Главные правила: 1. «Не торопиться», как гласит предвыборный лозунг в Зальцбурге. Душевные перемены не происходят чересчур быстро, разве что в революциях (психозах). Всего два часа — и уже недоволен. Всего знать невозможно! 2. Как мне представляется, тут нет никакой проблемы. Пациент сам укажет путь, обнажая пласт за пластом нынешнее состояние своей души, если он будет строжайше следовать вступительному правилу (рассказывать все, что ему приходит в голову)...
Через несколько лет, когда практика Абрахама уже процветала, Фрейд писал (там же, 122):
...Прекрасно, что Вы так быстро достигли в своей практике крайних пределов, однако теперь переверните лист и постарайтесь не слишком ценить эту удачу. Первое и для всех обязательное правило, когда держится такой наплыв, — повысить гонорар, и Вы должны находить время для собственной работы и отдыха. Ответ на Ваш вопрос, как я устраиваюсь, чтобы наряду с практикой еще писать, звучит просто: я должен в работе отдыхать от психоанализа, иначе я этого не выдержу...
Фрейд с гордостью принимал свое еврейское происхождение и писал: «Наша древнееврейская цепкость и в этот раз проявит свою живучесть» (26 декабря 1908 г.); на обороте открытки с изображением арки Тита в Риме он также помечает: «Еврей выстоял!» (13 сентября 1913 г.).
В письмах верному другу Абрахаму, который весьма мало интересовался оккультизмом, следов этого увлечения почти не прослеживается. Пережиток тех времен, когда Фрейд верил в периодичность, обнаруживается в дискуссии о символическом значении числа семь, которая завершается словами: «С числами можно проделывать безумные вещи. Осторожнее!» (22 августа 1924 г.).
Фрейд всегда говорил с Абрахамом откровенно, порой не воздерживаясь и от сильных выражений. Так, о придворном советнике Ф. он отзывается как о «лжеце, болтуне и невеже» (5 июня 1910 г.), или: «Из всех крыс этот Ф. самая омерзительная» (18 мая 1919 г.). Говорит он также о «лживой враждебности» венских психиатров, которые тем не менее по отношению к нему «дружелюбны сейчас как дерьмо» (31 октября 1920 г.).
Когда друзья пытались ободрить друг друга, они всегда говорили «coraggio Casimire» 29, оборот, впервые введенный в обращение Абрахамом.
Абрахам предвидел расхождение с Юнгом, так же как и более поздние разногласия с двумя другими «паладинами» — Ранком и Ференци (см. письмо от 8 апреля 1923 г.). Фрейд старался смягчить противоречия; он писал (там же, 57—58):
Берхтесгаден, 23. 7. 08
Дорогой коллега,
Благодарю Вас за полученную сегодня работу о Dementia Praecox и истерии'. В Ваших статьях я особенно ценю ясность и решительность, так что прошу Вас не думать, что я не замечаю красоты. Смею ли я сказать, что меня привлекают в Вас родственные иудейские черты? Мы понимаем друг друга.
Вы также знаете, чту мне омрачает удовольствие от работы: то, что Вы позволили проявиться своим тайным разногласиям с Ютом. Вы, несомненно, вправе писать подобным образом, но было бы благороднее не пользоваться этим правом. Каждому из Вас Л предоставил в свое время равную свободу действий и полагаю, что Вы должны пользоваться ею независимо. Если Вы покушаетесь на его независимость, Вы в определенной мере толкаете его в стан противников.
Я буду стараться уладить, что возможно, по приезде, как было условленно, в конце сентября в Цюрих. Поймите меня правильно: я ни в чем не могу Вас упрекнуть, я догадываюсь, что швейцарский антисемитизм, пощадив меня, с удвоенной силой обрушивается на Вас. Я думаю только, что мы, евреи, должны развить в себе нечто вроде мазохизма, если хотим участвовать в совместной работе, и быть готовы, что с нами порой обойдутся несправедливо. Иначе никакого сотрудничества. Смею Вас заверить, если б меня звали Обер-хубер, мои открытия натолкнулись бы на гораздо меньшее сопротивление.
Ваш неблагоприятный прогноз в отношении сотрудничества с Бургхёльцли я не разделяю. Я тоже встревожился, когда отменили собрания Общества, но я не знаю, в какой мере это уже решено. Насчет Блейлера я с Вами согласен, он был неприветлив со мной в Зальцбурге, ситуация для него неприятная, и мне кажется, что Ваша характеристика вполне верна. Однако с Юнгом дело обстоит иначе: меня связывает с ним личная симпатия, на которую я рассчитываю; он пишет мне через своего шефа — так же, как и Вы, буквально теми же словами. От этого он не может отступить, как не может переменить свое прошлое, даже если б хотел, и «Ежегодник», редактором которого он является, не превратится в разрозненные листы. Я надеюсь, что в его намерения и не входит расстаться со мной и что Вы не совсем справедливо судите, исходя из мотива непреодоленного соперничества.
Я поспешно составляю историю болезни пятилетнего мальчика, которая, надеюсь, весьма Вас заинтересует. Попутно я выправляю второе издание «Толкования сновидений» и читаю вступление к «Сну и мифу». Я все более убеждаюсь, что Вы правы и нам двоим принадлежит честь растолковать мифологию.
Ваше здоровье!
Почему я не могу соединить вас двоих, Юнга и Вас, Вашу остроту и его размах?
С сердечным приветом
Ваш Фрейд.
^.Abraham. Die psychosexueüen Differenzen der Hysterie und der Dementia Praecox. — Centratblatt für Nervenheükunde und Psychiatrie, 1908.
На основе взаимной симпатии и общих интересов положение Абрахама развивалось от отношений ученика с учителем до осознанной самостоятельности и человеческого величия, которое Фрейд особенно ценил в самом верном (наряду с Эй-тингоном) из своих учеников. К тому же Абрахам не был пациентом Фрейда подобно другим ранним его приверженцам30. Разница в возрасте (двадцать один год) скоро стерлась. Лучший ученик превратился в равноценною друга и коллегу. Переписка отражает подлинный диалог, в котором оба и дают и получают поровну.
В период первой мировой войны события в мире обсуждаются на удивление мало — возможно, это связано с господствовавшей в военное время цензурой. Оба корреспондента постоянно выражают тревогу за жизнь своих близких.
Из переписки можно судить также о человечности Фрейда, когда, например, он пишет о детях Абрахама (там же, 298—299):
Вена IX, Берггассе, 19 3. 1. 21
Дорогая госпожа,
Письма Ваших детей чересчур хороши, я надеюсь, они не стоили им лишнего труда или даже слез, не пришлось много раз переписывать и т.д. Я хотел бы сам ответить малышам, но побоялся навредить Вашему воспитанию, поскольку мне было бы трудно преодолеть побуждение признаться, что необходимость быть благодарным губит самые лучшие подарки. Меня тоже всегда это смущало, когда приходилось либо продолжать игру с благодетелем, либо выражать признательность за то, что внешние средства составили мое счастье. По возможности расскажите детям правду, из которой вполне можно вывести и мораль, а именно что благодаря деятельности вроде психоанализа я довольно поздно заработал свой гульден...
Участь обоих друзей, из которых младший умер в сорок восемь лет, в то время как старший был обречен на долгую жизнь и страдания, достигает в письмах кульминации греческой трагедии, завершаясь посланием Фрейда вдове Абрахама (там же, 232):
...Горестно слышать, что Вы так перегружены. У меня почти нет дел, так что к Рождеству я вновь окажусь на нуле. Мое благосостояние не соответствует потребностям, поскольку моя психика настойчиво требует зарабатывать и раздавать денежные суммы родным ради удовлетворения хорошо мне известного комплекса отца...
Оптимизм Абрахама уравновешивал пессимистическое мировоззрение Фрейда. Порой Фрейд ворчливо требовал обосновать какие-либо оптимистические высказывания, чего Абрахам сделать не мог. При том, что оба были хорошо образованными психиатрами, младший проявил себя лучшим «знатоком людей». В письмах обнаруживается множество забавных моментов — например, когда Абрахам пытается уговорить Фрейда прервать работу и совершить поездку на места археологических раскопок в Египет. Он сравнивает Фрейда с дядей, который предпринял подобное путешествие в семьдесят пять лет. Фрейд отвечал (там же, 313):
Вена IX, Берггассе, 19 8. 4. 23
Дорогой друг,
Каждое Ваше письмо несет отпечаток радостной и успешной жизни в Берлине, и сверх всего — Вашею оптимизма, который и желаю Вам сохранить. Поразительно, как Вы постоянно переоцениваете меня и в материальном и в психическом отношении! Я могу лишь завидовать Вашему дядюшке, хотя мне еще остается восемь лет до того возраста, когда он отправился в пустыню. Я недостаточно богат и недостаточно здоров для этого. Пора Вам привыкать к мысли, что я слаб и смертен...
После расхождения во мнениях по поводу Юнга Абрахам предупреждал Фрейда также о той роли, которую играли в психоанализе Ранк, а порой и Ференци. В двух пространных «письмах по кругу», адресованных в Берлин одновременно Карлу
Абрахаму, Максу Эйтингону и Гансу Захсу, излагаются эти личные и аналитические разногласия. Они представляют собой оригинальные и необычные эссе, в которых Фрейд занимает определенную сторону в дискуссии о «Травме роясдения» Ранка31 и «Цели развития психоанализа» Ференци. Они наглядно показывают лояльность Фрейда, его терпимость и мудрость поздних лет по отношению к друзьям. Среди прочего 15 февраля 1924 года Фрейд пишет (там же, 321):
...Единственное условие нашей плодотворной совместной работы — не покидать общую почву психоаналитических предпосылок, и в этом мы должны быть уверены относительно каждого члена Комитета. К этому добавляется еще одно обстоятельство, которое Вам небезызвестно и которое делает меня совершенно непригодным для роли деспотического, вечно бодрствующего цензора. Мне нелегко вчувствоваться в чужой ход мыслей, как правило, надо подождать, пока я найду связь между ней и путем, проложенным мной самим. Если Вы захотите ждать, пока я одобрю каждую идею, Вы рискуете тем временем сильно состариться..
Из того же письма:
...Активная терапия Ференци превратится в опасный соблазн для чеаполю-бивых новичков, и едва ли найдется возможность уберечь их от этого соблазна. Я не собираюсь делать тайну также из другою моего впечатления или предвзятого суждения. В пору своей болезни я узнал, что сбритой бороде требуется шесть недель, прежде чем она вырастет снова. После последней операции прошло уже три месяца, а я все еще страдаю от боли. Потому мне трудно поверить, что за более долгий срок — 4— 5 месяцев — удалось бы проникнуть в самые глубокие слои бессознательного и вызвать стойкие изменения в психике. Однако я, разумеется, склоняюсь перед опытом. Я сам буду продолжать «классический» психоанализ, во-первых, потому, что я почти не принимаю пациентов, а все больше учеников, которые должны как можно больше соучаствовать во внутреннем процессе — учебный анализ протекает ведь совсем не так, как лечебный, — а во-вторых, потому, что я убежден: нам предстоит обнаружить еще очень много новою, и нельзя полагаться лишь на свои рассуждения, как это неизбежно происходит при сокращенном курсе анализа...
В «письмах по кругу» проявляется и открытая критика Абрахама, когда речь заходит о «деле». Поэтому его возражения представляют собой особенно интересный документ. То, как он отстаивает свою позицию по отношению к Фрейду, Ранку и Ференци, может служить образцом научно-аналитического спора. Абрахам постоянно стремился проверять реальностью свои аналитические воззрения и способности. Сегодня, спустя многие годы, его суждения подтверждены временем. В феврале 1924 года он писал Фрейду (там же, 324—325):
Берлин-Грюневальд, Бисмаркаллее, 14
21. 2. 24
Аорогой господин профессор,
Едва ли требуется подтверждать, что Ваше письмо произвело на меня глубокое впечатление. Этот документ запечатлевается в сознании, как и все, что Вы пишете. За это я Вам обязан: то, что Вы говорите и как Вы это говорите, дает мне возможность вновь пересмотреть свое отношение к трем книгам Ранка и Ференци.
Возражения, которые приводит в своей книге Захс, совпадают в основных пунктах с Вашими, дорогой господин профессор. Теперь прибыло также письмо Джонса, которое содержит подобный же текст. Я соглашусь со всеми этими возражениями, даже с теми, которые выходят за пределы Вашей критики. Однако в отношении распространенности определенных явлений в новых книгах я исполнен озабоченности, которая только усилилась после многонедельного постоянно возобновлявшегося самоанализа. По некоторым пунктам меня несколько успокаивает Ваше письмо и вчерашний разговор с Захсом. Прежде всего: речь не идет о преследовании еретиков! Результаты любого рода, полученные законным аналитическим путем, никогда не дали бы мне повода к столь тяжким мыслям. Здесь другое: я вижу признаки нездорового развития, угрожающего самому существованию психоанализа. К величайшему моему прискорбию, Вы вынуждаете меня — и уже не в первый раз за двадцать лет моей карьеры психоаналитика — играть роль остерегающего. Если я прибавлю, что вышеуказанные факты лишили меня изрядной доли оптимизма, с которым я взирал на развитие нашего дела, Вы сможете понять степень моего беспокойства.
У меня есть просьба, дорогой господин профессор, и в ней Вы не сможете мне отказать. Организуйте перед Конгрессом заседание Комитета и дайте мне возможность свободно высказаться, нельзя отмерять слишком короткое время для необходимейшего обмена мыслями. Подтверждение, что Вы согласны с этим планом, весьма бы ободрило меня.
С прежней верностью Ваш Абрахам.
Переписка с Абрахамом относится к ценнейшим документам научной полемики и выработки основных концепций психоанализа, давая возможность читателю соучаствовать в этом процессе (см. также статьи И. Кремериуса и Г. Метце).
И даже когда, по словам Гюнтера Блёкера («Меркур», 1967, 684—690), «великий ниспровергатель условностей» мыслил «условностями и клише», «в подлинном смысле "неаналитично"», поскольку речь идет о схожем проявлении еврейских черт у него и Абрахама, то подобная «слабость» великого человека, желавшего обеспечить себе верность последователей, делает его лишь человечнее.
Переписка Фрейда с Георгом Гроддеком
Георг Гроддек 32 (1866—1934) был первым врачом, в полной мере оценившим значение гипотез Фрейда также для лечения органических заболеваний. Он причисляется к тем ученым, кто проложил пути психосоматической медицине.
Влияние этого «поэта» среди глубинных психологов сказалось на творчестве писателей с мировым именем, таких, как Генри Миллер, В. X. Ауден и Лоренс Даррелл33. Его место в истории психоанализа определяется прежде всего предпочтением, которое Фрейд оказал этому чужаку (сам он называл себя «аналитиком-дилетантом») и его трудам, которые даже сегодня, спустя более полувека, читаются с удовольствием благодаря их подстрекающей иронии и поэтическому юмору. Кроме того, Фрейд заимствовал у Гроддека и ввел в психоаналитический обиход термин «Оно» (1923) 34.
Переписка между Фрейдом и Гроддеком, продолжавшаяся с 1917 года до конца 1934-го, была опубликована лишь 35 лет спустя (Groddeck 1970 и Groddeck/ Freud 1974). Она началась в период первой мировой войны, после того как Грод-
дек, являвшийся врачом, получил освобождение от военной службы. В то время Гроддек жил в Баден-Бадене. В 1917 году, когда он написал Фрейду свое первое длинное послание, курортный город почти обезлюдел. Первое письмо Гроддека было задумано как извинение за то, что он первоначально осудил психоанализ, по-настоящему в него не вникнув. Фрейд отреагировал с изумлением и принял этого терапевта, ставшего пионером в области психосоматических заболеваний, в ряды психоаналитиков. Фрейд всегда относился с исключительной терпимостью к этому экспансивному демоническому человеку, который, в общем-то, принадлежал к тому типу людей, которые легко могли задеть Фрейда и с которыми поэтому он подчеркнуто старался держать дистанцию.
Переписка с Гроддеком обращает на себя внимание своими аналитическими истолкованиями. Даже самые отважные интерпретации Гроддека благосклонно принимаются Фрейдом, даже «распятие» — понятие, которое Фрейд (9 мая 1920 г.) углубляет с помощью лингвистических ассоциаций (Groddeck/Freud 1974, 30): «Разве не говорят: "сын привязан к матери", или, как мы это обозначаем, "он на ней фиксирован" (круцификс!35)» Кроме того, Фрейд распознает изрядный мазохизм Гроддека и его расщепленный перенос: будучи чрезвычайно преданным Фрейду, он враждебно относился к любому другому психоаналитику. Фрейд часто утешает его, словно мать дитя.
Фрейд старался сблизить Гроддека со своим другом Ференци, и, когда наконец это свершилось, они стали на всю жизнь друзьями. Ференци часто проводил отпуск в санатории Гроддека «Мариенхё» в Баден-Бадене. Здесь в гроддековском «сатанариуме», как тот его именовал, он встречался со многими другими аналитиками и учениками Фрейда, в том числе с Эрнстом Зиммелем, Карен Хорни, Фридой Фромм-Райхманн.
На протяжении всех лет их знакомства Гроддек старался теснее сблизиться с Фрейдом, прежде всего он хотел, чтобы тот приехал в ею санаторий, но Фрейд искусно избегал этой участи (Groddeck/Freud 1974, 41—42):
Вена, 29 мая 1921 г.
Аорогой господин доктор,
Какую заманчивую перспективу открываете Вы передо мной! И как хитроумно Вы приглашаете также мою малышку', чтобы я не томился по дому! Разумеется, я вынужден отказаться. Внешний повод тот, что ближайшие каникулы уже распределены и больше ничего в них не вмещается, но истинное основание другое — а именно, молодость уже покинула меня. Будь я пятнадцатью годами моложе, никакой черт меня бы не удержал от желания усесться на пару недель Вам на закорки и посмотреть, что Вы там практикуете, как я давным-давно проделал это с Бернгеймом. Но теперь — я говорю Вам это со всей откровенностью и в уверенности, что Вы не станете преждевременно это разглашать, — с годами появляется одно главное желание — покоя. Это вполне очевидный расчет. Поскольку я уже не могу сорвать плодов с дерева, я предпочитаю не сажать новых деревьев. Не слишком благородно, зато правда. Человек уже не хочет учиться новому, когда и от старого он получает мало удовольствия. Кет так через двадцать Вы лучше меня поймете и не станете думать обо мне плохо, если припомните, что я без бравады подчинился ходу вещей.
Несомненно, я не могу побывать у Вас с тем, чтобы насладиться только обаянием Вашего общества. Я должен был бы подумать и о тех замечательных «влияниях», которые Вы изучаете. Помимо всего прочего, существует
перенос мыслей, который громко и внятно стучится в двери психоанализа, требуя впустить, и многое другое, что зовется оккультным. Возможность изменять патогенные факторы путем обмена или пересадки половых желез и т.д. То, что человек делает, всегда столь незавершенно, фрагментарно; потребовался бы второй человеческий век, чтобы все исправить.
В любом случае не исключено, что в делах еще обнаружится просвет и я без доклада явлюсь к Вам на несколько дней. Надеюсь, путешествие по Германии вновь превратилось в удовольствие. У нас это не так.
То, что Ваша подруга больше не понуждает Вас к продолжению переписки, не слишком-то красиво с ее стороны.
Сердечный привет и благодарность от Вашего Фрейда.
1 Имеется в виду Анна, дочь Фрейда.
С удовольствием узнаешь, как охотно Фрейд читал первый аналитический роман Гроддека «Искатель души» (1921), который по рекомендации Фрейда был издан Психоаналитическим издательством в Вене. Поскольку в книге нашлось немало провоцирующих страниц, эта публикация привела в ркас благонравных швейцарцев, и в первую очередь пастора Пфистера. Однако Фрейду нравился юмор Гроддека, и он защищал его от любой критики также и в последующие годы. В письме от 4 февраля 1921 года он возражал Пфистеру: «А что бы Вы сказали, будь Вы современником Рабле?» (Freud/Pfister 1963, 83), и шестью неделями спустя: «Однако я не откажусь от своего суждения по поводу Гроддека, я не собираюсь ни в ком истреблять "шута"» (там же, 85).
Самому Гроддеку Фрейд писал (Groddeck/Freud 1974, 38—39):
Вена, 17. 4. 1921
Аррогой господин доктор,
Сегодня воскресенье и я устроил себе праздник, отвечая на Ваше письмо. Все пять посланий очаровательны, я твердо решился не позволить Вам перебежать в какое-либо другое издательство. В особенности трудно устоять, когда Вы рассказываете о самом себе. Должен Вам сообщить, что моя дочь, на сей момент единственный, кроме меня, читатель, и притом не лишенный некоторой антипатии (начиная с Гааги), получила такое же впечатление.
Теперь я с нетерпением жду продолжения. Собираетесь ли Вы и впредь плавить хрупкий материал и удастся ли Вам при всех ваших «Каприччо» дать проступить куску твердой земли, с которого Вы соскочили? Ваш стиль замечателен, речь звучит как музыка.
А теперь о более серьезном: я вполне понимаю, почему Вам не хватает бессознательного для того, чтобы обнаружить Оно. Со мной происходит то же самое, только я обладаю талантом довольствоваться фрагментами. Ведь бессознательное — лишь некое явление, примета в отсутствие ближайшего знакомства, все равно что сказать: тот человек в плаще, чьего лица я не разглядел. Что же делать, если однажды он явится без этого наряда? Поэтому я рекомендую в ближайшем окружении противопоставлять не бессознательное и сознательное, но взаимосвязанное Я и отщепленное от него вытесненное. Это, однако, не устраняет трудности. Я в своих глубинах все равно остается глубоко бессознательным и сливается с ядром вытесненного. Итак, более правильным
будет считать, что наблюдаемые нами членения и разделения, проявляются только в относительно поверхностных слоях, но не в глубине, для которой наиболее верным обозначением будет Ваше «Оно». Примерно 7пак:
Мы еще поговорим об этом, когда книжка {Ваша) будет готова. Мне было бы приятнее поговорить, нежели писать. Но как это сделать? Можете ли Вы приехать летом на несколько дней в Таштайн или туда, где я буду позднее?
Вы еще говорите, что я отвращаюсь от эротики. Следующее мое сочинень-ице, наверное, покажет Вам, что, когда я это делаю, Эрос следует за мной по пятам («Психология масс и анализ Я»).
С сердечным приветом и ожиданием преданный Вам
Фрейд.
К другим особенностям Гроддека Фрейд относился менее терпимо. Когда Фрейд поздравлял Гроддека с женитьбой, он признался, что остается пуританином и в соответствии с этим живет, а потому чувствует некоторое недовольство по отношению к человеку, который приезжает на психоаналитические конгрессы с женщиной, на которой он не женат. До этого Гроддек писал ему (Groddeck/ Freud 1974,67-68):
Баден-Баден, 8 ноября 1923 г.
Досточтимый господин профессор,
Прошло немало времени с тех пор, как я подавал весточку о себе. Тем чаще я думал о Вас. В сущности, мысль о Фрейде никогда не покидает меня.
Несмотря на все чудные происшествия в Германии, мы по-прежнему живем своей прежней жизнью. Работа идет своим ходом, то успешно, то не слишком. Дважды за лето мне представлялась возможность наблюдать в своем санатории беременность, рождение и первую неделю жизни младенца. От этого возросла уверенность, что в области родовспоможения психоанализ может достичь особенно благоприятных результатов. Осложнения в пору беременности (обе женщины были первородящие, одна из них тридцати трех лет) исчезли чрезвычайно быстро, роды прошли легко и быстро, старшая, когда выходила головка, даже вскрикнула: «Ах, как прекрасно, как прекрасно]». В особенности меня заинтересовало протекание послеродового периода. Удается проследить до истоков и искоренить противоестественный отказ женщины самой кормить ребенка; у одной из них на 24 часа исчезло молоко и вновь началась лактация после того, как удалось выявить застарелую и тщательно скрывавшуюся враждебность к ее собственной матери. И прежде всего мне стало ясно, что целый ряд осложнений у грудничков вызывается матерью (сознательно или бессознательно), а после анализа матери они исчезают. Все это было столь поучительно, что во мне растет желание приобрести больше технического опыта в родовспоможении. Тогда я мог бы
присоединить к своему санаторию родильное отделение. Здесь еще многому предстоит научиться как в исследовании души матери и ребенка, так и в
практике родовспоможения.
Однако все, что относится к моей области, я видел. К сожалению, чем дольше работаешь, тем меньше питаешь самонадеянных иллюзий относительно собственных открытий и все труднее не потерять нить в огромном количестве ходов лабиринта бессознательного. Почти ничем не возможно поделиться. Я все более удовлетворяюсь просто внимательным наблюдением безо всяких честолюбивых устремлений. Вероятно, в середине декабря я закрою санаторий. Тогда мы — Эмми и я, — полностью положившись на одну лишь казенную зарплату, отправимся в Голландию, Данию и Швецию, где я должен выступать с докладом. Однако все это еще неточно.
Время от времени я узнаю о Вашей жизни, я полнил сообщения также о Вашей операции. Мои мысли и добрые пожелания всегда с Вами, кого я так
люблю.
Искренне
Ваш Гроддек.
После того как Фрейд получил в августе 1930 года премию Гёте, Гроддек пожелал затеять дискуссию об одной сложной проблеме у Гёте и предложил совершенно гениальное истолкование второй части «Фауста». Фрейд, состарившийся, больной, усталый и мрачный, ответил, что не смыслит ни в Гёте, ни в «Фаусте», равно как и его друг Гроддек. Это печальное прощальное письмо с потрясающей ясностью обнаруживает одиночество Фрейда в его последние годы 36.
Переписка Фрейда с Лу Андреас-Саломе
Переписка между Фрейдом и его знаменитой подругой «госпожой Лу» (1861—1937) составляет важную главу в истории жизни Фрейда, его отношений с женщинами в целом и с этой писательницей в частности, которая, как она сама говорила, пришла к нему будто ребенок к рождественскому деду.
Первая встреча, насколько можно понять, состоялась на самом рубеже столетий, но переписка завязалась многими годами позже. Она продолжалась двадцать пять лет, начиная с 1912 года и почти до смерти Лу Андреас-Саломе.
Анна Фрейд сохранила эти письма и передала их для публикации издателю Эрнсту Пфайферу, который воздержался при публикации от истолкований, однако добавил шестьдесят страниц примечаний (Freud/Andreas-Salome, 1966). Речь идет о трех сотнях писем, треть из них исходит от Фрейда, две трети написала «госпожа Лу». Как мы знаем, Фрейд страстно любил писать письма, однако — что касается длины писем — в большинстве случаев был весьма сдержан. Переписку с прославленной и ославленной подругой великих мужей (таких, как Ницше или Рильке), для которой психоанализ превратился в главное дело жизни, нередко называют наиболее «чарующей» из переписок Фрейда (Blöcker 1967, 689).
Фрейд сразу же ответил на первое письмо Лу от 27 сентября 1912 года (Freud/
Andreas-Salome 1966, 48-49).
Вначале оба корреспондента держатся официально. Обращением Лу как было, так и осталось «дорогой господин профессор», Фрейд же начал с «достопочтенная» или «уважаемая госпожа», затем «дражайшая Лу» и в конечном счете остановился на «дорогая Ау». Однажды Лу направила письмо «К. А. Фрейду», указав инициалы своего мужа. Фрейд тут же истолковал эту ошибку.
Первое письмо (открытка) Лу Андреас-Саломе
Первое письмо Зигмунда Фрейда (Freud/Andreas-Salome 1966, 48)
Самое удивительное в этой переписке — та забота, которую оба корреспондента проявляют по отношению друг к другу и к психоаналитическому движению. Чуть ли не все казалось им значительным. Так, в конце первого года войны Фрейд писал «самой понятливой» 37 (там же, 35—36):
Карлсбад. Рудольсхоф, 30 июля 1915 г.
/Достопочтенная госпожа,
Я пишу Вам из идиллии, которую мы, моя жена и я, устроили себе упрямо и своевольно и в которую все более вторгается помехой натиск времени. Неделю назад наш старший сообщил, что одна пуля прострелила ему фуражку, а вторая — по касательной задела руку, но ни тот ни другой выстрел не вывели его из строя; сегодня второй воитель сообщает, что на завтра назначен его отъезд, а именно на север. Моя младшая, которую Вы, вероятно, помните, пребывает с восьмидесятилетней бабушкой в Ишле и озабоченно пишет: «Как же я в будущем году одна сойду за шестерых детей?»1. Поскольку мы не отваживаемся заглядывать в будущее, мы живем одним днем и получаем от него то, что он может нам дать.
Ваши письма стали теперь вдвойне ценным вознаграждением за мои послания. Я говорю «теперь», поскольку я остался почти в одиночестве, и из всех сотрудников один лишь Ференци противится влиянию милитаризма и сохраняет связь с обществом. Но поскольку и он привязан к своему гарнизону в Папе, я чувствую себя частенько столь же одиноким, как в первые десять лет, когда вокруг меня простиралась пустыня, но тогда я был моложе и наделен неисчерпаемой энергией, чтобы выстоять. Плодом этого времени станет состоящая из двенадцати глав книга, посвященная исследованию влечений. Но, припоминаю, я уже сообщал Вам об этом. Она завершена до стадии необходимой доработки при соединении и сопоставлении отдельных кусков. Всякий раз, когда я читаю одно из Ваших исследовательских писем, я поражаюсь Вашему искусству выходить за пределы сказанного, дополнять его и преобразовывать вплоть до самых отдаленных связей. Естественно, я поспеваю не сразу, я так редко испытываю потребность в синтезе. Единство этою мира кажется мне чем-то самим собой разумеющимся, не стоящим специального превознесения. Меня интересует разделение, расчленение пюго, что в противном случае превратится в первозданную кашу. Коже утверждение, копюрое лучше всею сформулировано в «Ганнибале» фон Граббе: «Из этого мира мы выпасть не можем», не кажется мне достаточным утешением для отказа от границ Я, который может быть весьма болезненным. Короче, я — рьяный аналитик и полагаю, чпю синтез не представляет никаких трудностей, если первоначально провести анализ.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |