Дважды Фрейд по ошибке обращается к Арнольду Цвейгу «доктор». Это тут же было истолковано как враждебное отношение, поскольку тем самым Фрейд имел в виду Стефана Цвейга85, на которого он негодовал из-за биографического очерка Стефана о Фрейде «Исцеление духом» (S. Zweig 1931).
18 августа 1933 года Фрейд предупредил Цвейга, так же как и Лиона Фейхтвангера, что ему не следует возвращаться в Германию из-за границы, чтобы уладить свои имущественные дела в Берлине, но лучше оставаться там, где он находится, и наблюдать за европейской катастрофой из безопасного места.
Цвейг чувствовал себя несчастным в Палестине86, и отсюда последовали многочисленные рассуждения о еврейской истории и что означает для вдохновенного сиониста, каковым являлся прежде Арнольд Цвейг, оказаться в Палестине.
В длинном письме Фрейда от 8 мая 1932 года это сформулировано следующим образом (там же, 51—52):
...Но Палестина не создала ничего, кроме религий, священного безумия, самонадеянных попыток одолеть внешнюю видимость мира внутренним миром грез. И мы произошли оттуда (хотя один из нас считает себя также немцем, а другой — нет), наши предки прожили там полтысячелетия, если не целое (и это тоже лишь вероятность), и трудно сказать, чту вынесли мы из жизни в той стране как наследие своей крови и нервов (как ошибочно выражаются). О, жизнь стала бы намного интереснее, если б мы только больше знали об этом и понимали. Однако мы можем быть уверены лишь в наших сиюминутных ощущениях!..
В книге «Итоги немецкого еврейства: набросок» (1934) содержались высокая похвала Цвейга Фрейду, по поводу которой Фрейд заметил, что «он не может поверить и половине этих комплиментов» 87.
14 марта 1935 года, когда речь зашла о новых археологических находках, относящихся к историческому Моисею, Фрейд писал Цвейгу: «Его Моисей — это не мой Моисей, он не нарушил традицию ради того, чтобы высвободить подавленную ей предысторию» 88. В этом письме проступает точное знание Фрейдом еврейской и египетской истории и его личное отношение к своему еврейскому происхождению.
Когда от Фрейда требовалось подписать сочиненное Цвейгом выражение симпатии Советской России и коммунизму, он отказался, ссылаясь на свои либеральные позиции.
После того как прошли публичные чествования по случаю его восьмидесятилетия, Фрейд писал (там же, 137—138):
Вена IX, Берггассе, 19 31. 5. 1936
Дорогой мастер Арнольд,
Поистине нежность мира сего перемешана с жестокостью. Вот уже две недели я каждые полчаса испытываю дурноту, изготавливая благодарственные письма вроде того, что прилагается в качестве образца, несколько слов или предложений после подписи, чаще всего вынужденные и искусственные. И только сегодня, в первый день прелестного праздника, у меня наконец дошли руки написать Вам письмо, в испуге от угрозы, что Вы намереваетесь стать моим биографом. Вы, которому предстоит сделать столько прекрасного и более значительного, который может свергать королей и с высокой башни наблюдать агрессивное безумие человечества! Нет, я чересчур люблю Вас, чтобы согласиться на подобное. Став биографом, человек обрекает себя на ложь, утаивание, мошенничество, заглаживание и даже на прикрытие собственного непонимания, поскольку истины в биографическом сочинении добиться невозможно, а если бы это удалось, биография оказалась бы никуда не годной.
Метина недоступна, люди ее не заслужили, и вообще разве наш принц Тамлет не прав, говоря: если б с каждым обращались по заслугам, кто бы избежал порки?
Посещение Томаса Манна, адрес, который он мне передал, публичный доклад, с которым он выступал на торжестве, — все произвело сильное и приятное впечатление. Также и венские коллеги устроили для меня праздник и при этом различными намеками выдали, как трудно им было это сделать. Министр образования принес формальные, но вежливые поздравления, а затем газетам под угрозой конфискации было запрещено обнародовать внутри
страны его участие в торжестве. Также многочисленные публикации в наших и иностранных журналах вполне отчетливо выразили ненависть и отвращение. Стало быть, можно умиротворенно подтвердить, что откровенность еще не вовсе исчезла из мира.
Ам меня эта дата не составила эпоху, я — тот же, что и прежде. Среди не слишком щедро подаренных мне древностей меня радует Ваш весьма примечательный перстень с печаткой. Теперь, сердечно вспоминая Вас, я ожидаю дальнейших известий.
Ваш Фрейд.
Письма Фрейда Арнольду Цвейгу показывают на символической фигуре Моисея, что такое быть человеком: для Арнольда Цвейга это надежда, для Зигмунда Фрейда — свершение, которое в конечном счете достигается в долгой жизни и страдании и осознанном принятии смерти.
Переписка Фрейда с Иветтой Жильбер
Фрейд познакомился с Иветтой Жильбер, когда учился в Париже 89. На всю жизнь он остался величайшим ее почитателем.
В более поздние годы Иветта послала Фрейду свою фотографию с надписью: «Ученому от художницы» (Jones III, 166). Эта фотография, так же как портрет Лу Андреас-Саломе, висела в библиотеке Фрейда.
Каждый раз, когда Иветта посещала Вену, то есть почти каждый год, она посылала два билета Фрейду, никогда не пропускавшему ее выступления. В один из таких приездов Фрейд, согласно рассказу племянницы Иветты Евы Розенфельд, отыскал Иветту в гостинице «Бристоль» и обратился к ее мужу, доктору Максу Шиллеру, которому пришлось служить ему переводчиком, с «поразительным замечанием»: «Мой протез не говорит по-французски» (Jones III, 128).
Впервые Иветта Жильбер написала Фрейду 28 февраля 1931 года, попросив его проанализировать свой уникальный талант, поскольку собиралась написать книгу о своей жизни. Иветта писала: «Я пытаюсь объяснить себя себе самой». Ответ Фрейда был бы для нее большой радостью: даже если это будут всего две-три строчки, она будет счастлива.
Фрейд отвечал ей (Е. Freud I960, 421—422):
Вена IX, Берггассе, 19, 8 марта 1931 г.
Тлубокочтимый друг,
Я хотел бы находиться рядом, когда Ваш милый муж' будет переводить Вам это письмо, ведь из-за моей болезни я слишком мало общался с Вами во время Вашего последнего визита. Приятно слышать, что Вы вновь собираетесь что-то написать о себе. Если я правильно понимаю, на этот раз Вы хотите прояснить тайну Вашего призвания и успеха и представляете себе, что Ваша техника должна сводиться к тому, чтобы полностью отодвинуть на задний план собственную личность, а на ее место выдвинуть ту личность, которую Вы изображаете. Теперь я должен высказать свое мнение, возможно ли такое действие и подходит ли оно Вам.
Я хотел бы больше понимать в этом и тогда охотно высказал бы Вам все, что мне известно. Поскольку пока я понимаю далеко не все, я прошу Вас удовольствоваться следующими указаниями: я полагаю, что то, что Вы принимаете за психологический механизм своего искусства, высказы-
бается очень часто, едва ли не повсеместно. Однако отказ от собственной личности и подмена ее вымышленной никогда меня не радовали. Это мало о чем говорит, это не объясняет, как удается достичь подобного, и прежде всего не объясняет, почему то, к чему, по видимости, стремятся все художники, гораздо лучше удается одним, нежели другим. Я бы скорее предположил, что здесь действует противоположный механизм. Собственная личность не вытесняется, части ее, например не получившие развития склонности и подавленные стремления, используются для изображения другой личности и таким образом находят для себя выражение и придают характеру жизненную правду. Это намного менее просто, чем «прозрачность» собственного Я, о которой Вы говорите. Мне было бы, разумеется, любопытно узнать, можете ли Вы распознать в себе этот обратный ход вещей. В любом случае это лишь посильный взнос в разрешение прекрасной тайны, почему мы содрогаемся от «Soularde» или всеми своими чувствами утвердительно отвечаем на вопрос: «Dites-moi si je suis belle?»" Однако нам так мало известно.
С сердечной памятью обо всем, что напомнило мне Ваше письмо, и дружеский привет Вам и дядюшке Максу
Ваш Фрейд.
1 К-р Макс Шиллер, в кругу друзей прозванный дядюшкой Максом.
" «Скажите, ведь я же хороша?» (фр.). Известные французские песенки из репертуара
Иветты Жильбер.
Через несколько дней, 14 марта 1931 года, Иветта Жильбер ответила резким протестом. Она отрицала какое бы то ни было подавление и подмену, выказывая явные признаки возмущения толкованием Фрейда. Письмо заканчивалось словами: «Моему другу Фрейду с верной и постоянной дружбой».
Интересно проследить, как Фрейд справился с проблемой, рискуя дружбой ради аналитического истолкования. 26 марта 1931 года он написал письмо мужу Иветты (там же, 423—424):
Вена IX, Берггассе, 19, 26 марта 1931 г.
Дорогой господин доктор,
Какое интересное приключение — защищать свои теории от мадам Иветты и дядюшки Макса. Я хотел бы только, чтобы это происходило не на бумаге, хотя говорю я плохо и слух слабеет.
На самом деле я не намерен сильно уступать Вам, кроме само собой разумеющегося признания, что известно нам очень мало. Вот, к примеру, недавно в Вене побывал Чарли Чаплин, я едва не увиделся с ним, однако ему показалось тут холодновато, и он поспешно уехал. Он, без сомнения, великий художник, однако он всегда играет одного и того же персонажа, бедного, беспомощного, никудышного юнца, которому в самом конце улыбается удача. Неужели Вы полагаете, что ради этой роли он вынужден забыть о собственном Я? Напротив, он всегда играет именно себя самого, -такого, каким он был в годы печальной юности. Он не может избавиться от тех впечатлений и по сей день нуждается в компенсации за лишения и унижения той поры. Он, скажем так, наиболее простой и очевидный случай.
Идея, что достижения художников внутренне обусловлены впечатлениями их детства, судьбами, неприятностями, разочарованиями, позволила нам уже многое прояснить и потому высоко нами ценится. Однажды я замахнулся на
величайшего из величайших, о ком, к сожалению, мало что известно, — я имею в виду Леонардо да Винчи'. Я осмелился по крайней мере предположить, что «Святая Анна сам-третья», которую Вы можете каждодневно видеть в Лувре, недостаточно понятна без своеобразного детского впечатления Леонардо. Как, возможно, и многое другое.
Теперь Вы скажете: ведь мадам Иветта не ограничивается одной ролью, она с равным мастерством играет всевозможных персонажей: святых, грешниц, кокеток, добродетельных, преступниц, простушек. Но я не отчаиваюсь свести весь репертуар к открытиям и конфликтам первых лет ее жизни. Было бы заманчиво продолжать, но кое-что меня удерживает. Я знаю, что непрошеный анализ порождает недоброжелательство, и не хотел бы совершить что-либо, могущее помешать искренней симпатии, которая царит в наших отношениях.
С дружеским приветом Вам и мадам Нветте
Ваш Фрейд.
1 «Воспоминание детства Леонардо да Винчи» (1910).
После эмиграции в Лондон старый и больной Фрейд писал (там же, 468):
20, Мэрсфилд-Гарденз, Лондон, N. W. 3, 24 октября 1938 г. Аорогие мои друзья,
Ваше нежное письмо очень меня порадовало и весьма тронуло уверенное обещание визита в мае 1939-го. Однако в моем возрасте любая отсрочка имеет печальную «коннотацию». Немалое лишение и то, что в последние годы я не мог на часок вновь становиться молодым под обаянием голоса Иветты. Сердечно
Ваш Фрейд.
Переписка Фрейда с Роменом Ролланом
«Словно дуновение весны, коснулось меня недавно очаровательное письмо Ромена Роллана, который, в частности, рассказывает, что уже 20 лет интересуется анализом», — писал Фрейд 4 марта 1923 года Карлу Абрахаму (Freud/ Abraham 1965, 311),ив тот же день он ответил французскому писателю, которого и сам давно почитал (Е. Freud 1960, 359—360):
Ар конца жизни останется для меня радостным воспоминанием, что я смог обменяться с Вами приветствием. Ведь Ваше имя соединяется для нас с прекраснейшими из всех великолепных иллюзий о распространении любви на все человечество.
Однако я принадлежу к расе, на которую в средние века возлагали ответственность за все страдания народов и которая ныне должна нести вину за развал империи в Австрии и поражение в войне Германии. Подобный опыт действует отрезвляюще и лишает склонности верить в иллюзии. К тому же я и в самом деле большую часть своего жизненного труда (а я на десять лет Вас старше) обратил на то, чтобы уничтожить собственные иллюзии и иллюзии человечества. Но если эта единственная хотя бы отчасти не сбу-
дется, если мы в ходе прогресса не научимся отклонять свои разрушительные побуждения от себе подобных, если мы и впредь будем ненавидеть друг друга из-за небольших различий и истреблять ради ничтожной корысти, если огромные достижения в овладении природными силами мы вновь и вновь будем применять к взаимному уничтожению, какое будущее ожидает нас? Нам ведь и так уже нелегко дается продолжение своего рода в конфликте между нашей природой и требованиями, которые налагает культура.
Мои книги не могут быть тем, чем являются Ваши, — утешением и целительным елеем для читателей. Но если бы я мог поверить, что они пробудили Ваш интерес, я бы позволил себе отослать Вам небольшую книгу, которая, без сомнения, остаеупся пока Вам незнакомой: опубликованную в 1921 году «Психологию масс и анализ Я». Не то чтобы я считал это произведение особенно удачным, но оно прокладывает путь от анализа индивида к пониманию общества.
Сердечно преданный
Ваш Фрейд.
Ромен Роллан (1866—1944) был профессором истории музыки, создавшим себе имя прежде всего биографическими сочинениями о Бетховене, Генделе, Толстом, Рамакришне, но также и своей политической позицией. В качестве мирового признания своего литературного труда в 1915 году он получил Нобелевскую премию в области литературы.
Согласно Джонсу (III, 121), Роллан впервые обратился к Фрейду 22 февраля
1923 года с благодарственным письмом за его вдохновенный отклик на свою политическую статью «Над схваткой» (1915), которая должна была превратиться в этический призыв к взаимопониманию народов. С этого началась продлившаяся всю жизнь горячая сердечная дружба, которую мы можем проследить, к сожалению, лишь по очень немногим опубликованным на данный момент письмам.
Вместе со Стефаном Цвейгом (1881—1942) Ромен Роллан посетил Вену 14 мая
1924 года. С тех пор обмен мыслями между этими двумя великими людьми уже не прерывался.
Ответ на поздравления Роллана к семидесятилетнему юбилею Фрейда последовал с ближайшей почтой, что служит трогательным доказательством того, как согревало Фрейда дружеское расположение этого выдающегося человека, который в свою очередь не уставал в своих книгах указывать на величие Фрейда (там же, 385):
Вена IX, Берггассе, 19, 13 мая 1926 г.
Досточтимый друг,
Ваши строки принадлежат к наиболее ценным подаркам, которые принесли мне последние дни. Благодарю Вас и за это послание, и за его содержание!
В отличие от Вас, я не смею рассчитывать на любовь многих людей. Я не радовал их, не утешал, не возвеличивал. У меня и замысла такого не было, я хотел лишь исследовать, разгадывать загадки, открывать частицы истины. Многих это оскорбляло, некоторым нравилось, но и то и другое не является ни моей виной, ни заслугой. Мне кажется достойным изумления совпадением, что наряду с моим учением и сама моя персона смогла привлечь к себе некоторое внимание. И в особенности я чувствую, как торжествует мое честолюбие, когда люди, которых я издали любил, как, например, Вас, обращаются ко мне со словами дружбы. Я радуюсь этому, не задумываясь, заслужил ли я
это, наслаждаюсь, как подарком. Вы принадлежите к числу тех людей, которые умеют одаривать.
С сердечными пожеланиями благополучия
неизменно преданный Вам Фрейд.
Взаимные поздравления не превращались во взаимную лесть. В нижеследующем письме от 19 января 1930 года, например, речь, по существу, идет об объяснении психоаналитических понятий и их содержания. Фрейд пишет (там же, 410-411):
...Относительно критики психоанализа Вы должны позволить мне несколько замечаний: различие между «экстравертированным» и «интровертирован-ным» идет от К. Г. Юнга, который и сам отчасти мистик и уже много лет как не принадлежит к нашему Обществу. Мы не придаем им особого значения и прекрасно понимаем, что люди могут одновременно являться и тем, и другим и, как правило, так оно и есть. Долее: наши выражения типа «регрессия», «нарциссизм», «принцип удовольствия» являются чисто описательными и не несут моральной оценки. В душевных процессах направления могут постоянно меняться, так, к примеру, воспоминание само по себе процесс регрессивный, что нисколько не умаляет ни ею значимости, ни достоинства. В конце концов, у анализа есть своя шкала ценностей, ее цель — более высокая гармония Я, которое должно выполнить задачу успешного посредничества между натисками инстинктивной жизни (Оно) и внешнего мира, то есть между внешней и внутренней реальностью.
По-видимому, мы сильно расходимся в оценке интуиции. Ваши мистики доверяются ей в надежде узнать таким образом разгадку мировой тайны, мы же полагаем, что интуиция не покажет ничего, кроме примитивных, близких к инстинкту, побуждений и представлений, чрезвычайно ценных, при надлежащем понимании, для эмбриологии души, однако непригодных для ориентации в чуждом нам внешнем мире.
Если нам предстоит еще в жизни личная встреча, было бы прекрасно поспорить об этом. Издали нежный привет лучше полемики. И еще одно: я не являюсь непреклонным скептиком, я убежден только в одном: есть такие вещи, которых нам пока познать не дано.
С самыми теплыми пожеланиями благополучия
неизменно преданный Вам Фрейд.
Согласно Джонсу, из всех писем, полученных Фрейдом по случаю его семидесятипятилетия, больше всего он был рад письму Роллана, а перед восьмидесятым юбилеем Роллан вместе с Мари Бонапарт и Томасом Манном ходатайствовал перед комитетом по Нобелевским премиям о выдвижении Фрейда на соискание Нобелевской премии. Когда эта затея не удалась, вместо этого появился знаменитый поздравительный адрес, принадлежавший перу Томаса Манна и Стефана Цвейга, который наряду с соинициатором послания Роменом Ролланом подписали Жюль Ромен, Герберт Уэллс, Вирджиния Вулф и еще сто девяносто один писатель и деятель искусства90.
«Испытывая настойчивое побуждение внести письменный вклад в празднование Вашего семидесятилетия, — обращался Фрейд в январе 1936 года к Рол-лану, — я долго старался изыскать что-либо, что могло бы хоть в каком-то
ппношении быть достойным Вас» (G. W. XVI, 250—251), и в качестве «дара обнищавшего, «знававшего лучшие дни"» он предложил «Нарушение памяти на акрополе», содержавшее часть самоанализа Фрейда91.
Подобно тому как Ромен Роллан постоянно интегрировал в свое творчество мир идей Фрейда, так и у Фрейда обнаруживаются места, в которых прослеживается связь с Ролланом, например когда он рассуждает о мистическом ощущении «внутреннего бытия», в котором индивид соединяется со Вселенной. Фрейд называет это «океаническим чувством» и относит его происхождение к той фазе раннего детства, когда еще не возникло различия между внутренним и внешним, — эта тема прослеживается также в «Недомогании культуры» (1930), работе, которую Фрейд послал Роллану в обмен на присланное ему эссе «Богочеловек Рама-кришна и универсальное Евангелие Вивекананды».
Переписка Фрейда со Стефаном Цвейгом
Стефан Цвейг (1881—1942), известный австрийский неоромантик, автор импрессионистских новелл и биограф выдающихся людей, происходил из жившей в Вене богатой еврейской семьи, был доктором философии, близким по своим представлениям о человеческой душе идеям Фрейда. Открытый миру и общительный по характеру, он не только установил дружеские связи со многими знаменитыми современниками, но и трудился в качестве чуткого и пацифистски настроенного посредника между нациями.
Эти качества наряду с его широким гуманитарным образованием сделали Цвейга желанным гостем в доме Фрейда. Стефан Цвейг часто сводил Фрейда с известными людьми, иногда даже, как в случае с Роменом Ролланом, он брал на себя миссию посредника.
Другой известный гость из числа тех, кого Цвейг привел в дом Фрейда, был Сальвадор Дали, создавший на кусочке промокательной бумаги мастерский набросок Фрейда в его последний год жизни в Лондоне.
Переписка Фрейда со Стефаном Цвейгом не опубликована, если не считать нескольких разрозненных писем и отрывков из них9Z. Макс Шур просмотрел эту корреспонденцию для «Sigmund Freud Copyright Ltd.» и частично ее рассортировал.
Стефан Цвейг сыграл выдающуюся роль в жизни Фрейда, став одним из его биографов. Тот факт, что Фрейд принципиально был против собственных биографий, хорошо известен (см. также статью «Фрейд в зеркале биографов»). Он не верил, что кто-то другой сможет добиться объективности, необходимой для того, чтобы запечатлеть на бумаге правду, а не правдоподобие 93. Биографическое исследование «Фрейд» (1931), вышедшее в сборнике «Исцеление духом», сам Фрейд комментировал следующим образом (Е. Freud 1960, 420—421):
Вена IX, Берггассе, 19, 7 февраля 1931 г.
Глубокоуважаемый господин доктор,
Я получил Вашу последнюю работу' и прочитал ее, на этот раз, разумеется, с бульшим личным участием, чем Ваши более ранние увлекательные произведения. Если мне будет позволено изложить Вам мои впечатления с критической интонацией, я бы хотел сказать: всего гармоничнее, точнее и приятнее мне показался Месмер ". Я, как и Вы, полагаю, что суть его открытия, то есть суггестия, на сегодня еще не установлена и здесь остается простор для чего-то нового.
В Мэри Бейкер-Эдди'" мне мешает то, что Вы столь подробно описали ее неистовость. Тем из нас, кто не желает растворяться в патологическом воззрении, это никак не может импонировать. Мы знаем, что буйнопомешан-ные во время приступа обретают силы, которыми они не располагают в нормальный период. В Вашем повествовании не нашло отражение безумие и извращенность событий вокруг Мэри Бейкер-Эдди, а также несказанная унылость американского фона.
Что человеку не нравится собственный портрет или же он не узнает в нем. себя — обычный, давно признанный факт. Поэтому я спешу выразить свое удовлетворение тем, что в моем случае Вы верно угадали все самое главное. А именно что, если рассматривать мои успехи, они были скорее результатом характера, нежели интеллекта. Это основная суть Вашего очерка, и так же думаю и я сам. Однако я должен заметить, что Вы избыточно, почти исключительно, подчеркиваете во мне элемент мелкобуржуазной правильности. На самом деле Ваш персонаж несколько сложнее; с Вашим описанием не сходится то, что у меня бывали мигрени и приступы усталости, как у любого другого, что я был страстным курильщиком (хотел бы я им оставаться и по сей день), что сигара играла огромную роль в моем самообладании и упорстве в работе, что при всей моей прославленной нетребовательности я приносил большие жертвы ради коллекционирования греческих, римских и египетских древностей и даже больше читал сочинений по археологии, нежели по психологии, что до войны (и даже один раз после) я ежегодно стремился на несколько дней или недель в Рим и тому подобное. Я знаю искусство миниатюры: формат принуждает художника к упрощениям и пропускам, однако таким образом легко может возникнуть ложная картина.
Вероятно, я не ошибусь, высказав предположение, что, пока Вы не взялись за книгу, содержание психоаналитического учения оставалось Вам неизвестным. Тем большего признания заслуживает то, что Вы успели с тех пор так много усвоить. В двух случаях я вправе Вас покритиковать. Вы почти не уделили внимания технике свободных ассоциаций, которую многие воспринимают как наиболее значительное новшество психоанализа и которая является методическим ключом к результатам анализа, а Вы изображаете дело так, будто я истолковывал свои сны начиная с детства и поныне, что не соответствует исторической истине и лишь с дидактическими целями было представлено в данной последовательности.
Также и выраженное Вами напоследок сомнение, возможно ли для обычных людей проведение анализа, указывает на все то же незнание техники. В те времена, когда микроскоп являлся новейшим изобретением в руках врача, в учебниках физиологии можно было прочитать, сколь редкими и выдающимися способностями должен быть наделен микроскопист. Такие же требования выдвигали в дальнейшем к хирургам, а сегодня каждый студент учится работать с микроскопом, а хороших хирургов воспитывают на университетской скамье. А то, что не у всех все одинаково получается — против этого нет гарантий ни в одной области.
С сердечными пожеланиями хорошо провести отпуск
Ваш Фрейд.
1 С. Цвейг. «Исцеление духом». См. также письмо от 2 июня 1932 г., с. 427.
" Франц Антон Месмер (1734 — 1815) — основатель учения о животном магнетизме.
"' Мэри Бейкер-Эдди (1821—1910) — основательница секты «христианская наука».
Следующее прекрасное письмо Фрейда было получено Стефаном Цвейгом после публичных чествований Фрейда в связи с его восьмидесятилетием. Оно вновь передает отношение Фрейда к этому событию (там же, 444):
Вена XIX, Штрассергассе, 47, 18 мая 1936 г.
Аорогой господин доктор,
Я надеюсь, Вы извините меня за то, что я отвечаю Вам только сегодня. Период огромных нагрузок и усталости наконец позади.
Прежде чем ответить, я вновь перечитал Ваше письмо. Я мог бы забыть, что оно создано мастером стиля, настолько просто и искренне звучит это послание. Вам почти удалось убедить меня в моей значимости. Не то что бы я сомневался в истинности моего учения, но порой мне бывает трудно поверить, что оно окажет ощутимое влияние на развитие ближайшего будущего. Поэтому я представляюсь себе куда менее важной особой, чем Вы меня изображаете, и охотнее останавливаюсь на том, что я распознаю с куда большей уверенностью, а именно на Вашем удивительно дружеском расположении, которое Вы проявили в хлопотах о праздновании моего юбилея. Прекрасное поздравление, которое Вы составили вместе с Томасом Манном, и выступление Манна в Вене стали двумя переживаниями, которые могли бы примирить меня с фактом, что я сделался так стар. Ведь, хотя я необычайно счастлив 6 моей семье с женой и детьми, в особенности с дочерью, которая с изумительным размахом оправдала все надежды отца, я все же не могу примириться с жалкой и беспомощной участью старости и томлюсь по переходу в небытие. Однако я не могу уберечь своих любимых от боли расставания.
Тогда придет к концу и мое исключительное положение в Вашем творчестве. Я полагаю, что в галерее замечательных личноапей, которую Вы создали, в Вашем паноптикуме, как я нередко в шутку это называл, я остаюсь вовсе не самым интересным, но зато единственным, живым, персонажем. Этим обспюятельством я, конечно, обязан Вашей теплой симпатии. У биографов, как и у аналитиков, наблюдается феномен, который определяется термином «перенос».
С сердечной благодарностью
Ваш Зигм. Фрейд.
В не слишком обнадеживающем письме от 17 октября 1937 года излагается все, что тревожило Фрейда (там же, 453—454):
...Мой труд уже позади, как Вы это сами сказали. Никто не может предвидеть, как оценят его в будущем. Я сам не так уверен, ведь сомнение неотделимо от исследования и человек не может обрести ничего, кроме разрозненных осколков истины. Ближайшее будущее кажется печальным и для моего психоанализа. В любом случае в те недели или месяцы, которые мне осталось жить, мне не предстоит ничего радостного...
Международный авторитет Стефана Цвейга, его духовное родство с Фрейдом сделали его три года спустя наиболее подходящей фигурой для произнесения надгробного слова над его «единственным живым персонажем», который также был и единственным умершим. Цвейг сообщает об этом в «Мире вчера» (1958):
«Все более жестокой становилась эта борьба сильнейшей воли, наиболее проникновенного духа нашего времени против гибели; только когда он, для кого ясность всегда составляла высочайшее достоинство мысли, отчетливо понял, что не сможет больше писать, не сможет действовать, он, словно римский герой, дал
врачу разрешение положить конец боли. Таков был величественный конец величественной жизни, смерть, достойная памяти даже посреди гекатомб мертвецов в эти смертоносные времена. И когда мы, друзья, погружали его тело в английскую землю, мы знали, что хороним лучшую часть нашей родины» (304).
Переписка Фрейда с Томасом Манном
Переписка Зигмунда Фрейда с Томасом Манном не была постоянной, однако существуют два важных письма Фрейда Манну (из опубликованных на сегодняшний момент), о которых следует вкратце здесь рассказать из-за важности этих отношений.
Личное знакомство Фрейда с наиболее известным писателем его времени Томасом Манном (1875—1955) произошло сравнительно поздно, хотя Фрейд знал и ценил книги Манна, даже восхищался ими, а Манн был глубоким знатоком психоанализа, о чем свидетельствует не только анализ его собственных творений, но и два его эссе о Фрейде: «Место Фрейда в современной истории духа» (1930) и «Фрейд и будущее» (1936). Для Фрейда суждение Манна было особенно ценно, ведь в качестве поборника психоанализа открыто выступал писатель такого масштаба, что во времена правления национал-социалистов было отнюдь небезопасно.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |