Согласно постановлению СНК РСФСР от 2 сентября 1918 г.: «обеспечение тыла путём террора является прямой необходимостью», «республика освобождается от классовых врагов путём изолирования их в концентрационных лагерях», «подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам».[15]
На деле расстрелу подвергался каждый неугодный, сильный, смелый, причем он вовсе не обязан был относиться к белогвардейцам или мятежникам. Чем, например, мешал власти обычный мужик крестьянин, не сведущий в вопросах политики, бабушка молочница, мечтающая только о покое, чем помешал новой власти старенький батюшка, тихо проводящий службу в маленькой церкви?! С каждым днем новая власть ожесточалась все больше. Теперь она не просто убивала, а убивала публично, издеваясь, измываясь и всячески унижая, чтобы «другим не повадно было». Так священнослужителя, старца Золотовского перед тем, как повесить, не только избили, но и переодели в женское платье, заставив пройти так по улицам под конвоем. Протоирея Иоанна Кочурова 8 ноября 1917 года били в течение продолжительного времени, а после убили путем волочения по шпалам железнодорожных путей. В 1918 году в г. Херсоне священнослужителей распяли на кресте, как Иисуса Христа, причем все это проводилось с издевками, хохотом, унижениями. В декабре 1918 года епископа Соликамского Феофана (Ильменского) казнили публично, путём периодического окунания в прорубь и замораживания, время от времени его подвешивали за волосы, сохнуть. В этом же году, в Самаре публично казнили епископа Михайловского Исидора (Колокова), он был посажен на кол. Епископа Пермского Андроника (Никольского) закопали в землю заживо в присутствии большого числа народа, который стоял, опустив голову, боясь малейшим движением вызвать следующий удар на себя. Епископа Серапульского Амфросия казнили путем привязывания к хвосту лошади. Архиепископ Нижегородский Иоаким (Левицкий) был публично повешен головой вниз на соборе, в котором служил. В Воронеже в 1919 году было одновременно убито 160 священников во главе с архиепископом Тихоном (Никаноровым), которого повесили на Царских вратах в церкви Митрофановского монастыря. В начале января 1919 года, в числе иных, был зверски умерщвлён епископ Ревельский Платон (Кульбуш).[16] [17]
Перечисленное - еще не самые кощунственные способы умерщвления, которые были в практике у чекистов. Наиболее сильных в вере и крепких духом батюшек уничтожали методами Малюты Скуратова, палача времен Ивана Грозного.
В сентябре 1917 года в своей статье «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» Ленин утверждал, что революция находится в опасности, поэтому для наведения порядка допускаются любые методы. Приведем цитаты из этой статьи: «…без смертной казни по отношению к эксплуататорам (то есть помещикам и капиталистам) едва ли обойдётся какое ни есть революционное правительство».[18]
«Ни одно революционное правительство без смертной казни не обойдётся и что весь вопрос только в том, против какого класса направляется данным правительством оружие смертной казни».[19]
Также Ленин укорял сотрудников ЧК за излишнюю мягкость в проведении чисток по стране:
«Диктатура есть железная власть, революционно-смелая и быстрая, беспощадная в подавлении как эксплуататоров, так и хулиганов; А наша власть — непомерно мягкая, сплошь и рядом больше похожая на кисель, чем на железо… Никакой пощады этим врагам народа, врагам социализма, врагам трудящихся. Война не на жизнь, а на смерть богатым и их прихлебателям, война жуликам, тунеядцам и хулиганам… Богатые и жулики, это — две стороны одной медали, это — два главные разряда паразитов, вскормленных капитализмом, это — главные враги социализма, этих врагов надо взять под особый надзор всего населения, с ними надо расправляться, при малейшем нарушении ими правил и законов социалистического общества, беспощадно. Всякая слабость, всякие колебания, всякое сентиментальничанье в этом отношении было бы величайшим преступлением перед социализмом».[20]
«Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города».[21]
«Декретируйте и проводите в жизнь полное обезоружение населения, расстреливайте на месте беспощадно за всякую сокрытую винтовку».[22]
«Я рассуждаю трезво и категорически: что лучше — посадить в тюрьму несколько десятков или сотен подстрекателей, виновных или невиновных, сознательных или несознательных, или потерять тысячи красноармейцев и рабочих? — Первое лучше.[23]
Начиная с 1918 года начинается полная анархия. Теперь власть проводит разверстку, которая, разумеется, встречает массовые недовольства населения. В ответ на недовольства, власть в быстром темпе строит концлагеря повсеместно, причем на строительство концлагерей гонит этих же крестьян, которых после планировала в них содержать. В концлагеря заключаются те, кто был с чем-то не согласен, а также семьи недовольных, жены и в особенности, дети. Если глава семейства не отдавал все имеющееся зерно, «в заложники» забиралась семья, и там на его глазах над семьей издевались, пока глава семейства не находил способы уплаты налога. Опыт «взятия заложников» активно приветствовал Ленин и его окружение. Так Ф.Э. Джержинский высказывался по поводу этой практики:
«данная мера самая действенная — взятие заложников среди буржуазии, исходя из списков, составленных вами для взыскания наложенной на буржуазию контрибуции … арест и заключение всех заложников и подозрительных в концентрационных лагерях»[24].
В то же время, ЦК РКП(б) и ВЧК разрабатывают совместную инструкцию следующего содержания:
«Расстреливать всех контрреволюционеров. Предоставить районам право самостоятельно расстреливать… Взять заложников… устроить в районах мелкие концентрационные лагери… Сегодня же ночью Президиуму ВЧК рассмотреть дела контрреволюции и всех явных контрреволюционеров расстрелять. То же сделать районным ЧК. Принять меры, чтобы трупы не попадали в нежелательные руки…».[25]
СМИ становятся главным орудием воздействия на массы. Так, например газета «Известия Царицынской Губчека» оповещает о расстрелах заложников, взятых в ходе разверстки. При этом, журналисты представляют этот материал, как необходимость революционного времени, как данность, как обыденность. А 3-й номер газеты, от 6 октября 1918 года и вовсе выходит под знаменем статьи «Почему вы миндальничаете?», автором которой являлся Председатель нолинской ЧК. Приведем отрывок из данной статьи:
«Скажите — почему вы не подвергли …Локкарта самым утончённым пыткам, чтобы получить сведения, адреса, которых такой гусь должен иметь очень много? Скажите, почему вы вместо того, чтобы подвергнуть его таким пыткам, от одного описания которых холод ужаса охватил бы контр-революционеров, скажите, почему вместо этого позволили ему покинуть ЧК? Довольно миндальничать!… Пойман опасный прохвост… Извлечь из него всё, что можно, и отправить на тот свет». [26]
Изредка в прессу попадают и статьи, авторы которых пытаются докричаться до народа, до власти, рассказав о тех ужасах, которые происходят на самом деле. Стоит ли говорить, что уже на следующий день после публикации статьи, эти авторы пропадали без вести, скорее всего, сгинув в глубинах революционных боен…
В то время, когда несчастные, ни в чем не повинные люди кричали от боли и сходили с ума, другие, несведущие, не знающие или запуганные, ходили с транспарантами, провозглашая «Слава Ленину, Слава
Коммунистической Партии, Слава Революции»! Стоит только добавить: слава палачам и позор России.
Эта глава оказалась тяжелой, но она была нужна в данной книге. Люди должны знать всю правду прошлого своей страны, чтобы сделать верные выводы.
9.
Авдотья с затаенным страхом смотрела исподлобья на быстро одевающегося Никанора. Она боялась его, и всё же, что-то необъяснимое влекло к этому человеку-зверю. Женщина понимала, что любой промах с ее стороны будет стоить ей жизни, да не только ей….. Но карусель завертелась так быстро, что соскочить на твердую почву было уже нельзя. В последнее время их встречи стали довольно частыми, и, конечно же, данный факт не укрылся от чуткого взора Виктора Семеновича, мужа Автодьи. Он перестал общаться с женой, считая ее предательницей. Всё, что его связывало с этой женщиной – их общий сын, Петька. Виктор старался проводить как можно больше времени на работах, чтобы изматывающим трудом гнать от себя мятежные мысли, но, даже уставая до смерти, он не мог усмирить в душе испепеляющего огня, который разгорался всё больше.
Поначалу Авдотья чувствовала, как вся душа сгорает от стыда, еще хуже ей становилась, когда она случайно улавливала негодующий шепот соседок, которые теперь только и делали, что обсуждали ее, Авдотью. Женщина стала бельмом на глазу всей деревни, ее ненавидели, презирали и… боялись, ведь связываться с кралей председателя никто не решался, и потому, поливая ее всеми возможными проклятьями за спиной, большинство угодливо улыбалось ей в лицо, и лишь немногие, смелые не меняли свое поведение при ее появлении. С течением времени Авдотья привыкла к своему положению и уже даже не скрывала своей связи с Никанором, она дерзко вскидывала взгляд больших, немного раскосых зеленых, как у колдуньи глаз, на проходящих мимо старушек, и заливалась безудержным смехом, проходя мимо бывших подруг. Но на душе всегда было как-то горько и пусто. Повернуть назад она уже не могла, а куда идти дальше уже и не знала. Единственное, чего женщина теперь хотела – это, чтобы ей как-то удалось рассеять тучи над головой несчастного Виктора и сына.
- Никанорушка, - игриво пропела Авдотья, ты можешь мне пообещать кое-что?
- Чего тебе? – Как всегда грубо недовольно переспросил он.
- Пообещай, что не тронешь ни Виктора, ни Петеньку….
Никанор медленно развернулся, посмотрев на Авдотью таким взглядом, от которого она невольно вжалась в старенький диван.
- Думаешь, убрать его хочу? – Вновь отвернувшись с ехидной усмешкой, отметил председатель, - Ну, правильно думаешь. Мешает он мне. Ходит тут такой смурной, смотрит косо. Да и вообще, я за ним много грешков приметил. За мужа не проси. А вот Петьку не боись не трону, наоборот, подниму его. Будет мне заменой.
Такая перспектива относительно сына не очень радовала мать, будущее супруга, с которым она прожила шесть лет, тем более. Но несчастная не решалась настаивать, понимая, что все равно не добьется ничего. Погрузившись в свои тягостные размышления, женщина не сразу поняла, что вдруг произошло …с Никанором. Он резко переменился в лице, пошел пятнами и, согнувшись пополам, упал на колени.
- Что? Что с тобой? – Испугавшись, заметалась Авдотья, но в ответ услышала только леденящий душу хрип. Никанор сначала впал в какой-то ступор, глаза его неестественно расширились, налились кровью. Несколько минут мужчина не шевелился, застыв, как каменное изваяние, его сильно лихорадило. Но спустя некоторое время он пришел в себя, и последующая затем вспышка яростного безумия, полная отчаяния, ужаса, боли напугала Авдотью еще больше, чем ступор. Около часа длилось это состояние коллапса, а после прошло, как и не было.
Измученный пережитым, председатель сидел, распростершись на полу, не в силах подняться.
- Авдотья, - слабо простонал он, - скажи, что это было? Что?! Как больно! Почему же так больно?!
За окном поднялся ураганный ветер. Он грозно выл, круша все на своем пути. Деревья в безумной пляске клонились в стороны, касаясь кроной земли. Ввысь поднялся круговорот из пыли. Смерч сделал круг по деревне и остановился возле порушенного храма. Яростно влетев внутрь, он остановился. Оглушительными раскатами, долгими, мощными, прогремел в небе гром, ослепительно сверкнула молния.
Наступала пора возмездия, которая ожидала каждого за совершенное зло… в свой срок….
10.
Июнь, 1919 год. Франция. Париж.
По оживленной, многолюдной площади шел высокий, спортивно сложенный молодой человек. Укутавшись от утренней прохлады в модный легкий плащ, и надвинув шляпу на глаза, он старался казаться незаметным в этой пестрой толпе, торопливо суетящейся, вечно спешащей куда-то по своим делам. Он обогнул улицу Сен-Жермен-л’Осеруа и очутился возле старинной церкви. Нет, он не собирался заходить внутрь, по его безразличному, холодному выражению лица было понятно, что здесь он исключительно по какому-то интересующему его делу, только вот по какому?..
Отойдя вглубь двора, чтобы не попадаться лишний раз на глаза прохожим, человек замер, как мраморная статуя, ожидая чего-то. Прошло пять минут, десять, полчаса. Погода начинала хмуриться, что совсем не нравилось молодому мужчине. Поежившись и нетерпеливо пройдя взад-вперед, он вдруг застыл, увидев объект своего интереса.
Из церкви выходила толпа людей, оживленно о чем-то рассказывающая друг другу. И среди веселых, светящихся радостью лиц особенно выделялось одно, принадлежащее очаровательной молодой девушке. Если есть в словарном арсенале какие-то слова, характеризующие красоту внешнюю и духовную, то все равно все они будут бесцветными и скупыми, по сравнению с тем, чего заслуживала она. Огромные глаза-озера, в которых закралась необъяснимая затаенная печаль, околдовывали, завораживали, притягивали; отливающие золотом кудри цвета спелой пшеницы, вплетенные в длинную толстую косу, кажется, привлекали к себе не только восхищенные взгляды людские, но и искорки пробуждающегося солнца; на алых, немного пухлых губах играла легкая, чуть уловимая улыбка. Девушка, попрощавшись с остальными, быстрым шагом пошагала прочь. Парень, держась на приличном расстоянии, пошел следом.
Девушка свернула к парку и замедлила шаг. Ей хотелось в этот час побыть одной, подумать о своем, помечтать, полюбоваться природой. Внезапно перед ней, будто бы вырос из ниоткуда, мальчишка бродяга:
- Дайте денюжку на хлебушек, - жалобно протянул он.
- Да-да, конечно, секунду, - торопливо пропела девушка и полезла в сумочку за кошельком.
В тот момент, когда она доставала кошелек, глаза мальчишки сверкнули хищным, недобрым огоньком, он, не сказав ни слова, неожиданно со всех сил толкнул свою благодетельницу, так, что она упала наземь и, вырвав сумку у нее из рук, стремглав побежал по улице, стараясь как можно быстрее затеряться в толпе.
Следовавший поодаль мужчина тоже побежал … но за мальчишкой. Прошло не более двух минут, как последний висел в его сильных руках, как какой-то нашкодивший кутенок. В таком положении незнакомец притащил вора пострадавшей.
- Вот ваша сумочка…. А вот неблагодарный, которого давно стоит хорошенько проучить, чтобы за ум взялся! – Повышая голос, особенно подчеркнув слово «хорошенько», закончил свою краткую речь мужчина.
- Ой, спасибо вам! Я так растерялась, что и на ногах не устояла…. Спасибо огромное. А мальчика… отпустите его, я не держу на него зла, – обращаясь к вору, - что ж ты так поступаешь, братишка? Не хорошо так, я же тебе помочь хотела! Так тебе никто в час беды и не поможет. Подумай над этим.
Но, похоже, подросток и не собирался задумываться над чем-либо, по крайней мере, сейчас, всё о чем он думал – это как смыться отсюда, да чтобы обошлось.
- Ладно, иди. И, чтобы я тебя здесь больше не видел! – Грозно бросил мужчина и швырнул вора прочь от себя, тот, вспорхнув, как воробей, пулей умчался в неизвестном направлении.
- Опасно такой милой, доброй девушке одной по городу ходить. – С ослепительной улыбкой промурлыкал защитник, на что девушка пролепетала что-то неопределенное, явно смутившись, но после, взяв себя в руки, подняв твердый, спокойный взгляд, спросила:
- А как же звать моего заступника?
- Зовите меня просто, Филипп, - продолжая улыбаться, ответил он, - а как звать столь обворожительное создание, то есть вас?
- Мишель, - вновь покраснев, тихо произнесла она.
- Ну, будем знакомы, о, прекрасная Мишель.
Он и она не спеша побрели вдоль парка, постепенно погружаясь в интересный разговор. Филипп рассказал, что прибыл недавно из Англии, он много говорил обо всем, о прошлом, настоящем, будущем, о простом и сложном, и вскоре Мишель стало казаться, что она знает этого человека всю свою жизнь, и, что, наверное…. это и есть тот человек, с которым она бы хотела пройти сквозь годы.
Филипп проводил Мишель прямо до ворот ее дома, небольшого, очень аккуратного, усаженного розами, гиацинтами и тюльпанами. Он еще постоял недолго, провожая взором уходящую девушку. Но в этом взоре сейчас было иное выражение, не то, которое присутствовало во время прогулки, только что оно говорило? Без ответа.
11.
Лето, 1919 год. Россия
А что же с маленьким Васькой, внуком умершей Клавдии Петровны, сыном Александра, таким беззащитным, таким несчастным? Тогда, после всех страшных событий, его приютило семейство Громовых, ведь Васька был лучшим другом Сереги, их старшего сына. Но семейство находилось за чертой бедности, поэтому нужно было думать, куда пристроить его до лучших времен, до возвращения отца, если он когда-нибудь вообще вернется.
В деревне было известно, что у Александра в городе жила двоюродная сестра, и жила, походу не плохо. Одинокая, получившая неплохой пост, она могла вполне позволить себе взять на воспитание ребенка. Решили написать ей записку, а там уж как сама решит, как совесть позволит….
Так, корявым почерком, с кучей ошибок, письмо было написано и отправлено с районного почтамта. Ждать пришлось долго. То ли письмо задержали, то ли сама адресат не посчитала нужным откликнуться сразу. Но все же она приехала. Высокая, уверенная в себе молодая женщина лет тридцати пяти, твердым, солдатским шагом прошла по деревне, пока не нашла нужный ей дом. Она только дважды появлялась в деревне, но тогда, еще совсем юной, ей не понравилось здесь, теперь же, гостья с брезгливостью взирала на нищету деревенскую.
- Вы писали про мальчика? – Без банальных «здрасьте» сразу с порога задала вопрос женщина.
- Здравствуйте, - кротко ответила мама Сереги, Елена Львовна - да, мы. Так случилось, что бабушка Васеньки умерла, отец пропал без вести, он остался один. Мы бы и сами рады его воспитать, но у нас нет возможности, сейчас такие дела пошли, даже кормить нечем…. А как вас звать величать?
- Марина Константиновна, - бросила гостья и без спроса вошла в дом.
В комнате у окна сидели мальчишки: Сережка, Петька, Васька и другие соседские малыши. Васька сидел удрученный, не отрывая взора от вида за окном. Он надеялся, что вот-вот появится отец и заберет его. Но отца не было.
Марина не стала тратить время на лишние разговоры и вопросы, она подошла к Васе, взяла его за руку и повела к выходу, не обращая внимания на его отчаянные сопротивления.
Сережка запричитал:
- Мама, мамочка, помоги, пусть он останется, пожалуйста. Он не будет мешать нам, и я буду слушаться, помогать. Только, пожалуйста, пусть он останется….
- Сынок, - вытирая набегающие слезы, вздохнула Елена Львовна, мы не можем взять на себя такую ношу. Пойми, не можем….
Остальные ребята забились в угол, дверь захлопнулась и наступила тишина.
12.
После долгой, утомительной дороги, Марина и Васька прибыли на место. За все это время женщина не проронила ни слова, было видно, что она очень недовольна, ведь Васька стал для нее обузой и не в материальном плане, просто она тщетно пыталась устроить свою личную жизнь, причем делала это достаточно бурно, а ребенок в доме – помеха. Но и отказать она не могла, все-таки не все человеческие качества были убиты в ее душе, да и высокий пост в образовательной системе обязывал.
Наконец, преодолев себя, Марина сказала:
- Ну, что ж, Вася. Жизнь сложна, запомни это. Слёз не надо, ими горю своему не поможешь, да и я мокроты всякой не люблю. Деваться нам с тобой не куда, будешь пока жить тут. Отец объявится, заберет. А пока…. Ну, в общем, располагайся. Вот твоя комната. Держи там всегда порядок. Мне не мешай, не канючь. Ну, вроде бы и всё. Я пойду на работу, мне пора. На кухне есть кое какая еда, найдешь, не маленький уже. До вечера.
Марина ушла. Вася долго слушал гнетущую тишину. На душе было ужасно пусто и тоскливо. Как много свалилось на него за эти несколько дней. Почему? Почему??! Как же раньше было хорошо, и как же сейчас плохо.
Спустя час мальчик прошелся по небольшой квартирке, отнятой у какой-то писательницы в ходе революции. Чисто, светло, аккуратно. Всюду расставлены цветы, всевозможные побрякушки. Но не это главное в жизни. Не материальная сторона жизни, но духовная, а ее тут, скорее всего не было, нет, и не будет.
13.
Уже неделю Митька и отец Иоанн томились в застенках тюремного здания. Сил вынести такое тяжелое испытание уже не оставалось. Отец Иоанн в это время молился так неистово, как никогда в жизни, и только молитва поддерживала в нем огонек жизни и надежды. Удивительно, но в час, когда батюшка молился за них обоих, и Митьке становилось легче. Боль от побоев отступала, и приходил долгожданный, дающий облегчение и забытье сон. Снилась деревня, снились мать с отцом. Мать грустная, озадаченная. Она подошла к Митьке и ласково, как когда-то в детстве произнесла.
- Митенька, сыночек. Прости. Не дождались мы тебя. Но ты не горюй. Нам здесь хорошо. Тут Бог, тут Его Царство, где живет любовь, где нет зла. В ближайшее время ты выйдешь из этой темницы, но знай: в жизни тебе еще придется испытать немало тягот. И… скоро мы будем вместе…. Крепись. Потерпи. Мы любим тебя. Помни о нас, не забывай того, чему мы тебя учили в детстве.
Женщина медленно перекрестила сына и растворилась.
Митька проснулся, подскочив, как ошпаренный. Видение было настолько ярким, что долго не выходило из головы. В душу закралась горькая мысль и успокаивало только одно, что мать сказала, им Там хорошо. Конечно. Они были хорошими людьми, Божьими людьми, которые не в показном проявляли веру свою, но в делах и искренней любви к Христу. Они заслужили покоя Там, раз не получили его здесь.
Сквозь маленькое решетчатое окно в камеру пробивался тонкий луч рассвета. Еще одно утро.
- О, Господи, сжалься надо мной, - простонал Митька, понимая, что новый день принесет новые побои, - не могу больше.
В другой камере также полусидел, полулежал измученный отец Иоанн. Он чудом выжил после той экзекуции. Видимо садисты хотели поиздеваться над священником, но решили не добивать, так как планировали выудить из него нужную им информацию и отчитаться перед начальством. А уж тогда, когда он будет более не нужен и расквитаться с батюшкой….
Отец Иоанн беззвучно молился, глядя на быстро поднимающееся солнце, точнее на его маленький кусочек, который можно было разглядеть сквозь крохотное тюремное окошко.
Дверь со скрипом отворилась.
- Выходи, поп. Переводят тебя. – Предварительно грубо выругавшись, произнес конвоир.
- Боже, куда еще?.. – С ужасом выдохнул батюшка.
Многочисленными коридорами, лестничными пролетами, петляли двое, жертва и охранник жертвы. Первый, сгорбленный от своей непосильной ноши, но не сломленный духовно, второй – бравый, сытый внешне, но раздавленный внутренне. Каждый шел и думал о своем, и как разнились эти мысли!
Наконец, пришли. Конвоир достал из кармана мощную связку ключей и отпер дверь. В лицо пахнуло смрадным воздухом антисанитарных условий.
- Вот здесь отныне, твой дом. – С ехидством отметил конвоир и с грохотом захлопнул за батюшкой дверь. Быстро удалялись его шаги, звоном отдававшиеся в пустом коридоре.
Батюшка попытался всмотреться в сумрак своей новой камеры. Когда его слабое зрение попривыкло к темноте, он разглядел, что у стены сидели такие же, как и Иоанн, изможденные люди. У них не было ни сил, ни желания спрашивать новоприбывшего о чем-либо, они только подвинулись немного, чтобы заключенный мог присесть на полу. Места для всех арестантов не хватало, нар не было.
- Здравствуйте люди добрые, - из последних сил проговорил батюшка.
Ответа не последовало. Одни просто не смогли ответить по причине страшных побоев, другие, уже прошедшие желоб полит.пропаганды, с нескрываемой неприязнью глянули на священника. Долгие месяцы им внушалось, что Церковь, не отдельные ее личности, а вся – враг народа, с которым нужно бороться, и, только поборов его, как и других врагов народа, можно прийти к абсолютному материальному счастью. Многие верили в то, что слышали и перенимали этот образ мышления, передавая его другим, как какой-то смертельно опасный вирус.
Отец Иоанн не стал обижаться. Он спокойно сел на предоставленное ему место и закрыл глаза. Нужно было собраться с силами, чтобы встретить этот день.
14.
В полвосьмого дверь камеры открылась.
- Фомин. На выход. – Прозвучало в тишине.
- Попа на допрос ведут, - кто с сожалением, а кто и с дикой радостью, прозвучало среди арестантов, - вернется ль?
Батюшка перекрестился и вышел.
Он ожидал всего. Он готовился к самому страшному, даже к смерти. Поэтому для него было полной неожиданностью то, что его встретили не матерной бранью, а более ли менее, по-человечески. Но Иоанн не радовался, он вспомнил, что Абакумов тоже не сразу проявил себя.
- Мне передали ваше дело, - первым начал разговор седовласый высокий мужчина, - товарища Абакумова перевели на повышение, а меня сюда. Ну, так что у вас произошло?
- Простите, не знаю вашего имени отчества…
- Семен Никифорович.
- Семен Никифорович, - батюшка запнулся, он не знал, как начать, - новая власть творит полный беспредел. Она убивает, грабит, измывается. Разве такое можно?
- Не можно, - с грустью подтвердил следователь, и, понизив голос до шепота, добавил, - знаю, что многие из наших творят, это ужасно. И многое бы отдал, чтобы навести порядок, но я один, и таких, как я – единицы, а этих…. Я сам воевал за революцию, а получилось еще хуже, чем при царе. Думал, что хуже уже не будет…. А теперь мне хода назад нет. Если уйду с должности, меня самого расстреляют, и расстрел еще самое лучшее. Семью тоже не пожалеют. Поэтому приходится в этой мясорубке находиться, самому тошно. Я ознакомился с вашим делом, понял всё, но нужно играть в эту игру. Вы, конечно же, не будете называть место пребывания Авдеева и Снеговых?
- Нет, конечно, хоть бы мне и умереть.
- Пока я веду это дело, не умрете. Но опасайтесь, если меня сместят, а это здесь происходит сплошь и рядом. Понимаете, тут каждый друг за другом следит, как шархан. Если проявишь мягкость, докладывают начальству, а там уж рисуют статью пособничества бандитским элементам. И прощай, свобода, да и жизнь, в общем-то. На людях я буду груб, но это не от сердца.
- Спасибо вам, Семен Никифорович! Вы – единственный человек, которого я встретил за последнее время. А не могли бы вы сказать, что там с Дмитрием Веселкиным, нас вместе приводили?
- Успокойтесь. Его дело также в моем ведении. Допрос окончен. Можете возвращаться в камеру. Конвоир, - уже громко и сухо произнес следователь, - уводите.
Батюшка в сердце молился: «Слава Тебе, Господи. Услышал Ты мои молитвы».
15.
По безлюдной дороге по направлению к лесу, шли люди, мрачные, серьезные, с какой-то тяжелой думой на сердце. Их было много, не одна сотня, все вооружены, как на войну, готовые к войне.
- Перекур, - командным тоном бросил предводитель, и сам присел на стареньком пне, в стороне от остальных. Прошлое пудовым грузом навалилось на этого, еще молодого человека, картины детства, юности и недавних дней мелькали, как в калейдоскопе.
Александр Антонов. Сегодня он был враг народа №1, человек, на которого уже подписан смертный приговор, на которого охотятся все ищейки ЧК. Как же так произошло? Закрутила жизнь, завертела, теперь уже останавливать поздно.
Родился Александр в небогатой, но сплоченной семье, 26 июня 1889 года в Москве, несколькими годами позднее, семейство переехало в небольшой уездный городок, Кирсанов Тамбовской губернии. Крестили мальчика в старинной церкви Преподобного Сергия Радонежского.
Отец Александра когда-то был фельдфебелем, но к моменту рождения сына Сашки, уже находился в отставке и очень переживал по тому поводу, что единственным полноценным кормильцем в семье была жена, Наталья Ивановна. Она хорошо шила, этим ремеслом женщина неплохо зарабатывала, одевая весь городок. Добрая слава о Наталье Ивановне, как о талантливом портном разошлась по всей округе, так что перебоев с работой практически не было. Хотя, конечно, были и непростые времена, когда приходилось считать в буквальном смысле каждую копейку. Супруг Натальи Ивановны, Степан Гаврилович, особенно горевал, что жена дни и ночи проводила за работой, от которой постепенно стала слепнуть, поэтому сам не гнушался никакой честной работы, желая внести свою лепту в семейный бюджет. Так росли дети, верные помощники по хозяйству, надежда и опора родителям. Но, если со старшими особых хлопот не было, они делали то, что им говорилось, были послушны и понятливы, то с Сашкой, родители измучились в конец. Хулиганистый, задиристый, гиперактивный ребенок сводил с ума и отца, и мать. В трехклассном училище учился плоховато, хотя мог учиться на отлично. Постоянно дрался, правда, по делу: то защитить кого-то слабого нужно было, то свою честь отстоять. Но как бы то ни было, Сашка постоянно приходил весь оборванный в ссадинах и синяках, к чему Наталья Ивановна уже привыкла и старалась относиться спокойно. Уж такой ребенок, что поделаешь?..
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |