Зигмунд Фрейд как автор писем 7 страница

С сердечными пожеланиями на последующие две трети Вашего индивидуального существования

дружески преданный Вам Фрейд.

¹ Супруга.

" А-р Ян ван Эмден(1868—1950), голландский психоаналитик, и его жена.

'" Анна.

^N «Мотив выбора ларца», Вена 1913, G. W. X, 244.

^Y 4-й Психоаналитический конгресс проходил в Мюнхене 7—8 сентября 1913 года.

^w Фрейд имеет в виду психоаналитическое движение, дитя своего духа. Раньше он полагал,

что обрел преемника в Юнге.

После смерти матери Фрейд писал (Е. Freud 1960, 418):

Грундльзее-Ребенбург, 16 сентября 1930 г.

Аррогой друг,

Прежде всего сердечно благодарю Вас за прекрасные слова по поводу смерти моей матери. Оно удивительно подействовало на меня, это великое событие. Ни боли, ни печали, что, вероятно, объясняется сопутствующими обстоятельствами, ее преклонным возрастом, сочувствием к ее беспомощности под конец, при этом я испытываю чувство освобождения, мне кажется, что меня выпустили на волю, ведь я не смел умереть, пока она жила, а теперь я располагаю этим правом. Жизненные ценнос?пи в самой глубине заметно переменились. Я не был на похоронах, Анна и там меня подменила...

В более поздних письмах Фрейд выступает против нововведений Ференци ⁵⁴ и указывает на возможные их опасности (Jones III, 197—199):

13 декабря 1931 г.

Аррогой друг,

Я, как всегда, обрадовался Вашему письму, меньше его содержанию. Раз Вы до сих пор не решились изменить свою позицию, весьма мало вероятно, чтобы Вы пришли к этому в дальнейшем. Однако, в сущности, это Ваше дело; мое мнение, что Вы выбрали неплодотворный путь, остается личным мнением, и оно не должно становиться для Вас препятствием.

Я вижу, напротив, что расхождение между нами сводится к малости, к технической детали, которая вполне заслуживает обсуждения. Вы не делали тайны из того, что Вы целуете своих пациентов и позволяете им целовать

себя. Я уже слышал подобное и от своего пациента. Теперь, если Вы подготовите полное сообщение о своей технике и достижениях, Вам предстоит выбрать одно из двух: либо Вы признаетесь в этом, либо промолчите. Последнее, как Вы сами понимаете, недостойно. Все, что входит в нашу технику, следует также объявлять публично. Впрочем, оба этих пути вскоре совпадут: даже если Вы сами не поведаете об этом, скоро все станет известно, ведь и я знал об том до Вашего признания.

Разумеется, я не тот человек, который из ханжества или оглядки на мещанские условности принимает во внимание столь малые эротические удовольствия. Я еще помню, что во времена, описанные в «Песни о Нибелунгах», поцелуй считался невинным приветствием, им одаряли каждого гостя. Кроме того, я придерживаюсь мнения, что анализ возможен и в Советской России, где государство предоставляет полную сексуальную свободу. Это, однако, не отменяет факта, что мы живем не в России и для нас поцелуй означает несомненную интимную эротику. Ар сих пор в своей технике мы твердо придерживались убеждения, что пациентам следует отказывать в эротическом удовлетворении. Вы знаете также, что там, где невозможно получить полное удовлетворение, меньшие нежности вполне могут сыграть эту роль, например в ухаживании, на сцене и т.д.

Итак, представьте себе, каковы будут последствия обнародования Вашей техники. Нет революционера, за которым бы не последовал еще более радикальный. Стало быть, многие независимые мыслители в области техники скажут: а зачем же ограничиваться поцелуем? Разумеется, мы достигнем еще большего, если присоединим к этому и «обнимание», от этого ведь тоже дети не родятся. А затем придут еще более отважные, которые совершат дальнейшие шаги, показывая и рассматривая, и вскоре весь репертуар петтинга войдет в технику анализа — в результате сильно возрастет интерес к анализу как со стороны аналитиков, так и со стороны анализируемых. Новые коллеги припишут возросший интерес целиком себе, а наиболее молодым среди наших товарищей окажется трудно сохранять в отношениях с пациентами ту позицию, которую они выбрали изначально, и вскоре крестный отец Ференци, взирая на ожившие декорации, которые он создал, скажет себе: наверное, мне стоило остановиться в своей технике материнской нежности до поцелуя...

Я полагаю, что в своем предостережении я не сказал ничего, чего бы Вы сами не знали. Однако Вы охотно играете роль нежной матери по отношению к другим и, вероятно, по отношению к самому себе. Значит, Вам следует услышать предостережение со стороны сурового отца... Поэтому я говорил в предыдущем письме о новом пубертате, о влечении Иоанна, но теперь Вы меня вынудили высказаться со всей отчетливостью.

Я не рассчитываю произвести на Вас впечатление. Для этого нет предпосылки в Вашем отношении ко мне. Потребность в упрямом самовыражении в Вас сильней, на мой взгляд, чем Вы сами признаете. По крайней мере, я исполнил свой долг и был верен роли отца. А теперь продолжайте.

Сердечно приветствую Ваш Фрейд".

В 1931 году Ференци заболел злокачественной анемией, от которой умер спустя два года.

В некрологе Фрейд высоко оценил значение своего друга для психоанализа и назвал вышедший в 1924 году главный труд Ференци «Опыт теории генитальности» «пожалуй, самой отважной попыткой применения анализа, которая когда-либо предпринималась» (XVI, 267—269).

Переписка Фрейда с Паулем Федерном

О переписке Фрейда с его в течение многих лет официальным личным представителем Паулем Федерном (1871—1950) сообщает, сын последнего, Эрнст Федерн, в статье, посвященной столетию своего отца (Federn 1971). Из примерно 100 писем Фрейда к Федерну в ней опубликованы три, остальные к печати до сих пор не подготовлены.

Поскольку о личности Федерна и его значении для психоанализа еще пойдет речь в главе, посвященной протоколам Венского психоаналитического объединения, мы ограничимся здесь лишь несколькими замечаниями.

Врач Федерн заинтересовался психоанализом после прочтения «Толкования сновидений» и уже в 1903 году попал во фрейдовский кружок, оказавшись пятым членом Венской группы ⁵⁶. Он стал пионером психоаналитически ориентированного исследования психозов, и после двадцати лет интенсивного сотрудничества — Фрейд направлял многих пациентов к Федерну — Фрейд назначил его своим официальным представителем⁵⁷. Несмотря на многочисленные разногласия в «деле», Федерн занимал этот ответственный пост вплоть до эмиграции Фрейда.

В противоположность Фрейду социалист Федерн воспринимал психоанализ как важный инструмент социальных преобразований⁵⁸ в смысле большей свободы мысли и действия отдельных людей, которая постепенно распространится и на общество. Исходя их этого, он считал необходимым сделать психоаналитический метод лечения более простым и доступным. К огорчению Фрейда, он бесплатно лечил несостоятельных в социальном отношении пациентов. Расхождения между Фрейдом и Федерном касались также представления о шансах на излечение от психоза. Федерн, который благодаря своему опыту был настроен более позитивно, чем Фрейд, верил в дальнейшее развитие психиатрии и психоанализа в этом направлении ⁵⁹. Кроме того, имелись спорные пункты в вопросах анализа немедиками и анализа детей, в которых Федерн подчинялся организационно, но оставался при своем личном мнении. Как считает Эрнст Федерн, именно этим необыкновенно твердым характером его отца, хотя он никогда не переставал быть лояльным и преданным Фрейду, и было обусловлено его историческое значение. Наряду с Абрахамом и Ференци он являлся одним из самых ревностных распространителей психоанализа и в подлинном смысле проводником и продолжателем идей Фрейда (Federn 1971, 737). Два письма Фрейда к Федерну, пожалуй, лучше проиллюстрируют их отношения (там же, 733—735):

10 ноября 1924 г.

Дорогой доктор!

Мне очень жаль, что Вы приняли столь близко к сердцу дело У. ' Я полагаю, что для этого нет никаких оснований. Если по этой причине Вы хотите подать в отставку в Объединении, Вы, несомненно, получите вотум доверия. Мое доверие ничуть не пошатнулось. Так что будет лучше, если Вы не станете предпринимать ничего подобного.

На этот раз, как и вообще в подобных случаях, Вы показали, что Вам угрожает опасность зайти слишком далеко, когда требуется кому-то помочь и выручить его из тяжелой ситуации. Это навсегда останется тем Вашим свойством, к которому все уже привыкли. В данном случае Вам, конечно, не следовало быть столь уверенным, что моя симпатия к у. окажется достаточно сильной, чтобы навязать его Обществу против воли последнего. Вы знаете, что в чувствах следует различать также и количество, одним качественным анализом достичь ничего невозможно. Кроме того, я не скры-

вал ни перед Вами, ни перед другими, что дальнейшее знакомство с его неправдивостью сделало для меня невозможным предпринимать какие-либо шаги в его пользу. И если Вы говорите, что я Вас дезавуировал, то, в сущности, все сводится к тому, что я выразил полностью свою позицию, которую до тех пор Вы знали лишь частично. Ведь и я в конце концов в афере с подвергшимся экспертизе письмом получил новое свидетельство его лживости, а Вы внесли новый вклад в эту тему, изложив в нашем Обществе историю невыле-ченной пациентки.

Только ради дискуссии я вновь возвращаюсь к тому, что я по-прежнему не разделяю суждения о поведении Б. " Совершенно справедливо, что анализируемый должен предъявить своему аналитику все свои заблуждения, а потому должен быть уверен в его такте. Но если среди этих пороков есть неисцелимый, который препятствует его вступлению в объединение, тогда эта обязанность быть деликатным отступает перед долгом не повредить делу. Во всех этих вопросах я привык судить жестче, нежели Вы, однако я придерживаюсь мнения, что небольшие расхождения не могут нанести ущерб сотрудничеству, поскольку полного согласия между различными людьми достигнуть невозможно, да и желать его не следует. В надежде, что этот откровенный разговор поможет Вам преодолеть небольшой шок, остаюсь с сердечным приветом,

Ваш Фрейд.

' Так в оригинале.

" В оригинале полностью, сокращено по желанию Эрнста Фрейда.

Вена, 1 ноября 1931 г.

Аорогой господин доктор!

Несколько дней назад Вы явились ко мне в сопровождении трех бюагюв, из которых мне следовало выбрать один и оставить у себя в качестве подарка от Венского объединения. Выбор дался мне нелегко, ведь, хотя бюсты изготовлены одной и той же рукой и представляют одного и того же человека, художник придал каждому особый вид и выражение, которое у других не обнаруживается и которое жаль упустить. Наконец, поскольку я не могу все же носить три головы, подобно Церберу, я решился на деревянный бюст, который благодаря своему живому и приветливому выражению обещает составить мне приятную компанию.

Вам, кто нашел и уговорил художника, а также Объединению, которое преподнесло мне в подарок этого двойника, я должен сказать сердечное спасибо, ведь подобный подарок есть признак привязанности, а ее ценишь тем более высоко, что она редко встречается в жизни и притом принадлежит к числу лучших даров, которыми один человек может наделить другого.

С неохотой обращаюсь я, однако, к мысли, что вы все принесли столь великую жертву в то время, когда нас столь сильно угнетает материальная нужда. Если б я сам не обнищал, как и все остальные, я бы охотно возместил Вам эти затраты. И так осталось бы еще достаточно другого, за кто мне следует Вас благодарить. Как раз сегодня я прошу Вас принять от меня взнос 3000 шиллингов в нашей родной валюте, который Вы должны использовать на нужды нашей амбулатории и института. Чрезвычайно грустно, что для наших организаций мы располагаем лишь такими мизерными средствами,

однако по нынешним временам бедность не позор. Я твердо надеюсь, что пословица, которую я и прежде применял к судьбам нашего движения, оправдается и в ближайшем будущем:

Fluctuat пес mergitur '.

С сердечным приветом

Ваш Фрейд.

' Эта надпись имеется в гербе Парижа (под рисунком корабля) и означает: «Качается, но не тонет». Фрейд выбрал этот лозунг в качестве эпиграфа к «Истории психоаналитического движения» (1914).

Переписка Фрейда с Вильгельмом Райхом

Все наследие Вильгельма Райха (1897—1957) — письма, дневники, рукописи, фотографии — хранится в архивах «Детского попечительского фонда Вильгельма Райха». Поскольку, по завещанию Райха, архивные материалы можно обнародовать не раньше, чем через пятьдесят лет после его смерти, его переписка выйдет в свет только в следующем тысячелетии.

В 1919 году еще студентом-медиком Райх впервые прослушал лекцию по психоанализу и решил посвятить свою жизнь психиатрии (Ollendorf-Reich 1975, 28). Он вступил в Венское психоаналитическое объединение, где в 1921 году прочел свой первый доклад о «конверсионно-истерическом симптомокомплексе». В 1922 году он был назначен первым ассистентом в психоаналитической поликлинике Фрейда, а в 1928 — вице-директором⁶⁰.

Более всего Райха привлекала фрейдовская теория либидо, он искал биологические основания этой концепции сексуальных влечений. Он полагал, что нашел наконец это подтверждение в открытии биоэнергетических функций, теории оргазма и теории оргона⁶¹. Его попытка произвести «сексуальную революцию» и создать синтез марксистской теории и психоанализа натолкнулась на сопротивление с обеих сторон — как марксисты, так и психоаналитики в конечном счете отошли от идей Райха ⁶².

Поскольку мы не можем воспользоваться здесь перепиской Фрейда и Райха, обратимся к радиоинтервью, взятому у Райха в 1952 году.

Рукопись интервью, проведенного секретарем Архива Зигмунда Фрейда доктором Куртом Эйсслером, была опубликована вопреки протестам со стороны Архива, однако только на английском языке (Higgins, Rafael 1967). Это произошло без ведома и разрешения Курта Эйсслера, тщетно возражавшего против этой неавторизованной публикации. К тому же это противоречило традиции Архива не публиковать из своего собрания ничего современного. Этот трагический человеческий документ позволяет нам лучше понять развитие Вильгельма Райха и его отношения с Зигмундом Фрейдом.

В октябре 1952 года в растянувшемся на два дня интервью Райх четко, просто и прямо излагает свое отношение к Фрейду. Тем самым он предоставляет еще одну возможность интересующемуся психоанализом читателю проследить за развитием идей Райха и их практическим применением, в конечном счете приведших к его осуждению, заключению и косвенно к смерти в 1957 году в неполные шестьдесят лет.

Публикация всей переписки Фрейда с Райхом, наверное, придала бы этому документу историческое значение. В настоящее время нам приходится довольствоваться лишь некоторыми цитатами и замечаниями.

Многое из того, что Райх рассказал Эйсслеру, сводилось к точному повторению пропагандистской речи в пользу его причудливой теории оргона. Райх ухватился за возможность запротоколировать свое личное отношение к официальному психоанализу и с характерной для него уверенностью воспринял это как шанс оправдаться и изложить свои теории миру в целом и Курту Эйсслеру в частности. Эйсслер постоянно пытался вернуть разговор к Фрейду, но это ему удавалось лишь изредка.

Райх припоминает несколько высказываний Фрейда. Однажды, когда Райх делал доклад о Советской России, Фрейд ответил ему: «Возможно, свет придет с востока» (там же, 34). Вполне правдоподобно, что Фрейд в самом деле называл Райха «...лучшим умом общества». Тем печальнее его дальнейшее развитие.

Когда Райх беседовал с Фрейдом на Психоаналитическом конгрессе 1922 года в Берлине, Фрейд указал на толпу и произнес: «Видите эту толпу? Сколькие из них, по-Вашему, способны анализировать, по настоящему анализировать?» Он показал пять пальцев...

В ходе второго интервью Райх пустился в подробности относительно своего клинического опыта, о своих браках, политических убеждениях и «modju» (фиктивная персонификация всей вражеской оппозиции). Он мало говорил о Фрейде, однако вспомнил, как Фрейд однажды сказал: «Я ученый. Политика меня не касается».

Райх, всегда удивительно четкий в формулировках, определил рак как «биоэнергетический распад, отказ от надежды» и перенес это на фатальное заболевание Фрейда: тот якобы способствовал развитию рака, поскольку хотел высказать нечто, что так и не слетело с его уст (там же, 21). Райх полагал также, что Фрейд был несчастливо женат и зажат в своих отношениях к ученикам и друзьям.

Согласно этому интервью, личный и научный разрыв между Фрейдом и Райхом произошел в 1929 году. Райх относил это на счет своих напряженных отношений с Паулем Федерном (1871—1950), проводившим с ним учебный анализ⁶³. В сентябре 1930 года, прежде чем отправиться в Берлин, Райх в последний раз посетил профессора в Грундльзее, чтобы попрощаться. Между ними произошло резкое объяснение, и это был конец. Последний приговор Фрейда звучал так: «Ваши взгляды не имеют ничего общего со столбовой дорогой психоанализа». На этой исторической встрече Фрейд якобы также сказал: «Спасать мир — не есть смысл нашего существования» (там же, 52).

Райх сделал трагическое признание Эйсслеру: «Вы удивитесь, когда я скажу Вам, что я нахожусь теперь в том же самом месте. Сейчас я там, где Фрейд был в 1930-м». Затем Райх сказал: «Когда я уходил, я заглянул в окно и увидел его. Он ходил взад и вперед, взад и вперед, быстро, взад и вперед по комнате. Я не знаю, почему эта картина так живо запечатлелась во мне, но у меня было ощущение: "пойманный зверь"» (там же, 66).

Переписка Фрейда с Отто Ранком

Отто Ранк (1884—1939) занимал особое место среди учеников Фрейда. Он был выпускником Венской школы искусств и увлеченно занимался проблемами литературы и искусства^б4, прежде чем в 1906 году по рекомендации Альфреда Адлера присоединился к венскому фрейдовскому кружку. Согласно Джонсу, особенно высоко Фрейд ценил «неслыханную начитанность» Ранка. Но также он располагал к себе и своими человеческими качествами. Однажды Фрейд заметил Лу Андреас-Саломе: «Почему в нашем объединении не может быть шестерых таких прекрасных людей вместо одного?» (Andreas-Salome 1958, 98).

В 1907 году Ранк становится личным секретарем Фрейда, в 1912 году издателем «Международного психоаналитического журнала», а в 1919-м — директором Венского психоаналитического института.

Фрейд опекал его, часто совершал с ним путешествия, договаривался о работе, организовал вместе с ним внутренний кружок и в конце концов его потерял.

В настоящее время познакомиться с перепиской (речь идет примерно о 400 фрейдовских письмах Отто Ранку), хранящейся в архиве Общества Отто Ранка⁶⁵, можно исключительно в научных целях, причем непосредственно на месте. Часть переписки между Фрейдом и Ранком была опубликована в биографии Джесси Тафт «Отто Ранк» (Taft 1958), в биографии Фрейда, написанной Эрнестом Джонсом (Jones 1953—1957), и в собрании писем Фрейда, изданном Эрнстом Фрейдом (Е. Freud 1960).

Почти все письма Фрейда Отто Ранку были написаны в периоды отпусков, поскольку, находясь в Вене, Фрейд мог общаться со своим юным другом если не ежедневно, то по меньшей мере раз в неделю. В этих письмах Фрейд выступает в роли заботливого друга, учителя, а также аналитика, порой истолковывающего поведение Ранка. Последний был на двадцать восемь лет моложе Фрейда и умер спустя четыре недели после его смерти в октябре 1939 года.

Как ни в какой другой переписке, Фрейд предстает здесь в качестве страстного создателя и покорителя империи психоанализа. Ранк служил ему правой рукой: «...человек, которого никто другой заменить не в силах»⁶⁶.

Письма отчетливо свидетельствуют о дружеских чувствах Ранка и его преклонении перед великим учителем, но в них чувствуется также и отчаянная борьба за свободу, независимость, сохранение индивидуальности. Эта борьба стала судьбой Ранка, его трагедией и в конце концов причиной его смерти.

Из-за обязанностей секретаря, которые Ранк, самый молодой член Комитета (см. прим. 7), исполнял с честью и ответственностью, ему приходилось принимать на свой счет многие жалобы и претензии, адресованные Фрейду или организации в целом, выполняя своего рода функцию «козла отпущения». Сам Ранк использовал выражение «расщепленный перенос», чтобы объяснить, каким образом многие аналитики, испытывая враждебность к Фрейду и не признаваясь в том самим себе, сохраняли преклонение перед великим человеком, перенося негативные чувства на его ближайшего помощника Отто Ранка.

Корреспонденция начинается 22 сентября 1907 года письмом Фрейда, который проводил отпуск в Риме. В этом послании он просит известить всех членов о возобновлении уже ставших знаменитыми заседаний «Психологических сред».

Письма с 1907 по 1912 год не сохранились. В августе 1912 года Фрейд, проводивший каникулы в Карлсбаде, пригласил Ранка поехать вместе в Лондон, чтобы встретиться там с Эрнестом Джонсом и Шандором Ференци. Фрейд считал подобные дружеские встречи чрезвычайно важными, и Ранку было ясно сказано, что «он будет моим гостем». Несколькими днями позже поездка была отменена, и прошло еще несколько лет, прежде чем друзья встретились.

Более поздняя корреспонденция отчетливо демонстрирует типичное развитие новой науки, которая от стадии открытия переходит в стадию организации с неизбежными жесткостью и борьбой против ограничений и подавления.. Когда просматривались оставленные Ранком немецкие рукописи, среди них обнаружились два письма Фрейда. По всей видимости, Ранк собирался внести фрейдовские замечания в свой текст.

Рукописи представляют собой эссе о Гомере, которые Ранк написал на фронте во время первой мировой войны. Как он сумел найти время, сконцентрироваться и

собраться с силами, чтобы создать эти ученые заметки, остается одной из тайн, которыми столь богаты жизнь и личность Ранка. Он закончил эту работу в сентябре 1916 года в Кракау, и вскоре она увидела свет в «Имаго» (5, 1917; 6, 1919). Рукопись настолько заинтересовала Фрейда, что он прочел ее во время отпуска, который он — как обычно — проводил с женой, дочерью и свояченицей.

Оба письма Фрейд написал летом 1916 года, через несколько месяцев после своего шестидесятого дня рождения и тридцатидвухлетия Ранка, воспользовавшись писчей бумагой отеля «Бристоль» в Зальцбурге. Это еще более затрудняет расшифровку почерка Фрейда, поскольку его размашистый готический шрифт не укладывался в формат гостиничного листка писчей бумаги, оказавшейся намного уже, чем бумага, которой обычно пользовался Фрейд.

Тем трагическим летом 1916 года Фрейд был обеспокоен ходом войны, которая, казалось, никогда не закончится, а вся семья жила в постоянном страхе за двух сыновей, находившихся на фронте. С питанием было плохо, и жизнь стала гораздо тяжелее.

Письма отражают реакцию Фрейда на эссе Ранка об «Илиаде» и «Одиссее». Он провел над ними бессонную ночь, что для Фрейда было редкостью. Он указывает, что Елена могла символизировать как женщину, так и город и что могла произойти подмена символов. Фрейд обещал подробнее обсудить это, когда Ранк, как было условлено, в скором времени его навестит.

Второе письмо отправлено пятью днями позже. Фрейд все еще обдумывал идеи Ранка. На этот раз речь шла о Пенелопе. Никаких выводов, все вопросы остаются открытыми. Однако молодой человек получил моральную поддержку — его работа важна и должна быть продолжена. Затем последовал изумительный совет, столь характерный для Фрейда: поезжайте в отпуск в Трою, оглядитесь, наберитесь вдохновения.

С таким настроением, верно, и сам Фрейд совершал поездки в Рим и Афины: в этих путешествиях восприятие шло одновременно в обоих направлениях, вовне — по отношению к достопримечательностям, и вовнутрь — к бессознательному, становившемуся заметным и ощутимым под действием вдохновляющих переживаний. Для Фрейда каждая поездка с символической точки зрения становилась путешествием в бессознательное.

Обмен письмами продолжался в августе 1921 года, когда Фрейд проводил отпуск в Бадгаштайне. Фрейд прочел биографию Гёте, написанную Эмилем Людвигом (1920), и выразил удивление, что книга содержит так много материала и так мало проникновения и осмысления.

Первые признаки напряжения в отношениях Фрейда с Ранком проявились в июне 1922 года, когда Фрейд попытался выступить посредником в споре между Ранком, с одной стороны, и Абрахамом и Джонсом, с другой. Фрейд выразил сомнение, разумно ли было отговаривать Ранка от изучения медицины. В качестве врача он легче бы нашел общий язык с коллегами в Берлине и Лондоне.

20 декабря 1922 года Ранк впервые лично написал послание членам Комитета. Фрейд прочел письмо, прежде чем оно было отослано. Это письмо содержит зародыш трагедии Ранка, говорившего о себе: «Я — символ».

Б нем Ранк утверждал, что взвалил на себя непосильную задачу, включавшую в себя проведение психоаналитических исследований, издательскую деятельность, тяжелую управленческую и финансовую работу, а также выполнение посреднических функций между редакторским штабом в Вене и типографиями в Лондоне и Берлине. Сюда следует добавить также сложную работу по приобретению и защите авторских прав, что в Германии уже было сложно, поскольку различные издания собрания сочинений выходили параллельно. Существовали честолюбивые между-

народные планы относительно «дела» и, соответственно, обширные планы относительно «Журнала» и книг издательства. В дополнение ко всему Ранк заботился и о личных интересах профессора, будь то денежные вопросы или вопросы, связанные с его статусом в научном мире. Ему приходилось преодолевать бесчисленные языковые трудности, поскольку переписка шла на немецком, английском, итальянском, позднее также и на испанском языках. Все делалось на скудные средства или вовсе без них, времена (1922 год) были тяжелые. Ко всему этому добавились и политические проблемы.

Вскоре после этого письма, 12 января 1923 года, Ранк отослал Фрейду рукопись своей новой книги «Травма рождения». Тот с радостью принял посвящение, но полагал, что его следует сформулировать несколько скромнее. То, что Фрейд сначала назвал «великим озарением» Ранка, стало в дальнейшем яблоком раздора.

Хотя Фрейд признавал значение эдиповой матери, в этом письме он указывает, что относить все на счет матери является ошибочным.

По всей видимости, 19 ноября 1923 года Фрейд рассказал своему юному другу об одном сновидении. 20 ноября около одиннадцати часов вечера Ранк никак не мог заснуть и написал профессору письмо, в котором извинялся за свое истолкование сна. Он полагает, что в этом сне — который нам неизвестен — Фрейд говорит о том, что достаточно уже молчал и должен теперь вернуться к своей общественной и научной работе. Ранк выражал надежду, что это истолкование, возможно, подтолкнет профессора к тому, чтобы еще раз подумать об этом сне и, скорректировав истолкование Ранка, углубить его анализ. Последняя фраза письма звучит следующим образом: «Я надеюсь, что даже самые глубинные слои содержат решительное желание снова стать полностью здоровым» (19 ноября 1923 г.).

Фрейду понадобилась неделя, чтобы ответить другу, и 26 ноября 1923 года Ранк получает чрезвычайно важное послание. Фрейд начинает с замечания: впервые после долгого перерыва Ранк предлагает подобное истолкование сна. С течением времени многое изменилось, Ранк фантастически вырос и многое узнал о своем друге и учителе, который хотя и не мог подтвердить все, что написано Ранком, однако не выдвинул собственных объяснений. Фрейд признает, что некоторые реконструкции верны, в частности его намерение в сентябре вновь приступить к работе.

Затем Фрейд пожелал узнать, «против кого направлен сон». Он полагал, что этот сон ни на кого не направлен. Тем не менее Фрейд рассказал его своей дочери Анне и доктору Феликсу Дойчу. Быть может, для них этот сон что-нибудь значит. Тот факт, что коллега приехал в Вену вместе с женой и дочерью, похоже, является важной ассоциативной связью. Отсюда ассоциации тянулись к медсестрам Фрейда, без которых он не пережил бы тяжкие дни после операции на челюсти. Поэтому «сон однозначно является нежной благодарностью моим женщинам».

Затем Фрейд сообщает, что он очень полагался на профессора Пихлера⁶⁷, но остался им разочарован. Последовало «ослабление гомосексуальной к нему привязанности». В этом сне доктор Дойч, вероятно, выступает вместо Отто Ранка (но это только предположение).

Когда Фрейд писал это письмо, он обнаружил вторую поразительную ассоциацию. Один из образов этого сновидения, который больше не возникал, носил имя Давида. У Фрейда возникла ассоциация с Лу Андреас-Саломе, для которой имя Давид имело особое значение. Это означало для Фрейда (Taft 1958, 79): «Внимание, место юноши занято стариком] Ты не Давид, а самонадеянный великан Голиаф, которого кто-то другой, юный Давид, должен устранить. И теперь легко увидеть, что Вы и есть тот угрожающий Давид, который своей «Травмой рождения» подрывает ценность моей работы» (26 ноября 1923 г.).

1924 год начался вторым пространным посланием Фрейда всем членам Комитета, в котором он с огромным энтузиазмом отстаивает Ранка и его «Травму рождения» (см. переписку Фрейда с Абрахамом). Фрейд считал, что новые теории Ранка являются вариантом его понятия навязчивого повторения. Он писал, что не сомневается в том, что глубокие раны, полученные в детстве, укореняются в глубочайших слоях бессознательного и для их исцеления требуется длительный срок, как после тяжелой операции. В то время Фрейд еще полагал, что теория травмы рождения может легко уместиться в рамках психоанализа. Он рассматривал теории Ранка как новое истолкование табу инцеста, более глубокое, чем предложенное им самим.

Дата добавления: 2015-08-29