|
Стало светать. Машина выехала на укатанную дорогу и прибавила газу. Метрах в ста показался шлагбаум и часовой в овечьем тулупе.
– Стой! – протянул он руку навстречу машине.
– Дави суку! – напрягся Дед, понимая, что за этим шлагбаумом уже нет ненавистной ему Советской власти.
Часовой успел отскочить в сторону, а мороженое дерево шлагбаума от бампера машины разлетелось на куски. Часовой выстрелил в воздух и метнулся в будку, где у него наверняка была связь. Показались противотанковые ежи и колючая проволока, значит, они на передовой. Нецецкий увидел, как наперерез машине бежит на лыжах группа солдатв белых маскхалатах.
– Часовой сообщил, – заскрипел зубами седой. – Сейчас будут стрелять, пригнитесь.
Христофоров не заставил предупреждать себя дважды, моментально сполз вниз. Лыжники, видя, что машина успевает проскочить, изменили тактику: остановились и стали ее выцеливать. Раздались выстрелы. Засвистели пули, и на пассажиров посыпались осколки лобового стекла, в кабину ворвался ледяной воздух. Седой вел машину зигзагом, пытаясь избежать прямого попадания. Преследователи остались позади, однако порадоваться перебежчикам не удалось – загорелся бензобак.
– Сейчас минометами накроют, – зло процедил седой.
– Почему? – подал голос Христофоров.
– Мы же подсвечены огнем, идеальная мишень.
В подтверждение его слов раздался протяжный вой, и метрах в тридцати грохнул первый взрыв.
– Из машины! – скомандовал седой, остановив полуторку.
Выскочив из горящей машины, троица бросилась бежать в сторону немецких окопов. А через минуту позади снова грохотало – грузовик подбросило в воздух от прямого попадания мины. Пламя пожара осветило местность, и перебежчики увидели в полукилометре сзади отряд лыжников. В отличие от преследователей, они не могли передвигаться быстро из-за глубокого снега.
– Все, нам хана, – первым повалился на землю Христофоров, пытаясь закопаться, чтобы стать незаметным.
Седой и Нецецкий, не обратив на него внимания, продолжали упорно продвигаться. Красноармейцы неожиданно остановились и начали вести по убегающим прицельную стрельбу. Пули стали ложиться очень близко, и пара была вынуждена залечь.
– Вот теперь точно кранты! – разозлился Дед, в бессильной злобе ударяя кулаками по насту.
В ответ седой сделал знак, призывающий к тишине.
– Хальт, хенде хох! – вдруг раздалась команда, которая для Деда прозвучала слаще пения райских птиц.
И человек Брюжалова неожиданно ответил тоже по-немецки.Это был отряд, который послали на выручку перебежчикам, за действиями которых немцы стали наблюдать, заслышав пальбу. Солдаты сразу начали стрелять по красноармейцам, заставив последних залечь в снег. Григорий Иванович на чистом немецком языке что-то объяснил унтер-офицеру, и немцы под прикрытием шквалистого огня вытащили оставшегося посредине Христофорова, который мысленно уже простился с жизнью.
Вечером отец пришел вместе с Сергеем Мышкиным. Старший лейтенант был взволнован и все говорил какие-то глупости про довоенное кино с участием Ильинского, про старые постановки оперетты. Но его волнение, которое выдавали взгляд и особенно руки, которые никак не могли себе найти места, словно болезнь, передалось девушке.
Сели пить чай. За столом возникла пауза, которую нарушила Лариса, заговорив о положении на Ленинградском фронте. Петраков-старший не реагировал.
– Алексей Матвеевич и Лариса Викторовна, – разозленный на себя за проявленную слабость, взял жесткие нотки старший лейтенант. – Я сегодня появился в вашем доме не просто так. После встречи с вашей дочерью на праздновании годовщины РККА я никак не могу успокоиться.
Настя посмотрела на родителей. Мама была встревожена, отец же выказывал некоторое равнодушие, словно знал, что хочет сказать младший коллега.
– И вот сегодня утром я наконец понял, что люблю вашу дочь, – огорошил Анастасию признанием Мышкин. – Поэтому я прошу у вас ее руки. Если Настя не против.
Последнее добавление было кстати, поскольку девушка дожидалась окончания его речи, чтобы кинуть ироничную фразу типа: «А у меня кто-нибудь спросил?» Теперь она не знала, что сказать. По сути, ей нужно было дать ответ, поскольку все головы повернулись в ее сторону. Особенно обжигал щеку взгляд отца.
– Как-то вы быстро, и трех дней не прошло… – пробормотала Лариса.
– Я вашу дочь знаю больше года, – пояснил Мышкин.
– Чего молчишь? – задал вопрос дочери Петраков-старший.
– Настя! Соглашайся! – раздался смех из детской комнаты, где младшие дети, подслушивавшие разговор взрослых, выдали себя.
– Ах вы сорванцы! – прикрикнула на них Лариса.
Обстановка немного разрядилась, но все опять замолчали.
– Ну, что скажешь, дочь? – не выдержал тишины Алексей Петраков.
– Неожиданно как-то, – потупилась Настя.
– Когда вы в тот день вернулись, для нас с матерью это тоже было неожиданно, – чуть повысил голос отец, давая понять, что не видит нескольких вариантов ответа дочери.
Настя задумалась. Перед нею всплыл образ Вани, и на глазах показались слезы. «Прости меня, любимый», – обратилась она к памяти о своей первой любви. И тихо произнесла:
– Хорошо, я согласна.
Все выдохнули с облегчением. Анастасия подняла голову и встретилась глазами с Мышкиным. Его взгляд излучал любовь и доброту.
– Тут вот какое дело… – заговорил старший лейтенант. – Мне предписано через двое суток отправляться в длительную служебную командировку, так, может, завтра распишемся? Мне бы очень хотелось знать там, – молодой человек мотнул головой в неустановленное место, – что дома меня ждет не просто любимая девушка, а близкий и родной человек – жена.
Сообщение о предстоящей командировке немного успокоило Анастасию, которая не представляла, как теперь изменится ее жизнь. С другой стороны, от Мышкина веяло какой-то теплотой, именно тем, чего так не хватало ее прозябшему, маленькому сердечку.
– Хорошо, – кивнула она головой.
На следующее утро Сергей появился в их квартире в девять часов утра.
– На улице минус пятнадцать, – предупредил он невесту. – Но днем будет теплей, поскольку погода солнечная.
– Сегодня последний день зимы, – в тон ему отреагировала девушка.
– Жених и невеста, тили-тили тесто! – стали дразниться их пятилетняя племянница и Андрейка, следя за сборами взрослых.
– Вот продукты и вино, – протянул Ларисе сверток и бутылку Мышкин.– На свадьбу, что ли? – улыбнулась та, принимая ценное подношение.
– После войны еще одну отыграем, уже на всю катушку, – словно прося прощения за скромный ассортимент, кивнул старший лейтенант. – Ну а пока так.
Он виновато посмотрел на Анастасию, словно прося прощения и у нее за то, что у нее нет белого платья, цветов и других полагающихся атрибутов.
– Да ладно, – махнула рукой мать невесты. – Самое главное – дожить.
К зданию загса шли пешком.
– Давай пойдем на другую сторону, – предложил Мышкин, прочитав на стене дома надпись, что эта опасна при артобстреле.
Они перешли на противоположную сторону улицы. Неожиданно раздался гул летящего снаряда, и через два квартала раздался оглушительный взрыв. А следом сирена, извещающая о начале артиллерийского обстрела. Настя с Сергеем не дошли до загса каких-то сто метров.
– Бежим! – схватил девушку за руку Мышкин.
Они понеслись. Навстречу им бежал пожилой мужчина, закутанный в женский платок, с запотевшими стеклами очков. Бежал – громко сказано, скорее, делал много суетливыхдвижений, подволакивая ногу. Здоровый человек быстрее шел бы, чем бежал этот мужчина. Они поравнялись у дверей загса. Молодые забежали вовнутрь, а мужчина двинулся на противоположную сторону.
– Куда? Заходите вовнутрь, там же обстрел! – позвал его Мышкин, оставляя дверь открытой.
– Спасибо, молодой человек, – улыбнулся мужчина, обернувшись. – Но я не могу, дома остались больная жена и сын.
Его последние слова оборвал очередной разрыв снаряда, который поднял облако грязного снега вперемешку с кирпичом метрах в двадцати. Мужчина упал.
– Ах! – вырвался вскрик у Насти, из-за плеча Мышкина наблюдавшей за мужчиной.
Но мужчина поднялся и, отряхнувшись, снова поспешил в сторону ближайшего дома.
– Жив! – обрадовался Сергей.
– Это преподаватель из нашего университета, – сообщила девушка.
Несмотря на опасность, они продолжали стоять в дверном проеме, следя за передвижениями Настиного знакомого. Тот еще дважды падал в грязь, когда рядом разрывались снаряды, но всякий раз вставал и продолжал свой смешной бег. Они закрыли дверь, когда увидели, что мужчина благополучно добрался до подъезда и скрылся внутри.
– Слава Богу. – Настя светилась от радости.
Подойдя к кабинету с надписью «регистрация смертей» и не увидев других табличек, молодые люди постучали в дверь. Никто не ответил.
– Наверное, все в бомбоубежище, – пожала плечами невеста.
Сергей толкнул створку и увидел работницу загса, пожилую женщину с ватными затычками в ушах, сидевшую за столом. Вокруг нее были стеллажи с большими амбарными книгами одного образца. Старушка вздрогнула, увидев перед собой посетителей.
– Вы чего, как черти из табакерки, врываетесь? – выдохнула испуг она.
– Мы стучали, – пояснил Мышкин.
– Чего? – не расслышала женщина. Наконец вспомнила про тампоны в ушах.
– Вы не боитесь сидеть здесь во время обстрела? – спросила Настя.
– Эх, дочка, в моем возрасте чего бояться, – махнула рукой женщина, – я свое отжила. Вот вас, молодых, жалко.
Она внимательно вгляделась в пару.
– Кого регистрируем? Кто умер? – Она открыла толстую, практически полностью исписанную книгу, точно такую, какими было заполнено основное пространство ее кабинета.
– Мы пришли брак зарегистрировать, – пояснил Сергей.
Женщина, словно вновь увидев молодых людей, стала вглядываться в их лица. Возникла пауза, которую тут же нарушил новый разрыв артиллерийского снаряда. Он был такой силы, что со стены кабинета посыпалась штукатурка. С улицы донесся грохот от рушащегося дома.
– Ну, что же, – старушка полезла в ящик стола, достала тонюсенький журнал, в котором открыла вторую или третью страницу, – примите мои поздравления. Хоть кто-то в нашем городе думает не о похоронах.
Она сказала это сухим, безрадостным тоном, словно осуждала пришедших за такое несвоевременное действие.
Зарегистрировавшись, Настя и Сергей еще с полчаса оставались в здании, дожидаясь окончании артобстрела. Наконец наступила тишина. Новобрачные вышли из загса и обнаружили, что один из домов поблизости разрушен. На развалинах уже начинали работать санитарная и пожарная команды.
– Это же… – ужаснулась девушка.
Да, это был тот самый дом, в подъезд которого вбежал тот странный человек в очках, ее знакомый преподаватель. Он не погиб на улице лишь для того, чтобы принять смертьвместе со своей семьей.
– Жалко их, – девушка уткнулась в плечо своему мужу, сглатывая слезы.
Ей было больно, словно погибли близкие люди. Сергей пытался ее успокоить, поглаживая по голове.
– Все будет хорошо, нас же теперь двое… – подбирал он, как ему казалось, нужные слова.
– А ты когда уезжаешь? Завтра? – словно очнулась девушка.
– Да.
– А командировка опасная? – продолжала допытываться молодая жена.
– Да не опасней, чем то, чем я всегда занимался, – обронил Сергей, которому стало приятно проявление заботы о нем со стороны молодой жены.
Проводив Настю до дома, Мышкин побежал на службу. Сегодня для получения последних инструкций, связанных с предстоящей командировкой, старшего лейтенанта вызвал к себе сам заместитель начальника управления Огурцов. В его кабинете Мышкин увидел еще одного человека, с петлицами полковника.
– Проходи, старлей, – запросто сказал тот.
– Полковник Приматов, – представил его Огурцов, – специально приехал тебя проинструктировать, поскольку твое задание очень важное.
– Я бы сказал, крайне важное, – подчеркнул полковник Приматов.
В задачу старшего лейтенанта входило под видом осужденного дезертира прибыть под конвоем в формирующийся батальон. Затем, используя разработанную легенду, войти в доверие к рядовому составу, вместе с еще одним агентом выявить недовольных, склонных к предательству, и подбить их к переходу на сторону врага.
– Твоя цель – попасть в разведшколу, которая, по нашим сведениям, готовит диверсионные операции в осажденном городе, – подвел черту Огурцов.
– А в конце концов – выявление и уничтожение шпионско-диверсионной группы, действующей в нашем городе, – высказался и Приматов.
– Ух ты! – немного по-детски отреагировал Мышкин, у которого дух захватило от такого задания.
– Что, старший лейтенант, страшновато, да? – прищурился полковник.
– Нет, что вы. Главное – справиться бы, не подвести вас.
– Ты уж постарайся, – покивал Огурцов.
– Близким о сути командировки не сообщай, если что, пусть в управлении справляются, – напомнил Приматов. – Хорошо, что ты холост, а то жены обычно изводят вопросами.
– Уже нет, – улыбнулся Мышкин, – только что женился.
– Интересный поворот! – Старшие офицеры насторожились.
– Кто жена? – взялся за карандаш, чтобы сделать пометки, Огурцов.
– Да вы ее знаете, – ответил Мышкин. – Настя, дочка майора Петракова.
– Поздравляю, – после короткой паузы отреагировал начальник, сделав неуловимый жест в сторону Приматова, мол, оснований для беспокойства нет.
– И все же в суть командировки не должны быть посвящены посторонние лица. К ним я отношу не только вашу молодую жену, старлей, но и ее отца, майора Петракова, – подал голос полковник, подчеркнув секретность операции.
– Вопросы есть? – спросил напоследок Огурцов.
– Никак нет! – отчеканил Мышкин.
– Может, есть просьбы? – положил ему руку на плечо Огурцов.
– Позаботьтесь о моей жене, если что, – после секунды раздумья решился Сергей Мышкин.
– Если – что? – переспросил с тревогой Огурцов.
– Если командировка продлится больше, чем запланировано, – понимая его тревогу, попытался ее развеять подчиненный.
– Тогда другое дело, – выдохнул начальник. – Не беспокойся, старлей, работай спокойно, а мы с ее отцом за ней присмотрим.
Машины с мобилизованными уголовниками остановились в небольшом поселке, расположенном на косогоре, с которого открывался панорамный вид на Ладожское озеро. Доставленных выстроили в неровные шеренги, и конвоиры передали войсковому капитану список прибывших. Низенький, но плотный, словно борец, старшина провел перекличку и доложил офицеру.
– Я ваш командир, капитан Зверев, – вышел тот вперед. – Из вас будет сформирован новый батальон, задача которого держать линию обороны на данном участке озера. Сегодня вечером вы примете военную присягу, а сейчас пойдете в баню – смывать с себя старые грехи.
– Вот за это благодарствуем, гражданин начальничек, – обрадовались уголовники, которые не мылись уже много месяцев.
Перед входом в поселковую баню стояла палатка санобработки, через которую предстояло пройти всем вновь прибывшим. Палатка была разделена на две части. В первой имелись четыре табурета, за которыми стояли четыре рядовых красноармейца, которые обривали входящих наголо, а во второй раздевшихся догола уголовников седой сержантобдавал из распылителя каким-то едким составом. Оставив свою одежду для сжигания в печи, прибывшие нагишом заскакивали в баню. А после помывки все получали новое обмундирование.
Иван, отмывшийся с помощью небольшого обмылка от тюремного запаха, также шагнул в предбанник и, подойдя к выдававшему форму рядовому, поднял на него взгляд.
– Николка! – В красноармейце он узнал своего старого приятеля из Волковой деревни.
– Иван! – растянулся рот до ушей у опешившего парня.
– Как ты здесь оказался? – спросил Цыган. – Вот уж не думал, что тебя мобилизуют?
– Почему? – обиженно нахмурил брови Николка. – Помнишь, как мы с немцами дрались у овощехранилища?
– Да, было дело, – окунулся в воспоминания Иван.
В предбанник зашли Мазут и его прихвостни, получили обмундирование.
– Эй, балдох, ты чего мне хэбэ кровяное даешь? – Дрын швырнул Николке гимнастерку с плохо застиранными следами крови и многочисленными штопками от пулевых ранений.
– Кто тут недоволен? – подошел старшина, взяв в руки гимнастерку.
– Да вон, с трупешника одежонку всучить хотели, – пожаловался Дрын.
– У нас есть примета: если надеваешь помеченную кровью и пулями форму, повторно ее не пробьет, – обвел присутствующих взглядом старшина и вернул гимнастерку Дрыну, показывая, что замены не будет.
– У меня свои обереги и приметы, – нахмурился Дрын, провожая старшину злым взглядом.
– Замени ему, Николка, – шепнул Иван, которому нужно было сохранять с Мазутом и его людьми нормальные отношения.
– Старшина будет кричать, – попытался возразить парень.
– Я тебя прошу.
Николка не мог больше сопротивляться, хотя уже знал строгий нрав старшины и то, что в армии лучше делать так, как говорят люди с ромбами и шпалами в петлицах. Получив новую гимнастерку, Дрын бросил взгляд на Мазута, который молча наблюдал за происходящим, словно спрашивая его, как быть дальше, благодарить Цыгана с его дружком или нет. Мазут, явно довольный проявлением уважения со стороны Ивана, кивнул ему, тем самым высказывая благодарность за содействие своему человеку.
После бани вновь прибывших повели в казарму, которая расположилась в поселковом клубе. Старшина стал размещать уголовников, определяя каждому его спальное место на деревянных двухъярусных кроватях. Сразу начались споры. Авторитетным уголовникам захотелось иметь «блатные» места по принципу камеры – поближе к окнам, подальше от выхода и обязательно внизу. Но старшина быстро навел порядок, засадив самых активных из них в сарай под охрану вооруженного караульного. Эту бывшую конюшню зеки моментально окрестили «шизой», отчего армия показалась многим домом родным. Иван попросил старшину разместить его рядом с Николкой. Пока подгоняли солдатскую форму, Ванька предался воспоминаниям, спровоцированным встречей с Николкой. «Как она, Настя? Вспоминает ли меня?» – будоражили его сознание навязчивые мысли.
Вечером все прибывшие принимали присягу. Личный состав повторял за комбатом слова присяги громко, но со своими интонациями, выводя что-то вроде «бу-бу-бу». Так уголовники освобождали себя от присяги, потому что как бы и не принимали. Иван выговаривал слова четко, хотя торжественной дрожи не испытывал. Зато стоящий рядом с ним Николка, наоборот, произносил текст с энтузиазмом, как когда-то церковную молитву. По окончании присяги был неплохой ужин – гречневая кашей с куском хлеба и подслащенный чай. Заварка, правда, отдавала каким-то лекарственным растением, но аппетита свежеиспеченным красноармейцам это обстоятельство не перебивало. Затем было объявлено личное время, и многие сели за письма родным.
– Фроська мне не пишет, – пожаловался Николка. – Я уже три письма ей послал, и ни одного ответа.
– А она писать-то умеет? – поинтересовался Цыган.
– Нет. – Лицо Николки посветлело. – Ну да, она же просто не может написать.
– А ты напиши отцу Амвросию, – посоветовал Зарецкий.
– Так его же нет. И церкву заколотили, – вспомнил Николка последние дни пребывания в Волковой деревне.
– Выпустили его, – порадовал парня Иван.
На следующий день с утра молодых бойцов стали обучать основам воинского искусства и строевому шагу. Прямо перед казармой сколотили две перекладины и повесили на них полосатые матрацы, набитые соломой, солдат построили в две шеренги, образовав таким образом пары, которые по очереди подбегали с винтовками к «чучелам» и по команде сержантов протыкали воображаемого немца граненым штыком. Очередь дошла до Николки. Получив команду, он ринулся к полосатому матрацу, но не проткнул чучело штыком, а пробежал мимо.
– Назад! – скомандовал сержант. А затем крикнул: – Коли!
Ситуация повторилась.
– Что здесь происходит? – подошел к ним командир батальона.
– Товарищ капитан, рядовой Завидов отказывается выполнять команду «Коли!», – доложил сержант отделения.
Капитан Зверев внимательно посмотрел на рядового бойца, которого хорошо запомнил по первой встрече.
– В чем дело, боец? Почему не выполняем команду? – строго поинтересовался комбат.
– Я не могу его штыком. Сержант же сказал: представьте, что это человек, – пробубнил Николка, пряча глаза от жесткого взгляда командира. – Я представил, и не смог.
– Человек? – разозлился комбат. – Нет, фашисты, которые убивают наших матерей, детей, жен, отцов, не люди, а звери, ведь они целый город обрекают на голодную смерть…
Комбат говорил, распаляясь все больше. Николка смотрел на него с восхищением, отметив про себя, что все им сказанное очень верно.
– Ты понял, солдат?
– Да, – простодушно кивнул парень.
– Не «да», а «так точно, товарищ капитан», – поправил его комбат и отдал приказ: – Продолжать упражнение!
– Бегом, марш! – раздалась команда сержанта.
Николка с штыком наперевес побежал к полосатому мешку.
– Коли! – крикнул сержант, когда рядовой достиг рубежа.
Николка остановился перед матрацем с занесенным для удара штыком. Подувший ветер, шевельнувший соломенный мешок, создал иллюзию убегающего силуэта, и ему вновь померещился живой человек. Он опустил винтовку.
В строю уголовников раздался смех. Иван сообразил, что Николке грозят большие неприятности. Если не приспособленный к жизни парень попадет в лагерь, он точно пропадет. И Зарецкий поспешил выйти из строя.
– Товарищ капитан, я знаю этого деревенского. Он в детстве тяжело болел, поэтому не все понимает. Можно я объясню ему команду? – попросил Цыган.
– Попробуй, – махнул рукой комбат. Затем, обведя лица уголовников тяжелым взглядом, добавил: – В противном случае буду считать это невыполнением приказа командира в военное время.
– Все, на вышак придурок раскрутился, – раздался голос из стана Мазута.
– Николка, – подошел к парню Иван, – помнишь, как мы по осени сено перебрасывали с телеги под навес?
– Помню, – улыбнулся тот, все еще оглядываясь на строгого командира.
– Так вот, задача меняется, – схитрил Зарецкий, – сейчас ты должен представить, что у тебя в руках вилы, и ты бежишь наперегонки со мной к телеге с сеном, чтобы как можно быстрее разгрузить. Понял?
– Да, – улыбнулся еще шире Николка.
– Командуйте, он готов, – сказал Иван к сержанту. – Только с ним в паре побегу я.
Они встали на исходную. В строю продолжали сыпаться шутки, кто-то спорил на вечернюю пайку хлеба, что Завидов опять остановится, не проткнув мешок.
– Пошел! – раздалась команда сержанта.
– Я первым буду, – шепнул Николке Иван, провоцируя его.
Завидов, не уступая Зарецкому, сорвался с места и возле рубежа на полкорпуса опережал его.
– Коли! – раздалась очередная команда.
Но уже без нее, ощутив азарт соревнования, Николка на бегу проткнул мешок с соломой, подбросив его вверх, словно на вилах.
Занятия продолжились.
К вечеру пришла машина с небольшим пополнением из нескольких уголовников. Они тоже побывали в бане, а после вечерней проверки оказались в казарме, где их обступилистарожилы, выясняя, каким образом попали в батальон новобранцы. Практически все оказались уклонистами от призыва, осужденными за дезертирство. После команды «отбой» один из них, со спокойным и внимательным взглядом, расположившийся на верхнем ярусе рядом с койкой Ивана, свесился вниз.
– Слушай, а мы с тобой раньше не встречались? – прозвучал его вопрос.
– Не думаю, – сухо буркнул Зарецкий, которому очень хотелось спать.
– А ты не из Пскова часом будешь? – раздался очередной вопрос.
Ивана чуть не подбросило на койке. Пароль! Значит, парень и есть тот человек, под руководством которого ему предстоит рисковать жизнью. Он внимательно всмотрелся в его лицо и уже приветливо произнес:
– Нет, я с этих мест.
– Вот и хорошо. А я уж было подумал, что ты немой, – хихикнул парень. – Будем знакомы, меня Сергеем зовут.
– Иван, – ответил Зарецкий.
– А я Николка, – протянул Сергею руку с соседней верхней койки другой боец, слышавший их разговор.
Сергей Мышкин вопросительно посмотрел на Ивана.
– Мой друг, – ответил на его взгляд тот.
– Что ж, очень приятно, – пожал протянутую руку Мышкин.
После того как Нецецкий и Христофоров оказались у немцев, их жизнь стала меняться с поразительной скоростью. Сразу после того как тройку перебежчиков отбили у красноармейцев, их провожатого, который отлично говорил по-немецки, увели в неизвестном направлении. Они же оказались в теплом блиндаже, где их накормили пшенной кашейс кусочками сала и налили настоящего кофе. В довершение доброго приема немцы еще угостили перебежчиков сигаретами.
– Живут же, гады, – улыбаясь солдатам, бросил Христофорову Дед.
– Да тише вы! – испугался Бронислав Петрович, вглядываясь в лица солдат в попытке уяснить, поняли ли те сказанное старым вором. – Они же вас от расстрела спасли.
– Ну да, – пожал плечами Нецецкий. – А все равно противно.
– Теперь вам придется изменить своим правилам, – наставительно произнес Христофоров, – они теперь наши господа.
– Твои, – зло огрызнулся Дед. – У вора господин только один. – И он показал глазами на небо.
В блиндаж вошел унтер-офицер и жестом пригласил перебежчиков следовать за ним. Пока выходили из траншеи к поджидавшему их автомобилю, унтер то и дело бросал им в спину какие-то немецкие команды, отчего Деду становилось все неуютней. В автомобиле сидел военный патруль, которому, видимо, поручалось доставить русских в пункт назначения. Усевшись в машину, Нецецкий и Христофоров, уставшие после пережитого перехода и разомлевшие от сытной еды, моментально погрузились в сон. Проснулись они от громкой команды и вылезли из автомобиля. Уже был день. Они стояли перед шлагбаумом, который отгораживал территорию бывшего пионерлагеря, переоборудованного под нужды войны и теперь представляющего собой военный городок. То тут, то там виднелись немецкие солдаты, однако до ушей вновь прибывших доносилась преимущественно русская речь. Неожиданно патрульные, привезшие перебежчиков, вытянулись по стойке смирно и вскинули руки:
– Хайль Гитлер!
К ним подошел немецкий офицер, в котором опешившие Нецецкий и Христофоров узнали своего недавнего провожатого Григория Ивановича.
– Следуйте за мной, – сухо и властно произнес тот и двинулся к одному из корпусов.
Зайдя в кабинет, он сел за стол и, усадив напротив своих недавних попутчиков, закурил.
– Ну вот, господа, мы наконец и на месте, – выпустив струйку дыма, произнес Григорий Иванович.
– Неожиданно как-то… – промямлил Христофоров.
– Вы про форму? – понял его удивление Григорий Иванович. – Я начал службу в немецкой военной разведке задолго до войны.
– И как к вам теперь обращаться? – поинтересовался Дед.
– Для вас я с этого момента господин обер-лейтенант Шнип, – представился Григорий Иванович. – Вы, кстати, также теперь господа. Таков порядок. Привыкайте.
– Куда мы попали? – поинтересовался Нецецкий.
– Это разведшкола абвера, которая готовит бывших советских граждан к существованию в новом качестве и в новых обстоятельствах, – пояснил Шнип.
– Диверсантов, что ли, готовит? – прямолинейно уточнил Нецецкий.
– Диверсионный центр, диверсант – выражения военной пропаганды, – не согласился Шнип. – Разведшкола готовит специалистов, способных действовать в условиях подполья.
– Партизан, значит? – ехидно оскалился Дед.
– Если вам так угодно, – раздраженно обронил обер-лейтенант. Затем продолжил, посмотрев на Нецецкого и давая понять, что в большей степени адресуется к нему: – Немецкое командование делает на вас большую ставку. Понимая ваш авторитет среди ленинградского криминала, оно полагает, что вы можете и должны организовать устойчивую группу сопротивления, сплотив вокруг себя недовольных большевистским режимом людей.
– Да сейчас в Ленинграде все жители недовольны, – помрачнел Дед, понимая, что, вырвавшись из одной беды, попал в другую. – Если вокруг меня сплотятся, группа тут же перестанет быть подпольной и будет обнаружена гэбистами.
– Не надо утрировать, – строго прервал его Григорий Иванович. – Костяк группы должен будет составить криминальный элемент: уголовники и дезертиры, которым в случае поимки грозит расстрел.
– Вы хотите через какое-то время отправить меня обратно в город? – Нецецкий решился задать волнующий его вопрос напрямую.
– Это вне моей компетенции, – уклонился от ответа Шнип, – но я думаю, что вами командование рисковать не захочет. Скорее всего вы будете нужны здесь, в центре, чтобы проводить отбор кандидатов для отправки в Ленинград. Только вы со своим опытом сможете отличить настоящего уголовника от агента НКВД.
– Если так, то я согласен, – с облегчением вздохнул Нецецкий, который больше всего на свете не хотел вновь оказаться в холодном, голодном и смертельно опасном для него городе.
– А со мной что будет? – напомнил о своем присутствии Христофоров. – Я вроде бы староват для такой работы.
– Насчет вас также будет решать командование разведшколы. Но, думаю, Бронислав Петрович, что вы, имея чистые документы, безукоризненный жизненный путь и военную инвалидность, были бы интересны нам там, в городе.
– Значит, отправите обратно? – сник Христофоров.
– Думаю, если это и произойдет, то не скоро. Я бы порекомендовал набираться сил в созданных для вас комфортных условиях.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |