Чудеса, кстати, не заставили себя долго ждать.
И начались с того, что в цех доставили новые станки, полученные в располагавшемся неподалеку заводе по производству посуды. Хотя на самом деле станками это было назвать трудно, скорее это были четыре огромные горы, у каждой из которых сверху крепилась гора поменьше, и вопрос о том, какого размера детали могли выбить эти станки заменялся вопросом о том, как избежать землетрясения, если запустить их разом. Лаки даже и представить не могла, кто ел ложками, отпечатанными на этих прессах, но тарелкой для супа ему скорее всего служило небольшое озеро. Расторопные рабочие тут же установили их в огромном помещении завода, предварительно выселив из правого угла несколько пауков, популяцию муравьев и эскадрилью летучих мышей, и проверили их на работоспособность – дрожание кружки, забытой кем-то на небольшом трехногом столике как нельзя лучше доказывало, что уж что-что, а этого добра у них было хоть отбавляй. Сразу после этого явился их бывший владелец, чтобы договориться об оплате. Он оказался пони сговорчивым, и после какого-то часа споров, шума и криков станки перешли в полную собственность завода Лаки за сумму, которую можно было назвать не заикаясь и не принимая пару таблеток успокоительного.
Закончив эту утомительную беседу, пегаска отправилась прогуляться по заводу, с интересом наблюдая за тем, как быстро, слаженно и четко делают свое дело рабочие команды, и, по возможности, держась подальше от чана с раскаленным металлом. Изредка к ней подбегали взволнованные инженеры и согласовывали возникающие проблемы, вроде потерянной заклепки, неправильно выточенной детали или небольшого взрыва одного из двигателей. Проделав весь путь из конца в конец завода, Лаки уже собиралась было повернуть назад, как вдруг услышала, что кто-то настойчиво повторяет ее имя.
— Мисс Койн! — послышался голос с другой стороны зала. — Мисс Койн, не найдётся ли у вас свободной минутки?
Лаки обернулась — через весь цех к ней неслась шляпа с огромным пером, полученным, по всей видимости, от птицы, которая питается одними ягодами и скорее всего арбузами. При ближайшем рассмотрении оказалось, что шляпа не плывет к пегаске сама по себе: под ней обнаружилась невысокая желтогривая единорожка, одетая по последнему писку сталлионградской моды, в последнее время тяготевшей к легкости и воздушности и ради создания такого эффекта даже готовой сбросить с себя четвёртый слой теплой ткани. На боку у неё красовалась изящная и очень маленькая сумочка, которая, как и все подобные аксессуары, была способна вместить в себя гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд — вот и сейчас, немного покопавшись в неизведанных глубинах, гостья достала оттуда чернильницу, перо и небольшой блокнот. После этих нехитрых приготовлений она уставилась на Лаки, чуть склонив голову набок, и пегаска всерьёз начала опасаться, что полы шляпы слишком близко приблизились к искрящемуся раскаленному металлу.
— Мисс Койн! — дружелюбно прокричала она, пытаясь заглушить мерные удары огромного пресса. — Могу я взять у вас небольшое интервью? Я — мисс Пэйпер из «Сталлионградских Вестей».
— Ну конечно! — согласилась пегаска, раздумывая, почему вдруг возник столь животрепещущий интерес к ее персоне. — Чем могу быть полезна?
Перо журналистки, напоминающее рыцарское копье, приготовленное специально для финального поединка в турнире, взмыло в воздух.
— Вы намерены строить паровозы? — спросила она.
— Ну конечно, а что же ещё нам делать? — подтвердила Лаки. — Стране нужны паровозы и делать их — наша работа.
— Работа, — кивнула единорожка, помечая что-то в блокноте. — Вы ведь совсем недавно в Сталлионграде?
— Да, — я приехала только вчера, — улыбнулась Лаки.
— Только вчера и уже управляете заводом, — заметила журналистка. – Очень быстрый карьерный рост, не каждому дано занимать подобные должности. Кем же вы работали до этого, мисс Койн?
— О, по мелочам, в основном по мелочам, — подмигнула пегаска. — Пусть это останется небольшой тайной для читателей. Но поверьте, вращаться в высоких кругах мне уже приходилось.
— Наши читатели любят тайны, — согласилась мисс Пэйпер. — Но ещё больше они любят их разгадывать. Не боитесь, мисс Койн?
— Нет, — мотнула головой Лаки. — Не боюсь.
— Ладно, ладно, — единорожка хитро прищурилась. — Скажите, что вы думаете по поводу состояния железнодорожных путей в данный момент?
— Дороги? — пегаска на секунду призадумалась. — О, дороги просто отличные! Без сучка и задоринки, как говорят здесь, в Сталлионграде. Крепкие, надежные. Построены на века, если не на тысячелетия. Лучшего просто и желать нельзя, но знаете, у них имеется один маленький недостаток. На них нет паровозов.
— Да? — удивилась журналистка. — Но как же все те, что каждый день следуют из Кентерлота в Филлидельфию или Мейнхэттэн? Что вы скажете об этом?
— Я скажу, что настоящих паровозов среди них нет! — выпалила пегаска. Мысли и внезапно нахлынувшие идеи сметали осторожность как спущенный с небольшого холма паровой каток — Игрушки для богачей, но не более того. Сколько раз вы сами ехали на поезде, мисс Пэйпер? Простые пони не могут позволить себе подобной роскоши, мы же собираемся сделать поезд транспортом для всех и каждого! Долой старые телеги и кареты, скоро вы сможете попасть в любую точку Эквестрии и для этого вам надо будет лишь отстоять очередь на кассе и при этом совсем не обязательно тратить все заработанное за месяц.
— Что, и до Клаудсдейла сможете подбросить? — осведомилась журналистка.
— А вы хотите купить билет? — парировала Лаки. Она уже поймала свою волну, и остановить ее могла только средних размеров горная цепь.
— Очень амбициозная идея, — улыбнулась Пейпэр. — Но что вы скажете насчёт качества и скорости такого транспорта? Как я слышала, ваши паровозы пока не отличаются надежностью.
— Все это в прошлом, — небрежно бросила пегаска. — Мы выходим на новый уровень производства: смотрите сами, мы будем строить паровозы по последнему слову техники, вместе с самыми лучшими специалистами. Кто ещё может позволить себе такое? Где вы ещё найдёте такую команду? Вместе мы способны на многое, так почему бы немного не расширить границы возможного?
— Звучит как девиз, — хмыкнул журналистка. — У вас, кстати, ещё нет девиза?
— Девиза?
— Ну да, тех самых слов, что обычно пишут над воротами, — пояснила единорожка-
— Как насчёт “Вытирайте Копыта”? — предложила Лаки. — Весьма полезная надпись.
— Пусть так, — согласилась Пэйпер. Ее перо своего по бумаге так быстро, что листку по всем законам физики давно полагалось загореться. — Но все это лишь слова...
“Вот оно, — подумала Лаки. — Им нужны действия. Значит пришла пора поднять ставки: все или ничего, и в случае выигрыша я действительно докажу им на что способны паровозы. В противном случае я просто очень пожалею о том, что не выиграла, но об этом лучше не думать и поберечь своё слишком живое воображение. Ну что, пришла пора бросить вызов Судьбе?”
— Вам нужны не только слова? — спросила она, заставив единорожку отступить на шаг назад. — Вы хотите, чтобы дело двигалось? Оно будет двигаться, обещаю вам, и совсем скоро вы сможете насладиться самым невиданным зрелищем за всю историю Эквестрии, — она сделала небольшую паузу для драматического эффекта. — Мы бросаем вызов Вандерболтам! Посмотрим, кто из нас будет быстрее. Паровоз против пегаса, стальные крылья против перьев. Ну что, как вам такая новость?
— Звучит впечатляюще, — подтвердила журналистка. – Но вы действительно считаете, что готовы к подобной проверке и не возьмете своих слов назад?
— Да, — кивнула пегаска, ощущая небывалую лёгкость — примерно то же чувство возникает во время прыжка в глубокое ущелье со связанными крыльями и прицепленным к шее валуном. Зато у вас ещё останется прекрасная возможность насладиться прекрасными пейзажами напоследок. — Гонка от Сталлионграда до Мейнхеттэна ровно через неделю. И они не откажутся, если, конечно, Вондерболты действительно лучшие летуны Эквестрии. Но ведь и нам тоже найдётся что продемонстрировать! Обещаю вам, через неделю вы увидите, что не только пегасы умеют летать.
— Что, собираетесь прокатиться с ветерком? – с улыбкой поинтересовалась Пэйпер.
— Нет, что вы, — Лаки аккуратно поправила фуражку. — Намного быстрее.
Быстрее ветра
Быть художником – великое искусство.
Для этого мало купить себе цветную палитру, кисточки двадцати видов, модную шапочку и изящный шарфик, предназначенный, судя по его длине, как минимум для жирафа. Чтобы стать настоящим художником, нужно сперва научиться рисовать – эту простую истину знают все. Но мало кто подозревает, что художество на самом деле – это очень и очень трудное занятие. О, конечно, изобразить небольшой эскиз или представить на бумаге металлический куб, освещенный семнадцатью источниками света, могут даже начинающие, но до понимания истинной природы рисования, которой в совершенстве овладели настоящие художники, им еще далеко. И тот, кто утверждает обратное скорее всего не пробовал нарисовать даже самую простенькую картинку на тему яркого осеннего утра, используя лишь банку серой краски и пустой пакетик из-под орешков.
Мастер Кривелли де Каракулли был настоящим художником. Но от этого ему было ничуть не легче.
Он прошел через все ступени акварельно-масляного ада, называемого Академией Художеств Кентерлота, писал картины на все мыслимые и немыслимые темы, мог держать кисточку в зубах тридцатью пятью различными способами и даже имел специальную шляпу со вставленными свечками, чтобы не тратить слишком много ночного времени на всякие глупости вроде сна. И все это ради одного единственного дня, когда однажды утром он получил то самое заветное письмо, отраженное в его известной картине “Почтальон на дереве, Радость и Собака”. В тот день он официально стал придворным художником Принцесс, получив право называться Маэстро Каракулли, возможность неограниченного доступа в дворцовый сад и месячное жалование в тысячу бит, не считая расходов на холсты, краски, кисти и натурщиц. Тогда он еще не подозревал, что в скором времени он совершенно случайно столкнется с самой Принцессой Селестией в одной из картинных галерей дворца, и она произнесет ту самую роковую фразу “О, маэстро Каракулли, как я рада вас видеть. Неплохой сегодня денек, не так ли? Кстати, раз уж мы встретились, не зайдете ко мне завтра утром? Я слышала, вы очень хорошо рисуете портреты. Конечно же, никакого строго приказа, всего лишь моя маленькая просьба, и, разумеется, волноваться определенно не следует, ведь это сущий пустяк для такого мастера как вы…”
Всего за одну ночь художник сломал две дюжины карандашей, пролил пару тюбиков синего цвета на самые лучшие свои позолоченные рамы и наступил в ведро с зеленой краской. Зато к утру на его столе лежала аккуратная пачка эскизов и набросков, возвышающаяся над окружающим ее творческим беспорядком как символ спокойствия и умиротворенности. К сожалению, эти слова никак не относились к самому художнику – его взъерошенная грива заставила бы принимать успокоительное лучших стилистов Кентерлота, а невпопад моргающие веки и ресницы, заляпанные побелкой, наводили на мысль о том, что их владелец и крепкий сон разошлись разными путями и за всю ночь ни разу не встретились. Трезвый рассудок же выбрал третий путь и помахал копытом им обоим, оставив на прощание записку “Вернусь, когда все закончится”. К счастью для Каракулли, утреннее умывание, точнее сказать падение в раковину и удачное попадание в рот зубной пасты, которую он совершенно случайно не перепутал с “морским бризом №3”, немного привело его в чувство и позволило появиться перед дверями кабинета Принцессы в более или менее вертикальном положении. А тот факт, что до назначенного срока оставалась еще пара часов, вполне можно было списать на его вежливость и пунктуальность, правда после этого определенно стоило подумать, на что же списать то, что он прирос к полу не хуже столетнего дуба, а его зубы записались в кружок любителей чечетки.
Наконец створки торжественно распахнулись, и в глаза живописцу ударил яркий солнечный свет, который как, он думал, ореолом окружал восседающую на роскошном кресле Селестию, заставляя все вокруг питаться аурой ее силы и поражающего любое воображение могущества, но, как оказалось, незадернутые шторы и огромные окна самого обычного кабинета могут создавать подобный эффект ничуть не хуже. Сама Принцесса сидела за скромным столом на самом обычном стуле и самым обычным образом перебирала самые обычные дела государственной важности. Это продолжалось еще минут пять, и за это время художник смог проморгаться и привыкнуть к передозировке ультрафиолетового свечения в тесном помещении. И только когда рог Селестии окутало золотистое сияние и последний свиток лег в стопку с аккуратностью, за которую укладчики фундамента готовы были сжевать свои каски без кетчупа, Принцесса подняла голову к входу и широко улыбнулась вошедшему мастеру. Мастер вздрогнул.
— Маэстро Каракулли, вы все же пришли, — дружелюбно произнесла Селестия. – Как я понимаю, настало время для небольшого портрета?
— Да, Ваше Высочество, — кивнул он и начал раскладывать свои инструменты. В тот миг по его спине до самого хвоста маршировала целая армия мурашек. Он почти что мог расслышать барабаны, отбивающие ритм. – Прикажете начинать?
— Как вам будет удобно, — ресницы Селестии резко взметнулись вверх, а потом медленно-медленно опустились вниз. Художнику повезло, что в тот момент он выбирал подходящую кисточку, иначе он упал бы в обморок от избытка вдохновения в организме. – Не торопитесь, маэстро, у вас еще много времени. Солнце светит весь день и никогда не устает, как вы знаете.
— Да, Ваше Светлейшество, — задумчиво согласился Каракулли, останавливая свой выбор на “драконьем хвосте №12+1,3кж”. – Я уверен, портрет просто обязан получиться превосходным.
— Оставляю это в полном вашем распоряжении, — кивнула Принцесса. – И, кажется, сюда может кто-нибудь зайти. Надеюсь, я не помешаю вам, если буду немного говорить?
— Нисколько, Ваше Сиятельство, — учтиво поклонился художник, решивший, что лучше будет, если он справится с небольшими временными трудностями, чем обретет множество огромных и постоянных. Он взмахнул кисточкой, и та оставила на холсте первую, едва заметную без микроскопа черную линию. Процесс творчества со скрипом тронулся и отправился в путь по дороге из кирпичей самого разного цвета, начиная от желтого и кончая оттенком кристально-завтрашнего, которая вела к огромному воздушному замку Искусства.
Говорят, что в процессе создания шедевра, мастер уходит в себя и словно запирается в огромном ящике. В случае Каракулли, подобный фокус никак не прошел бы, потому что тогда ему нужно было бы прорубить окно, чтобы изредка сверяться, не слишком ли сильно он отдалился от изображения действительности. А еще примерно через три часа ему понадобилась бы дверь, чтобы выглянуть из этого убежища, когда он услышал легкое цоканье копыт по деревянному полу, для того чтобы посмотреть на пони, вошедшую в кабинет без стука. Лишь трем жителям Эквестрии дозволялось подобное – самой Принцессе Селестии, ее сестре, повелевающей красотой темного небосвода, и дворцовой горничной, но только в вечер пятницы с шести до шести тридцати. Правда, в тот самый день календарь честно, с точностью в плюс-минус сутки, показывал, что сегодня среда, а у гостьи определенно не было с собой ведра и небольшой тряпочки. Зато она могла похвастаться гривой, в которой отражалось полночное небо, царственной походкой и взглядом, напоминающим вам, что сияющие звезды могут быть холодными и горячими одновременно. Но кисть художника замерла вовсе не поэтому. Именно в тот миг к нему явилось понимание того что он нос к носу столкнулся с небольшими проблемами. Мало того, что он уже полчаса набирался духу очень и очень мягко попросить Принцессу чуть наклонить голову вбок, так у него вдобавок закончился весь запас белой краски. Мастер не склонен был верить во всеобщий Конец Света, но внезапно почувствовал, что миру, может быть, закат дней еще пока не грозит, но вот Апокалипсис для одного отдельно взятого художника приближается с неимоверной быстротой...
— Доброе утро, сестра, — голос пробежал по комнате, словно дуновение прохладного ветерка в жаркий летний вечер.
— Доброе утро, — радушно отозвалась Селестия. – Надеюсь, ночь была спокойной?
— Как всегда, ты ведь знаешь, — кивнула Луна. – Ты еще не видела свежих газет?
Находясь за мольбертом, Каракулли не мог разглядеть, что же находится на первой полосе, но если бы в тот момент он скакнул бы на следующую ступеньку эволюции длины шеи, то увидел бы, что заглавную страницу целиком заполнила собой одна фотография, разделённая пополам. На одной половине было изображено трио стремительно летящих вперед размытых пятен, в которой, если немного поднапрячь разленившееся воображение, можно было различить пегасов в синей форме. А вторая часть могла похвастаться красующимся в лучах заходящего солнца паровозом, выкрашенным в черный цвет и снабженный золотыми полосами, причем в таком количестве, что если бы не нарисованное спереди солнце, он вполне мог бы сойти за огромную металлическую пчелу с паровым двигателем. Заголовок же, напечатанный шрифтом, привлекающим внимание как розовая водонапорная башня посреди безжизненной пустыни, гласил:
“НЕ ТОЛЬКО ПЕГАСЫ УМЕЮТ ЛЕТАТЬ.
ГОНКА ДЕСЯТИЛЕТИЯ – СТАЛЬНЫЕ КРЫЛЬЯ ПРОТИВ ВАНДЕРБОЛТОВ
КТО ЖЕ ОБГОНИТ ВЕТЕР?”
— Очень интересно, — произнесла Принцесса Дня, проскакав глазами по первой странице. – Кажется, сегодня в Сталлионграде выдастся весьма необычный день?
— Старт назначен на двенадцать часов, и говорят, что у вокзала собралась уже половина города. Другая половина похоже готовит лотки с пирожками и горячим чаем, — подтвердила Повелительница Ночи. – Это было довольно смелым ходом с ее стороны, не так ли?
— О, конечно, — согласилась Селестия. – Но я думаю, что у Спитфайр достаточно опыта, чтобы быть уверенной в своих силах и в своей команде. Наверняка есть веские причины, по которым она согласилась в этом участвовать.
— Но я имела в виду…
— Мисс Койн тоже очень сильно рискует, — сообщила Селестия, словно по секрету. — Она поставила все, что у нее было на один-единственный бросок монеты.
— В таком случае, у нее определенно есть шанс, — заключила Луна. – Смотря, конечно, какую сторону она выбрала.
— Сомневаюсь, что здесь ей поможет орел или решка, — покачала головой хозяйка солнца. – Чтобы победить, ей необходима монета, упавшая на пол ребром.
В этот момент на Каракулли, не слишком-то следившего за разговором, снизошло вдохновение, причем не в виде прекрасной пегаски в белоснежной тоге и с арфой в копытах, как любят представлять себе музу простые обыватели, а в образе невзрачной чернильницы, стоявшей на столике неподалеку. Идея прокралась в мысли художника и внезапно выскочила из-за угла воображения, отправив изначальный творческий план в длительный нокаут одним удачным апперкотом. Оставалось только воплотить ее в жизнь. Конечно, исполнение подобного граничило с невозможным, но одно из жизненных правил, усвоенных мастером за годы работы гласило, что для настоящего художника никаких границ не существует. Только бы дотянуться до чернильницы…
— Если она проиграет, то об этом тут же узнает вся Эквестрия, — задумчиво произнесла ночная Принцесса.
— Если она выиграет, произойдет то же самое, — подтвердила Селестия. – Но самое главное в том, что Эквестрия об этом узнает. Как узнает и о паровозах. Это был очень хороший шаг с ее стороны, но теперь ей нужно прыгнуть гораздо выше своей головы. Впрочем, если у паровозов есть крылья, это не составит для нее труда. Мисс Койн весьма изобретательна…
— Да, — кивнула Луна. – Я ведь читала ее дело. Особенно тот момент, когда она вошла в дом мистера Сайд Вэлва во время торжественного бала и похитила драгоценности прямо из…
— Весьма занимательная история, я ее помню, — вмешалась Селестия. – Но вряд ли стоит рассказывать прямо сейчас.
— Пожалуй ты права, — после некоторых раздумий согласилась Луна. – Судя по новостям в газете, ставки разделились примерно поровну, некоторые даже ставят на обе стороны сразу. Похоже, сегодня у младшего констебля, находящейся во внеплановом отпуске, — эту фразу ночная Принцесса произнесла особенно четко, — действительно есть шансы. Хоть ей и придется посоревноваться в скорости с теми, кто как-то раз обогнал огонь, пущенный по выложенной в линию соломе. А ты как считаешь?
Вместо ответа Селестия положила на стол маленький, блестящий и круглый предмет. Монета сверкнула золотом в лучах пробивавшегося в комнату солнца и начала отбрасывать скачущие по стене блики, но это продолжалось ровно до того момента, пока она не взлетела в воздух, подкинутая ловким движением копыта.
Казалось, сам воздух в комнате замер.
Единственным, кто этого не почувствовал, был Каракулли, оживленно махающий кисточкой возле своего холста. К опустошенной чернильнице вскоре присоединились пара свеч с его шляпы, кусочек угля из камина и небольшое комнатное растение. Как уже говорилось, он был настоящим художником, а когда настоящие художники погружаются в творческий процесс, извлечь оттуда их можно только очень крепкой лебедкой. О, да, это будет настоящий шедевр, особенно если достать ломтик зеленого пластилина и найти применение этому колпачку от тюбика, так какое же ему дело до всяких там падающих кусков желтого металла?
И, конечно, паря в разноцветных потоках собственного вдохновения, он не мог заметить, что упавшая монета закатилась в небольшую щель на полу и так и осталась стоять там. Уставившись ребром в потолок…
***
Небольшая комнатка с темно-коричневыми стенами была занята маленьким столиком с разложенной на нем картой местности и низко склонившимися над картой тремя очень серьезными пони, которые сидели на стульях различной степени скрипучести. Просто удивительно, как при такой невыдающейся вместимости этого помещения там все еще оставалось место для воздуха. Атмосфера в комнате царила такая, что некоторые военные советы по сравнению с этим собранием выглядели непринужденным чаепитием выпускниц пансиона для благородных леди, лениво болтающих о том, какая стрижка хвоста будет модной в следующем сезоне. Любой вошедший, если он, конечно, мог поместиться на узком клочке поверхности раз в десять меньше площади собственных копыт, тут же ощутил бы витающее в воздухе напряжение и сосредоточенные, почти осязаемые, мысли сидящих в комнате, служащие острием тарана в отчаянном мозговом штурме. Лаки Койн почти что слышала треск поддающихся ворот, хотя это вполне могли быть звуки, предупреждающие о том, что любое ее движение способно превратить стул под ней в кучу щепок, на которых сидеть будет вовсе не так удобно.
— Итак, — нарушила молчание пегаска, оглядывая собравшихся: за столом сидели, а вернее пытались усидеть без лишних действий вроде вдохов или выдохов, чтобы не вызвать ненужных мебелетрясений, три пони, включая саму Лаки. Точнее три пони и борода Грэй Берда, отчаянно борющаяся с кислородом за право занимать как можно больший объем. Третьим же участником собрания была Вера, разложившая на столе кучу странного вида инструментов, предназначенных, как поняла Лаки, в основном для того, чтобы не слишком сильно сгибались уголки карты. — Что мы имеем? Путь от Сталлионграда до Мэйнхеттэна, который обычно занимает два дня и который нам необходимо пройти меньше чем за три часа. Лучших летунов Эквестрии, которые постараются сделать все, чтобы это “меньше” стало гораздо значительнее. А также новый двигатель, который в теории способен ускорить наши паровозы в несколько раз, а на практике взрывается об одной мысли о полевых испытаниях. Я ничего не пропустила?
— Кхм... — кашлянула Вера. — Вообще-то все не так уж плохо. Наши прошлые тесты показали, что реакция со взрывом происходит только в трех случаях из семи, Нельзя просто доводить мощность до предела, использовать массу угля более чем в полтора раза превышающую допустимую и слишком близко подносить к двигателю банановую кожуру. Короче говоря, добраться до Мэйнхеттэна мы возможно сумеем, и в лучшем случае — даже не по частям...
— Отлично, просто отлично, — жизнерадостно заключил Грэй Берд, с оптимизмом пони, считающего, что даже упавшая с небес наковальня является подарком Судьбы. — Значит мы просто обречены на успех и обязательно победим!
— Звучит здорово, но только в том случае, если мы не проиграем, — кисло улыбнулась Лаки. — У нас есть еще время до начала гонки?
— Двадцать семь минут, — бесстрастно сообщила Вера, мельком взглянув на часы.
“Целых двадцать семь минут, чтобы отшлифовать план, который позволит нам выиграть, — повторила про себя пегаска. — Прекрасная новость, особенно если бы у меня было что шлифовать. О, конечно шансы у нас есть, но их ровно столько, сколько нужно, чтобы нельзя было сказать, что у нас их не было, но не так много, чтобы можно было опереться на них без опасения свалиться в грязную лужу. Нет, здесь мы можем надеяться только на себя и на свои силы. То есть надеяться, в общем-то говоря не на что. И именно поэтому я просто обязана попытаться...”
Лаки Койн не была абсолютно уверена в своем успехе. Перефразируя эту фразу, чтобы она хоть чуть-чуть соответствовала реальности, стоит сказать, что она была абсолютно не уверена в своем успехе. Но самое страшное заключалось даже не в этом, а в том, что ей это нравилось. Это не было похоже на работу, ведь здесь она делала то, что лучше всего умела — убеждала всех остальных расстаться со своими деньгами, только теперь это еще и приносило благо обществу. Пусть предыдущая неделя могла с успехом считаться одной из самых напряженных недель в ее жизни, зато ее итоги действительно впечатляли. Идеи, которые она предлагала тут же воплощались в металл и пар и в конце-концов, благодаря мастерству трудящихся завода, умелому руководству и умеренно повышенной заработной плате, соединились в одном единственном творении — паровозе, который рабочие, по странной традиции давать паровозам имена, больше подходившие героиням романов для юных кобылок, назвали Ветрокрылой. Для любителя это произведение технического искусства было настоящим шедевром, а для профессионала — поводом уйти на пенсию с гордо поднятой головой, заявляя при этом, что именно он принимал самое активное участие в его создании. Ветрокрылая как нельзя лучше оправдывала свое имя — это был изящный, легкий, но в то же время действительно мощный паровоз, следовавший последнему слову техники. не говоря уже о том, что в его расцветке не было ни единой бабочки, только благородный черный цвет и еще более благородное сверкающее золото. Короче говоря, то, что инженеры за неделю сотворили с грудой ржавеющего металла и дюжиной колес можно было назвать настоящим чудом, и оставалось только надеяться, что предстоящее путешествие тоже не будет лишено толики волшебства.
— Ладно, — кивнула Лаки. — Что у нас с местностью, на которой будет проходить гонка?
— Кха-кха, — прочистил горло Грэй Берд. — Вообще Сталлионград в основном окружают снежные поля. Равнина. Абсолютно никаких препятствий для движения и отличное место для разгона, если все-таки тронуться с места.Так что в начале мы можем выбраться вперед, но потом начинаются скалы и горные ущелья, где дорога сильно петляет и поезд немного теряет в скорости...
— Насколько немного? — с подозрением осведомилась Лаки.
— На...гм... — старый служащий кинул вопросительный взгляд на Веру, та коротко кивнула. — Раньше в некоторых местах его приходится тащить на себе.
— Надеюсь, что новый двигатель доживет до этой части пути, — обреченно вздохнула Лаки и вернулась к карте, чтобы с интересом оглядеть маршрут, помеченный красным пунктиром и одним темным и расплывчатым узором, оставленным, скорее всего, плохо протертым донышком чайной кружки. — А это что за пятно?
— Это, как его бишь, Террор Инкогниты, — пояснил Грэй Берд. — Ужас неизвестности, значится.
— То есть треть пути нам предстоит проехать по местности, о которой мы знаем только то, что там есть огромное чайное озеро? — Лаки поперхнулась от негодования. — Но вы же прокладывали там дорогу!
— Так это когда еще было, — махнул копытом старик. — Карты ведь не из железа, мисс Лаки, они не живут так долго. Нам вообще повезло, что мы раздобыли этот экземпляр — на нем, по крайней мере можно разглядеть Сталлионград, Мэйнхэттэн и даже Кентерлот. Странно, но вот этого никогда не замечал...
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |