Осуществить задуманное оказалось непросто. Тест должен был пройти каждый мужчина, кому на день убийства Линды Манн было от четырнадцати лет до тридцати одного года; не имевшие алиби на тот момент, жившие, работавшие или каким-то иным образом связанные с деревнями Нарборо, Литтлторп и Эндерби. В их число попадали сотни пациентов психиатрической больницы «Карлтон-Хейес».
Сначала открылись два пункта забора крови, которые работали три дня в неделю с 19.00 до 21.00 и один день с 9.30 до 11.30. Молодежь просили приходить строго ко времени, указанному в повестках.
Вскоре было решено включить в список всех мужчин, родившихся между 1 января 1953 года и 31 декабря 1970 года, и тех, кто жил, работал или приезжал в эти места на отдых. Повестки были разосланы даже полицейским, подходившим под это описание.
В беседе с журналистами, посетившими его в Линкольншире, Эдди Иствуд заявил, что его семья одобряет данную инициативу, поскольку она вынудит пройти тест даже тех, кто по своей воле никогда бы не явился на приемный пункт.
Каждый участник следствия думал примерно так же.
— Только так можно его вычислить, — говорил Пирс.
К концу января около тысячи мужчин прошли тест, но только четверть из них была исключена из списка подозреваемых. Судебно-медицинская лаборатория была перегружена: двух месяцев для проведения теста оказалось явно недостаточно, хотя в каждом населенном пункте работали команды по пять врачей. Согласно докладам полиции, по повесткам на пункт явились девяносто процентов оповещенных. Остальные десять стали объектами пристального внимания следователей.
Журналисты со всего мира устремились в Лестершир, пытаясь выудить у скупых на слова полицейских как можно больше информации об уникальном эксперименте. Тони Пейнтер в свойственной ему манере человека, который всего в жизни добился самостоятельно, заявил своим подчиненным Пирсу и Томасу, что сам выступит по телевидению. Он так тщательно подбирал слова, так следил за дикцией и грамматикой, что интервью, по словам одного американского репортера, превратилось в разговор строгого дяди с неразумным дитятей.
Тонко подметил: самонадеянные кадровые полицейские, гордящиеся своей самостоятельностью, часто держат журналистов, да и всех остальных, за наивных простаков, которые, как бы они ни пытались, не смогут разобраться в понятиях зла и злодейства. Пейнтер, многозначительно улыбаясь, то и дело повторял:
— Об этом я не могу говорить.
О некоторых вещах он действительно не мог говорить, например о содержании подсобного рабочего под стражей; а во что-то он просто не хотел посвящать журналистов. Он так и не сказал, кто назначил столь высокое вознаграждение за поимку убийцы, и журналистам за полтора часа пресс-конференции удалось выяснить лишь то, что речь шла о двух бизнесменах, в компании одного из которых работала Барбара Эшуорт. Вознаграждение было назначено не Боем Джорджем или принцессой Дианой и даже не местной знаменитостью вроде Хампердинка, а простыми предпринимателями. Для журналистов подобная информация не представляла большой ценности. Но назвать имена значило для Тони Пейнтера сболтнуть лишнее. Суперинтендент Пейнтер относился к той категории полицейских, что для пущей важности любят наводить тень на плетень. Журналисты понимали это.
На вопрос о том, почему полиция выбрала для анализа крови именно молодежь, Пейнтер мог бы ответить просто: насильники чаще всего бывают молодыми. Но он вновь заявил:
— Об этом я…
С другой стороны, Тони Пейнтер не забывал о семье Эшуортов, регулярно заходил к ним и ободряюще докладывал об «определенных успехах».
Кровь для анализа брали следующим образом. Донор предъявлял повестку, и его направляли к одному из сидевших за расставленными в ряд столами полицейских. В обязанности последнего входило взять у пришедшего показания и, самое главное, — установить его личность. С этим были определенные трудности, поскольку паспорт приносили с собой не все, а предъявляемые документы далеко не всегда удостоверяли личность предъявителя: к примеру, водительское удостоверение, в котором нет ни фотографии владельца, ни отпечатка с большого пальца руки. В качестве документов, удостоверяющих личность, принимали карточку занятости, так называемую форму 714 с фотографией, а также паспорт. Тех же, кто предъявлял документы с просроченной фотографией, полицейские снимали «Полароидом», чтобы потом показать фото соседям или работодателям для опознания.
Полицейский задавал ряд дежурных вопросов, многие из которых вызывали у допрашиваемого бурю возмущения. После заполнения соответствующего бланка полицейский провожал своего подопечного в комнату регистрации. Там ему присваивался регистрационный номер и выдавалась личная учетная карточка, после чего его опять вели к врачу, который и брал у него образцы крови и слюны. Образцы слюны брались на специальную картонную карточку, обтянутую марлей. Кровь из шприца разбрызгивалась по поверхности другой такой же карточки. Затем на шприц наклеивали бирку, снимали иглу, и он превращался в самозакупоривающийся сосуд.
Если данные лабораторных исследований не подтверждали соответствие образца характеристикам белковой фракции 1+, то дальнейшие анализы обычно не проводились. Если же подтверждали — образцы отправляли в правительственную лабораторию в Олдермастон на анализ ДНК по Джефрису.
В следствии участвовала оперативная группа, группа опроса и группа отработки версий. Членам этих групп за несколько месяцев придется проехать столько миль, сколько никогда не проезжала вся полиция Лестершира. Мобильные кровопускатели колесили по нескольким графствам. Они научатся весьма умело убеждать, уговаривать и даже умолять людей, числящихся в списках, приехать и сдать кровь на анализ. Однако в десятках случаев окажется, что молодые люди поменяли место жительства или не могут приехать. Тогда полицейским придется приезжать, забирать их и везти в ближайший врачебный пункт, а чтобы врач взял образцы крови — добиваться разрешения на оплату его услуг.
Тони Пейнтер энергично включился в дело: посещал церкви и школы, поддерживал связь с приходским советом и церковными лидерами. Но было очень нелегко взять кровь у тех, кто не мог или не хотел ее сдавать. А сейчас нужна была только кровь. Участники следствия были неутомимы и неумолимы. Кровь — вот единственное, чего они хотели.
Одним из детективов, специально отобранных для дела «Дон Эшуорт II», был Джон Дейман, который участвовал и в предыдущем деле «Дон Эшуорт I». Сослуживцы любили его за острый ум и необыкновенное чувство юмора. Он слыл великолепным рассказчиком и пародистом и когда по просьбе кого-нибудь из друзей надевал ковбойскую шляпу, то становился вылитый Джон Уэйн![8] Дейман был ровесником Пирса, крупнотелым мужчиной с низким голосом, как нельзя лучше подходившим к его габаритам. К тому же Джон великолепно играл в дартс и ему редко приходилось ставить за проигрыш. Джон Дейман вплотную занимался больницей «Карлтон-Хейес».
Со времени убийства Линды Манн у следствия сохранялась уверенность в том, что след убийцы ведет именно сюда. Однажды Джон решил поговорить с медсестрой больницы об одном пациенте, кровь которого очень нужна была следствию. Дейман спросил, что делают медики, если больной становится буйным. Вопрос испугал медсестру:
— У нас не было буйных пациентов… по крайней мере, я не могу припомнить такого случая!
Однако взгляд собеседницы насторожил Джона. Неожиданно за дверью кабинета раздался пронзительный визг и послышался грохот падающего стола. Дейман и медсестра выбежали в коридор и увидели, как нянечка средних лет вместе с санитаром унимали разбушевавшегося психа.
— Настоящий бурый медведь, — рассказывал потом Дейман.
Они пытались схватить буйного за шею, а он вцепился в одежду женщины и задрал юбку ей на голову! Из-под белых хлопковых чулок нянечки выпирали целлюлитные подушки. Она жалобно стонала и делала странные движения руками и ногами, словно плыла. Медсестра была в шоке. Пациенты хихикали, пускали слюни и ковыряли пальцами в носу и ушах, с удовольствием разглядывая выпуклости нянечки в тусклом свете, пробивавшемся сквозь оконную сетку.
Наконец санитар завопил:
— Пожалуйста! Помогите!
Дейман снял очки и набросился на этого «медведя». Когда все было кончено, медсестра, к которой уже вернулось самообладание, подошла к изнуренному полицейскому и заявила:
— Никогда больше не прикасайтесь к нашим пациентам!
Жутко бродить по больнице среди людей, один из которых, а точнее любой, мог оказаться убийцей. Даже если бы не пришлось кататься по полу с этим «бурым медведем», думал Джон, все равно это не самое приятное занятие — брать кровь у сумасшедших.
Неожиданно появился новый подозреваемый. От приезжих рабочих до следствия дошли слухи о трубоукладчике, который любил заманивать молодых девушек в передвижной вагончик, где хранились трубы. Полицейских заинтересовал тот факт, что работал укладчик в пятистах ярдах от дома семьи Эшуорт.
Полиция энергично взялась за отработку этой версии. Выяснилось, что трубоукладчик прекратил работу именно в тот день, когда исчезла Дон, и прямо со своего участка направился в туристическое агентство Ноттингема. Когда ему сказали, что перерегистрировать на другой рейс купленный им ранее билет до Калифорнии нельзя, поскольку самолет вылетает через два дня, он заплатил пятьдесят фунтов, чтобы аннулировать билет, и еще столько же, чтобы купить новый. Поспешный вылет из Англии обошелся ему в сто фунтов. Более того, он не пришел на работу получить свои девятьсот честно заработанных фунтов.
По мере того как следователи все больше узнавали о трубоукладчике, их интерес к нему возрастал. Было установлено, что он работал недалеко от Блэк-Пэд и прокладывал трубы в окрестностях Нарборо именно в то время, когда была убита Линда Манн!
Его бывшая жена, проживающая в Ноттингеме, ничего не могла сказать детективам о муже, и никаких свидетельств о его сексуальных домогательствах у полиции не было. Выяснилось, однако, что рабочий отличался буйным нравом и прежде уже задерживался за нанесение тяжких телесных повреждений. Парню было двадцать девять лет, он нравился женщинам и какое-то время работал вышибалой в дискотеке.
Тони Пейнтер решил связаться с ФБР в надежде, что трубоукладчика найдут в Калифорнии и там же возьмут у него кровь. Если все будет именно так, то Дерек Пирс направит образцы крови из аэропорта Хитроу прямо в лабораторию. Пирс и Джон Дейман мечтали о поездке в Калифорнию за образцами. Дейман целую неделю носил американскую бейсбольную кепку, но это не помогло. Его даже не взяли в Лондон Пирс и Пейнтер, когда поехали туда просить о содействии посольства США.
Кровь трубоукладчика они не получили, а о причинах его внезапного отъезда так ничего и не узнали. Странные поступки людей нередко порождают новые тайны и уводят следствие в сторону, запутывая его ещё больше.
После Дон он на какое-то время затих. Жил воспоминаниями о Линде, парикмахерше, Дон и еще одной — той, которая была первой. Это было так давно, но он не забыл. Ведь именно тогда о его подвигах впервые напечатали на первой полосе «Мёркьюри».
февраля 1979 года семнадцатилетняя школьница из Керби Макслоу, отдаленного района Лестера, возвращалась домой по пустынной проселочной Десфорд-лейн. Стоял погожий зимний день. Девочка была тепло одета в шерстяной коричневый кардиган, голубые джинсы и широкое пальто. Вдалеке, у ворот фермы, она заметила молодого парня, но в третьем часу дня бояться было нечего, и девочка решила не сворачивать.
Когда она приблизилась к воротам и оказалась рядом с парнем, он мгновенно обхватил ее шею.
— Не кричи, или я убью тебя, — сказал он и поволок ее через ворота в открытое поле; школьная сумка болталась у нее на руке. Повалив девочку, он стал коленом на ее пальто.
— Нет, нет, пожалуйста! — всхлипывала она, повторяя одно и то же.
Он придавил ей горло и разорвал блузку. Затем попытался просунуть руку ей в трусы, но молнию на джинсах заело.
Он был очень сильный, действовал быстро и хладнокровно.
Всхлипывая и умоляя, она запоминала его: толстое лицо, мясистые губы, борода и усы, рыжеватые светлые волосы, пятно на передних зубах. В его глазах не было жалости. Она чувствовала себя совершенно беззащитной.
Неожиданно парень смутился, отпустил ее, вскочил и убежал. Видимо, у него, как и у многих насильников, семяизвержение случилось прежде, чем он успел расстегнуть штаны.
Такое произошло впервые. Он ощутил небывалый экстаз, порожденный силой. Страх и мольбы жертвы только способствовали этому.
Освобождение подсобного рабочего не слишком насторожило его, но когда начали брать кровь, он встревожился. Он решил поехать в Ноттингем, чтобы изнасиловать и убить еще раз. Лишь бы отвлечь внимание от этих трех деревень. Тест пугал его. Он верил в науку.
. Эксгибиционист
Термины «социопат» и «антиобщественная личность» часто употребляют как синонимичные слову «психопат». Некоторые поведенческие признаки психопата были установлены МакКордом и МакКордом в 1964 году. К ним относятся: антиобщественное поведение, импульсивность, гедонизм, агрессивность, отсутствие чувства вины, извращенное представление о любви и умение выглядеть внешне вполне нормальным.
Летом 1979 года, когда Кэрол было восемнадцать, она окончила курсы служащих сферы социальных услуг и добровольно пошла работать в детский дом доктора Барнардо в Лестере. Эта благотворительная организация, основанная в XIX веке как прибежище для сирот, со временем превратилась в приют для умственно отсталых детей. Кэрол работала здесь «тетечкой». Девятнадцатилетний Колин Питчфорк тоже добровольно пожелал помочь приюту; он был только на восемь месяцев старше Кэрол, но уже три года работал в пекарне «Гемпшире».
Кэрол приходилось стирать, гладить, убирать дом, Колин же, казалось, выполнял только приятную работу: играл с детьми, организовывал их досуг и пек для них пирожные.
Кэрол была здоровенькой, приятной, общительной девушкой с голубыми глазами, которые сужались до щелочек, когда она смеялась. Колин, напротив, не отличался разговорчивостью, в его изогнутых дугами бровях таилось что-то циничное, отчего казалось, что он постоянно подавляет в себе желание сказать какую-то гадость. Он был крупным, со светло-рыжими волосами, иногда отпускал бороду. Зубы его, кривые, с разводом, напоминали зубцы пилы, но когда он держал рот закрытым, то выглядел вполне прилично.
Совершенно разные Кэрол и Колин, будучи почти ровесниками, сблизились за время работы в приюте. Кэрол сказала даже, что, когда ее родители развелись, Колин стал для нее опорой.
— Он очень застенчивый, пока не познакомишься с ним поближе, — говорила девушка своим подругам.
В августе того же года Колин пригласил ее пойти куда-нибудь выпить. Он редко бывал в питейных заведениях и редко выпивал, но если такое случалось, быстро оживлялся и становился болтливым.
Так Кэрол узнала, что Колин родом из Лестера, что он второй ребенок в семье, которую она считала матриархальной. Его старшая сестра была такая же упрямая, как и мать, и хотела стать врачом и изучать микробиологию и биохимию. А младший брат мечтал стать инженером. Колин, по словам Кэрол, был в семье белой вороной и неудачником.
— Мы жили тогда в деревне Ньюболд-Вердон — я, мама, папа, сестра и брат. Старшая сестра росла большой умницей и считалась маменькиной дочкой. Родители заботились о ней и помогали ей вплоть до двадцати семи лет, пока она училась. А младший брат был еще совсем мальчик, и родители буквально тряслись над ним. Мной, средним в семье, тоже никогда не пренебрегали. Я вступил в ряды скаутов, потому что так хотела мама — она работала в этом движении. Родители гордились мной.
Я помню, как мальчики в школе посмеивались надо мной, когда я принимал душ. Я был крупнее их и у меня раньше, чем у других, появились волосы на лобке. Все началось еще тогда. Я помню, что показывал это девочкам прямо у меня дома. Мне тогда было лет одиннадцать. Потом я стал делать то же самое на улице. Показывать незнакомым девочкам. Мне это нравилось.
Затем наступил хороший период в моей жизни. Я ездил в Норвегию с группой скаутов, а когда лидер нашей группы ушел, то старшим назначили меня, с маминой помощью, конечно. В доме я стал настоящим героем. Не каждому удавалось стать лидером группы скаутов в пятнадцать лет! Я и не думал, что все это когда-нибудь кончится. Но через несколько месяцев старшим назначили другого, и меня перестали хвалить.
Мне нравилось изучать английский, но все другие предметы были для меня пустой тратой времени. То же касается и церкви. Моя мама была верующей, но мне это казалось лицемерием. Конечно, я ходил в церковь и даже считался прилежным прихожанином, но мне это не нравилось. Все, чем занимается церковь, — выманивает деньги у старушек и на этом богатеет.
Еще в школе, в шестнадцать лет, я снял фильм о вандализме, и его показали в некоторых местных школах. Обо мне заговорили, я гордился этим, но школу не любил. Особенно мне не нравилось быть «ее братом», как будто только моя сестра — человек, а я — никто. По крайней мере, я еще был скаутом.
Все это Колин рассказывал Кэрол, когда ухаживал за ней. Кое-что она узнала сама. Он признался ей, что любит демонстрировать интимные части тела. Сказал, что это доставляет ему величайшее наслаждение. Но Кэрол старалась не обращать внимания на такие вещи, потому что влюбилась в Колина.
— В первый раз, когда меня застали за этим делом, мать была в ужасе. К нам домой явился полицейский, отругал меня и рассказал, что делать, чтобы избежать подобных случаев в будущем. Бесполезно! Вскоре меня застали вторично, и на этот раз не обошлось без суда и статьи в местной газете; меня выгнали из скаутов. Это было совсем скверно, потому что моя мама в то время возглавляла отряд скаутов в Нъюболде. Правда, мне все-таки разрешили вступить в гленфилдский отряд.
Я мечтал получить королевский орден скаута или даже золотой орден герцога Эдинбургского, чтобы порадовать маму. Но для этого надо было пройти добровольную службу, вот я и пришел в приют доктора Барнардо.
Я проработал там пять лет. Целыми днями ухаживал за умственно отсталыми детьми. Женский персонал приюта не обделял меня вниманием, и мама думала, что я исправился. Я и вправду не делал ничего такого в Гленфилде, пока работал в приюте.
Но иногда возникает такая потребность. Иной раз проедешь пятьдесят или даже шестьдесят миль, прежде чем представится возможность показать… какой-нибудь девчонке. Это то, чего мне постоянно хочется, даже если я не получаю особого кайфа. Самое приятное — неожиданность: ты никогда не знаешь, как это будет. Потом меня застали в очередной раз.
Когда родители Кэрол развелись, она перебралась жить в приют и все чаще встречалась с Колином Питчфорком. В конце концов они сошлись и стали жить как муж и жена, но это не изменило поведение Колина. Он продолжал показывать девочкам интимные места и вскоре предстал перед судом.
— Я была наивной, — говорила Кэрол. — Я просто не понимала сути этого явления. Мне казалось, что это как бросить курить или как диета. Да, сначала в течение нескольких недель будет трудно, но потом все пройдет. Я даже не представляла, насколько это сложно. Боязнь пространства — единственное отклонение от нормального поведения, которое мне было понятно; о других я не имела представления.
Колину дали условный срок. В службе надзора за условно осужденными объяснили, что с возрастом у него все пройдет, хотя ему был уже двадцать один год.
В мае 1981 года они поженились с помпой. Кружевное платье и вуаль, цилиндр и перчатки — молодая пара гордилась собой.
Колин и Кэрол поселились на Беркли-стрит в Лестере. Колин продолжал работать в пекарне «Гемпшире». Он хорошо рисовал, научился красиво оформлять кондитерские изделия. Он был музыкален, еще мальчиком играл на трубе, часами мог просиживать за синтезатором, пианино или барабаном.
Кэрол не просто любила своего молодого мужа, она обожала его. Но ей потребовалось время, чтобы понять Колина Питчфорка и разобраться в отношениях внутри его семьи. Например, Колин мало знал о своих родителях, даже не знал, как они встретились. Знал только, что отец работал на шахтах в Честерфилде, а мать выросла в доме, в котором прошло потом и его детство. Этот дом перешел к родителям после смерти бабушки и дедушки Колина со стороны матери.
— Родители не говорили о таких вещах, — объяснял Колин.
Кэрол же, напротив, знала о своей семье все. Она всегда оставалась папиной дочкой. У них в семье, здороваясь, было принято целовать друг друга. С детства она занималась лошадьми; последнего ее скакуна звали Джеми. С семи лет она участвовала в соревнованиях, и отец всегда приходил на ее выступления. Он был инженером-строителем — занимался прокладкой канализационных систем и строительством автодорог по заявкам правительственных заказчиков. Как представитель среднего класса, он всегда приходил на работу в пиджаке и галстуке.
Женившись вторично, отец Кэрол переехал с новой семьей в Нарборо, где стал одним из шестнадцати членов приходского совета. Он был энергичным, моложавым мужчиной, любившим лодочные прогулки, охоту и свою дочь. С тех пор как Колина Питчфорка в очередной раз задержали за эксгибиционизм и отправили на обследование в психиатрическую больницу «Карлтон-Хейес» в Нарборо, отец Кэрол невзлюбил зятя.
К Колину приставили инспектора по надзору за условно осужденными и врача, как при амбулаторном лечении. Впрочем, лечение представлялось Колину пустой, чертовски бестолковой тратой времени. Надзиратели и психиатры всегда счастливы, когда им говоришь то, что они хотят слышать. Только пациенту известны обе стороны его жизни. А Колин был смышленным, и ему легко удавалось водить за нос этих людей.
На этот раз газеты уже не писали о непристойном поступке Колина Питчфорка. Жизнь шла своим чередом. Колин демонстрировал себя девочкам и даже подсчитал, что лет через двадцать число таких случаев в его жизни перевалит за тысячу.
Во время беременности Кэрол весной 1983 года Колин выглядел вполне безмятежно. Он с удовольствием посещал занятия по художественному оформлению кондитерских изделий в колледже. Занятия проводились вечером, но Колин, хотя и уставал на работе в пекарне, уроки не пропускал.
Затем он стал ходить на занятия с одной девушкой, которая забегала за ним по дороге в колледж. Ее звали Лэсли. Ей, восемнадцатилетней, Колин казался знающим и опытным. Он разбирался в производстве тортов и пирожных и в их оформлении.
Потом Колин стал позванивать Лэсли домой и тайно встречаться с ней. А когда она заходила за ним, чтобы идти на занятия, усаживал ее пить чай.
Кэрол все еще работала неполный день, занимаясь с детьми на игровой площадке. Однажды, когда она была в приюте, Лэсли и Колин занялись сексом в ее постели. Лэсли считала это безрассудством, но Колин так захотел. Он пользовался презервативом. Это был нормальный секс. Колин был ласков с девушкой. До этого случая Лэсли была девственницей.
Привлекательность Лэсли не ускользнула от внимания Кэрол. Конечно, она заметила и то, как смотрит Лэсли на Колина, когда заходит за ним, а может, и уловила запах другой женщины в своей постели.
Однажды она прямо сказала Колину, что он чересчур любезен с этой девушкой.
— Я только зашел в паб выпить! — ответил он.
— Только одну порцию!
— Незачем ходить туда так часто!
— Два раза в неделю — это часто? Я что, пьяница?
Нет, пьяницей он не был, но после того как Кэрол забеременела, ей в самом деле не хотелось сидеть с ним в прокуренном пабе, и она предпочитала оставаться дома.
— Я же звал тебя с собой, разве не так? — напомнил он. И это была правда.
Однажды вечером он пришел из колледжа слишком поздно и после четвертого или пятого упрека признался жене в измене. Ни угрызений совести, ни сожаления он не испытывал. Кэрол узнала, что он послал Лэсли цветы — отрицать это было бессмысленно.
Кэрол залилась слезами и поклялась уйти от него навсегда.
Она вернулась в дом матери недели на две, а отец, выяснив, где живет Лэсли, направился к ней домой, чтобы сообщить отцу девушки, что его дочь-подросток встречается с женатым мужчиной. Лэсли во всем созналась и согласилась прервать отношения с Колином для общего блага.
Колин не занимался эксгибиционизмом, пока встречался с Лэсли — в этом не было необходимости, потому что она вызывала в нем необходимое возбуждение, которое усиливалось от опасности быть застигнутыми Кэрол.
Член приходского совета Нарборо был не тем человеком, кто мог позволить обижать свою дочь. Разумеется, он настаивал на разводе, но его зять умел приводить убедительные аргументы. Убедительные для Кэрол.
Она согласилась встретиться с ним, а он обещал впредь не делать этого, и когда со всеми объяснениями было покончено, виноватою чувствовала себя только она. Почему она не ходила с ним в паб, когда он просил ее? Разве она не знала, что человеку нужно общение, когда у него не все в порядке? Разве он не был ласков с ней? Разве хоть раз кричал на нее? Не она ли сама повышала на него голос? А эта девушка Лэсли просто подвернулась.
— Один из тех случаев…, — объяснил он Кэрол.
— Конечно, когда любишь кого-то, то винишь во всем только себя. Даже если чувствуешь себя при этом круглой дурой.
— Лэсли была для меня сродни эксгибиционизму. Я получал кайф, потому что мог делать то, чего делать было нельзя. К тому же она была совсем молодая.
Но самой Кэрол весной 1983 года было всего двадцать три.
— Что ты этим хочешь сказать? — набросилась она на Колина. — Что я уже старая?
— Нет, — ответил он в своей спокойной и рассудительной манере. — Но Лэсли была девственницей, а ты нет.
Впервые за все время она услышала от него подобное. Она никогда этого не забудет, но простит ему все. Ее обида растворится в чувстве собственной вины.
— Все образуется, — сказал он, успокаивая ее.
— Нашему ребенку нужны будут и мать, и отец. И если ты не предоставишь мне второй шанс, то сама себе никогда этого не простишь, так ведь?
Еще до родов Кэрол порывалась уехать из Лестера.
— Я хочу, чтобы у нас был сад, — сказала она мужу. — И вообще, ребенку нужна другая обстановка.
Своим подругам она сообщила по секрету, что хочет избавиться от мрачных воспоминаний, связанных с этим домом. И прежде всего от мысли, что Колин проводил здесь время с Лэсли, когда она, уже с большим животом, вынуждена была играть с чужими детьми на детской площадке.
В августе у них родился сын и Колин был растроган до слез, окончательно смывших почти угасшую обиду Кэрол. Она решила перевернуть эту страницу жизни и попытаться все забыть. Конечно, это было не так просто, как в романах, которыми она зачитывалась.
Поскольку ее отец был членом приходского совета Нарборо, семья могла перебраться туда. Тем более что в жилом массиве по Стейшн-роуд продавалось несколько домов. Они съездили посмотреть и выбрали полуобособленный двухэтажный дом в глухом переулке с забавным названием Хейбарн-Клоуз — Сеновальный тупик. Получалось смешно: вилы на сеновале. Кэрол собиралась переехать в Литтлторп в декабре, чтобы провести Рождество уже в деревне. Ей хотелось как можно быстрее начать все заново на новом месте.
Из всех родственников Колина больше всех помогал молодой семье его отец. Этот пожилой человек работал сталеваром, а в свободное время приезжал к ним. Однажды он помог Колину сложить камин.
Кэрол готовила для свекра жаркое. А он всегда говорил:
— Давно я его не ел!
— Похоже, он приезжает, чтобы не быть у себя дома, — говорила Кэрол друзьям. — У моей свекрови золотое сердце, но…
Родители Колина больше, чем родители Кэрол, радовались, когда появился внук.
— Мои родители живут каждый своей жизнью, — рассказывала Кэрол. — А родители Колина всегда жили воспитанием детей. Они готовы все время заботиться о внуке. Правда, люди они не очень общительные, кроме младшего брата Колина. Он привязан ко мне больше, чем к своей сестре. А всех остальных в семье просто игнорирует.
Как бы то ни было, Кэрол вышла замуж за Колина, а не за его семью, так же, как и он женился не на ее семье. Она была рада уже тому, что после рождения ребенка отношения мужа с ее отцом немного улучшились.
Но если у Колина и Кэрол было мало общего с тещей и тестем, свекром и свекровью, то друг с другом их связывало многое. Оба любили бывать на природе и наблюдать за деревенской жизнью. А в окрестностях Нарборо, Литтлторпа и Эндерби так много красивых тропинок!
В конце 1983 года Кэрол записалась на вечерние курсы в Роули-Филдс-Колледж. Колин прохладно отнесся к тому, что она хочет получить образование, но препятствовать не стал. Еще в Лестере Кэрол решила организовать вечеринку для друзей и соседей. Они планировали устроить ее ближе к концу ноября, за месяц до переезда в Литтлторп.
За пять дней до вечеринки, которая должна была состояться в субботу, Колин решил переписать музыку с дисков на кассеты, чтобы она звучала беспрерывно. Он собирался заняться этим в понедельник, пока Кэрол будет на вечерних занятиях, и закончить к ее возвращению.
Чуть раньше семи вечера он повез ее в колледж на их «Форд-Эскорте». Ребенок спал в переносной кроватке на заднем сиденье.
— Встретимся в девять, — сказал он, выпуская ее.
В девять вечера Колин Питчфорк, как и обещал, заехал за женой. Они вернулись домой. Колин сказал, что почти закончил записи. Она всегда беспокоилась, когда оставляла его дома одного. Его глазки как-то странно бегали, и ничего хорошего это не предвещало.
Как приятно сидеть дома в ясный морозный вечер! Ребенку было уютно, но Кэрол почему-то мерзла. Понедельник, 21 ноября 1983 года, оказался самым морозным днем в году.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |