Через пару минут, когда был успешно оставлен позади упомянутый указатель, Абдулов заглушил мотор.
Лена тоже вышла из авто и подошла к выходящему из Митсубиши Виталию, уперев руки в бока и деловито поинтересовалась:
- Ну и каковы же условия гонки? Место я нашла, так что от тебя жду дальнейших предложений.
Абдулов, видимо, заранее всё распланировал, так как он, даже не думая, опершись пятой точкой о дверь машины, отозвался, медленно покручивая на указательном пальце ключи от серебристого авто:
- Так как заранее мы маршрута не знали, и арбитра у нас не будет, предлагаю такой вариант: сейчас мы оба ставим секундомер на мобильнике. Одновременно. Потом садимся в машины, и, как только на секундомере появится отметка: «1 минута», жмём на газ. На гонку отведём определённое количество времени. Тот, кто окажется впереди по истечении этого времени, тот и победил. Идёт? – Сложил руки на груди Виталий, замечая в глазах стоящей в метре от него Третьяковой одобрение.
Лена, услышав предложение Абдулова, отдала должное его логике и сообразительности. Ведь, в целом, план был более чем разумный. А главное, единственно верный.
Одобрительно кивнув головой, он, сама не зная чему слегка улыбнувшись, ответила:
- Идёт. Сколько времени?
- Пять минут? – Предложил Виталий, не предполагая, сколько примерно километров эта трасса идёт прямо. А поворотов им желательно избежать.
Резкий раскат грома, донёсшийся с неба, придал их беседе какую-то зловещесть, и Третьякова, видимо, ощутив немного неприятное чувство того, что они, возможно, вообще зря всё это затеяли, ответила:
- Давай три. На пять минут этой трассы может не хватить. «Или нервов», - подумала про себя она.
- Договорились. – Отозвался Абдулов, доставая из кармана мобильник. Третьякова проделала то же самое:
- Ну, что, сверяемся? – предложила она, нажимая на телефоне кнопку секундомера.
- Подожди, - остановил её Виталий, мягко пытаясь достать телефон из её руки. Третьякова подняла удивлённый взгляд на мужчину и недоумевающе спросила:
- Чего опять не так?
- Перед гонкой обязательно должен быть поцелуй наудачу. – Странно, но в голосе Абдулова Лена так и не сумела уловить ни грамма насмешки.
- Ты чего, рехнулся, Абдулов? – возмущенно приподняла брови она, но шага назад не сделала.
Он сделал шаг навстречу.
- Нет, я говорю, обязательно должен быть. – Всё так же уверенно проговорил он, беря её за запястье и слегка притянул к себе. – Или ты хочешь, чтобы гонка закончилась трагично?
Лена не могла пошевелиться – она всё ещё не понимала, всеръёз сейчас говорит он, или придуривается, в своём репертуаре. Сердце пропустило один удар, а во рту пересохло. Блин, что творится-то?! Мелкие капли, крапающие с неба на тёмный асфальт, попадали и на лица стоящих посреди почти пустой дороги двух людей, которые находились друг от друга на взрывоопасном расстоянии. И вот его лицо в считанных сантиметрах от её лица, и уже победная улыбка играет на его губах, как вдруг Абдулов чувствует, как девичья рука с силой вырывается из его цепких пальцев и как Лена отходит на шаг назад, при этом с нескрываемым раздражением и едва заметным испугом в глазах смотрит на него.
- Ну и придурок же ты, - чуть надорванным от секундного напряжения голосом отчеканила Третьякова, подрагивающими руками сжимая в ладони покрытый мелкими капельками мобильник.
- Да успокойся ты, я же пошутил, - ухмыльнулся Виталий, понимая, что голыми руками Третьякову не возьмёшь. Что ж, это только плюс. И её странная реакция на его не менее странную просьбу всё почему-то очень его порадовала.
- Терпеть не могу несмешные шутки, - с вызовом в голосе отозвалась Лена, открывая мобильник и пытаясь найти в меню «секундомер».
- А по-моему, очень смешная, - хмыкнул Абдулов, всё ещё наслаждаясь картиной, как взволнованная Третьякова пытается что-то там наклацать в своём мобильнике.
- Значит у тебя проблемы с чувством юмора. Сам шучу – сам смеюсь. Как мило, - хмыкнула она, добив-таки телефон и вызвав в нём приложение секундомера. – Сверяемся.
Абдулов подошёл к Третьяковой, стал рядом, поднося свой телефон к её, и они одновременно нажали «Пуск». Отсчёт времени начался.
- А теперь по коням, юморист, - хмыкнула Третьякова, открывая дверь чёрного авто и усаживаясь на место водителя.
Абдулов, любуясь тем, как Лена старательно острит ему назло, последовал её примеру.
И, как только на дисплеях двух телефонов значение секундомера перевалило за 60 секунд, две машины резко сорвались с места.
Лена посильнее надавила на педаль газа и одним простым движением правой руки нажала на кнопку, открывая окно. Поток холодного воздуха тут же проник в салон, и мысли как-то сами собой закружились в её мозгу, который уже постепенно затуманивался подступающей волной адреналина. Перед её глазами была только пустая трасса, а в ушах – только звук мотора, набирающего обороты. Стрелка на спидометре приближалась к ста тридцати километрам в час, и Лена расслабила руки. Теперь она – наконец-то, в своей стихии, и даже серебристая Митсубиши, маячившая справа, не могла испортить её боевой настрой.
Сто пятьдесят. Ночные огни Москвы сливались в размытые световые пятна, а рекламные щиты – и вовсе промелькивали незамеченными.
Быстрый взгляд в сторону – и сквозь чуть тонированное стекло «Тойоты» Третьякова смогла разглядеть сосредоточенно сжимающего руль Абдулова. Его машина едет слишком близко. Одно неверное движение руки – и она может неплохо примять серебристый бочок Митсубиши, а заодно и её водителя. От осознания этого у Лены мгновенно пересохло во рту. В этот момент она боковым зрением заметила, что Виталий повернул голову в её сторону. Чуть сильнее сжав руль, Третьякова надавила на газ.
Сто шестьдесят. На секундомере – две минуты двадцать три секунды – значит, ещё немного, и половина времени позади. Чёрт, как же хочется выиграть!
Виталий немного нервно жал на педаль газа, от заполнивших его эмоций почему-то захотелось погнать быстрее, но это – всего лишь начало гонки. И всего сто сорок на спидометре. И всего одна минута тридцать секунд на секундомере – значит, ещё две с половиной минуты впереди.
Две иномарки шли вровень, и Виталий понимал, что это – лишь разминка. Бросив быстрый взгляд на Лену сквозь чуть тонированные стекла авто, он заметил, что её волосы находятся в «художественном беспорядке». Тут же он заметил, что она открыла окно. Жарко тебе, значит?..
Ещё сильнее зажав педаль газа, он сосредоточенно всмотрелся в дорогу – вроде бы поворотов не предвидится. Что ж, это радует.
Сто шестьдесят. В душе почему-то наступило умиротворение – на Абдулова скорость почему-то действовала несколько иначе, чем на Лену – скорость дарила ему спокойствие. Особенно когда эта скорость была – в его руках. Однако же, несмотря на это умиротворение, чего-то не хватало. И Абдулов чувствовал это. Но он поклялся себе, что с Третьяковой за рулём он больше не поедет, так как ей, судя по всему, от скорости совсем сносит крышу. Вспомнить хотя бы тот вечер. Однако, вопреки своим ожиданиям, при воспоминании о том вечере, он вдруг засомневался над тем, стоит ли вот так просто отказываться от подобных приключений с Третьяковой в качестве заводилы. Потому что тот «крышеснос», который произошёл у неё после чуть было не случившейся аварии, чётко врезался в его память, и застрял там надолго. И он понял, чего же ему сейчас не хватает – губ Третьяковой на своих губах. Горячих, сладостных, нетерпеливых и жадных, будто она пытается выпить до дна чувство вновь подаренной жизни, как тогда, в серебристой «десятке». Сердце забилось чуть быстрее. Чёрт, как же хочется выиграть!
Третьякова держала руль всего одной рукой, а вторую высунула в окно – сейчас хотелось только одного – закричать. Спустя несколько мучительных дней она вновь «в седле», да ещё как! На ста семидесяти «кэмэче» и за рулём красавицы-Тойоты. Хотя бы за это можно сказать Абдулову спасибо, хотя бы за то, что он предоставил ей возможность снова ощутить этот прилив горячей волны к горлу, а потом почувствовать, как она разливается по всему телу, проникая в каждую клеточку, концентрируясь в районе пупка и отдаваясь во всём теле сладостным покалыванием. «Дворники» уже вовсю размазывали холодную декабрьскую воду по лобовому стеклу, но видимость была в принципе неплохая. Холодный воздух вперемешку с уже крупными каплями дождя буквально резали высунутую в окно руку, но Лена не чувствовала ни боли, ни какого-то дискомфорта. Одна рука, небрежно лежащая на руле, и безумный неадекват, постепенно проникающий в разум.
Виталий посмотрел на секундомер – осталась минута. Но Третьякова явно не торопится. Едет на ста семидясети, не больше. Так как их машины шли вровень, он не смотрел на секундомер больше минуты, и теперь осознание того, что гнать-то осталось всего ничего, навалилось на него с разрушительной силой. С силой придавив педаль газа, он приоткрыл окно авто, нажал на гудок и громко крикнул, преодолевая шум дождя и свист ветра, подчиняющегося скорости:
- Догоняй!
И «Митсубиши» заметно вырвалась вперёд.
Лена, наслаждаясь ощущениями, совершенно забыла про секундомер – в её мозгу сейчас была только одна мысль – не останавливаться и гнать вперёд, гнать, гнать, невзирая на дождь и холодный ветер.
Из окна ощутимо поддувало, но Третьякова закрывать его не планировала – надо же было хоть как-то сбавлять этот безумный жар, горевший внутри неё все те мгновения, когда она вдыхала полной грудью запах скорости.
Из какого-то неземного состояния её вырвал лишь крик, доносящийся сквозь открытое окно: «Догоняй!» - и гламурный зад серебристой иномарки, вырвавшейся вперед.
Тут Лену как током шандарахнуло: наслаждаться скоростью теперь было некогда – один взгляд на дисплей телефона, и Третьякова поняла – началась финишная прямая.
Достав правую руку из оконного проёма, она сжала руль обеими ладонями и нажала педаль газа.
Сто восемьдесят. Нагнать Митсубиши не составляло труда, чем Лена сейчас упорно занималась – всё сильнее вдавливала педаль в пол и следила попеременно за дорогой и за стрелкой на спидометре – ещё чуть-чуть и – сто девяносто. Ладони чуть вспотели от предвкушения и от сосредоточенности, с которой сейчас их хозяйка всматривалась в дорогу. Вот, капот «Тойоты» уже на уровне серебристого бампера, оставалось совсем чуть-чуть. На секундомере – ещё тридцать пять секунд. Много это или мало – Лена так и не могла определиться, так как была занята другим – впереди маячил поворот.
- Чёрт! – чертыхнулся Абдулов, ударив правой ладонью по рулю – ещё чуть-чуть, и ни он, ни Третьякова не сумеют удачно вписаться в поворот. Нужно либо сбавлять скорость, либо сделать сумасшедший вираж.
Сто девяносто пять на спидометре буквально кричали Абдулову: «тормози!», и он бы затормозил. Только вот он боялся одного – что сделает Третьякова. Он надеялся только на её здравый смысл. А так как его существование где-то в глубинах блондинистой головы вызывало у него сомнение, он зажал гудок на руле, чтобы предупредить Лену о стремительно приближающемся препятствии.
Третьякова, услышав предупреждающий гудок, заметила, что Абдулов сбавляет скорость. Она же ногу с педали газа не убрала. Медленно поворачивая руль вправо, она ловко подрезала серебристую Митсубиши и вырвалась вперед. На секундомере осталось пятнадцать секунд.
Виталий уже двести раз выругал себя за то, что предложил эту глупую гонку. Ведь эта дура сейчас разобьётся! Что же делать?! Но, так как переубедить Третьякову не представлялось возможным, он решил пойти ва-банк. Чуть прижав педаль газа, на ста восьмидесяти он крутанул руль вправо и, покачнувшись вместе с автомобилем, идеально вписался в поворот, оставляя Третьякову позади.
Лена, последовав примеру Абдулова, зажмурившись на мгновение, крутанула руль вправо и, на ста девяноста пяти километрах в час, совершила безумный вираж, преодолев поворот, но не сумела выровнять машину и та закрутилась на месте, резкими толчками качаясь в стороны и оставляя на заезженном мокром асфальте грязные следы. Едва попав на педаль тормоза, Лена прижала её ступнёй, чувствуя, что сил на то, чтобы давить сильнее, становится всё меньше.
Дикая боль в правом виске и солёный привкус крови во рту заменили собой тепло, всего несколько мгновений назад блуждавшие по её телу, и Лена почувствовала, что мозг отключается вместе с тем, как обороты машины вокруг своей оси замедляются.
Время истекло – и сердце колотилось с безумной силой. Но далеко не из-за победы. Едва заметив в зеркало заднего вида головокружительный вираж «Тойоты», Абдулов почувствовал, как гулкими ударами где-то в районе солнечного сплетения отдаётся биение его собственного сердца. Нога уже сама по себе изо всех сил вдавливала в пол педаль тормоза, и Виталий, громко выругавшись от волнения и дикого шума в ушах, буквально вылетел из автомобиля, быстрыми широкими шагами бегом преодолевая расстояние, отделяющее его от почти остановившей свои безумные повороты Тойоты.
Отключившись всего на пару секунд, Третьякова открыла глаза – реальную действительность искажали только крупные тёмные круги, маячившие перед глазами, неприятное ощущение в правом виске и боль в правом углу рта.
- Лена! Дура! Дверь открой! – что есть сил, тарабанил в оконное стекло Абдулов, обезумевшими глазами глядя на не совсем адекватную Третьякову сквозь оконное стекло.
Лена вздохнула, чувствуя, что в груди вместо привычного прилива адреналина сейчас раздаётся противное нытье, и вдруг осознала, что чуть не угробила чужую машину. Сейчас нотации читать будет. Мысли никак не хотели собираться в кучу. Внутри сейчас была какая-то пустота. Будто бы из её, Лениного, тела, сейчас взяли и вытянули все эмоции. Не было ни испуга, ни каких либо других чувств. По крайней мере, пока. Наверное, именно это доктора называют шоком. Потрогав уголок рта, Лена отняла руку от лица и увидела на ладони крупный алый след. Вот чёрт, всё-таки разукрасилась. Открыв дверь, она уже приготовилась к тому, что на неё обрушится шквал обвинений по поводу того, какая она идиотка, безбашенная, сумасшедшая дура, психбольная, чуть было не покалечившая чужую тачку.
Как только дверь открылась, Лена тут же почувствовала на своих плечах широкие и горячие, но почему-то мокрые мужские ладони. Да и фигура, стоящая перед ней с горящими глазами, тоже была мокрой. «А, ну да, дождь ведь идёт», - промелькнула в Третьяковском мозгу обыденная мысль.
- Лена, как ты? Ты в порядке? – обеспокоенные и покрасневшие глаза смотрели на неё с волнением и облечением одновременно.
- Да в порядке твоя машина, что с ней сделается, - отмахнулась она, облизывая уголок рта, чувствуя, как по нему стекает тоненькая струйка крови.
- Дура, Третьякова! Причём тут машина?! ТЫ в порядке?! – теперь его ладони покоились уже на её щеках, и Лена, постепенно приходя в себя, почувствовала, как глаза перекрывает прозрачная мокрая пелена.
- Д-да. А я думала, машина… - начала было она, почувствовав содрогание в груди – предвестника бурной истерики и безудержных рыданий. Давно с ней такого не было, наверное, класса с третьего. Лена чувствовала, что шок постепенно проходит, уступая место странному чувству собственной глупости и безумной благодарности. Благодарности человеку, которые сейчас находится рядом.
- Блин, Лена, какая может быть машина, - не успела она опомниться, как почувствовала, что сильные руки уже прижимают её к широкой груди, а горячие губы прикасаются к взъерошенным волосам на блондинистой макушке. – Что болит? Пойдём в Сашину машину, эту с утра эвакуатор заберёт. В больницу поедем. – Помог всё ещё подрагивающей, но не плачущей Третьяковой, выбраться из целого и невредимого, но выдохшегося авто, Виталий. Обняв её за плечи, он довёл её до серебристой Митсубиши, и усадил на пассажирское сидение, а сам сел в водительское кресло. Однако с места трогаться не собирался.
- Я же сигналил тебе, скорость сбавил. Дурёха, ты зачем на рожон полезла? – не обвиняющим, а, скорее, снисходительным тоном обратился к неподвижно сидящей на соседнем кресле Лене, перебирающей мокрый отворот олимпийки.
- Я… ну, дура я. Проиграла.
- Да брось ты, Третьякова. Ну что ты, как маленькая? Выиграла-проиграла, какая разница?! Это же, всего-навсего, глупое пари, а ты чуть не погибла! – стукнул по рулю Абдулов, до которого только что дошло, чем могло всё это закончиться.
- Но ведь не погибла же. – Уже более твёрдым голосом заявила она, отбросив ладонью со лба мокрую чёлку. Вытерев правой рукой кровь в уголке губ, она повернула к нему уставшее, но уже вполне адекватное лицо.
- Дура. Дура! Ну что я могу ещё сказать?! – закатил глаза Виталий, проведя ладонью по лицу, будто приходя в себя. – Сейчас в больнице тебя в порядок приведём и заодно проверим, всё ли с тобой нормально. – Сказал он, поворачивая ключ зажигания.
- Нет, нет! Никаких больниц, ты сдурел? – возмутилась Лена, чуть ли не подскочив на месте.
- Ты чего? Почему? – удивлённо взглянул на неё Абдулов, всё ещё сжимая ключ в руке.
- Тогда нужен полис медицинский. А это домой надо, к тому же у меня паспорта с собой нет. Тем более надо домой. А я не хочу, чтобы родители в курсе были. – Быстро пояснила ему Лена, - Иначе не видать мне тачки, как на тебе моих белых шортиков!
- Так. Ладно. Раз уж ты у нас уже способна острить, значит всё действительно не так серьёзно. – Чуть усмехнулся Абдулов, - ну, полис нам не нужен, мы могли бы и заплатить.
- Не надо в больницу, ладно? – впервые в глазах Третьяковой Виталий видел просящее выражение, и сдался.
- Ладно. Тогда поедем ко мне. Приведёшь себя в порядок, позвонишь родителям, скажешь, что у девчонок ночуешь. Или ещё где. – Завёл машину Абдулов, не обращая внимания на вопросительный взгляд Третьяковой.
- Я остаюсь у тебя ночевать? – протянула она, складывая руки на груди в знак протеста. – Ещё чего!
- Ну, вариант с добрым доктором Айболитом ещё в силе, - небрежно бросил Абдулов, трогаясь с места.
- Ладно, к тебе, так к тебе, - вздохнула Третьякова, отворачиваясь к окну, в который раз обещая себе, что больше никогда не выжмет из авто больше ста семидесяти.
Ну, проходи, Шумахер, - усмехнулся Абдулов, зажигая свет в тёмной прихожей.
Третьякова, едва улыбнувшись, скривилась – угол губы не позволяет улыбнуться шире – противно болит и, кажется, всё ещё кровоточит. Виталий заметил, как поменялась в лице Третьякова, и уже без усмешки поинтересовался, снимая куртку и вешая её на крючок:
- Сильно болит?
- Моё «эго» пострадало куда больше, чем губа и голова вместе взятые, - иронично заметила Лена, осматривая просторную прихожую, - твоя квартира?
- Снимаю, - отозвался Абдулов, подойдя к Лене со спины и аккуратно стянул с её плеч чёрную шелестящую, промокшую куртку.
Третьякова незаметно усмехнулась – ну, надо же, рыцаря из себя строит. Вот она, мужская натура – стоит только симпатичной женщине хоть слегка показать свою слабость, и тут же очередной павлин берёт её в оборот – забота всякая, завтрак в постель, но при этом непременно на что-то рассчитывает. Интересно, а на что рассчитывает Абдулов? От мыслей такого содержания её отвлёк бодрый голос Виталия, который, сняв ботинки, уже направился на кухню:
- Сейчас чайник поставлю, и обработаем твои боевые ранения, - услышала она звук голоса уже удаляющегося по коридору Абдулова. Сняла кроссовки, и, рассматривая «холостяцкую берлогу» явного минималиста, прошла в ванную, благо сомнений по тому поводу, что дверь справа – это ванная, у неё не было – на двери был заботливо приделан характерный значок.
Зайдя в ванную и заметив широкое зеркало над раковиной, Лена подошла к нему и взглянула на собственное отражение – Господи, ужас-то какой – волосы мокрые, свисают бесформенной массой, правый уголок рта технично разукрашен – на том месте, где должен быть чёткий переход от верхней губы к нижней, красовалось алое пятно чуть запёкшейся крови, а от уголка к подбородку красуется идеально ровная красная дорожка. О виске и говорить нечего – с правой стороны лица в районе виска уже расползается лиловатое пятно. Слава Богу, хоть не очень большое. Ну, надо ж было так долбануться башкой об это чёртово окно! Умывшись, Лена посмотрела на ладони – всё-таки, едва уловимая дрожь всё ещё осталась. Да и умом она пока всё ещё воспринимает случившееся скорее как страшный сон, нежели как реально опасную ситуацию. Осознание того, что она чуть было не угробила саму себя, всё ещё медленно подползало со стороны здравого смысла, позволяя Третьяковой пока что держать себя в руках.
Выйдя из ванной, она прошла на кухню, где застала копающегося в настенном шкафу Абдулова. На плите шумел чайник. Услышав, что она вошла, Виталий выглянул из-за дверцы шкафа и мягким, немного забавно-отеческим голосом сказал:
- Так, говори, где болит, я подберу в аптечке что-нибудь, вот, перекись, нам, кажется, пригодится... – уже скорее сам себе, нежели Лене, сказал последние несколько слов. – Ты присаживайся, присаживайся, - заметив, что она всё ещё стоит, опираясь плечом о дверной косяк, предложил Абдулов, продолжая копаться в шкафу.
Лена, улыбнувшись чему-то, села на диванчик кухонного «уголка», и, продолжая наблюдать за тем, как сосредоточенно копается в шкафчике этот самоуверенный тип, ответила:
- Губа разбита, и головой, кажется, ударилась.
- Ну, положим, головой ты ударилась задолго до нашей гонки, - иронично заметил Абдулов, на секунду отвлекшись от созерцания содержимого шкафчика и бросив насмешливый взгляд на закатившую глаза Третьякову.
- А в глаз? – угрожающе протянула Лена, показывая Абдулову внушающий страх кулак.
- Молчи уже, раненая, - хмыкнул Виталий и снова отвернулся к шкафу. – Сейчас будем тебя лечить, - наконец, он, найдя то, что искал, закрыл дверцу и вывалил содержимое своих ладоней на кухонный столик. Вата, какая-то мазь и два пузырька, один из которых безумно напугал своим видом Третьякову – это была зелёнка.
- Ты что, сдурел? Какая может быть зелёнка, мне на съёмки завтра! – возмутилась она, глядя на спокойного, как танк, Абдулова.
- Так, Лена, давай без истерик? – скривился Виталий, показывая, что явно не настроен сейчас с ней пререкаться.
- А кто здесь истерики устраивает? – удивленно протянула Третьякова, складывая в жесте недовольства руки на груди, - Я не истеричка.
- Ну, вот как раз и проверим, кто ты у нас, - хмыкнул Абдулов, приседая перед Леной, так, чтобы их лица были примерно на одном уровне.
- Чего ты делаешь? – снова удивлённый взгляд и по-прежнему сложенные на груди руки.
- Так. Ты опять? – закатив глаза, вздохнул Абдулов, беря со стола пузырёк с перекисью водорода.
- Что «опять»? Я и сама могу о себе позаботиться, - пробурчала Лена, понимая, что ведёт себя немного по-детски, но близкое присутствие у своих ног, лицом к лицу этого странного, непонятного человека, который притягивал и отталкивал одновременно, почему-то ударило по её здравому смыслу и она начала снова строить из себя мисс «Я сама». А его какие-то уже почти спокойные, почти как прежде, до этой аварии, смеющиеся глаза, сосредоточенно наблюдающие сейчас за тем, как руки отвинчивают крышку от коричневого пузырька, почему-то внушали в неё неприятную неуверенность. Вот как будто он сейчас оторвёт взгляд от склянки, посмотрит в глаза, и ей сразу станет не по себе.
Вот его руки уже опрокидывают пузырёк, выливая немного жидкости на комок ваты, зажатый между указательным, средним и большим пальцами левой ладони.
Внимательно следя за тем, как Абдулов ставит пузырёк обратно на стол, а потом поворачивается к ней, Лена едва заметно сглотнула – сейчас поднимет глаза.
Поднял.
Чёрт. Ведь знала же, что снова станет не по себе!
- Расслабься, - как-то чересчур низким голосом сказал Виталий, едва взглянув ей в лицо. Прочтя на нём какую-то странную напряжённость, он немного удивился. – Чего ты так напряглась-то? Я ж тебе не капельницу ставлю, чего трясёшься? – чуть усмехнулся он, поднося мокрую ватку к её лицу. Опустив взгляд на её губы, он всё же не мог не заметить, как за какие-то доли секунды потемнели её глаза.
- Я не трясусь, ещё чего, - чуть пересохшими от какого-то непонятного волнения губами произнесла она, замечая крохотную капельку на его лбу. И вот, ещё одна. И ещё.
- Так, а теперь помолчи, больно не будет, обещаю, - улыбнулся он, бросив быстрый взгляд ей в глаза, и не мог не заметить её рассматривание. Вот чертовка – какие глаза тёмные. Стоп. Светлые. Или всё-таки тёмные? Решив подумать над этим позднее, во избежание рецидива, Абдулов отвёл взгляд и приложил влажную ватку к уголку её губ.
Третьякова чуть дёрнулась, руки с груди убрала, чем привлекла внимание сосредоточенно смазывающего ранку на её губе Абдулова. Он, не убирая руки, поднял взгляд:
- Больно, что ли?
Лена слегка повела головой из стороны в сторону, чтобы не разжимать губ, которые сейчас бережно обрабатывались перекисью водорода.
Абдулов снова опустил взгляд, вытирая остатки чуть запекшейся крови с её лица.
Лена почему-то старалась не дышать. Наверное, потому, что боялась, что вздох получится не совсем таким, каким нужно – слишком судорожным, что ли. Просто в груди будто застрял какой-то комок. Отчего он образовался – Третьякова не могла разобрать. То ли от пережитого стресса, то ли от тупой боли в виске, то ли от того, чьи руки сейчас аккуратно убирают мокроватую вату от её лица.
Наконец, Абдулов отвлёкся, открывая пузырёк с зёлёнкой, и Лена позволила себе вздохнуть. Странно всё как-то получилось. Только сейчас в её голове постепенно выстроилась целостная картина сегодняшнего вечера: глупый спор, предупреждающие сигналы небес о том, что что-то должно случиться, на которые ни она, ни он внимания не обратили, - громкие раскаты грома, потом эти улыбающиеся губы, которые сейчас находятся в паре десятков сантиметров от неё, пропущенный сердцем один удар, «Успокойся, я пошутил», жажда скорости и полная отдача во власть этой скорости, ветер, гуляющий по салону авто, а потом – потом как будто одно громадное и мутное пятно, круговорот судорожных мыслей и ударов головы об оконное стекло, бешеный ритм сердца, а потом - провал. И снова по кругу – громкие ругательства, раздающиеся снаружи из уст Абдулова, и первая мысль, всплывшая в голове – о том, что она чуть не убила его довольно дорогую иномарку. А потом: его жутко обеспокоенные глаза, бегающий взгляд, мокрые ладони на её щеках, мокрые губы, инстинктивно прижимающиеся к её макушке. Теперь уже Третьяковой стало совсем не по себе – он ведь действительно переживал. Волновался. И воспоминание о том, как он прижал её к себе, будто самое дорогое, что у него есть – сейчас как будто заново открыло Лене глаза на этого человека. Нет, в ней, вроде бы, не родилось к нему какого-то особенного чувства. Но что-то всё-таки заставило её всмотреться в его лицо чуть лучше, когда он подносил к её губе уже зелёную ватку.
Виталий делал всё, как на автомате. Обеспокоенность физическим состоянием Третьяковой уже почти сошла на нет, так как он понял, что она всё-таки в порядке. Одно только его беспокоило – её странное поведение. Неужели ещё не отошла от пережитого шока? И этот странный задумчивый взгляд, с которым она изучает его лицо, пробуждал в Абдулове не менее странные и даже запретные желания. А глаза всё-таки светлые. Но с чёрными чертями где-то в глубине. Ему показалось, что она не дышит. Вот сидит – и просто не дышит, как будто нырнула куда-то глубоко и всё никак не может вынырнуть. Мда. Что-то явно с ней не то. Отведя смоченную перекисью вату от её губ, он заметил, что она, наконец, вздохнула. И в этот момент для Абдулова кое-что прояснилось – она нервничает. И нервничает она вовсе не из-за аварии. Но тогда из-за чего?
Сдобрив небольшой комочек ваты приличным количеством зелёнки, Абдулов поднял голову и поймал на себе внимательный Ленин взгляд.
- Чего смотришь?
- Да вот думаю. – Чуть прищуренные глаза Третьяковой не сулили ничего хорошего.
- О чём? – будничным тоном поинтересовался Абдулов, поднося ватку к её губе, и приложив один раз, тут же убрал руку – видимо, он перестарался - большое зелёное пятно сейчас красовалось в уголке губ Лены, но та, не зная об этом, продолжала:
- Вот на фиг я тебе сдалась, что ты ещё эту гонку организовал, а? Чего ты от меня хочешь? – осведомилась она таким голосом, будто бы он – нарушитель правопорядка, а она – следователь, ведущий допрос.
- А ты разве не помнишь, на что мы спорили? – удивлённо поинтересовался Абдулов, откладывая ватку в сторону и опираясь ладонями о колени, всё так же сидя перед ней.
- Ты так хотел увидеть меня в шортиках? – хмыкнула Третьякова, складывая руки на груди, - Или у тебя машина настолько грязная? – ещё один быстрый язвительный взгляд ему в глаза, и она отводит взгляд в сторону, изучая бежевые обои.
- Это здесь не причём, - усмехнулся Абдулов, удивившись забывчивости Лены. – Хотя, это тоже сыграло свою роль, - снова усмешка, и Лена повернула к нему недоумевающее лицо:
- А что же тогда «причём»?
- А то, что я просто не хотел забывать. – Чуть прищурившись и одновременно приподняв брови, заявил Абдулов, убирая ладони с коленей и сцепляя их в замок. Ноги от долгого сидения на корточках затекли, но он не позволил себе встать, чтобы иметь возможность наблюдать за взглядом Третьяковой.
- Забывать что? – всё ещё не дошёл до Лениного уставшего и немного «побитого» за вечер мозга основной мотив этой гонки, она уже успела забыть, что же побудило её согласиться. Или она просто не хотела вспоминать?
- Тебе напомнить? - осторожно предложил Абдулов, неужели она действительно не помнит?
- Уж будь так любезен, - хмыкнула Лена, до которой упорно не хотел доходить смысл сказанных Абдуловым слов.
Виталий, помедлив всего какую-то долю секунды, наблюдая за сосредоточенным взглядом Лены, обхватив ладонями её ноги, придвинулся ближе и легонько, чтобы не причинить боли, прикоснулся к её плотно сомкнутым губам.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |