Маргарет Александрович Джордж 12 страница

– Здравствуйте, дитя мое, – поприветствовала она и обняла Марию. – Пойдемте и отдохнем.

Впервые кто-то предложил ей что-либо с тех пор, как умер Франциск, и не потребовал ничего взамен.

Рене отвела ее во внутренний двор, где все тоже говорило о весне. Они устроились на каменной скамье напротив колодца, окруженного цветущими айвовыми деревьями. У их ног, прямо рядом с вымощенной кирпичом дорожкой, начиналась грядка с душистыми растениями: кориандром, аконитом и полынью.

– Значит, все закончилось? – спросила Рене.

Мария кивнула.

– И…?

– Придворные отправились во дворец епископа на банкет в честь коронации. А я… – Она пожала плечами. – Я здесь.

Мария надеялась, что Шарль и его мать не обидятся, хотя это уже не имело значения. Она не смогла бы вытерпеть блеска, шума, веселья, золотых тарелок и жирной еды. И танцев, особенно танцев.

– Я больше никогда не буду танцевать! – воскликнула она.

– Чепуха!

Неужели она действительно подумала вслух? Она не собиралась этого делать.

– Вы слишком молоды и полны сил, чтобы отказываться от танцев, – настаивала Рене. – Со временем Бог вернет вам силы.

Она без приглашения взяла Марию за руку и крепко пожала ее. Как ни странно, ее прикосновение не показалось девушке оскорбительным. «Обычно никому не позволено трогать меня, – удивленно подумала она. – Как и мне не позволено никого трогать, кроме моих собак, конечно. Но только не людей. Как это странно…» Внезапно она почувствовала непреодолимую усталость.

Проходило время; она не знала, как долго они сидели в молчании, но начало смеркаться, а соцветия на ветвях айвы налились опаловым сиянием. Прозвонил колокол.

– Вечерняя служба, – тихо сказала Рене и помогла ей встать. Поднявшись, Мария почувствовала себя более свежей и отдохнувшей, чем за последние несколько месяцев. Она последовала за аббатисой в часовню и, словно лунатик, позволила словам вечерней службы ласкать ее слух.in adjutorium intende, Domime ad adjuvandum me festina…

И:

Да не возвеличится мое сердце, Господи, Да будет мой взор смиренным…

Слова казались ей мягкими и целебными, как топленое молоко.

«Я совсем измучилась из-за смерти матери, – подумала она. – И все это… – Она обвела взглядом безыскусную часовню с гулкими стенами. – Все это кажется мне более теплым и утешительным, чем королевские покои. Здесь, у алтаря, будет покоиться моя мать. Она всегда будет слышать эти голоса, будет окружена этой любовью. А я уйду во внешний мир, чтобы занять ее место».

Прозвучали последние ноты вечернего псалма.

Все было таким знакомым! Она стояла здесь раньше, слышала такие же голоса и содрогалась от этой красоты…

В Инчмахоуме. Монахи…

Монахини вокруг нее начали покидать часовню, направляясь в трапезную на ужин.

Они сидели за длинными столами на узких скамьях, выпрямив спину, и ели в молчании. На каждой стороне столов стояло по свече. На столах лежали ломти ржаного хлеба и стояли чашки с двумя блюдами: печеными яблоками и тушеным пастернаком.

Юная монашка, возможно моложе самой Марии, ясным, высоким голосом прочитала отрывок из устава Святого Бенедикта. На пятнадцатое мая по часослову приходилась тема «Каким должен быть аббат»:

«Аббат всегда должен помнить, кто он такой и ради чего он был призван. Он должен знать, что кому больше дано, с того больше и спросится».

«Как и монарх, – подумала Мария. – Но если Бог призвал меня быть королевой, то почему аббатство кажется мне гораздо больше похожим на родной дом?»

После ужина монахини вернулись в часовню для последней вечерней молитвы, перед тем как удалиться с зажженными свечами в спальню наверху. Там они лежали в общей комнате до тех пор, пока не просыпались глубокой ночью для ночной службы.

Рене прикоснулась к руке Марии и проводила ее в отдельную комнату, где ей предстояло провести ночь. Комната находилась на первом этаже и смотрела на сад, где они сидели днем.

Она была довольно хорошо обставлена: удобная кровать, письменный стол, стулья, комод и вазы с цветами. На стене висело распятие из слоновой кости, а перед ним аналой, обитый бархатом. Одним словом, комната для королевы.

– Это для наших гостей, – пояснила Рене, словно читая ее мысли. – Все гости одинаково уважаемы, все паломники равны.

Она зажгла три свечи в серебряном канделябре.

– Вчера я получила известие о… прибытии останков вашей дорогой матери. Путь будет очень медленным, и погребение состоится лишь через несколько недель.

Невысказанный вопрос.

– Увы, я не смогу присутствовать при этом. Хотя мне бы очень хотелось этого, как хочется стать одной из вас. Я должна вернуться в мир. Возможно, в мое поместье в Турени, а может быть, даже в Шотландию.

Наконец-то она произнесла это.

– Лорды приложили к сообщению письмо, адресованное вам, – сказала Рене. Она протянула письмо, но не стала дожидаться, пока Мария прочитает его. – Постарайтесь хорошо отдохнуть, мое дорогое дитя.

Перед уходом она кивком указала на распятие:

– Я хочу, чтобы вы взяли его с собой. Это старинное распятие, имеющее собственную душу. Я чувствую, что оно хочет отправиться с вами.

Мария начала было возражать, но что-то в лице тети заставило ее замолчать. Рене подошла к ней, встала на цыпочки и поцеловала в лоб, а потом вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь.

Мария опустилась на стул за столом и медленно вскрыла печати на письме. Ее возмущало, что они вторгаются к ней даже здесь, эти высокомерные предатели. «Слова да не возвеличится мое сердце, да будет мой взор смиренным не относятся к ним», – сердито подумала она.

Письмо оказалось длинным, с тщательно продуманными фразами и двусмысленными выражениями. Лорды явно заботились об оправдании своих поступков. Текст содержал много цитат из Писания, но общий смысл сводился к тому, что они желают ее возвращения. Они приглашали ее вернуться, и их тон был не только уважительным, но даже сердечным. Если она вернется в Шотландию, к своему народу, то они, лорды Конгрегации, будут приветствовать ее, поддерживать, признают ее правящим монархом и присягнут ей на верность.

Но не было сказано ни слова о ее религии или о том, кто на самом деле будет управлять государством. Она или лорды Конгрегации?

Письмо было подписано ее братом лордом Джеймсом Стюартом, как командором ордена Святого Андрея и по поручению других лордов.

«Как удивительна эта перемена тона, – подумала она. – Возможно, люди требуют возращения своей королевы, и лорды начинают чувствовать, что они ступили на зыбкую почву. По той или иной причине они нуждаются во мне».

Ее сердце невольно забилось быстрее. Они нуждаются в ней. Шотландия зовет ее домой.

Она посмотрела в окно на маленький сад, слабо сиявший в лунном свете. «Но мое место здесь…» Вдруг Мария словно вернулась домой и поняла, как глубоко лелеет свою веру и как хорошо находиться в обществе других людей, которые продвинулись дальше в духовных исканиях и могут учить ее.

«Там, во внешнем мире, легко считать себя духовным человеком, даже если мимолетно касаешься этих вопросов, – подумала она. – Но здесь истина раскрывается в полной мере. Я еще новичок в духовной жизни».

Она ощутила прилив энергии и брошенный вызов, который нужно было встретить с достоинством. Слово «Шотландия» звучало как призыв к бою, а письмо, лежавшее на столе, походило на латную рукавицу, брошенную к ее ногам. Подними меня, если не струсишь. Если ты можешь.

Желтая бумага, блестевшая при свете свечи, была более притягательной, чем призрачный свет в саду снаружи. Мария отвернулась от окна, взяла письмо и перечитала его еще два раза.

Наконец она преклонила колени перед распятием и подняла письмо, словно дар, предлагаемый ребенком.

– Я не знаю, что делать, – прошептала она. – Направь меня.

В комнате было совершенно тихо. Марии казалось, что она даже может слышать потрескивание горящих свечей и звук капающего воска. Если бы только Бог говорил с людьми вслух! «Но он не делает этого, – подумала она. – Все, что я слышу, – это мои собственные мысли.

Значит, мой долг вернуться в Шотландию, к тому делу, ради которого я была рождена? По какой иной причине я родилась такой, какая я есть, если не для выполнения этой задачи?

Возможно ли, что я Божий инструмент, призванный спасти эту страну, погрязшую в трясине заблуждений? Почему я осталась последней католичкой в династии Тюдоров и Стюартов? Но у меня есть ужасный пример моей кузины Марии Тюдор. Я не могу повторить ее ошибку.

Но я буду доброй и милосердной, если всегда буду руководствоваться любовью, то не вернутся ли они к истине?»

Бог не давал ответа на ее вопросы, и у нее заныли колени, пока она стояла на них, прижимаясь к холодному камню. Тишина окутывала ее плотной пеленой.

В конце концов она встала, неловко покачнувшись на затекших ногах. Мария подошла к узкой постели, откинула одеяло и легла. Когда сон подкрался к ней, она уловила последнюю ясную мысль: «Если я не поеду, то все жертвы, принесенные моей матерью, окажутся напрасными».

Проснувшись на следующее утро, она села в постели, преисполненная новой уверенностью. Она должна ехать в Шотландию.

Это было не просто решение, а некий приказ, пришедший из глубины ее существа, который ночью набрал силу и теперь приобрел вид команды. Она не осмеливалась ставить его под сомнение; казалось, он обладал собственной властью.

Когда она попрощалась с аббатством и последний раз оглянулась на него, то прошептала:

– Мама, теперь мы с тобой меняемся местами.

Мария неторопливо возвращалась в Париж. На этот раз проселочные дороги в разгар весны выглядели по-другому. Сельские дома украшали гирлянды, дети качались на веревках, привязанных к ветвям деревьев, и кричали от радости. Сады были в полном цвету; фермеры трудились на полях, и воздух наполнял запах сырой распаханной земли. Люди приветствовали ее, когда она проезжала мимо, и, несмотря ни на что, Мария чувствовала, как улучшается ее настроение от теплого воздуха и ярких весенних красок. В конце концов, ей было всего лишь восемнадцать лет.

По пути она утихомирила небольшую группу своих спутников, потому что не хотела слушать болтовню. Птичьи трели и крики играющих детей ласкали ее слух лучше любых разговоров. Они ехали друг за другом по хорошо утоптанной дороге, вдыхая густой аромат цветущих фруктовых деревьев.

Впереди появился другой отряд, приближавшийся с противоположной стороны. Несомненно, группа придворных бездельников, ищущих место для пикника, или, возможно, паломники, собиравшиеся навестить могилу полузабытого святого. Это являлось такой же неотъемлемой составляющей весны, как и птичий щебет.

Но когда они приблизились, Мария внезапно узнала первого всадника. Это был ее брат Джеймс Стюарт. Он появился перед ней как видение или существо, совершенно неуместное в этом веселом, цветущем языческом краю.

– Джеймс! – крикнула она и помахала ему.

Он выехал вперед и отсалютовал ей.

– Ваше Величество! – Он спешился и снял шляпу в знак уважения.

Несмотря на разочарование из-за того, что он присоединился к лордам Конгрегации, увидев его, Мария обрадовалась. В конце концов, он принадлежал к ее семье и был ее единокровным братом.

– Джеймс, как ты оказался здесь?

– Я искал вас, – ответил он. – Вас не оказалось в Париже.

Разочарование в его тоне граничило с осуждением.

– Естественно. Я собиралась посетить моих родственников.

– Вы получили письмо? – прямо спросил он.

Мария посмотрела на своих спутников: мадам Райе, Мэри Сетон и отца Мамеро – и сделала им знак остановиться.

– Давайте найдем поляну, где мы сможем отдохнуть, и я поговорю с моим дорогим братом, лордом Джеймсом Стюартом, который нежданно оказался здесь.

– Такое место есть недалеко отсюда, – сказал он. – Я проехал мимо, и оно показалось мне очень приятным.

Снова усевшись в седло, он развернул лошадь, и его спутники проделали то же самое. Когда оба отряда доехали до поляны, спешились и начали устраиваться, Мария отвела брата в сторону.

– Ты настойчив и изобретателен, – произнесла она. – В этой местности много дорог.

Известие о том, что он стал одним из лидеров движения Нокса, безмерно отдалило ее от того брата, с которым она играла в замке Стирлинг, и она держалась с ним настороженно.

– Мне повезло. – Он улыбнулся, и улыбка преобразила его обычно бесстрастное лицо с широким носом и высокими скулами. – Или же Господь помог мне, так как моя миссия находится в соответствии с Его волей.

Мария помрачнела. Снова эти реформистские проповеди!

– Твоя миссия?

– Я хотел лично поговорить с вами после того, как вы отправили письмо. Нужно вернуть вас домой, в Шотландию. Да, вы нужны нам. Мы хотим, чтобы вы вернулись к своему народу.

– Мой народ, как ты его называешь, далеко ушел от покорности своему монарху. – Она тщательно подбирала слова. – Они низложили мою мать.

– Она не была монархом, – поспешно возразил он.

– Она была регентом, которого назначила я. Потом они приняли законы о новой религии и объявили их обязательными для всех. Они определили, что является изменой, а что нет. Они наделили себя прерогативой правителя под руководством мастера Джона Нокса.

Он попытался что-то сказать, но Мария перебила его:

– Нет, не возражай! Нокс позвал, и ты последовал за ним! Это он руководил вашей «революцией», и ему ты поклялся в верности. Тогда с какой целью ты убеждаешь меня вернуться?

Джеймс выглядел изумленным и застигнутым врасплох ее атакой.

– Потому что вы нужны стране, а нам нужна королева. И если вы увидите ясный путь и оцените преимущества реформистской веры…

– Нет, никогда! Не заблуждайся в этом! Я не сменю свою веру, словно шляпу, ради политических целей. Это моя вера, и я так же дорожу ею, как и любой Нокс дорожит своей! И кроме того… – Она испытующе взглянула на него. – Что можно сказать о королеве, меняющей свою веру по соображениям целесообразности? Как могут люди полагаться на нее? Она будет ничем, щепкой на волнах, которую носит туда-сюда по воле ветров.

Мария внимательно посмотрела на Джеймса. Было время, когда его воспитывали для служения Церкви, когда считалось, что он найдет там свое призвание. Судя по всему, он серьезно относился к своей должности командора ордена Святого Андрея.

– Если бы ты увидел ясный путь и вернулся к вере своих отцов, то я бы произвела себя в кардиналы, – сказала она.

– Как твой дорогой дядюшка? – с нескрываемым удовольствием спросил он.

Оба рассмеялись.

– Два государственных деятеля делают друг другу политические предложения и получают вежливый отказ, – заключил Джеймс. – Теперь мы можем перейти к делу.

– Похоже, ты снова заблуждаешься, – сказала она. – Мы не два равных государственных деятеля, а королева и ее подданный.

Он не ответил, но слегка наклонил голову:

– Что касается вашего возвращения, то мы, лорды Конгрегации, готовы присягнуть вам на верность во всем, если вы будете уважать нашу религию.

– Я буду уважать вашу религию, если вы будете уважать мою. – Он начал было отвечать, но она перебила его: – Мне известно, что под влиянием мастера Нокса ты сделал проведение мессы незаконным и, более того, запретил мессу под страхом смерти. Это великий грех, за который ты когда-нибудь ответишь. Но я настаиваю на праве отправлять свои религиозные обряды в частном порядке. Для того чтобы жить, мне нужно ходить на мессу и получать причастие. Готов ли ты поклясться, что выполнишь это условие?

– Мастер Нокс…

– Мастер Нокс не король! В стране может быть только один помазанный монарх. Если это Нокс, то я никуда не поеду. Делай свой выбор. Я прошу немного; ты попросил бы о том же, если бы находился в моем положении.

– Это правда. – Джеймс закрыл глаза, и некоторое время казалось, что он переживает внутреннюю борьбу. – Но люди не должны видеть ваших священников и папистские украшения, так как это может подтолкнуть их к насилию. Они должны оставаться скрытыми. Мессу следует ограничить вами и членами вашего двора; она не будет проводиться больше нигде в Шотландии.

– Хорошо, брат, – сказала она. «Неужели в Шотландии не осталось католиков? Как правоверные могут выжить, не получая духовного пропитания?»

– Когда мы можем ожидать вас в Шотландии? – спросил он.

– Летом, – ответила она. – Позднее я сообщу точную дату.

– Мое сердце радуется тому, что я могу отправить эту радостную весть своим братьям, – сказал Джеймс. Но он выглядел не особенно довольным.

И каких братьев он имел в виду?

Момент расставания настал. Члены двора Марии отправились вместе с ней в порт Кале. Для них это было веселое празднество, торжественная процессия вроде тех, которые происходят на свадьбе и во время крещения. Лорд Босуэлл выполнил свое обещание: он предоставил одну белую галеру для Марии и ее свиты, вторую – для ее вещей и лошадей. На обеих развевались синие флаги с французскими королевскими гербами. В разговорах ощущалось деланое волнение, так как Елизавета отказала Марии в праве прохода в том маловероятном случае, если ее судно сядет на мель и она будет вынуждена сойти на берег в Англии. Судя по всему, Елизавета припомнила свое недовольство отказом Марии ратифицировать Эдинбургский договор. Мария воспользовалась ее решением как драматическим предлогом в беседе с Трокмортоном и сказала, что Елизавета может убить ее, если пожелает, когда она попадет в ее руки.

Кардинал Лотарингский вышел на причал и обнял ее.

– Вы знаете, что мое сердце отправляется с вами, – сказал он. – Не падайте духом среди этих еретиков.

– Как я могу пасть духом, если мне позволено исповедовать мою веру? – спросила она.

Он окинул взглядом галеры.

– Будет лучше, если вы оставите свои драгоценности у меня на хранении вместо того, чтобы плавать вместе с ними в неспокойных водах.

– Я уже оставила большую их часть во Франции у королевы Екатерины, – сказала Мария. – У меня есть только то, что я привезла с собой из Шотландии, «Большой Гарри» и ожерелье из черного жемчуга, подаренное королевой Екатериной на мою свадьбу.

– Удивительно, что она не потребовала вернуть его, – заметил кардинал.

– Она намекала на это, но я сделала вид, что не услышала. Кроме того, дорогой дядя, если вы доверяете этим кораблям нести мою особу, бесконечно более хрупкую и к тому же смертную, то за драгоценности можно не беспокоиться.

Он рассмеялся:

– Да, несомненно. – Он пристально посмотрел ей в глаза, и его улыбка померкла. – Да хранит вас Бог, – добавил он.

День выдался пасмурным и туманным, не похожим на обычную августовскую погоду. Когда гребцы готовились вывести суда в открытое море для установки парусов, рыбацкая лодка в гавани пошла ко дну, и все, кто находился на борту, утонули.

Пока королевская галера ждала из уважения к погибшим, а пассажиры молча выстроились вдоль поручней, Мария почувствовала внезапный страх.

– Дурное предзнаменование для путешествия, – прошептала она.

Взглянув на берег, она поняла, что оттуда уже не приходится ждать помощи. Когда они покинули гавань, Мария прильнула к перилам и долго смотрела на отдаляющуюся линию побережья. Слезы струились по ее лицу, и она повторяла: «Прощай, Франция, прощай! Боюсь, я больше не увижу тебя». Ее слова заглушал мерный скрип весел и монотонный, меланхоличный свист ветра в оснастке.

Перед отходом ко сну она спросила капитана, может ли он разбудить ее прежде, чем Франция окончательно скроется из виду. Он сделал это холодным ранним утром. И Мария, стоя на палубе, смотрела, как едва заметные очертания французского берега растворяются в жемчужной дымке рассвета.

Королева Шотландии

–1568

Огромная белая галера бороздила волны, направляясь вдоль побережья Англии традиционным, но опасным путем через Северное море к восточному побережью Шотландии. Суда, не имевшие права на безопасный проход (а французы не могли на это расчитывать), могли быть в любой момент атакованы в проливах Дувра, Ярмута и Линдисфарна вплоть до самой Шотландии и не имели укрытия от непогоды, которая могла застать их на любом участке во время почти тысячекилометрового путешествия.

Качаясь вверх-вниз между гребнями волн, галера продвигалась вперед, не встречая препятствий, и уже через пять суток приблизилась к Шотландии. Туман не рассеивался в течение всего пути, и Мария, стоявшая у поручня и напряженно смотревшая вперед, не видела ничего, кроме белой мглы.

– Шотландия! – произнес Босуэлл, подошедший туда, где стояла группа французов, сопровождавших Марию, которые тоже вглядывались в белое ничто.

– Oui? Где она? – спросил Брантом, настоявший на поездке в Шотландию, чтобы увидеть ее своими глазами.

– Ждет вас за белым занавесом. – Он подошел к Марии и прошептал: – Вот она.

Она кивнула.

– С Божьей помощью мы высадимся в Лейте.

«Было ли так уж трудно найти путь?» – подумала она.

Заметив озадаченное выражение на ее лице, он сказал:

– Суда вашей матери отошли так далеко, что причалили в Файфе, а не в Лейте. Но не бойтесь: теперь французы лучше знают дорогу.

Мрачный тон его голоса заметно контрастировал с улыбкой.

Туман был таким густым, что, несмотря на шум и голоса при приближении к берегу, Мария не могла разглядеть причал. Не было ни пения рожков, ни приветственных кличей – ничего, кроме запаха дегтя, стука канатов и грубых голосов моряков:

– Причаливаем! Вяжи канаты!

Долгие годы Мария представляла, как высадится в Шотландии взрослой королевой, вернувшейся в дом своего детства. Она, разумеется вместе с Франциском, будет стоять на палубе и смотреть на собравшихся членов Совета, ожидающих встречи с ними: шелковые стяги развеваются на ветру, лошади покрыты роскошными попонами, герольды дуют в трубы, толпа ликует… И во главе будет ее мать… Ее мать, которая сейчас лежит в свинцовом гробу на пути во Францию.

Деревянные сходни из грубо обтесанных досок с громким стуком упали на причал.

– Пойдемте. – Босуэлл жестом пригласил ее спускаться.

Мария подобрала юбки, кивнула четырем Мариям и намеренно веселым голосом сказала:

– Давайте же, мы дома!

Они спустились по сходням – пять стройных черно-белых фигур на наклонной плоскости. Из-за густого тумана Марии казалось, что она попала в сон, а не на реальную землю. Она стояла на пристани, запахнувшись в плащ. Как холодно, как тоскливо, а ведь на дворе август! Неужели это шотландское лето?

«Как я выживу здесь?» – мимолетно подумала она.

– Ваше Величество!

Морок рассеялся, и перед ней появился Джеймс Стюарт в сером плаще почти такого же цвета, как окружающий туман.

– Итак, вы вернулись домой, Мария? – спросил он.

– Да, брат! Наконец-то я здесь!

Она подалась вперед, чтобы обнять его, но он отступил на шаг и почтительно поклонился. Из тумана появились две другие фигуры: мужчина знакомой внешности с узким и длинным лицом, напоминавшим лик на иконе, и еще один с неопределенно-приятными чертами лица.

– Джон Эрскин, Ваше Величество, – произнес длиннолицый мужчина.

– Из Инчмахоума, где мы играли вместе, – вспомнила она. – И еще ненадолго встретились во Франции, когда вы приехали со своим отцом… – Она размышляла вслух. – Видеть вас здесь – настоящее возвращение на родину.

Его узкое лицо растянулось в улыбке.

– Я больше не приезжаю в Инчмахоум, – с некоторым сожалением сказал он. – Но вам там будут рады, как всегда.

– Он оставил этот остров вместе с остальными папскими суевериями, – жестко пояснил Джеймс.

– Ясно, – ответила Мария.

– Уильям Мейтленд, лэрд Летингтонский, Ваше Величество, – представился третий мужчина. Он изысканно поклонился, словно маскируя некоторую натянутость своих слов.

– Мы рады приветствовать вас, – сказала она. Итак, это был государственный секретарь ее матери, которого называли самым умным человеком в Шотландии.

Теперь этот человек опустился на колено перед ней и произнес:

– Добро пожаловать, Ваше Величество.

– Мы не ожидали вашего прибытия сегодня, – сказал лорд Джеймс. – Но, по-видимому, ветер благоприятствовал вашему плаванию. Увы, у нас есть проблема с лошадьми… – Он сделал паузу. – А также с замком Холируд. Судя по всему, англичане перехватили галеру, перевозившую ваших лошадей, и э-э-э… конфисковали их. Мы постараемся вернуть их как можно скорее. И Холируд не вполне готов принять вас.

Не готов? Но они уже несколько недель знали о ее прибытии!

– Однако, если вы изволите подождать, пока все будет готово… Некий достойный торговец, мистер Эндрю Лэмб, любезно согласился пустить… прошу прощения, почтительно принять вас в своем доме в Лейте. Тем временем я обеспечу лошадей для вашей свиты из… шестидесяти человек?

Его взгляд остановился на невысоком мужчине в плаще с меховой оторочкой, стоявшем недалеко от нее.

– Кто это? – вдруг тихо спросил он. – Он исповедник? Священник?

Мария кивнула, и лорд Джеймс с досадой пожал плечами.

Ранним вечером лорд Джеймс вернулся и привел достаточно лошадей для всех, хотя большинство животных оказались жалкими клячами со свалявшимися гривами и торчащими ребрами, и почти все без седел.

Таким было ее возвращение на родину, сильно отличавшееся от воображаемого торжественного приема королевы на гарцующей белой лошади. По крайней мере, ей не пришлось идти несколько километров по грязи или ехать на ослике. Они отправились в путь по широкой, покрытой рытвинами глинистой дороге, ведущей из Лейта в Эдинбург. Туман так и не рассеялся, поэтому, к разочарованию Марии, она ничего не могла увидеть по обе стороны; ей хотелось вспомнить свою полузабытую страну, которая и теперь как будто избегала встречи с ней. Мглистая взвесь с привкусом дыма также скрывала ущерб, причиненный Лейту недавней осадой англичан.

– Я послал известие в Эдинбург, – сказал лорд Джеймс. – Там скоро соберутся люди.

Он выглядел скованным и отстраненным. Его голос звучал бесстрастно, и в нем мало осталось от того брата, с которым она когда-то каталась на санках в замке Стирлинг.

Они двигались медленной кавалькадой по сумрачным улицам города, еще более унылым из-за разрушенных зданий по обе стороны дороги, сожженных англичанами незадолго до окончания последней схватки. Казалось, вокруг не осталось никаких красок, кроме оловянного неба, голубовато-серого тумана и черного обгоревшего дерева. А холод! Он быстро пробирал до костей. Мария почувствовала, что начинает дрожать, и приказала себе остановиться.

Из дверных проемов выглядывали редкие лица; они тоже были бесцветными и унылыми – лица голодающих людей, уставших от войны. Мария увидела, как сильно они отличаются от французских горожан. Их одежда была грубой и имела одинаковый серовато-коричневый оттенок некрашеной шерсти. Лица тоже выглядели другими: светлые глаза, более бледная кожа. То здесь, то там мелькали дети с огненно-рыжими волосами.

– Королева! – услышала она чей-то пронзительный голос. – Это она, должно быть, она, только посмотрите на этот чудесный плащ!

Мария повернулась, чтобы улыбнуться и помахать рукой, но в тумане не увидела никого.

Дорога начала подниматься в гору, и Мария чувствовала это. Теперь больше людей собиралось на обочине – весть о прибытии королевы успела распространиться.

– Добро пожаловать! – кричали они. – Добро пожаловать!

– Благослови Господь это славное лицо!

– К нам пожаловала королева Стюартов!

Они бежали рядом с ее лошадью, звали ее, протягивали ей букеты цветов, ленты и маленькие пирожные.

– Спасибо, что вернулись, – сказал один старик, который подошел так близко, что взял ее лошадь за узду. – Вы нужны нам, вы нужны здесь!

Она видела грузных женщин среднего возраста, расплывшихся от деторождения, с раскрасневшимися морщинистыми щеками, худых мальчишек с прямыми волосами и застенчивыми улыбками, дородных мужчин с самыми кустистыми бородами, какие ей доводилось видеть, с ярко-рыжими прядями. Их лица были открытыми и дружелюбными.

Она натянула поводья лошади, которая, казалось, была рада остановиться.

– Благодарю вас, добрые люди. Я несказанно рада вернуться сюда, в Шотландию, на мою родную землю.

Лорд Джеймс и Мейтленд ехали перед ней, они не обращали никакого внимания на собравшихся людей. Именно в этот момент из тумана появилась группа мужчин и раздались крики:

– Справедливости! Справедливости!

Они устремились к Марии, сидевшей на лошади. Босуэлл подъехал к ней и обнажил меч так быстро, что она даже не заметила движения; казалось, оружие волшебным образом прыгнуло ему в руку.

– Назад! – рявкнул он. – Не приближайтесь к ней!

Они остановились, но один из них крикнул:

– Теперь королева здесь, и она должна выслушать наши жалобы!

– Не сейчас, – отрезал Босуэлл. – Вы сможете подать петиции в должное время. Ее Величество еще даже не удостоилась официального приема. После церемонии…

– Нет, – быстро сказала Мария. – Дайте мне выслушать их сейчас: они искали меня.

Босуэлл посмотрел на нее как на слабоумную или ни о чем не подозревающую женщину. Он продолжал держать меч наготове, словно большую палку.

– Мы бедные писари, которые только что спасли своих товарищей от несправедливого заключения! Вот они, Ваше Величество.

Нескольких молодых людей вытолкнули вперед. Они выглядели совершенно обычно, как и любые сельские юноши. В любом случае они не казались преступниками.

– Что вы сделали? – спросила Мария.

– В воскресенье мы разыграли «Робин Гуда», – ответил один из них. – Мы устроили представление для деревни. За это нас арестовали и бросили в тюрьму… эти реформаторы! – он указал на юношу из первого ряда. – А его, нашего предводителя, приговорили к смерти.

Дата добавления: 2015-08-28