую поликлинику. Отработав положенные три года, он понял, что основательно и бесповоротно тупеет: энцефалопатии, радикулиты, бабушки с больными головами и прыгающим давлением приходили за бесплатными рецептами – перечень диагнозов разнообразием не баловал. И когда Валера узнал, что на "скорой" нехватка невропатологов, двух мнений не возникло. Оседлав "восемнадцатую", на первой же госпитализации в "четвёрку" они снова встретились глазами, были приятно удивлены встречей ("Ты все тут же?" "А ты теперь на "скорой"?" "Классно выглядишь!" "Ты тоже."), покраснели до корней волос, и на Валеру нахлынуло старое: он тут же попытался взять инициативу в свои руки: "Давай увидимся сегодня в восемь на нашем месте!". Отказа не последовало. Конечно же, оба изменились: Танюшка немного поправилась (двое детей, всё-таки), перестала ярко одеваться, и в милых глазках уже не прыгали такие весёлые, озорные бесенята. Валера тоже уже не был тем бесшабашным интерном: заботы, работа на полторы ставки добавили ранней седины на висках, и ворох своих проблем. Но, ровно в восемь вечера, когда бывшие влюблённые встретились на том месте, где они раньше часами наслаждались друг другом, они без лишних слов бросились друг к другу в обьятия, долго и жадно целовались под стылым ноябрьским ветром, наслаждаясь почти забытым вкусом губ друг друга, и вагончик быстро стал на наезженые рельсы. Теперь Валера возил в "четверку" по повода и без повода, накручивая иногда по пять-шесть госпитализаций в смену, вызывая праведный гнев дежурных невропатологов, каждый раз демонстрируя им приказ облздравотдела об обязательной госпитализации всех больных с подозрением на инсульт, независимо от пола, возраста и социального положения. Да и недавно был небольшой инцидент: как обычно Валера встретил Таню после работы, они недолго посидели в уютном, немноголюдном кафе на берегу речки, ибо конспирация была превыше всего, а затем укромными углами пошли по направлению к её дому. В тот момент, когда они беззаветно целовались под каким-то подъездом, Валера открыл глаза и обомлел: под соседним подъездом стояла "третья" "Тойота" и народ из кабины вовсю глазел на целующуюся парочку. Нисколько не растерявшись, Валера показал им кулак из-за Танечкиной спины, обнял девушку за талию и они растворились в сумраке вечернего двора, благоухающего весенним жасмином. Наутро, прийдя на смену, Валера уже ловил косые взгляды некоторых сотрудников, тайно завидующих молодому доктору, а Кузя в курилке подошел и с улыбкой поинтересовался фразой из кинофильма:
- Сдаётся мне, Форт-Нокс выбросил белый флаг… Молодец, Александрович, всем им носы утёр! Только поосторожнее надо: наш скоропомощной народ весьма остроязыкий, вмиг придумают то, чего и в помине нет.
Этот раз тоже не особо отличался от других. Как только машина повернула к "четвёрке", Валера коротко нажал на кнопку сирены и окрестности огласились басовым рёвом: готовьтесь, мы везём! Подъехав, Лёня заглушил двигатель и пошёл открывать створки "заднего прохода": Леша уже катил грохочущую каталку, а Кузя выводил из салона носилки с больной. Валера с папочкой прошел в приемник сдавать больную:
- Мир вашему дому!
- Здравствуйте, Валерий Александрович! Вы сегодня первый! – Танюшка на мгновение оторвалась от журнала, одарила Валерку обжигающе-ласковым взглядом, и снова продолжила свою писанину.
- Ну надо же кому-то открывать счёт! Вы бы, Татьяна Михайловна, хоть бы с почином поздравили!
Как обычно, на столе ворох документации: журналы приёма, выписки, движения больных, сдачи дежурств, приёма под охрану, пожарная сигнализация, амбулаторная помощь, отказы от госпитализаций и прочая макулатура. "Новая кофточка, подчёркивающая грудь, - отметил для себя Валера, – белёсая чёлочка выбилась из-под колпачка, чуть-чуть покраснели мочки ушек и начинают розоветь скулы. Делает вид, что заполняет журнал, а сама в то же время искоса поглядывает на меня. Перешла с брюшного дыхания на грудное. Эх, пульс бы сейчас пощупать! Наверняка участился! Это хорошие прогностические симптомы. Значит, рада меня видеть!" Медики все циничны по своему, и, даже находясь в близком общении с женщинами, Валера всегда рассыпался в проявлениях любви, нежности и ласки, но, на уровне своего подсознания продолжал оценивать ситуацию со стороны физиологии, неврологии и психологии. Сколько горбатого не корми, а всё равно могила исправит!
- Что у вас?
- У нас – всё в порядке! Замечательно! Три – один в пользу телезрителей! (Некоторые работники "скорой" сравнивали свою работу с популярной телепередачей "Что? Где? Когда?": если больному оказывалась помощь на дому – это была победа "телезрителей", а если помощь заканчивалась госпитализацией, или, не дай бог, летальным исходом – "очко" засчитывалось "знатокам"). - Вот только одна неприятность: пока помощь оказывали, запачкались маленько. Можно ли у вас провести санитарную обработку экипажа специализированной неврологической бригады?
Кузя с Лёшей с грохотом прокатили по вестибюлю каталку с больной, завезли её в палату для первичного осмотра, быстро помыли руки, отчистили запачканную форму, и пошли на выход:
- Александрович! Пока вы сдаётесь, мы в машине перекурим! – Кузя прекрасно понимал, что сейчас они в "приёмнике" лишние.
- Татьяна Михайловна! Давление будете перемерять? – Валера жестом пригласил медсестру в палату. Таня взяла тонометр, фонендоскоп, вышла из своей бумажной засады и направилась к больной:
- А вы сколько намеряли?
- Двести пятьдесят на сто двадцать. Сделали десять магнезии, десять лизина, десять пирацетама.
- Сейчас перемеряю. – Танюшка ловко наложила манжету на руку хрипящей больной, пристроила в локтевом сгибе фонендоскоп, и стала накачивать воздух, склонившись над больной, призывно отставив назад такую милую, округлую попку. Под коротеньким халатом отчётливо контурировали ажурные трусики. Это было выше Валеркиных сил. Потихоньку прикрыв дверь, он подошёл к сестричке, аккуратно вынул из ушек трубочки фонендоскопа, вдохнул нежный запах девичьего тела, развернул её к себе, обнял за талию и впился в губы долгим, жадным поцелуем. Она не сопротивлялась, а обняла доктора за шею, предварительно спустив воздух из накачанной манжетки, и начала отвечать на ласки. Сколько это длилось – неизвестно, ведь в такие мгновения время бежит по другому. Валера опустил руку ниже, гладя манящие нижние полусферы. Танюша вздохнула, впилась ноготками ему в затылок и тут же резко вывернулась из обьятий, отстраняя от себя доктора.
- Сумасшедший... – хрипло выдохнула она, поправляя выбившуюся из-под шапочки чёлку, - Совсем совесть потерял... Человек умирает, а ему абы только целоваться! Всю мою помаду съел!
- Я соскучился! – Валера вновь попытался обхватить талию девушки, но она ловко отстранила его руки.
- Совсем с ума сошёл! Разгар рабочего дня! Сюда же войти могут! Закончив измерение давления, она собрала тонометр, и на выходе из палаты вдруг развернулась к Валере, снова обняла его, провела нежными пальчиками по его губам и жарко прошептала ему на ушко:
- Я тоже по тебе очень соскучилась...
И снова резко отстранилась, вышла из палаты, соблазнительно и победоносно виляя бёдрами. Валера пошёл за ней, дрожащими от возбуждения пальцами вынимая из папки заполненное направление.
- Кто сегодня дежурный "истребитель"?
- Володя.
- Это радует. Володя учился на курсе вместе с Валерой, и проблем при сдаче больных с ним никогда не возникало. Вместе в одной группе, вместе на интернатуре, на всех курсах. Володю ещё не раздавило волной здорового медицинского цинизма, и "скорую" он воспринимал не как "тех, которые всё возят и возят", а как своих коллег по цеху, с которыми он одно дело делает. Он, как раз и вышел на приёмный покой, услышав сирену неврологической бригады, и решил не дожидаться особого приглашения Татьяны.
- Здорово, дружище! Чем порадуешь?
- Паренхиматозное в левой гемисфере, гипертония три, скорее всего, нелеченная, плюс потихонечку загружается, мозговая кома раз-два.
- Таня! Как давление?
- Двести десять на сто.
- Было двести пятьдесят на сто двадцать. Сделали десять магнезии, десять лизина, десять пирацетама. Пока везли, немного подзагрузилась.
- Наш человек! Танюша, оформляй на реанимацию, в девятую палату.
- Хорошо, Владимир Сергеевич!
- Мы ещё нужны? – Валера взял свою папку с картами выезда и приготовился покидать приёмный покой.
- Да кому вы нужны!
- Как кому? А бомжи? А "лежачие"? А бабушки? А истерички? Что они без нас будут делать?
- Ладно тебе, расфилософствовался! Кофе будешь?
- Не, братан, спасибо! Давай чуть позже, как следующего подвезу, тебе перезвоню, и ты чайник поставишь.
- Э-э-э! Ты давай это, без фанатизма! Мест нет!
- Надо же, у вас - как в Одессе. Мест в вашем отделении либо нет, либо их нет совсем!
- Ладно, повелитель гипертоников, езжай уже!
- Давай, Вовка, до скорой встречи!
Дежурный невропатолог с пониманием и интересом глянул на коллегу, на Танюшку, взял со стола свой молоток, и направился в отделение.
- Ну что, Татьяна Михайловна, тогда и я поехал! – Валера извлёк из кармана сигарету и зажигалку, направляясь к выходу.
- Подождите, доктор! - Танюшка встала из-за своего стола, и подошла к нему. – Вы кое-что забыли!
Валера с недоумением задержался возле выхода, взялся за дверную ручку, провёл по ней пальцами, притворил дверь, и повернулся к ней. Она подошла к нему, прислушалась к звукам из коридора отделения, вдруг обняла его и нежно поцеловала в губы:
- Вы забыли медсестру поцеловать...
Поцелуй был долгим и страстным. Одной рукой Валера придерживал ручку двери, чтобы внезапно вошедшие не потревожили их идиллию, а другой гладил Танюшкины округлости. Волосы снова выбились из-под шапочки, и непослушный локон приятно щекотал Валеркину щёку.
- Ты сегодня до скольки работаешь? – спросила Таня, когда они, наконец, оторвались друг от друга.
- До утра. Я на сутках.
- Плохо. У меня была бы возможность увидеться с тобой вечером ненадолго...
- Я знаю, что плохо... Тебя приехать, забрать? Я "ложняк" запишу, приеду, отвезу тебя домой, если хочешь.
- А твои бойцы?
- Они могила. Личная жизнь старшего на бригаде – вещь неприкосновенная!
- А завтра?
- Завтра отсыпаюсь, и потом заступаю в ночь. Если хочешь, могу приехать, тебя завтра с работы проводить, а потом сам пойду в ночь.
- Созвонимся.
- Обязательно! Ну всё, поехал я трудиться!
- Ну, пока, котик мой! Рада была тебя видеть!
- Я тоже, моя хорошая! Если ещё кого-нибудь привезём, я позвоню – поставишь чаёк, я что-нибудь вкусненькое захвачу!
Глухо хлопнула дверь "приёмника", выпуская на улицу Валеру. Бригада в машине слушала радио.
- Как обстановочка на фронтах войны? – Валера привычно вскочил на своё "штурманское" сиденье "Газели", - Что там в эфире?
- Лечатся! – Кузя прикрутил громкость радиоприёмника, - гоняют серьёзно.
- А где корреспондент?
- Николаевич сказал, что только мы сдаваться пошли, его и след простыл!
- Баба с возу – одной кобылой меньше! – перекрутил Валера поговорку, - Отзовись-ка, Алексеевич, и скажи, что нам машину помыть надо. Иначе спокойно пообедать не дадут, опять запрягут по полной программе!
- "Чайка", "восемнадцатая" свободна в "четвёртой"! – прогудел Кузя в рацию, - Нам надо помыть машину!
- "Восемнадцатая"… - в эфире повисла пауза. Диспетчер перебирала вызова, надеясь дать бригаде что-нибудь, не требующее чистоты и стерильности в салоне, - … вот, как раз для вас, записывайте: Интернационалистов…, во дворе, возле столика напротив третьего подъезда, лежит мужчина. Номер карты…, время…
- Приняли, едем!
- Валерий свет Александрович! – отозвался Кузя, когда машина покинула гостеприимные пенаты "четвёртой", - Вас за аморальное поведение необходимо подвергнуть добровольно-принудительной кастрации, или совершить лоботомию для насильственного уменьшения полового влечения к замужним медсёстрам!
- Или женить! – добавил водитель Лёня.- Тогда наш герой кобелировать перестанет.
- Ага, перестану – улыбнулся Валера, - Перестану пить вино и пиво, ругаться матом, петь песни под гитару, женюсь, настрогаю детворы, заплыву жиром, потеряю либидо, буду выращивать цветы в саду, помидоры в огороде и долгими зимними вечерами буду вспоминать старые добрые времена! Вам хорошо, господа, вы уже, так сказать, в предклимактерическом возрасте, вам это не надо. А мне, в неполный тридцатник, ещё погулять хочется! А то возьмут, как говорил Промокашка из фильма, за рога - и в стойло, и всё: прощай, оружие! Семья, дети, пелёнки, работа, хлопоты, деньги, полторы ставки, бессонные ночи, язва, гипертония, неврастения, ранний инсульт – и всё! Хорошо, если сразу - в ящик, а так: лежишь дома, парализованный, окружённый семьёй, зная, что причиняешь им неудобства, и думаешь: бля! Когда ж я, наконец, сдохну! Нет, господа! Это мы успеем и попозже. А пока кровь кипит, надо для себя пожить. Правда, Алексей?
- Ну да, в чем-то ты и прав, - Леша отличался постоянством, и уже несколько лет жил вместе с одной и той же девушкой, - Но твоим непостоянством можно себе проблем нажить. Сам знаешь: СПИД не спит! А также гонорея, трихомоноз, гепатит и прочий сифилис. А мужья ревнивые? Если узнают, то соберутся вместе, и сами кастрируют тебя, как кота блудливого!
- Так предохраняться надо! А ещё лучше – проверяться. Как гласит народная мудрость, не зная брода – не суйся в воду! Не к каждой можно лезть так просто. Самая лучшая гарантия отсутствия у женщины венерических неприятностей – это наличие у неё мужа! Если у мужа не хватает времени на жену – она ищет внимания и ласки на стороне. А если она принесет ему "подарок" – будет иметь синий глаз, испорченное настроение, и штамп в паспорте о разводе. Поэтому подобные дамы и блюдут себя в чистоте.
- Эх, Александрович! – вздохнул Кузя, - вот собрать бы всех обиженных тобой мужей в кучу….
- Погрузить на баржу, вывезти в озеро и торпеду пустить! – продолжил фразу Валера, - А ещё лучше – сделать себе флайеры: талончики скидок на приобретение пантотената кальция в аптеках города, и оставлять их у каждой из блудливых жён.
- Зачем?
- А чтобы рога лучше расли! Следить за жёнами хорошо надо…
- Вот оно! – указал рукой Леонид.
- Что оно? – спросил Валера.
- Тело! Мы же тело ищем!
- Боже, какой типаж! – всплеснул руками Валера. К бортику скамейки плечом привалилось тело. Тело было ещё не старое, одетое не по бомжески. По всей видимости, из тех, кого называют "бич" – бывший интеллигентный человек. Заношенная джинсовая куртка нараспашку, грязные джинсы, потёртые ботинки. Лицо, сохранившее былую принадлежность к творческому сословию, ещё помнило прикосновение бритвы, длинные седые волосы были собраны сзади в пучок. Внешне физиономия тела напоминала портрет композитора Ференца Листа, которий Валера помнил ещё с музыкальной школы. В общем, было в нём что-то от интеллигентности, дворянства, вперемешку с бодяжным дворовым самогонным компонентом. Это же сходство отметил и Кузя. Выйдя из машины, он подошёл к телу, и пнул его ногой:
- Вставайте, граф! Рассвет уже полощется!
- М-м-м-м… - отреагировало тело.
- Маэстро! – продолжил Кузя, одевая резиновые перчатки. Расстегнув давно не стираную рубаху, он взял пальцами его за соски, резко крутнул их и пропел: - Нажми на клавиши, продай талант!...
- М-м-м-м, бля…
- Александрович, может ему сразу "Вставай, хряк!" сделать? – Кузя задумчиво подтянул перчатки. Старая скоропомощанская легенда: однажды на подобном вызове пожилая врач "скорой помощи" пыталась отрезвить туловище, раза в три большее, чем она сама. Испробовав на нём весь арсенал скоропомощных "примочек", которые особого эффекта не принесли, она не выдержала, и рыча на него: "Вставай, хряк!" не по женски сильной рукой сдавила ему мужские достоинства, от чего протрезвление наступило практически мгновенно, и потерпевший без проблем согласился пройти в машину.
Валера тем временем занимался изучением содержимого карманов тела: грязный носовой платок, денег рубль с мелочью, изгрызенный простой карандаш, кусочек хлеба… о, удостоверение!
- "Выдано Тихонову Виктору Ивановичу в том, что он является членом Союза Художников Украины" – озвучил текст Валера.
- Ты смотри-ка, вольный художник! – Кузя оторвался от массажа сосков, подошёл к ящику, взял хороший клок ваты, вылил на него добрую половину флакона с нашатырём, подошёл к телу, взял его за подбородок и приложил его к носу:
- На вернисаже как-то раз случайно встретила я вас…– пропел он на мотив известной песни, - Вставай, проклятьем заклеймённый!
Тело зашевелилось, громко чихнуло, разбрызгивая слюну, и открыло глаза:
- М-м-м, н-н-хрн-н-а…
- Доброе утро, страна! – подошёл Валера, - Где ж ты с самого утра так нарисовался? Давай знакомиться: фамилия, имя, адрес?
- Д-д-п-п-ш-ш-ё-л-л-т-т…
- Ответ неправильный! – Валера сгрёб тело за воротник, приподнял с земли и отвесил две звонкие оплеухи, - Я повторяю вопрос: фамилия, имя, адрес. Ещё хочешь? – Валера занёс руку.
- В-в-ит-т-я…
- Молодец, Витя! А живёшь ты где?
- З-з-д-д-сь…
- Что, прямо на улице?
- Не-е-е-а…
- Ну что, поехали? – Валера поднял тело с земли и подтолкнул его к машине.
- К-к-к-да-н-н-х?
- В Академию Изящных Искусств! – ответил ему Кузя, - Лёшик! Отзвонись на базу, возьми номер сопроводиловки!
- Чайка! Мы транспортируем на Металлургов, скажите номер талона и время!
На улице Металлургов находится областной наркологический диспансер, попутно занимающийся сбором граждан, прилегших отдохнуть на улицах города. "Скорая" свозит туда упившиеся тела со всего города, которые сгружают в последнюю палату без номера с решёткой вместо двери, называемую в народе "зверинцем" или "зоопарком", а на самом деле – специзолятор. Всё, что ни есть пьяного, битого, обезножевшего, неподвижного, усеянного насекомыми, плевками, засохшей рвотой и прочими физиологическими выделениями, недоступное продуктивному речевому контакту – всё везётся сюда и сваливается на вытрезвление на многострадальный кафельный пол "зверинца". Ужратые подростки. Измазанные сукровицей работяги. Вонючие, грязные бомжи. Лежащие ничком, сочащиеся мочой тела по углам. Испуганные лица случайно попавших сюда интеллигентов. И запах: ни с чем не сравнимое амбрэ – помесь бомжатника с привокзальным нечищеным выгребным сортиром. Словом, кто не был – тот будет; кто был – тот не забудет. Если тело не относится к разряду конченых алкашей или бомжей, способно к воспроизведению членораздельной речи, культурно одетое, или имеет при себе некоторую сумму денег, оно может быть помиловано бригадой (в случае отсутствия хамства, физического сопротивления, или просто вызвало симпатию и сожаление: "ну, перебрал, с кем не бывает", "что ж вы так, уважаемый, себя не любите", "он домашний, не дикий", "так получилось", и т.п.), и транспортировано в родные пенаты под бдительное наблюдение супруги, если таковая имеется. Остальные подлежат экстренной госпитализации в "зоопарк", где уже имеется подобранная компания ему подобных.
Влекомое Кузей за шиворот тело Вити Тихонова, суча ногами, въехало в эту юдоль скорби. Сегодня тут было немноголюдно. Виталий, фельдшер блока интенсивной терапии, как на самом деле называлось это милое заведение, вгляделся в привезенного:
- Блин, снова он! Тихонов, ёпт, тут тебе что - санаторий?
- Что, постоянный клиент?
- Да чуть ли не прописался тут уже, гоблин! Его вчера вечером Петя с Артуром привезли. С утра же только выперли, блин! Где нашли?
- На "десятке".
- Далеко зашёл!
- Не битый?
- Не, голова без видимых повреждений, туловище тоже.
- Что ставите?
- Как обычно, Эр-Пэ-Пэ (расстройство психики и поведения вследствие употребления алкоголя, острая интоксикация – такой диагноз выставляется всем, привезенным сюда). Сейчас возьмут Витю под белы рученьки, забросят внутрь, лязгнут решёткой – спи, чмо болотное! В сортир, естественно, не выпускают – или терпи, или под себя. Большинству вытрезвляемых под себя ходить – не привыкать, поэтому и прёт оттуда, как из свиновоза, и порой оттуда такое рыло высунется с просьбой о сигаретке – что поневоле не захочешь, шарахнешься.
Зашел дежурный нарколог, хмуро поздоровался с бригадой, глянул на тело, узнал:
- Опять он? В "зоопарк" гниду! Что ты будешь делать, прямо хоть историю на него не закрывай!
- Так и не закрывайте! – Валера начал острить, - "За последние сутки больной ещё четыре раза поступал в БИТ облнаркодиспансера с всё тем же диагнозом, осмотрен профильными специалистами, обследован, и, ввиду временной утраты способности к прямохождению, был переведен в специзолятор."
- Ты ещё скажи, что ему, как постоянному клиенту, положены скидки.
- Да, положены. Скидки с нар мордой об кафель. – добавил Кузя, - А потом его можно будет нейрохирургам скинуть. С припиской: "Очень прошу вас, доктор: пива Шарикову - не предлагать!"
Сдав многострадального Витю под опеку наркологов, "восемнадцатая" получила "добро" на возвращение. Два часа дня. Временное затишье. Те, кому действительно плохо, уже обратились в поликлинику, стационар, вызвали домой участкового терапевта или частного специалиста и получили помощь. Осталась самая нелюбимая категория: те, у которых болит уже давно, и которые ждут, пока "само пройдёт". Ещё есть такие, которые терпеть не могут делать инвестиции в собственное здоровье, и надеются на чудо бесплатной медицины в лице "скорой помощи". И, само собой, скучающие дома бабушки: проснулась, позавтракала, новости посмотрела – ну теперь можно и скорую вызвать. Но, всё равно, хоть и затишье, а спецбригаду могут когда и куда угодно сдёрнуть, поэтому обедать нужно чётко, быстро и оперативно.
Обед на скорой проходит быстро, долго рассиживаться диспетчера не позволяют. То, что бригада сейчас на станции, отнюдь не говорит о том, что вызовов нет. Они всегда есть. Но есть и определенная категория вызовов, которые могут подождать. Конечно, сами вызывающие с этим бы никогда не согласились. Но со временем работы на бригаде чувство вины, что "мы сидим, а кто-то нас ждет", здорово притупляется. Обстоятельства тому способствуют. Это не способствует нарастанию энтузиазма. А поскольку подобные варианты людской благодарности на нас сыплются каждую смену, в той или иной степени выраженности, энтузиазм гибнет окончательно, буквально после месяца работы. Ждут? Ну и мать их так, пускай ждут, их много, и всех все равно не вылечишь. Жутковатая философия, если посмотреть со стороны. Но ее не минует никто из тех, кто работает на "скорой помощи". Предполагается, что врач должен любить больных, или, по меньшей мере, преисполняться к ним сочувствием и состраданием. Но нигде не сказано, что и больной должен любить врача. А раз не сказано - никто и не пытается. Постоянно слышится только одно и то же: "Где вас носит?" "Пока вас дождёшься, три раза сдохнуть можно!", "Вас сто лет можно ждать!" Вот, в итоге, и вырастает на "скорой" эта глухая обоюдная ненависть. Как взахлеб говорят жалобщики и недовольные - мы им всем «должны». Должны быстро приехать, должны качественно оказать необходимый объем помощи, должны тащить их на руках, должны дышать их вонью, ковыряться в их язвах, слушать их бесконечные жалобы: вы же давали клятву Гиппократа! Этой пресловутой клятвой они размахивают, как флагом, перед носами медиков. А кто ее читал, эту клятву? Да, мы должны, но никто не говорил, тем более - старина Гиппократ, что мы должны это делать бесплатно. Любителям потыкать во врачей этой клятвой советую - почитайте его труды. Сам он, кстати сказать, драл со своих пациентов за свою сердечность и правильность втридорога. И со своих учеников и коллег того же требовал. И мгновенно послал бы к Аиду в Тартар любого, кто пискнул бы что-то в отношении «долго шел» и «плохо полечил». Только об этом никто не вспоминает. И никто даже не подозревает, что есть на свете старая добрая латинская максима: "Presente medico nihil nocet", что в переводе означает: "Отблагодарить врача никогда не помешает". Странно, ведь в стране уже давно сложились отношения, далекие от коммунистических заветов и близкие к ненавидимым им капиталистическим идеалам. Все мы уже соглашаемся с тем фактом, что человек человеку давно стал волком, что «не подмажешь - не поедешь», «как платят - так и работаем», «без поливки и капуста сохнет», «бесплатный сыр только в мышеловках» и так далее, и так далее. Но, тем не менее, медицина почему-то выпадает из этой схемы товарно-денежных отношений, как некое инородное тело. Иначе почему, при общей осведомленности о размере наших зарплат, о тяжести нашей работы, об огромном психоэмоциональном напряжении, тяжком грузе ответственности, несомненном вреде для здоровья бессонных ночей и нерегулярного питания, отсутствии самих условий для качественной работы медики ещё оказываются кому-то должны?
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |