— Почему ты раньше не сообщил в полицию, что видел Дон Эшуорт? — поинтересовался сержант До.
— Мне мама сказала: молчи. Не влезай в это дело. Вот почему.
В 16.06 его опять отпустили отдохнуть. Следующий допрос вели Пейнтер и До.
— Ну ладно, — заявил подсобный рабочий Пейнтеру, — да, я видел, как Дон шла к Грин-лейн. И еще я видел мужчину с палкой.
Он очень сбивчиво рассказал о том, как шел за ней по тропинке, а затем якобы увидел человека с палкой, который следовал за ними.
— Наверное, он дождался, пока я уйду, и набросился на нее, — предположил парень.
Его спросили, не говорил ли он с Дон о сексе.
— Она об этом вообще ни с кем не говорила! — заявил он. — Дон не знала таких слов. Она не из тех.
А потом рассказал, как услышал о поисках девочки, прибежал домой и сообщил матери:
— Она потерялась!
А про себя подумал: теперь во всем обвинят меня.
После этого наступил самый примечательный момент за весь день. Тони Пейнтер показал парню фотографию Дон Эшуорт и сказал:
— Похоже, это твоя работа!
Тот перевел взгляд с Пейнтера на До и пролепетал:
— Я не помню. Может, я и впрямь сошел с ума? Я не знаю!
— Она тебе нравилась? — спросил сержант.
— Да, немного. Но больше я ничего не помню.
— Расскажи, что произошло, — потребовал Пейнтер.
— Она пошла по тропинке, и я начал ее щупать. Она не сопротивлялась, пока я не коснулся ее юбки. Я шел за ней и щупал ее зад. Она повернулась и споткнулась. А я продолжал ее щупать. Тогда она начала сопротивляться, но я ее не отпускал. Потом… голова у меня вдруг закружилась, как будто я выпил! Больше ничего не помню, но я побежал! Не было там никого с палкой. Я просто сошел с ума! Я не мог удержаться! Дон обещала, что никому не скажет! Я и сам не знаю, как это получилось. Я не хотел! Но меня кто-то заставил! Руки и ноги меня не слушались. А она сначала не сопротивлялась, а потом стала вырываться, и в голове у меня все помутилось. Это все не я. Но когда я кончил и она стала подниматься, я убежал.
Но детективы даже не успели обрадоваться этому заявлению, парень тут же все опроверг.
— Я никого не трогал, — заявил он. — Я в ее смерти не виноват. Это не я. Я шел по тропинке, потом что-то сказал и сделал, а после ушел. Она уже поднималась. Это все, что я видел. Я был в каком-то трансе, но я не помню, чтобы я это делал.
Он опять понес чушь о том, как 31 июля дважды был у друга в Нарборо, и все настаивал на том, что о Дон, якобы подвешенной на дереве за ногу, ему сообщил именно друг.
Детективы сказали, что уже побывали у его друга, и тот заявил, что подсобного рабочего в тот день в глаза не видел.
— Он врет! — закричал парень, но потом признался, что точно не помнит, где был в тот день.
— Я только помню, что она шла по Грин-лейн, — настаивал он. — Но я к ней не притрагивался! Почему вы все на меня валите? Я с ней на Грин-лейн даже не разговаривал!
Когда он, наконец, успокоился, суперинтендент Тони Пейнтер спросил:
— Если ты от всего отказываешься, зачем ты все это говорил?
— Вы же сами спрашивали, — угрюмо заявил он.
Они напомнили о другом его признании — нападении на Дон Эшуорт.
— Ты признаешь, что говорил это? — спросил Пейнтер.
— Да, папа прав. Надо было молчать. Я же ничего не сделал!
— Подтверждаешь ли ты, что в субботу вечером сказал нашему человеку, что видел Дон у ворот на Грин-лейн?
— Да… Я говорил об этом с папой, — заявил он.
Вспомнив об отце, он вдруг бросился лицом вниз на стол и зарыдал. Потом поднял голову, взглянул на Пейнтера и До мутными глазами и выпалил:
— Возьмите у меня кровь на анализ!
Следствие, проверявшее каждое слово, которое срывалось с губ подсобного рабочего, вышло еще на одного свидетеля. 1 августа, за день до того, как было найдено тело, этот человек наблюдал за работай полиции недалеко от места преступления. Вдруг к нему подъехал мотоциклист. Они перекинулись парой фраз об исчезновении девочки, и парень обмолвился, что поиски лучше вести у обочины Ml. Другой свидетель видел подсобного рабочего 1 августа целых три раза. Он весь день крутился недалеко от места убийства.
На очередном допросе подозреваемый заявил, что в четверг, в тот час, когда убили Дон, он проводил время с одним другом… И в пятницу тоже. Но по показаниям самого этого друга, он не видел подсобного рабочего ни в тот, ни на следующий день.
Вечером, когда допрос возобновился, полицейские спросили:
— Ты говорил, что шел за ней по дорожке, смеялся, шутил и трогал ее, а она не возражала. Но ты не помнишь, что именно ты сделал, так?
Он уставился на них, а потом сказал:
— Не весь вечер. Я, кажется, был в гараже.
— Вряд ли ты был в гараже, — сказал Пейнтер.
Они все устали и начинали злиться.
— Ты сам сказал, что пошел за ней по тропинке!
— Не знаю я! Меня там не было!
— Нет, был.
— Я лучше знаю, где я был!
— Ты дважды заявил, что был! — кричал Пейнтер. — Ты там был! Рассказывай!
— Когда ты ушел, она еще дышала? — спросил сержант.
— Не знаю.
— Ты запаниковал? — продолжал Пейнтер.
— Да.
— Почему? Она уже не двигалась?
— Нет.
— Почему она не двигалась?
— Я не знаю.
— Что ты сделал дальше?
— Я тогда, кажется, на нее и лег.
— Где были твои руки?
— На ее руках.
— Что ты делал, когда лег на нее?
— Смеялся и шутил. Я сказал, что больше ее не отпущу. Она тоже смеялась и ползала по мне.
— И что потом?
— Я подполз поближе к ее лицу и сел ей на грудь. Да, я вспомнил, именно на грудь.
— Это было до или после того, как ты ее ударил?
— До.
— Что ты подумал, когда она перестала шевелиться?
— Не помню.
— Говори!
— Когда я увидел, что она не шевелится, то подумал: черт, надо же! Вскочил и побежал назад по дорожке. Я испугался, что у нее с сердцем плохо.
— Где все это происходило?
— У канавы, недалеко от живой изгороди. Я не помню, потому что я ничего этого не делал. Не помню точно.
— То есть ты утверждаешь, что не убивал ее?
— недоверчиво спросил До.
— Я имею право ходить по дорожке… Я не знаю, что произошло!
— Но ведь всего несколько секунд назад ты говорил, что сидел у нее на груди!
— Я вам говорил, что бы я хотел сделать!
Когда допрос возобновился, парень заявил:
— Я постараюсь вам все рассказать. Если вспомню.
— Давай, рассказывай.
— Ну вот, я стал щупать ее сверху. Потом дотронулся до юбки. Она сказала «не надо», но я продолжал. Она начала кричать. Одной рукой я зажал ей рот, а другую сунул ей в трусы. Она сопротивлялась. Она повернула голову и… Больше я ничего не помню. А потом она лежала и не шевелилась. Наверное, я слишком сильно зажал ей рот и нос, и она задохнулась. Я не мог оставить ее там, где она лежала, и спрятал.
— Где?
— Я набросал на нее кучу ветвей и сучьев.
— Как она лежала, когда ты ушел?
— Лицом вниз.
— На животе, на боку или на спине?
— На боку, — сказал он.
Ее действительно нашли на боку.
— Где ты взял ветви?
— На Грин-лейн.
— Тебе пришлось ее волочить, чтобы спрятать?
— Нет.
— Ты уверен?
— Да, уверен.
— Продолжай, — велел Пейнтер.
— Я говорю правду! Вы что, не понимаете, что это не я? Я даже не знаю, где она лежала. Я так и сказал вашему человеку. Я же говорил про ворота. Ее там надо искать!
В 21.37 они вставили новую пленку и в очередной раз напомнили ему о правах.
— Ты рассказывал нам о том, что произошло, — начал Пейнтер.
— Когда я дотронулся до юбки, она закричала. И тогда я зажал ей рот, чтобы она прекратила.
— А что было потом?
— Я подумал: надо как-то пометить, что ее задушили. Что я и сделал. Ее задушили.
— Как ты ее пометил? — спросил Пейнтер.
— Я схватил ее за горло и сильно сдавил. Очень сильно.
— Что дальше?
— Больше ничего не помню.
— Значит, ты был возбужден?
— Да.
— У тебя была эрекция? — добивался Пейнтер. — Что ты сделал дальше?
— Я не хочу об этом говорить.
— Но ведь ты почти все рассказал.
— Я задрал ей юбку, стащил с нее трусы и овладел ей. Вот и все.
— А потом?
— Потом я затащил ее в кусты. Я поволок ее через изгородь в поле и там спрятал.
— Как ты сбил ее с ног?
— Поставил сзади ногу и толкнул ее.
— А раньше ты говорил, что в поле ты вышел через ворота.
— Я ошибся.
— Где все это произошло? На дорожке или в поле?
— В воротах, — сказал он, предлагая компромисс.
— Ты сказал, что стащил с нее трусики. Ты их снял совсем?
— Да.
— Куда ты их дел?
— Не знаю. Выбросил.
— Но ты же только что говорил, что опять их на нее надел!
— Я все надел назад. Юбку, бюстгальтер, блузку. И все заправил.
— Ты можешь сообщить что-нибудь еще? — спросил Пейнтер.
— Нет. Больше ничего.
— Ты был груб с ней?
— Не знаю.
— Признавайся!
— Я ее ударил.
— Чем?
— Вот этим, — сказал он, показывая кулак.
— Куда?
— В лицо. И вот сюда, в подбородок.
— В подбородок?
— Да, кажется. Я ударил ее в губы.
— Что еще?
— Я ударил ее три раза.
— Это было до того, как ты изнасиловал ее? — уточнил Пейнтер.
Парень кивнул.
— Потому что она этого не хотела, так?
— Да.
— Что еще ты с ней сделал?
— Все, кажется. Ударил, потом пнул несколько раз. И все.
— Пнул несколько раз? Куда ты ее пнул?
— В ребра.
— Зачем?
— Что? Ударил ее?
— Нет, я про поле. Объясни, почему ты это сделал.
— Она мне нравилась. И мне хотелось женщину, а она не давала. И я попробовал. Сначала все было нормально, потом она начала кричать. Я испугался, что она расскажет родителям, и мне каюк. Надо было что-то делать. Она начала визжать, тогда я одной рукой зажал ей рот, а другой стал щупать. Потом стащил с нее трусы и сделал то, что хотел, а в конце похоронил. Больше я ничего не помню. Кажется, я пошел по дорожке прямо домой.
— Во сколько ты вернулся?
— Около пяти.
— Тебя кто-нибудь видел?
— Мама.
— Ты можешь рассказать нам что-нибудь еще?
— Больше ничего.
— Как ты себя чувствуешь?
— Очень плохо. Я сделал что-то, чего не должен был делать.
И добавил:
— Я и сам не знаю, что я сделал.
— Что заставило тебя совершить с ней половой акт?
— Ну, у меня стоял. Даже больно было. И интересно. Вот я и сделал.
— Обычным путем?
— Да, кажется. А как еще?
Полиция быстро разыскала других свидетелей, подтвердивших, что подсобный рабочий ненормальный.
Одна молодая женщина сообщила, что он подошел к ней в пабе «Красный лев» и сказал:
— Я бы тебя с удовольствием трахнул.
И схватил ее за юбку.
А сотруднице больницы «Карлтон-Хейес» он заявил, что был последним, кто видел Дон Эшуорт живой. И эта женщина точно помнила, что видела у него на руке царапины.
Еще парень спросил у нее:
— А если они найдут эту… Дон, они смогут ее оживить?
Сперва ей показалось, что он шутит. Но зная, какой он тупой, она даже начала объяснять ему, что воскресить человека невозможно.
— А вдруг у них получится? — настаивал он со своей таинственной, глуповатой улыбкой.
Вскоре «Мёркьюри» сообщила об аресте молодого человека, признавшегося в убийстве Дон Эшуорт.
Родители Робина и Барбары очень тяжело переживали смерть внучки. Мать Барбары вообще не могла говорить на эту тему и даже призналась дочери, что с 10 августа, после того как объявили о смерти Дон, у нее прекратились менструации.
А Барбара напомнила матери, как Дон еще в пятилетием возрасте как-то ни с того ни с сего заявила бабушке:
— Когда мне будет пятнадцать, я тебя не узнаю.
Поскольку родители Барбары жили довольно далеко от Эндерби, они и вправду не видели Дон с ее пятнадцатого дня рождения — 23 июня. А теперь уже никогда не увидят.
Успокаивая мать, Барбара сказала:
— Кто знает? Может, дети умеют заглядывать в будущее? Наверное, так было предначертано.
Родители убитых детей очень быстро понимают, что им остается только одно — утешать самих себя.
. Это трудно себе представить
В субботу утром после завтрака в камере полицейского участка Вигстона, где кухонный рабочий больницы «Карлтон-Хейес» провел сутки, ему вручили машинописный текст с его собственными показаниями и попросили прочесть и подписать. Сержант Мик Мейсон специально приехал в участок в надежде, что наконец сможет сообщить Кэт Иствуд об аресте убийцы Линды. Тут он встретил суперинтендента Пейнтера, заявившего, что показания парня содержат много изобличающих фактов и превзошли все его ожидания.
В протоколе говорилось, что семнадцатилетний подсобный рабочий признался во всем, в том числе в анальном сексе с Зеленым демоном. Подозреваемый прочитал бумаги, кивнул и сказал:
— Там все верно. Я и правда овладел ей сзади.
Пейнтер на всякий случай переспросил как, и парень заявил:
— Через анус! Вы же сами так пишете!
И добавил:
— Но она не возражала.
Родителям позволили навестить его в субботу вечером. Поговорив с сыном, они попытались убедить полицейских, что их мальчик не настолько умен, чтобы кого-то убивать.
— В четверг он весь вечер смотрел телевизор. Слышите, мой сын сидел дома и смотрел телевизор. Вы можете спросить у дочери моего брата. Она подтвердит, — заявила мать.
В тот день, когда по телевизору сообщили про Дон Эшуорт, он сказал матери:
— Я ее видел на Грин-лейн, когда обкатывал мотоцикл. Мне сходить в полицию?
— Смотри, накличешь беду. Лучше не ходи, — посоветовала мать.
— Но на работе кто-то надоумил его пойти, — добавил отец. — Ему сказали, что вам это поможет. И он пошел. Я думаю, это все из-за вознаграждения. Потом, вы же ищете блондина, который бежал по Лестер-роуд и через автостраду. При чем тут мой сын?
Однако на увещевания родителей подсобного рабочего полиция особого внимания не обратила и не стала посвящать их в подробности его показаний, а поиски преступника приостановила.
Вежливо выслушав родителей, Пейнтер сказал:
— Вам надо обратиться к адвокату. И как можно быстрее.
— У нас нет адвоката, — ответил отец.
Им дали список четырех адвокатских контор. Одна из них оказалась знакомой. Когда-то они обращались туда, чтобы отстоять интересы бабушки в тяжбе с соседкой. Мать рабочего удивилась: где найти адвоката в субботу вечером? И Пейнтер решил помочь:
— У меня есть знакомый адвокат из этой конторы. Я позвоню ему домой.
Речь шла о Вальтере Берри — том самом адвокате, что представлял Эдди Иствуда в делах о займах.
— Если я вам понадоблюсь, позвоните. А с сыном встретитесь в суде в понедельник, — пообещал Пейнтер.
В ночь с субботы на воскресенье отец мальчика никак не мог заснуть.
— В понедельник в суде будет настоящее столпотворение! Полицейские уверены, что наш сын — убийца. Они сообщат об этом всем!
С Тони Пейнтером ему удалось связаться только ближе к полудню.
— В суде в понедельник утром будет куча народа! — сказал таксист.
— Возможно, — согласился Пейнтер.
— Вы мне можете помочь?
— Я могу выделить вам телохранителей, — предложил Пейнтер.
Он сдержал свое слово и направил к отцу подсобного рабочего двоих полицейских.
— Если будут телефонные звонки, письма, сообщите нам, — сразу предупредили они. — А если надо в магазин — мы сходим.
— Здоровенные детины! — говорил таксист жене. — Они мне чуть руку не раздавили, когда здоровались! С ними и наручники не нужны.
— А по-моему, они симпатичные, — возразила она.
— Интересно, эти симпатяги записывают то, что слышат у нас дома? — беспокоился таксист. Других претензий к телохранителям у него не было.
Во время последнего разговора с Тони Пейнтером семнадцатилетний рабочий решил выложить ему и остальные свои преступления. Пейнтер охотно согласился: надо же, как ему сегодня везет!
— Я хочу рассказать о том, что меня заставили сделать, — сказал парнишка.
— Давай, давай…
Это было шесть или семь месяцев назад. Он знал одну девочку, лет одиннадцати (как выяснило следствие, ей было всего девять). Однажды он и эта девочка увидели целующуюся парочку, и тогда эта одиннадцатилетняя сама полезла к нему.
— Она села ко мне на сиденье мотоцикла, стала ко мне прижиматься, ну, я тоже начал ее обнимать. Мой-то дружок в это время щупал свою девчонку, а я этого не мог сделать: моя была еще совсем маленькой. А потом она как закричит: «Он мне засунул эту штуку!» И чего разоралась?
— А что ты сделал?
— Да просто пощупал ее через трусы. Даже в трусы к ней не залезал! Я вообще не хотел ее трогать — она сама меня заставила.
— Ты просто завелся, да? — спросил Пейнтер.
— Если бы я отказался, она бы меня побила!
— Ясно.
— Скажи, а это у тебя было в первый раз? — поинтересовался Пейнтер.
— Нет, во второй.
— Точно?
— Да.
Полиция быстро отыскала девочку, и та рассказала про мальчишку, который залез в ее «кошелек».
Затем они отправили к психиатру Зеленого демона, получив от нее письменное подтверждение о склонности тогда еще четырнадцатилетнего мальчишки к анальному сексу.
— Мы молили Господа прислать кого-нибудь, кто бы помог нашему горю, — жаловалась мать подсобного рабочего. — Мы хотели объяснить всем, что наш мальчик ни в чем не виноват. Но люди отшатнулись от нас. Даже те, кто нас жалел и хотел утешить, терялись и не знали, что сказать. Мы чувствовали себя так, словно у нас кто-то умер.
— Я поклялся, что вообще не буду работать, если моего сына упекут за решетку, — заявил таксист. — Раз они так с нами обошлись, пусть сами нас и содержат!
Оба они — отец и мать — чувствовали себя заключенными. Двое крепких полицейских часто приходили к ним — проведать, да и просто держать их в «связке» со всемогущими блюстителями порядка, которые отняли у них сына.
В понедельник подсобный рабочий пробыл в роли подсудимого всего три-четыре минуты. Он несколько раз ответил «да», и на этом все закончилось. Полиция получила право держать его еще семьдесят два часа. Защитник подозреваемого Вальтер Берри не выдвинул ни одного возражения и не стал просить об освобождении под залог.
Молодой рабочий не выглядел неряшливым и всклокоченным, как обычно. Он причесался, надел сорочку, чистые брюки и черную вельветовую куртку. По бокам стояло двое полицейских.
Все оказалось не так страшно, но и не так просто, как ожидали родители. Толпы в суде не было. Никто не закидал камнями их дом. Им позвонили, как когда-то Эшуортам после исчезновения Дон, и долго молчали в трубку. Таксист тут же сообщил о звонке «телохранителям», и на следующий день полиция установила телефон с другим номером.
За все это время они получили только одно анонимное письмо с угрозами. Но все равно в первые три дня не хотелось даже есть. Тогда им прописали курс лечения: пять успокоительных таблеток в день и три снотворного на ночь. За продуктами для сына они отправились в близлежащий Хинкли. Там мать подсобного рабочего совсем растерялась.
— Я никак не могла подсчитать сдачу, — признавалась она. — Надо было заплатить девяносто девять пенсов, и я никак не могла их набрать! Продавцу пришлось мне помогать. Потом я зашла в другой магазин и купила то же самое. В эти дни я вообще потеряла способность считать и понимать. Я брала какую-то вещь и думала, зачем она мне? Или наливала воду в чайник, а пакетик с чаем положить забывала.
— Мы на грани нервного срыва, — говорил таксист. — Я больше не могу водить машину. А ведь я работаю сам на себя, больничный мне не положен. Хотя, по правде говоря, таксопарк мне помог. Они даже собрали мне деньжат.
Через несколько недель в деревне пошли слухи, что семья подсобного рабочего, подозреваемого в убийстве, куда-то переехала. Все думали, что отца мальчика уволили. В газете проскользнуло сообщение, будто он бросил работу из-за постоянных угроз.
Но всё было не так. Родители парня никуда из Нарборо не уезжали и постоянно навещали сына в тюрьме строгого режима «Винсон-Грин» в Бирмингеме, где он ожидал суда.
Младший брат подсобного рабочего был приблизительно ровесником Эндрю Эшуорта и даже немного знал его. Кое-кто из подростков угрожал брату арестованного, но дальше этого дело не пошло.
— Двое знакомых ребят сказали, чтобы я дружил с ними. Тогда меня никто не тронет, — говорил мальчик. И никто его не тронул.
Когда полицейские заехали к ним на «ленд-роверах», чтобы забрать для экспертизы мотоцикл сына, семья уже была на грани помешательства.
— У нас что-то с телефоном, — пожаловался отец подсобного рабочего Тони Пейнтеру. — Вы прослушиваете наш телефон?
— Для того чтобы установить подслушивающее устройство, нужна санкция главного управления, — пояснил ему суперинтендент. — А для этого требуется очень веская причина, например угроза государственной безопасности. Вы на это не тянете.
Но самым страшным для них оказалось отчуждение, похожее на то, от которого страдали Иствуды и Эшуорты. Отчуждение и одиночество жертвы.
Через четыре недели после обнаружения тела Дон Эшуорт в Эндерби состоялась заупокойная служба. Родственники собрались в старой гранитной церкви. Викарий говорил о погибшей как об очень умной, живой, обаятельной девочке, послушной и преданной дочери, открытой всем радостям жизни. Золотистый свет лился через готические окна; пахло свечами, цветами, старинными псалтырями и смертью. Люди пытались понять нечто, скрытое от их разума, осознать случайное и закономерное. Но хаос постичь невозможно.
Дон Аманду Эшуорт похоронили на маленьком кладбище за церковью Иоанна Крестителя, в нескольких минутах ходьбы от того места, где она умерла. На кладбище было человек двести. Создавалось впечатление, что в деревне Дон знали все. Родители и брат покойной в траурной одежде следовали за викарием и служкой. Могила утопала в венках; из латтеруортской школы, где училась Дон, прислали венок с надписью «Мы тебя любим».
Барбара держала в руке розу на длинной ножке. Когда гроб опустили, она поцеловала цветок и бросила его в могилу.
Как и на похоронах Линды Манн, на кладбище присутствовали детективы. На этот раз они ни за кем не следили, а просто стояли в толпе, почтительно ожидая, пока родственники простятся с девочкой. Следить было незачем: убийцу они нашли.
Для Эшуортов труднее всего оказалось принимать соболезнования: никто не умеет выражать их родителям убитого ребенка.
После похорон Робин отказался ходить на кладбище. А Барбара, ухаживая за могилкой Дон, пыталась обмануть себя тем, что ее дочери здесь нет.
Когда муж лег с ней в постель, Барбара чуть не сошла с ума. Господи! Ведь то же самое хотел убийца от Дон! Так почему же он ее не отпустил, добившись своего? Почему убил? Даже гораздо позже, когда боль утраты стала не такой острой, она плакала после каждой близости с мужем и думала: от Дон преступнику нужно было только это! Почему же он ее убил? Ведь других-то он наверняка отпускал! Почему он убил именно Дон и Линду?
Она никак не могла отделаться от этой мысли. Если ему нужно было только это, отчего он не пошел к проституткам? А если он хотел изнасиловать, то почему не отпустил ее после? Конечно, девочка получила бы психическую травму, но осталась бы жива и постепенно поправилась бы!
Однажды главный суперинтендент Дейвид Бейкер и суперинтендент Тони Пейнтер пригласили Эшуортов в полицию. Бейкер сказал, что, конечно, это слабое утешение, но все же — убийца их дочери пойман и, разумеется, будет осужден на длительное тюремное заключение.
Робин Эшуорт спросил:
— А вы уверены, что поймали того, кто это сделал?
— У нас нет никаких сомнений, — заверил его Пейнтер.
А Барбара все думала о последних мгновениях жизни Дон.
— Воображение отказывалось подчиняться мне, когда я представляла, через что ей пришлось пройти. Я утешаю себя только тем, что Дон не чувствовала многих издевательств, поскольку уже умерла. Может, она даже не успела понять, что с ней делают?
По мере того как полиция педантично собирала материалы по делу об убийстве, совершенном кухонным рабочим «Карлтон-Хейес», стало ясно окончательно, что у этого парня, по выражению одного из детективов, в голове не густо. Другой следователь, изучив дело, назвал подозреваемого придурком, без которого не обходится ни одна деревня.
Сержант Мик Мейсон, по-прежнему навещавший Иствудов, сказал Кэт:
— Да, скорее всего, Линду тоже убил он.
Но ведь Мик сам убеждал следствие в том, что Линда запросто справилась бы с любым четырнадцатилетним пацаном. Зря он все-таки поторопился сообщить Кэт и Эдди о поимке преступника.
За время продолжительных допросов полицейские сделали не одну попытку заставить подсобного рабочего признать себя виновным и в убийстве Линды Манн. Однако он вновь и вновь повторял, что не имеет к этому никакого отношения. В результате, несмотря на один и тот же modus operandi преступника, полиции приходилось рассматривать возможность того, что Линда и Дон убиты разными людьми.
К тому времени у парня взяли кровь на анализ: белковой фракции 1+ А-секреции у него не обнаружили. Но судмедэксперты, исследовавшие сперму, оперировали только понятиями типа «возможно», «вероятно» и редко исключали что-либо на все сто процентов. Какой же детектив поставит свою репутацию в зависимость от столь эфемерных вещей, как группа крови и ее состав?
Полиция и местные жители считали, что пора в этом деле ставить точку. Быстрое раскрытие убийства Дон Эшуорт было оценено в 113 тысяч фунтов, выплаченных участникам следствия в качестве сверхурочных. Об успехе доложили совету графства. Передвижной пункт закрыли, а полицейские вернулись к своим обычным обязанностям.
Заросли вокруг Тен-Паунд-лейн было решено уничтожить. И не стало деревенской тропинки, где в яркий летний день листья деревьев гладили прохожего по лицу.
Почему полиция решилась на это — никто наверняка не знал. Кажется, началось все с отца подсобного рабочего, который потребовал анализа спермы сына. Ему ответили, что в этом нет необходимости.
Он начал вспоминать, что где-то читал про ДНК, то ли в «Ридерз Дайджест», то ли в «Туморроуз Уорлд». Будто какой-то ученый из Лестера сделал одно открытие. В общем, таксист попросил адвоката побыстрее заняться этим делом.
Адвокат связался с Тони Пейнтером. Тот ничего не слышал об этом методе, но пообещал разузнать.
Полицейские же утверждали, что главный суперинтендент Дейвид Бейкер сам, без всякой подсказки адвоката, решил испробовать новый научный метод в деле о нарборском убийстве. В результате образцы спермы, найденные на трупе Линды Манн, и кровь подсобного рабочего были доставлены молодому ученому-генетику из Лестерского университета, открывшему метод генной дактилоскопии.
. Окно
Дерека Пирса разжалобить нелегко. Он запросто может отчихвостить любого из своих подчиненных в присутствии сослуживцев. Он считает нормальным, не задумываясь, бросить провинившемуся:
— Чего расселся, ленивая свинья?
Но делает он это с воспитательной целью.
Слабое место Пирса — его бывшая жена. Стоит кому-нибудь упомянуть о ней, как Пирс тут же уходит в себя. Однажды, говорят, он все же сказал:
— Живет себе припеваючи в Гонконге. Яхт-клубы и все такое.
И тут же добавил, скрывая разочарование:
— Работа для меня важнее любой женщины.
Делом подсобного рабочего Пирс не занимался, но старался быть в курсе расследования убийства Дон Эшуорт. Он слушал записи допросов подозреваемого: мальчишка, по мнению Пирса, играл со следователями в кошки-мышки.
Пирс завидовал инспектору Мику Томасу и всем, кому посчастливилось найти убийцу Линды Манн. Ему было обидно, что это сделал неон.
Доктора Алека Джефриса чествовали в научном сообществе почти весь 1986 год. Он даже внес свою лепту в развитие английской юриспруденции, доказав, что некий француз на самом деле являлся отцом ребенка, родившегося у его жены-англичанки, с которой он к тому времени уже развелся. Вокруг этого дела было поднято много рекламной шумихи, и Алека Джефриса стали так часто привлекать к определению отцовства в иммиграционных делах, что это начало мешать его научной работе.
Но Джефрис мечтал о чем-то другом — о настоящей сенсации, которая бы привлекла к его открытию всеобщее внимание: ему постоянно приходилось думать о финансировании собственных исследований. Он не знал, что такая сенсация уже дожидается его.
Лестерская полиция обратилась к ученому с просьбой провести анализ крови и спермы убийцы Дон Эшуорт, чтобы подтвердить выдвинутое против него обвинение и доказать его виновность также и в смерти Линды Манн.
Джефрис, который был уже достаточно наслышан об убийствах, с готовностью согласился. В сентябре ему доставили сперму, взятую с тела Линды Манн. Изучив радиоавтограф ДНК, он заявил:
— Судя по автографу насильника, убийство совершил не тот человек, чью кровь мне дали для анализа.
Теперь надо было получить образец крови Дон Эшуорт. Джефрису пришлось ждать целую неделю, прежде чем его снабдили достаточным для проведения анализа материалом. Джефрис признался, что, поскольку его вывод расходился с версией следствия, он всю неделю так нервничал, что даже кусал ногти.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |