Нечаянные воспоминания на случай смерти 2 страница

Хайнекен фыркает, за что тут же получает быстрый раздраженный взгляд, и пожимает плечами:

– Он весь твой, – и вскидывает истертые руки, будто отдает на милость Тони камень со всем содержимым.

Энтони рисуется – поводит плечами, сцепляет пальцы, с хрустом потягивается, встряхивает кисти, и наконец направляется к валуну.

Позади раздается все то же презрительное хмыканье, и Тони раздраженно втягивает воздух сквозь зубы.

– Молчать, – бросает он через плечо и, вплотную подойдя к ржавой рукоятке, добавляет чуть слышно: – чернь.

Он упирается ногами в землю, принимает удобную позу, крепко обхватывает рукоять. Она ржавая, от нее отслаиваются кусочки железа, хрустят и рассыпаются в ладонях. Тони слегка встряхивает рукоять – та движется на удивление легко. «Проще простого», – думает он и тянет.

Ничего. Фиговина даже не шелохнулась.

– О да, – слышится едкий комментарий из-за спины. – Очень впечатляет, ваше высочество.

Энтони глубоко вздыхает и опять пристраивается к камню.

– Заткнись, – говорит он и пробует еще раз. В ответ раздается смех, но последовавшие за ним слова уносит порывом ветра.

Странный это ветер, неожиданный, громкий шелест там, где секунду назад была лишь летняя жара и жужжание насекомых. Тони бросает взгляд через плечо – Хайнекен точно так же озадачен, а тем временем невесть откуда взявшийся вихрь начинает кружить вокруг них. Волосы лезут в лицо, мешают видеть, Энтони пытается сказать что-нибудь, закричать «какого черта», или выразить ту же мысль другими словами, но не успевает отреагировать, не успевает даже удивиться – его ударяет сила, похожая на ветер, налетает спереди, сзади, со всех сторон, окружает и царапает, словно песчаная буря, он пробует разглядеть хоть что-нибудь замутненным взором, но все цвета сливаются в один – белый.

Он открывает рот – чтобы заорать, издать хоть какой-то звук, убедиться в собственном существовании, но слова то ли просто не слетают с губ, то ли в ту же секунду поглощаются ураганом.

В голове больше нет мыслей, ни единой – лишь безмолвная пустота. Энтони ослабляет хватку, отпускает рукоять и чувствует, как его подхватывает течение, тянет за собой. Он поддается, растворяясь в потоках нездешнего воздуха, в шепоте мелких песчинок, царапающих щеки. Кажется, это длится вечность, как в замедленной съемке. Мысли замерли и одновременно несутся с огромной скоростью, а всё вокруг вдруг закручивается в бешеный водоворот…

– Эй, парень.

… что-то повисло на плече, врезаясь в кость, и…

– Парень.

…встряхивает его, поднимает и успокаивает ветра, которые…

– Ай! – легкий шлепок по щеке, и он, наконец, начинает дышать – хватая ртом воздух, вздрагивая, цепляясь за шероховатое сидение.

– Пора выходить, – говорит ему кто-то.

Он моргает, медленно трет ладонью пульсирующий висок и смотрит на проводника, который в желтом освещении вагона похож на восковую фигуру. Проводник такой же потный от жары, как и он сам, влажные волосы прилипли ко лбу и выглядывают из-под фуражки.

– Что? – слабым голосом спрашивает Энтони, все еще держась за голову.

– Поезд, – нетерпеливо говорит проводник. – Он остановился, так? И дальше не поедет. Тебе нельзя здесь спать. Сойди с поезда.

– О, – произносит он за неимением других слов и растерянно оглядывается вокруг.

Вагон совершенно пуст, снаружи темно – лишь едва различимы огни на неоновой вывеске вокзального ресторана.

– Я, кхм, – он опускает руку на затылок и в замешательстве начинает его разминать. Делает вдох, пытаясь вспомнить, что произошло. – Ну ничего себе. А который час?

– Самое время идти домой, парень, – говорит кондуктор и демонстративно отступает в сторону, освобождая проход.

Энтони окидывает его хмурым взглядом, все еще не проснувшийся до конца, дезориентированный. Опускает глаза, пару раз моргает, смотрит в окно, вздыхает и только тогда произносит.

– Ага, – затем сглатывает, пытаясь смочить горло, хватает свою сумку и куртку и плетется к выходу. – Конечно.

Проводник следует за ним в тамбур, и уже на платформе Тони коротко кивает ему:

– Бывайте.

Мужчина кивает в ответ, двери закрываются. На станции тихо, должно быть, уже поздно. Сколько же он спал? Наверное, несколько часов, или, во всяком случае, достаточного долго для того, чтобы последний солнечный луч исчез, и ночь вошла в свои права. Тони вдыхает прохладный воздух, пытаясь прояснить разум, и думает, что пора менять со режимом дня – во второй раз за этот месяц, в энный раз за последний год, – хотя знает, что все без толку.

Он надевает куртку, вешает сумку на плечо и идет домой. Этот город маленький. Настолько, что даже если он едва передвигает ноги и останавливается на каждой улице, дорога не занимает больше десяти минут. Ночь приятная, на улице спокойно, тихо, по пути встречается лишь нескольких знакомых, которые приветствуют его легкими взахами руки. Энтони задумывается о непонятном сне – каким реалистичным он был, и как странно, что он был таким правдоподобным, почти живым. И как странно, очень странно, видеть сон о почти незнакомом человеке. Продолжая размышлять, он пересекает дорожку в саду около дома, звенит ключами, открывая дверь, и входит в дом, наполненный светом и теплом – и тотчас забывает обо всем.

Мама кричит из комнаты:

– Тони? Это ты?

Он бросает ключи на столик у вешалки, скидывает ботинки отвечает усталым «да» и и идет в гостиную, бросив сумку по дороге.

Мама поворачивается от компьютера и смотрит, как он шаркает к ней в носках. Тони быстро целует мать в лоб, тихо бормоча, что он заснул в поезде, получает в ответ сдержанную улыбку.

– Что ж, этого бы не случилось, – говорит она, пока он идет в кухню и начинает лазить по шкафчикам, – если бы ты высыпался как следует. Я тебя растила как нормальное человеческое существо, а не как хомячка.

– Мне не нравится, когда меня сравнивают с грызуном, – отмечает он, ища джем и ложку.

– Когда ты был маленьким, у тебя был хомячок, – говорит она, крутанувшись в кресле, чтобы лучше видеть его лицо. – И ты очень сильно его любил.

Он приподнимает бровь.

– Не было у меня хомяка!

– Но мог быть, – серьезно отвечает она. – И, бога ради, неужели надо есть вот так? В холодильнике есть остатки ужина, если ты так уж...

– Нет, я… – он замолкает, глядя в банку, а потом закручивает крышку, держа ложку во рту. Поставив банку на стол и кинув ложку в мойку, он говорит: – Я не голодный. Если честно, я слегка... - он касается затылка чуть липкой рукой и опирается на кухонный стол. – Голова немного болит.

– Разумеется, – мама все еще хмурится. – С таким-то образом жизни, – и взмахивает рукой.

– Да, – вздыхает он. – Я знаю.

Они молчат. Мама изучает его взглядом, Энтони отвечает ей быстрой, успокаивающей улыбкой, что-то бормочет себе под нос и направляется к лестнице.

– Пойду я спать.

Мама подъезжает ближе, чтобы проводить его взглядом.

– Спокойной ночи, Энтони.

– Спокойной ночи, – отвечает он, почти поднявшись по лестнице. – Зови меня, если тебе что-нибудь понадобится.

– И что же мне, по-твоему, может понадобиться? – она улыбается ему и кивает, отпуская. – Я и сама отлично справляюсь, спасибо. Иди уже спать, малыш.

Энтони застывает на месте, глядя на нее, а затем с тихим смешком отвечает:

– Малыш. Да уж конечно.

В своей комнате он бросает майку на первый попавшийся стул и задумывается о маме. О том, как странно, что именно она – его мать. Даже если эта мысль и поражает его, когда он вытанцовывает шимми, вытряхивась из джинсов, она быстро сменяется очередной вспышкой: «Боже, этот дом такой маленький!»

Тони на секунду останавливается, оглядывает стены комнаты, которую всегда считал весьма удобной. «Хм».

Покачав головой, он забирается на кровать, лениво набросив простыню до пояса, не выше – слишком жарко, чтобы укрываться целиком. Засыпает легко, спокойно, и ему снятся укромные уголки в стене башни, смола, разлитая под хлипкими камышовыми стенами, и матерый дикий кабан, бешено мчащийся через лесную поляну.

***

На следующий день за завтраком, оторвав взгляд от точки на столе, которую он рассматривал, пока не остыла кружка в руке, Тони спрашивает:

– Мы когда-нибудь... – он хмурится, глядя на мать через кухню. – Мы бывали в лесу, когда я был маленьким?

Мать, не отрываясь от газеты, отвечает:

– Конечно, бывали.

– О, – он разжимает руки, сомкнутые вокруг кружки, – а ты когда-нибудь давала мне копье, чтобы я убил кабана?

Пауза. Мать загибает уголок газеты и, моргая, смотрит на него сквозь очки для чтения.

– Нет, Тони. Такого не было.

– Конечно, – кивнув, он задумчиво вытирает губы тыльной стороной ладони, роняет руку и продолжает таращиться на уголок стола.

Позже, где-то после полудня, во время безуспешной попытки что-нибудь почитать к экзамену в понедельник, он кладет книгу на пластиковый садовый стул и, вернувшись в дом, прислоняется к раздвижным дверям.

– Мам, – зовет он, наклонившись через порог, – мам, а ты когда-нибудь... Ты разрешала мне в детстве кататься на лошади? Самому?

Он не может видеть ее с того места, где стоит, но ясно слышит смех из комнаты.

– Не думаю, милый.

– Точно, – он щелкает языком и взволнованно барабанит пальцами по дверному косяку, – а мы когда-нибудь останавливались в замке? Я имею в виду... ну не знаю, в большом особняке, например... или...

– Ну... один раз твой отец и я, – на мгновение она замолкает, – тебе было два или три. Как-то на выходные мы взяли тебя на побережье, остановились в отеле прямо на берегу. Это было в самом деле огромное здание… красивое. Оно могло бы быть замком. Даже не представляю, чтобы ты запомнил.

– Вряд ли, – соглашается Энтони, – это скорее всего не то... – он отходит от дверей и возвращается в сад, приговаривая: – Странно...

Все это действительно очень странно. Странно, потому что он смотрит на микроволновку и думает: "Какая необычная штука". Странно, потому что позже обыскивает свою комнату в поисках кулона, который где-то потерял, прежде чем до него доходит: "Что?" и "Чего?". И у него нет кулона, когда-то подаренного двоюродным дедом, потому что у него нет двоюродного деда, и странности продолжаются весь день, вызывая головную боль и растерянность, бьющуюся в висках. Он думает, что, возможно, все зашло слишком далеко, он уже много лет обходится без регулярного сна, и вот теперь сошел с ума, слетел с катушек... и вот как оно...

– Тонс! – голос Арта в телефоне звучит как-то глухо, будто он что-то жует. – Приятель, ты готов к сегодняшней ночи? Конечно, да, говнюк ты такой. И ни слова не говори, у тебя хреновые отмазки, друг. Я заеду около десяти, ладно? Парни из гаража тоже придут, это будет здорово, ага, ладно, увидимся...

Он собирается потусить этой ночью. Да, посрать на экзамены. Тони переодевает рубашку, ерошит волосы рукой и, глядя в зеркало в ванной, втягивает щеки и быстро пошлепает ладонями по лицу, чтобы улучшить кровообращение. Прислушивается к призывному гудку маленького автомобиля, остановившегося у дома, и вприпрыжку спускается по лестнице, держа ключи в руке.

– Я ухожу, – кричит он на весь дом, – вернусь поздно.

– Подожди, Энтони, подойди сюда на секунду, – зовет его мать из своей спальни позади кухни.

Он подходит, улыбаясь, и останавливается в дверном проеме. Жестом она подзывает его ближе, безмолвно прося помочь. Он присаживается сбоку, позволяет ей обхватить себя за шею и поднимает из кресла, а потом опускает на кровать.

– Ляжешь пораньше? – спрашивает он, глядя, как она возится с одеялами.

– Собираюсь поваляться, – поправляет она и кивает на телевизор: – кажется, я все равно не смогу сосредоточиться.

Он что-то уклончиво бормочет, нервно дергая ногами. Снаружи Арт снова сигналит. Она смотрит на него, чуть улыбаясь, и желает ему приятного вечера.

– Тебе тоже, – отвечает он и касается рукой ее плеча, прежде чем уйти.

Он спускается к улице по влажной дорожке, и мрачные мысли растворяются в безумных гудках, которыми приветствует его Арт до тех пор, пока соседи не открывают окна и не начинают орать.

Энтони со смехом проскальзывает в маленькую ржавую тачку, помня, что дверь может отвалиться, если неправильно ее закрыть. Арт легко шлепает его по руке и спрашивает:

– Как твоя мама, придурок?

– Великолепно, – отвечает Тони.

Они срываются с места, кашляя дымом, на полудохлом двигателе. Слишком не разгоняются, но мало-помалу добираются до города.

Ночь выдается хорошей. Тони рад, что пришел. Не всегда он радовался так, как сегодня: погода стоит как раз по сезону, друзья шумные и счастливые, и бары заполнились как раз настолько, чтобы почувствовать, что все здесь по одной и той же причине, и эта причина – пусть их и не касается, – должна быть чем-то хорошим, гениальным, раз вызывает такое волнение. В это время в барах полно народу, многих Энтони даже не знает, но их знает Арт... Арт знакомится с людьми самым странным образом, у него всегда есть в запасе истории, которые могут рассмешить до слез. И при всей его шумности и невыносимости люди к нему тянутся.

Они пьют снова и снова, пиво и кое-что покрепче, и им все мало, но пока никто не перебрал лишнего, ведь они уже большие мальчики и пить, в общем-то, умеют.

Так и продолжается до тех пор, пока кто-нибудь из них не становится слишком уж дружелюбным и смелым. И когда один парень с политологии смотрит на девчонку, склонившуюся над барной стойкой, и говорит: "Боже, посмотрите на ее задницу", все тут же начинают подговаривать его действовать, быть мужиком и подцепить эту пташку, потому что «только посмотри на нее, что ты теряешь? Давай, вперед, приятель, ты иди, а мы вам купим выпить, договорились? Это же...»

Политолог, расхрабрившись, с глупой ухмылкой направляется к бару. Они со стороны наблюдают, пряча улыбки в кулаках, как он, пьяный в дупель, еще пытается заинтересовать девчонку. Та глядит на ухажера без особого восторга, он смущается, но не сдается, продолжая говорить, помогая себе жестами, пожимает плечами и слабо улыбается. Это забавно, по-настоящему смешно, но потом подходит какой-то парень, становится позади девушки, положив одну руку ей на талию, и с невозмутимым лицом спрашивает что-то у их друга.

Происходит явная заминка.

– Извини, приятель, я не знал, я просто пытался поговорить, я не собирался...

Но приятеля девчонки это не успокаивает, он начинает толкать политолога в грудь, и не нужно быть гением, чтобы увидеть, как его губы складываются в оскорбления. А пьяные споры редко заканчиваются весело.

– Черт, – говорит Тони. Бутылка с пивом замирает где-то на полпути между столом и его ртом.

Незнакомец выходит перед своей девушкой и как следует толкает их друга, который валится спиной вперед в толпу.

– Здорово, – добавляет Артур, со стуком опустив бутылку. Поднимается, вскакивает на стол и спрыгивает с другой стороны, – ты идешь? – произносит он небрежно.

Энтони следует за ним с долгим страдальческим вздохом.

Вместе они проходят через весь бар, чувствуя себя далеко не такими уж непобедимыми для двух не слишком накачанных парней, к месту ссоры, готовой перерасти в драку. Арт берет на себя приятеля девчонки, пока Энтони оттаскивает покрасневшего и заведенного парня с политологии. Но Арт ни разу не тактик, и попытка заорать незнакомцу в лицо, чтобы заставить отступить, не срабатывает. В конце концов, Энтони приходится сдерживать и Арта, встав между другом и разъяренным парнем. Он упирает руку незнакомцу в грудь, отталкивая назад, и пытается перекричать гам:

– Нахрен уймись уже, приятель. Ты развлекся, теперь отстань от него.

Тот прищуривается, мускулы груди опасно играют под рукой Тони.

– Ты только что назвал меня приятелем? – акцент в громком голосе не предвещает ничего хорошего. – Я не твой сраный приятель, приятель, понятно?

И он толкает, толкает так, что приходится отступить на шаг. Энтони открывает рот, чтобы ответить, когда снова получает тычок, а потом еще один, да такой силы, что земля уходит из-под ног, которые и так подкашивались от алкоголя. Тони почти уверен, что кто-нибудь подхватит его, не даст упасть. Но этого не происходит, и он нелепо и по-дурацки валится на пол: руки вцепились в поисках поддержки за чью-то рубаху, лицо искажено в гримасе "вот дерьмо", затылок с громким стуком врезается в ножку стула

Возможно, от этого у него все в глазах помутилось. Может, так его пострадавший мозг реагирует на удар, сбивая с толку вспыхнувшими перед глазами картинами того, чего никогда не случалось в его жизни, но откуда-то появилось сечас в голове. Может, и так, но вряд ли. Голова кружится, когда кто-то подхватывает его под руку, потом под другую и резко поднимает на ноги. Он слышит смешок облегчения: «Господи Иисусе, Тонс, ты как будто весишь миллион фунтов!», и его тащат в неизвестном направлении. Он моргает, пытаясь разобрать что-то в мешанине лиц, а разум плывет куда-то прочь, к летним рынкам, простым забавам в кругу друзей, и к незнакомцу со знакомым лицом и кривой улыбкой, который встает на его пути и говорит: «Ты уже достаточно повеселился, мой друг». «Друг? – ответил он, – разве я тебя знаю?»

– Что ж, – Арт присаживается рядом на тротуар и прикладывает к затылку Тони неведомо где взятое влажное полотенце, – повеселились на славу.

Энтони со слабым фырканьем забирает полотенце, прижимает к голове и шипит от боли.

– Как минимум, у нас есть история, которую можно будет рассказать, – говорит он хрипло, голос сел после громких разговоров в шумном баре.

– Да какая там история, – отвечает Артур, – какой-то говнюк толкнул тебя, и ты храбро ответил ему, потеряв нахер сознание. Отличная работа, Тонс, отличная работа.

– Да пошел ты, Арт, – он улыбается, вытягивая ноги на асфальте, – я просто упал и остановил падение головой. Очень храбрый поступок, я бы сказал.

– Конечно, храбрый, – подтверждает Арт, но сарказм звенит в каждом слове.

Тони глядит осуждающе, но тот лишь усмехается в ответ.

Энтони отводит глаза и опускает руку на полотенце. Арт не сводит с него пристального взгляда.

– Ты в порядке, Тони?

Энтони нервно крутит полотенце, в которое завернуто несколько кубиков льда, наверняка взятых в одном из ближайших баров. Откашливается, пытаясь прочистить горло, и говорит:

– А ты знаешь одного парня... Он бывает на некоторых наших занятиях, второкурсник. Он... – быстрый взгляд на Арта. – Народ называет его Хайнекен.

Арт смотрит на него с чуть удивленной улыбкой и таким выражением лица, словно только что вспомнил какую-то историю.

– О да, – кивает он, – трагическая история.

– Да. Он самый, – Энтони опускает полотенце на тротуар и откидывается назад, вытягивая руки и опираясь на локти, – ты знаешь его имя? Я имею ввиду, настоящее имя.

– Не знаю... Думаю, хм... Хоук или как-то так. Я запомнил его из-за скейтборда. Потому что это смешно – его фамилия Хоук, и он занимается катанием и всей этой фигней. Помнится, мне это показалось забавным. А, ну и еще тот факт, что он пытался запихнуть бутылку...

– Но это же не правда, да? То есть... Это же просто один из слухов, верно, потому что... я имею в виду, ты ведь не знаешь наверняка, да?

Арт странно смотрит на него.

– Хм...Я не знаю, Тонс... Почему, мать твою, ты из-за этого так расстроился?

– Я не... – он замолкает, закатывая глаза, – я не расстроился. Просто удивляюсь, вот и все. Я встретил его на днях. Мы... мы поговорили всего секунду, – он врет легко и без всякой на то причины, – похоже, он парень что надо, вот и все.

– О. Ну, я... – Арт со вздохом пожимает плечами и продолжает: – Насколько я знаю, есть в нем что-то такое, скользкое... Говорят, тот парень, ну, тот со вступительной церемонии, с которым он проснулся вместе... так вот, вроде бы он пытался подать в суд на этого Хайнекена – или Хоука, без разницы. Конечно, тот все отрицает, но с другой стороны, – он замолкает, возможно, для пущего эффекта, и продолжает с легкой улыбкой: – как ты объяснишь, что тот пацан через неделю после вечеринки бросил универ и уехал?

– Ну и что? Это не значит...

– Похоже, он до отвращения богат, знаешь ли, – перебивает Арт, – этот Хоук. Так что я просто хочу сказать – мы никогда не узнаем, что сделала его семья, чтобы замять скандал. Ну ты понимаешь, старые деньги и все такое. Им бутылки в заднице не нужны.

– Это херня, – категорически заявляет Энтони и добавляет со смешком: – Серьезно, Арт, это полная херня.

– Как хочешь, приятель, – говорит Арт, тоже смеясь, – верь тому, чему хочешь. А вот я постараюсь по возможности не сверкать перед этим типом голой задницей.

Рассмеявшись от души, Энтони наклоняется, чтоб отряхнуть ладони, и поднимается на ноги.

– Одно тебе скажу, – говорит он, наблюдая за попытками Арта встать. – Для человека, который предположительно купается в деньгах, этот парень выглядит подозрительно бездомным, тебе не кажется?

Арт пожимает плечами и поднимает руки, как бы защищаясь.

– Это все, что я знаю, Тонс. Все, что знаю.

Энтони улыбается с ироничным неодобрением и кивает другу.

– Пойдем, недоверчивый человек, – засунув руки в карманы, он направляется вниз по улице, – давай чего-нибудь поедим.

В это время «поздно» начинает превращаться в «рано», и, когда они находят открытую палатку с кебабом и устраиваются на лавке со своим почти-завтраком, небо уже начинает светлеть, и затянутый облаками горизонт окрашивается розовым.

– Знаешь, – говорит Арт с набитым ртом, – что-то в тебе изменилось.

Энтони издает приглушенный смешок.

– Что, – говорит он, прожевав, – накануне совершеннолетия я вдруг стал выглядеть таким потрясающе мужественным?

– Не. Ты стал только еще большим засранцем. Нет, это... что-то другое, мне кажется. Не знаю, – он впивается зубами в лепешку, пережевывает и жадно глотает, капая жиром с обертки на тротуар. – Я просто не могу, – добавляет чуть позже, – понять... что... имен...

Тони глядит на него во все глаза, не замечая, как разжимаются пальцы и начиненная мясом лепешка летит на землю. Удивленный Арт оборачивается, весело переводя взгляд с упавшего кебаба на лицо Энтони. Но тот лишь хмурится и моргает, пытаясь не паниковать от того, что сознание вдруг уносится в неведомую даль... к расплывчатым, странным картинам, похожим на жизнь, которая принадлежит совсем не ему.

День второй

Пыли в покоях Артура было бы куда меньше, если б Мерлин хоть иногда пытался с нею бороться. Но есть что-то завораживающее в пылинках, скользящих в косых столбах солнечного света над каменным полом.

– К тому же, – убеждает Мерлин, сидя за столом и поглощая завтрак Артура, – если подумать, уборка – довольно глупое занятие. Взобьешь пыль, она немного покружится в воздухе и осядет обратно. И все сначала. Лучше уж ничего не трогать, – он откусывает хлеб и запивает водой. – Можно сберечь время и нервы.

– Давай куда-нибудь сходим сегодня, – невпопад отвечает Артур, раскачиваясь на стуле.

– Да, – в ответе Мерлина звучат вопросительные интонации, он бросает быстрый взгляд на Артура, прикидывая, какая часть его речи так и осталась неуслышанной. – А куда, например?

– Не знаю, – стул с клацаньем опускается на все четыре ножки. – Куда угодно.

– О, куда угодно,– Мерлин кладет оставшийся хлеб на тарелку и отряхивает от крошек штаны. – Отличный выбор. Люблю это место. Прекрасная еда, хороший эль, а женщины…

– Так, – перебивает Артур, бросив на него косой взгляд. – Кажется, кто-то сегодня проснулся сильно умным. Ну и ладно. Я всегда могу позвать Леонарда. Уверен, уж он-то не откажется сопровождать наследного принца куда тому угодно.

– Леонард? Помощник конюха? – Мерлин с фырканьем откидывается на стуле и отворачивается к окну. – Да ты через полчаса его прибить захочешь. Максимум через сорок минут.

– К твоему сведению, дорогой слуга, мы с Леонардом отлично ладим….

– Артур, он шепелявит.

Артур приподнимает бровь, слегка развеселившись:

– Ну и что? Его неспособность четко изъясняться никоим образом не портит его характер, вот что я тебе скажу. Позволь также заметить, Мерлин – своим замечанием ты продемонстрировал прискорбное отсутствие толерантности, и…

– О, да перестань, Артур, – он насмешливо фыркает и вскидывает подбородок. – Я тут и недели не пробыл, как ты заявил – я специально стараюсь быть неуклюжим, лишь бы тебе досадить.

Артур уже открывает рот, чтобы ответить, но ограничивается хмурым взглядом. Медленно садится и произносит на выдохе:

– О, да.

– О, да, – передразнивает Мерлин голосом деревенского дурачка. Артур улыбается в ответ, это немного неожиданно и слегка выбивает из колеи, и приходится отвести глаза, когда взгляд принца соскальзывает с его лица на грудь и ниже.

– Я помню то время.

Мерлин, лишь бы что-то сказать, нервно бормочет в ответ:

– Ну, да. Я тоже.

В итоге Артур идет впереди – быстрыми, энергичными шагами, а Мерлин поспешает за ним, изредка притормаживая с отчаянным:

– Ты хоть представляешь, куда нас ведешь? Мы заблудились? Ты вообще знаешь, где…

Жарко. Запах собственного липкого пота куда противнее, чем вид влажных пятен на рубашке Артура. Они уже миновали безлюдные выгоны за замком и поднимаются на холм, где по каменистым тропкам скачут козы, пощипывая торчащие между валунами стебли травы. На полпути вверх Мерлин сдается и валится в пыль, мокрый и задыхающийся, и прикрывает глаза рукой. Слышно, как выше по склону замирают шаги Артура. Мерлин тихо смеется, все еще задыхаясь, и кричит:

– Не волнуйся за меня, Артур! – он слабо машет рукой, отгоняя приближающегося принца. – Иди себе, иди. Правда. Я тут. Замечательно. Помираю. Ты просто… спасайся, беги, не оглядывайся.

Мерлин бессильно откидывается на спину, свешивает язык в сторону, закатывает глаза и притворяется мертвым. Артур смеется и мягко тыкает его в грудь.

– Друг мой, – принц подхватывает его подмышки и пытается поднять на ноги, – ты – слабак.

От такого оскорбления Мерлин разом оживает, и Артур разжимает руки. Слегка пошатываясь, Мерлин собирается разразиться речью о том, как важно некоторым понимать настоящее значение слова «победа» – но его сбивает с толку вид разгоряченной и мокрой спины чуть склонившегося перед ним Артура.

– Ну, давай тогда, – Артур слегка разводит руки в стороны.

Мерлин, моргая, смотрит сначала на двигающиеся под тканью лопатки, потом на влажный затылок.

– Что?

– Давай, – повторяет Артур, на сей раз чуть ворчливо, и раздраженно шевелит пальцами. – Повторять не буду, Мерлин. Или ты соглашаешься, или…

Мерлин отвешивает ему легкий подзатыльник. Артур громко негодует, и уже собирается обернуться и выразить свое возмущение еще громче, когда Мерлин с неясным бормотанием обнимает его за плечи и неуклюже взбирается на спину. Принц подхватывает его под колени, так же неразборчиво ворча в ответ, и резко встает, вызвав сдавленный смешок Мерлина.

Дата добавления: 2015-08-27