Зигмунд Фрейд как автор писем 1 страница

ПЕРЕПИСКА 3. ФРЕЙДА

Мартин Гротьян

ЗИГМУНД ФРЕЙД КАК АВТОР ПИСЕМ

Писать письма было любимейшим занятием Зигмунда Фрейда. Количество написанных им за свою жизнь писем, адресованных членам семьи, друзьям и соратникам, сторонникам и противникам психоанализа, художникам и ученым, поистине неизмеримо. Про многие письма сегодня можно сказать, что они стали литературой или, по крайней мере, литературным источником по теории психоанализа.

Эти письма позволяют нам увидеть разностороннюю и сложную личность Фрейда: они передают его страстность как человека молодого, они свидетельствуют о зрелости ученого и исследователя бессознательного, мудрости зрелого мужа, страдавшего от трагизма жизни, но принимавшего судьбу с мужеством Моисея ¹ и Иова², праобразов, необычайно близких ему по духу (см. также статью М. Гротьяна и Ю. фом Шайдта «Фрейд в зеркале биографов»).

Если бы все письма, вышедшие из-под пера Фрейда, можно было рассмотреть в хронологическом порядке, то мы бы получили, по сути, дневник его жизни.

Обилие написанных Фрейдом писем, помимо других причин, объясняется сильной потребностью в том, чтобы воспринять и передать тот импульс, который он сам получал благодаря письмам.

На все адресованные ему письма Фрейд отвечал незамедлительно. Пишущая машинка появилась в семье Фрейда позднее и использовалась лишь в редких случаях. Все письма Фрейд собственноручно — не прибегая к услугам секретаря — заносил в толстый, огромного формата, регистр, исписывая страницы с обеих сторон. Некоторые письма Фрейд писал между приемом пациентов, другие — вечером после работы.

Очень выразительный, своеобразный почерк Фрейда, достаточно нетипичный для ученого, по мнению X. Беккера (Becker 1956), обнарркивает удивительное сходство с почерком И. С. Баха³. Выражаемое почерком особое сочетание напряжения и гордости от достигнутого указывает на постоянные конфликтные эмоции человека, обладающего недюжинной жизненной силой и характером борца. Сам Фрейд к графологическим интерпретациям относился с недоверием и скепсисом⁴.

Почерк Фрейда не всегда легко разобрать. Ему и самому бывало трудно разбирать почерк других. Он часто сетовал на свое раздражение, когда приходилось расшифровывать чужие письма, например от Людвига Бинсвангера. В таких случаях ему обычно помогала дочь Анна.

У Фрейда всегда было непосредственное, личное впечатление от всего того, что он переживал. Он доверял своему восприятию, прекрасно знал свое время и имел склонность все записывать. Однажды он посоветовал Джоан Ривьере (1883—1962) записывать мысли, которые она выражает в своем анализе. Джоан Ривьере —

ученица Фрейда, ставшая впоследствии выдающимся психоаналитиком ⁵. Ею было записано содержание соответствующей беседы с Фрейдом в период психоаналитической работы в Вене. Слова Фрейда, говорившего по-английски примерно так же хорошо, как Джоан Ривьере по-немецки, можно перевести следующим образом: «Запишите это, запечатлите черным по белому; тогда Вам проще будет с ним обращаться, ведь тем самым Вы вынесете это за рамки своей [душевной] системы», и: «Поэтому извлеките это из себя [намек на анальную продукцию!], продуцируйте [свои мысли]» ^б.

Вести записи было для Фрейда особой формой его желания наблюдать, жить, узнавать, выражать себя, понимать себя и овладевать собою. Он писал письма как книги, а его книги часто читаются словно письма: написанные искренне, стилем, который можно назвать классическим, образным языком (например, когда, находясь в изоляции, он сравнивает себя со свежевыкрашенной стеной, которую все боязливо обходят стороной). Он не любил вносить исправления, и если на один лист приходилось две поправки, он считал это верным признаком старения.

Масштаб переписки Фрейда огромен. Назовем лишь некоторые цифры из этого неисчерпаемого источника: около 2500 писем к членам своей семьи, около 1500 любовных писем к женщине, с которой он был обручен и которая впоследствии стала его женой, более 2000 писем к Ференци — близкому другу и поверенному, к которым, к сожалению, до сих пор нет открытого доступа, и почти 500 писем к Абрахаму.

Скрытый мотив пристрастия Фрейда к письмам, возможно, станет понятным благодаря следующей догадке: каждое письмо было частью его «самоанализа», подготовкой, частью или заключительным словом к нему. Начало такому самоанализу было положено его письмами к любимой Марте, продолжение ему дала переписка с «аналитиком на расстоянии» Вильгельмом Флиссом. По отношению к этим двум самым важным партнерам по переписке это полностью справедливо по крайней мере до 1900 года, в котором появилось «Толкование сновидений». Следы аналитических наблюдений фрейдовского «перманентного анализа» можно обнаружить во многих последующих письмах к друзьям и противникам.

Мы вышли бы за рамки данной работы, если бы попытались охватить переписку Фрейда со всеми людьми, которые были важны для него в его жизни. Поэтому мы ограничиваемся лишь теми партнерами по переписке, которые значимы, с одной стороны, с точки зрения фрейдовского самоанализа, с другой стороны, с точки зрения развития психоанализа как науки. Это относится как к опубликованным, так и к неопубликованным письмам Фрейда, к которым автор имел доступ.

При таком выборе нам неизбежно пришлось исключить тех партнеров по переписке, о которых подробно рассказывается в статье об известных фрейдовских случаях, равно как и столь важную для жизни и творчества Фрейда фигуру, как Йозеф Брейер (см. также статью Юргена фом Шайдта «Фрейд и его время»).

Кроме того, мы познакомимся с интересными с точки зрения истории психоанализа документами, записями о «фрейдовских средах» (с 1906 года), называемыми «Протоколами», которые велись секретарем объединения Отто Ранком, а также с «письмами по кругу», которые с 1920 по 1924 год Фрейд и Ранк направили шести членам Комитета⁷. (Портреты партнеров Фрейда по переписке читатель найдет в этой книге.)

Страница из регистра писем Зигмунда Фрейда — Ноябрь/Декабрь 1938 года. Факсимиле из книги «Briefe (1873—1939)». Frankfurt/M.: Fischer 1960, 473

Письма к невесте и будущей жене Марте Бернайс

Фрейд познакомился с Мартой Бернайс в апреле 1882 года, когда сестры Марта и Минна гостили в доме его родителей. Спустя два месяца, в июне 1882 года, они обручились. Фрейду было двадцать шесть лет, Марте не исполнилось еще и двадцати одного.

Мать Марты, женщина энергичная, сделала все, чтобы разлучить влюбленную пару, которой предстоял длительный период помолвки, и настояла на переезде из Вены в дом, принадлежавший их семье в Вандсбеке близ Гамбурга. Это обстоятельство прежде всего и является причиной возникновения переписки двух влюбленных, длившейся четыре с половиной года после их обручения. До тех пор, пока ситуация с работой и, соответственно, материальное положение Фрейда не давали ему возможности содержать семью, такое поведение позволяло оставаться в рамках установленных приличий и пользоваться одобрением тогдашнего добропорядочного общества.

Поскольку по финансовым причинам Фрейд мог лишь изредка и ненадолго навещать свою невесту, на протяжении этих лет переписка оставалась практически единственным средством связи для влюбленных. Фрейд писал ежедневно, иногда даже по два-три раза в день. Его письма содержат такой богатый автобиографический материал, что по ним можно очень точно воспроизвести события, происходившие с 1882 по 1886 год. Кроме того, в них особенно полно раскрываются чисто человеческие черты Фрейда. Письма Фрейда отличает деликатность, обстоятельность; часто бурно выражая свои чувства, он описывает события повседневной жизни, свои размышления, поступки, взгляды. Мы узнаем о первых днях его пребывания в Вене, о работе, бедности и надеждах; о долгих беседах, проводимых с друзьями в клинике и в кафе. Фрейд говорил о своей любви, о своих надеждах и разочарованиях, о вере в самого себя и сомнениях, одолевавших его, когда он начинал думать о будущем. Обо всем этом писал он своей любимой девушке, чтобы перенести разлуку, которую они оба тяжело переживали.

Это было время подготовки к жизни, к любви, к супружеству, к работе, и это было время подготовки — если не начало — фрейдовского «самоанализа», первого сознательного путешествия в неизведанный край бессознательного.

Из уже упомянутых 1500 писем Фрейда к Марте (Мартой Бернайс было написано около 600 писем к Фрейду) их сыном Эрнстом и его женой Люси были отобраны и опубликованы наиболее яркие и показательные (Е. Freud 1960, 1968). ' Вот два письма, относящиеся к 1883 и 1886 годам (Е. Freud 1960, 56—58, 224-225).

Вена, 29 августа 1883, среда вечером.

Любимая моя Марта,

Твое милое, умное письмецо и меткое описание рынка в Вандсбеке очень порадовали меня и помогли моему продолжающемуся выздоровлению, — если бы не катар, можно было бы говорить о здоровье. Ты рассуждаешь почти как Вагнер в «Фаусте» во время приятной прогулки, и мне также хочется ответить с отменной деликатностью доктора Фауста: «Здесь вновь человек я, здесь быть им могу». Но нет, возлюбленная, ты совершенно права, в развлечениях народа нет красоты и возвышенности; меня, по крайней мере, это больше не привлекает. Те развлечения, о которых мечтаю или которые уже

испытал, — это минутки беседы с любимой, которая прильнет к тебе, и чтение, где то, о чем ты думаешь или чувствуешь, встает перед тобой с отчетливой ясностью, сознание того, что за день ты чего-то добился, продвинулся в разъяснении какой-нибудь проблемы, все это очень отличается от того, и было бы жеманством испытывать искреннюю радость по поводу тех зрелищ, которые ты описываешь.

Прости, что я цитирую самого себя, но мне приходят в голову мои давние мысли о Кармен: чернь наслаждается жизнью, а мы терпим лишения. Мы страдаем, чтобы сохранить нашу г^елостность, мы экономим на нашем здоровье, на нашей способности наслаждаться, веселиться, мы стараемся возвыситься до чего-то такого, о чем сами не имеем понятия, — и эта привычка постоянного подавления естественных потребностей придает нам характер совершенства. Наши чувства отличаются большей глубиной, и мы не разрешаем себе быть способными на что-то дурное. Почему мы не напиваемся? Потому, что неудобство и позор, причиняемые похмельем, превосходят удовольствие от выпивки. Почему мы не влюбляемся каждый месяц в кого-то нового? Потому что при каждом расставании нам пришлось бы лишаться частицы собственного сердца. Почему не каждый человек становится нашим другом? Потому что утрату друга или его несчастье нам бы пришлось тяжело переживать. То есть мы стремимся в большей степени к тому, чтобы отвести от себя страдания, нежели к тому, чтобы получить удовольствие, и, по большому счету, мы являемся людьми, как мы с тобой, которые на протяжении лет чего-то лишены и тоскуют, чтобы оставаться верными друг другу, чтобы суметь перенести тяжелый удар судьбы, лишающий нас самого дорогого. Люди, которые, как Азра', могут любить только один раз. Весь наш образ жизни основан на предположении, что мы защищены от грубой нищеты, что перед нами открыта возможность оставаться в стороне от пороков, присущих обществу. Беднота, народ не смогли бы выстоять, не будь они толстокожими, не имей они поверхностных чувств; к чему им сильные привязанности, если все беды, имеющиеся в запасе у природы и общества, направлены против их любви, к чему им пренебрегать сиюминутными удовольствиями, если им нечего рассчитывать на какие-либо другие? Бедные слишком слабы и незащищенны, чтобы делать это так же, как мы. Когда я вижу, как народ развлекается, пренебрегая всякой разумностью, я всегда думаю, что таким образом эти люди компенсируют все недостатки социальной организации, болезни, эпидемии, налоги, перед которыми они совершенно беззащитны. Не буду развивать эти мысли, но можно было бы показать, что «народ» рассуждает, верит, надеется и работает совсем не так, как мы. Существует психология простого человека, которая в достаточной степени отличается от нашей. Общественное чувство у них также более сильно развито, чем у нас, только у них оно отличается такой живостью, что один человек продолжает жизнь другого, в то время как для каждого из нас мир исчезает с его собственной смертью.

Любимая моя девочка, если тебе не нравится моя болтовня, ты можешь возразить. Ты еще не знаешь, какое влияние ты на меня имеешь; а если я бываю резок в отношении некоторых вещей, связанных с основными условиями и событиями, касающимися нашего соединения, то прошу тебя не судить по этому также и о другом. Я отдаю себя под полную опеку моей принцессы. Приятно находиться во власти любимого человека; были бы мы еще не пых далеко друг от друга, моя милая!

Девушка, в судьбе которой я принял такое участие, потеряла в течение нескольких дней то, чего я достиг, работая с ней. Здесь было мною осложнений, которым, нет аналогов в нашей практике, и слишком много вины с ее стороны. Врача не может и не должно не трогать человеческое юре, он может лишь быть менее чувствительным, если он счастлив в своем собственном доме...

С Пфунгеном у нас постоянные и существенные разногласия, я зашел так далеко, что противоречу ему в присутствии Мейнерта. Во всех вопросах, решение которых определяется Мейнертом, правда оказывается на моей стороне, так как Пфунген выдвигает совершенно бредовые, странные идеи; но я все-таки должен сказать, что замечаю в себе такой деспотизм, что мне страшно тяжело это переносить, это угнетает меня. Ты-то хорошо его знаешь, но если, несмотря на все, все-таки любишь меня, то я счастлив.

Все свободное время я использую для работы, началом которой доволен, я не думал, моя милая, что буду так остро реагировать на успех или неуспех, как ты пишешь. Мой метод еще не завершен, он работает, но я не всегда справляюсь с ним, он не всегда показывает одно и то же.

Спокойной ночи, любимая, моя драгоценная принцесса. Твои письма очень ободряют меня.

По-прежнему любящий тебя

твой Зигмунд. ' Имеется в виду стихотворение г. Гейне «Азра».

Вена, четверг, 13 мая 1886 г.

Драгоценное мое сокровище,

Я больше не смогу писать тебе в часы приема из-за уймы дел: здесь полная комната людей и я едва управляюсь к трем часам. Доходы пока неблестящие, зато больных, отбирающих у меня время, гораздо больше. Во всяком случае, пациентов, которые платят, у меня немного. Жена профессора М., доставившая мне много хлопот (ее ишиас почти излечен), и два полицейских, которые приходят один раз в неделю. Завтра придет Т. Сегодня, например, чистый доход был 8 гульденов, а именно: три от одного полицейского и пять — снова благодаря Брейеру, приславшего госпожу К. за разъяснениями по поводу ее мужа.

Я заметил, что труд врача и его заработок могут совершенно расходиться. Можно получать деньги ни за что, с другой стороны, можно маяться, не имея никакого дохода. Так, позавчера ко мне пришел один американский врач, нервнобольной, и его сложный случай так заинтересовал меня, что я принял его, не взяв платы. Сложность этого случая объясняется отношением пациента к его жене, красивой и интересной женщине, с которой мне также приходилось иметь дело, по этому поводу я завтра иду к профессору Хробаку '. Я слишком устал, поэтому не буду описывать тебе деликатные подробности. Меня встревожило, что в обоих случаях, когда эта дама была у меня, твоя фотография, которая никогда не сдвигалась с места, выпадала из записной книжки. Мне не по душе подобные намеки, может быть, это было предостережение — но я не нуждаюсь в нем!

Итак, врач должен экономить. Я берегу каждый гульден; вчера я был приглашен к одному дальнему знакомому на Штадтгутгассе, денег за это, конечно, не получил, но два часа потерял, так как не мог нанять экипаж. То же самое и сеюдня, а вернувшись домой, я обнаружил только что присланный срочный вызов. Тут уж, конечно, пришлось нанимать экипаж, и то, что сэкономил на ужинах за три дня, я отдал за проезд.

36

В четверг в психологическом клубе делал доклад о гипнотизме, он получился хорошим и был всеми одобрен. Этот же доклад я собираюсь сделать через две недели в Психиатрическом обществе, после чего еще через три недели я сообщу о моих парижских впечатлениях в Обществе врачей. Борьба с Веной идет успешно, а если бы ты была здесь, я бы, поцеловав тебя, сказал, что не потерял надежду через шесть месяцев назвать тебя своей женушкой.

кумою, что для бесплатных пациентов и для пациентов, нуждающихся в легкой электризации, придется ввести вторую очередь приема три раза в неделю с трех до четырех часов. Моя позиция здесь все же сильна, как я заметил по многим признакам.

Спокойной ночи, сладкая моя, мое сокровище,

твой Зигмунд.

¹ fipKmop Рудольф Хробак (1843—1910) — профессор гинекологии в Венском университете.

После 26 лет совместной жизни Фрейд писал (I960, 307—308):

Рим, 20 сентября 1912 г.

Любимая моя старушка,

Только что с большим удовлетворением получил твое первое письмо из Вены и очень обрадовался новостям, особенно о переменах у Матильды, хотя я совсем и не беспокоился за нее. Но все же уговори ее несколько понизить температуру воздуха.

Вместе с твоим письмом пришли предложение от одного английского магазина, торгующего книгами, о переводе «Толкования сновидений», уже третье, которое я вынужден был отклонить', и извещение от одной срочной пациентки из Кракова. Я не сомневаюсь, что, пока я буду работать, нам будет на что жить.

Рим очень понравился мне. Я наслаждаюсь, как никогда прежде, может быть еще и потому, что у меня великолепное жилье. Мой старый план утвердился: не Коттаж ", а Рим. Тебе и Минне здесь тоже понравится.

О прелестной погоде, солнце, ветре и свежем воздухе я не смогу рассказать тебе иначе, чем отослав тебя к С. Кристофу.

Отель по своему уюту может сравниться с Клобенштейном. Ференци не оставил меня, напротив, с тех пор как я снова полезен, он стал инициативным и внимательным компаньоном. Он всегда очень ласков.

Мое состояние пока не совсем нормализовалось, каждый второй день еще случаются какие-то неприятности, но уже нет никакого сравнения с тем, что было. Вчера после званого обеда даже были в театре, смотрели новую патриотическую оперетту. Для меня этого было многовато, к тому же, кажется, я зря выпил кофе в антракте. Но сейчас — перед ленчем — я снова бодр. Никогда еще я так не заботился о себе, не был столь свободным от работы, не жил по своему желанию и в свое удовольствие. Сегодня я даже нашел и купил гардению, ее запах привел меня в отличное настроение. Минна знает это растение, оно еще изысканнее, чем дурман.

Надеюсь, что скоро опять буду свежим и дееспособным, у меня нет таланта хворать. Не удивляйся, однако, что я не думаю о том, чтобы вернуться пораньше, собираясь поступить, как Эрнст: «Я остаюсь здесь!» '" — пока есть деньги.

Передавай сердечный привет всем нашим молодым и старикам.

Твой Зигм.

I Право переводить «Толкование сновидений» уже было предоставлено А. А. Бриллу.

II Загородный район Вены.

III Цитата часто повторявшегося в семейном кругу выражения Эрнста, младшего сына

Фрейда (названного в честь профессора Эрнста фон Брюкке, родился в 1892 году), который

маленьким ребенком после летнего отдыха не хотел уезжать из Ловерны.

Когда Вальтер Иене (Jens 1962, 66) пишет по поводу фрейдовских писем: «Сколько здесь изящества, плутовства, юмора и самоиронии... сколько стилистической точности...», это хотя и относится ко многим письмам Фрейда, но прежде всего к письмам его невесте, а затем и жене Марте Бернайс.

Письма другу и «аналитику на расстоянии» Вильгельму Флиссу

Из переписки между Фрейдом и Флиссом сохранились только письма Фрейда. С 1887 по 1902 год Фрейд в общей сложности отправил двумя годами младшему берлинскому специалисту-отоларингологу и биологу Вильгельму Флиссу (1858— 1928) 284 послания: письма, открытки, телеграммы и записки, которые впервые были выборочно опубликованы в Лондоне в 1950 году Мари Бонапарт, Анной Фрейд и Эрнстом Крисом.

Когда вдова Флисса пожелала получить от Фрейда письма своего мужа, он, согласно Максу Шуру, не смог их найти. Мари Бонапарт он в 1937 году сказал: «Я до сих пор не знаю, уничтожил я их или так искусно спрятал. Наша корреспонденция была самой интимной, какую вы только можете себе вообразить» (Schur 1965, 12).

История писем Фрейда Флиссу напоминает «Одиссею». После того как вдова Флисса продала их одному берлинскому книготорговцу с тем условием, что они не попадут в руки Фрейда, тот в свою очередь предложил их Мари Бонапарт, принцессе Греческой и Датской, хорошей подруге, а некогда ученице и пациентке Фрейда. В 1937 году она выкупила их за 100 фунтов, привезла в Вену и спрятала даже от Фрейда, который непременно хотел завладеть корреспонденцией, чтобы ее сжечь. Когда нацисты вошли в Вену, Мари Бонапарт удалось уберечь драгоценный архив от гестапо. Она привезла документы в датское посольство в Париже, а потом переправила в Англию. Об этой странной и со стороны Фрейда часто лишенной критики дружбе было немало написано и домыслено⁸.

Флисс пристально интересовался женским циклом и позднее сочинил сложную, однако научно недостоверную систему периодов, которая должна была подойти всему живому. Он видел тесную взаимосвязь между половой деятельностью и реакцией слизистой носоглотки, которая якобы набухает во время менструации и при половой деятельности ⁹. Для мужчин он рассчитал цикл в двадцать три дня, вычтя из периода в двадцать восемь дней пять дней женской менструации. Флисс вообще охотно обращался к математическим спекуляциям и некоторое время ему удавалось оказывать этими своими представлениями сильное влияние на Зигмунда Фрейда.

В течение пятнадцатилетней переписки между этими двумя людьми интересы Фрейда все больше обращались от неврологии к психоанализу. В этот плодотворный период он написал «Очерки об истерии» (1895), «Толкование сновидений» (1900) ¹⁰ и «Психопатологию обыденной жизни» (1901). Он предпринял грандиозную попытку проанализировать самого себя, то есть найти новый путь к пониманию человеческой жизни и своими открытиями подтвердить всеобщую применимость психоанализа. Здесь Вильгельм Флисс был партнером, которому Фрейд

мог поведать почти все, его «альтер эго», поддерживавшим Фрейда своим интересом: «...я не могу писать вовсе без аудитории, однако мне вполне достаточно, если я пишу только тебе» (Schur 1972, 181). Из переписки с Флиссом становится ясно, что Фрейд приступил к систематическому самоанализу примерно в октябре 1897 года (Freud/Fließ 1950, 183-184 и 189-190):

Д-р Ъигм. Фрейд,

доцент университета

по специальности «нервные болезни».

Вена 7. 7.97 IX. Ъерггассе, 19

Дорогой мой Вильгельм!

Я знаю, что в настоящее время я никудышный корреспондент, который не вправе предъявлять какие бы то ни было, претензии, однако так было не всегда и так это не останется. Я сам еще не понимаю, что произошло, но что-то из глубочайшей бездны моего собственного невроза воспрепятствовало продвижению в познании неврозов, и каким-то образом ты тоже оказался вовлечен в это. Мне кажется, парез, не дающий писать, случился специально ради того, чтобы нарушить наше общение. У меня нет никаких тому доказательств, просто ощущения самой неотчетливой природы. Не произошло ли нечто подобное с тобой? Несколько дней назад мне почудилось, что готовится освобождение из потемок, я замечаю, что мне удалось все же совершить дальнейшие шаги в работе, и порой мне приходит на ум то или иное. Разумеется, свой вклад внесли и жара, и переутомление.

Итак, я вижу, что защита от воспоминаний не препятствует тому, чтобы из них возникли высшие психические образы, которые на некоторое время обретают устойчивость, а затем сами подвергаются сопротивлению чрезвычайно специфического типа, в точности как во сне, который вообще содержит в зародыше всю психологию неврозов. Таковы обманчивые воспоминания и фантазии, связанные соответственно с прошлым или будущим. Я приблизительно разобрался с правилами, по которым образуются эти картины, и с причинами, в силу которых они становятся устойчивее, нежели подлинные воспоминания, и тем самым узнал нечто новое о характеристике этого процесса. Наряду с ними возникают извращенные побуждения, а при вытеснении этих фантазий и импульсов, которое позднее становится необходимым, проявляется более высокая детерминация симптомов, проистекающих уже из воспоминаний, и новые мотивы цепляться за свою болезнь. Я изучил несколько типичных случаев сочетания подобных фантазий и побуждений и типичные условия, при которых происходит их вытеснение. Эти знания еще не являются полными. Техника начинается с предпочтения определенного пути как наиболее естественного.

Мне думается, что с объяснениями снов все решено, но вокруг громоздятся сплошные загадки. Тебя ждет органологическая сторона, здесь я не добился ни малейшего успеха.

Вот, например, интересный сон: человек со стыдом и страхом бродит среди незнакомых людей наполовину или полностью обнаженный. Достойно удивления, что, как правило, люди не сознают, что таким образом осуществляется их заветное желание. Материал этого сна, связанный с детской склонностью к эксгибиционизму, поучительным образом искажен и недопонят в известной сказке (мнимое платье короля — «Талисман»). Подобным способом Я пытается превратно истолковать и прочие сновидения.

С лета меня более всего интересует, где и когда мы встретимся, поскольку сама встреча уже твердо запланирована. А-р Гаттл чрезвычайно интересуется и мной, и моими теориями... Надеюсь, когда он приедет в Берлин, ты что-нибудь в нем найдешь и сможешь у него позаимствовать.

В Аусзее все хорошо. Я с жадностью ожидаю от тебя известий.

Сердечный привет всей семье.

Твой Зигм.

Вена 3. 10. 97

Аорогой Вильгельм!

Мой визит имеет то преимущество, что ты вновь можешь делиться со мной всеми частностями, поскольку на настоящий момент мне известно в общих чертах целое; только не жди ответа по каждому пункту, да и по поводу некоторых соображений ты, надеюсь, учтешь, что я, будучи в твоих делах посторонним, судить о них не способен. С внешней стороны у меня почти ничего не происходит, но внутренняя жизнь содержит немало интересного. Уже четыре ночи самоанализ, который я считаю необходимым для решения всей проблемы, продолжается во сне, и я получил от него чрезвычайно ценные результаты и выводы. Иногда у меня возникает ощущение завершения, и до сих пор я с точностью угадывал, с чего начнется сон в следующую ночь. Наибольшую трудность представляет для меня письменное изложение, тем более что оно очень пространно. Могу лишь сообщить, что старик у меня не играет активной роли, но что я направил вывод по аналогии с себя на него, а моя «прародительница» была уродливая, но чрезвычайно умная женщина, которая поведала мне многое о господе Боге и аде и внушила мне высокое мнение о собственных способностях; что позднее (между двумя и двумя с половиной годами) мое либидо пробудилось по отношению к матери, а именно после совместной поездки в Аейпциг, когда нам довелось вместе ночевать и я увидел ее обнаженной. (Ты давно уже сделал соответствующие выводы в отношении своего сына, насколько я понял из одного оброненного тобой замечания.) Младшего меня на год брата (он умер младенцем) я принял злобно, с истинно детской ревностью, и его смерть осталась во мне семенем для угрызений совести. Я вспомнил и товарища по моим нехорошим поступкам между первым и вторым годами, это был мой племянник, на год старше меня, теперь он в Манчестере, а когда мне исполнилось четырнадцать лет, он навещал нас в Вене. Похоже, мы оба жестоко обращались с младшей на год племянницей. Этот племянник и младший брат определяют теперь невротизм, но вместе с тем и интенсивность всех моих дружб¹. Ты сам застал мой страх путешествий еще в цвету.

Что же касается самих сцен, которые лежат в основе этой истории, с ними я еще не разобрался. Если они проявятся и мне удастся определить истоки собственной истерии, я буду этим обязан старухе, которая в столь юном возрасте приуготовила мне средства к тогдашней и дальнейшей жизни. Ты видишь, прежняя привязанность берет верх и ныне. Я не могу передать интеллектуальную прелесть этого труда.

Рано утром приедут дети. Практика плетется еле-еле, я боюсь, что если она наладится, то станет препятствием для самоанализа. Мое убеждение, что трудности лечения проистекают из того, что врач в конечном счете поддается дурным склонностям пациента, его желанию сохранить свое заболевание, становится все сильней и отчетливей. Посмотрим, что будет дальше.

Сердечно приветствую тебя и твою небольшую семью, надеюсь в скорости вновь получить кусочки с твоего стола.

Твой Зшм.

¹ Ср. «Толкование сновидений», G. W. II— III, 487, где Фрейд еще резче формулирует эту часть аналитического прозрения: «Интимный друг и заклятый враг всегда оставались необходимыми предпосылками для жизни моих чувств; я вновь и вновь создавал их, и нередко детский идеал проявлялся настолько сильно, что друг и враг совпадали в одном лице, разумеется, уже не одновременно и не в постоянно сменяющихся ипостасях, как эпю было возможно в первые годы детства».

Дата добавления: 2015-08-29