Я не могла вымолвить ни слова.
— Потому что всем пофиг, когда женщин насилуют и убивают! Потому что те же самые ублюдки, что ведут дела об изнасилованиях, ходят в кино и смотрят фильмы об изнасилованиях, удушениях, резне. Их это, видите ли, заводит. Они и в журналах ищут такие статьи. Фантазируют, сволочи. У них, может, даже встает, когда они рассматривают фотографии с места происшествия. Я о копах говорю. Они любят острить на такие темы. Я сама слышала. Слышала, как они смеялись, находясь рядом с трупом!
— Они ничего такого не имеют в виду, — в горле у меня пересохло, — им приходится быть циничными, просто чтобы не сойти с ума.
На лестнице послышались шаги.
Эбби бросила быстрый взгляд на дверь, достала из сумки визитную карточку и нацарапала на ней какой-то номер.
— Пожалуйста, позвоните мне, когда все это закончится, — она перевела дух, — если у вас есть о чем мне рассказать. Вы ведь позвоните? — С этими словами Эбби вручила мне визитку. — Тут номер моего пейджера. Не знаю, где меня застанет ваш звонок. Только не в этом доме. По крайней мере, в ближайшем будущем. Может быть, я вообще больше не смогу здесь жить.
Вернулся Марино.
Эбби посмотрела на него недобрым взглядом.
— Я знаю, о чем вы собираетесь спросить, — произнесла она, едва Марино закрыл за собой дверь. — И мой ответ — нет. У Хенны не было мужчины в Ричмонде. Она ни с кем не встречалась, ни с кем не спала.
Марино молча вставил в диктофон чистую кассету. И медленно поднял на Эбби глаза:
— А у вас есть мужчина, мисс Тернбулл?
Эбби аж поперхнулась. Через несколько секунд она произнесла:
— У меня есть мужчина. В Нью-Йорке. Здесь — нет. Тут — только деловые отношения.
— Понятно. А что конкретно вы подразумеваете под деловыми отношениями?
— Что вы имеете в виду? — Глаза Эбби округлились от страха.
Марино некоторое время внимательно смотрел на Эбби и вдруг произнес самым обычным тоном:
— А знаете ли вы, мисс Тернбулл, что тот самый «козел» на черном «ягуаре», что был у вас на «хвосте», следит за вами уже несколько недель? Он — полицейский. Сыщик. Раньше работал в отделе по борьбе с контрабандой.
Эбби недоверчиво уставилась на Марино.
— Да-да, мисс Тернбулл. Вот почему никто не придал значения вашему заявлению. Не ожидали? Я бы, конечно, занялся этим делом, если бы узнал о нем, — потому что парень дал маху. В смысле вы не должны были его засечь.
Голос Марино звучал все жестче, его слова будто кололи иголками.
— И этот полицейский от вас далеко не в восторге. Я, когда пять минут назад вылез из машины, вызвал его по рации и все у него выспросил. Он признался, что преследовал вас и немного перестарался.
— Только этого не хватало! — в ужасе закричала Эбби. — Он меня преследовал, потому что я — журналистка?
— Не только поэтому. Тут дело личное, мисс Тернбулл. — Марино закурил. — Помните, года два назад вы накропали статейку про полицейского из отдела по борьбе с контрабандой? Конечно, помните. Так вот, тот парень пустил себе пулю в рот из табельного револьвера, вышиб на хрен все свои мозги. Вы не можете этого не помнить. А наш с вами «хвост» был его напарником. Я думал, его, так сказать, личная заинтересованность послужит ему хорошей мотивацией. Однако она его подвела…
— Так это вы поручили ему следить за мной? — возмущенно вскричала Эбби. — Зачем?
— А я вам объясню. Раз мой человек «засветился», значит, игра окончена. Вы бы все равно вызнали, что он — полицейский. Да еще и обвинение бы нам предъявили, вот хотя бы доктору Скарпетте — ее это тоже касается.
Эбби бросила на меня недоумевающий взгляд. Марино стряхнул пепел.
Затянувшись, он произнес:
— Так уж вышло, что офис судмедэкспертизы сейчас подозревают в утечке информации в прессу — а это наводит на мысли не о ком-нибудь, а о вас, мисс Тернбулл. Кто-то вскрыл базу данных доктора Скарпетты. Эмберги катит на нее бочку, создает немало проблем, да еще обвиняет черт-те в чем. Я лично считаю, что доктор не виновата. Я уверен, что утечки информации не имеют отношения к взлому компьютера. Наверняка кто-то влез в базу данных, чтобы все решили, будто именно оттуда и получена информация. И чтобы скрыть тот факт, что единственная база данных, которую взломали, находится у Билла Болца.
— Вы с ума сошли!
Марино курил, не сводя глаз с Эбби. Он наслаждался ее замешательством.
— Я не имею отношения ни к каким взломам! — кричала Эбби. — Даже если бы я знала, как взламывать компьютеры, я бы никогда, слышите, никогда не пошла бы на такое! Просто поверить не могу! Моя сестра убита… Господи!.. — Журналистка залилась слезами. — Господи! Какое отношение все это имеет к моей Хенне?
Марино холодно произнес:
— Я не собираюсь выяснять, что к чему имеет отношение. Мне известно одно: ваши статьи содержали секретную информацию. У вас есть осведомитель. Этот человек доставляет вам сведения прямо с места преступления. И делает он это, чтобы что-то скрыть — или за деньги.
— Не понимаю, на что вы наме…
— А вот мне лично, — перебил Марино, — кажется странным, что пять недель назад, после второго удушения, вы вздумали написать статью «Один день из жизни прокурора штата» и во всей красе показать нашего баловня судьбы. Вы вместе провели целый день, ведь так? У меня в тот вечер было дежурство, и я вас видел — совершенно случайно — примерно в десять вы вдвоем отъезжали от ресторана «У Франко». Любопытство — не порок, особенно когда на улице тихо. Ну я и сел вам на хвост…
— Замолчите! — прошипела Эбби, мотая головой. — Сейчас же замолчите!
Марино как ни в чем не бывало продолжал:
— Болц не отвозит вас в редакцию. Вместо этого он везет вас к вам домой. Часа через три я снова проезжаю мимо — и что же я вижу? Крутая белая «ауди» Болца по-прежнему стоит у крыльца, а света в доме нет. Что вы на это скажете? А в это время выходят ваши статейки со всеми смачными подробностями убийств. Я так понимаю, это вы и называете деловыми отношениями?
Эбби закрыла лицо руками и затряслась как осиновый лист. Я не могла поднять на нее глаз. Да и на Марино тоже. Рассказ сержанта настолько меня шокировал, что я даже не злилась за то, что детектив так грубо разговаривает с женщиной, только что потерявшей родную сестру.
— Я с ним не спала. — Голос Эбби дрожал, едва не срывался. — Не спала. Я не виновата. Он воспользовался ситуацией…
— Допустим, — хмыкнул Марино.
Эбби подняла глаза и тут же зажмурилась.
— Да, я провела с ним целый день. Последняя встреча, на которой Болцу нужно было присутствовать, закончилась в восьмом часу. Я предложила поужинать, сказала, что за счет газеты, и мы поехали в ресторан «У Франко». Я выпила всего один бокал вина. Один-единственный! И тут у меня ужасно закружилась голова. Даже не помню, как мы вышли из ресторана. Последнее, что я запомнила, — как садилась в машину Болца. А он распустил руки, стал говорить, что никогда не занимался сексом с репортером криминальных новостей. Дальше все было как в тумане. На следующее утро я проснулась очень рано, а Болц был у меня в доме…
— Хм, вот это уже интересно. — Марино погасил окурок. — Скажите, где в это время была ваша сестра?
— Наверное, в своей комнате. Не помню. Какая разница? Мы-то были внизу, в гостиной. На кушетке, на полу, бог знает где еще… Я даже не уверена, что Хенна об этом догадывалась!
Марино смотрел на Эбби с отвращением.
Она продолжала, срываясь на визг:
— Я поверить не могла. Так плохо было — я боялась, что мне какой-то дряни в вино подсыпали. Помню, когда я в ресторане пошла в туалет, Болц что-то бросил в мой бокал. Он знал, что я от него никуда не денусь. Знал, что я не пойду в полицию. Что бы я там сказала? Что прокурор штата подсыпает отраву журналисткам в вино? Да мне бы ни одна собака не поверила!
— А вот это правильно, — вставил Марино. — Особенно если учесть, что Болц хорош собой. Парням вроде него незачем подсыпать снотворное дамочкам — те им сами на шею вешаются.
— Да он подонок! — взвизгнула Эбби. — Небось регулярно такое проделывает — и всякий раз сухим из воды выходит! Он мне угрожал, говорил, если я хоть слово скажу, он меня в порошок сотрет, карьеру мою угробит!
— Да-да, — закивал Марино. — А потом, видно, Болца заела совесть, и он стал сливать вам информацию.
— Нет! Я с ним больше даже не разговаривала! Я и не подхожу к нему ближе чем на пять метров, а то, боюсь, башку снесу этому козлу! Никакой информации я от него не получала!
Сплошное вранье.
Рассказ Эбби — сплошное вранье. Этого просто не могло быть. Я возводила преграды, я пыталась не впустить в сознание ее слова, но они все равно просачивались — и разбивали вдребезги аргументы в защиту Билла.
Эбби, наверное, узнала белую «ауди» у моего дома. Поэтому и запаниковала. Еще раньше она обнаружила Билла у себя дома и завизжала, чтобы он уходил, потому что даже вид его был ей отвратителен.
Билл предупреждал меня, что Эбби пойдет на все, что она мстительна, опасна и зла. Зачем он мне это говорил? Какова была его настоящая цель? Неужели он прикрывал тылы на случай, если Эбби все-таки решится предъявить ему обвинение?
Билл мне лгал. Никаких авансов со стороны Эбби не было, и Билл, соответственно, ее не отвергал. Он привез Эбби домой после интервью и уехал только утром…
Перед моим мысленным взором замелькали сцены в моей собственной гостиной, на кушетке. Меня затошнило при воспоминании о внезапной агрессии Билла, о том, как он был груб, — тогда я списала все это на виски. А если именно таково темное «я» моего бойфренда? Если он получает удовольствие лишь в том случае, когда применяет силу? Когда берет женщину силой?
Вот и сегодня, когда я прибыла на место преступления, он уже был в доме, где совершилось насилие. Да, Билл быстро среагировал — недаром же он прокурор штата. Но что, если эта оперативность объясняется не только — и не столько — профессионализмом? Что, если Билл не просто выполнял свои обязанности? Наверняка он сразу сообразил — раньше, чем кто-либо другой, — что это адрес Эбби. Он хотел увидеть все своими глазами, убедиться лично.
А может, он даже надеялся, что Эбби и есть жертва. Ведь тогда ему больше не надо было бы беспокоиться, что она раскроет их маленький секрет.
Я застыла как статуя. Все мои силы уходили на то, чтобы придать лицу непроницаемое выражение. Ни в коем случае нельзя, чтобы Марино или Эбби заметили мои внутренние терзания, мою опустошенность. Господи, отведи им глаза!
В соседней комнате зазвонил телефон. Никто не брал трубку, звон заполнил весь дом.
На лестнице послышались шаги. Глухо застучали по деревянным ступеням каблуки, в комнату проникло неразборчивое бормотание рации. Санитары тащили носилки на третий этаж.
Эбби мяла в пальцах сигарету и вдруг швырнула ее в пепельницу.
— Если вы действительно установили за мной слежку, — она понизила голос, и по комнате разлилась ее ненависть, — и если вы хотели выяснить, не встречаюсь ли я с Болцем, чтобы получить секретные сведения, тогда вы и сами знаете, что я сказала правду. После той ночи я на пушечный выстрел не подходила к этому подонку.
Марино промолчал.
Молчание — знак согласия.
Было очевидно, что с тех пор Эбби не встречалась с Болцем.
Когда санитары несли тело по лестнице, журналистка вцепилась в наличник двери. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения. Бледная, как полотно, которым было накрыто тело ее сестры, Эбби смотрела в спины санитарам. На лице ее застыла гримаса неизбывного горя.
Не находя слов утешения, я просто сжала руку Эбби. Она осталась стоять в дверном проеме один на один со своей невосполнимой утратой. По лестнице тянулся трупный запах. Я вышла на воздух и на мгновение ослепла от яркого солнечного света.
Плоть Хенны Ярборо, влажная от бесконечного ополаскивания, при верхнем свете мерцала, как белый мрамор. Кроме нас с Хенной, в анатомичке никого не было. Я заканчивала накладывать швы на Y-образный надрез — он начинался у лобка, шел к грудине и там раздваивался. Шов был грубый, широкий.
Винго, перед тем как уйти, привел в порядок голову Хенны, тоже подвергшуюся вскрытию. Он поставил на место теменную часть черепа и наложил аккуратный шов, замаскировав его волосами, но след от провода на шее так и горел. Лицо, распухшее, лиловое, не поддавалось ни моим усилиям, ни усилиям гримеров из похоронного бюро — видимо, гроб будет закрытым.
Раздался звонок. Я посмотрела на часы — было уже девять вечера.
Обрезав шелковую нить скальпелем, я накрыла покойную простыней и сняла перчатки. Было слышно, как внизу охранник Фред с кем-то разговаривает. Я отправила тело в морозильник.
В лаборатории околачивался Марино. Он курил, навалившись всем весом на стол.
Я принялась нумеровать и надписывать вещественные доказательства и пробирки с образцами крови. Марино молча наблюдал за моими действиями.
— Нашли что-нибудь, что мне необходимо знать?
— Причина смерти — асфиксия, вызванная насильственным удушением посредством шнура, — автоматически ответила я.
— На теле обнаружены посторонние предметы? — Сержант смахнул пепел прямо на пол.
— Несколько ворсинок…
— Чудненько, — перебил Марино. — У меня тут кое-что есть.
— Чудненько, — в тон ему ответила я. — Но давайте сначала выйдем отсюда.
— Согласен. Почему бы нам не прокатиться на моей машине?
Я застыла с ручкой в руках и уставилась на Марино. Сальные волосы, как обычно, свисали ему на глаза, узел галстука он ослабил, белая рубашка с короткими рукавами на спине была сильно помята, как будто Марино несколько часов провел за рулем. Под мышкой левой руки он держал длинноствольный револьвер в рыжей кобуре. Марино выглядел внушительно: свет лился с потолка, и глаза доблестного сержанта были погружены в глубокую тень, а желваки играли прямо-таки устрашающе.
— Вам действительно следует поехать со мной, — продолжал Марино безразличным тоном. — Я только и ждал, пока вы закончите со своей «нарезкой» и позвоните домой.
Позвоните домой? Откуда Марино узнал, что дома кто-то ждет моего звонка? Я никогда не говорила, что у меня гостит племянница. Никогда ни словом не упоминала о Берте. Какое Марино дело до того, есть у меня вообще дом или нет?
Я уже собиралась сообщить Марино, что не имею ни малейшего желания ехать с ним куда бы то ни было, но он так глянул, что слова застряли у меня в горле. Я только и смогла выдавить:
— Да-да, конечно, едем.
Марино остался курить, облокотившись на стол, а я отправилась в подсобку, чтобы умыться и переодеться. В полном трансе я зачем-то полезла за лабораторным халатом и не сразу сообразила, что он мне сегодня не понадобится. Мои бумажник, портфель и жакет были наверху, у меня в кабинете.
Я кое-как собралась с мыслями и последовала за Марино. Когда я открыла дверь автомобиля, свет внутри не загорелся. Прежде чем сесть, мне пришлось смахнуть с сиденья крошки и скомканную бумажную салфетку. Я пристегнула ремень безопасности.
Марино молча взгромоздился на сиденье. Тщетно мигала рация — сержант, по-видимому, решил не обращать внимания на вызовы. Полицейские что-то бубнили — слов было не разобрать, казалось, копы просто жуют микрофон. Все равно я не понимала смысла сигналов.
— Три-сорок-пять, десять-пять, один-шестьдесят-девять на третьей линии.
— Один-шестьдесят-девять, конец связи.
— Свободен?
— Десять-десять. Десять-семнадцать кислородная камера. С объектом.
— Вызовите меня после четырех.
— Десять-четыре.
— Четыре-пятьдесят-один.
— Четыре-пятьдесят-один икс.
— Десять-двадцать-восемь на Адам Ида Линкольн один-семь-ноль…
Тревожные позывные били по нервам, как басы электрического органа. Марино вел машину молча. Мы проехали центр города. Витрины магазинов были уже закрыты на ночь металлическими жалюзи. Красные и зеленые неоновые вывески зазывали в ломбард, в мастерскую по ремонту обуви и в кафе быстрого обслуживания. «Шератон» и «Мариотт», залитые огнями, выплывали из темноты, подобно лайнерам. Автомобилей на улице почти не было. Пешеходов тоже — разве что проститутки кучковались под фонарями. Они провожали наш автомобиль пристальными взглядами, и белки их глаз сверкали в темноте.
Я не сразу поняла, куда мы едем. На Винчестер-плейс Марино сбавил скорость, а поравнявшись с домом № 498, принадлежавшим Эбби Тернбулл, — буквально пополз. Дом казался черным кораблем, флажок над парадной дверью обмяк расплывчатой тенью. Перед входом машины не было — значит, Эбби ночует в другом месте. Интересно, в каком.
Марино медленно свернул на узкую аллею между домом Эбби и соседним зданием. Машина подскакивала в раздолбанных колеях, фары выхватывали из мрака темные кирпичные стены, консервные банки, напяленные на столбы, разбитые бутылки и прочий мусор. Проехав несколько метров, Марино заглушил мотор и выключил фары. Рискуя нажить клаустрофобию, мы сидели в машине и смотрели на задний дворик дома Эбби, где по ограде вился плющ, а на газоне красовалась табличка «Осторожно, злая собака» — хотя никакой собаки не было.
Марино включил фары. Мощные лучи света освещали ржавую пожарную лестницу на стене. Все окна были закрыты, в темноте тускло поблескивали стекла. Кресло поскрипывало под тяжестью доблестного сержанта, пытавшегося выхватить из мрака каждый закоулок пустого двора.
— Ну же, — произнес он, — скажите что-нибудь. Мне не терпится узнать, что вам приходит в голову — то же, что и мне, или нет.
Я сказала очевидную вещь.
— Табличка «Осторожно, злая собака». Если бы убийца сомневался, есть ли здесь собака на самом деле, он бы поостерегся лезть в окно. Ни у одной из женщин не было собаки. Иначе они, возможно, не погибли бы.
— В точку!
— Кроме того, — продолжала я, — подозреваю следующее: вы пришли к выводу, что преступник знал: табличка висит исключительно для отвода глаз, у Эбби — или у Хенны — не было собаки. А вот откуда у него эти сведения?
— Вот именно, откуда? — эхом отозвался Марино. — Разве что он специально выяснял.
Я промолчала.
Марино сжал в кулаке зажигалку:
— Похоже, он уже бывал в этом доме.
— Не думаю.
— Хватит играть в молчанку, доктор Скарпетта, — мягко произнес Марино.
Трясущимися руками я достала сигареты.
— Все это так и стоит у меня перед глазами. Да и у вас, наверное, тоже. Представляю типа, который уже раньше был в доме Тернбулл. Он понятия не имел, что у Эбби живет сестра, зато убедился, что журналистка не держит никаких собак. Да еще сама мисс Тернбулл, будь она неладна, знает нечто такое, что парню ой как хочется сохранить в тайне.
Марино помолчал. Я чувствовала на себе его взгляд, но не хотела ни смотреть на него, ни отвечать ему.
— Понимаете, он с нее уже кое-что поимел. И возможно, далеко не все, что ему хотелось. Он не удовлетворен, ему нужно больше. Несостыковка в сценарии, так сказать. К тому же он боится, что она на него заявит. Она ведь журналистка, та еще пройдоха, черт ее возьми. Ей платят за то, что она раскрывает грязные тайны. И не сегодня завтра она расколется.
Марино снова посмотрел на меня, но я была как кремень.
— И что ж ему прикажете делать? Он решает замочить журналистку и оформить все так, будто и она стала жертвой маньяка. Одна маленькая проблема — он не знает, что в доме мисс Тернбулл живет ее сестра. Не знает также, где находится спальня Эбби, потому что в прошлый раз ему хватило и гостиной. Вот парень и попадает не в ту спальню. А почему? Потому что свет горел только в комнате Хенны, потому что Эбби была в Нью-Йорке. Отступать поздно. Он зашел слишком далеко и должен довести дело до конца. Он убивает ее…
— Болц не мог этого сделать, — произнесла я, сдерживая дрожь в голосе. — Болц никогда бы на такое не пошел. Он не убийца — кто угодно, только не убийца.
Повисло молчание.
Наконец Марино медленно поднял на меня глаза и стряхнул пепел с сигареты.
— О-очень интересно. А ведь я не называл фамилий. Но раз уж вам на ум пришел Болц, не соизволите ли развить свою мысль?
Я прикусила язык. Слезы подступали к глазам, горло сжималось от спазмов. Не заплачу, не дождется! Чертов коп не увидит моих слез, такого удовольствия я ему не доставлю!
— Послушайте, доктор Скарпетта, — произнес Марино уже гораздо мягче, — я не хотел ловить вас на слове. То есть я хотел сказать, ваша личная жизнь — это ваше личное дело, я не собираюсь в нее лезть. Вы взрослые свободные люди. Но мне кое-что известно — я видел машину Болца у вашего дома…
— У моего дома? — Вот уж не ожидала. — А что вы де…
— Что я делал! Да я только и делаю, что объезжаю с дозором этот чертов город. И так уж случилось, что вы в нем живете. Я знаю вашу служебную машину. Знаю ваш адрес, будь он неладен, и знаю Болцеву белую «ауди». И всякий раз, когда я замечал эту самую машину у ваших ворот, Болц явно заезжал к вам не об убийствах разговаривать.
— Может, и так. Может, к работе наши встречи и не имели отношения. Но это вас не касается.
— А вот тут вы не правы. — Марино выбросил окурок в окно и зажег новую сигарету. — Это мое дело, с тех самых пор, как Болц такое вытворил с мисс Тернбулл. Кто его следующая жертва, как вы думаете, доктор Скарпетта?
— Картина убийства Хенны точно такая же, как и во всех предыдущих случаях, — холодно произнесла я. — Совершенно очевидно, что ее убил тот же самый человек.
— А пробы на тампонах тоже совпадают?
— Бетти займется ими завтра с утра. Я пока не могу точно сказать…
— Что ж, я облегчу вам задачу. У Болца нет антигенов в слюне и в сперме. Не сомневаюсь, что и вам это известно, причем уже несколько месяцев.
— В Ричмонде у нескольких тысяч мужчин нет антигенов. Может, и у вас тоже, кто знает?
— Чем черт не шутит, — перебил Марино. — Действительно, кто знает? Но ведь в этом-то все и дело. Вы не знаете наверняка насчет меня. Зато знаете насчет Болца. В прошлом году вы проводили вскрытие его жены — разве вы не нашли на ней сперму и разве вы не проверили ее? Ведь известно, что женщина покончила с собой почти сразу после того, как позанималась сексом с мужем. И разве гребаный анализ не показал, что у Болца нет антигенов в сперме? Это даже я помню, а вам сам бог велел. Я был на месте преступления, скажете, нет?
Я молчала.
— Я решил не делать поспешных выводов, даже когда увидел миссис Болц сидящей в кровати в своей сексапильной сорочке — и с дыркой в груди. Я всегда в первую очередь подозреваю убийство, а потом уже все остальное. О самоубийстве я думаю в последнюю очередь, иначе я бы не раскрыл ни одного дела. Но я допустил непростительную ошибку — не взял у Болца необходимые анализы. Самоубийство казалось очевидным, особенно после вскрытия. Я закрыл дело за отсутствием состава преступления. Наверное, зря. Позже мне представился случай взять у Болца образец крови, чтобы убедиться, что и сперма принадлежала ему. Он утверждал, что в то утро занимался сексом с женой. Я поверил. Я не взял у него сперму на анализ. А теперь поезд ушел, предлога уже не найти.
— Одним анализом крови не обойдешься, — произнесла я, понимая, насколько глупо это звучит. — Если у него не первая и не вторая группа крови по шкале Льюиса, вы не можете утверждать, что у него нет антигенов, пока не возьмете на анализ слюну.
— Да знаю я! Не первый раз анализы беру. Сути дела это не меняет. Мы с вами знаем, что за птица наш Болц.
Я молчала.
— Мы знаем, что у типа, замочившего пятерых женщин, нет антигенов в слюне и сперме. Мы также знаем, что Болцу прекрасно известны все детали картины преступления — выходит, он мог без труда придать телу Хенны вид одной из жертв маньяка.
— Отлично, берите свои отчеты по анализам Болца, и мы определим его ДНК. — Я не на шутку разозлилась. — Вперед! Узнаем точно, и не придется гадать на кофейной гуще.
— Положим, мы проведем такое исследование. Можем даже загнать Болца под лазер и проверить — вдруг он светится?
Тут я вспомнила о «блестках», обнаруженных на ярлыке. А с моих ли рук эти чертовы «блестки»? А может, Билл тоже пользовался борным мылом?
— Вы нашли «блестки» на теле Хенны? — спросил Марино.
— Да, на пижаме и на постельном белье.
Некоторое время мы оба молчали.
Наконец я произнесла:
— Хенну убил тот же выродок, что и остальных женщин. Я знаю, что говорю. Убийца всего один.
— Может, и так. Только мне от этого не легче.
— Вы уверены, что Эбби сказала правду?
— Сегодня днем я заезжал к нему в офис.
— К Биллу? Вы хотели с ним встретиться? — Я аж поперхнулась.
— Хотел.
— И ваши опасения подтвердились? — Мой голос едва не сорвался.
— Да, в основном. — Марино снова бросил на меня выразительный взгляд.
Я молчала. Боялась произнести хоть слово.
— Само собой, Болц все отрицал. Само собой, он впадал в раж. Грозил привлечь Эбби за клевету и все такое прочее. Ясно, что он просто воздух сотрясал. Он и рта не раскроет, потому что он лжет, и я знаю, что он лжет, и он знает, что я знаю.
Рука Марино поползла к левому боку, и меня охватила паника. У него был включен диктофон!
— Если вы делаете именно то, что я думаю… — процедила я.
— Что? — изумился Марино.
— Если вы все записываете на свой поганый диктофон…
— Госссподи! — возмутился Марино. — Уж и почесаться нельзя! Обыщите меня, если хотите. Могу и стриптиз устроить, если вам от этого полегчает.
— Спасибо, мне и так уже легче стало.
Марино совершенно искренне расхохотался.
— Хотите знать правду, док? Я все ломаю голову, что же действительно случилось с миссис Болц?
Я сглотнула и произнесла:
— Мы не нашли ничего подозрительного. На правой кисти у нее был порох.
Марино перебил меня:
— Еще бы! Ведь она нажимала на курок. В этом-то я не сомневаюсь, но вот почему жена Болца покончила с собой, как вы думаете? А что, если Болц занимался такими делами постоянно? А она обо всем узнала?
Марино включил зажигание и фары. Через несколько секунд мы уже ехали по шоссе.
— Послушайте, — не унимался сержант, — я не любитель совать нос в чужие дела. Есть занятия и поинтереснее. Но вы же, док, знаете Болца. Вы с ним встречаетесь, ведь так?
По тротуару дефилировал трансвестит. Его стройные ноги облегала желтая юбка, накладные груди стояли торчком, фальшивые соски сильно выделялись под белой майкой. Он проводил нас равнодушным взглядом.
— Встречаетесь? — настоятельно спросил Марино.
— Да, — едва слышно произнесла я.
— А в пятницу вечером вы были с Болцем?
Я не сразу вспомнила, словно память отшибло. Трансвестит томно повернулся на сто восемьдесят градусов и продолжил свою прогулку.
— В пятницу я водила свою племянницу в ресторан, а потом в кино.
— Болц ходил с вами?
— Нет.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |