Самое ужасное заключалось в том, что я ему верил. Сам не зная почему.
- Поттер, ты... - мы поднимались по винтовой лестнице в Западную башню ритуалов, я нервно покусывал губы, - ты...
- Ты спас мне жизнь, Малфой, - напомнил он. - Даю слово, я не стану подвергать тебя опасности.
Я невольно улыбнулся, пряча глаза. Какой же все-таки гриффиндорец!
Западную башню оборудовала моя прапрапрабабушка Домиция около двухсот лет назад. На всей обстановке лежала печать утонченного вкуса развращенной женщины. Она, по слухам, использовала это место для тайных свиданий с демонами - обычные мужчины не могли ее удовлетворить. Обшитые панелями черного дерева стены. Тяжелые бархатные портьеры, скрывавшие высокие стрельчатые окна, ковры и - что всегда меня немного смущало в этой башне - обилие самых разнообразных кроватей для любовных утех. От конфигурации некоторых меня просто передергивало, но отец не позволял убрать их оттуда, а после его смерти я и сам забыл о причудах благородной леди Малфой.
Поттер не скрывал своего изумления.
- Это был... будуар?
- Восхищен тем, что тебе известно столь сложное слово, - машинально съязвил я и сам себя одернул, - ну да, что-то в этом роде.
- А почему в башне?
- Поттер, задавать подобные вопросы родовитому магу неприлично, ты, как аврор, должен это знать, - я тянул время, пытаясь сообразить, как же расчистить пространство, необходимое для ритуала, от этого скопища мебели.
- Да ладно тебе, - беззлобно отмахнулся он. - Так как?
- Да, это был именно будуар. Одна из моих прабабок питала неутолимое пристрастие к существам из иных миров.
Поттер выразительно поднял брови, но ничего не сказал. Ну и дементор с ним, в самом-то деле, пусть думает, что хочет. Знай он, что здесь вытворяла Домиция, и какие воспоминания хранят эти «безобидные» кровати - первый бы начал их от пола отрывать. Голыми руками.
Я подошел к одному из фигурных диванчиков и попробовал сдвинуть его с места. Ни в какую! Второй, третий, - то же самое.
- Они наверняка приварены заклинаниями, - подал голос Поттер. - Думаю, твоя прабабушка в первую очередь позаботилась о том, чтобы ножки по полу не ездили.
- Для ритуала нужно место, к тому же, я хочу разделаться со всем этим побыстрей, - огрызнулся я. - А если мы начнем выворачивать эти, - я махнул рукой в сторону злополучных лож, - то до завтра провозимся.
- Тут полно широких кроватей, - сообщил он. - И я не прокаженный, честное слово даю.
- Ладно, - сдался я. - Акцио магический мел.
Мы выбрали огромную кровать с высокой спинкой, застланную бархатным покрывалом нейтрального глубоко-зеленого цвета. Очертили круг. Тот, как я и подозревал, оказался недостаточно большим для того, чтобы двое могли свободно в нем разместиться, и мы то и дело задевали друг друга.
Я нанес мазь, приготовленную на основе разрыв-травы себе на лоб, запястья, и, расстегнув рубашку - на область сердца. Теперь дело было за ним.
- Поттер?
- Прости, - он вздрогнул, выходя из состояния задумчивости, и принял из моих рук палочку. - Это твоя?
- Да.
- Хорошо, - он провел по ней пальцами, вызвав легкую струйку золотистых искр, и посмотрел мне в глаза. - Я беру твою душу, - тихо проговорил он, направляя палочку мне в сердце. - Протекто.
«Нет, я все-таки точно сумасше...»
Я стоял на палубе фрегата, опершись на мачту и исподлобья поглядывая на проходящих мимо матросов. Я им не нравился - это я знал точно, но меня мало волновали их грубоватые замечания и недовольные взгляды. «Красавчик Джонни» - так назвал меня капитан Рэкем, а они с удовольствием подхватили прозвище, обсуждая, какую бы цену дали за мои филейные части в каком-нибудь борделе на Тортуге. Но я был неплохим моряком, и они это знали, кроме того, леди Анна благосклонно поглядывала в мою сторону. Все это несколько скрашивало суровую морскую жизнь. А ведь она и впрямь была сурова - это только в книжках жизнь пирата полна сказочных богатств, красивых женщин и выпивки. Все те мелочи, которых не ценишь на берегу - пресная вода, нормальная еда (отсутствие которой чревато цингой), теплая постель, ровная земная поверхность, чистая одежда - большую часть плавания морские разбойники лишены всего этого. И, разумеется, секс. «Женщина на борту приносит несчастье», - гласит неписаное правило. Для леди Анны сделали исключение - капитан Рэкем и сам был в некотором роде исключением и мог себе позволить такую вольность. Везунчик. И то моряки роптали. Правда, первый же абордаж заставил их захлопнуть рты - леди Анна дралась не хуже любого пирата. Честолюбивая, гордая, алчная хищница, леди Анна Бонни.
Одну женщину они стерпели, но вторую наверняка вышвырнули бы за борт. Поэтому мне, Мэри Рид, приходилось жить в постоянном напряжении, опасаясь за свою тайну. Мне было всего шестнадцать, когда я сбежала из дома прочь от постылого вышивания и церковных гимнов на ночь. А потом завертелось... Разумеется, у меня был выбор - либо возвращаться домой (читай: в монастырь каких-нибудь босоногих кармелиток), либо... Либо что? Податься на Тортугу и стать проституткой? О нет, я слишком горда была для этого. В конце концов, я умела бегло читать и писать, неплохо владела французским и немного играла на фортепиано. А еще я была честолюбива - совсем как леди Анна. Но ей повезло - она встретила мужчину, который оказался достаточно падок на женские чары и дал уговорить себя. Ей не пришлось прибегать к обману. Да и кто бы перед ней не устоял? Невысокая, хрупкая на вид, с точеными кистями рук, выдававшими в ней аристократку. На треугольном, немного резковатом лице царили большие глаза прозрачно-зеленого цвета. Ведьма. Вампир. О таких шепчутся в темноте, такие пьют жизненные соки. Я была уверена, что большинство команды тайком вздыхает по ней, а каждый первый потихонечку ублажает себя, представляя леди Анну сидящей на себе верхом.
Капитан был ее игрушкой, влюбленной и послушной. Все набеги планировала она. За те полгода, что я была на борту, наша флотилия пополнилась тремя судами. В те дни, что пираты просаживали награбленное на Тортуге, она запиралась у себя в каюте и просматривала карты - купленные, уворованные, подаренные - и думала, думала, думала. Когда же помятые молодцы возвращались обратно, корабли тотчас снимались с якоря и отплывали. Больше всего поражало то, как она ухитрялась справляться с многочисленными хозяйственными вопросами. Ни разу не было случая, чтобы к началу нового рейда хоть чего-то не хватало, будь то боеприпасов или воды. Она предусматривала все - парусину, запас табака и рома, масло для чистки оружия, астрономические приборы, новые веревки, чернила... И так до бесконечности. Педантична, строга и собрана. Матросы желали ее, немного презирали (что поделаешь, это было в них неистребимо) и боялись. Она говорила негромко, но дважды никогда не повторяла. Хватило одной сломанной ключицы и вырванного глаза, и пираты больше не рисковали задирать ее.
Леди Анна была одинока. Я чувствовала это, как может чувствовать только женщина. Много раз, стоя по ночам за штурвалом, я видела, как она выходит подышать, садится на сложенные кольцами веревки и часами рассматривает небо. Я знала, что она запрокидывает голову, чтобы скрыть невольную слезу, блеснувшую в темноте. Я и сама так делала. И я понимала, почему у нее на душе печально. У нее обладала всем, чего может пожелать женщина, но ей, по странной иронии судьбы, не с кем было разделить все это. Капитан не был ей ровней. Я представляла, какую клокочущую ярость вызывают в ней его попытки руководить эскадрой, его бесконечное пьянство, его бесхребетность. Его слюнявый рот и потные руки...
- Эй, Красавчик! - меня выдернул из раздумий окрик нашего боцмана, Дженкинса. - Леди Анна тебя зовет. Давай, пошевеливай своей смазливой задницей!
Я не обратила внимания на взрыв хохота, последовавший за его репликой. Себе дороже. Леди Анна зовет меня? Странно, она и внимания-то на меня почти не обращает. Я быстро пересекла палубу и соскользнула по лестнице вниз. В ее каюте я никогда прежде не бывала, но знала ее расположение. Тихий стук.
- Входи, Джонни.
Она сидела у стола, без камзола и шляпы, немного уставшая и понурившаяся, и вертела в руках перо.
- Садись, не стесняйся, - она кивнула на привинченный к дощатому полу табурет и отложила перо. - Что-то не идет у меня сегодня работа. - Она прикрыла ладонью глаза. - И с маслом я в этот раз прогадала - коптит. Сколько тебе лет, Джонни?
- Семнадцать, - быстро соврала я. На самом деле мне было двадцать.
Леди Анна посмотрела на меня немного насмешливо.
- И ты хочешь меня убедить, что в этом возрасте у тебя еще не сломался голос?
Я не ответила, пытливо вглядываясь в ее лицо. Что ей нужно? Что она знает?
- Дело твое, - пожала плечами леди Анна. - Я лишь хотела предупредить, что наш капитан выказывает все признаки бешеной ревности, а ты знаешь, как он скор на расправу.
- Простите, миледи, но я не понимаю...
- Ты все отлично понимаешь, Джонни. Ты самый красивый юноша на корабле, да что там - во всей флотилии, а повод он найдет, а не найдет - придумает. Он не терпит рядом со мной привлекательных мужчин, неважно, сплю я с ними или нет.
Ее слова повергли меня в ужас. Капитан, время от времени впадавший в меланхолию, боролся с тоской одним проверенным способом. А именно, время от времени скармливал кого-то из подчиненных акулам. Того матроса, которого покалечила леди Анна, он потом пустил по доске. Ее особа была священна и неприкосновенна, я и думать боялась, что он может сделать с тем, кто посягнет на нее.
Но ведь меня-то, меня не в чем было подозревать! Я женщина! О Боже, - я готова была заломить руки от отчаяния, - да ведь, скажи я ему, он меня не просто за борт выкинет, а перед тем еще и по рукам пустит!.. А если нет... Все равно мне не избежать этой участи. Я умоляюще посмотрела на леди Анну. Она улыбалась, как мне показалось, лукаво.
- Быть может, Джонни, есть что-то, что ты хочешь рассказать мне?
Она знала, что не оставляет мне выбора. Я могла сказать ей. Что я теряла при этом? Свою независимость, кто знает, зачем я ей понадобилась. Но не сказать - смерти подобно.
- Обещайте, что не выдадите мою тайну, леди Анна.
- Ничего не могу обещать, солнышко. А вдруг окажется, что ты подцепил в каком-нибудь порту проказу и скрываешь это?
Я вздохнула и начала распускать тесемки широкой рубашки. Мой бюст не был впечатляющим, и это радовало, ведь грандиозные формы пришлось бы бинтовать, а за этим занятием меня рано или поздно поймал кто-нибудь из матросов. Девственницей я тоже не была, но не смела поднять глаз на леди Анну: я так давно притворялась мужчиной, что успела забыть, каково это - снимать перед кем-то одежду. Страшно. Стыдно. Я сняла шейный платок и широко распахнула вырез рубашки, все так же уставившись в пол. Оставалось лишь надеяться, что леди Анна не заставит меня снять штаны.
- О, - выдохнула она, - что ж, это многое объясняет. Что ж, - она помолчала, словно обдумывая что-то, - подойди ко мне, дитя. Как тебя зовут?
- Мэри, - тихо сказала я, делая шаг вперед, - Мэри Рид, миледи.
Она рассмеялась.
- Думаю, глупо теперь называть меня «миледи», как ты считаешь?
Я недоверчиво глянула на нее. Она шутит?
- Я боюсь, что не смогу долго хранить твою тайну в секрете. Поверь, - поспешно добавила она, увидев в моем лице испуг, - будет лучше, если ты перестанешь ото всех таиться. Боже мой, да как ты вообще смогла столько времени оставаться неузнанной! Неужели ни один из корабельных кобелей не попытался тебя облапать?
- Я умею драться, миледи, - еле слышно пробормотала я. - И я слишком худа для того, чтобы прельстить мужчину.
- Анна, прошу тебя, зови меня Анна! Ты скромничаешь, дитя мое. Теперь... боюсь, теперь у тебя один выход - довериться мне, перейти под мое покровительство. Тебя никто не тронет.
- Но, миледи... То есть, Анна... От меня вам никакой пользы! Я не обучалась ремеслу горничной, мои руки слишком загрубели и...
Анна порывисто пересекла каюту, взяла меня за плечи, встряхнула.
- Не будь дурочкой, Мэри! Я не прошу тебя стать горничной, тем более что так я не смогу тебя защитить от этих грубых ублюдков. Мне нужна не служанка, а напарница, помощница, наперсница и...
Что-то насторожило меня в этом резком, отрывистом «и». Глаза Анны лихорадочно блестели, она тяжело дышала, словно боясь закончить фразу.
- Спаси меня, Мэри, - наконец выдавила она. - Мне нужен кто-то, кто спасет меня, иначе я весь мир в крови утоплю.
И Анна прижалась к моим губам в обжигающем поцелуе. Жар ее полыхающих губ опалял кости, внезапно закончился воздух, я приоткрыла рот, пытаясь глотнуть воздуха, и язык Анны ворвался в мой рот, словно тропический шторм, гнущий пальмы к земле. Первые несколько секунд я была настолько оглушена и ошарашена, что не знала, как реагировать. Что-то глубоко внутри меня неодолимо тянулось к ней, словно я знала ее всегда. И всегда ей поклонялась, как языческому божеству. За это отправляют в ад, но, господи, как хорошо...
Я не уловила момент, когда эта мысль закралась мне в голову. Оттолкни я тогда Анну, все можно было бы остановить, обратить в глупость, в нервный порыв истосковавшейся по ласке женщины, но нет. Все было настоящим, до самых подошв. И мне хотелось чувствовать ее рядом, всем телом, каждым волоском, во всю длину. Моя изголодавшаяся плоть льнула к ней сама собой.
- Мэри? - хрипло спросила она, прерывая поцелуй, глядя на меня со смесью страха и надежды.
Я прижалась щекой к ее щеке, запустила пальцы в блестящие черные волосы.
- Я не знаю, как это делается, - прошептала я. - Покажи мне.
Она прерывисто вздохнула, выпуская меня из объятий.
- Раздевайся. Я запру дверь.
Когда она вернулась, я уже заканчивала раздеваться.
- Тебе страшно? - спросила Анна.
- Не знаю почему, но нет. Может быть, потому, что ты не мужчина.
Она не стала ни о чем меня расспрашивать. Анне, как никому другому, была известна грубость и торопливость мужчин в постели. Ни один из моих любовников не затронул ни струны моей души, ни, тем более, струны тела. И я не винила их - они и понятия не имели, насколько сложно женское тело, как похоже на хрупкий музыкальный инструмент. С самого детства клерикалы внушали им, что женщина создана для того, чтобы тешить с ней плоть; греховное, порочное создание, которому есть три пути - в постель, в монастырь и на костер. Дочери Евы.
- Ты не передумала? - спросила меня Анна. - У тебя печальный вид.
- Нет, - я улыбнулась ей из-под ресниц. - Все хорошо. Я только подумала о том, что мне, в общем-то, некуда идти.
Анна нахмурилась.
- Не надо об этом. Твой дом здесь, на море. Другого не будет.
Она скользнула на край кровати, устланной тяжелым бархатом, - здесь такая ткань была роскошью. Распустила ворот рубашки, но раздеваться не стала. Молча, не произнося ни слова (да и к чему сейчас были слова?), наклонилась, поцеловав меня в шею. Скользнула ладонями по плечам, разминая их, коснулась внутренней стороны локтей. Анна не торопилась, лаская меня медленно и неторопливо, вытягивая из каждой мышцы легкое напряжение и заполняя ее жидким теплом. Я таяла от этих ласк. Мужчины так не умеют... Ее пальцы двигались по моему телу, выписывая спирали, пощипывая, сжимая, словно зажигая крошечные огоньки свечей. Я чувствовала, как краснеют щеки, рука сама собой поползла вниз, но Анна мягко отвела ее в сторону. Прошуршала ткань - это она сняла рубашку, и все так же молча легла на меня сверху, пощекотав твердыми бусинками сосков. Я вздрогнула и поежилась от этого прикосновения, но Анна не дала мне опомниться. Влажные тропинки поцелуев спускались по моей коже, то сходясь, то расходясь в стороны, и мне пришлось приложить усилие, чтобы снова не попытаться пустить в дело руки.
К тому моменту, когда она, наконец, широко развела мне ноги, моя кожа едва не слезала клочьями от желания. А потом все накрыло серебристое марево, и я вцепилась зубами себе в запястье, чтобы не кричать. Наслаждение ослепило и оглушило меня, неизведанное и непривычное, острое, как лезвие бритвы. Я уцепилась за плечи Анны, чтобы не проплавиться сквозь покрывала, дощатый пол и трюм прямо на дно морское. Странно, когда это она успела одеться... И откуда у нее рубашка из такой грубой ткани... И почему мне так неудобно лежать...
Я распахнул глаза - видит Бог, как мне не хотелось это делать, я ведь знал, что увижу, я с самого начала знал! Почему я не сбежал из этого воспоминания, ах, умница-душа, почему ты меня не остановила? Почему на наши головы не обрушился потолок, - он бы не целовал меня сейчас как безумный, а я не оплетал бы его талию ногами...
И... Я боялся показать, что вернулся обратно. Это было все равно что собственноручно изгнать себя из рая, навсегда, безо всякой надежды. Это воспоминание ничего не изменило, оно лишь подтвердило то, что я и сам знал. Нет, у меня нет сил, я не могу... Пусть он меня целует... Потом буду думать.
- Мэ... Драко? - он посмотрел на меня полупьяными глазами, смаргивая пот с ресниц, и снова потянулся за поцелуем. И тут что-то внутри меня треснуло.
Я столкнул его с себя, позабыв обо всем на свете, кроме того, что должен бежать сейчас же, забиться в угол, спрятаться и не видеть выражения его лица, когда он придет в себя. Скатившись с лестницы, я помчался со всех ног в свою комнату, едва не свернув себе шею, споткнувшись о кого-то из эльфов. Захлопнул дверь, трясущимися руками задвинул засов, сполз на пол и беззвучно разрыдался.
Бывают такие дни, когда не хочешь просыпаться, зная, что ничего хорошего тебя не ждет. Волевым усилием я пытался снова погрузиться в дрему, но мерзавка словно лила мне на веки солоноватый раствор, заставляя открыть глаза.
Я знал, что рано или поздно мне придется выйти из комнаты. Хотелось есть. В столовой меня наверняка ждала свежая газета. Я нервно хихикнул: в тот день мне должна была прийти по почте солидная порция зелья, именуемого заядлыми курильщиками не иначе как дурь. Я специально заказал несколько порций марихуаны, чтобы вытащить из Га... Поттера счастливые воспоминания (только так можно было заставить его вспомнить младенчество) или, на худой конец, устроить ему экскурсию в Нирвану. Но, кажется, у меня образовалась стойкая аллергия как на слово «воспоминание», так и на слово «Поттер». Хоть сам кури, честное слово. Я зажал рот рукой, давя всхлипывания. Да что такое, в самом деле, Драко Малфой! Что бы сказал твой отец!
Отец сказал бы: вставай, сын (то есть, быстро подобрал сопли, щенок!) и веди себя как хозяин в своем родовом поместье (пошел командовать!). О кей, папа, так я и сделаю, спасибо за совет. Я вскочил и с остервенением принялся натягивать брюки. Нацепил рубашку, ботинки и, кое-как пригладив волосы, отпер дверь и сбежал по лестнице в столовую. На столе был сервирован завтрак, рядом дымилась чашка кофе. Поттера не было. Сложно сказать, что я испытал - облегчение или разочарование. Быть может, он уже завтракал? Или еще не проснулся? Я взглянул на часы - девять утра. Вполне вероятно, что он спит. Неприятно кольнуло где-то рядом с грудиной. Как он может спать? Я мысленно окатил себя холодной водой: и пусть. Может, это и к лучшему.
Гарри не спал. Он всегда был жаворонком, кроме того, продолжительное общение с Волдемортом в собственных снах со временем привело к стойкой бессоннице. Зелья, которые он принимал, со временем сделали его сон чисто биологическим: Гарри спал, но снов не видел. Авроры удивлялись тому, как мало времени требуется Гарри на отдых - часов пять в сутки, не больше. Они и понятия не имели, как он тоскует по снам и какое это напряжение для психики - не находить выхода в ночных грезах. Немного помогала волшебная вещица - раковина Елены Прекрасной, которая, хоть и не навевала сладкие сны, приносила ощущение неосязаемого аромата и бестелесной ласки, успокаивая взвинченные до предела нервы. Но ее нельзя было использовать слишком часто, чтобы сохранить саму возможность спать... И постепенно он начал привыкать, закалился и огрубел, стал немногословным и бесстрастным. Исполнительный, жесткий, временами даже жестокий, закрытый для всех, даже для Гермионы, единственного друга, который у него остался после гибели Рона. Дурачок, он так хотел стать аврором, но у него не было одного архиважного качества, а именно осторожности. Рон погиб глупо, почти сразу после окончания Хогвартса, вскрыв обернутый коричневой бумагой пакет, который кто-то прислал на адрес небольшой квартирки, снятой им и Гермионой по случаю помолвки. Красивый кинжал, увитый целой гроздью проклятий.
От Гермионы ожидали всего, чего угодно, но только не того, что она сделала. Девушка, столько лет помогавшая в сражениях со Злом, порвала все связи с магическим миром. Никто не знал, где она и что с ней, кроме миссис Уизли, для которой Гермиона сделала исключение. Но та ни с кем не делилась секретами несостоявшейся невестки. По редким слухам, доходившим до офиса авроров, Гарри знал, что она живет где-то в провинции, но чем она зарабатывала на жизнь, оставалось загадкой. В ответ на его настойчивые расспросы миссис Уизли сказала только, что девушка ни в чем не нуждается.
Гарри очень обидело то, что Гермиона вычеркнула его из своей жизни. В глубине души он понимал, что ей нужно время, чтобы переболеть, перестрадать утрату, но то, что она отказалась от его поддержки и сочувствия, злило и волновало одновременно. Больше не было неразлучной троицы. Гарри остался один.
С тех пор он всего дважды позволил себе проявить эмоции. Первый раз... Это случилось как раз после гибели Рона. Группу Гарри забросили в Чехию. Им было приказано отыскать древний артефакт, а именно чашу, принадлежавшую Елизавете Батори, знаменитой вампирше, замурованной в собственном замке за чудовищные преступления. Прекрасная валашская графиня собирала в нее кровь девственниц, которую потом пила и которой умащала тело. В том, что чаша находилась не на родине Елизаветы, не было ничего удивительного. Те, кто ее прятал, явно преследовали далеко идущие цели: проклятый предмет не должен был оказаться ни слишком близко, ни слишком далеко от места захоронения владелицы, и в то же время его спрятали достаточно хитро, чтобы до нее не смогли добраться непосвященные или просто охотники за сокровищами. По замыслу, она должна была попасть в руки тех, кто загорится желанием разбудить прекрасную графиню и будет знать, как это сделать, и уж конечно, эти кто-то не должны быть магглами или низшими вампирами.
Артефакт был спрятан, согласно доверенному источнику Дамблдора, в катакомбах одной из провинциальных чешских церквей. А катакомбы - вещь опасная: многие столетия в них копятся останки тех благородных и богатых людей, которые удостоились чести быть там похороненными. Любая катакомба - идеальное место для тайника; прячущий что-либо в ней может спать спокойно. Гарри убедился в этом, когда его группа проникла в церковь среди ночи и, окутавшись доброй дюжиной заклинаний, начала выковыривать из отполированного тысячами подошв пола мраморные плиты с полустершимися надписями. Подземелье поприветствовало их смрадным выдохом, состоявшим их трухи и гнили, веками копившихся там. «Артефакт в катакомбах», ха! А поточнее сказать нельзя было, что ли? Да здесь же десятки и даже сотни гробов! Что, лезть в каждый? Да и как выглядит эта чаша? В неровном свете фонарей Гарри оглядел церковный подпол и дал аврорам знак рассыпаться и искать. Их было всего пять человек, и даже с магией работы хватило бы на всю ночь. Гарри жестом подозвал Шона Райли и вместе с ним направился в один из витков катакомб.
Они вскрыли восемь гробов, когда Гарри почуял что-то неладное. В воздухе над их головами прошелестели летучие мыши, пламя в фонарях затрепетало и начало гаснуть. Тихо чертыхнувшись, Гарри вытащил из нагрудного кармана палочку и шепнул «Люмос», и тут Шон начал сползать на пол. Из соседнего зала послышался встревоженный шепот, что и изумило, и разозлило Гарри: он же дал им приказ не открывать рты! И тут он понял, в чем дело. Спертый воздух катакомб был насквозь пропитан грибковыми испарениями трупной гнили, и, чем дальше они уходили, тем в более затхлые слои попадали. Недолго думая, Гарри подхватил Шона подмышки и припустил прочь. По дороге он ненароком наступил на череп, тот треснул и наделся на его ступню, словно второй ботинок. Но времени думать об этом не было, Гарри тоже начал чувствовать признаки приближающегося удушья.
Пятеро авроров вывалились из катакомб, судорожно хватая ртами воздух. Гарри обдумывал ситуацию, пытаясь найти решение. На выполнение задания им было дано два дня. Учитывая сложившиеся обстоятельства, они могли застрять здесь надолго, тем более что местные Хранители уже наверняка вычислили их присутствие. Оставалось лишь связаться со вспомогательной группой и объяснить случившееся. И надеяться на то, что тем удастся проводить Хранителей за нос хотя бы еще на два дня дольше.
Одной из вспомогательных групп был небольшой женский отряд авроров, которых в Министерстве за глаза называли кошечками. Все, как на подбор, хорошенькие и стройные, эти девушки, хотя и производили впечатление милых, на самом деле были настоящими дьяволицами. Среди них не было ни одной, у которой не было бы ступени Мастера в восточных боевых искусствах. Каждая превосходно владела как магглским оружием, так и обширным арсеналом темных заклятий. Список дополняли знание как минимум трех европейских языков, не считая английского, арабский танец и эротическое мастерство, которому могла бы позавидовать любая гейша. «Кошечки» занимались тем, что отвлекали Хранителей, пока авроры-мужчины выполняли основное задание.
- Гарри, что за дерьмо? - Мел, предводительница «кошечек», гневно буравила его глазами. - Угробить нас всех решил?
- Тихо, Мел, - попытался успокоить ее Энди, - не наша вина, что мы не получили четких инструкций.
- Сам тихо, - продолжала кипятиться Мел, - это не...
- Секунду, - перебил ее Гарри. - Одну секунду. Что-то не так. Здесь действуют, помимо нас с девочками, еще два отряда, и у каждого своя часть задания. Мел, кто-нибудь еще, кроме нас, лопухнулся?
- Нет, - удивленно ответила девушка. - А что, у тебя появились идеи?
- Я ничего не понимаю, - признался Гарри. - Инструкции мне дал сам Дамблдор. Лично. Раньше мы не допускали таких очевидных ляпов...
- То есть ты хочешь сказать, что все это было спланировано заранее?
- В катакомбах никто не был уже много лет, - продолжал рассуждать Гарри, пропустив ее вопрос мимо ушей, - что весьма странно, потому что слуги Волдеморта каждый раз едва ли не на пятки нам наступают, а иногда и ухитряются опередить. Стало быть, либо все это грандиозная подстава и артефакта здесь и в помине никогда не было, либо... Мел, ты не заметила ничего подозрительного?
- Если я не заметила, это еще не значит, что...
- Ага, как же, - хохотнул Энди, - ты, воплощение мании преследования! Наверняка здесь чисто.
Мел сердито зыркнула на него, но промолчала.
- А Хранители? - продолжал гнуть свое Гарри.
- На месте.
- Ага, значит, чаша все-таки находится здесь, - он резко поднялся с места и объявил, - на сегодня отбой.
Его никто не стал останавливать, так как де-юре Гарри был главой операции. Он размашисто шагал по узкой средневековой улице, направляясь к мерцающей голубым неоном вывеске кафе. Внутри все клокотало от ярости. Чего Гарри действительно не переносил, так это подобные ситуации. Как правило, он попадал в них исключительно по милости Дамблдора, бывшего директора Хогвартса, а ныне Министра магии и неофициального главы аврорской конторы. Директор подставлял его и раньше (из лучших побуждений, разумеется), в результате дорогие Гарри люди частенько погибали. Но то был Хогвартс, настоящий бастион, на самом деле далекий от реальной жизни. Гарри выругался про себя. Он слишком хорошо знал Дамблдора, чтобы тешить себя иллюзией, будто мотивы того честны и прозрачны. Он никогда ничего не делал с одной только целью. Так, на этот раз ему, скорее всего, не нужно было успешное выполнение операции. Гарри даже допускал, что старому лису удалось договориться с Хранителями. В конце концов, чаша Елизаветы - и впрямь опасное соседство. Гарри со злобой пнул подвернувшийся мусорный бак. Чертов интриган, он когда-нибудь успокоится? Что ему теперь надо? Гарри потому и распустил своих подчиненных спать пораньше, что опасался за них. Уж если старик и задумал что-то, то лучше встретиться с этим «чем-то» один на один, не подвергая опасности окружающих.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |