Посвящаю книгу своей маме 28 страница

Несмотря на убаюкивающие нотки в голосе обер-лейтенанта, Христофоров пал духом, понимая, что попался, как зверь в капкан, и теперь пережить войну и остаться в живых у него не оставалось практически ни единого шанса.

Сразу после этой беседы их с Нецецким привели в казарму, где поселили в небольшой, но чистой комнате на двоих. Затем усатый ефрейтор принес один комплект немецкой формы и один гражданской одежды. Немецкая форма досталась Брониславу Петровичу.

– Облачайся пошустрее, через полчаса построение, – видя растерянность Христофорова, по-русски предупредил его ефрейтор, оказавшийся бывшим военнопленным, уроженцем западной Украины.

Нецецкий, в отличие от Христофорова, пребывал в прекрасном расположении духа. И даже подтрунивал над внешним видом облаченного в немецкую форму Христофорова.

– Ну вот, Сверчок, пришла пора новым хозяевам послужить. – Дед, одетый в простой, но элегантный костюм, продолжал демонстрировать свое хорошее настроение.

– Я не могу воевать, – растерянно бормотал Бронислав Петрович. – Я же инвалид по ранению, был контужен!

– Во-во, расскажи им, как ты против них воевал, – засмеялся Дед.

– Что я, дурак? – затравленно отреагировал Христофоров.

На построении Нецецкий стоял рядом с обер-лейтенантом Шнипом и унтер-офицером перед строем курсантов разведшколы. Роль консультанта ему очень нравилась.

Как выяснилось, среди курсантов нет ни одного авторитетного вора. Контингент представлял собой мелкую уголовную масть – от простых мужиков, воровавших зерно в колхозах, до вокзальных воришек, имевших одну судимость. Поэтому на вопрос о возможностях курсантов Дед дал такую оценку их идеологической надежности:

– Крысы! Прижмет, они обратно перебегут. По ним вышак не плачет.

Христофоров, в отличие от Деда, был поставлен в равные условия с этим сбродом. Будучи обычным курсантом, он был вынужден заниматься с ними в одном классе, проходя, как и они, программу диверсионной подготовки. Поэтому вечерами, в свободное время, он часто донимал Нецецкого жалобами на свое униженное здесь положение, прося его поговорить со Шнипом.

– Я же образованный человек! Почему я поставлен с какими-то ублюдками в один ряд? – начинал в конце концов срываться на истерику Бронислав Петрович. – Я должен быть над ними или хотя бы самостоятельной единицей, как вы. Поговорите обо мне с начальством!– Хорошо, – снисходительно ухмылялся Дед, которого веселило такое положение вещей. На самом деле он даже не собирался заикаться на эту тему перед немцами.

Лариса стала замечать, что ее старшую дочь тошнит по утрам. Испугавшись, что у Насти из-за постоянного недоедания началось неприятие пищи организмом, она потащила ее к врачу. Лариса знала, что от истощения у многих блокадников вырабатывается такое заболевание и что эти люди, похожие на обтянутые кожей скелеты, обречены. Поликлиника была заполнена людьми, которые группировались у дверей в кабинеты. Но несмотря на многолюдье, в помещении было непостижимо тихо, словно люди собрали последние силы для похода к врачу, но по дороге все их израсходовали и теперь не могли не только разговаривать, но и встать со стула и зайти в кабинет. Собственно, так оно и было. Более того, нередко случалось, что некоторые, особенно ослабленные голодом и болезнью, так и не дождавшись приема, умирали прямо в поликлинике. Вот и сегодня в очереди, которую заняли Лариса и Настя, умерла пожилая женщина. Ее труп еще не убрали, и она сидела вместе с живыми, полуоткрыв рот, словно отвечая вновь подошедшим больным, что последняя в очереди.

– А была первой, когда я сюда пришла, – еле слышно пояснила молодая женщина, которая теперь должна была идти первой.

За Анастасией подошел неприятного вида одутловатый мужчина, прихрамывающий на правую ногу. Не видя свободных стульев, он обвел недовольным взглядом сидящих. «Споткнувшись» на умершей женщине, оживился и бесцеремонно стащил тело со стула на пол, а сам уселся на освободившееся место. К этому все отнеслись спокойно, но настроение у сидящих в очереди ухудшилось. Пришел старенький врач и начал прием. Анастасия стала прислушиваться к своему внутреннему состоянию, пытаясь понять, отчего у нееначало возникать сильное волнение. Ее снова охватил озноб. «Значит, верно говорит мама, я больна», – вздохнула девушка.

Наконец Петраковы вошли в кабинет. Доктор выслушал Ларису, а затем спросил Настю:

– Сегодня тошнило?

– Нет.

– Давайте-ка я послушаю вас, – предложил доктор. – Вы не раздевайтесь, только свитер чуть оттяните… Ну что ж, с учетом сегодняшнего рациона питания, вполне нормальное состояние здоровья, – пожал плечами врач, заканчивая осмотр.

– Тогда почему ее рвет? – не сдавалась Лариса.

– Может, притравилась чем? – предположил доктор. – Сейчас черт-те что есть приходится!

– Да нет, ничего, кроме продуктов по карточкам, последнее время не ели, – усомнилась Лариса. Потом задумалась, словно пытаясь что-то припомнить. – Может, карамелью, которую муж дочери на свадьбу принес?

– Она замужем? – удивился врач. – А я думал, ей лет шестнадцать. Такая маленькая и худенькая.

– Сейчас многие такие, – кивнула Лариса. – А замуж она неделю назад вышла.

– А когда, извините, у вас, милая девушка, последний раз была менструация? – задал более чем конкретный вопрос старый врач.

Анастасия побледнела, теперь только поняв, чем было вызвано ее волнение перед дверью в кабинет. Она подсознательно опасалась, что причиной ее состояния может быть именно беременность, но отгоняла эти мысли прочь.

– Я не помню, – промямлила девушка.

– При таком питании вообще-то забеременеть трудно, но все же возможно, – пожал плечами старый врач. – Да, но это вам нужно сходить к гинекологу. Сейчас выпишу направление.

Однако специалист не принимал по причине болезни, и на обратном пути мать с дочерью шли молча, каждая думая об одном и том же, но по-своему.

– А хорошо было бы, если б у вас с Сережей родился ребенок, – не выдержав, сказала Лариса, пытаясь поддержать свою дочь. Сама же она тревожилась: на таком голодном продуктовом пайке выносить и родить здорового ребенка просто нереально.

– Да ты что, мам, правда думаешь, что я беременна? – озабоченно отреагировала Настя.

– Ну а что тут такого? – улыбнулась мать. – Ты замужем, дело обычное для женщины.

Пришли домой. Катя с Андрейкой еще спали, и Анастасия как-то по-другому посмотрела на пятилетнюю племянницу и маленького брата. «А кто у меня? Мальчик или девочка?» – появилась у нее мысль, которая говорила о том, что девушка уже приняла свое новое состояние как должное.

Настя вспомнила вопрос, который задал старый врач, и поняла, почему такой простой вопрос не дает ей покоя: она не была уверена, чей это ребенок. Ивана или Сергея? Со дня венчания с Иваном и незабываемой ночи в баньке в Волковой деревне до близости с Сергеем прошло чуть больше месяца.

«Хорошо, если ребенок Ванин, – неожиданно всплыло в мозгу. – Будет мальчик, назову Иваном». Она обрадовалась и… устыдилась. Потому что подумала: ведь не совсем честно по отношению к мужу выдавать ребенка погибшего любимого за его.

«Скажу всю правду, пусть сам решает», – пришла к правильной мысли Анастасия и сразу же успокоилась.

От пережитого за сегодняшнее утро она почувствовала усталость и легла отдохнуть. Но спать ей не дала пятилетняя Катя, которая, не успев проснуться, стала плакать и просить есть.С ночной смены пришел Вячеслав. Юноша дал племяннице корочку хлеба, сохраненную с обеда, и та моментально утихла. Зато теперь ее сверлил ревнивый взгляд Андрейки, обиженного, что его обделили. Вячеслав, которому недавно исполнилось пятнадцать лет, мечтал, как и все мальчишки его возраста, убежать из дома на фронт, но ему мешала блокада. Войска, оборонявшие город, возвращали исхудавших пацанов домой, если кому-то из них удавалось добраться до передовой. Славке только и оставались ночные дежурства в составе комбинатовской дружины гражданской обороны. Вместе с другими комсомольцами он во время налетов вражеской авиации дежурил на крышах и чердаках, обезвреживая сбрасываемые немцами зажигательные бомбы, однако не оставлял мыслей о своем более героическом предназначении и даже решил серьезно поговорить с отцом. Но Петраков-старший в последнее время дома практически не бывал.

Работа в отделе отнимала у майора Петракова все время и все силы. Его сослуживец Зубков выявил множество преступлений, связанных с принятием к учету поддельных талонов на хлеб. Объем принятых к учету фальшивок и качество их исполнения было настолько впечатляющим, что начальство укрепилось в версии о наличии в городе подпольной типографии, с помощью которой вражеская разведка и дестабилизирует обстановку. Виктора Солудева, который как раз занимался поисками вражеской типографии, сверяя шрифты с немецких листовок, тут же присоединили к Зубкову. Петракова, которому поручили провести проверку работы продовольственных складов, на которые свозилось все доставленное города по ладожской дороге продовольствие, постоянно поторапливали с результатами. Но результатов не было! Учет на перевалочных базах велся четко, проведенные инвентаризации недостач не выявили.

И все же Петракову не понравились около десятка накладных, по которым отгрузка со склада была произведена в адрес ленгорисполкома. Не на их склад, а в непосредственный адрес городского совета народных депутатов. Экспедитором продовольствия значился некто Серебрицкий, которого Петраков тут же вызвал к себе на допрос (о вызове на допрос работника Ленгорсовета Петраков предварительно отрапортовал своему руководству). Однако в назначенное время экспедитор не явился, а в Смольном пояснили, что он болен. Одновременно из Смольного в управление НКВД приехали несколько человек, и после их беседы с начальником Петракова вызвал Огурцов.

– Что тебе опять неймется? Чего ты так подозрителен к ленгорисполкому? Это уже, майор, попахивает дискредитацией органов государственной власти, – вместо приветствия с порога стал отчитывать его заместитель начальника управления.

Ситуация напомнила Алексею историю с Бадаевскими складами, в которой он оказался прав.

– Я же просто выполняю свою работу, – словно оправдываясь, пожал плечами Петраков.

– И я свою тоже, – недовольно подчеркнул Константин Сергеевич. – Поэтому довожу до твоего сведения, что продовольствие по данным накладным поступило в эвакуационный неприкосновенный запас Ленгорсовета, который находится в ведении заместителя председателя Ленгорсовета и председателя эвакуационной комиссии Брюжалова Семена Ивановича. Он единолично отвечает за его содержимое.

– А где все добро хранится? – поинтересовался Петраков.

– Понятно, что не в Смольном, – усмехнулся Огурцов, – адрес склада в накладные специально не вносился – для сохранения секретности.

– Понятно, – кивнул Петраков. – Тогда тем более нужно проинспектировать резерв, сверить с накладными.

– Нет, эту проверку я отменяю, – тут же категорично высказался Огурцов.

– Экспедитора хоть можно опросить? – не сдавался Петраков.

– Зачем?

– Чтобы хоть на словах получить подтверждение, что продукты по накладным доставлены на склад.

– Ладно, опроси, но без нажима, – строго предупредил Огурцов.

Вернувшись в кабинет, Петраков уточнил домашний адрес Серебрицкого и, вложив в папку бланк протокола, поехал к нему домой.

Инспектор хозотдела Виталий Михайлович Cеребрицкий попал на работу в Ленгорсовет по прямой протекции Семена Ивановича Брюжалова, с которым он познакомился в годыГражданской войны, когда вместе с Кубышкой занимался спекуляцией антиквариатом. Именно Афанасий Игнатьевич Сосков порекомендовал Семену Ивановичу взять своего напарника на работу в Смольный.

К тому времени сотрудники ВЧК уже вплотную подобрались к группе сбытчиков краденого и спекулянтов антиквариатом, поэтому вслед за Кубышкой уцелевшие и незасвеченные члены банды быстренько «перекрасились» в госслужащих. Стараниями Брюжалова все были рассажены на хорошие «доходные» должности. А вот Серебрицкий был недоволен своим положением. Конечно, жизнь его протекала спокойно. И даже сейчас, во время войны, благодаря исполкомовскому пайку, совсем не впроголодь, как у большинства блокадников. Но душа старого спекулянта не находила себе места при виде продуктовых запасов Брюжалова, которыми тот мог единолично распоряжаться. К пятидесяти трем годам у Серебрицкого не было ни приличной должности, ни семьи, ни друзей. У бывшего, до революции, телеграфиста Октябрьской железной дороги оставались лишь воспоминания о золотом времени в преддверии Первой мировой войны, когда у него, молодого человека двадцати трех лет от роду, были свой абонемент в оперетту и подружка-модистка, коротко стриженная «под мальчика», которой он оказывал материальную помощь в ответ на ее незамысловатые услуги. Хотя к женщинам Серебрицкий был вообще-то менее пылок, его скрытая страсть адресовалась молоденьким юношам. Его первая любовь, миловидный пятнадцатилетний юноша по имени Артур, с которым они вместе учились в реальном училище, раздвоил его личность. Возможно, именно поэтому Виталий Михайлович так и не женился.

В период НЭПа и сексуальной революции, когда можно было все, что ранее запрещалось общественной нравственностью и религией, Серебрицкий, словно в поисках своей юной дореволюционной любви, с головой бросился в омут порока. Имея большие денежные средства, он начал охоту на беспризорных мальчишек. Подыскивая подходящий симпатичный экземпляр, заводил с ним дружбу, подкармливал и даже давал немного денег. Затем, после того как парень был приручен, он приводил его в номер гостиницы, отмывал от уличной грязи, переодевал в нормальную одежду и насиловал. Однажды о его занятиях стало известно милиции, но ему удалось откупиться. Серебрицкий затих. А после того как в Уголовном кодексе появилась статья об ответственности за такие пристрастия, он, уже будучи работником Ленгорсовета, дал себе зарок забыть о своей пагубной страсти. Только однажды, когда его назначили на лето директором пионерского лагеря, сластолюбец не смог избежать соблазна, в банные дни, и пропустил через свои руки большое количество пионеров, которых тщательно намыливал, получая гнусное наслаждение от своих развратных движений. В остальные же периоды своей жизни он старательно сдерживался.

Серебрицкий был на особом счету у заместителя председателя Ленгорсовета Брюжалова Семена Ивановича и пользовался его неограниченным доверием, благодаря в том числе и своему аскетичному, замкнутому образу жизни. Но теперь, в дни войны, привилегированное положение не приносило ему прежнего удовлетворения. Серебрицкий отчетливо осознавал, какую неограниченную власть над людьми в осажденном городе давал доступ к продовольствию. Изголодавшиеся женщины готовы были продавать себя за пайку хлеба, чем пользовались упитанные военные-тыловики и другие мужчины, которые могли себе позволить хорошо питаться и не были обременены моральными принципами. В голову Виталия Михайловича постоянно лезли мысли о сотнях мальчишек, которые доведены голодом до крайности и могли бы стать для него, как когда-то беспризорники, легкой добычей. Имея доступ в хранилище неприкосновенного эвакуационного запаса, куда он доставлял продукты, получаемые по исполкомовской разнарядке, выписываемой Брюжаловым, Серебрицкий каждый раз задумывался над этим и однажды не сдержался – набрав сумку продовольствия, отнес добычу домой – его соседи по коммунальной квартире эвакуировались еще в начале войны, поэтому ему не нужно было прятать изобилие продуктов от посторонних глаз.

Приготовив сытный обед, он отправился прямиком к ремесленному училищу и неподалеку от входа в него достал и закурил папиросу. Виталий Михайлович знал, что папироса послужит лучшей приманкой для подростков. И в самом деле, не прошло и минуты, как к нему стали подходить худющие пацаны, прося оставить покурить. Серебрицкий курил в свое удовольствие, всматриваясь в каждого, пуская в лицо струйку провокационного дыма. Он не торопился, выбирая жертву посимпатичней. В конце концов, оставил окурок одному из них, и тот докурил его под завистливые взгляды друзей. А престарелый сластолюбец тут же закурил новую папиросу, продемонстрировав подростку полную пачку.

– Слышь, мужик, дай одну, – неуверенно попросил парень.

– Дам, если поможешь дрова домой отнести, – кивнул хитрый Серебрицкий на связку досок, которую специально приготовил для этого случая.

– А ты где живешь? На другом конце города? – засомневался худой подросток.

– Ровно пять минут ходу отсюда, – успокоил его Виталий Михайлович.

– А сколько дашь? Если пару, то айда, а если одну, то ищи кого подурнее, – стал торговаться юноша.

– Тебя как звать? – поинтересовался мужчина.

– Валерка, – прищурился парень.

– Родители живы? – уточнил Серебрицкий.

– Отец на фронте, мать умерла, живу с теткой и ее дочкой, – как можно жалостливей отрапортовал парень в расчете, что это послужит ему хорошую службу при торге.

– Бери доски. Пойдем, не обижу, – с трудом скрывая волнение, как можно спокойнее и увереннее произнес Виталий Михайлович.

У дома он дал подростку три папиросы и вдруг предложил:

– А что, может, зайдешь, чайку выпьем?

– У меня же занятия в училище, – неуверенно откликнулся Валерка.

– Жаль, а у меня дома рыбный суп, – продолжал искушать его мужчина. – Думал, может, вместе пообедаем.

Парень застыл в изумлении, не понимая, за что ему так повезло с этим гражданином, который предлагает ему поесть. Одурманенный волшебными звуками, соединенными в слова «рыбный суп», он стоял, сглатывая обильно побежавшую слюну.

– Пойдем… – взял его за руку Серебрицкий, видя и полностью понимая состояние парнишки.

После обеда и чая с блинчиками из ржаной муки Валерка свалился на диван у печки и, словно под гипнозом, стал проваливаться в сон. Сквозь дрему он слышал голос своего«благодетеля», который помогал ему устроиться на диване, снимая с него лишнюю одежду. И вдруг очнулся от неприятного прикосновения, обнаружив себя, к своему ужасу, раздетым догола. Виталий Михайлович также был наг и производил действия однозначного характера, за которые в «ремеслухе» били морду. Валерка почувствовал не злость, не ненависть к мужчине, а глубокое разочарование, поняв, что лишился надежды на сытую жизнь. Он толкнул Серебрицкого и, вскочив с дивана, стал одеваться.

– Как ты похож на Феликса… – разочарованно заскулил извращенец. – Просто его копия! Не уходи, я тебе дам много еды…

Серебрицкий полез под кровать и достал картонный ящик. На глазах у изумленного парня извлек из него такие продукты, которые Валерка и до войны пробовал только по большим праздникам. Несмотря на сытость, паренек опять замер как вкопанный, словно решая для себя трудную задачу.

– Откуда у вас такое? – наконец стряхнул он с себя оцепенение.

– У меня этого много, и ты можешь есть это каждый день. – Серебрицкий почувствовал, что парень в нерешительности, и пытался его уговорить.

Однако Валерка оттолкнул его руку с плиткой шоколада и направился к двери.

– Жрать захочешь – придешь. Приползешь как миленький, – полетели ему вслед слова педераста.

О своем приключении Валерка никому не рассказал. Во-первых, боялся насмешек приятелей, во-вторых, их ведь с дядькой встреча закончилась миром. Юноше хоть и было противно ее вспоминать, но в то же время стало немного жалко пожилого мужчину, который сытно его накормил. Первые два дня Валеркин организм, подпитанный обедом у Серебрицкого, вел себя сносно, мальчик даже подкормил немного племянницу, дав ей четверть от своей скудной пайки. Но на третий день организм запротестовал, требуя калорий.

Занятия в ремесленном училище в тот день были отменены, учеников отправили на работы на мукомольный комбинат. К своему удивлению, Валерка встретил там своего бывшего соседа и приятеля Славку Петракова, который работал грузчиком. Ребята обрадовались неожиданной встрече. На память им сразу же пришла вылазка за слоновьим мясомв зоопарк, которая на долгое время обеспечила их семьи калорийным продуктом. В обеденный перерыв они снова встретились в заводской столовой за порцией вареного жмыха с куском ржавой сельди. Жмых, залитый кипятком, и ломтик селедки только распалили аппетит. Валерка невольно вспомнил про продуктовое изобилие своего недавнего знакомого.

– Хоть бы кусочек черняги добавили… – мечтательно, в тон его мыслям произнес Вячеслав.

– А шоколаду ты бы хотел сейчас поесть? – задал провокационный вопрос Валерка.

– Ой, не начинай, – отмахнулся приятель, – а то опять есть захочется.

– А я мог бы каждый день его есть, если бы мужиком не был, – решил рассказать о произошедшем с ним случае Валерка.

– Да ладно врать! – улыбнулся Вячеслав, решив, что дружок хочет поведать ему какую-нибудь небылицу.

– Я вру? – возмутился Валерка – Тогда слушай…

По мере того как он рассказывал о встрече с неизвестным мужчиной, Петраков-младший вначале удивился везению приятеля. Но потом его охватило чувство омерзения, словно он вляпался в нечистоты, которые горожане выливали на улицы города.

– До сих пор не могу себе простить только одного, – погрустнел в конце рассказа Валерка.

– Чего? – удивленно посмотрел на него Славка.

– Что не взял шоколад, который он протягивал, когда я уходил.

– Так если бы взял, так тогда должен был и остаться, – засмеялся Вячеслав наивности приятеля.

– Грабануть бы его… – мечтательно произнес Валерка, давая понять приятелю причину своей откровенности.

– Ты чего? – удивился такому предложению его приятель.

– Он говорил, что у него продуктов – море. – У Валерки глаза блестели голодным лихорадочным блеском. – Представляешь, каждый день предлагал питаться так.

– Ну и что? – злился на приятеля Вячеслав, а сам вдруг почувствовал растущее желание выкрасть дефицитные продукты.

– Так, значит, они где-то припрятаны. Не дома же он их хранит.

– А что там было? – попросил напомнить содержимое ящика Вячеслав.

– Рыбные консервы всякие, крабы там, икра черная, – сглатывая накатывавшую слюну, начал перечислять Валерка, – тушенка, шоколад, ананасы в банках…

– Хватит! – прервал его Славка, не способный уже переносить эту пытку.

– Выследить бы его, а потом подломить складик, – мечтательно произнес приятель.

– Когда и как его выслеживать? Я работаю, ты учишься. А если никакого склада нет и просто у него в квартире все хранится? – выдал свою версию Вячеслав.

– Ну и чего? – требовал конкретики Валерий. – Квартиру обнести проще простого, он теперь каждый день появляется у ремесленного училища. Меня, гад, выглядывает.

На следующий день, по предварительной договоренности и действуя согласно заранее разработанному плану, ребята отпросились, сославшись на комсомольское поручение. Ко времени появления возле ремесленного училища Серебрицкого они уже были на наблюдательных постах.

Мужчина пришел точно в срок и, прислонившись к столбу радиоретранслятора, закурил папиросу. Возле него стайкой стали крутиться учащиеся училища, но он на них не реагировал, сосредоточив свое внимание на входных дверях.

– Ну чего, я пошел? – без оптимизма спросил Валерка.

– Может, не надо? Черт с ним и с его жрачкой, – засомневался Вячеслав.

– Ага, – иронично хмыкнул приятель, – сам-то понимаешь что говоришь? Как можно от такого отказываться?

Вячеслав видел, как его друг вышел из училища. Мужчина сразу оживился и поспешил к нему навстречу. Угостил его папиросой и стал его в чем-то убеждать. Через минуту Валерка бросил окурок, и они пошли в сторону дома мужчины. Вячеслав, чтобы не потерять их из виду, выскочил из здания ремесленного училища и пошел за ними на достаточном, чтобы не быть обнаруженным, расстоянии. Дойдя до подъезда дома, мужчина и подросток остановились. Мужчина зашел в подъезд, но придержал дверь, приглашая юного гостя.

«Чего-то Валерка нервничает, – подумал Вячеслав. – Мы же обо всем договорились. Может, он меня не видит?»

И он выглянул из-за угла дома, чтобы попасться на глаза приятелю. И точно, Валерка, увидев друга, облегченно вздохнул и вошел в подъезд.

«Третий этаж, квартира направо, кажется», – вспомнил инструкции приятеля Вячеслав, заходя следом. Наверху хлопнула дверь в квартиру. Славка подошел к ней и, приложив ухо к холодной створке, стал вслушиваться. Внутри стояла тишина. По их договоренности, Валерка должен был убедиться, что продукты на месте, и уж тогда открыть дверь Славке. Затем ребята собирались связать мужчину и вынести все съестное. Однако в квартире по-прежнему было тихо. Славка представил: его друг сейчас уплетает предложенные ему вкусности и не торопится выполнять задуманный план. Ему стало обидно и захотелось уйти. Неожиданно ему показалось, что внутри раздались какие-то звуки, и он напрягся в ожидании, когда дверь наконец-то откроется. Но звуки смолкли, и опять потянулись томительные минуты ожидания. Прошло еще какое-то время, а затем раздался скрежет отодвигающейся задвижки, и дверь стала медленно открываться. На пороге показался бледный, как смерть, Валерка. На его одежде и руках виднелись пятна крови, и Вячеслав почувствовал неладное.

– Заходи! – Валерка схватил Славку и резко втянул в квартиру.

Вячеслав влетел в помещение, а его приятель выскочил на лестничную клетку, проверяя, все ли там тихо.

– Что? – прошептал Вячеслав.

– Все уже сделано, – вернувшись в квартиру, произнес Валерка.

– Что сделано? Где… – не понял Петраков-младший.

– Он на кухне, – отстраненно ответил приятель, увязывая в узел скатерку с несколькими банками консервов и пакетиками с крупами. – Продукты мы с тобой потом поделим, сейчас уходить надо.

Вячеслав, ведомый тревожным любопытством, прошел в глубь квартиры и осторожно заглянул на кухню. Серебрицкий лежал на полу, неестественно скрючившись в луже крови, которая натекла из разбитой головы. Рядом с головой валялось и орудие убийства – тяжелый пестик от ступки, которая стояла тут же, на кухонном столе.

– Ну, ты где? – в кухню зашел Валерка.

Увидев выражение лица приятеля, пояснил, отвечая на его немой вопрос:

– Он стал ко мне приставать…

– По закону военного времени за это расстреливают, – испугался Вячеслав.

– У тебя отец майор НКВД, и ты дрейфишь, а я труса не праздную, – поддел его Валерка. – Он же педераст, такие люди не должны жить.

Они осторожно покинули квартиру, вначале убедившись, что на лестничной площадке никого нет. Так же вышли на улицу. Пройдя около сотни метров, Вячеслав стал прощаться. Валерка, словно о чем-то вспомнив, засунул руку в узел и достал из него две консервные банки.

– Смотри, не вздумай кому взболтнуть, – с угрозой в голосе протянул он приятелю, словно плату за молчание, драгоценную еду.

– Что я, умалишенный? – зло отрезал Вячеслав, принимая консервы. – Это ж все равно что на себя донести.

– Во-во, – согласно кивнул приятель и, расщедрившись, извлек из кармана полушубка целую пачку «Красной звезды». – На еще папирос. Больше дать не могу, мне еще надоКощею поднести, а то он меня на дело не возьмет.Петраков-младший знал про Кощея – высокий и худющий семнадцатилетний парень, учащийся последнего курса ремесленного училища и второгодник, был заводилой самых оголтелых пацанов «ремеслухи». До войны он водил свою «банду» мериться силами с курсантами Нахимовского училища, и об этих побоищах по городу ходили легенды. Теперь же поговаривали, свой авторитет он использовал для того, чтобы с самыми смелыми и оголодавшими ребятами совершать налеты на подвозчиков хлеба и продуктовые ларьки.Не гнушался он квартирными грабежами и всем прочим, что позволяло либо поесть, либо поменять на продукты и снова поесть. Одним словом, выжить. Новых членов в его шайку принимали при условии, что новичок сделает продуктовый взнос, своим великолепием и дороговизной подтверждающий, что был получен в обход закона. Так Кощей и его приближенные убивали двух зайцев: во-первых, получали дорогую еду, а во-вторых, зная, что она либо украдена, либо отобрана, приобретали «достойного» товарища.

После принятия присяги начались суровые, боевые будни. Батальон капитана Зверева занялся освоением блиндажей и окопов, доставшихся от предыдущего строевого батальона, который отправился на переформирование. Кроме того, пока не сошел лед, бойцы вынуждены были нести патрулирование на дальних подступах, в трех километрах от берега. Немцы на этом направлении пока не проявляли активности, сосредоточив свои усилия на флангах, что давало возможность необстрелянным бойцам хоть немного пообвыкнуть. Мазут попытался наводить свои порядки, пытаясь подчинить себе других, однако комбат после одной из стычек предупредил, что за неуставные взаимоотношения будет сразу же отдавать под трибунал и расстреливать. Блатные утихомирились. Мышкин с первого дня прибытия в батальон стал внимательно изучать личный состав, выбирая тех, с кем переходить к немцам. Преимущественно старых уголовников, которых легче к этому склонить. Он решил посоветоваться с Иваном, и после отбоя они вышли из казармы.

– Задача… – узнав тему разговора, задумался Цыган.

– Хорошо бы уговорить тех, кто сам хочет перебежать к немцам или дезертировать из Красной Армии, – уточнил Сергей.

– Да половина батальона разбежались бы, как крысы, дай только волю, – усмехнулся Зарецкий. – А в другой половине очень разные люди подобрались. Кроме уголовниковесть и дезертиры, и… – начал перечислять Иван.

– Дезертира одного хватит – меня, – прервал его Сергей. – Давай лучше среди уголовников искать кандидатов.

– Ну, тогда лучше Мазута с его шавками не сыскать, – моментально определился Иван. – Он вор авторитетный, поэтому любую проверку пройдет.

Дата добавления: 2015-08-28