Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

3-е издание, исправленное и дополненное 6 страница



Если процесс формирования политической поддержки выглядел так, как его описали Истон и Деннис у американских детей из средне­го класса, белых и городских жителей, то иначе складываются отно­шения с властью у других социальных и этнических групп. Так, в од­ном из неблагополучных район США (Аппалачи), где высок уровень безработицы и масса социальных проблем, политическая картина мира у детей и подростков выглядит иначе. По сравнению со своими более благополучными сверстниками подростки 10-12 лет не осознавали себя американцами, не городились своей страной, т.е. у них не сложи­лось даже национальной идентификации, не говоря уже о политичес­кой. Надо ли говорить, что фигура полицейского для них не выгляде­ла дружелюбной, а о президенте и политиках они имели совсем смутное представление.

Политическая психология 1980-1990-х годов, опираясь на идеи теоретиков «политической поддержки» развила одни их положения и отказалась от других. Так, те молодые люди, которые были детьми, когда их изучали Истон и Деннис, оказались позднее в рядах бунтую­щего поколения конца 1960-х —начала 1970-х годов. Если даже эти благополучные дети, получившие казалось бы столь хорошую привив­ку, очутились потом в рядах хиппи и панков, отказывающихся от по­литических взглядов своих родителей, то что-то должно было быть неверным в рассуждениях наших теоретиков. Сами они полагали, что виноваты не теоретические модели, а уникальная ситуация того пери­ода, которая привела к перерыву постепенности в передаче полити­ческих ценностей от одного поколения к другому. Следующий виток политической истории вернул все на свои места.

Подвергся критике коллег и другой тезис Истона и Денниса о том, что в норме гражданин должен быть абсолютно лоялен системе, меж­ду тем как критичность ведет к ее дестабилизации. Все попытки най­ти описанный теоретиками «поддержки» идеальный тип человека с условной моралью, высокой степенью доверия к правительству и по­литической активности, встречается столь редко, что его можно на­звать скорее исключением, чем нормой. Если такая ситуация склады­вается в стабильных политических системах, то что же говорить о
странах, где идет быстрая смена режимов, лидер и идеологий? Тут ги­потезы Денниса и Истона нуждаются в новой проверке.

Другой разновидностью функционалистской теории была роле­вая теория политики. В центр объяснения политического процесса (как международного, так и внутреннего) она поставила понятие роли. Появление новой теоретической модели был вызвано самим полити­ческим процессом. Периодом модернизации политических систем многих стран (как развитых, так и развивающихся) стали 1970— 1980-е годы. Это потребовало мобилизации новых слоев населения, ранее выключенных из политической активности. Необходимость рекрутирования новых членов в политические партии и организации, привлечение их к электоральному процессу потребовало и новых тео­ретических подходов. Ролевой подход к анализу политики был почерп­нут функционалистами из социологии и социальной психологии.



Несмотря на то что введение в оборот политической теории пси­хологической категории роли, оказалось очень плодотворным, ее фун­кционалистская трактовка породила и определенные возражения. Во- первых, ряд исследований показал, что роль участника политического процесса не сводится к тому, как это понимают функционалисты, — к простой адаптации гражданина к политической системе, к пассив­ному усвоению им имеющихся образцов. Не срабатывают автоматиче­ски и нормативные ролевые предписания. Все чаще встречаются не­возможные ранее политические движения и союзы: «Генералы за мир» в Европе, мятежные священники в Латинской Америке или союз пред­принимателей и профсоюзов в России. В таких случаях исполнители политических ролей не вмещаются в предписываемые своими роля­ми образцы политического поведения.

Во-вторых, практика не подтверждает и другого тезиса ролевой теории политики о том, что эффективное включение человека в роль происходит через идентификацию личности с системой в целом и с отдельными политическими институтами (прежде всего с партиями и организациями) в частности. Если раньше партийная принадлеж­ность или поддержка той или иной партии на выборах была семейной традицией, переходящей из поколения в поколение, то в последние десятилетия даже в наиболее устойчивых политических системах та­кая идентификация является скорее исключением из правила.

В работах 1980-х — начала 1990-х годов ролевая теория политики пошла по пути поиска тех ролевых рамок, за которые исполнитель не должен выходить. Это было связано с тем, что этап мобилизации закон­


чился и правящие элиты искали инструменты для обеспечения полити­ческого участия «без эксцессов». Доминирующей идеей была идея кон­сенсуса. мода на который докатилась и до российской политики.

Но новые политические реальности даже в относительно стабиль­ных западных системах, не говоря уже о странах распавшегося Совет­ского Союза, диктовали необходимость не столько искать согласие (что необходимо, но весьма нереально), сколько учиться сосуществовать с конфликтом и по возможности управлять им. Ролевая теория поли­тики оказалась эффективной для решения этой задачи. Так, получила распространение идея разрешения международных конфликтов ме­тодом «переключения ролей», предложенная Б. Коэном и А. Раппа- портом. Они полагали, что конфликт неизбежен в жизни общества. Надо лишь цивилизовать его, введя определенные правила игры, на­пример, мысленный обмен ролями.

Другой пример применения теории ролей представляет собой его использование в совокупности с математической теорией игр. Напри­мер. мотивы поведения сторон в международном конфликте были смоделированы по аналогии с такими ролями, как шофер и грабитель машины, хозяин дома и вор-взломщик. С помощью этих моделей аме­риканские политические психолога еще совсем недавно просчитыва­ли внешнеполитические ходы в отношении СССР, естественно при­писывая своей стороне защитные роли, а оппоненту — агрессивные.

Функционалистские модели политики оказали немалое влияние на современное понимание поведения человека в политике. Но они оперировали по большей части макрофакторами. Их методы исследо­вания и практические рекомендации были непригодны для решения не столь крупных политических задач. Для них понадобились более психологизированные теории политики, «достающие» до отдельного человека. Такой теоретической ориентацией явился политический бихевиоризм. Основной задачей этой теории стало изучение индиви­дуального поведения в политике с целью оптимизации управления этим поведением со стороны элиты. Для достижения цели использо­вался широкий набор собственно психологических методов.

Основная идея классического бихевиоризма, прямо заимствован­ная политической наукой из психологии, — это прямое влияние сре­ды на поведение индивида. Политическое поведение подчиняется ста­рой формуле бихевиористов: S-R (стимул — реакция). Например, желая понять феномен политического отчуждения, политические би- хевиористы предлагают формулу: простые социальные условия —
политическое поведение. Исследователям остается замерить первый и второй показатели и найти корреляцию между ними. При этом под­ходе значение ситуационных факторов явно превалирует над внутрен­ней активностью индивида.

Радикальные течения бихевиоризма используют формулу «сти­мул — реакция» прежде всего для контроля над поведением индивида или, по их терминологии, для «модификации поведения». Ведущий теоретик этого направления, американский психолог Б. Скиннер, фор­мулирует эту мысль с предельной ясностью: «Ошибочно полагать, что проблема заключается в том, как освободить людей. Она состоит в том, чтобы улучшить контроль над ними»1. Аргументы Скиннера послу­жили «научной» основой, оправдывающей программы насильствен­ного контроля над поведением граждан самыми варварскими средства­ми, включая генную инженерию, аверсивную терапию и электрошок.

Крайности радикального политического бихевиоризма как поли­тического, так и методологического свойства не разделялись многи­ми исследователями. Так представители школы социального науче­ния смягчили жесткую модель поведения, включив в нее ряд промежуточных переменных (установки, мнения и даже личность в целом). Шагом вперед было и включение в анализ политического по­ведения его содержательных компонентов: ценностей, которые усва­ивает индивид в процессе получения жизненного опыта.

Реакцией на игнорирование политическими бихевиористами и функционалистами внутреннего мира человека было выдвижение на первый план концепций антипозитивистского толка. В европейской политической психологии этот поворот шел под влиянием идей фе­номенологов, экзистенциалистов и других теоретических школ, поста­вивших под сомнение позитивистские трактовки проблемы личнос­ти. В США и Великобритании критика позитивистских концепций шла не столько от теоретиков, сколько от практиков, нуждавшихся в более эффективных моделях управления поведением человека. Буду­чи разочарованными методами воздействия непосредственно на по­ведение, эти специалисты обратились к изучению сознания (когнити- визм и гуманистическая психология) и бессознательных структур психики (психоанализ).

Когнитивистское направление политической психологии преж­де всего исследует процесс политического мышления. Согласно об-

щим взглядом психологов этой школы, выбор модели политического поведения опосредуется теми взглядами и ценностями, которые со­ставляют содержание сознания человека. Одни исследователи при этом основное внимание уделяют процессу становления политичес­кого сознания, других больше интересует его структура (см. главуЮ о политическом сознании).

В последние два десятилетия акцент в исследованиях был сделан не столько на динамике формирования политического мышления в детском возрасте, сколько на том, чем руководствуется взрослый человек, делая свой политический выбор. Так, английский политичес­кий психолог X. Химмельвайт предложила «потребительскую мо­дель», в которой она проводит аналогию между принятием полити­ческого решения и решением покупателя о выборе того или иного товара. Избиратель, отдающий свой голос, ищет максимального соот­ветствия пли наименьшего несоответствия между набором установок и партийными программами: «Привычка к голосованию за определен­ную партию сходна с привязанностью к определенному магазину или фирме, а воздействие референтных групп напоминает то, как образ жизни наших друзей или коллег направляет наши пристрастия»1.

Работы когнитивистов показали, что в странах со стабильной по­литической системой, где у избирателей действительно есть привыч­ка голосовать за конкретную партию, политическое сознание граждан заполняется определенными «пакетами идей». На уровне индивиду­альной психологии идеология, ставшая частью сознания человека, предстает в виде связки идей. Так, установки англичан по вопросам атомного оружия коррелировали с их отношением к национализации общественного транспорта и системы здравоохранения, иммиграции и смертной казни.

Два других английских политических психолога П. Данливи и П. Сондерс, использовали «потребительскую модель» для описания нового общественного расслоения, которое возникает в современном постиндустриальном обществе не по линии производственных отно­шений, а по линии потребления товаров и услуг. Политическое созна­ние англичан, например, определяется сегодня не только и не столько размером их дохода, сколько тем, имеют ли они дом в собственности или снимают его, ездят на собственном автомобиле или пользуются городским транспортом, делают покупки в престижных магазинах или

! HimmelweitH. How Voters Decide? L.: Academic Press, 1981. P. 131.


на толкучке. Эти субъективные линии являются не менее важными для политического выбора избирателя, чем объективная классовая принадлежность или уровень доходов.

Среди антипозитивистких ориентаций важное место принадлежит представителям гуманистической психологии, выступающим за учет эмоционально-мотивационной сферы личности при анализе политики. Большое влияние на политических психологов данной школы оказали идеи А. Маслоу об иерархии потребностей и ненаправленная психоте­рапия К. Роджерса. Их идеи были реакцией на бихевиористскую трак­товку личности как пассивного объекта воздействия среды и подчерки­вали самостоятельную ценность активности личности. Движущей силой личностного развития здесь выступают потребности.

Политических психологов привлекла возможность проникнуть вглубь личностных механизмов формирования политического созна­ния и поведения через систему потребностей. Они исходили из того, что важнейшим мотивом политического участия является не простая выгода или политическая сделка, а глубинные потребности личности, образующие основу ее убеждений. Эти базовые потребности служат в свою очередь фундаментом собственно политических установок.

Американский политический психолог С. Реншон использовал теорию потребностей Маслоу для исследования проблемы демокра­тии. Он исходил из того, что только та система, которая удовлетворя­ет базовые человеческие потребности, может эффективно вовлекать в политическую активность своих граждан и рассчитывать на их под­держку. Одной из таких потребностей, важных для становления де­мократии, является потребность человека в участии, которая на пси­хологическом уровне выражается в установлении личного контроля над ситуацией. Реншон был одним из первых политических психоло­гов, предложивших включить в исследование политических проблем, в частности демократии, психологические индикаторы[67].

Если представители гуманистической психологии и когнитивис- ты исследовали потребности, эмоции, мотивы, механизмы политиче­ского мышления, которые дают индивиду программу рациональных действий, то политический психоанализ основной акцент делает на бессознательных структурах психики. В настоящее время это направ­ление является одним из наиболее распространенных, особенно сре­ди американских исследователей. Свою задачу политический психо­
анализ видит в изучении политических структур личности, в класси­фикации типов личности и в создании психобиографий политичес­ких деятелей.

Основой представлений о политическом поведении в этом направ­лении является фрейдовское учение о бессознательном. Личность в целом и особенно ее стремление к власти трактуются психоанализом как иррациональные, инстинктивные феномены. В политическую пси­хологию эта школа внесла важную идею о том, что человек является не полностью сознательным существом и в своем поведении в нема­лой степени подчиняется инстинктивным импульсам. Последовате­ли 3. Фрейда и Г. Лассвелла руководствуются тем, что подлинные мотивы поступков обычно скрыты под благопристойной «упаковкой». Скажем, борьба за справедливость или стремление помочь бедным на поверку могут оказаться продиктованы иными, чисто личными моти­вами политика.

В главе 1 мы уже обращались к особенностям психобиографическо­го метода В данном разделе проиллюстрируем методологию психоана­лиза в политических исследованиях на примере построения политиче­ских типов.личности. Один из первых политических психоаналитиков, Г. Лассвелл исследовал различные стили политического поведения. Он высказал гипотезу, что стиль речи, стиль межличностных отноше­ний и другие особенности лидеров связаны с общими личностными характеристиками. Так, он выделил три типа политиков: агитатор, ад­министратор и теоретик и описал конкретных носителей этих типи­ческих черт. Вот как выглядит, например, агитатор. Это человек с не­истребимой склонностью к публичным выступлениям. Он по убеждениям — социалист. Лассвелл выводит приверженность к дан­ной идеологии у описываемого им политика из чисто семейного опыта. У этого человека был брат, которому наш герой завидовал, к которому ревновал. Такие чувства обычно тщательно скрываются, поскольку они социально неприемлемы. Но и в скрытой форме зависть продолжала его мучить, он испытывал чувство вины, которое в дальнейшем транс­формировалось в приверженность идеям равенства и братства в их социалистической интерпретации.

Другой пример, приводимый Лассвеллом, относится к описанию сторонника антирасового движения в Америке, чьи политические взгляды он связываел с интимным опытом политика, которого в юно­сти совратила чернокожая женщина. Конечно, столь прямолинейная интерпретация сегодня выглядит анахронизмом. Однако лассвеллов-
ская мысль о необходимости поиска неосознаваемых мотивов, пита­ющих политическую деятельность, остается весьма привлекательной.

Политический психоанализ внес вклад и в исследование такой важнейшей проблемы, как проблема авторитарной личности. Еще в 1950 г. Теодор Адорно вместе со своими соавторами провел исследо­вание личности «фашистского» типа, для анализа которой была пред­ложена специальная шкала F — шкала фашизма. Интерес к человеку такого склада диктовался опасениями повторения трагедии Второй мировой войны.

Исследование проводилось, однако не на реальных фашистах из Германии. Объектом исследования стали обычные американцы из среднего класса, не бедные и белые. Результат исследования стал нео­жиданным. Оказалось, что среди этих средних американских граждан авторитарный тип встречается, и нередко. Авторитарная личность — это особый набор психологических характеристик: стремление подав­лять других, нетерпимость, этноцентризм (т.е. представление о пре­восходстве своей нации над другими) и ряд других. При этом такой человек, подавляя слабых, боится тех, кто сильнее его.

В настоящее время проведено немало исследований, посвящен­ных психологии авторитаризма. Многие первоначальные положения политического психоанализа получили свое развитие. В частности, важнейшее положение, касающееся истоков происхождения автори­таризма из раннего семейного опыта, из структуры семейной власти'.

ГЛАВА 3

МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДЫ ПОЛИТИКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Начиная со второй половины XX в. современная политология в мире все больше становилась эмпирической наукой. Это означает, что политолог должен не только быть вооружен общей теорией, но и вла­деть методами сбора и обработки эмпирических данных. Сегодня в не­обходимости развития политической психологии, социологии, геогра- фии, которые принадлежат к субдисциплинам, базирующимся прежде всего на эмпирических методах, похоже, уже мало кто сомневается[68].

Говоря о методологии, следует заметить, что у нее есть несколько уровней: уровень общей теории, или философско-доктринальный; концептуальные построения среднего уровня и конкретные методы сбора, обработки и анализа эмпирической информации.

Единой и общепринятой методологии, понимаемой как общая теория, нет ни на Западе, ни у нас, в России. Если западные исследо­ватели, особенно позитивистски настроенные, осознанно ориентиру­ются на эклектические идеи, то эклектизм отечественной методоло­гической базы можно назвать скорее бессознательным. После того как марксизм перестал быть доминирующей теорией, выявить реальные методологические основания того или иного исследования бывает чрезвычайно непросто. Рефлексия в отношении методологии встреча­ется редко, а те или иные взгляды проводятся с некой стыдливостью. Отсутствие методологической рефлексии и саморефлексии среди оте­чественных политологов вообще является достаточно распространен­


ным явлением. К сожалению, и в политической психологии наблю­дается такая же картина.

В данном разделе мы остановимся в первую очередь на первом и третьем уровнях: уровне общей теории и конкретных методах иссле­дования. Что касается второго уровня — теорий среднего уровня, то мы обратимся к ним в тех разделах, которые будут посвящены от­дельным проблемам.

§ 1. МЕТОДОЛОГИЯ КАК ОБЩАЯ ТЕОРИЯ.

ВЕДУЩИЕ ШКОЛЫ И НАПРАВЛЕНИЯ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Современная политическая психология представлена большим числом теоретических моделей. Однако все это пестрое разнообра­зие подходов, исследовательских стратегий и методов вписывается в две ведущие тенденции. Первая из них основана на представлении о человеке как простом винтике политической машины. Отсюда и ин­женерный подход к налаживанию работы этой машины, сциентизм и технократизм как исследовательская философия этой группы поли­тических психологов. Методологическим фундаментом этой группы концепций являются по большей части позитивистские теории, при­шедшие как из психологии, так и из политологии.

Вторая группа исследователей исходит из иной теоретической установки. Для них человек является не только объектом политиче­ского воздействия, но и целью развития политической системы и ее активным субъектом. В рамках этой тенденции работают иные мето­дологические подходы. В частности, для теоретиков этого направле­ния характерно обращение к антипозитивистским моделям лично­сти. Они также выбирают такие теоретические парадигмы, для которых менее свойственны манипуляторские тенденции.

Начнем знакомство с теоретическими представлениями полити­ческих психологов с первого, позитивистского типа моделей, среди которых остановимся на функционалистской теории политики и по­литическом бихевиоризме.

В конце 1950-х — начале 1960-х годов, когда начинались первые политико-психологические исследования, у ученых практически не было выбора теоретических моделей: структурный функционализм и его разновидность — системный анализ политики — были монополис­тами в области методологии. Политологи ставили перед собой задачу
развить идеи основоположников этого метода — Т. Парсонса и Р. Мер­тона применительно к политической системе. К. Дойч, Г. Алмонд, Д. Истон. Дж. Деннис, Ф. Гринстайн, Дж. Торни, Р. Хесс и другие аме­риканские политологи стремились построить чисто научное, лишенное субъективизма и идеологической тенденциозности знание о политике.

Одной из наиболее известных политико-психологических концеп­ций этого направления стала теория «политической поддержки». Она была разработана американскими политологами Д. Истоном и Дж. Деннисом в 1960-х годах в русле общей теории системного ана­лиза политики. Эта концепция базировалась на нескольких фундамен­тальных допущениях. Во-первых, она исходила из понимания поли­тики как такой системы, где на «входе» граждане предъявляют властям определенные требования, но одновременно обязуются добровольно подчиняться правилам, предложенным им элитой. На «выходе» влас­ти принимают решения, выполнять которые будут граждане. И на «входе», и на «выходе» политологи обнаружили, что им приходится иметь дело с психологическими реальностями: готовность граждан оказывать поддержку политикам и решения самих политиков подчи­няются определенным психологическим закономерностям. Соответ­ственно сбои в работе политической системы во многом объясняются этим человеческим фактором, учет которого поможет систему нала­дить.

Личность как таковая теоретиков «политической поддержки» не слишком интересовала. Их задача состояла в поиске источников сбо­ев в работе политической системы. Поскольку человек оказался в числе факторов, порождающих стресс системы, надлежало с ним разобрать­ся. Найденный Истоном и Деннисом ответ заключался в том, что стресс системы уменьшается, если граждане принимают предложенные им системой правила игры без сопротивления и добровольно. Это более вероятно, если требования системы впитываются ими по мере социа­лизации, с раннего возраста. Тогда сами запросы граждан становятся более предсказуемыми и менее разнообразными. Конечно, можно до­биться того же эффекта и силой. Однако такой путь чреват ростом политической нестабильности и в современных обществах не выго­ден экономически.

Во-вторых, психологические воззрения Денниса и Истона имеют своим источником определенную смесь психоаналитических и бихе­виористских идей. Так, они исходят из того, что политические уста­новки взрослых являются конечным продуктом предыдущего науче­
ния и, в свою очередь, определяют их поведение. При этом они исхо­дят из того, что «базовые детские чувства труднее вытесняются и из­меняются, чем те, что приобретены позже». «В моменты кризисов ве­роятно возвращение личности к своим базовым представлениям»1. Теоретики «политической поддержки» также убеждены в том, что со­вокупность установок и активности граждан оказывает воздействие на правительство и политическую жизнь страны, определяя прежде всего ее стабильность.

Понятно, что не политика является центром детской психики. Истон и Деннис и не пытались вывести собственно политические фе­номены напрямую из детства. Они высказали плодотворную гипоте­зу о том, что основой наших более поздних политических убеждений являются общие, не собственно политические установки, корни кото­рых можно найти в нашем детском опыте: в типе семьи, в опыте взаи­модействия с властью отца или учителя. Теоретики «политической поддержки» выводили из этого опыта дальнейшие отношения граж­данина к власти в государстве. Так, если ребенок вырос в семье с авто­ритарными родителями, то это может впоследствии сформировать его отношение к главе правительства или президенту, который занимает в сознании личности то место, которое когда-то занимал там его отец.

Центральная идея рассматриваемой нами концепции — идея пси­хологической поддержки власти со стороны рядовых граждан — так­же выводится авторами концепции из психологических оснований. Человек будет оказывать политической системе поддержку в зрелом возрасте в том случае, если его отношение к системе было в детстве окрашено позитивно. Детская политическая картина мира, конечно, не совпадает в деталях с убеждениями взрослого человека, но базовые ценности поддержки остаются и проявляются в лояльности к власти, в доверии к государству, в симпатии к национальному флагу, в иден­тификации со своей страной.

Мы видели, как проявляется политическая поддержка на уровне личности. С точки зрения системы, такая поддержка является необ­ходимым стабилизирующим ее компонентом. Без нее система разла­живается. При широком хождении негативного образа политики на­чинаются такие ее дисфункции, как движения протеста, экстремизм, терроризм, апатия и прочие малоприятные и опасные для устойчиво­сти системы явления. Отсюда Истон, Деннис и их единомышленники


сделали вывод: если система стремится себя сохранить, она должна предпринимать специальные усилия для того, чтобы с раннего дет­ства новые поколения граждан получали позитивные впечатления от политики. При этом средства такого воспитания должны быть адек­ватными детскому- восприятию: комиксы и мультфильмы, игры и дет­ские книги, где различные представители власти — от полицейского до президента — вводили бы ребенка в устойчивый и «хороший» мир взрослых.

На следующем этапе развития политической психологии иссле­дователи проверяли гипотезу Истона и Денниса и пришли к выводу, что в целом процесс был описан ими верно. Так, в одном из детских садов Нью-Йорка ученые опросили детей пятилетнего возраста. Их интересовало, что они знают о полицейском и президенте («голова» и «хвост» политической системы). Оказалось, что полицейского дети хорошо узнают и имеют достаточно детальное представление о его функциях. С президентом дело обстояло несколько хуже. Один маль­чик сказал, что президент (это был Ричард Никсон) похож на его де­душку’, другой — что это президент мира и свободы, третий — что пре­зидент делает войну. Только последний ответ принадлежал ребенку, который действительно интересовался политикой: его любимой те­левизионной программой были новости. У других детей политиче­ские представления либо еще не сформировались (президент как дедушка), либо воспроизводилось идеологическое клише без их лич­ностного осмысления1.

Если процесс формирования политической поддержки выглядел так. как его описали Истон и Деннис у американских детей из сред­него класса, белых и городских жителей, то иначе складываются от­ношения с властью у других социальных и этнических групп. Так, в одном из неблагополучных районов США (Аппалачи), где высок уро­вень безработицы, масса социальных проблем, политическая карти­на мира у детей и подростков выглядит иначе. По сравнению со свои­ми более благополучными сверстниками подростки 10-12 лет не осознавали себя американцами, не гордились своей страной, т.е. у них не сложилось даже национальной идентификации, не говоря о поли­тической. Надо ли говорить, что фигура полицейского для них не выг­лядела дружелюбной, а о президенте и политиках они имели совсем смутное представление.

Политическая психология 1980-1990-х годов, опираясь на идеи теоретиков «политической поддержки», развила одни их положения и отказалась от других. Так, те молодые люди, которые были детьми, когда их изучали Истон и Деннис, оказались позднее в рядах бунту­ющего поколения конца 1960-х — начала 1970-х годов. Если даже эти благополучные дети, получившие, казалось бы, столь хорошую при­вивку, очутились потом в рядах хиппи и панков и отказались от по­литических взглядов своих родителей, то что-то должно было быть неверным в рассуждениях наших теоретиков. Сами они полагали, что виноваты не теоретические модели, а уникальная ситуация того пе­риода, которая привела к перерыву постепенности в передаче поли­тических ценностей от одного поколения к другому. Следующий ви­ток политической истории вернул все на свои места.

Подвергся критике коллег и другой тезис Истона и Денниса о том, что в норме гражданин должен быть абсолютно лоялен системе, между тем как критичность ведет к ее дестабилизации. Все попытки найти описанный теоретиками «поддержки» идеальный тип челове­ка с уловной моралью, высокой степенью доверия к правительству и политической активности встречается столь редко, что его можно на­звать скорее исключением, чем нормой. Если такая ситуация скла­дывается в стабильных политических системах, то что же говорить о странах, где идет быстрая смена режимов, лидеров и идеологий. Тут гипотезы Денниса и Истона тем более нуждаются в проверке.


Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.014 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>