скорости. Тогда он резко остановился и обернулся - парень сближаться не
захотел, вероятно, зная свои марафонские возможности, рассчитывал загнать
и взять измором.
- Иди сюда! - приказал Мавр. Тот отступил, наполовину спрятавшись за
сосну.
- Сдавайся, дед, я от тебя не отстану.
Два выпада в его сторону ничего не дали, солдат отскакивал и даже
предлагал побегать за ним.
- Ну пошли за мной, - согласился Мавр.
На другой стороне холма оказалась речка, и на противоположном берегу
дачный поселок. Отсюда хорошо просматривалось Каширское шоссе и дорожная
развязка с блистающими стеклами автомобилей, стоящих у обочин.
- Сколько там народу? - спросил он солдатика, шагая в сторону дороги.
- Много... Ты лучше сдайся, дед, - с мальчишеским азартом отозвался
преследователь.
- У меня вся грудь в орденах, а ты говоришь - сдайся, - на ходу
пробурчал Мавр. - И автомат в руках!
- Там патронов нету!
- Ну и что? А приклад?
- Весь район оцеплен, дед. Все равно не уйдешь.
- А ты знаешь, кто я?
- Мне все равно, есть приказ.
- Молодец! - похвалил Мавр. - Воля командира не обсуждается... А кто
отдавал приказ?
- Не твое дело!
- А почему творишь мне - ты? Я же раза в четыре старше тебя.
- Со стариками можно на "ты", - на ходу философствовал боровичок. -
Они уже пережили время тщеславия.
- Это верно! Но с какой стати вы целой армией одного старика берете?
- Потому что особо опасный...
- Кто тебе сказал?
- Не имеет значения.
- Значит, еще погулять придется, - озабоченно вздохнул Мавр и стал
спускаться к речке. - Пока я не узнаю, кто меня ловит, не успокоюсь... Ну
что, бегом марш?
Боровичок бежал сзади в десятке метров, строго выдерживал дистанцию и
держал палку наготове. Только раз случился казус - запнулся о колышек от
палатки, но ловко перевернулся и вскочил.
- Под ноги смотреть надо! - проворчал Мавр.
Вдоль речки, под прикрытием высокой гривы ивняка они выбежали к
шоссе, перескочили его под мостом и оказались в тылу машин и людей,
стоящих у дорожной развязки. Кажется, там начался переполох, слишком
заметно суетились, а из леса, от Голышево примчалась белая "Волга", откуда
посыпались люди в гражданском.
- Ну вот, - заключил Мавр, устраиваясь на насыпи дорожного полотна. -
Коль ты не знаешь, кто отдавал приказ, пойдем брать языка.
Солдат стоял в кювете и поигрывал резиновой палкой..
- Дед, ну все уже проиграно. Сколько еще бегать? Сдавайся.
- Сдаваться-то придется тебе, сынок, - ухмыльнулся Мавр.
- Поговори, поговори еще, - боровичок самоуверенно встряхнулся, как
человек, исполнивший свой долг.
- Я сейчас пойду и прихвачу кого-нибудь из гражданских.
- Я не отстану. И подниму тревогу!
- Поднимай... Если меня схватят, скажу, что тебя перевербовал или дал
много денег, и ты был со мной заодно. Вместо награды за поимку особо
опасного преступника начнется для тебя черная жизнь. Ты же не знаешь меня,
правда? Мне, генерал-лейтенанту, поверят или тебе?
- Не выйдет, - усмехнулся солдат и вдруг зауважал. - Не надо меня
брать на пушку. Вы может, и генерал-лейтенант, но находитесь в розыске.
- В том-то и дело. А ты мне помогал! Иначе с какой стати ты бегаешь
за мной живой и здоровый? Когда два твоих товарища пострадали, а офицер и
вовсе получил акустический шок и лишился оружия.
- Какой шок?
- Хочешь, покажу?
Солдатик не отступил, но оглянулся.
- Ерунда...
- Вас предупредили, что при задержании следует проявлять особую
осторожность?
- Не имеет значения...
- Ладно, сиди здесь, я пошел за "языком". - Мавр спустился в кювет и
под прикрытием насыпи направился в сторону дорожной развязки. - А ты
поднимай тревогу!
Солдат поплелся сзади, по-прежнему сохраняя дистанцию, но из-за
земляного полотна не высовывался. Двигаться по кювету было опасно, всюду
попадалось битое стекло, пустая посуда, проволока и прочий мусор, вросший
в землю. У этого марафонца, видно, не в порядке было с ощущениями земли
под собой, то и дело спотыкался или брякал бутылками. Хорошо, что
наполненная транспортом Каширка была уже рядом и глушила звуки: перекрыть
ее или не посмели, или не хотели привлекать внимание к операции.
- Тихо! - не выдержав очередной неосторожности, прошипел Мавр, и
парень послушался, начал поднимать ноги.
У дорожного "лепестка" развязки он сделал попытку поднять тревогу -
метнул пустую бутылку на асфальт, однако та не разбилась, скользнула к
обочине и укатилась за насыпь. Мавр прыгнул к нему - парень попятился и
завалился на спину.
- Теперь ты мой! - вдавил ствол в лоб.
- Не надо, - проговорил солдат, однако же не теряя присутствие духа.
- Я уйду.
- Иди, - разрешил Мавр и убрал автомат - на лбу остался вдавленный
кружок. - Возьми колотушку, а то нагорит офицеру...
Парень недоверчиво взялся за ружейный ремень, проворно встал и побрел
по кювету назад, волоча автомат по земле. А Мавр, не теряя времени и не
прячась вышел на "лепесток" и направился к черному "понтиаку", возле
которого стоял человек в демисезонной куртке. Он с кем-то переговаривался,
размахивая руками, но о чем, не было слышно из-за рева дизелей на трассе.
Пришлось ждать конца диалога, однако вплотную подойти не удалось, он
обернулся на мгновение раньше, и потому получил каской по уху с расстояния
вытянутой руки.
Мавр открыл дверцу, затолкал обмякшее тело на заднее сиденье и сам
сел рядом. Обыскал карманы, нашел пистолет, наручники, радиостанцию,
шприц-тюбик - должно быть, промедол, и удостоверение оперуполномоченного
отдела НАКС службы охраны президента. Этого уже было достаточно, чтобы
определить, кто ведет облаву, но Мавр защелкнул стальные клешни на руках
оглушенного опера, потер уши, посадил и прижал пистолет ко лбу. Тот
приходил в себя медленно, словно просыпался, и, проснувшись, узнал его,
сидел и тупо пялился, изредка стреляя глазами на пистолет.
- Это я, майор, ты не обознался, - сказал Мавр, глянув в
удостоверение. - Говори быстро, кто руководит операцией?
- Не знаю, - шепотом проговорил опер, болезненно шевеля головой. -
Нас привлекли... Оказать помощь.
- Кому?
- Чужая контора...
- Чья?
- Интерпол. Нам сказали, специальный отдел Интерпола, - при этом он
закатывал глаза, стараясь отслеживать палец на спусковом крючке.
- А что, есть такой отдел? - Мавр слегка потянул спуск - холостой ход
позволял сделать это.
- Не знаю точно. Наверное, есть... Сейчас столько всяких специальных
и особых...
- Кто непосредственно отдает команды?
- Позывной "Девора", лично не видел. Мавр подал ему рацию.
- Давай его сюда. Скажи, Пронского задержал.
Тот взял аппарат, но передумал, выпустил из вялых рук.
- Это сразу звездец, по полной программе...
- Ты уже попал. Я тебя живым не отпущу, если будешь молчать, а так,
может, отвертишься.
Он подумал, взял рацию.
- Вы же генерал, и понимаете... Я исполняю свой долг...
- Мы с тобой потом подискутируем насчет долга, чести и преданности, -
заверил Мавр и сильнее вдавил пистолет в широкий лоб. - Вызывай командира.
- "Девора", я седьмой, - примерившись, глухо проговорил в микрофон. -
Объект под моим контролем.
- Где находишься? - просипел искаженный, непонятно какому полу
принадлежащий голос.
- Я на месте, - глянув на спусковой крючок, ответил пленный.
- Действуй по инструкции! - был приказ. Мавр отнял радиостанцию и
выбросил под откос.
- А это как - по инструкции?
- Надеть наручники...
- И все?.. Тогда зачем шприц носишь в кармане? Что это за маркировка
на нем? Думал, обезболивающее... Теперь-то уж говори, коль свою "Девору"
сдал с потрохами.
- Укол паралитического действия, на двадцать минут...
- Я подумал, в глаза прыснуть... Ну так, отрубишься? Или посидишь
спокойно? - Мавр убрал пистолет, не спеша открутил колпачок и прицелился
иглой в бедро пленника. Тот заелозил к дверце, замотал головой:
- Спокойно! Я буду спокойно! Шприц тоже полетел под откос. Мавр сел
за руль и тихо покатился вниз по "лепестку".
- Туда нельзя! - торопливо заговорил пассажир. - Там перекрыто, не
пропустят...
Но было поздно. На выезде к шоссе дорогу перегородил армейский
грузовик, за ним мелькали камуфлированные фигуры людей.
В Берлине шел дождь, причем осенний, колючий и с ветром. Барбара
угадала, что он прилетит в одном костюме, и, видимо, по дороге купила плащ
- этикетка болталась на лацкане. И встречать прорвалась на летное поле: ее
черный шестисотый "мерседес" стоял чуть ли не у трапа. Она приняла его с
нижней ступени в плащ, как младенца в пеленку, повисла на шее и неожиданно
заплакала.
- Имею желание тебя скушать, - выучила она неуклюжую для русского
языка фразу. - Скушать и скушать.
Видимо, это должно было звучать, как съесть от скуки: она не ведала
коварства чужого языка, но Хортов стерпел, ибо за ее слезы можно было это
простить. Ее запах, влажные волосы и мягкие губы напомнили далекие времена
близости, и что-то приятное зашевелилось в потеплевшей груди. Смущенный,
но не потерявший самообладания, он вспомнил свои развесистые рога и сказал
с упрямой тупостью:
- Я принял решение приехать.
Не отпуская ни на мгновение, Барбара усадила его на заднее сиденье, а
сама не смогла побороть старые комсомольские и новые хозяйские привычки -
полезла на сиденье рядом с водителем. Еще давно Андрей объяснял ей, что
ездить на этом месте неприлично, тем более, для богатой женщины. Ее место
всегда сзади: нельзя же садиться рядом с кучером!
Похоже, исправлению она не поддавалась...
По дороге она похвасталась, что купила новый дом (приготовила
сюрприз, заманивала) в западной, цивилизованной части и теперь они едут
туда.
Это оказался в самом деле прекрасный особняк, окруженный старыми
деревьями и цветниками, но вовсе не новый, еще довоенный: такие дома в
гитлеровской Германии строили для генералов. Несколько точно таких же
стояли в одном довольно тесном ряду и заслонялись друг от друга лишь
перелесками из лип и дубов.
Хозяйку с мужем встречал привратник - чистенький, аккуратный, но
бледнолицый старик в зеленой униформе, довольно шустро шевелящий ногами.
Он распахнул ворота и поклонился дважды, то есть не только Барбаре - и
Хортову. Водитель развернул черный бронированный танк к парадному и
выскочил, чтобы открыть обе дверцы: кажется, жена воспитала прислугу в
уважении к мужу.
Андрей вальяжно вылез из машины. Привратник уже стоял поблизости -
ждал чего-то и ловил взгляды хозяев.
- Это мой дворецкий, - представила Барбара. - А также охранник
усадьбы, автомеханик и садовник. Можно обращаться по всем бытовым
проблемам. И не только...
- Снимите эту форму, - сказал ему Хортов. - Она делает ваше лицо
бледным и зеленоватым.
- Хорошо, господин Хортов, - мгновенно согласился он. - Меня зовут
Готфрид-Иоганн Шнайдер, я родом из Зальцгиттера.
Барбара взяла Андрея под руку, не дав старику договорить.
- Теперь прошу к столу! Я старалась приготовить все с русским
размахом и широтой души.
Стол был накрыт в столовой, отделанной старым красным деревом и лишь
слегка подреставрированной. Размах чувствовался в количестве спиртного и
еще, как выяснилось, в фарфоровой супнице, полной борща. В остальном все
шибало немецким порядком и скромностью - приборы стояли на две персоны.
Автор всего этого, старая немка фрау Шнайдер, задержалась лишь на минуту,
чтобы познакомиться с мужем госпожи, и тут же исчезла.
- Буду обслуживать сама, мой господин, - с восточной покорностью
сказала Барбара и, прежде чем посадить за стол, отвела в ванную и
проследила, чтоб вымыл руки.
Хортов вспомнил старое и сразу же заскучал. Пока у них развивался
военно-полевой роман, все казалось прекрасно и впереди виделся свет.
Увидев ее впервые на встрече с немецкой молодежью, он будто окунулся в
свою раннюю юность, во время, прожитое на реке Ура. Барбара невероятно
походила на ту девочку, что была в сказке о мертвой царевне и семи
богатырях. Он боялся спросить ее об этом, не желая разрушать впечатления,
и все время откладывал на будущее - потом когда-нибудь он обязательно
спросит, а сейчас пусть будет так, как есть.
Обновление всего окружающего было потрясающим: любимая женщина,
смешно картавящая русские слова - и удивительно знакомая, будто выросли
вместе, и одновременно непознанная, воистину, - заморское чудо. А еще
порядочная, аккуратная, обязательная и чопорная страна с неведомым образом
жизни.
И это случилось, когда в своем государстве начинался вселенский хаос,
крайняя нищета, беспросветная дикость, воровство и растащиловка, сравнимая
разве что с набегом кочевников. Все это на фоне страшного, нетерпимого
унижения личности, когда человеку с утра до вечера говорят - ты сын подлой
страны, империи зла, ты необразованное, неразвитое чудовище, ты пес,
питающийся с помойки, но лижущий руку хозяина.
Но даже при таком раскладе Андрей не собирался оставаться в Германии,
хотя имел полную возможность, и задержался лишь на полгода, чтобы
закончить последний курс и получить диплом.
Впрочем, нет, мысль такая была, но немного раньше, и, скорее,
выглядела как зависть - умеют же люди жить!
Шести месяцев хватило, чтоб он по горло наелся западной цивилизации.
Все было чужое, приторно-сладкое и отвратительное, отовсюду сквозила не
менее потрясающая нелюбовь человека к человеку, каждый жил в собственной
оболочке и наплевать, что творится рядом. Пусть хоть убивают - не твое
дело, не твои проблемы.
Но самым неприемлемым оказалось другое: Хортов наконец-то своими
глазами разглядел гибельные пороки того, чем еще пугали в школе, -
общество потребления. Здесь жили для того, чтобы пожирать. Страна, да и
вся Европа, напоминала огромную кухню, где сначала стряпали, а потом ели,
и ели для того, чтобы снова стряпать. И такое устройство жизни называлось
цивилизацией!
И ладно! И это при желании можно было одолеть, смириться, к тому же
передовая мысль уверяла, что такая участь ждет все безбожное человечество
- жить во имя потребления. В загробную жизнь уже никто не верил. Свыкся бы
и с таким положением, если бы резко не испортились отношения с Барбарой. С
прежним комсомольским задором она бросилась восстанавливать капитализм в
Восточной Германии и больше ничего не хотела знать, кроме своего бизнеса.
Им не о чем стало говорить. Да здесь это было не принято...
Сейчас они сидели за столом, уткнувшись в свои миски, и будто все
вернулось назад. Новым показалось то обстоятельство, что Барбара
обслуживала его - подливала, подкладывала, убирала использованные тарелки
и вилки. Правда, это имело место в период военно-полевого романа. По
телефону она говорила намного больше, чем сейчас, вроде бы за праздничным
столом, и нельзя было сказать, что Барбара стесняется: такого понятия она
не знала. Самому спрашивать, как дела, было совершенно бесполезно, ибо он
знал, какой услышит ответ:
- Отлично. Без проблем.
Это можно было перевести так: не лезь в мои дела, они тебя не
касаются, тем более, ты в них ничего не смыслишь и говорить на эту тему с
тобой неинтересно.
У него опять вернулось чувство, что она не настоящая и все, от тела
до чувств, у нее выполнено из пластмассы. Она даже плакать не умела, и
когда такое случалось (например, сегодня в аэропорту), Барбара морщила нос
и произносила какой-то свистящий, короткий звук, напоминающий писк
перепуганной крысы.
А раньше вроде бы и плакала нормально, как все...
- Какие у тебя планы? - наконец спросила она. - Когда мы едем в
Грецию?
- Вероятно, мы никогда не поедем в Грецию, - сказал он и вытер
салфеткой руки. - Должен сообщить тебе... Я приехал, чтобы в законном
порядке разрешить наши отношения.
Барбара вскинула голову.
- Не понимаю... Ты хочешь развода?
- А сколько может продолжаться эта неопределенность? Фактически брака
не существует вот уже три года, мы с тобой чужие люди.
- Это для меня очень неожиданно, - проговорила она с легкой
хрипотцой. - Я ждала тебя... Чтобы восстановить отношения. Я подала
документы на получение российского гражданства!.. Ах да! Ты хочешь
жениться еще раз? У тебя есть женщина?
- Есть, - сказал он.
- Я чувствовала, - она была готова заплакать, но передумала, сказала
трезвым и даже жестким голосом:
- Буду выступать против развода. Не отпущу тебя.
- Я думал, ты современная, цивилизованная женщина, - он протянул
руки. - В таком случае, надень наручники, отведи в подвалы и прикажи
Шнайдеру охранять.
- Не хочу расставаться с тобой. Прощу всех твоих любовниц.
Хортов уже вспомнил о причине столь неукротимой решительности: у них
не было брачного контракта - семья создавалась еще в ГДР, по
социалистическим законам, и теперь муж имел право на половину всего
нажитого в совместной жизни имущества. Барбара уже несколько раз говорила,
что пора бы этот контракт заключить, дабы избежать двойственности
отношений, плюс к этому пройти церковное освещение брака - так сейчас
модно, и съездить в свадебное путешествие, которого у них не было.
Андрей поддерживал лишь последнее...
- Когда мы сможем поехать в Грецию? - вдруг спохватилась она. - Ты
увидишь этот остров и нашу виллу и никогда не захочешь уезжать оттуда!
Пальмы и море! О, какое там море!
- У меня с морем отрицательные ассоциации, - проговорил он, вспоминая
Крым. - Я приехал в Германию по делам. Тебе это понятно?
- Какие у тебя плохие дела! Ты хочешь покинуть меня!
Эта ее настойчивость начинала вызывать раздражение.
- Ты можешь ответить вразумительно: зачем тебе нужен брак со мной?
Боишься за имущество?
- Ты очень сильно изменился, - заключила она, уклонившись от ответа.
- В чем же?
- Стал сильный и властный. И глаза... совсем чужие глаза. Ты смотришь
и меня не видишь.
- Это совсем не так, - усмехнулся Хортов. - Я тебя вижу.
- Ты как будто путешествуешь где-то...
- Мысленно сочиняю новый материал для газеты, - попытался отбояриться
он.
- О Андрей! Я прочитала твою статью! - неожиданно воскликнула Барбара
и принесла пухлый дайджест на немецком языке. - Ты описал интересную
историю.
Раньше она ничего не читала, кроме экономических вестников и биржевых
ведомостей. Перепечатанный в Германии материал наверняка нашла не сама,
поди, завела себе пресс-атташе. Или кто-то сказал... Хортов посмотрел
текст - слово в слово - отложил газету.
Тем временем она заготовила еще один сюрприз.
- Посмотри сюда! - Барбара указала на легкую занавеску, закрывающую
часть стены у него над головой. - Как ты думаешь, что там может быть?
- Не знаю... Возможно, картина.
- Нет! Предлагай варианты!
- Значит, дыра в стене! - игра ему не нравилась.
- Почему дыра?
- Потому что старый дом.
- Не отгадал! - она откинула занавеску. - Смотри!
На филенке красного дерева, расположенной в центре стены, оказалась
четырехлучевая свастика, обрамленная искусно вырезанным жгутом из дубовых
листьев.
В комсомольском периоде своей жизни она вместе с другими хорошими
немецкими девушками бегала по городу с краской и замазывала начертанные на
стенах и заборах свастики, а еще перевоспитывала бритоголовых.
- Нашли во время реставрации! - похвасталась Барбара. - Сверху было
заколочено фанерой.
- Теперь это история, - отмахнулся Андрей. - Можно занавеску снять.
Она мгновенно оживилась, схватила его за руку.
- О, я знаю, что ты хочешь! Но сегодня только покажу тебе нашу
спальню. Ты должен завтра пройти медицинское обследование. Сегодня нам
нельзя иметь близость. Пока мой доктор не сделает заключение. В России
тоже есть СПИД.
Хортов посмотрел на нее с тоской и прислушался к собственным
чувствам: тот легкий толчок нежности при встрече в аэропорту бесследно
исчез.
- О чем ты говоришь? Я приехал, чтобы оформить наш развод.
Барбара ничего не хотела слышать, и это было так же странно, как и ее
любовь, вспыхнувшая несколько месяцев назад. Еще прошлой зимой, когда она
приезжала в Россию к своим партнерам, ничего этого не было и в помине.
Мало того, она заявилась в квартиру на Чистых прудах с переводчиком,
устроила вечеринку по поводу встречи с законным супругом и в одиннадцатом
часу уехала со своим толмачом в гостиницу.
Кажется, резким заявлением о разводе он расстраивал какие-то планы,
Барбара не была готова к этому и сейчас, не зная как себя вести,
продолжала старательно исполнять заранее обусловленную роль.
- Сегодня ты будешь отдыхать и набираться сил, - заявила она. - В
подвале дома есть сауна и бассейн. Потом ты можешь лечь в постель...
- Спать днем нельзя! - отрезал он. - Я хочу работать!
- О, да, пожалуйста, Андрей, - разрешила Барбара. - Компьютер стоит в
кабинете на втором этаже, можешь пользоваться сколько угодно... Да, ты
совсем изменился. Почему у тебя так горят глаза?
- От всевозможных страстей и желаний.
Законная жена не поняла, пожала плечами.
- Хорошо, можешь работать... У меня тоже есть дела в офисе.
Ей надо было проконсультироваться и внести поправки в отношения.
- Будет лучше, если я уеду в гостиницу, - сказал он.
- Не отпущу! - властно заявила Барбара. - У тебя есть дом. Это твой
дом!
Она достала из шкафчика заранее приготовленные бумаги в пластиковом
пакете, положила перед Андреем.
- Ты привык жить в общежитиях и казармах и не знаешь, что такое
собственный кров и домашний уют. Я хочу, чтобы ты почувствовал это.
Хортов достал документы и слегка ошалел: старый генеральский дом был
его безраздельной собственностью, вместе с землей размером в один гектар.
- За что мне такие подарки?
- Это доказательство моей любви. Хочу, чтобы ты почувствовал себя
свободным человеком. Только свободный человек способен на безграничную
любовь.
- Я стану невольником, - складывая обратно бумаги, проговорил Андрей.
- Если приму этот подарок.
- Не тороплю тебя, - дипломатично и нежно сказала она. - Я сейчас
уеду, а ты походи по дому, по земле, почувствуй, что такое собственность.
Здесь, все твое! Даже вот эти серебряные ложки!.. Ты заслужил это, Андрей.
Я помню твои рассказы о нищенской жизни в России, о бедности семьи, от
которой ты бежал и скитался по вокзалам и баржам.
- Я бежал не от бедности, - машинально воспротивился Хортов и замолк.
- О, ты много поймешь! И меня поймешь.
Осматривать свои владения Хортов отправился тотчас же, как только
"мерседес" Барбары вырулил за пределы территории. Он приметил на заднем
дворе гараж на несколько боксов и в первую очередь отправился туда, чтобы
спрятать подложный паспорт. Но в саду, напротив гаража, оказался Шнайдер,
который снимал яблоки, не совсем крепко висящие на деревьях. Он сидел на
стремянке и пробовал на отрыв чуть ли не каждое - это чтобы не было
падалицы. После дождя все было мокро, и на старика иногда обрушивались
потоки воды. Форму он уже сменил, и сейчас напоминал желтого цыпленка.
- О, господин Хортов! - обрадовался дворецкий и ловко спустился на
землю с пластмассовой корзиной яблок. - Как вам понравился обед?
- Неплохо, Готфрид, совсем не плохо, - через губу сказал Андрей, как
и положено хозяину. - Весьма питательно.
- Моя жена готовит прекрасно, - не удержался Шнайдер. - Да, особенно
борщ, господин Хортов. И знаете, кто ее научил такому колдовству? Я!
Потому что я давным-давно умею готовить настоящий украинский борщ.
- Были в плену? - упер палец в эмблему дорожной службы на груди.
- Да-да, господин Хортов, в городе Курске строил дома! - с гордостью
сообщил старик. - И немного говорю по-русски. Если вы позволите, то мы
можем общаться на вашем языке. Мне очень важно для практики.
- Запрещаю! - категорически отказал Хортов. - Практика мне тоже
нужна. Знаете, чем я занимаюсь?
- Безусловно, господин Хортов! Читал вашу статью! Мне нравится, что
вы пишите о стариках, о судьбах людей... И о немецких исторических
проблемах. Современная пресса - это криминал, грязные истории и
катастрофы. Не обижайтесь, но русская тоже! Жаль, что Россия взяла на
вооружение пороки Запада.
Его осведомленность о делах хозяина слегка насторожила, однако Андрей
отнес это на происки законной жены - даже прислугу натаскала...
- Вы читаете русские газеты?
- Иногда покупаю, когда езжу в Берлин. Так, из любознательности
читаю, пользуюсь Интернетом, - старик оказался неожиданно словоохотливым.
- Я много пропустил в юности, да... Теперь наверстываю в старости. Мне
было четырнадцать лет, когда Гитлер пришел к власти. Вы представляете мою
юность?
- Штурмовые отряды?
- Я не знал, чем все это закончится, - признался дворецкий. - Мы были
молодыми и очень хотели поправить дело. Ведь Германия стояла у последней
черты. Помню, когда моего отца выбросили за ворота, он готов был
поддержать какой угодно режим, - от воспоминаний его глаза окончательно
потускнели и зрачки потеряли цвет. - Была страшная безработица и даже
голод!
Хортов молчал, посматривая на гараж, и Шнайдер наконец спохватился,
снял бейсболку с седой, маленькой головы.
- Прошу прощения, господин Хортов... Я стар, и мне не с кем
говорить...
- Пожалуйста, я люблю слушать...
- Вы, кажется, хотели заглянуть в гараж?
- Да, я хотел посмотреть машину.
- О, у вас прекрасные машины! Фрау Хортов поручила мне исполнять
обязанности механика. Прошу! - он достал ключи, направляясь к гаражу. -
Особенно мне нравится ваш "форд" с трехсотсильным мотором. Люблю
американские автомобили! Они большие, солидные, и когда садишься за руль -
чувствуешь себя таким же большим и самоуверенным человеком. А какой мягкий
ход, господин Хортов! Он плывет по дороге, как корабль!
Дворецкий (он же садовник и механик) открыл дверь, и Андрей мысленно
присвистнул: в гараже оказалось четыре машины разных классов, от того
самого корабля "форда" до малолитражного "пежо".
- Документы и ключи в этом шкафчике, - услужливо показал Шнайдер. -
Автомобили заправлены. Я не успел поменять кассеты, но сделаю это сейчас
же!
- Какие кассеты?
- Магнитофонные кассеты. Вероятно, вы любите слушать русскую музыку?
- Да, особенно, цыганские романсы, - надо было вести себя, как
подобает, иначе старик не поймет.
- К сожалению, в Германии не купить таких записей, - расстроился он.
- У меня есть лишь украинские...
- Тоже годится...
- О, я очень люблю украинские песни! - воспрял Шнайдер и вдруг запел:
- Ничь така мисячна...
И голос у него был совсем неплохой...
- У вас и по-русски так же получается? - на русском спросил Андрей.
- Если бы я имел практику! - почти без акцента сказал дворецкий. - Вы
бы не заметили, что я - немец.
- Поставьте эту машину к воротам. - Хортов указал на "вольво". - Я
выезжаю.
- Хорошо, господин Хортов, - он изобразил китайский поклончик, но
глаза оставались бесцветными. - Если хотите, я могу послужить вам шофером.
Вы же не знаете западную часть города, и легко заблудиться.
Эту часть Берлина Андрей изучал на занятиях, помнил расположение улиц
и многих объектов, но признаваться дворецкому не захотел: навязчивость его
была выразительной и целенаправленной.
- Ну что ж, послужите шофером, - согласился он и пошел в дом.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |