— Вот, посмотри! И еще меня заставили жевать тампон. Эта чертова рука доконает меня!
— Успокойся, — ответила она. — Здесь только крошечный след от укола.
— Кстати, они сфотографировали меня, потому что я предъявил только водительское удостоверение. И теперь будут показывать снимок нашим соседям, чтобы убедиться, что это я.
Когда в маленький домик в Сеновальном тупике пришло сообщение о том, что результат анализа отрицательный и, следовательно, Колин Питчфорк исключается из списка подозреваемых, Кэрол испытала самое большое в жизни облегчение. Такое огромное, что трудно было выразить.
Однако это состояние Кэрол длилось недолго, потому что Колин снова стал впадать в депрессию.
— Что опять не так? — спросила Кэрол.
Анализ сдан, все нормально. Но он сидел в задумчивости и вздыхал. В такие минуты Кэрол обычно срывалась и закатывала скандал. Так получилось и в этот раз.
— Что теперь с тобой, хотела бы я знать?
Он взглянул на нее полными слез глазами и признался во всем, что у него было с булочницей «карие глазки».
— Она родила ребенка, — всхлипывал он. — Но девочка появилась на свет мертвой! Моя доченька!
Кэрол была сражена. Она вылетела из дому, хлопнув дверью, и до вечера просидела у Мэнди. Поскольку дверь в спальню была заперта, Колин провел ночь на диване в гостиной.
На следующий день Кэрол решила поговорить с ним для очистки совести.
— Я не могу в это поверить! Она неприятная властная женщина. Вовсе не в твоем вкусе. Ей уже под тридцать лет. По твоим понятиям, она просто уродливая старуха!
— Ты не подозревала? — спросил он с любопытством.
— Иногда приходило в голову. Но я не могла поверить. Только не с ней!
— Послушай, — сказал он как можно рассудительней, — это длится уже больше года, а ты и не знала. Значит, тебе уже не так обидно, да?
— Только один вопрос, ублюдок. Она хоть слышала о противозачаточных таблетках?
— Да, но несколько раз забывала принять их.
— Это за год-то? Не каждый ли раз она забывала об этом?
— Может, она хотела захомутать меня, — предположил он.
Кэрол в очередной раз пыталась понять мужа, взглянуть на вещи его глазами.
— Я действительно верю, что он видел все в розовом свете, — поделилась она с подругой. — Похоже, он собирался подать на эту женщину в суд, чтобы забрать у нее девочку. Он мечтал взять ребенка к нам в дом, чтобы мы жили одной счастливой семьей. А я была бы мамой для всех.
Но Колину она крикнула в сердцах:
— Убирайся из моей жизни!
И он ушел.
Сразу после этого начались телефонные звонки. «Карие глазки» звонила Кэрол и писала ей записки. Бедной женщине при звуке телефона становилось не по себе и не хотелось поднимать трубку.
— А вы уверены, что знаете, где сейчас Колин? — вопрошал наглый голос. — Он у меня! И всегда будет со мной, когда я захочу.
Первое время «карие глазки» жила у родителей, оправляясь от родов, и Колин ежедневно навещал ее. Он приходил на полчаса и с тоской вспоминал о ребенке. Младенца похоронили на кладбище в Вигстоне. Колин стоял над могилой и плакал. Погребение оплатил он.
Однажды, спустя три месяца, мать неожиданно застала «карие глазки» наедине с Колином Питчфорком: парочка занималась сексом на ковре в гостиной. Оскорбленная женщина забрала внука и потребовала, чтобы дочь прекратила связь с Колином Питчфорком.
Все кончилось. Колин еще надеялся на продолжение романа, но начальник в пекарне строго предупредил его. Теперь «карие глазки» и Колин Питчфорк виделись только на работе. Впрочем, она отзывалась о нем как об очень добром человеке.
Живя раздельно, Колин и Кэрол регулярно виделись: он навещал детей и даже оставался с ними, когда она уходила на занятия. Дети очень скучали по отцу, и Колин захотел вернуться.
— Я не могу допустить и мысли о том, что ты встретишь другого мужчину, — сказал он Кэрол. — Пожалуйста, прости меня. Я и так наказан.
Что было делать? У них дети. И в который уже раз она простила.
В марте он вернулся в дом, но спать они продолжали порознь. К тому же она начала следить за одометром его мотоцикла, регулярно записывая показания. Правда, если пробег оказывался слишком большим, у него всегда находилось оправдание.
Она не знала, что он готов был ехать куда угодно в поисках девочек, если хотел показать им свои прелести. Неужели он способен взяться за прежнее? Наивная женщина! Разве нельзя на время отключить счетчик одометра? И, конечно, ей не понять, что где-то там есть другой — насыщенный — мир, принадлежащий только ему. А призрачные дни, проведенные с Кэрол в Сеновальном тупике, были для него лишь тенью жизни.
. Доноры
Я так глубоко погрузился в кровь,
Что все равно не стоит возвращаться.
К работе на донорских пунктах было привлечено около дюжины терапевтов. Некоторые из них имели хирургическую практику, лечили заключенных, проводили медосмотры и проверки на алкоголь. Труд их обходился полиции не очень дорого: семьдесят два фунта за два часа, а хороший врач мог обслужить за это время человек сорок.
Полицейские из следственной группы старались любым путем уговорить человека явиться на приемный пункт. Зайдя в отдел оперативной информации, в любое время можно было услышать:
— Какая у вас машина?
Или:
— А вы не хотели бы заодно навестить свою знакомую девушку, которая живет здесь?
Или:
— Разве мама не будет рада видеть вас?
Выезды за город Дерек Пирс называл скоростными гонками. Дело в том, что полицейским, колесившим по стране в поисках донорской крови, приходилось проезжать до пятисот миль в день. Денег на ночлег не давали, поэтому приходилось мчаться на бешеной скорости, чтобы вернуться домой не слишком поздно.
Поскольку сверхурочныые часы, работа по выходным и питание оперативникам не оплачивались, расследование обходилось налогоплательщикам Лестершира сравнительно недорого, тем более при таком размахе. Пирс только подхлестывал подчиненных:
— Наша цель не зарабатывать деньги, а раскрыть убийство. Или убийства.
Задерживаясь допоздна для выполнения какой-нибудь скучной административной работы, Пирс часто замечал, что после ужина некоторые члены группы возвращаются в следственный отдел.
— Разобраться кое в чем, — объясняли они Пирсу.
Очевидно, одна из женщин, работавших в группе, полагала, что ее отношения с сотрудником являются тайной для окружающих. Стоило всем уткнуться в бумажки, как она минут на двадцать выходила из комнаты. Всякий раз после ее ухода на столе одного из детективов звонил телефон, и разговор был очень продолжительным.
Однако присутствие пятнадцати сотрудников, казалось, стесняло его, и он не столько говорил, сколько едва заметно улыбался и словно подмигивал. Все отлично понимали, что происходит; не помогали конспиратору и фразы типа «Да, думаю, смогу удовлетворить вашу просьбу», «Всегда рад помочь. Всего хорошего!»
Спустя некоторое время детективы решили дать понять этой парочке, что прямо под носом у ветеранов сыска такие вещи не проходят незамеченными. Как-то вечером, когда все отправились в паб, полицейские вручили сотруднице подарок: две пустые консервные банки, соединенные пятидесятифутовым проводом. На одной банке был написан номер телефона ее возлюбленного, а на другой — номер того телефона, с которого она ему всегда звонила.
— Чтобы не ходить далеко и не стирать подошвы, — сказали они ей.
Многие из тех, кто не хотел сдавать кровь, были вычеркнуты из списков после подтверждения их алиби. Другие отказывались пройти тест не только по причине ущемления прав личности, но из-за панического страха перед иглой. Анализ слюны был хорошим запасным вариантом, но не обеспечивал тех данных, которые требовались для анализа ДНК по методу Джефриса.
Один донор позвонил и заявил, что не против сдать кровь, но не хочет, чтобы его кололи иглой:
— Поймите, — говорил он. — Я хочу помочь! Можно, вместо укола я приду и расквашу себе нос?
Другой просил:
— Не надо никакой иглы, пусть врач режет меня ножом. Я не против ножа. Я и сам могу себя дорезать!
Без всякого Фрейда полицейским становилось ясно, что у этих людей явная иглофобия, поэтому Пирс дал добро на эксперимент с одним из доноров.
Когда тот появился, Пирс ахнул: вот так детина! Настоящая громадина!
Здоровенный детина тем не менее страдал иглофобией.
— Мы сделаем надрез и выдавим всего несколько капель, — объяснил ему врач. — Потом проверим их на определенный фактор крови; если результат будет отрицательным, то этого достаточно, если положительным — вам придется прийти повторно для полноценного анализа, хорошо?
— Все что угодно, только не игла, — последовал ответ.
— Ладно, отвернитесь, я надрежу ваш палец.
Человек-гора отвернулся и сжал зубы. Врач надрезал палец и выдавил кровь.
— Готово.
Правда, у врача не оказалось под рукой скальпеля и он сделал надрез иглой, но зачем знать об этом пациенту?
Сложнее было с теми, кто наотрез отказывался от анализов. В частности, знакомый кухонного рабочего, открыто выражавший недовольство тем, что того в свое время упрятали за решетку, категорически отказался приходить. Один из сержантов доложил Пирсу:
— Он не желает!
— Что значит не желает?
— Заявил, что это нарушение прав личности.
Пирс вместе с сотрудником поехал к этому молодому человеку.
Пирс с самого начала возненавидел этого парня — грязного, мерзкого и противного. Из тех, кого хочется вывезти в поле и пристрелить. Но он даже не накричал на парня, а стал убеждать его. Как говорили подчиненные инспектора, Пирс мог уговорить даже монахиню раздеться. Однако прошло больше часа, прежде чем молодой человек соизволил пообещать, что сдаст кровь на следующий день. Сотрудники Пирса бились об заклад, что обманет, но парень пришел.
Он появился днем, такой же грязный, мерзкий и противный, как и накануне. Он был к тому же глуп, и весь его словарный запас составлял семьдесят пять слов. Он с трудом ответил на вопросы, заполнил бланк и с отвращением наблюдал, как врач выкачивал кровь из его руки. Потом неожиданно рухнул на пол без чувств. Вызвали «скорую», и один из сотрудников вынужден был сидеть возле него до тех пор, пока тот не пришел в себя.
— Подумаешь, неженка! — съязвил Пирс. — Ни с кем больше такого не было!
Среди доноров оказались больные СПИДом и гепатитом. Если они сообщали об этом заранее, слюну брали с особой осторожностью. Марлевый тампон лежал на карточке, сложенной вдвое, и удобно соскальзывал в рот. Но многие делали не то, что надо. Одни сосали тампон, другие — картон. Некоторые разжевывали карточку, жевали тампон и даже чуть ли не проглатывали его, давясь при этом. Занятие было не из приятных.
Явилась гневная дама со своим приятелем:
— Проверьте его!
Проверили.
— Так давайте заодно и на сифилис, раз уж он здесь!
Полицейские, разносившие уведомления по домам, по-своему забавлялись:
— Хорошая новость, — говорили они донору.
— Вы не причастны к убийствам. — Парень облегченно вздыхал. Тогда полицейские, выдержав паузу, говорили: — Но есть и плохая новость — у вас СПИД.
Молодые полицейские из всех трех деревень тоже подлежали тесту. Здание нового управления было переполнено полицейскими дорожно-транспортной службы. Дерек Пирс, которого вечно задерживали за рулем, с нетерпением ждал этого момента.
— Лично займусь ими и буду колоть самой тупой иглой, — говорил он.
Где-то в середине массового тестирования произошел такой случай. Дерек Пирс отправился за город к одному молодому человеку, который согласился сдать кровь на анализ в местном приемном пункте. Найдя парня, Пирс привез его к врачу.
Внешний вид врача не отличался стерильностью, никаких помощников в накрахмаленных халатах в этом алтаре Гиппократа Пирс также не заметил. В лучшем случае такому врачу можно было доверить заболевшую корову, если бы настоящий ветеринар вдруг напился.
Пирс вручил помятому эскулапу шприц, тампон и пластырь. Тот никогда в глаза не видел самозакупоривающийся шприц, и ему долго не удавалось приладить иглу, а потом попасть в вену.
Он колол три или четыре раза, но все мимо. Можно было подивиться терпению парня, который только потел и чертыхался.
Пытаясь заменить иглу, горе-врач уронил ее на пол. Туда же последовала и другая. Он никак не мог понять, как вытащить поршень, чтобы набрать кровь. Он попытался воткнуть иглу еще несколько раз, но только выдирал кусочки кожи. Парень чертыхался. В конце концов врачом стал Пирс. Вдвоем они вонзили иглу во что-то похожее на вену. Пирс держал шприц, врач тянул за поршень, а парень все повторял:
— Черт!
— Мы вышлем вам тридцать фунтов за работу, — бросил Пирс врачу и положил пробирку с кровью в карман.
Донор выглядел так, точно над ним поработал сам Джек Потрошитель.
— Тридцать фунтов ему? — изумился он. — Тогда мне шестьдесят!
— А вам спасибо, — ответил Пирс. — Разве этого мало?
— Черт! — буркнул парень.
Бедняга, подумал Пирс. Ему теперь придется покупать протез.
Кто только не приходил сдавать кровь! Пришел один бывший пациент психиатрической больницы «Карлтон-Хейес». Его имя попало в компьютерный список потому, что он зашел в больницу за костылями как раз в то время, когда была убита Дон Эшуорт. Взяли кровь и у него. Явился трансвестит в парчовом платье. И у него взяли кровь.
Репортажи о «кровавой» кампании показывало телевидение Австралии, Бразилии, США, Швеции, Франции, Голландии и Италии. Однажды под вечер приехала группа журналистов из Западной Германии, чтобы снять процедуру забора крови и взять интервью у следователей.
— Есть ли возмущения или протесты? — спросил телеведущий.
— Абсолютно нет, — ответил один из следователей.
— Неужели никто из молодых людей не противился сдаче крови?
— Абсолютно нет.
Далее в кадр попал донор, который, глядя на то, как откачивают его кровь, вдруг стал терять сознание и упал прямо на полицейского, повторявшего свое «абсолютно нет».
Донора подхватили двое и понесли. Камера работала, а кровь все текла. Она текла теперь постоянно, независимо от телекамер.
Лаборатория в Хантингдоне замораживала и хранила почти всю поступившую кровь, но на анализ ДНК в Олдермастон ее не отправляли.
Сотрудники лаборатории просили следствие не присылать больше крови, кроме исключительных случаев. За несколько месяцев был выполнен годовой объем работ, и персоналу не хватало сил. Лаборатория буквально утонула в крови. Все полки были сплошь заставлены пробирками, а холодильные емкости полностью забиты. В Лестершире выкачали столько молодой британской крови, сколько не было пролито в битве на берегах реки Соммы.
Но ничто уже не могло остановить их. Кровь выкачивали без устали. Это была самая верная и последняя надежда. Страх разоблачения должен был вынудить убийцу бежать.
Кровь брали у всех: трансвеститов, полицейских, калек на костылях, у каждого, кто относился к заданной возрастной группе. Но, пожалуй, не было более странного случая, чем взятие анализов у «самого упрямого донора», который категорически, однозначно и определенно заявил, что ни при каких обстоятельствах не уступит ни капли своей крови, хотели бы они ее взять иглой, скальпелем или чем-то еще.
Дерек Пирс собирался прибегнуть к помощи кентерберийского архиепископа, но, подумав, решил сначала поговорить с «самым упрямым донором».
— А вы не согласитесь сдать семя? — поинтересовался Пирс.
— Я не против! — с готовностью заявил тот.
На следующее утро полицейские явились в его грязную берлогу и привезли парня в полицейское отделение Вигстона, где в тот день народу собралось не меньше, чем на вокзале.
В медицинском кабинете его раздели, бросили в угол засаленные шмотки, облачили в спортивный костюм, чтобы он не смог пронести с собой какие-либо посторонние предметы, и оставили в комнате одного.
Довольно долго за дверью было тихо. Наконец раздался стук. Полицейские открыли.
— Я не могу, — чуть не плача сказал «самый упрямый донор». — Я пытаюсь изо всех сил, но ничего не получается!
Полицейские столпились, но кроме всяких глупостей ничего предложить не могли. И тут один из них — Джон Рейд — сказал:
— Может, книжка поможет?
— Давай! — согласился донор.
Один из полицейских отправился в дежурное отделение спросить, нет ли там какой-нибудь книги, желательно с картинками. Такой книги не оказалось, но ему обещали спросить у других сотрудников, а те, в свою очередь, обещали спросить у третьих… В результате содержание просьбы, по всей вероятности, несколько видоизменилось, потому что вместо книжки с картинками появился журнал «Локомотивы и расписание движения поездов», и то старый.
— Ладно, завтра придешь, — разочарованно сказал Рейд.
— Нет, нет! Дайте мне попробовать еще раз! — заупрямился донор и опять надолго исчез за дверью.
Через некоторое время снова раздался стук, он вышел и гордо протянул ладонь. На испачканных пальцах лежала пластинка, а на ней образец — какая-то вязкая мутная масса, при виде которой Рейда чуть не вырвало. «Самому упрямому донору» потребовалось на всю процедуру целых тридцать две минуты. Он чувствовал себя униженным, что так долго возился из-за нескольких капель. Однако виду не подал и, уходя, сказал:
— Дома я приготовил для вас гораздо лучший образец, но забыл захватить его!
Среди тех, кто отказывался сдавать кровь, было немало людей с абсолютным алиби. Один молодой человек предложил привести друзей, с которыми якобы проводил время, когда была убита Дон Эшуорт. Этот случай попал на страницы местной газеты, и главный суперинтендент Бейкер вынужден был заявить:
— Мы подозреваем этого молодого человека не больше, чем других.
Мидлендское телевидение организовало теледебаты на тему: «Представляет ли массовая проверка на причастность к убийству угрозу для гражданских прав невиновных людей?»
Один из членов национального совета по гражданским правам, приглашенный для участия в дебатах, заявил, что, бесспорно, представляет.
— Письма, рассылаемые полицией, призывают к добровольной сдаче крови, однако если вы не пойдете, представители власти сами придут в ваш дом, — сообщил он.
Телерепортеры провели массовый опрос молодых людей на улицах. Большинство считало, что кампания того стоила. Лишь последний из опрошенных выразил разочарование:
— Тот, кто убил, ведь не придет сдавать кровь…
Сторонники гражданских прав выражали беспокойство по поводу того, что полиция намерена делать с результатами анализов ДНК. Официальные лица, ответственные за проведение кампании, заверили, что в соответствии с законом о порядке сбора улик все образцы в случае отрицательного результата будут уничтожены.
— Вы уничтожите сами образцы крови, но не информацию, полученную в результате их исследования, — возразил один из защитников гражданских свобод.
Суперинтендент Тони Пейнтер заявил в интервью, что ни о каком давлении на молодежь нет и речи, кровь сдают добровольно. Он пообещал «не выходить за рамки установок».
Один из наиболее яростных защитников гражданских прав не без основания доказывал, что полиция не имеет инструкций по проведению генетического анализа, что процедура эта — довольно новая и неизвестно, какой резонанс она вызовет.
Затем он коснулся вопроса о национальном банке ДНК и, в частности, сказал:
— Если и дальше одобрять такие мероприятия, то дело закончится тем, что генетическую карту начнут снимать у каждого новорожденного! А от этого всего один шаг до политики Большого Брата. Нужен соответствующий закон, который бы защитил невиновных людей.
Некоторые молодые люди — участники теледебатов — поддержали выступавшего и заявили, что они отказывались отвечать на вопросы полиции при сдаче крови. Один участник заявил, что полицейские не имели никакого права спрашивать его об убийстве Линды Манн, поскольку он тогда не жил в Нарборо, — в общем, привел те же аргументы, что и Колин Питчфорк в разговоре с рабочими пекарни «Гемпшире».
Среди врачей, бравших кровь на анализ, был один уже немолодой мужчина, который плохо видел и любил выпить, отчего порой у него тряслись руки. Бывало, что он только с четвертого или пятого раза попадал в вену. А когда это ему вовсе не удавалось, полицейские вызывали «скорую». Однако пожилой эскулап не сидел без дела.
Если донор оказывался вежлив и говорил:
— У меня есть вот эта старая армейская фотография, я могу вам ее оставить;
или:
— Пожалуйста, фотографируйте, если надо, — то его направляли к молодому врачу.
Если же пациент с порога заявлял:
— Не понимаю, при чем тут я? — его тут же отправляли к старому пьянчужке.
Однажды Джону Дейману, тому самому, который блестяще изображал Джона Уэйна, поручили привезти одного азиата, согласившегося сдать кровь. Полицейские знали, что если азиат едет куда-либо, то обязательно тащит за собой все многочисленное семейство. Поэтому Дейман выехал на самом большом авто в мире.
И весьма кстати. Когда он подъехал к дому азиата, тот сразу сказал:
— И жена ехать.
— Разумеется, в машине много места.
— Если ехать жена, то и дети тоже…
— Ладно, ладно, берите и детей.
— Двоюродный брат тоже, да?
— Погоди-ка…
— Мама ехать и мамин брат.
— А как насчет дедушки?
— Дедушки нет. Тетя, тетя ехать…
Очень скоро все оказались в машине друг у друга на коленях. Бедная машина напоминала моторную лодку.
Всю дорогу азиат твердил:
— Полицейская машина нехорошо. Нет автомат. Моя — автомат.
— Мне очень жаль, что вам не нравится эта машина, — говорил Дейман.
— Радио плохо, — продолжал азиат. — Нет музыка. У меня «датцун». Хорошая машина. Автомат. Радио хорошо. Сигарета есть?
Дейман протянул.
— Двоюродный брат тоже хотеть и жена тоже.
— Все хотят курить, — с пониманием говорил Дейман. — Вот, возьмите всю пачку.
Уже у самого пункта сидевший рядом с Дейманом грязный мальчуган высморкался на сиденье и несколько капель попало на пальто полицейскому. Доставив всю семью — все дымили его сигаретами, просили сфотографировать их детей, сетовали на несвежий чай, — Дейман стер сопли с пальто и подошел к регистратору:
— Этого, — Дейман ткнул пальцем в сторону азиата, — к нему! — он указал на пожилого врача. — И сделайте ему больно!
В другой раз Дейману, которому и раньше приходилось иметь дело с буйными, поручили доставить троих бывших пациентов «Карлтон-Хейес»: двое проживали в Коалвилле и один в Ибстоке. По мере приближения к пункту сбора крови, неподалеку от которого находилась и больница, бывшие пациенты заметно оживились.
Чтобы как-то отвлечь их, детектив, который всегда возил в машине несколько кассет, предложил:
— Может, послушаем музыку?
Не дожидаясь ответа, он взял первую попавшуюся кассету и вставил в магнитофон. Это была композиция из цикла Монти Пайтона «Песнь идиота». Через тридцать секунд голос запел: «Пом па пи пом! Пахнет кровушкой дурдом!»
Пассажиры притихли. Рука Деймана потянулась к кнопке выключателя.
Поскольку у многих доноров не оказывалось нужной фотографии, у полицейских всегда были под рукой кассеты с пленкой для «Полароида». Они часто снимали детей, чтобы как-то занять их, пока взрослые сдавали кровь. Одну из таких фотографий повесили в кабинете Пирса: инспектор пытается развеселить ребенка, а тот смотрит на него с недоверием, всем видом показывая, что ему вовсе не нравится такая бородатая няня.
Доноры относились к съемкам не лучше, чем к иглам. Однажды вечером пришла женщина — жена одного тюремного надзирателя — вместе с сыном. Она была вне себя от возмущения, узнав, что полицейские будут фотографировать ее сына, чтобы проверить, действительно ли он им является.
С этой фотографией полицейский отправился в Литтлторп: соседи должны были опознать молодого человека. Полицейский поблагодарил одного из соседей за содействие.
— Рад помочь, — ответил Колин Питчфорк. — Всего хорошего!
. Годовщина
Психопат — это гедонист, человек, жаждущий наслаждений. Собственное удовольствие — главное для него.
…Он ищет быстрого воплощения своих капризов или причуд, не думая о негативных последствиях. Более того, психопату нужен стимул, поэтому он действует дерзко, сознательно идет на риск и часто причиняет вред окружающим.
К маю следственной бригаде удалось взять кровь у 3653 мужчин и юношей, но, несмотря на самоотверженный труд работников лаборатории, только 2000 человек были вычеркнуты из списков на основании полученных результатов. В ответ на призыв полиции девяносто восемь процентов доноров явились добровольно, один приводил за собой другого.
Теперь анализ брали у каждого, независимо от наличия алиби. По оценкам полиции, предстояло взять кровь еще почти у тысячи доноров, а численность следственной группы сократили до двадцати четырех человек.
Кроме работы у Дерека Пирса была еще одна страсть — кулинария. Мик Томас, Фил Бикен и еще некоторые ценители кулинарных способностей Пирса любили отведать у него золотистую форель или цыпленка в винном соусе, фаршированного луком и сыром, креветки в сметане с чесноком и бренди или салаты с порезанным зубчиками редисом, украшенные перьями молодого весеннего лука. Пирс стремился к совершенству во всем: внешний вид блюд имел для него такое же большое значение, как и вкус.
Кухня Пирса была просторной, с множеством шкафов, которые он смастерил сам. Полки заставлены всякими специями: Пирс любил готовить индийские блюда, и у него всегда хранилось около двадцати видов карри. Еще ему нравилось мариновать цыпленка в йогурте с добавлением соуса тандури. Несколько вкусных и красивых блюд Пирс мог приготовить в мгновение ока, если вдруг к нему заезжали друзья.
Иногда после сытного обеда с вином или чем-нибудь покрепче Пирс расслаблялся и его начинали посещать мысли, которые в обычное время были задавлены, загнаны вглубь его неукротимой энергией. В такие минуты Пирс с сочувствием вспоминал о бывшей жене и вообще становился откровенным. Странно было слышать, как этот обычно язвительный человек вдруг застенчиво говорил:
— У меня не слишком приятная наружность и слишком тяжелый характер, чтобы женщина могла ужиться со мной.
Выглядело это очень трогательно, и Пирс действительно так думал, возможно, поэтому он и отпустил бороду. Впрочем, он был несправедлив к себе. Если бы Пирс не носил бороду, то его можно было бы назвать привлекательным: правильные и мужественные черты лица, густые темные волосы и выразительные глаза, аккуратный нос с горбинкой, детская улыбка. Бойкий на язык, заводной, он был желанным гостем в пабах, куда часто приходил один.
Неутомимый Пирс никогда не жаловался на усталость.
— Дайте мне задачу, и вы дадите мне жизнь!
— говорил он. — Я должен здорово вымотаться, чтобы заснуть ночью. Четыре партии в сквош не помогают, а вот трудные задачи — другое дело.
Ахиллесовой пятой Пирса была акрофобия: его охватывал страх не только на стремянке, но даже в открытом автобусе. Он не стеснялся говорить об этом. Мир вообще казался Пирсу слишком ненадежным, зыбким, и этим, очевидно, объяснялась неуемность поведения инспектора, вызывающая столь разные оценки окружающих.
Разумеется, Пирс не умел расположить к себе женщин.
— Как бы я ни любил женщину, работу я люблю больше, — заявлял он.
Стараясь быть неуязвимым, внутренне он всегда был готов к бою, прибегая порой к предупредительным и необоснованным выпадам по отношению к окружающим. Этот человек, с которым практически невозможно было ужиться, тем не менее терпеть не мог одиночества.
Сотрудники, обожавшие Пирса, понимали, что в основе его поведения лежит это самое ощущение ненадежности. Среди тех, кто не любил и не понимал Пирса, многие занимали довольно высокое положение в полицейских инстанциях.
Один из близких приятелей Пирса по следственной группе говорил:
— Если у Дерека мало работы, он делается занудой. Надо, чтобы кто-то постоянно давил на него, иначе он начинает скучать и попадает в какую-нибудь историю.
И в этот раз вышло так же.
Во время расследования убийства Линды Манн его внимание привлекла одна девушка, проходившая стажировку в полиции. Было ей тогда лет семнадцать. Через два года ее приписали к полицейскому участку Браунстоуна, находившемуся под юрисдикцией Южного управления отдела уголовного розыска, и она оказалась в подчинении инспектора Пирса. Пятнадцатилетняя разница в возрасте и разница в служебном положении делали их романтические отношения маловероятными.
Однажды вечером, в мае 1987 года, суперинтендент Пейнтер пригласил инспекторов Пирса и Томаса к себе домой для обсуждения штатного расписания. После совещания Пирс вдруг решил навестить свою молодую подчиненную на ее квартире в Браунстоуне. Это решение стало одним из самых неудачных в жизни Пирса.
Одна тридцатипятилетняя знакомая инспектора пыталась отговорить его:
— Не думай, что будешь играть с чувствами этой девчонки так же, как с моими.
Но Пирс, который и без того был сильно похож на Петруччо — неизменного персонажа театральных постановок, — решил всерьез сыграть эту роль. Что из этого вышло, стало ясно, когда в местной газете появилась публикация под заглавием «Полиция расследует внутренний скандал»: «Полиция Лестершира приступила к дисциплинарному расследованию инцидента, в результате которого офицер полиции пострадала от действий полицейского инспектора у дверей своего дома во время ссоры.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |